Текст книги "Рыцарь в черном плаще"

Автор книги: Эрнест Капандю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

III
Рубиновые розы

Можно себе представить, как велико было общее изумление. Танцоры, танцовщицы, музыканты – все будто сомневались в том, что происходит.

Рыцарь, который, казалось, чувствовал себя столь же непринужденно, как знатный вельможа, привыкший к Опере, подошел к Аллар и сказал ей:

– Мой очаровательный друг, искренне прошу у вас прощения за то, что так долго хранил у себя эти вещи, но я хотел, чтобы Турншер их выкупил. Поверьте, банкир всячески чинил тому препятствия! Я написал ему, он не ответил. Находя его молчание не совсем приличным, я послал к нему преданного друга, который привез его ко мне сегодня утром. Турншер не сразу согласился приехать, но настойчивость моего друга одержала верх: Турншер выкупил бриллианты. Он дал мне чек на свою контору, и я послал за деньгами, тем временем мы с ним продолжали разговаривать. Я предложил ему позавтракать, но он не был голоден. Когда деньги были доставлены, друг мой отвез Турншера. Тогда я велел запрячь свой экипаж и, зная, что вы в Опере, приехал сюда. Вот ваши бриллианты, моя красавица, и, так как я заставил вас долго ждать, я позволил себе прибавить к этому бриллиантовому великолепию изумрудные серьги, которые прошу вас принять от меня на память.

С этими словами Петушиный Рыцарь вынул из кармана бархатный футляр и протянул его Аллар. В нем лежали великолепные изумрудные серьги с черным жемчугом. Аллар держала в правой руке футляр с бриллиантами, в левой – с изумрудами и, казалось, была ослеплена.

– О, это слишком прекрасно! – шептала она. – Как сон!

– Как это великолепно! – вскричал Новерр, ослепленный блеском драгоценностей.

Рыцарь подошел к лакею в ливрее, который ждал его за кулисами, взял у него два бумажных пакета и, вернувшись к Сале и Комарго, которые как зачарованные не спускали с него глаз, поклонившись им, сказал:

– Милостивые государыни, вы удостоили меня чести принять от меня розы в январе. Вы любите розы, и я хотел бы, чтобы вы надолго сохранили эти цветы.

Он подал им пакеты. Комарго и Сале дрожащими руками взяли пакеты и разорвали бумагу.

Крики восторга сорвались с их губ. В руках каждой из девушек оказалась роза из великолепных рубинов, с изумрудными листьями, золотым стеблем и топазовыми шипами.

Розы были совершенно одинаковы. Сцена становилась прямо-таки фантастической. Петушиный Рыцарь, или просто Рыцарь, как его часто называли, отъявленный разбойник, который должен сидеть в тюрьме, вдруг предстал перед собравшимися: спокойный, улыбающийся, изысканно одетый, он присутствовал на оперной репетиции. Он возвратил бриллианты одной танцовщице и преподнес богатые подарки другим с непринужденностью знатного вельможи – это было невероятно. Между тем на сцене находились три солирующих танцора, шесть групповых, восемь музыкантов – всего семнадцать мужчин, а голова Петушиного Рыцаря, который находился здесь с одним лишь слугой, была оценена очень дорого.

– Господа, – сказал Рыцарь, видя, что многие переглядывались, – я пришел к вам как друг и не имею никакого намерения, которое могло бы вас обеспокоить, – даю вам слово! Что касается меня, то я, хотя нахожусь среди вас один, но нисколько не тревожусь, спокоен, весел и уверен в себе.

Слово «уверен» было произнесено столь выразительно, что нельзя было сомневаться: это было и предупреждение, и угроза. Было очевидно, впрочем, что такой человек, как Петушиный Рыцарь, не мог безрассудно подвергать себя опасности, не приняв заранее предосторожностей.

Рыцарь подошел к Сале и Комарго.

– Я буду просить вас об одной милости, – сказал он, – вы согласитесь исполнить мою просьбу?

– Милостивый государь, – ответила Комарго с очаровательным достоинством, – вы носите имя, которое внушает ужас, но ваше лицо вовсе не внушает подобного чувства. Один из моих добрых знакомых, виконт де Таванн, всегда говорит о вас в выражениях, противоположных тем, которые употребляет, говоря о вас, начальник полиции. Когда виконт произносит ваше имя, он всегда прибавляет к нему слово «друг». Кем бы вы ни были на самом деле, я лично не имею никакой причины отказать вам в просьбе.

Рыцарь обратился к Сале.

– А вы, мадемуазель Сале?

– Я думаю так же, как и моя подруга Комарго, – ответила хорошенькая танцовщица.

– Если так, я прошу вас станцевать для меня одного то чудное па из балета «Характерные танцы», которое вас прославило.

– Охотно! – отвечала Комарго. – Любезный Дюпре, прикажите дать нам место на сцене и сыграть арию.

Рыцарь наклонился к Дюпре.

– Попросите всех, находящихся в зале, не выходить, – сказал он шепотом, – для них будет опасно подниматься или спускаться с лестницы.

Петушиный Рыцарь сел на стул так, чтобы в полной мере насладиться спектаклем, даваемым для него одного.

Представление началось, оно было восхитительно. Никогда Сале и Комарго не танцевали более увлеченно, более грациозно, более вдохновенно. Рукоплескания посыпались со всех сторон.

– Никогда вы не танцевали так талантливо! – заявил Дюпре в восхищении.

– Милостивые государыни! – сказал Рыцарь, вставая. – Никакие слова не могут выразить то, что вы заставили меня почувствовать. Это одна из самых счастливых страниц моей жизни!

Он нежно поцеловал руки Комарго и Сале и, выпрямившись с гордым достоинством, сказал:

– С этой минуты я ваш друг, а я не шучу этим званием, когда его даю. Дружба моя могущественна. Вам теперь нечего бояться. В любое время дня и ночи повсюду, где вы будете, вам гарантирована неприкосновенность. Никакая опасность не будет угрожать вам, так как сильная рука всегда будет между этой опасностью и вами.

Комарго и Сале, глубоко взволнованные, не нашли, что ответить. Ситуация была настолько странной, что они не могли сказать ни слова.

Рыцарь, подойдя к Дюпре, Новерру и Гарделю, сказал:

– Господа! Мои люди отдали швейцару корзины с посудой, закусками и винами. Эти корзины – для артистов королевской музыкальной академии. Прошу вас от моего имени угостить их этим ужином.

На этот раз ахнули все, Рыцарь же поклонился, повернулся и исчез.

– Это сон? —.вопрошал Дюпре.

– Это шутка! – сказал Новерр.

– Это был Петушиный Рыцарь, и он вышел отсюда! – заметила Комарго. – Я его узнала.

– Это он, – сказала Сале.

– Да, это он, – прибавила Аллар. – Он вернул мои бриллианты. А какие изумруды бесподобные! Они стоят больше ста тысяч фунтов.

– А розы – изысканное произведение, – восхищалась Комарго.

– Господа! – сказал швейцар, подходя к Дюпре. – Там внизу десять корзин. Прикажете их принести?

Мужчины переглянулись.

– Я не вижу причины отказываться, – сказал Новерр. – Рыцарь никогда не делал нам зла.

– Нет никакой необходимости портить долгим ожиданием кушанья, которые, уверен, должны быть превосходны, – прибавил Гардель.

– Я испытываю к Петушиному Рыцарю полное доверие, – сказала Комарго, – и хотела бы знать, что в этих корзинах.

– И я тоже, – сказала Сале.

– Пусть их принесут! – велел Дюпре.

– И мы будем ужинать сегодня после представления.

– Но надо предупредить всех наших друзей.

– Мы пошлем им приглашения.

– Вот первая корзина, – сказал швейцар, указывая на служащего театра, который шел за ним, сгибаясь под тяжестью огромной корзины.

– Ах, какой очаровательный человек этот Рыцарь! – воскликнула Аллар, продолжая любоваться своими драгоценностями. – Я жалею только об одном – что он прекратил свои визиты ко мне…

IV
Граф де Сен-Жермен

Сойдя со сцены в сопровождении своего лакея, Петушиный Рыцарь углубился в лабиринт темных коридоров Оперы как человек, хорошо знающий их расположение.

Он прошел мимо комнаты швейцара и достиг выхода. Великолепная карета, запряженная двумя большими гнедыми нормандскими лошадьми в богатой упряжи, стояла перед театром рядом с каретой Комарго. Лакей проворно опередил своего господина, одной рукой он открыл дверцу, другой опустил подножку. Рыцарь быстро подошел и сел в карету на зеленое бархатное сиденье.

– В особняк министерства иностранных дел, – сказал он.

Когда карета повернула за угол улицы Сент-Оноре, Петушиный Рыцарь опустил шелковые шторы. Через четверть часа карета въехала во двор министерства иностранных дел и остановилась перед парадным подъездом. Шторы поднялись, лакей отворил дверцу, и из кареты вышел человек.

Вышедший из оперы и севший в карету Петушиный Рыцарь был молодой человек двадцати пяти – тридцати лет с напудренными волосами, светлыми бровями, белолицый и румяный. На нем был фиолетовый бархатный сюртук, вышитый золотом, белый атласный жилет, также с вышивкой, а на голове простая треугольная черная шляпа.

Тот же человек, кто приехал в особняк министерства иностранных дел и вышел из кареты, оказался мужчиной лет сорока, с черными бровями и очень смуглым лицом. Он был одет в бархатный сюртук лазурного цвета, подбитый палевым атласом, с сапфировыми пуговицами, осыпанными бриллиантами. Жилет из золотой ткани, панталоны из бархата огненного цвета, а пряжки на подвязках, как и пуговицы сюртука, просто изумительны. На голове у него была черная шляпа, обшитая испанскими кружевами со шнуром из сапфиров и бриллиантов. Пряжки на башмаках и цепи двух часов с печатями и брелоками гармонировали со всем костюмом.

Вышедший из кареты господин не походил ни лицом, ни костюмом, ни манерами на того, кто сел в нее, а между тем в карете находился только один человек, и она не останавливалась по дороге.

Лакей, отворивший дверцу, нисколько этому не удивился. Приехавший вошел в переднюю и проследовал в приемную.

– Как прикажете доложить о вас? – спросил огромный лакей, низко кланяясь.

– Граф де Сен-Жермен! – ответил господин.

Лакей исчез, затем вернулся и, открыв обе двери, доложил громко:

– Граф де Сен-Жермен!

– Милости прошу, любезный друг! – послышалось из другой комнаты. – Я уже отчаялся видеть вас!

Дверь закрылась. Граф де Сен-Жермен и маркиз д’Аржансон остались одни в кабинете министра иностранных дел.

– Ну что? – продолжал д'Аржансон. – Вы готовы?

– Готов, маркиз.

– А бриллиант короля?

– Вот он!

Сен-Жермен пошарил в кармане жилета и вынул маленький футляр. Маркиз взял футляр, открыл его и начал внимательно рассматривать довольно большой бриллиант.

– И это тот самый камень?

– В этом легко убедиться: Бемер, ювелир короля, подробно осмотрел и взвесил его, прежде чем я его забрал. Пусть же рассмотрит камень еще раз.

– И пятно исчезло?

– Вы же видите.

– Мы едем в Шуази сию же минуту, граф.

– Как скажете, маркиз.

Министр позвонил.

– Карету! – приказал он вошедшему лакею.

Лакей поспешно ушел, а д'Аржансон продолжал рассматривать бриллиант.

– Это поистине чудо! – сказал он. – И вы самый необыкновенный человек, какого когда-либо случалось мне встречать.

Сен-Жермен молча улыбнулся.

– Карета готова, – сказал лакей, открывая дверь. Д'Аржансон взял шляпу, Сен-Жермен пошел за ним.

– Уже довольно поздно! – сказал министр, спускаясь со ступеней крыльца.

– Только четверть пятого, – возразил граф.

– Надо приехать хотя бы за час до ужина.

– А в котором часу ужинает король?

– В шесть.

– В нашем распоряжении три четверти часа, чтобы успеть к желаемому времени.

Карета, запряженная четверкой, стояла перед крыльцом.

– Ваши лошади проделают весь путь за три четверти часа? – спросил Сен-Жермен.

– Не уверен, и это чрезвычайно досадно.

– Тогда сядем в мою карету, а вашей четверке прикажите ехать за моей парой, и, если они не отстанут до Шарантона, я объявлю их лучшими лошадьми в мире.

– Как же быстро ваши лошади смогут доехать до Шуази?

– Менее чем за три четверти часа.

– Это невозможно!

– Попробуем.

Министр согласно кивнул. Сен-Жермен позвал своего лакея. Тот немедля велел карете подъехать. Министр и граф сели.

– В Шуази, как можно скорее! – сказал Сен-Жермен. Не успел он закончить фразу, как дверца захлопнулась, и карета понеслась быстрее молнии. За несколько минут спутники достигли набережной, путь был свободен, лошади понеслись еще скорее, и карета графа оставила далеко позади четверку министра уже на полпути до Шарантона.

V
Вечный Жид

 
Не пойдем мы больше в лес:
Лавры срезаны;
Их сегодня господин
Унесет с собой!
 

Мадемуазель де Шароле, выпустив руку мадам де Бранка, оставила свободный проход, чтобы король мог войти. Все происходило в маленькой Розовой гостиной замка Шуази. Восемь самых хорошеньких женщин при версальском дворе держались за руки, составляя круг и играя в ту детскую игру, которую придумала новая фаворитка и для которой сама сочинила слова. Это были мадемуазель де Шароле, мадам де Бранка, де Гебриан, де Жевр, де Маршэ, д'Эстрад, де Вильмен и, наконец, маркиза де Помпадур. Они, танцуя и припевая, образовали большой круг. Людовик XV, остававшийся вне круга, ждал, чтобы открыли проход, по правилам игры. В ту минуту, когда мадемуазель де Шароле отпустила руку своей соседки мадам де Бранка, король медленно подошел и вступил в круг, закрывшийся за ним. Танцы, на минуту прерванные, опять начались и дамы принялись петь:

Посмотри же, как танцуют!

 
Прыгай, танцуй! Любую целуй!
 

Король разорвал круг, все разбежались, но Людовик успел схватить одну даму. Семь других тотчас окружили Людовика и его пленницу.

Король, держа за талию молодую женщину, запел голосом победителя:

 
Барабанов слышу бой
И любви привет!
 

Дамы подхватили хором:

 
Красавица, обнимай
Поскорее друга!
 

После чего король запел:

 
В этот день, в этот день
Дарю тебе свою любовь!
 

Он поцеловал пленницу, которая, чтобы получить свободу, как того требовали правила игры, возвратила ему поцелуй, а дамы продолжали:

 
Не пойдем мы больше в.лес:
Лавры срезаны
Их сегодня господин
Унесет с собой!
 

– Рад видеть вас, – сказал король, выходя из круга под руку с маркизой Помпадур и делая дружеский знак входившему человеку.

Вошедший был мужчина лет пятидесяти высокого роста, с гордым, величественным и мужественным лицом, в блеске глаз которого, в движениях и позе чувствовалась привычка повелевать. Это был Мориц, граф Саксонский, незаконный сын Августа, короля польского и Авроры Кенигсмарк. В 1743 году Людовик XV произвел его в маршалы Франции, и накануне он получил главное начальство над армией в Голландии.

– Милостивые государыни! – сказал король. – Если вы не ходите больше в лес, потому что лавры срезаны, вам следует предъявить претензии к маршалу, который имеет привычку нагружать ими свои военные колесницы и надеется на новую обильную жатву.

– На этот раз, государь, я буду пожинать лавры под вашим начальством, – ответил маршал.

– Надеюсь, вы в добром здравии?

– К несчастью, нет, государь. Я болен и нуждаюсь в отдыхе, но ваши враги ждать не станут, а моя кровь принадлежит вам. Впрочем, я надеюсь, что лагерная жизнь, гром пушек и запах пороха исцелят меня. Война – моя стихия.

– Вы хотите сказать «слава», – сказала маркиза Помпадур.

– Вы слишком снисходительны, мадам.

– Я ваша поклонница, маршал, причем уже давно. Я интересовалась вами в то время, когда вы не могли догадываться о моем существовании.

– Неужели? – удивился Мориц.

– Когда я была ребенком, совсем маленьким ребенком, величайшей радостью было для меня слушать рассказы о ваших подвигах. Я знаю наизусть эти истории, у меня хорошая память. Хотите, я расскажу о них?

– Да, да! – сказал король.

– Я знаю, государь, что маршал, который тогда еще не был маршалом, потому что ему было только двенадцать лет, убежал однажды ночью из дома своей матери, чтобы принять участие в осаде Лилля, где сражался король, его отец. Это было в 1708 году. Не так ли?

– Да, – отвечал маршал.

– Я знаю, что вы в четырнадцать лет сражались под Ригой против Петра I, императора русского, и убили трех противников.

– Совершенно верно. В наказание за это граф Шуленбург, мой учитель в военном искусстве, обещал мне командование польским полком.

– Что и случилось в следующем году, когда вы столь блестяще отличились в Пруссии, командуя польскими гусарами.

– Однако вы знаете мою жизнь лучше меня! – воскликнул Мориц, целуя руку маркизы де Помпадур.

Король тем временем смотрел на нее с нежностью.

– Я знаю всю вашу жизнь, – продолжала фаворитка, – знаю, что с пятью офицерами и двенадцатью лакеями вы выдержали в гостинице осаду против восьмисот человек.

– Это случилось в Померании, в деревне Крахниц, – сказал маршал. – Право, маркиза, вы заставляете меня гордиться, и, так как начинается новая кампания, я употреблю все силы, чтобы запечатлеть в вашей памяти новые воспоминания.

– В таком случае, – сказал Людовик XV, пришедший в восторг от слов де Помпадур, – вы будете сражаться не для меня, а для маркизы.

– В таком случае, государь, когда я возвращусь, не буду просить у вас никакой награды, а обращусь к маркизе.

– И на все, о чем вы меня попросите, маршал, и что я буду в состоянии сделать для вас, я заранее соглашаюсь, – сказала маркиза.

Маршал взял прелестную ручку, протянутую ему фавориткой, и любезно поцеловал.

– Когда вы едете? – спросил король.

– Завтра, государь. Мои повозки будут готовы к четырем часам утра. Послезавтра я буду в лагере, а в следующую ночь открою траншеи перед Турне.

– Это будет в ночь с 30 апреля на 1 мая?

– Да, государь.

– А 7 мая я приму начальство над армией.

– Это будет прекрасный день для войска, государь.

– И скверный для врагов Франции, – сказала с восторгом маркиза Помпадур.

В эту минуту Бридж, один из конюших короля, вошел в гостиную и, подойдя к Людовику XV, сказал:

– Государь, маркиз д'Аржансон приехал в замок.

– Один? – с живостью спросил король.

– Нет, государь, с ним какой-то господин.

– Кто же?

– Маркиз не назвал его имени, он просил меня только доложить о его приезде вашему величеству.

– Скажите, что я согласен его принять, так же как и господина, приехавшего с ним.

Бридж поклонился и вышел. Король обратился к дамам, сказав:

– Вы увидите удивительного человека.

Дверь, затворившаяся за Бриджем, открылась вновь: маркиз д'Аржансон и граф де Сен-Жермен вошли в гостиную.

– Подойдите, д'Аржансон, – велел король, – вы знаете, что в Шуази этикет отменен.

Маркиз подошел и сказал:

– Государь, позвольте мне иметь честь представить вам графа де Сен-Жермена.

– Граф де Сен-Жермен сам так хорошо представился, что ему незачем прибегать к вашей помощи, Любезный д'Аржансон. Привез ли он бриллиант?

– Да, государь.

– Дайте мне его, – обратился Людовик XV к графу де Сен-Жермену.

Сен-Жермен вынул из кармана ящичек, сделанный из агата.

– Государь, – сказал он, – вы приказали взвесить бриллиант, прежде чем отдали его мне?

– Да, Бемер взвесил его в моем кабинете.

– Я прошу ваше величество простить мне вопрос, который я вынужден задать, но при таких обстоятельствах я считаю необходимым устранить даже тень сомнения. Ваше величество помнит форму бриллианта?

– Как нельзя лучше.

– И то место, где было пятно?

– Слева, возле большой грани.

– И величину этого пятна?

– Я как сейчас его вижу.

Сен-Жермен низко поклонился, потом раскрыл ящичек и подал королю бриллиант, который показывал маркизу д'Аржансону.

Людовик взял бриллиант, рассмотрел его с большим вниманием и удивленно поднял брови. Он наклонил голову, посмотрел на Сен-Жермена, который оставался бесстрастен, потом снова стал рассматривать бриллиант, держа на ладони.

– Как это странно! Позовите Бемера! – велел он лакею.

Придворный ювелир вошел почти тотчас.

– Бемер, – сказал ему король, – вы узнаете этот бриллиант?

Ювелир взял бриллиант и стал изучать его еще внимательнее, чем король.

– Это тот самый бриллиант, который я отдал графу де Сен-Жермену при вас три недели назад на маскараде? – спросил король.

– Кажется, государь, – отвечал Бемер.

– Но вы в этом не уверены?

– Я могу узнать это наверняка. У меня записан его вес и снят с него слепок.

– Так узнайте.

Бемер вынул из кармана маленькие медные весы в кожаном футляре и две гипсовые формы и поставил все это на стол.

Король стоял напротив ювелира и внимательно наблюдал за его действиями. Дамы окружили стол и с любопытством смотрели то на короля, то на ювелира, то на бриллиант, то на графа де Сен-Жермена. Маркиза Помпадур казалась любопытнее всех других. Ришелье, Таванн, д'Аржансон и другие вельможи стояли позади дам, де Сен-Жермен находился в стороне. Он ждал результата проверки с видом уверенного в успехе человека. Бемер вложил бриллиант в формы.

– Точь-в-точь! – объявил ювелир.

Он вынул бриллиант, положил на весы, взвесил и сказал:

– И вес точно такой, государь. Я заявляю, что это тот самый камень, который я взвешивал и рассматривал три недели назад в присутствии вашего величества. Единственная разница состоит в том, что на том было пятно, которого здесь нет.

– Но это тот самый камень? – спросил король.

– Тот самый, государь.

– Следовательно, пятно исчезло?

– Да, государь, – сказал ювелир с комическим изумлением.

– Как вы это объясните?

– Я не могу объяснить этого, государь.

– Но что же вы думаете?

– Я думаю, что граф – чародей!

Граф не ответил, а улыбнулся. Глубокое молчание последовало за этим. Король взял бриллиант и передал маркизе Помпадур, которая, посмотрев на него, передала другим дамам.

– Сколько стоил этот бриллиант, месье Бемер? – спросила маркиза Помпадур.

– С пятном? – уточнил ювелир.

– Да.

– Король заплатил мне за него шесть тысяч.

– А теперь сколько он стоит?

– Десять тысяч.

– Десять тысяч?

– Да, я готов заплатить такую сумму за этот камешек!

Маркиза обернулась к графу де Сен-Жермену и сказала:

– Вы и в самом деле чародей!

Сен-Жермен опять улыбнулся.

– Вы умеете уничтожать пятна на драгоценных камнях, – продолжала маркиза, – а умеете ли вы делать большие бриллианты из маленьких?

– Это трудно.

– Но все-таки возможно?

– Все на свете возможно, маркиза. Но жемчуг увеличить легче, чем бриллиант.

– Неужели? Вы знаете этот секрет?

– Давно знаю.

– Вы можете увеличить жемчужины и сделать их красивее?

– Да, маркиза.

– И как много времени это потребует?

– Самое меньшее – один год.

– Как сильно может увеличиться жемчужина за год?

– На пятую часть объема. Через три года жемчужина сделается вдвое больше.

– А какие средства вы используете для этого?

– Самые естественные средства, маркиза, самые лучшие, что бы ни говорили мнимые адепты.

– Вы можете открыть тайну – что это за средства?

– Я обещал тому, кто открыл ее мне, не открывать более никому.

– По крайней мере, нельзя ли узнать имя этого человека?

– Барам-Бори, самый великий ученый из ученых Багдада.

– Один из ваших друзей?

– Мы путешествовали вместе много лет и занимались ловлей жемчуга. Это очень интересно.

– Вы были в Персидском заливе? – спросил король.

– Был, государь. Я провел лучшие годы в этом великолепном климате, в краю Евфрата, в настоящем земном раю.

– И ловили жемчуг? – спросила маркиза Помпадур.

– Да, маркиза. Эта ловля нелегка и очень опасна, поэтому ловцы редко доживают до старости. Через несколько лет работы тело их покрывается язвами, многие лишаются зрения. Я видел ловцов, которые оставались под водой четыре, пять и даже шесть минут.

– Боже мой! – вскричала маркиза Помпадур.

– Чтобы научиться хорошо нырять, они всю жизнь проводят в море. Они смазывают маслом отверстия ушей, а в нос надевают рог, чтобы дольше выдерживать без воздуха. Мои пловцы питались только финиками, чтобы стать тоньше и легче. Между ними был один замечательный ловец – Джонеид. Ловя жемчуг на берегу Карака, он искал устриц на глубине восемнадцати-девятнадцати саженей, что соответствует глубине 126 футов, и приносил мне раковины с великолепным жемчугом. Джонеид никогда не ошибался, он был одарен удивительной проницательностью. Когда я взял его к себе, он ловил жемчуг уже семьдесят лет.

– Семьдесят лет! – повторила маркиза Помпадур с удивлением.

– Да, маркиза.

– Сколько же ему было в ту пору?

– Кажется, сто пять лет.

– Сто пять лет?

Все гости короля переглянулись с удивлением. Граф де Сен-Жермен выражался так просто и ясно, что ему нельзя было не верить.

– В Персии, в Индии и в Китае живут гораздо дольше, чем в Европе, – продолжал граф, по-видимому не замечая произведенного им впечатления. – На севере Азии, в русской Сибири, в европейской Лапландии можно часто встретить людей, живущих полтораста, сто шестьдесят, сто восемьдесят лет. Многие убивают себя сами из-за усталости от жизни, другие умирают от несчастных случаев. В Монголии я имел честь провести несколько лет при дворе короля Минощера, царствованию которого тогда наступил сто второй год.

– И вы долго у него оставались? – спросил Людовик XV.

– Десять лет.

– До самой его смерти?

– Нет, он умер через восемь лет после моего отъезда.

– Выходит, он царствовал сто двадцать лет?

– Он царствовал бы еще дольше, если бы последовал моим советам, но он не хотел меня понять.

– Какие же советы вы ему давали?

– Насчет приготовления эликсиров из сока некоторых растений. Он не стал лечиться у меня и умер.

– В котором году?

– В 1515-м, 1 января, в тот самый день, когда во Франции его величество Франциск I вступил на престол. Этот год я провел в Париже и имел счастье присутствовать при вступлении на престол великого короля. Энтузиазм парижан был чрезвычаен, хотя и горе их было велико, потому что Людовик XII был очень любим народом.

Все присутствующие были поражены, услышав, что этот человек присутствовал при вступлении на престол Франциска I. Чтобы поверить в эти слова, надо было допустить, что ему было более двухсот тридцати лет.

– Вы присутствовали при вступлении на престол Франциска I? – спросил король серьезным тоном.

– Да, государь, – ответил Сен-Жермен.

– Вы должны предоставить доказательство правоты ваших слов.

– У меня нет никаких доказательств, кроме письма короля Франциска.

– Король Франциск вам писал? Зачем? Как? По какому случаю?

– По случаю погребения в Сен-Дени Людовика XII. В то время, государь, был обычай, что тело короля несли до первого креста Сен-Дени солевозчики. Там они передавали его монахам. По случаю похорон монарха поднялся спор между монахами Сен-Дени и солевозчиками. Я был тогда очень дружен с каноником Сен-Дени, которому я подарил кусок дерева от святого Креста, подаренный мне во время последнего крестового похода великим приором Мальтийского ордена, которому я оказал важную услугу. Каноник меня очень любил, и благодаря этой дружбе я смог прекратить спор, который грозил нарушить порядок при королевских похоронах. Было решено, что солевозчики будут нести тело короля до самого аббатства за вознаграждение от монахов. Король Франциск, узнав о случившемся, остался доволен и написал мне письмо собственноручно.

– Это письмо при вас? – спросил Людовик.

– Да, государь.

– Дайте его мне!

Сен-Жермен вынул из кармана жилетки портмоне удивительной работы, усыпанное бриллиантами. Он раскрыл портмоне, вынул пергамент с королевской печатью Валуа и подал его королю. Людовик XV развернул пергамент и пробежал его глазами, потом, обернувшись к маркизе Помпадур, прочел вслух:

– «Я доволен тем, что сделал мой верный подданный, граф де Сен-Жермен. ФРАНЦИСК».

– Это почерк, – сказал Людовик XV, обращаясь к графу, – действительно Франциска I. У меня есть его письма, которые я часто читал и которые не оставляют во мне ни малейшего сомнения. Я не понимаю только, как это письмо могло быть написано вам.

– Почему же, ваше величество?

– Потому что оно написано 10 января 1515 года, а теперь 26 апреля 1745-го.

– Государь, вот другое письмо, которое написал мне в 1580-м Мишель Монтень, шестьдесят пять лет спустя после письма короля Франциска.

Сен-Жермен подал Людовику XV другой пергамент. Король пробежал его глазами, потом подал маркизе Помпадур, которая прочла вслух:

– «Нет ни одного хорошего человека, который, если бы дал на рассмотрение законов свои поступки, свои мысли, не был бы достоин виселицы шесть раз в своей жизни; видеть такого было бы жаль, казнить – несправедливо».

– Месье де Сен-Жермен, – продолжал король после непродолжительного молчания, – если все это только шутка, я попрошу вас прекратить ее.

– Государь, – ответил граф с поклоном, – я не осмелился бы шутить в вашем присутствии. То, что я говорю, серьезно.

– Как же вы объясните ваш возраст? Вы принимаете эликсир долголетия?

– Эликсир долголетия выдуман шарлатанами и способен только обманывать глупцов.

– Однако вы единственный человек на свете, проживший столько времени.

– Нет, государь! Многие жили дольше меня. Ной прожил триста пятьдесят лет, как об этом говорит Библия; Мафусаил умер на девятьсот шестидесятом году. Есть много других примеров. Дженкинс, английский рыбак, который женился в третий раз на сто тридцать третьем году, овдовел в сто сорок семь лет и дал обет не жениться больше никогда, служит недавним и очевидным тому доказательством. В Европе живут мало, это правда, но на Востоке живут долго.

– Почему?

– Потому что в Европе живут скверно, а на Востоке умеют жить. В Персии и в Индии, этой колыбели человечества, торжествуют над смертью, потому что с ней шутят. Здесь нас убивают доктора, хирурги, аптекари. Там же борется природа и побеждает. В Персии люди, которые хотят укрепиться духом, велят хоронить себя живыми и откапывать через неделю. Люди, решившие привыкнуть к порядку в еде, не берут ничего в рот сорок дней. Те, кто хочет укрепить нервы и увеличить силы, остаются подвешенными по целым часам за одну руку или за одну ногу. Зачем отрицать продолжительность жизни животных и растений, чему служат доказательством деревья в наших лесах, живущие по нескольку столетий? Фонтенблоские карпы носят золотые кольца Франциска 1. Я был в Фонтенбло, когда король Франциск купил у монахов Матюрен грязный пруд, из которого сделал тот великолепный водоем, который окаймляет Ментенонскую аллею. Король велел пустить туда карпов, о которых я говорю, и эти карпы еще живут. Почему же я не могу жить?

– Я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы вы достигли возраста карпов, – сказал король смеясь, – но, так как вы имели честь часто видеть Франциска I, расскажите мне о нем и его дворе. Правда ли, что он был очень любезен?

– Так любезен, как только возможно, но лишь когда сам того хотел. Король Франциск был очень красив. Он был очень высокого роста, а именно почти шести футов. По силе, ловкости, неустрашимости он был равен рыцарю Круглого Стола. Лицо его было прекрасно, черты лица приятны, глаза блестели, губы изящно улыбались, ум был тонок, деятелен и любознателен ко всему. Когда после смерти Людовика XII, опечалившей Францию, Франциск I вступил на престол, королевство словно помолодело. Я имел честь знать короля Франциска в молодости. Я был в замке Амбуаз, когда его шестилетнего понесла лошадь, подаренная ему маршалом Жие, его гувернером. Когда маленький принц исчез под сводом, мы думали, что он погиб. Мать его, Луиза Савойская, побледнела и дрожала, но ребенок уцепился за седло и сумел остановить лошадь.

– Я как будто вижу Франциска I, – сказал Людовик, по-видимому принимавший живое участие в том, что слышал.