Текст книги "Путь отмщения"
Автор книги: Эрин Боумен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Джесси слегка улыбается. Откашлявшись, он косится на меня.
– Если хочешь знать, в платье ты выглядела потрясающе. Непохоже на ту Кэти, которую я знаю, но посмотреть было на что.
Я невольно улыбаюсь. Обычно я предпочитаю не выделяться, чтобы иметь возможность незаметно ускользнуть. Но теперь, когда я знаю, что на меня смотрел Джесси и ему понравилось увиденное, в животе снова начинают порхать бабочки.
Мы с Джесси похожи: нас связывает и ведет вперед жажда мести. Страшно представить, что я сидела бы здесь одна, готовясь выступить против Роуза с одним лишь верным кольтом. О чем я только думала, когда собиралась справиться с ним сама – одинокая девчонка против отъявленного злодея? На Роуза надо идти по меньшей мере вдвоем, а лучше бы собрать целую армию для усмирения адского пса.
– Что бы ни случилось завтра, – говорю я Джесси, – я пойду с тобой до конца. Даже если нам не выбраться живыми из этого пекла, я согласна. Мне все равно некуда возвращаться.
– И я тебя не оставлю, – отвечает он.
На серьезном лице Джесси отражается боль, брови сведены к переносице. Прищурившись, он смотрит на меня в темноте. Потом протягивает руку и гладит по щеке подушечкой пальца. И вдруг обнимает за шею, притягивает и снова целует.
Когда раскрытые губы Джесси встречаются с моими, я забываю о приличиях. О том, что я потная, от меня дурно пахнет и нам обоим не мешало бы помыться. Мои руки движутся будто сами собой, жадно исследуя его лицо, ключицы, плечи. Я срываю и отбрасываю в сторону его шляпу, чтобы запустить пальцы ему в волосы. И вдруг уже сижу на нем верхом, и Джесси со слабым стоном выдыхает мне в рот, доставая, кажется, до самого сердца. Он сгребает меня в охапку и перекатывается по земле, так что мы меняемся местами. Теперь я лежу на спине, а он целует меня в шею. Руки Джесси скользят по талии; он вытягивает заправленную в брюки рубашку и начинает ее расстегивать.
Я мечтаю, чтобы он двигался быстрее. Мечтаю, чтобы не останавливался, сорвал с меня рубашку и прижался ко мне; мечтаю почувствовать его всей кожей – боже всемогущий, да что со мной творится? Мы посреди дикой аризонской пустыни. В лагерь могут забраться койоты. Люди Роуза могут целиться в нас с каждой горной вершины. Все мыслимые и немыслимые опасности за одно-единственное мгновение проносятся у меня в голове и тут же улетучиваются, потому что я чувствую руки Джесси на своем теле. Я не могу нормально соображать, когда он почти лежит на мне. Вообще не могу соображать.
– Джесси…
Он замирает, поднимает голову и смотрит мне в глаза.
– Думаю, нам лучше остановиться.
– Хорошо.
Он медленно садится и наблюдает, как я застегиваю рубашку. И хотя вопросов он не задает, мне кажется, я должна объясниться.
– Джесси, завтра мне нужна ясная голова. А ты… просто сводишь меня с ума.
Он молча кивает.
– Ты злишься.
– Нет, – искренне отвечает он. – В любом случае не мешает поспать. Завтра нас ждет тяжелое испытание.
Испытание, из которого мы не обязательно выберемся живыми. Я вдруг понимаю, что, возможно, другого шанса не будет. Раньше я никогда не обнималась с парнем, а сейчас, когда мне впервые в жизни показалось, что я этого хочу, сама оттолкнула Джесси, вместо того чтобы осмелиться пойти до конца.
Джесси подбирает упавшую шляпу и отряхивает от пыли. Потом замечает мой взгляд и спрашивает:
– Ты чего?
– Я все испортила, да? Чем бы это ни было.
Мои слова вызывают у него улыбку.
– Нет. Даже не думай. Ничего ты не испортила. – Он достает револьвер и начинает чистить. – Сладких снов, Кэти. Я покараулю первым.
Глава двадцать седьмая
К середине дня мы с Джесси выходим на тропу, которую приметили вчера утром с вершины столовой горы. Затем сворачиваем на север и идем к склону холма, в котором предположительно скрывается шахта.
Довольно быстро мы обнаруживаем, что тропа не такая ровная, какой казалась сверху: на деле она изрыта ямами и кочками и ведет не столько к холму, сколько в овраг.
Насколько я помню, в отцовских заметках на полях дневника было написано, что в полдень солнце освещает вход в шахту, и велю Джесси не спускать глаз с восточного склона оврага. Но чем дальше мы продвигаемся по тропе, рискуя каждую минуту переломать ноги, тем слабее надежда. Склоны оврага полностью заросли колючими кустами и кактусами. Высокие каменные столбы, точно штакетины покосившегося забора, местами заваливаются друг на друга. Мы можем пройти в десяти шагах от входа в шахту и не заметить его. Если только не обшаривать каждую пядь земли – и даже в этом случае нам понадобится изрядное везение.
Я беру у Джесси бинокль и высматриваю впереди ослов Роуза. Но повсюду только нетронутый дикий край.
– Вроде бы в дневнике было что-то о кактусах, обозначающих вход? – вспоминает Джесси.
– У нескольких кактусов сагуаро обрубили часть боковых побегов, чтобы оставшиеся указывали в одном направлении. – Я смотрю по сторонам, но на расстоянии брошенного камня не вижу следов вмешательства человека. – Дело было много лет назад, задолго до нашего рождения. Сагуаро давно могли выкинуть новые отростки.
– А дерево? Была еще подсказка с деревом.
– Пало-верде недалеко от входа в шахту. Если верить заметкам па, это дерево с содранной корой и кривым стволом, наклоненным в сторону входа.
Мы снова оглядываемся. Ярко-зеленые деревья пало-верде растут вокруг нас тысячами; скалистый ландшафт усеян ими, как клумба цветами.
– Вот идиотизм. – Я злюсь на себя. – На бумаге все выглядит так просто, будто достаточно добраться до нужного места, а там стоит одинокое корявое дерево пало-верде и приглашает войти.
– Мы хотя бы в том каньоне? – спрашивает Джесси.
– Не знаю, Джесси. Правда не знаю…
– Тс-с! Слышишь?
– Что?
Вдалеке что-то звякает.
– Вон там.
Мы застываем, затаив дыхание. Спустя несколько секунд снова раздается тот же звук. Как будто по камню бьют киркой или молотком. Как будто кто-то работает в шахте.
– Идем, – говорит Джесси, уходит с тропы и начинает взбираться по склону оврага. Ослики по-прежнему не отстают от нас, хотя подъем довольно крут.
Мы продолжаем лезть вверх, строго придерживаясь направления на север. Но чем выше мы поднимаемся, тем труднее определить, откуда доносится звон кирки. Он отражается эхом от окружающих скал, сбивая нас с толку.
– Погоди. А это что? – Я показываю на другую сторону каньона, где виднеется нечто вроде маленькой пещеры. Но не природной: видно, что к ней приложил руку человек.
Джесси смотрит в бинокль.
– Похоже на каменный домишко.
Он дает мне посмотреть.
Домишко, если его можно так назвать, на вид меньше лошадиного стойла. Не припоминаю никаких указаний на него в дневнике, но я в основном изучала карты, рисунки и те страницы, где были заметки па.
– Кэти, – вдруг говорит Джесси, толкая меня в плечо.
Я опускаю бинокль и смотрю, куда он показывает пальцем: на нашей стороне каньона в скале есть затененная ниша, в двадцати-тридцати ярдах от нас. Еще одна пещера или просто углубление?
Но внимание Джесси привлекла не сама ниша.
Рядом кто-то шевелится.
Я смотрю в бинокль и вижу ослика, отгоняющего хвостом мух.
– Это они, – шепчу я. – По крайней мере, один из них.
Джесси прикладывает палец к губам и кивает, чтобы я молча следовала за ним. Осторожно и по возможности тихо я крадусь за ним след в след, обходя заросли кустарников и ежевики и цепляясь рукой за обломки скал, чтобы не сорваться в овраг.
Мы подкрадываемся к ослику. Он действительно привязан у входа в еще одну пещеру, только проем загорожен камнями и стволами деревьев. Углубление небольшое, даже вблизи смотреть особо не на что.
Пока Джесси водит револьверами в обеих руках по сторонам, проверяя, нет ли опасности, я, пригнувшись, подбираюсь к заваленному входу.
Мне требуется минута, чтобы глаза привыкли к темноте, и первое, что я вижу в глубине пещеры, – золото. Оно свалено грудой у задней стены: крупные самородки размером с ладонь и целая куча других, поменьше, но тоже не такие, чтобы отмахнуться. Это не шахта, а один из тайников. Но где бы ни была сама шахта, видимо, в ней расположена настолько богатая золотоносная жила, что куски руды можно попросту отбивать молотком. В Прескотте ослики часами крутят карусель, перемалывая землю, и в итоге старатели получают кусочки золота размером с ячменное зерно или вовсе песчинки, как в кисете у па. Но самородков такого размера я не видела никогда в жизни.
С трудом отрываю взгляд от золота и осматриваю пещеру. Возле стены валяется часть снаряжения «Всадников розы»: посуда, гора одежды… и дневник па.
Я бросаюсь вперед и хватаю его; душа готова запеть от счастья, как только пальцы касаются кожаного переплета. Я быстро сую дневник за пояс штанов и вдруг застываю на месте.
То, что я приняла за кучу тряпья, – вовсе не одежда.
Это человек. Он спит, повернувшись спиной ко входу и подтянув колени к животу.
Я взвожу курок револьвера, поморщившись от громкого щелчка. Потом вжимаю дуло спящему между лопаток.
– Не двигайся, – шепчу я.
Однако он и не двигается. Даже не вздрагивает.
Нахмурившись, я хватаю егоза плечо и тяну на себя. Тело мертвым грузом перекатывается на спину. Вместо лица кровавое месиво: нос сломан, растрескавшиеся губы покрыты запекшейся кровью, лоб рассечен и тоже залит кровью. В груди бандита зияет скверная огнестрельная рана, но роза на лбу не вырезана, по крайней мере пока, так что, может, он еще…
Бандит внезапно распахивает глаза, выбрасывает вперед руки, хватает меня за горло и начинает душить. От неожиданности я роняю револьвер на землю.
– Томпкинс, – хрипит раненый.
Я вслепую шарю руками по полу пещеры, но не могу нащупать свой кольт. Тогда, вцепившись скрюченными пальцами в руки бандита, я пытаюсь оторвать его от себя. Он еле жив, и борьба длится недолго. К тому времени, как Джесси слышит мой кашель и врывается в пещеру, мне уже удается освободиться.
– Томпкинс, – повторяет бандит, но смотрит теперь на Джесси. – Он собирается ее убить.
– Как и тебя? – спрашивает Джесси.
Подручный Роуза хрипло смеется, в горле у него булькает. Кажется, он захлебывается собственной кровью. Он уже наполовину мертв.
– У Роуза был план… С самого начала. Он получил золото… а дальше придет за Томпкинс. Как пришел за мной. За всеми нами. – Он начинает задыхаться. – Уэйлан всех убьет. Отправит каждого прямо к Господу Богу с розой на лбу, а сам при этом будет насвистывать. – Бандит смотрит на Джесси в упор. – Как насвистывал, когда вешал твоего брата.
Джесси пинает его в бок. Бандит воет от боли, и не успеваю я глазом моргнуть, как Джесси выхватывает ремингтон и приставляет ублюдку к виску.
– Нет! – кричу я, бросаясь на него и отталкивая руку с револьвером. – Шахта совсем рядом. Если мы слышим звон кирки, то уж твой выстрел Роуз услышит точно, даже не сомневайся. Да и вообще, с этим парнем уже покончено. Он все равно долго не протянет.
У Джесси на шее вздуваются жилы, он тяжело сглатывает. И после недолгого раздумья убирает револьвер в кобуру. Когда Джесси встает, его рука небрежно болтается вдоль тела, не касаясь оружия, но это уловка, всего лишь игра. Я замечала такое у гремучих змей: легкое небрежное покачивание перед убийственным броском.
– Идем, Кэти, – говорит Джесси. – Пора кончать с Роузом.
Глава двадцать восьмая
Удары кирки звенят, точно бой колокола.
Мы ищем и находим тропу: по следам ботинок в пыли, по примятым кустикам полыни, на которые неосторожно наступили. Интересно, долго ли Роуз заставлял последнего своего подручного копать золото, прежде чем решил, что обойдется без лишней пары рук, и бросил парня подыхать в пещере?
Впереди, чуть левее, я замечаю дерево пало-верде, которое па описывал в дневнике. На него не обратишь внимания, если не знать, что это ориентир. Кора и вправду наполовину содрана, а ствол изогнут под странным углом; ветви тянутся поверх скалы в одном направлении, указывая на каменистый обрыв, куда мы и взбираемся.
Я показываю на дерево Джесси, но он никак не реагирует, даже если опознал подсказку. Он вот-вот взорвется, потому что бикфордов шнур его гнева дотлел почти до запала.
Мы карабкаемся по скалистому склону, ориентируясь на звон кирки, нарушающий тишину гор. Пот катится у меня но спине и между грудей. Пульс резко участился, кровь шумит в ушах, но я не останавливаюсь. Даже после того, как кирка смолкает.
Подтянувшись, мы залезаем на широкий плоский валун и наконец оказываемся на относительно ровном месте. Я оглядываюсь вниз, на пройденный путь, и вижу тропу, вьющуюся по ущелью, а вдали гордо возвышается Игла Ткача.
Но перед нами…
Прямо перед нами, за густыми зарослями горных колючек и острыми обломками камней, наваленных кучами высотой почти до пояса, находится рудник. Мы с Джесси приближаемся и заглядываем внутрь шахты. Это глубокая яма в виде воронки, огороженная опалубкой из досок, чтобы было во что упереться руками и ногами. Джесси берет камень и кидает вниз, но тот, похоже, падает на ступеньки вырубленной в породе лестницы, несколько раз подпрыгивает с громким стуком и затихает. Невозможно определить, насколько глубока шахта.
Мы прислушиваемся и ждем, что снизу раздастся голос. Но никакого ответа нет. Ударов кирки тоже не слышно, хотя я уверена, что мы в правильном месте. Тогда где…
– Где он? – спрашиваю я у Джесси.
И слышу хруст гравия и щелчок затвора.
– Позади вас, – говорит Уэйлан Роуз.
Мы выхватываем револьверы и разворачиваемся, готовые выстрелить одновременно, но тут же вскидываем дула вверх.
Роуз не один.
Левой рукой он прижимает к себе женщину, пережав ей горло локтем. В правой, вытянутой поверх ее плеча, держит револьвер.
Заложница выглядит ужасно. В темных спутанных волосах, свисающих неопрятными космами почти до пояса выцветших штанов, подвязанных разлохмаченной на концах веревкой, полно седых прядей. Рубашка у женщины драная, с пятнами пота под мышками, кожа темная от загара. Иссохшая. На шее она болтается зобом, как у стервятника, возле глаз прорезана глубокими морщинами. На вид ей можно дать и сорок лет, и вдвое больше, но с лица старухи на нас смотрят неожиданно молодые испуганные глаза.
– Бросайте ваши шестизарядники, – приказывает Роуз, – или дражайшей маме конец.
– Сьерра! – выдыхает женщина. – Сьерра, делай, что он говорит. Пожалуйста, – она не сводит с меня черных глаз, округлившихся от ужаса и отчаяния.
– Я не шучу! – ревет Роуз и прижимает дуло револьвера к виску женщины. Та мгновенно обмякает у него в руках, колени отказываются ей служить. Она не падает только потому, что Роуз не ослабляет захвата, и незнакомка цепляется за его руку.
– Сьерра, прости, что я вас бросила. Прости меня. Ты ведь не хочешь моей смерти, правда? Мы можем начать сначала. Мы все исправим.
– Кто такая Сьерра, черт подери? – не выдерживаю я.
Лицо женщины искажается от изумления.
– Это ты, дорогая. Ты Сьерра.
– Я Кэти.
– Нет. – Она трясет головой. – Мы назвали тебя в честь гор, где нашли золото. В честь места, которое изменило нашу жизнь.
И вдруг меня осеняет, и в памяти вспышками молний мелькают сцены, открывающие правду. Кровать, в которой будто никого и нет; вечно закрытая дверь. Та якобы чужая кухня была нашей, только в Тусоне. Яркие цвета – дань мексиканским корням матери, которые па выкорчевал, когда мы переехали на север.
Я была совсем маленькой. Не могла связать воедино разрозненные детские воспоминания. И не видела, как отец хоронил ее, когда меня не было дома.
Но я ничего и не увидела бы.
Не было ма ни в той кровати, ни в могиле.
Ничем она не болела.
Она нас бросила. Бросила нас обоих, и па увез меня на север. И постарался оградить от правды, чтобы я не узнала о нанесенной матерью обиде, чтобы память о ней осталась чистой, незапятнанной, чтобы я могла думать о ма с любовью.
Я смотрю на женщину, которая стоит передо мной, и пытаюсь разглядеть под слоем грязи и глубокими морщинами знакомые черты ма. Я мысленно стираю с лица следы времени, закрашиваю черным седину в волосах, представляю то самое платье, в котором она фотографировалась для семейного портрета. И внезапно узнаю гордые скулы, бронзовый оттенок кожи, глаза, которые смотрят прямо в душу, пробуждая чувства, дремавшие долгие годы.
– Ма?
– Да, дорогая. – Слеза скатывается по щеке женщины.
– Но… ты бросила нас. Почему ты нас бросила?
– Сложно объяснить.
– Вовсе не сложно! Родных не оставляют. Заводишь семью и заботишься о ней. Все просто и понятно.
– Если ты позволишь мне объяснить…
– Никаких объяснений, пока вы оба не бросите чертовы револьверы! – орет Роуз.
Джесси только тверже перехватывает рукоять, но я опускаю руку.
– Кэти…
– Она моя мать, Джесси. Убери оружие.
– Кэти, тут что-то не так. Откуда она взялась? Как попала сюда? За много дней мы не встретили ни души!
Тут не поспоришь, но я не хочу брать на себя вину за смерть матери и уж точно не позволю Уэйлану Роузу убить ма: у меня нет другой семьи, кроме нее.
Он пинает ее по ногам, и она, рыдая, падает на колени. Роуз вжимает дуло ей в затылок.
– Джесси! – кричу я. – Брось чертовы револьверы!
Колтон продолжает неотрывно смотреть на Роуза и наверняка просчитывает возможность выстрела. Да, Роуз открылся, теперь его не заслоняет тело заложницы, но револьвер уже у него в руке, взведен и нацелен, а нажать на спусковой крючок он успеет быстрее любого из нас.
– Пожалуйста, – прошу я Джесси. – Умоляю.
Он прикусывает губу и стонет от бессилия, но опускает руки с револьверами. Я бросаю кольт в пыль между нами и Роузом и киваю Джесси. Мучительно долгую секунду он колеблется, но все же расстается со своими ремингтонами.
– Ну наконец-то, – говорит Роуз, толкая мать вперед. – Мария, будь любезна.
Она ползет к нашим револьверам, подбирает их и встает. Но почему-то не разворачивается и не палит Роузу прямо в лицо.
А спокойно возвращается и пожимает Уэйлану руку
– Сердечно благодарен, – говорит он, забирая у нее мой кольт.
Ма крутит револьверы Джесси на указательных пальцах и улыбается.
– Рада помочь, – говорит она.
– Но он… Ты с ним заодно?! Да как ты можешь!
– Я сама его наняла, – спокойно говорит она. – Уэйлан и его мальчики охотились за золотом в моих горах целую вечность, и обычно мне удавалось отогнать их выстрелами из ружья и держать на расстоянии. Но зимой в моем тайнике кончились запасы, и тогда я подумала, что из досадной помехи «Всадники розы» могут превратиться в союзников.
Она продолжает крутить на пальцах револьверы Джесси. Сейчас она выглядит совсем другим человеком. Не слабой и отчаявшейся, а одержимой.
– Всего было три тайника и рудник, ясно? Когда-то у меня были карты, на которых обозначалось местоположение каждого из хранилищ, да только кое-кто украл у меня дневник с подробным описанием! Я потратила на поиски шесть сезонов подряд, но обнаружила только один из тайников – тот, что расположен дальше всего отсюда. Он позволил мне продержаться несколько лет, потому что был полон добытого золота. Но в начале этой зимы я показалась Уэйлану, вместо того чтобы прогнать его, как обычно. Я рассказала ему, что у человека по имени Росс Генри Томпкинс хранится дневник, который указывает дорогу к золотоносному руднику, а сам Росс, как я подозреваю, уехал из Тусона на север. И мы с Уэйланом договорились: если он привезет мне дневник, то потом, когда мы найдем золото, я отдам ему столько, сколько он сможет увезти.
– И он не пристрелил вас на месте? – фыркает Джесси.
– Я показалась ему с гребня ущелья, – ощеривается она. – Они стояли внизу, на большом расстоянии. На том самом месте, где я закопала динамит. Так что они вели себя смирно, боясь пошевелиться, и внимательно выслушали мое предложение.
Однако с отъезда Уэйлана прошел не один месяц. И я подумала, что у него ничего не вышло или он решил забросить это дело. Я возобновила поиски тайника, прочесывая горы дюйм за дюймом, переворачивая каждый камень. Вообразите мое потрясение, когда я снова увидела Уэйлана в каньонах и услышала слова одного из его людей: мол, дневник теперь у них и золотом не придется делиться, если убить проклятую Томпкинс. Поэтому я поступила как любая уважающая себя женщина на моем месте. Прострелила мерзавцу башку, а потом уложила всех остальных, кого удалось взять на мушку.
– Значит, тогда в ущелье стреляла ты! – В тот день и решила, что Хэнк говорил обо мне, а на самом деле он имел в виду мою мать: призрачного стрелка, женщину, которой досталось бы почти все золото, если бы они придерживались условий сделки. – Ты чуть меня не убила!
– Если бы я знала, что ты моя плоть и кровь, то не стала бы в тебя целиться. Но, милая, ты же одета как мальчишка.
И тут до меня доходит, почему Роуз изменил условия нашей с ним сделки, почему потребовал меня в обмен на Джесси. Я была нужна ему для торга. Узнав, что я дочь Генри, он сообразил, что Мария – моя мать. Роуз собирался использовать меня против нее, как только что использовал ее против меня: он приставит револьвер мне к виску, пока ма не бросит оружие, и тогда он застрелит нас обеих и сам обчистит рудник. Зачем ему делиться золотом, если можно все оставить себе?
Вот почему он бросил в пещере последнего из своих людей. Вот почему всего только сшиб с меня шляпу, а не убил, когда я пришла за Джесси. Вот почему Уэйлан замешкался в «Тигре», когда я назвала свое имя. С того самого момента он начал придумывать план, который сейчас воплощает в жизнь.
Мария чешет голову дулом револьвера и поворачивается к Роузу:
– Повезло тебе, Уэйлан, что я не пристрелила тебя тогда, верно? Только шляпу сшибла с головы. Зато потом ты сразу принес мне дневник, как послушный пес. – Она тихонько свистит, будто подзывая собаку. – Расскажи-ка еще раз, как ты его нашел.
– Мы были в Каса-Гранде, когда прошел слушок, что один человек потратил неприличное количество золота на доктора для своего ребенка. Мы проследили источник слухов до Прескотта, а там у Гранитного ручья нашли и самого Томпкинса.
Тот доктор, который лечил меня от скарлатины… Значит, он вовсе не шутил, что отец расплатился золотом.
Мария улыбается.
– Это был единственный промах Росса – Генри – за долгие годы, и он ему дорого обошелся.
– Просто не верится, – цежу я сквозь зубы. – Ты наняла Уэйлана Роуза, известного своей кровожадностью преступника, чтобы вернуть жалкий дневник? Роуз убил моего отца. Повесил его на нашем мескитовом дереве!
– Прискорбный, но необходимый шаг.
– Необходимый? Когда-то па был твоим мужем!
– И отнял у меня дочь, – огрызается она. – Похитил тебя и скрылся среди ночи. А ведь именно я проводила долгие месяцы в горах, забирая золото из тайника и переправляя домой. Именно я заботилась о том, чтобы мы жили в богатстве и роскоши. И как он меня отблагодарил? Забрал тебя, кучу золота, карты – и исчез! Да еще посмел дать тебе другое имя! Я назвала тебя прекрасным именем Сьерра, а он изменил его на скучное Кэти!
– Знай ты меня хоть немного, ты поняла бы, что оно мне больше подходит. Впрочем, откуда тебе знать, если ты настолько утратила связь с реальностью. Па говорил, что в Тусоне стало небезопасно, что вам угрожали. Говорил, что ничего не оставалось, кроме как сбежать.
– Твой отец был трусом, трусом и слабаком! – взрывается Мария.
– Будь у тебя хоть половина той смелости, что была у па, ты явилась бы в Прескотт и повесила отца собственноручно.
Она наотмашь бьет меня по лицу рукояткой револьвера Джесси, так что искры сыплются из глаз.
– Следи за языком! И хорошенько подумай, кто здесь злодей. Я ведь не буду с тобой нянчиться, как Роуз, но я хотя бы не лгу. А насколько честен был с тобой отец, если по правде? Уэйлан рассказал мне, что под вашим мескитовым деревом есть могила с моим именем. И раз уж отец врал половину твоей жизни, может, это он злодей? Я ведь в те годы старалась только ради семьи. А он просто взял и сбежал.
– Думаю, жажда золота свела тебя с ума, – говорю я, еле сдерживаясь. – Если не можешь жить по-человечески, если по ночам боишься собственных соседей, какой тогда смысл быть богатым? Покой не купишь за золото.
– Зато можно купить счастье.
Какое счастье? Насколько я могу судить, она годами не покидала этих гор. Наверное, жила в том убогом домишке, покупала у апачей вещи и припасы, которые не могла раздобыть сама, а поиски золота хранила в тайне. Не удивлюсь, если динамитом она разжилась в результате сделки с Якобом Вальцем.
Когда я вижу ма в таком состоянии, полубезумную, не в себе, у меня сердце разрывается. Да, па лгал мне. Плел небылицы, рассказывал полуправду и хранил тайны большую часть своей жизни. Но все это он делал ради моей безопасности, чтобы дать мне убежище и защитить от чудовища, которое сейчас стоит передо мной.
Я должна была думать, что мать умерла. Мне не следовало знать о золоте и о том, как оно разрушило нашу семью. Если бы прошлое настигло отца, я должна была уехать к Эйбу, остаться у него и продолжать жить дальше. Но ярость затмила мне рассудок. Мне хотелось раскопать все тайны па, отомстить за его кровь. А теперь я думаю: неужели всеми своими дурными поступками, всеми убийствами, запятнавшими мою совесть, я обязана этой незнакомке, которая крутит на пальцах револьверы Джесси? Неужели во мне больше от нее, чем от па? Плохого больше, чем хорошего; мстительности больше, чем прощения?
Я не сумела оставить прошлое позади. Как и Мария с ее охотой за дневником, я не сумела просто похоронить па под мескитовым деревом и жить дальше.
– Да господи боже! – кричит Роуз Марии. – Ты собираешься весь день учить ее уму-разуму или, может, пристрелим их наконец?
– Ты ждешь, что я убью свою собственную дочь?
– А почему нет? Ты же позволила мне убить своего мужа.
– Я все спланировала, определилась с будущим, – говорит Мария. – Но теперь, когда я вижу свою плоть и кровь, дело предстает в несколько ином свете. Да уж, вот незадача. – Она качает головой в притворном сокрушении. – Наконец-то золото у меня руках, но теперь еще двое чужаков знают к нему дорогу.
– Господи, да застрели ты их, или я сам справлюсь! – рявкает Роуз.
– Думаю, ты меня не понял, – говорит Мария, и в голосе у нее звенит сталь. – Двое чужаков. Один. – Она указывает на Джесси. – Два. – И она снова поворачивается к Уэйлану Роузу и смотрит на него в упор.
– У нас был уговор, – говорит он. – Если я верну дневник, ты дашь мне столько золота, сколько я смогу увезти.
– Знаю, – вздыхает Мария. – Но я передумала.
Она целится в него, он в нее, мы с Джесси бросаемся на землю и прикрываем головы руками, а в воздухе уже свистят пули.
