Текст книги "Сирены"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

Они взобрались на палубу, и Рубенс, отведя Дайну вниз в каюту, открыл там иллюминаторы и зажег тусклые светильники. Глазам Дайны предстало небольшое помещение, в котором находились гальюн, крошечный камбуз с утварью из нержавеющей стали и крошечная столовая, занятая столиком и двумя сидениями, с легкостью превращавшимися в двуспальную кровать.

Рубенс, как заправский кок, хозяйничал на камбузе, жаря яичницу с беконом и готовя кофе. Вокруг было очень тихо, и Дайна, напрягая слух, различила отдаленные, протяжные звуки, которые, как ни старалась, не могла услышать раньше, плавая в море: низкие, трубные звуки голосов «переговаривающихся» китов, гулким эхом бродившие вдоль призрачных стен бесконечных коридоров Тихого океана. Не хлопки черных плавников, не журчание высоких фонтанчиков, не громкий плеск воды, расступающейся перед появляющимися на поверхности блестящими горбатыми спинами в тот миг, когда эти огромные существа выплывают на свет за очередной порцией свежего воздуха. Нет, то были таинственные, неземные звуки, посредством которых киты общаются друг с другом во время прогулок по ведомым только им путям в бездонных океанских глубинах.

Дайна приблизила лицо к иллюминатору навстречу легкому ночному ветерку. Она жадно впитывала эти звуки, чувствуя, что ее глаза наполняются слезами при воспоминании о ясных, жарких днях последнего лета, проведенного вместе с отцом, незадолго до того, как он умер.

Она закрыла глаза, но слезы продолжали катиться по щекам и, точно так же как и голоса китов, возвращали ее назад в те счастливые дни и ночи на мысе Кейп-Код, словно восстанавливая в ее памяти картинки из детского калейдоскопа – нечто большее, чем просто кучки ярких кусочков стекла, расцвеченных временем.

Она не замечала, что стискивает побелевшими кулаками с такой силой, что ногти впиваются в ладони, и только на следующий день, обнаружив линии полукруглых рубцов, удивленно спрашивала себя, откуда они могли взяться. Теперь же она вытирала глаза смуглыми запястьями, шмыгая носом и сдерживая готовые прорваться рыдания.

Занятый шипящим на сковороде беконом и отделением яиц от скорлупы Рубенс, стоявший у противоположной стены маленькой каюты, ничего не видел и не слышал. Когда же он повернулся и направился к Дайне, с гордым видом неся в руках две тарелки с дымящейся едой, она уже снова стала женщиной, с которой он всего лишь четверть часа назад занимался любовью.

Глава 2

Джеймс Дуэлл громко окликнул ее по имени за мгновение до того, как упал, сраженный пулей.

– Хэтер!

Мирное утро на вилле в южной Франции, куда их пригласили погостить на неделю, внезапно нарушилось грохотом взрывов и сухим треском автоматных очередей.

Некоторые из собравшихся гостей не имели ни малейшего представления о том, что означают эти звуки, и только переглядывались в немом изумлении. Однако другим (в их число входили Джеймс и Хэтер), например, Баярду Томасу, государственному секретарю Соединенных Штатов доводилось слышать их прежде, и потому они, не раздумывая, кинулись искать укрытия.

Яркий свет за окном резал глаза. Не выдержав мощной и стремительной прямой атаки, агенты спецслужб США и Израиля бежали, оставляя свои укрытия в различных точках прилегающего к вилле парка.

Все вокруг застилала пелена дыма. Покареженные высокие железные ворота лежали на земле, сорванные с петель и отброшенные в сторону от входа выстрелом из гранатомета. В образовавшийся пролом ринулись около двух десятков человек, одетых в одинаковые желтовато-коричневые комбинезоны, вооруженные в основном легкими автоматами МП-40. Их лица, вымазанные ламповой сажей, походили на черные фантастические маски. Ими руководил высокий, широкоплечий человек, на лице которого красовалась густая окладистая борода. Светлокарие глаза его оставались холодными и невозмутимыми, когда он отдавал приказы, сопровождая их энергичными жестами. Нападавшие открыли огонь по вилле и ее защитникам прямо на бегу, при этом, по-видимому, совершенно не заботясь о собственной безопасности.

– Смотрите, чтобы у них не ушел ни один! – проревел бородатый вожак нападавших, перекрывая голосом грохот стрельбы.

Агенты спецслужб, изрешеченные градом пуль, падали один за другим, корчась в предсмертных судорогах. Один из них пятился назад, прикрываясь как щитом трупом товарища, пока не рухнул, попав под яростный перекрестный огонь. Другой отстреливался, подобрав автомат раненого террориста, но был убит метким выстрелом в голову и отброшен в сторону. Третий, спасаясь от очередей, бежал по зигзагообразной траектории, вытаскивая на ходу из-под нелепо развевающегося пиджака рацию. Пуля настигла его в тот самый миг, когда он начал что-то торопливо говорить в нее.

Оставшиеся в живых отчаянно отбивались, и то тут, то там подстреленный террорист падал на землю, мокрую от крови. Однако волна наступавших неотвратимо надвигалась, убивая всех, оказавшихся на ее пути.

Джеймс Дуэлл сумел украдкой выглянуть из окна. «Come!» – проговорил он и тут же отпрянул назад, когда несколько шальных пуль просвистели у него над головой. Находившиеся в комнате люди с криком упали на пол и стали расползаться по углам, когда автоматная очередь прочертила линию на обшитой деревом противоположной от окна стене. Джеймс обернулся к Хэтер.

– Кто они? – спросила она.

– Люди ООП,[4]4
  ООП – Организация Освобождения Палестины.


[Закрыть] вне всяких сомнений. Ты знаешь, что им нужно. Где Рейчел?

– Она была на кухне, когда я был там в последний раз.

– Скорей! – он прыгнул вперед, выбираясь из-за плюшевой софы, служившей им укрытием от выстрелов. Сюзан Морган, маленькая изящная брюнетка, примерно того же возраста, что и Хэтер, едва успела отскочить с его пути, когда он, не разбирая дороги, кинулся через гостиную к открытой двери на кухню.

– Джеймс, подожди!.. – крикнула Хэтер. Тяжелая входная дверь, обитая железом, распахнулась и вместе с густыми клубами едкого дыма, заставившего Сюзан и Хэтер закашляться, внутрь дома ворвались десять человек. Рассыпавшись, они бросились по направлению к гостиной. Следом ввалились еще двое, один из которых поддерживал раненого товарища.

– Всем оставаться на своих местах и не двигаться! На пороге появился бородатый, в одной руке сжимавший МП-40. Справа, чуть сзади от него, стоял невысокий человек с угрюмым выражением лица и крысиными глазками, вооруженный более громоздким АКМом, а слева – прекрасно сложенная женщина, чьи блестящие черные волосы, высокие скулы и особенное выражение глаз выдавали в ней азиатку. Она была одета в точности так же, как и ее соратники, а автомат болтался у нее на бедре.

В тот миг, когда дверь отворилась, Джеймс Дуэлл оглянулся посмотреть в чем дело и замер на месте, захваченный врасплох на полпути между софой, за которой по-прежнему пряталась Хэтер, и кухней.

– Фесси, – промолвил бородатый командир нападавших, оглядывая комнату, поочередно останавливая взгляд на застывших, испуганных лицах Баярда Томаса, его помощника Кена Рудда, Сюзан, Хэтер, промышленника Фредди Бока – хозяина виллы, Маккинона и Дэвидсона – двух членов британского парламента, посла Франции в Соединенных Штатах Рене Луче и его юного атташе Мишеля Эмулера, – поищи девчонку.

Человек с крысиными глазками пустился в обход комнаты. Он прошел мимо смертельно бледной горничной и дворецкого так, словно тех вовсе не существовало, и очутился всего в ярде от Джеймса, когда из кухни донесся шум.

Через мгновение в комнату вошла Рейчел. Это была черноволосая девочка лет тринадцати, чье необычайно прекрасное лицо, на котором выделялись огромные ясные голубые глаза, выглядело нахмуренным и озабоченным. Едва переступив через порог, она тут же поняла, что происходит.

При виде девочки в человека с крысиными глазками точно вселился дьявол. Его мускулы напряглись и, вскинув автомат, он направил его в сторону Рейчел. Его палец, лежавший на спусковом крючке, побелел от напряжения, а на лбу голубоватые прожилки. Джеймс, стоявший к нему в полоборота, увидел выражение открытой лютой ненависти на его побагровевшей физиономии.

В ту же секунду Джеймс, рванувшись вперед, очутился между девочкой и черным дулом АКМа. Сверкнуло пламя и раздался оглушительный грохот выстрелов.

Хэтер, ошеломленно застывшая возле софы, услышала, как Джеймс выкрикнул ее имя громким ясным голосом, прежде чем пронзенный пулей, был отброшен назад и рухнул на Рейчел. Успев поймать его тело, девочка пошатнулась и едва не упала под слишком тяжелым для нее грузом. Выскользнув из ее рук, он растянулся на полу в луже собственной крови.

Карие глаза предводителя террористов пристально уставились на Рейчел.

– Итак, – неторопливо произнес он, – дочь премьер-министра Израиля в наших руках.

Звук его голоса внезапно нарушил оцепенение, приковавшее Хэтер к месту, и она кинулась к Джеймсу. Высокая женщина шагнула было вперед, собираясь остановить ее, но бородатый, оттолкнув свою соратницу в сторону, молниеносным движением схватил Хэтер за запястье, когда она пробегала мимо него и силой развернул ее лицом к лицу с ним.

Некоторое время он изучающе смотрел ей в глаза.

– Расстегните мой левый нагрудный карман, – приказал он.

– Пусти меня! – кричала Хэтер. – Это мой муж!

– Внутри кармана лежит сигара. Засунь ее мне в рот.

Она изумленно уставилась на него.

– Ты в своем уме! Мой муж ранен!

– Он может и умереть, – ответил бородатый, – если мне не удастся прикурить поскорей.

– Ты – негодяй!

– Делай, как я сказал, – он сжал ее кисть с такой силой, что Хэтер поморщилась от боли. – Это станет для тебя первым уроком. За ним последуют и другие.

Хэтер беспомощно огляделась по сторонам. Ее взгляд упал на Джеймса, и она закусила губу. Однако, в конце концов, она повиновалась и запустила руку в нагрудный карман бородатого. Вытащив оттуда длинную тонкую сигару черного цвета, она вставила ее между его губ.

– Теперь зажги ее, – сказал он, не сводя с нее глаз. Она попыталась вырваться, и он заметил. – Твой муж ждет тебя, доживая, возможно, последние мгновения своей жизни.

Рука Хэтер вновь очутилась в его кармане. Откинув крышку хромированной зажигалки, она поднесла пламя к самому кончику сигары, и та задымила к его явному удовольствию. Он улыбнулся Хэтер, и навстречу ее слезам блеснули три золотые коронки на его передних зубах.

– Вот так, – сказал он, – гораздо лучше. – Он затянулся и выпустил изо рта облако дыма, пока Хэтер клала зажигалку назад ему в карман.

– Пусти меня, – повторила Хэтер. – Ты сказал, что сделаешь это...

Вместо ответа он окинул взглядом гостиную, впиваясь глазами по очереди в смятенные испуганные лица. Достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, что он испытывает необычайное удовлетворение от происходящего.

– Тебе придется подождать, пока я не скажу всего, что собираюсь сказать, – говоря это он даже не посмотрел на Хэтер, обращаясь ко всем присутствующим. – Господа, медленно произнес он, жуя кончик сигары, – и дамы. Все вы являетесь заложниками в руках Организации Освобождения Палестины и целиком находитесь в нашей власти. Всякое сопротивление бесполезно. Вся ваша охрана перебита. – При этих словах Сюзан Морган испуганно вскрикнула. – Мы являемся хозяевами виллы и вашими хозяевами также. Мистер Государственный Секретарь, мистер Посол, позвольте сказать, что вы представляете собой гораздо большую ценность в глазах внешнего мира, чем в наших.

Его голос вдруг окреп и обрел такую яркость и силу, что стало попросту невозможно игнорировать его слова или не принимать их всерьез.

– Мы все втянуты в войну. Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли – все втянуты в войну за свободу и справедливость. Сионистские захватчики лишили жителей Палестины их неотъемлемого права – права иметь свою Родину.

– Мы здесь для того, чтобы вернуть себе земли, которые по закону принадлежат нам. ООП должна быть признана Израилем и Соединенными Штатами в качестве организации, представляющей народ Палестины. Мы выражаем волю палестинцев. Наша земля должна быть возвращена нам. Тринадцать наших братьев, подвергаемых пыткам сионистами, должны быть освобождены из тюрьмы в Иерусалиме. Если всего этого не произойдет, вы умрете. Однако, – он поднял вверх указательный палец, – если вы станете сотрудничать с нами, все будет в порядке, и никто не пострадает.

Он снова обвел взглядом комнату.

– Меня зовут Эль-Калаам. Полагаю, что по истечении некоторого времени, это имя будет говорить вам больше, нежели сейчас. И, если вам повезет – если ваши правительства окажутся достаточно мудрыми, – вы благословите его за то, что оно не стало именем вашего палача.

Сказав это, он выпустил кисть Хэтер, и та со всех ног кинулась к Джеймсу, лежавшему в полуобморочном состоянии у ног Рейчел.

* * *

– Дура! Тебе следовало позвонить мне в студию.

– Ну... Я ведь знаю, какой ты бываешь, когда ты вместе с Крисом.

В темно-голубых глазах Мэгги Макдонелл застыло укоризненное выражение. Они как нельзя лучше подходили ее хрупкому, точно сделанному из фарфора, лицу, усыпанному мелкими точками веснушек. Она обладала красивой, абсолютно безупречной фигурой модели и к тому же носила свои платья с необычайным изяществом.

Дайна в изнеможении плюхнулась на бледно-зеленое гаитянское покрывало, лежавшее на софе, и потянулась за стаканом, в который Мэгги поспешила налить водки с тоником. Поднеся его к губам, она сделала такой здоровенный глоток, словно пила обычную воду.

– Это серьезно, – произнесла Мэгги. – Я говорю о том, что ты выгнала Марка... Тебе надо было позвонить мне.

– Пожалуй, даже к лучшему, что я выбралась вечером в город одна. Я закончила его на вечеринке у Берил Мартин.

– Бьюсь об заклад, что тебе пришлось там умирать с тоски.

– Ты просто завидуешь мне, потому что тебя не пригласили, – бросила Дайна шутливо.

– Все дело в том, – ответила Мэгги, отворачиваясь, чтобы наполнить свой стакан, – что я, в отличие от тебя, не звезда.

Дайна умолкла. Вначале она собиралась рассказать подруге про ночь, проведенную с Рубенсом, но теперь ее стали одолевать сомнения. Ей пришли на ум слова, брошенные им ненароком: «Настало время девушкам превращаться в женщин». Она вдруг вспомнила свою первую встречу с Мэгги во время просмотра кандидатов на эпизодические роли в картине «Возвращение домой». Буквально, только что прибывшая в Лос-Анджелес, Дайна испытывала острую потребность в новых близких и надежных друзьях, вроде тех, которых она имела в Нью-Йорке. Она заранее решила, что в их число не может попасть кто-либо, не являющийся здесь, в Голливуде, приезжим новичком, таким же как и она сама.

– Я из Сент-Мэри, штат Айова, и не особенно в курсе того, что здесь происходит, – таким образом Мэгги представилась ей. Они мгновенно поладили: Мэгги интересовало все, что касается Нью-Йорка – города, в котором ей ужасно хотелось побывать, но все как-то не удавалось. Обе девушки находили в этой дружбе спасительное утешение во время неудач и застоя, когда каждый день тянулся нескончаемо долго, а ночь – еще дольше. Им было за что благодарить друг друга, но, как ни странно, они этого не делали.

Дайна вспомнила и то туманное утро, когда чувства Мэгги вдруг вырвались наружу во время разговора за завтраком в «Макдональдсе». Мэгги была помешана на роке. Она выросла в Сент-Мэри, целыми днями напролет слушая свой транзисторный приемник, мечтая о громовых раскатах музыки в динамиках и многотысячном хоре сумасшедшей, орущей во все горло аудитории, причастность к которой она чувствовала, одновременно с ощущением отрезанности от всех и вся.

– Вчера вечером я видела на сцене Криса Керра, – произнесла Мэгги таким тоном, словно читала магическое заклинание. Затем она по-детски непосредственно рассмеялась, и Дайна невольно последовала ее примеру, недоумевая по поводу причины столь бурного веселья подруги. – Его группа «Хартбитс» давала концерт в Сент-Монике. Боже, я чуть не оглохла от рева, поднявшегося в зале при его появлении... настоящий ураган. И в этот момент я подумала:

«Вот он, творец музыки, грохочущей у меня в голове, подобной целому миру, созданному мной, без которого бы я сошла с ума от одиночества и тоски в Сент-Мэри, живя среди надрывающихся на работе до отвращения добропорядочных родных. Вот человек, заставивший мое сердце биться так, что оно готово разорваться». Да, черт возьми, потрясение было даже чересчур сильным!

Мэгги раскраснелась от возбуждения; ее глаза горели. Она несколько раз моргнула, точно образы вчерашнего вечера по-прежнему преследовали ее.

– Первые же аккорды произвели на меня ошеломляющее впечатление. Тогда я сказала себе: «Рок – это секс, как раз то, отчего родители изо всех сил пытаются „уберечь“ нас». Но музыка дает выход злости, накопившейся в, нас, когда мы были подростками и просто не замечали ее. Это своего рода освобождение..., – ее глаза блестели, словно она собиралась заплакать.

– Я рада, что ты наконец увидела его, – ответила Дайна.

– О, но этим дело не кончилось, – Мэгги прикоснулась своими длинными тонкими пальцами, заканчивающимися твердыми ненакрашенными ногтями к покоившейся на скатерти ладони Дайны. Яичница, которую они заказали, уже успела совсем остыть на тарелках. – После концерта состоялась вечеринка: ее устроила компания звукозаписи. Ну а ты ведь знаешь, что нам легко попасть на подобное мероприятие: для них присутствие актеров – нечто вроде подтверждения успеха и рекламы. Они таращились на нас так, точно мы прилетели с другой планеты или были привидениями. Очевидно, они даже не поняли, что некоторые из нас могут быть абсолютно невыносимыми людьми.

Мэгги отвела руку назад. Немного выговорившись, она успокоилась и, расслабившись, откинулась на спинку стула из оранжевого пластика.

– Впрочем, концерт сам по себе был абсолютно потрясающим. Меня просто унесло куда-то. Да что там, взгляни на меня! Девушка из маленького городка, выросшая в семье шахтеров, вечно слишком усталых, чтобы увлекаться чем-либо, и рано умирающих от легочных заболеваний..., – последние слова она произнесла совершенно бесстрастным гоном, без всяких признаков горечи и злобы. Это было типично для нее. Однако Дайна знала, что скрытое от навязчивых взоров сердце ее подруги погребено под толстым слоем серой пыли, который не исчезнет до конца даже при самом счастливом для Мэгги стечении обстоятельств. Ее отец, а затем и старший брат умерли от болезней, которые заработали в забоях, надрываясь на благо компании.

– ...попадает на подобный концерт. Это словно путешествие в страну Оз наяву. А самое любопытное, что временами мне вдруг начинало казаться, будто на самом деле все наоборот: этот вечер и выступление группы – настоящая жизнь, а долгие годы в Сент-Мэри – всего лишь сон, приснившийся мне во время болезни.

– Я прекрасно помню пластинки, купленные мной во время поездки к тете Сильвии. Мне пришлось приносить их домой, как контрабанду: «Я хочу держать тебя за руку», «Дорога 6б», «Хиппи, Хиппи, Щейк»[5]5
  «Я хочу держать тебя за руку», «Дорога 6б», «Хиппи, Хиппи, Шейк» – популярные песни 50-х и конца 60-х годов.


[Закрыть]. Ты не имеешь ни малейшего представления обо всем этом.

Я могу представить, – сказала Дайна.

– Нет, не можешь. Ты родилась и выросла в Нью-Йорке. Что, кроме него и Лос-Анджелеса, ты знаешь об Америке? О, да, возможно, ты видела Чикаго и, даже, побывала разок в Атланте. Но вся остальная территория страны существует для тебя только в книгах и фильмах и на картах.

– Но, Мэгги, – начала Дайна. – Я была в...

– Не имеет значения. Это не то же самое, что жить там. Понимаешь? – В ее голосе послышалась внутренняя боль. – Я жила, точно запертая в черном гробу, в унылом, медленном, неменяющемся мире. Ты даже близко не можешь себе представить, что музыка значила для меня.

– И вот здесь, – продолжала она. – Ты знаешь, проснувшись утром, я минут по десять убеждаю себя в том, что это не сон. Что, открыв глаза, я не увижу школьные вымпелы, сиротливо висящие на стене у меня над головой или мой свитер «чир-лидера»[6]6
  Чир-лидер (Cheer leader) – лицо, подающее сигнал к началу овации во время студенческих или школьных соревновании.


[Закрыть], наброшенный на спинку расшатавшегося деревянного стула, отданного мне дедом. – Она сцепила пальцы, выгибая их вверх и вниз. – Если б я не покинула Сент-Мэри тогда, то не решилась бы на это вообще никогда. Поэтому я убежала оттуда без оглядки и очутилась здесь.

– Мы все бегаем, – дружелюбно заметила Дайна. – Все, кто занимаются тем же, что и мы. Мы гоняемся за золотой лентой, накинутой через плечо – символом успеха. Только вся беда в том, что пока мы с тобой, кажется, бежим на месте.

Мэгги улыбнулась.

– По крайней мере, это помогает нам сохранять форму.

Теперь пришел черед Дайне рассмеяться. – Ты не дорассказала. Чего же случилось на вечере?

Мэгги вновь усмехнулась.

– Мы встретились: Крис и я, – она подняла вверх худую руку, подражая движениям балерины. – И я победила.

– Ты шутишь!

Мэгги покачала головой.

– Вначале я держалась чертовски надменно. Я слышала, какими непрочными бывают отношения, которые завязываются на подобных вечеринках, поэтому...

– Восхитительно, – прошептала Дайна.

– Да! – Мэгги заговорила тоном представительницы английского высшего света. – Однако пустая болтовня, в конце концов, надоедает, – она хихикнула. – И мы ушли.

Это было начало и через неделю она вместе с Крисом переехала в дом в Малибу, где пронзительные крики чаек вплетаются в сонное шуршание прибрежных волн, женщины с отвисшими грудями бегают по пляжу в поисках встречи с какой-нибудь знаменитостью, а глубокой ночью слышны тихие низкие голоса китов.

– Черт возьми, но этот козел заслужил, чтобы ему дали пинка под зад, – сказала Мэгги, отпивая из своего стакана. – Хорошо, что ты избавилась от него, Дайна. Полагаю, что могу объяснить теперь, почему он мне никогда не нравился.

– Не нравился?

– Я относилась к нему с подозрением. Его политические взгляды... Не знаю. Этот альтруизм, слишком чистый, для того чтобы быть настоящим. У него хорошо подвешен язык... даже чересчур. Марк мог бы говорить о своем где и с кем угодно.

Дайна кивнула.

– Именно поэтому, надо полагать, он был способен даже стрелять в людей в Южной Азии.

– Как его фильм? Уже почти закончен?

– Думаю, что так. Перед возвращением сюда он как раз занимался накладыванием последних штрихов. Стрельба закончилась, и у него появилось время для..., – судорожным движением она схватилась за стакан.

– Погоди, – сказала Мэгги, – Дайна, я подолью еще. – Забрав пустой стакан из рук Дайны, она взялась за бутылку. – Извини, у меня такой беспорядок, но когда Крис работает в студии, все идет вверх тормашками.

– Как дела с новым альбомом? – спросила Дайна, принимая стакан.

Улыбка на лице Мэгги растаяла так же быстро, как появилась.

– Пока трудно сказать. Там по-прежнему полная неразбериха. Когда они собираются в студии, то постоянно возникает множество прений и тому подобных вещей. Напряжение очень велико, а некоторые из них... все так же безответственны, как и прежде. Естественно, это дело Криса «заводить» их и следить, чтобы работа продолжалась. – Она плюхнулась в глубокое кресло и, прижав стакан к щеке, на мгновение закрыла глаза.

В комнате было довольно темно, даже несмотря на свет нескольких ламп, стоявших в разных углах. Снаружи доносился тихий шелест волн, но в самом доме царила полная тишина. Мэгги, сидевшая абсолютно неподвижно и крепко зажмурившая глаза, казалась неживой. Дайна отвернулась, ее взгляд упал на персидский ковер, лежавший на полу, весь покрытый замысловатыми узорами синих, зеленых, коричневых и черных тонов. Стены комнаты были покрыты ровным слоем умбры,[7]7
  Умбра – краска темно-коричневого цвета.


[Закрыть] однако их однообразие нарушалось подлинниками Кальдера, Лихтенштейна и, совершенно неподходящего к обстановке, Утрильо. У противоположной от Дайны стены располагалась чудовищная студийная стереосистема, включавшая в себя катушечную и кассетную деки, а также пару огромных колонок четыре фута высотой каждая.

Внезапно Мэгги открыла глаза и, наклонившись вперед, поставила стакан на кофейный столик из черного дерева. Не прикоснувшись к пачке папиросной бумаги и полиэтиленовому мешочку с травой, она принялась отскребывать влажным пальцем остатки белого порошка с маленького квадратного кусочка отшлифованного стекла. Собрав, все что было возможно на одном краю стеклышка, Мэгги потерла его вдоль розовых складочек на своих деснах. Этот жест показался Дайне удивительно неприличным.

– Тебе действительно стоит слегка отпустить вожжи и попробовать хоть немного, – сказала Мэгги. Однако она была слишком поглощена собой, чтобы обратить внимание на отрицательный жест подруги.

Мэгги провела ладонью по краю стола. Она приобрела эту типичную для жителей Лос-Анджелеса привычку прикасаться к предметам подушечками пальцев, чтобы не запачкать сверкающую поверхность длинных, тщательно ухоженных ногтей. Она вздохнула.

– Ты помнишь, как все было, когда мы только начинали? Мы обе так трусили и были... равными.

– Мэгги, нельзя думать...

– Теперь это не так, правда? – она бросила на Дайну проницательный взгляд. – Ты изменилась, черт возьми! Почему это должно было произойти?

– О, ради бога!

– Но реклама – не мое занятие! – завопила Мэгги. – Это одно сплошное унижение. Какое, черт возьми, она имеет отношение к искусству, к актерской работе! Я всего лишь манекен и только! – зажав большую серебряную зажигалку между ладоней, она то извлекала из нее маленький язычок пламени, то тушила его. – Мне до смерти надоело ждать, пока подвернется что-нибудь стоящее. Я схожу с ума!

– Ты ведь разговаривала с Виктором, – спокойно произнесла Дайна. – Что он говорит?

– Он говорит, что я должна набраться терпения, что он делает все от него зависящее, чтобы найти мне хоть какую-то работу. – Мэгги вскочила и принялась расхаживаться по комнате в поисках чего-то, словно чувствуя потребность избавиться от избытка энергии. – С меня довольно. Дайна. Я говорю совершенно серьезно. Мне нужен кто-то, кто действительно сделал бы что-нибудь для меня, – она вернулась на место, держа в руках маленький конверт из пергамина[8]8
  Пергамин – вид бумаги.


[Закрыть], и вывалила белый порошок на квадратное стеклышко.

Дайна молча наблюдала, как ее подруга поглощает очередную порцию кокаина. Шмыгавшая носом Мэгги повернулась к ней.

– По-твоему как мне следует поступить? Может быть, уволить Виктора?

– Виктор – хороший агент, – возразила Дайна. – Это не выход. Точно так же, как и та дрянь, которой ты забиваешь нос.

– Зато я чувствую себя так, словно покорила весь мир, – прошептала Мэгги. – Ты ведь знаешь. Поэтому, пожалуйста, не набрасывайся на меня за это в очередной раз. У меня просто нет другого выбора.

– Есть, – настаивала Дайна, – но ты не хочешь искать свой шанс. Ты изменилась, Мэгги. Прежде ты верила в свои силы, считала себя лучшей. Ты помнишь наши споры длиной в целую ночь о том, кто из нас лучшая – ты или я?

– Детские забавы, – ответила Мэгги. – На поверку мир оказался совсем другим, чем мы полагали, а? – Она пристально смотрела на Дайну из-под полуспущенных ресниц, и в ее взгляде читалась боль и обида. – Ты получила все, а я застряла посередине пути, ведущего в никуда. – Она наклонилась и отсыпала еще немного кокаина из конверта. – Так что не говори больше ни слова о наркотиках, ясно? Когда я под кайфом, то мне удается забыть, что я не больше чем разряженная группи[9]9
  Группи – девушка, принадлежащая к числу особенно фанатичных поклонниц исполнителя или рок-группы, ездящая вместе с музыкантами на гастроли и т. д.


[Закрыть], прицепившаяся к Крису...

– Зачем ты так говоришь, Мэгги. Крис любит тебя...

– Не болтай о том, чего не знаешь! – отрезала Мэгги. – Ты не знаешь ровным счетом ничего о моих отношениях с Крисом, понятно? – Трясясь от гнева, она просыпала кокаин на подол платья. – О, черт! Ты видишь, что я натворила из-за тебя? – Она начала плакать, пытаясь собрать порошок обратно в конверт. Однако большая его часть упала на ковер. – Проклятье! – Судорожным движением Мэгги отшвырнула конверт в противоположный конец комнаты.

– Будь умницей, воздержись от этой дряни, – мягко обратилась к ней Дайна. – Хоты бы на несколько дней.

– Я делаю это, потому что так хочется Крису, – ответила Мэгги слабым голосом. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони, усыпанной веснушками.

– Но ведь это не основание делать что-либо.

– Я не хочу потерять его. Дайна. Я умру, если он бросит меня. В любом случае, это мне понравится.

– Мэгги, ты не...

– Боже, какое я дерьмо. Ты – последняя, на ком мне следовало срывать свою злость.

Дайна притронулась к мягкому ворсу на рукаве платья подруги.

– Как насчет кофе?

Мэгги утерла остатки слез, улыбнулась и кивнула.

– Я мигом.

Через пару мгновений ее голос уже доносился из кухни.

– Я забыла сказать. Пользуйся ванной в нашей спальне. Та, которая в холле, сейчас ремонтируется.

Спальня, располагавшаяся в передней части дома, представляла собой довольно просторное помещение, полное света и воздуха. Из двух высоких окон открывался вид на океан. На покрашенных темно-синей светящейся краской стенах были развешены, заключенные в рамки из серебристого металла, афишы, рекламирующие конверты в «Филмор Ист» и «Филмор Вест» – двух самых известных рок-аренах в шестидесятых, ныне не существующих. Названия группы и фамилии музыкантов были написаны различными цветами: «Хартбитс» вместе с Би Би Кингом и Чаком Бер-ри – голубым и серебристым; «Крим» – бледно-желтым и темно-коричневым; Джимми Хендрикс – темно-красным и песочным; Джефферсон Эйрплейн – зеленым и светло-коричневым, при помощи красок и психоделического шрифта художник Рик Гриффин представлял каждого ведущего исполнителя или группу в почти средневековой манере, точно смелых и доблестных рыцарей с их разноцветными вымпелами и стягами, готовящихся к выходу на поединок. И так же как рыцари, подумала Дайна, они все исчезли так или иначе: группы распались, музыканты умерли или преобразились до неузнаваемости. Все, за исключением «Хартбитс», бывших на вершине уже семнадцать лет и по-прежнему не желавших сдаваться.

Она обошла сбоку огромную кровать, прикрытую стеганным полосатым одеялом, откинутом назад так, чтобы была видна его нижняя сторона, обшитая тканью кремового цвета, похожая на живот гигантской спящей ящерицы. На нем стоял переносной кассетный магнитофон с открытой крышкой, но кассеты в нем не было. Рядом валялись несколько книг: «Getting into the Death» Тома Диша в изжеванном переплете, «Берлинские рассказы» Кристофера Ишервуда, толстенная «Ветер в ивах» Кеннета Грэхэма с иллюстрациями Артура Раккэма и «Аутсайдер» Колина Уилсона в мягкой обложке с загнутыми уголками страниц.

У противоположной стены на столе лежала груда еженедельних музыкальных изданий: «Биллборд», «Рекорд Уорлд» и «Кэш Бокс» вперемешку с «Вэраети» и английскими газетами: «Ною Мьюзикал Экспресс», «Мелоди Мейкер» и «Мьюзик Уик», а также номером «Роллинг Стоун» двухнедельной давности с фотографией «Блонди» на обложке. Возле стола находилась дверь, ведущая в ванную.

Слева от двери висела фотография группы Криса, заключенная в позолоченную рамку, размером 8х10, сделанная специально для прессы. Яркие пестрые одеяния на музыкантах позволяли безошибочно предположить, что она была снята еще в шестидесятых.