Текст книги "Рыцарь в черном плаще"

Автор книги: Эрнест Капандю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)

XVII
Отвратительная женщина

Сабина опустила голову на подушки. Бедняжка почувствовала, что силы внезапно изменили ей, и она закрыла глаза.

Кинон и Нисетта дали ей понюхать нашатырный спирт, по совету Кинон смочили лоб раненой холодной водой. Даже молча сидел между Жильбером и Роланом.

– Что все это значит? – вслух размышлял он. – Кому это понадобилось?

– Это мы, без сомнения, узнаем, – сказал Ролан. – Сабину завлекли в ловушку.

– Кто же расставил эту ловушку?

– Мы это выясним, – сказал Жильбер. – Непременно!

– Горе тому, – произнес Даже с гневом в голосе, – кто так подло напал на мою дочь!

Жильбер наклонился к нему и прошептал:

– Мы отомстим за нее.

– О да! – сказал Даже. – Завтра же я попрошу правосудия у короля.

– Правосудия у короля? – усмехнулся Жильбер, положив руку на плечо парикмахера. – Не просите у него ничего: клянусь вам честью, что мое правосудие будет исполнено так, что сам король мне позавидует!

– Посмотри-ка в глаза месье Жильбера, – шепнул Рупар своей жене, – точно два пистолетных дула. Я не знаю… Но мне не хотелось бы встретить ночью человека с таким опасным взглядом.

– Думай о другом, – сказала с досадой Урсула, – ты занят глазами, которые тебе не нравятся, когда бедная Сабина больна и рассказывает нам историю, от которой волосы становятся дыбом…

– Только это не помешает мне заснуть, – сказал Рупар, – а сон, по словам месье де Вольтера, который купил у меня чулки на прошлой неделе…

– Да замолчишь ты, в конце концов? – перебила Урсула мужа.

И Рупар умолк с открытым ртом. Сабина же с помощью Кинон медленно приподнялась на постели и продолжила свой рассказ:

– Прочитав письмо, я сильно разволновалась. У меня была только одна мысль: поспешить на помощь Ролану… Я представила себе его окровавленным, умирающим… и он звал меня на помощь…

– Милая Сабина… – прошептал Ролан.

– Боже, как ты страдала! – сказала Нисетта, наклонившись к раненой, чтобы скрыть румянец, выступивший на ее щеках.

– Убедившись, что письмо от месье Жильбера, я уже не колебалась, – продолжала Сабина, – я велела Иснарде подать мою накидку и все необходимое для первой помощи раненому. Поскольку Иснарда не знала о содержании письма и потому не слишком торопилась, я бросилась в свою комнату и сама взяла все, что сочла нужным, оделась наскоро и хотела было идти. Но тут я подумала, что еще не поздно, и вы, отец, можете вернуться в Париж и будете поражены, когда узнаете, что Ролан опасно болен и что я пошла к нему на помощь… Мучимая этой мыслью, я приказала Иснарде не говорить никому, зачем я ушла, и прибавила: «Поклянись мне, что ты будешь хранить тайну и ничего не скажешь никому, прежде чем я не заговорю сама».

Иснарда, видя волнение, в котором я находилась, дала клятву, которую я требовала. Отворив без всякого шума дверь на улицу, я подумала, отец, что если потребуется сообщить вам печальное известие, то сделаю это сама и смогу хоть как-то утешить вас, поскольку увижу Ролана первой…

«Помни твою клятву», – напомнила я Иснарде и бросилась на улицу… Человек ждал меня у дверей. «Идите скорее! – сказал он. – И не бойтесь ничего: здесь темно, но я сумею защитить вас, если понадобится!»

Я думала о Ролане, и ночные опасности мало меня пугали. «Поспешим», – сказала я.

Мы шли быстро. Работник шел возле меня, не говоря ни слова. От нашего дома до мастерской Ролана довольно далеко, и надо идти все время прямо.

«Если бы мы могли найти пустой экипаж…» – сказал мне работник. «Пойдем пешком», – сказала я. «Мы добрались бы скорее, – настаивал он, – кроме того, в экипаже мы сможем привезти месье Ролана домой, ведь он сам не в силах идти». – «Действительно», – сказала я, пораженная этой мыслью. «Не беспокойтесь: я с вами не сяду, – прибавил работник, – я поеду рядом с извозчикам».

«Мы не найдем экипаж в этот час, – заметила я, – Пойдем пешком».

Мы ускорили шаг. Вдруг мой спутник остановился и сказал: «Я слышу стук экипажа».

Мы находились возле улицы Эшель. Действительно, к нам приближался экипаж. Он был пуст. «Садитесь!» – сказал мне работник, отворяя дверцу. Я села; работник поместился с извозчиком, и экипаж поехал очень быстро.

«Мы скоро приедем, – говорила я сама себе. – В этом экипаже мы привезем брата». Лошади быстро бежали. Экипаж повернул налево.

«Не сюда!» – закричала я, но извозчик меня не услышал и сильнее хлестнул лошадей. Я звала, стучала в стекла – он мне не отвечал. Я хотела отворить дверцу, но не смогла. Я опустила переднее стекло и схватила извозчика за край его одежды, но он продолжал погонять лошадей и не поворачивался ко мне… Куда мы ехали, я не знала. Я видела узкие улицы и понимала, что мы удаляемся от мастерской Ролана… Ужас овладел мной. Я уже считала себя погибшей, упала на колени и умоляла Бога о милосердии. Вдруг экипаж повернул и въехал под свод. Я услыхала стук затворившихся ворот. Экипаж остановился… У меня появилась надежда на спасение, когда я увидела яркий свет и услышала громкие голоса. Дверь отворилась.

«Мы приехали», – сказал мой спутник. «Но куда?» – «Туда, куда должны были приехать». – «Разве мой брат здесь?»

Он мне не ответил, я вышла. Но прежде чем я успела осмотреться… я почувствовала холодное и сырое полотно на своем лице: на глаза мне надели повязку, чьи-то руки схватили меня, подняли и понесли. Я кричала, мне заткнули рот тряпкой… Что происходило тогда со мной, не могу описать… Мне казалось, что я лишаюсь рассудка.

– Как это ужасно! – воскликнула Урсула. – Бедная, милая Сабина!

– Ее похитили разбойники, – с уверенностью заявила Жонсьер.

– Почему меня не было там! – сокрушался Даже.

– Продолжайте, ради Бога, продолжайте, если у вас есть силы, – сказал Жильбер, который, нахмурив брови и сжав зубы, с трудом сдерживал себя, – продолжайте!

– Я слышала множество звуков, – продолжала Сабина, – крики, песни, музыку, хохот. Вдруг меня поставили на землю… на мягкий ковер… Повязка, закрывавшая мне глаза, упала, и я увидела себя в великолепно освещенной комнате напротив стола, роскошно накрытого и окруженного мужчинами и женщинами в самых странных костюмах… как на маскараде в Версале… Ко мне подошли мужчины… Что они мне говорили, не помню: я ничего не слышала и не понимала, но краска бросилась мне в лицо, мне казалось, будто я в аду… Меня хотели взять за руку – я отпрянула назад. Со мной говорил мужчина в костюме птицы… У меня звенело в ушах… Я видела все сквозь красный туман. Человек, говоривший со мной, обнял меня и хотел поцеловать. Что произошло тогда во мне, объяснить не смогу. Я вдруг обрела необыкновенную силу, еще раз говорю – не знаю как, но я рванулась с такой силой, что тот, кто удерживал меня, отлетел на несколько шагов. Раздались восклицания, хохот, и меня окружил двойной ряд мужчин и женщин… Тогда сердце мое будто упало, в глазах стало темно, жизнь остановилась во мне, и я лишилась чувств…

Сабина сделала паузу. Волнение слушателей дошло до крайней степени. Особенно глубоко потрясен был Даже. Жильбер не спускал глаз с Сабины, и на его лице явно читались гнев и желание отомстить. Молчание Сабины продолжалось, но впечатление, произведенное рассказом, было так сильно, что никто не решался просить молодую девушку продолжить. Она сама вскоре заговорила:

– Я пришла в себя на диване в маленькой комнате, слабо освещенной. Мне казалось, что я проснулась от тяжелого сна.

– Кого вы видели в зале, куда впервые вас отнесли? – спросил Жильбер.

– Не знаю. На этих людях были такие странные костюмы, будто это был костюмированный бал.

– Продолжай! – сказал Даже.

– Я осмотрелась вокруг и увидела женщину, сидевшую у камина. Заметив, что я опомнилась, она встала и подошла к дивану, на котором я лежала. Она спросила меня, как я себя чувствую, таким развязным тоном, что мне стало не по себе… Я не знаю, что это была за женщина, но я почувствовала к ней сильное отвращение. Она села возле меня и продолжала говорить что-то. Я слушала ее и не понимала. Наконец, она указала на платье с блестящими украшениями, лежавшее на кресле, которое сразу я не заметила, и сказала мне: «Хотите примерить этот наряд? Он будет вам к лицу».

Я лишь молча посмотрела на нее. Тогда она встала и, взяв корзинку, стоявшую возле платья на столе, продолжила: «Посмотрите, как сверкает, не правда ли, великолепно?» Она доставала и показывала мне бриллиантовые браслеты, золотые цепочки и другие драгоценности. «Вставайте, наденьте это! – говорила она мне. – Все это будет вашим!»

Я поняла… То, что я почувствовала, услышав эти слова, не могу передать. Кровь закипела в моих жилах… Если бы я была в силах, то удавила бы ее. Я привстала и, собравшись с силами, сказала: «Не смейте меня оскорблять! Уходите!» Она посмотрела на меня и злобно усмехнулась: «Славная актриса! Вы сделаете карьеру!» – и ушла.

Сабина провела рукой по лбу.

– Я никогда не забуду, – продолжала она, – этой отвратительной женщины.

– Круглое лицо, красные щеки, глаза серые и беспокойные, большой рот и короткий нос, – вдруг продолжил Жильбер. – Высока ростом, лет сорока, платье яркой расцветки. Так, Сабина?

– Боже мой! Разве вы ее тоже видели?

– Продолжайте, продолжайте! Что вы сделали, когда эта женщина ушла?

– Я хотела убежать, – продолжала Сабина, – но двери были заперты снаружи. Я слышала веселое пение и музыку. Я думала, что сойду с ума… Я отворила окно… оно выходило в сад…

Сабина остановилась.

– Что было потом? – спросил Жильбер.

Сабина молчала. Опустив голову на руки, она оставалась неподвижна.

– Когда вы открыли окно, что вы сделали? – спросила Кинон.

– Говори же, сестра, – попросил Ролан.

– Сабина! Не скрывай от нас ничего, – прибавила Нисетта.

– Что же было потом? – спросил Жильбер хриплым от волнения голосом.

Сабина подняла голову.

– Не знаю, – прошептала она. – Это последнее, что я помню.

– Неужели?

– Да, что произошло потом – я не знаю… Мысленно возвращаясь к своим воспоминаниям, я чувствую сильный холод… потом вижу снежный вихрь… И… и…

Сабина остановилась и поднесла руку к своей ране. Слушатели переглядывались с выражением сильного беспокойства. Кинон, указав взглядом на Сабину, сделала знак, чтобы той дали отдохнуть. Глубокая тишина воцарилась в комнате. Сабина тихо приподняла голову.

– Вспомните! – настаивал Жильбер.

– Нет! – сказала девушка. – Не могу…

– Вы не знаете, что случилось в той маленькой комнате после того, как вы открыли окно? Может, кто-нибудь вошел туда?

– Не знаю…

– Вы выпрыгнули из окна?

– Кажется… Нет… Не могу сказать.

– Однако вы чувствовали, как падал снег?

– Да… Мне кажется… что я видела большие белые хлопья, они меня ослепляли…

– Это было в саду или на улице? Постарайтесь вспомнить…

– Ничего не помню…

– Ничего? Вы уверены?

– Ничего, кроме острой боли в груди…

– Вы не видали, кто вас ранил? Может быть, заметили какую-то фигуру, тень?

– Я ничего не видела…

В комнате снова стало тихо. Непроницаемая тайна, окутавшая это роковое событие, оставалась нераскрытой.

Даже и Ролан смотрели на Жильбера. Тот не спускал глаз с Сабины. Потом он встал, подошел к кровати, взял ладони девушки и нежно сжал их в своих руках.

– Сабина, – сказал он тихим, нежным голосом, – вы боитесь нас огорчить, или страх разбудить мучительное воспоминание мешает вам говорить?

– О нет! – сказала Сабина.

– Так вы помните, кем, где и как были ранены?

– Я почувствовала только холодное железо… и больше ничего! Между той минутой, когда я открыла окно в маленькой комнате, и той, когда я здесь очнулась, я абсолютно ничего не помню.

– Она говорит правду, – сказала Кинон убежденно.

– Конечно, – подтвердил Жильбер.

В эту минуту пробило девять часов на церковных часах. При последнем ударе где-то вдали послышалось пение петуха. Жильбер держал руки Сабины.

– Сабина, – сказал он взволнованно, – для того чтобы рассеять сомнение, раздирающее мое сердце, поклянитесь памятью вашей праведной матери, что вы не знаете, кто ранил вас.

Сабина тихо сжала руку Жильберу.

– Мать моя на небе да услышит меня, – сказала она. – Я клянусь перед ней, что не знаю, кто хотел меня убить.

– Поклянитесь еще, что вы никогда не предполагали, что вам угрожает кто-нибудь и что вы не ожидали опасности.

– Клянусь! Клянусь памятью матери, что я не знала и не знаю ничего, что могло бы иметь какое-нибудь отношение к событиям прошлой ночи.

– Прекрасно, – кивнул Жильбер. Склонившись, он поцеловал руку молодой девушки, потом, медленно поднявшись, сказал:

– До свидания.

– Ты уходишь? – спросила встревоженная Нисетта.

– Я должен идти в мастерскую, милое дитя, – отвечал Жильбер.

– Я с тобой, – сказал Ролан.

– Нет, останься здесь. Завтра утром я приду за Нисеттой и узнаю о самочувствии Сабины.

Жильбер поклонился собравшимся, вышел из комнаты и поспешно спустился с лестницы.

XVIII
Карета

Из салона придворного парикмахера Жильбер направился на улицу Эшель, выходившую к площади Карусели. Улицы были пусты, небо затянуто тучами, мороз не так уж силен. Все говорило о близкой оттепели. Снег, растаявший с утра, превратил улицы в болото.

На углу улицы Эшель стояла щегольская карета, без герба, запряженная прекрасной парой. Кучер был не в ливрее. В подобных каретах знатные люди обычно ездили, когда хотели сохранить инкогнито.

Жильбер, закутавшись в плащ, подошел к этой карете. Дверца открылась. Жильбер вскочил в карету, хотя подножки не были опущены; дверца тотчас затворилась. Кучер подобрал вожжи, переднее стекло опустилось.

– К Красному кресту! – донеслось из кареты.

Стекло опять поднялось, карета покатилась, увлекаемая быстрой рысью двух прекрасных лошадей. Жильбер занял заднюю скамейку, на передней сидел другой человек. В карете не было фонарей, так что невозможно было разглядеть спутника Жильбера, одетого в черное с головы до ног.

– Все выполнено? – спросил Жильбер, когда карета пересекала площадь Карусели.

– Точно так.

– Ничего не упустили?

– Ничего.

– Вы следовали моим указаниям?

– Строго.

– Прекрасно. Как вел себя Б?

– Он не выходил целый день.

– Король охотится в лесу Сенар?

– Да.

– Итак, все идет…

– Чудесно!

Жильбер сделал рукой знак, показывая, что доволен, потом, наклонившись к своему спутнику, сказал:

– Любезный В, я буду просить вас оказать мне услугу.

– Услугу! – повторил человек в черном. – Нужно ли употреблять подобное выражение, когда вы говорите со мной?

– Вы повторяете слова Андре!

– Вы сделали для меня гораздо больше, чем для него.

– Я сделал то, что я обязан был сделать.

– И я сделаю то, что я обязан. Я буду повиноваться вам слепо. Приказывайте, любезный А. Позвольте мне так называть вас, а вы продолжайте называть меня В – в память о 30 января.

– 30 января! – повторил Жильбер взволнованно. – Зачем вы говорите об этом?

– Затем, чтобы доказать, что моя кровь принадлежит вам до последней капли. Мне ведь известно все – вы это знаете; никто, кроме меня, не сможет вам когда-нибудь изменить, потому что мне одному известна ваша тайна. Итак, моя жизнь полностью в ваших руках, и за нее мне нечего бояться…

Жильбер наклонился к своему спутнику и сказал:

– Итак, ты доверяешь мне полностью?

– Я верю вам слепо и буду верить каждому вашему слову.

– Ты знаешь Бриссо?

– Эту мерзкую гадину, ремесло которой состоит в том, чтобы расставлять сети честным молодым девушкам и сталкивать их в бездну разврата?

– Я говорю именно о ней.

– Конечно, я ее знаю.

– Все равно, где бы ни была эта женщина, она должна быть доставлена, хотя бы и силой, в полночь к Леонарде.

Карета въехала на улицу Бурбон. В дернул за шнурок, который тянулся к извозчику. Тотчас раздалось пение петуха. Карета остановилась, к дверце подошел человек, бедно одетый, с огромной бородой. Жильбер откинулся назад в угол кареты, закрыв лицо полой плаща. В наклонился вперед. Несмотря на то что ночь была темна, можно было видеть, что его лицо скрывала черная бархатная маска. Он заговорил тихо и очень быстро с бородатым. Тот слушал внимательно. Кончив объяснения, В прибавил громче:

– Ты все понял?

– Да, – ответил человек с бородой.

– Не забудь: ровно в полночь!

– Будет исполнено.

– Можешь идти.

Карета понеслась дальше.

– Отчет о вчерашних ужинах сделан? – спросил Жильбер.

– Уже час тому назад. Он находится на улице Сонри.

– Прекрасно. Где Растрепанный Петух?

– У «Самаритянки».

– Во время пожара в особняке Шароле он был на улице Барбет с одиннадцатью курицами?

– Как вы приказали. Он оставил там двух куриц караулить всю ночь.

– Мне необходимы донесения Растрепанного Петуха и других петухов. Я должен знать, что происходило прошлой ночью в Париже каждый час, каждую минуту. Я должен выяснить, кто увез Сабину и кто ранил ее. Мне это необходимо!

– Вы все это узнаете в полночь у Леонарды. Я буду вас ждать.

В отворил дверцу и, не останавливая карету, выскочил на улицу. Оставшись один, Жильбер до боли стиснул пальцы.

– Горе тому, кто хотел погубить Сабину, – произнес он с яростью, походившей на рычание зверя. – Он вытерпит столько мук, сколько мое сердце перетерпело мучительных часов. Итак, ночь на 30 января всегда приносит мне горе! Каждый год я проливаю кровавые слезы в этот час боли и преступлений!

Жильбер откинулся назад и приложил руку к сердцу.

– Мать моя, отец мой, Сабина я отомщу за вас. А потом я отомщу и за себя.

Последние слова он произнес с особым выражением. Чувствовалось, что этот человек, говоря «…а потом я отомщу за себя», представлял себе мщение во всем его кровавом упоении.

Карета доехала до Красного креста и остановилась. Жильбер надел бархатную маску, выскочил на мостовую и сделал кучеру знак рукой. Карета уехала невероятно быстро. Жильбер пересек площадь и постучался в дверь первого дома на улице Фур; дверь приоткрылась. Жильбер обернулся и пристально огляделся по сторонам, придерживая дверь правой рукой. Убедившись, что ничей нескромный взгляд не следит за ним, он проскользнул в полуоткрытую дверь, которая закрылась за ним без малейшего шума.

XIX
Венсенская застава

В эту ночь дул западный ветер. Небо заволокли тучи, маленькие окна, пробитые в толстых стенах Бастилии, были темны. Площадь, улица и предместье выглядели пустынными.

В десять часов послышался лошадиный топот со стороны Королевской площади, и появилась группа всадников. Это были мушкетеры, возвращавшиеся в свои казармы. Они проскакали, и топот стих.

Спустя полчаса, вдали снова послышался топот лошадей и приближающийся стук колес.

С улицы Монтрель выехал почтовый экипаж, запряженный четверкой. Два форейтора в огромных сапогах орудовали кнутами с удивительной ловкостью. На месте для лакеев сидели два человека в меховых шубах. Экипаж ехал быстро. Когда он поравнялся с Сент-Антуанскими воротами, с обеих сторон улицы наперерез ему бросились четыре человека, двое побежали к лошадям, крича:

– Стой!

– Пошел вон! – заревел первый форейтор, подняв кнут. – Или я тебя задавлю!

– Именем короля, остановитесь, – приказал властный голос.

Десять всадников в форме объездной команды в мгновение ока окружили почтовый экипаж. Один из них подъехал к дверце и, подняв фонарь, осветил внутренность кареты.

Молодой человек в роскошном костюме дремал в углу. Он был один в карете. Свет фонаря и шум его разбудили. Он открыл глаза и произнес несколько слов на чужом языке. У этого молодого человека были длинные черные волосы, ниспадавшие на плечи, а маленькие усы украшали лицо. Начальник объездной команды внимательно осмотрел карету, чтобы удостовериться, нет ли там кого-либо еще.

– Вы не француз? – спросил он.

Молодой человек, казавшийся чрезвычайно удивленным, произнес несколько слов, которых начальник не понял. Потушив фонарь, он сказал одному из своих солдат:

– Опустите шторы у дверец!

Приказание было исполнено: деревянные шторы были опущены, так чтобы никто не смог увидеть внутренность кареты. Двое из четверых пеших сели на козлы, двое – на место для лакеев.

– В особняк начальника полиции, – скомандовал всадник, который осматривал карету, обращаясь к форейторам: – Именем короля поезжайте!

Почтовый экипаж под конвоем десяти всадников въехал во двор особняка начальника полиции в ту минуту, когда пробило одиннадцать часов.

– Держите дверцы закрытыми, – приказал начальник. Он соскочил с лошади и исчез под сводом. У двери первой приемной стоял вестовой.

– Мне нужно видеть начальника полиции, – сказал начальник объездной команды.

– Войдите: он вас ждет в желтом кабинете, – ответил вестовой.

Бригадир прошел несколько темных комнат. Раздался звонок, без сомнения, сообщивший начальнику полиции о посетителе, потому что дверь открылась, и Фейдо де Марвиль появился на пороге.

– Удалось? – спросил он.

– Точно так.

– Расскажите.

– Я остановил почтовую карету с коричневым кузовом и с зелеными украшениями, запряженную четверкой, с двумя слугами на лакейском месте, в которой ехал молодой человек.

– Этот молодой человек не говорит по-французски?

– Нет.

– На каком языке он говорит?

– Не знаю, я не понял ни слова из того, что он сказал.

– Где вы остановили карету?

– У Сент-Антуанских ворот.

– Никто, кроме вас, не видел этого человека?

– Кроме меня, никто. Я погасил фонарь и велел поднять шторы, которые закрепили снаружи так, чтобы невозможно было опустить изнутри.

– Прекрасно.

– Карета находится во втором дворе вашего особняка.

– Отошлите ваших солдат и агентов на другой двор, а сами ждите меня, не открывая дверцы. Насчет лакеев я уже распорядился.

Начальник объездной команды поклонился и вышел.

– Наконец-то, – прошептал Фейдо с радостной улыбкой, – хоть это желание его величества я исполнил успешно.

Он вышел из кабинета и отправился во двор, где находилась карета. Она стояла у крыльца. Лошади были выпряжены. Слуги, солдаты и агенты были уже отпущены, только начальник объездной команды ожидал Фейдо, держась рукой за ручку дверцы.

Де Марвиль остановился на последней ступени крыльца, он внимательно рассмотрел карету в свете двух фонарей.

– Та самая, – прошептал он удовлетворенно. Обернувшись к начальнику команды, он хотел было приказать ему отворить дверцу, но вдруг подумал: «Я не говорю по-польски, как же я буду его допрашивать? Впрочем, буду объясняться знаками, а переговоры с ним пусть ведет д'Аржансон».

– Открывайте, – приказал он.

Внутри кареты было совершенно темно, потому что штора другой дверцы тоже была опущена. Путешественник не сделал ни малейшего движения.

– Выходите, – сказал ему Фейдо.

– Ах! Я уже приехала? – воскликнул нежный веселый голос. – Это очень мило!

Фраза была произнесена на чистейшем французском языке, и очаровательная головка с напудренными волосами, в дорожном чепчике, показалась в дверце, крошечная ручка протянулась вперед, как бы прося помощи. Эта ручка встретила руку начальника полиции, и женщина в изысканном костюме проворно взбежала на крыльцо. Она была молода, нарядна и имела манеры знатной дамы.

Фейдо остолбенел. Он посмотрел на начальника объездной команды, тот вытаращил глаза и бросился в карету. Там больше никого не было. Фейдо и бригадир смотрели друг на друга, не делая ни малейшего движения, будто превратились в статуи.

Молодая женщина вела себя так свободно, будто бы приехала к себе домой. Она одернула свое платье, расправила ленты, взбила волосы, закуталась в подбитую мехом мантилью, цена которой даже по тогдашнему времени была, очевидно, баснословной, так как меха носили только богатейшие люди Франции.

– Кому мы обязаны столь глупым законом захватывать кареты людей, въезжающих в Париж? – осведомилась она, не дав себе труда взглянуть на обоих мужчин. – Как будто я парламентер, въехавший в неприятельский лагерь! Хорошо, что я узнала мундиры объездной команды, иначе, уверяю вас, я бы очень испугалась.

Молодая женщина рассмеялась, потом, вдруг переменив тон, заговорила так быстро, что возразить ей не было никакой возможности:

– Ну, любезный хозяин, надеюсь, вы оставили для меня те комнаты, которые я всегда занимаю?

– Но… но… там был мужчина, я сам его видел! – вскричал начальник объездной команды.

– Мужчина! – повторил обескураженный начальник полиции. – Мужчина?

Он, не отрывая глаз, смотрел на очаровательную женщину, которая обладала всеми прелестями своего пола: сомневаться было невозможно. И так как начальник полиции не трогался с места, она, в свою очередь, пристально посмотрела на него.

– Я вас не знаю, – сказала она. – Вы, наверное, новый хозяин?

– По вашему мнению, сударыня, где вы находитесь?

– Я приказала, чтобы меня привезли в гостиницу «Европа» на улице Сент-Оноре, я там обыкновенно останавливаюсь.

– Вы не в гостинице «Европа», а в особняке начальника полиции.

– Почему?! – воскликнула она.

– Не угодно ли вам пройти со мной, я вам объясню. Фейдо подал руку хорошенькой путешественнице и повел ее в прихожую.