Текст книги "Сирены"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

– Нет, постой. Ты хоть отдаешь себе отчет в том, какую бурю вызовет...

– И весь этот лишний народ – студийный сброд, посылаемый тобой для слежки за съемками – должен убраться с площадки к чертовой матери.

– Да ты рехнулась! – Бейллиман поднялся во весь рост, словно цепляясь за последний клочок своей власти. Он вновь потер прыщ на лбу. – Это какое-то безумие, Рубенс! – воскликнул он. – Немедленно прекрати это!

– Рубенс не имеет к этому никакого отношения, – яростно возразила Дайна. – Это касается только тебя и меня.

Однако до Бейллимана все еще не доходил смысл ее слов.

– Рубенс, – повторил он. – Что, черт возьми, здесь происходит?

– Она – твоя звезда, – ответил Рубенс. – Ко мне это, действительно, не имеет ни малейшего отношения.

– Но она – твоя собственность! – завопил Бейллиман.

– Нет, – возразил Рубенс. – Она – твоя звезда, черт побери, и тебе пора брать ответственность на себя. Она принесет тебе добрую сотню миллионов, а то и больше.

– Журавль в небе. Рубенс отошел от окна.

– Если ты даже не в состоянии понять это, мне жаль тебя. Пройдет год, и ты увидишь, во что обойдется тебе отказ от этого нового проекта. – Он прошел мимо Дайны и Бейллимана, направляясь к двери. – Пошли, Дайна. Ты оказалась права, в конце концов. Здесь нам больше нечего обсуждать.

– Рубенс, постой! Куда ты уходишь? – Дверь захлопнулась за спиной у продюсера. – Проклятье! – Бейллиман в бессильной ярости стискивал кулаки. Потом он взглянул на Дайну. – Кто ты, черт возьми, такая, чтобы, явившись сюда...

– Я знаю, кто я такая, Бузз, – ответила Дайна ледяным тоном. – Это ты не имеешь даже отдаленного представления о своем положении в данном случае. Что ты станешь делать, когда я выйду вслед за Рубенсом?

– Ты – просто глупая девчонка. – Бейллимана всего трясло. Его челюсти ходили ходуном. – Я не веду переговоров с девчонками.

– Вот что я скажу тебе, Бузз, – произнося эту фразу, она слегка наклонилась вперед. – Ты мне не нравишься с профессиональной точки зрения, не говоря уже о том, что ты ничего из себя не представляешь как личность. Да, я – женщина, а тебе лучше вбить в свои ископаемые мозги, что здесь нет никого, кроме нас. – Ее глаза впились в его лицо. – Меня и тебя. И либо мы уладим все вопросы прямо сейчас, либо тебе больше никогда не придется вести со мной никаких переговоров.

На мгновение ей показалось, что он готов взорваться. Однако ему все же удалось взять себя в руки.

– Ладно, – сказал он. – Ты получишь освещение и закрытую от посторонних площадку. – Проведя рукой по влажным от пота волосам, он опустился в кресло, громко выдохнув. – Господи! – ему казалось, что наконец-то кончилось.

– Отлично, – нежным голосом отозвалась Дайна. – Ну а теперь, почему бы тебе не набрать номер Рейнольдса и не сказать, что ты передумал. – Она подошла к бару и открыла его. – В противном случае, проект с участием Брандо достанется «Коламбии». – Налив виски в два стакана, она повернулась к Бейллиману. Тот сидел, раскрыв рот, уставившись на нее в немом изумлении. – Я уверена, что глава совета директоров придет в настоящее восхищение, узнав, что ты пропустил эту ленту между пальцев. – Дайна поставила перед ним стакан. Бейллиман продолжал смотреть на нее. На лице его застыло выражение беспредельного ужаса.

– Боже мой! – Он отшатнулся и, повернувшись спиной к Дайне, долгое время оставался неподвижным. Когда он наконец вновь повернулся к ней, на его лице играла улыбка. Он потянулся за стаканом. Руки его тряслись, и от этого льдинки стучали о вспотевшее стекло.

– Разумеется, – заявил он совершенно расслабленным тоном. – У Рейнольдса на руках ни единого козыря. – Он вновь взялся за трубку телефона. – Ни единого. – Он повертел указательным пальцем. – Я предупреждал ребят из рекламного агентства, что рискованно связывать картину с именем Алтавоса. – Сказав это, он заговорил в трубку. – Дотти, найди мне Дика Рейнольдса. Да, немедленно. Попробуй его домашний номер, если он не в офисе. Нет, нет. Я не хочу сейчас беседовать с ней. И пока не соединяй меня ни с кем. – Он повесил трубку и некоторое время задумчиво рассматривал светлые кнопки у основания телефона. Увидев, что одна из них замигала и услышав сигнал, означавший, что связь установлена, он отхлебнул из стакана и, подняв голову, посмотрел Дайне в глаза.

– В конечном счете, Рейнольдс знал, что все так и будет, разве нет?

* * *

Ночь. Все огни на вилле были погашены с наступлением сумерек. Единственным источником света остались лишь карманные фонарики террористов.

Хэтер спала прямо на голом полу. Рейчел лежала прямо возле нее, свернувшись калачиком, положив голову ей на сгиб локтя. От дальней стены отделилась тень. Она беззвучно двигалась по комнате, осторожно переступая через тела спящих, пока не приблизилась к Хэтер. Достав фонарик, тень нагнулась, не сгибая при этом ног, и рывком заставила девушку сесть. В то же мгновение яркий луч из фонаря ударил прямо в моргающие со сна глаза Хэтер.

Та, вскрикнув, зажмурилась и подняла руку, стараясь загородить свет. Резким ударом, от которого мотнулась голова Хэтер, ее рука была отброшена в сторону.

– Уже утро? – хрипло спросила девушка. – Кажется, я спала всего несколько минут.

– Тридцать, – уточнила Рита, разбудившая Хэтер.

– Что тебе нужно? – Она отвернулась, стараясь спрятать лицо от яркого света.

– Вам запрещено спать больше тридцати минут за один раз.

– Но почему?

– Засыпай опять, – Рита выключила фонарик. – Ты теряешь время.

Хэтер заснула, но по мере того, как Рита вновь и вновь возвращалась к ней через каждые полчаса, она постепенно приходила во все более возбужденное состояние. Она едва успевала погрузиться в сон, как тут же чувствовала, что ее дергают за руку, и видела сноп нестерпимого резкого света, направленный ей в глаза. В конце концов, ей вообще больше не удавалось заснуть.

– Зачем они делают это? – шепотом спросила у нее Рейчел в тот момент, когда Риты не было поблизости.

– Не знаю, – последовал ответ.

– Каждый раз, закрывая глаза, я только и думаю о том, что она вот-вот вернется и разбудит меня. – Рейчел пододвинулась поближе к Хэтер. – Это гораздо хуже, чем не спать совсем.

– Да. – Хэтер повернула голову и взглянула на девочку. Да, ты права. Ожидание делает сон невозможным.

– Хэтер?

– Да?

– Я боюсь.

Хэтер обняла девочку и прижала ее к себе.

– Я знаю, Рейчел. В этом нет ничего плохого. Это, пожалуй, даже хорошо в нашем положении – немного бояться.

– Я думаю, что я боюсь не немного.

– Послушай меня, Рейчел. Джеймс перед смертью сказал мне, что я должна бороться с этими людьми. Они должны держать под контролем все, что окружает их, – говорил он. И в том их сила. Как только этот контроль начнет слабеть, они станут уязвимыми.

– Я не понимаю, – голос Рейчел был очень слабым.

– Это значит, что мы должны не позволить им отобрать лучшее, что у нас есть. Именно это сейчас они и пытаются сделать. Ты помогла мне понять это. К чему сводятся их действия: невозможность остаться наедине, короткие периоды сна и так далее. Все это входит в программу, рассчитанную на то, чтобы сломать нас. Нам нельзя позволить им преуспеть в этом.

На мгновение они обе замолкли. Потом Рейчел подняла голову.

– Ты ведь очень любила Джеймса? Хэтер закрыла глаза, но ей все равно не удалось сдержать слезы.

– Да, Рейчел.

– Фредди Бок был для меня как родной дядя. Даже больше. У меня есть дядя в Тель-Авиве, которого я ненавижу. – Ее взгляд блуждал по лицу Хэтер. Взяв ладонь собеседницы в свою, Рейчел прижалась к ней щекой, мокрой от слез. – Что нам надо делать?

– Постарайся поспать хоть немного. Яркая вспышка света ослепила их обеих на несколько мгновений.

– О чем это вы двое тут шепчетесь? – раздался голос Эль-Калаама.

– Женские сплетни, – ответила Хэтер, и тут же получила сильную пощечину.

– Чертова сука! – Это был Фесси, ударивший ее. Только сейчас Хэтер смогла разглядеть его за сверкающим кольцом света. Чуть позади его стоял Эль-Калаам.

– О чем вы разговаривали? – повторил вопрос предводитель террористов.

– Я старалась успокоить ее. Девочка напугана.

– У нее есть все основания бояться, – заявил Эль-Калаам. – Ваше положение поистине угрожающее. До сих пор мы не услышали ни слова в ответ на наши требования, а между тем завтра в восемь утра истекает срок ультиматума.

– Эль-Калаам, – произнесла Хэтер. – Ты не сможешь причинить ей вред. Ведь она еще ребенок. Даже ты, наверняка...

– Это война. Не забывай об этом. На воине детям приходится разделять судьбу взрослых. Невозможно отделить одних от других, – он говорил точно в лихорадке все громче, и громче. – Наша война священна. Наша цель справедлива. Аллах говорит нам, что невинных нет и не может быть.

– Будь проклят Аллах! – гневно вскричала Хэтер. – Эта девочка не сделала вам ничего плохого.

– Нечестивая свинья! – крикнул Фесси, замахиваясь вновь. Однако Эль-Калаам остановил его.

– Мне глубоко плевать что на нее, что на тебя, как на людей, – сказал он. – Вы – безбожницы. Однако я с охотой приму всякую выгоду, которую смогу извлечь из тебя. Она – символ, как и ты, в своем роде. Именно такая роль уготована тебе здесь.

– Ты никогда не получишь то, чего хочешь, – возразила Рейчел. Хэтер увидела, как дрожат прижатые к ее руке пальцы девочки.

– Твой отец не даст тебе погибнуть. Поэтому он даст нам то, чего мы хотим, то, что принадлежит нам.

– Он не станет продавать свою родину, – воскликнула Рейчел. – Не станет!

Эль-Калаам вплотную приблизился к ней. Его черты в свете фонарика казались странными и причудливыми. Всякий раз, когда он раздвигал губы, золотые коронки вспыхивали ослепительным блеском.

– Лучше молись своему богу. Иначе..., – дуло автомата вынырнуло из тени и очутилось в конусе света.

Увидев, что Рейчел съежилась, прижавшись еще теснее к Хэтер, Эль-Калаам пожал плечами.

– Для меня, собственно, нет особой разницы. В конечном счете, результат окажется тот же самый. Если ты умрешь, истошные вопли по всему свету из-за того, что твой отец пожертвовал маленькой девочкой, приведут к краху его правительство. – Он по-волчьи оскалился. – Пожалуй только для тебя, Рейчел, эта разница окажется ощутимой: увидишь ты завтра закат солнца или нет.

Рейчел отвернулась.

– Что за бравый солдат, – насмешливо протянула Хэтер. – Солдат, терроризирующий детей.

– Слушай, ты! Мне нет дела до того, что ты думаешь обо мне, ясно! Ты просто не существуешь, за исключением тех случаев, когда ты можешь послужить достижению наших целей таким образом, каким мы пожелаем. Хэтер твердо встретила его взгляд.

– Ты никогда не дождешься, чтобы я сделала хоть что-нибудь для тебя.

– О да, то же самое говорил твой друг Бок. Помнишь? А ты помнишь, что мы сделали с ним?

– Помню.

– И что случилось с Сюзан.

– Я не боюсь этого.

– Возможно, – несколько мгновений он изучающе смотрел на нее в упор. – Однако я знаю, что есть кое-что, чего ты боишься.

– Чего?

Он снисходительно усмехнулся.

– Мы нашли это у Бока и у Сюзан. – Он покачал головой. – Нет, я не подпущу Фесси даже близко к тебе. Ты – его слабость, и я полагаю, что ты можешь в конце концов одолеть его. Пожалуйста, не сомневайся в том, что у тебя не будет ни малейшего шанса ускользнуть от нас.

Выбросив вперед руку, он схватил Рейчел за горло и резким движением вырвал ее из объятий Хэтер. Девочка попыталась закричать, но из ее полураскрытых губ вырвалось лишь слабое бульканье. Хэтер кинулась на Эль-Калаама. Фесси задержал ее, но она, отчаянно сопротивляясь, старалась высвободиться.

– Да, в самом деле, – задумчиво произнес Эль-Калаам. Он встряхивал щуплое тело Рейчел с такой силой, что у той лязгали зубы. – Похоже, мы нашли твое слабое место.

* * *

Конечно, Бонстил позвонил ей тотчас же, как она вернулась из Сан-Франциско. Дайна знала, что ему нужно, и считала, что ей есть о чем поговорить с ним. Однако он так разозлил ее, что внутри нее возникла глухая стена враждебности, на которую наталкивались все попытки Бонстила возобновить их контакты, и Дайна не отвечала на его звонки. Она подсознательно ждала, как сама поняла позднее, того, когда, он будет вынужден приехать к ней домой.

Однако лейтенант не торопился нанести ей визит. Вместо этого однажды утром, когда Дайна ехала по Сансету, ее остановили. Свернув к тротуару, она бросила взгляд в зеркало и увидела полицейскую машину, подъезжающую сзади к ее «Мерседесу». Дайна не превышала лимита скорости, не ехала на красный свет и потому находилась в полном недоумении относительно причин, побудивших полицию остановить ее.

Патрульная машина затормозила, но из нее никто не вышел. Сколько Дайна не вглядывалась, она не могла различить за сверкающем на солнце ветровым стеклом ничего, кроме черных очков. Потом полицейский автомобиль медленно тронулся с места и вновь остановился, поравнявшись с ее машиной.

– Мисс Уитней? – вопросительно произнес молодой парень в форме. Дайна ни на секунду не усомнилась в том, что он прекрасно знает, с кем имеет дело.

– Да?

– Не могли бы вы оказать любезность и проследовать с нами в участок.

– К сожалению, сейчас это невозможно.

– Мэм, – уныло протянул тот же парень. – Я счел бы это личным одолжением, если б вы согласились. Шеф оторвет мне голову, если я не доставлю вас к нему.

– В чем, собственно говоря, дело?

– Это официальная встреча.

– А если точнее.

– Боюсь, мисс Уитней, об этом вам придется спросить у самого лейтенанта Бонстила. – Он опустил глаза. – Мне ужасно неловко просить вас.

– Ничего страшного, не переживайте. Вы исключительно любезны. Это лейтенанту пришла в голову идея пригласить меня таким образом?

– Нет, мэм. – Он улыбнулся ослепительной голливудской улыбкой. – Это придумал я сам. Дайна рассмеялась.

– Ладно, – сказала она и, дав задний ход, пристроилась в арьергарде у полицейского автомобиля. – Какое у вас звание? Сержант?

– Рядовой, мэм.

– Ну что ж, показывайте дорогу, рядовой. – Она махнула рукой.

– Мисс Уитней?

– Да.

Высунувшись из машины, он протянул Дайне свой блокнот.

– Простите за беспокойство, не могли бы вы оставить здесь на память свой автограф.

Участок Бонстила находился в самом сердце деловой части Лос-Анджелеса. Он располагался в уродливом кубическом сооружении из бетона, вполне естественно выглядевшим в этой на удивление отвратительной части города и похожем скорее на бункер, построенный на случай военных действий в прилегающем к нему районе.

Тесный кабинет Бонстила находился на шестом этаже. В огромной кабине лифта стоял неистребимый запах пота и человеческого страха. Патрульный полицейский лично доставил ее наверх и довел до двери из матового стекла.

– Вот она, лейтенант.

Бонстил, оторвавшись от своих бумаг, поднял голову. Он сидел за столом, на котором громоздились в беспорядке многочисленные папки и просто отдельные исписанные листки.

– Спасибо, Эндрюс.

– Лейтенант, – патрульный поднял вверх большой палец, – она очень приятная леди.

– Оставь свои замечания при себе, Эндрюс, и исчезни.

Оставшись вдвоем, они некоторое время молча смотрели друг на друга. Резкий флюоресцирующий свет падал из углублений в отделанном звуконепроницаемой плиткой потолке. В одном углу, где находилась вентиляционная решетка, плитки почернели, точно от огня.

Перед столом стоял всего один стул из серого металла и зеленого пластика, на который Бонстил и указал Дайне, поинтересовавшись: «Хочешь кофе?»

– Я хочу выбраться отсюда, и как можно скорей, – ответила Дайна.

– Непременно так и будет. После того, как мы поговорим. Мы ведь заключили договор, помнишь?

– В наш договор не входило то, что ты будешь вести себя, как негодяй.

Он на минуту задумался. Потом он поднялся, вышел из-за стола и закрыл дверь, которую Эндрюс оставил открытой. Однако, вместо того, чтобы вернуться в свое кресло, Бонстил уселся на краешек своего стола, предварительно расчистив небольшой уголок. Указав рукой на бумаги, он сказал:

– Ты видишь все это? Это мои ежемесячные отчеты и доклады. Я ненавижу заниматься ими. У меня уже два месяца отставания и намечается третий, так что капитан собирается устроить мне выволочку. – Он сложил руки перед собой, сцепив пальцы. – У нас у всех есть проблемы.

– Если это шутка, – холодно заметила Дайна, – то она крайне неудачна.

– Я никогда не шучу.

– Интересно, – спросила она, приближаясь к нему. – В твоей груди под этим костюмом от Келвина Кляйна действительно есть сердце?

Его синевато-серые глаза на мгновение вспыхнули, но тут же погасли.

– Мне нравится одеваться хорошо.

– Что случится, когда ты разведешься с женой? – Ее вопрос походил на плевок. – Станет ли она выплачивать тебе алименты, достаточные для поддержания твоего гардероба.

Он поднялся на ноги, крепко стиснув зубы, и процедил.

– Это не смешно.

– Я и не думала шутить. – Она вела себя вызывающе, почти нагло и искренне хотела, чтобы Бонстил закатил ей пощечину. Да, именно это ей было нужно, потому что тогда она смогла бы с чистой совестью уйти отсюда и больше никогда не видеть его. Вдруг она вспомнила о Мэгги. Могла ли она доверять Мейеру, обещавшему помочь ей? «Мне плевать на все это теперь!» – в отчаянии мысленно крикнула она, зная, что лжет самой себе.

Бонстил улыбнулся.

– Я знаю, что тебе пришлось испытать во время нашего телефонного разговора. Поверь, мне искренне жаль, что так вышло.

– Неужели?

– Правда. Это было необходимо. Я должен был убедиться, знала ты или нет.

– Ты хочешь сказать, что не понял с самого начала?

– Подумай, ведь ты актриса, не так ли? Ты и Крис Керр словно две горошины из одного стручка. Откуда я мог знать, что ты не покрываешь его наркотические увлечения, увязнув в этом сама?

– Можешь поискать у меня следы уколов, – с этими словами она подняла руки.

Несколько секунд он молча смотрел на нее, не шевелясь.

– Я знаю, где тебе довелось побывать, – сказал он так тихо, что ей пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его слова.

– Знаешь?

– Да. Для этого я должен был капнуть довольно глубоко.

– Ты не знаешь всего.

– Ну и что? – Он пожал плечами. – В таких местах с людьми нередко случаются очень любопытные вещи. Не которые выходят оттуда, попав в зависимость. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Морфий или героин.

– Да, что-то в этом роде.

– Я чиста, мистер Ищейка.

Он рассмеялся.

– Господи! Прости, что я доставил тебе столько неприятностей. – Он вернулся за стол и закрыл все папки. – Эндрюс прав насчет тебя, – сказал он, не поднимая глаз.

– Спасибо.

– Слушай, а ты снимаешься сегодня? Это место слишком грязное для допроса такой леди.

– Я занята на площадке только после обеда. Сегодня с утра снимают какие-то трюки с участием каскадеров.

– Черт возьми, мне было известно даже это. – Подойдя к двери, он взял Дайну за руку. – Давай на некоторое время вернемся домой.

– Патологический?

– Да.

– Ты уверена, что он выразился именно так?

– Разумеется, уверена.

– Что какой-то тупой телохранитель может знать о патологии?

Бонстил обращал этот вопрос главным образом к себе, и Дайна не была уверена, что до его сознания дошли ее слова.

– Я думаю, что он совсем не тупой.

Поднявшись с низкого кресла, Бонстил подошел к пианино, стоявшему на другом конце гостиной. Усевшись за него, он посмотрел на открытые ноты какого-то произведения Вивальди, стоявшие на пюпитре, и вдруг заиграл. Он не обладал ни техникой, ни одаренностью своей дочери, но сыграл всю пьесу от начала до конца без запинаний и ошибок.

Дайна рассказала ему о вечеринке после концерта, о смерти Найла – Бонстила интересовало, не была ли она как-то связана с убийством Мэгги, – о допросе в полиции, о своих показаниях и обо всем, что ей было известно в связи с этим делом. Лейтенант слушал ее с особым, даже несколько необычным вниманием; его глаза ярко горели под полуопущенными веками, в то время как он жадно поглощал информацию.

Дайна повторила слова Тай, сказанные той на вечеринке: «Она была чужой среди нас, так же как и ты. Она нарушила закон и погибла», однако Бонстил, казалось, пропустил их мимо ушей и попросил ее повторить то, что Силка говорил о Найджеле. «Он был сумасшедшим в те дни, – сказала Дайна. – Однако, они все были такими: и Крис, и Найджел, и Ион».

– Да, сумасшедшими, так он сказал. Однако у одного из них это стало патологией. Мы ведь знаем, как наркотики сделали Иона психопатом, так что его неврозы разрослись сверх всякой меры.

– Выслушав все это, Бонстил сел играть. Нажав последний аккорд, он задержал его и не отнимал пальцев от клавиш, пока не замер последний звук, молча глядя на фотографию дочери.

– Это ее любимое произведение? – поинтересовалась Дайна.

– Что? О нет! – Он рассеянно улыбнулся. – Мое любимое. Сара молится на Моцарта.

– Бобби, – сказала Дайна, облокотившись на край пианино. – Объясни мне, почему ты никак не отреагировал на слова Тай относительно смерти Мэгги.

– Ты считаешь, что я должен поверить, будто Тай напустила на нее колдовские чары? – Он фыркнул.

– Я имела в виду нечто иное.

– Я не верю в магию, предоставляя это увлечение поклонникам Стивена Кинга.

– Что если Тай убила Мэгги? Он взглянул на нее.

– Она не способна на это.

– У нее полно злобы в душе.

– Я говорю о ее теле. Физически она недостаточно сильна, чтобы совершить то, что сделали с Мэгги. Это было под силу только мужчине. – Он провел ладонями вдоль клавиш, словно стирая с них пыль. – Кроме того, я не принимаю в расчет почти ничего из того, что она говорила тебе.

– Почему?

– Потому, – медленно протянул он, – что она любит тебя.

Дайна расхохоталась.

– Перестань. Она ненавидит меня лютой ненавистью. – Однако, произнося эти слова, она почувствовала, как судорога пробежала по низу ее живота.

– Подумай об этом, как следует, – Бонстил внимательно изучал выражение на ее лице. – Как ты полагаешь, что может испугать женщину больше всего на свете?

– Ситуация, когда она оказывается не в состоянии контролировать свои чувства.

– Именно это я видел в ее глазах. Стоило мне упомянуть твое имя, как внутри нее все коченело.

– Это из-за ненависти. Она ревнует меня к Крису.

Бонстил покачал головой.

– Ненависть оказывает на таких женщин противоположное воздействие. Это то, чем они живут. Ты думаешь, что она любила хоть кого-нибудь в своей жизни? Я в это не верю. По крайней мере, если говорить о мужчинах. Все ее мужчины были слабыми. Пусть богатыми и влиятельными, но слабыми. Она являлась источником силы. Однако, она не обладает силой сама по себе, иначе они были не нужны ей. К женщинам у нее совершенно иное отношение, видимо потому, как мне кажется, что она видит в них отражение своих сокровенных тайн.

Воображение Дайны вдруг нарисовало ей картину из далекого детства: она вместе с отцом на лодке посреди Лонг Понд на мысе Кейп-Код в один из тихих жарких августовских дней. Плоские мокрые борта и днище пахнут солью и внутренностями рыб; леска блестит на солнце, точно тончайшие нити паутины.

– Посмотри в воду, малышка, – доносится до нее приглушенный голос отца. – Постарайся увидеть сквозь солнечные блики темный крючок.

Они оба сидят совершенно неподвижно, похожие на каменные изваяния. В душном воздухе ощущается лишь слабое, едва заметное движение. Стайка москитов, мельтешащих у зеленой поверхности озера, испуганно рассыпается при приближении паука, проворно скользящего по воде.

– Жди, – шепчет отец. В его голосе звучит с трудом сдерживаемый азарт. – Жди и наблюдай за удочкой.

Солнце нещадно обрушивает обжигающий свет на ее голые плечи, которые покраснеют под вечер и будут ужасно саднить. Дикий гусь с печальным криком взлетает с мелководья у дальнего берега.

– Вот она, – хрипло шепчет отец. – Вот она. И Дайна видит ее. Удочка в руках отца поднимается почти вертикально, вращаясь и ослепительно сверкая на солнце, словно лезвие меча. Вдруг следует особенно яркая вспышка, и рыба клюет.

Теперь это ощущение невыразимой таинственности потрясающего мастерства отца, граничащего с чудом, вернулось к Дайне с такой остротой, что на мгновение у нее закружилась голова. Она вдруг отчетливо поняла, что всю жизнь искала повторения того мига, запечатлевшегося в ее памяти тогда, когда казалось весь мир принадлежит отцу, распоряжающемуся не только ее жизнью и судьбой, но жизнями и судьбами всех живых существ. Смутная идея всплыла где-то на границе ее сознания. Она вдруг увидела путь спасения Криса от Тай – единственно возможный путь – и мысленно спрашивала себя, готова ли она пойти на жертву ради него. Она сомневалась в этом, но все же ощущение собственной гибкой силы подстегивало ее, толкало вступить на этот путь.

– Я полагаю, что твое путешествие с группой в Сан-Франциско должно быть оплачено, – сказал Бонстил, нарушая ход ее мыслей. – Прямо сейчас, не отходя от кассы. У меня есть чем похвалиться. Пока ничье алиби не вызывает сомнений. За исключением тех промежутков, когда Крис покидал тебя в «Дансерз», время и место нахождения всех членов группы и ее обслуживающего персонала известны и подтверждаются свидетельскими показаниями. – Он сделал паузу. – Однако, эта шлюха, упомянутая тобой, снабжавшая Мэгги наркотиками, может вывести нас на кого-то еще. – Он внимательно посмотрел на нее. – Ты уверена, что Крис не знает ее?

– Он так сказал.

– Ты веришь ему?

– Зачем ему врать? Бонстил хмыкнул.

– Зачем люди врут? Затем, что им есть, что скрывать. Если эта леди доставляла ему траву, то вряд ли он захотел бы закладывать ее, верно? 0-хо-хо. Мне представляется, что наш мальчуган не выложил тебе всего.

– Ты ведь не собираешься вызывать его на допрос? – сказала Дайна с тревогой.

– Я не настолько глуп, – ответил он, вставая. – Ты можешь сделать эту работу за меня.

– Ну нет. – Она подняла руки ладонями вверх. – Крис мой друг. Я не хочу продолжать врать ему.

– Знаешь, – задумчиво протянул Бонстил. – Если я сам побеседую с ним об этом, то могу нечаянно поскользнуться и выболтать, откуда я узнал об этой шлюхе.

– Я не думаю, что он поверит тебе.

– Я тоже так не думаю. Однако это может заронить в его душу зерна сомнений, которых там прежде не было.

– Я отправлюсь к нему первой...

– И что ты скажешь ему? – Она видела, что Бонстил говорит это без всякого злорадства. Протянув руку, он дотронулся до ее плеча. – Пойми, Дайна, у меня нет ни малейшего желания заниматься чем-то подобным. Я не хочу оказывать давления на тебя. Но я хочу поймать того, кто убил Мэгги. И ради этого, черт побери, я сделаю все, что мне придется сделать. – Его лицо постепенно покрывалось краской. – Я думаю, что нет нужды объяснять тебе, что это не просто очередное уличное убийство, произошедшее по вине молодого сопляка, не умеющего обращаться с оружием, или случившемся в поножовщине после ссоры в баре. Нет, это способ развлечения для какого-то маньяка, и я не испытываю радости при мысли, что такие люди свободно разгуливают по городу и, возможно, подбираются учинить нечто подобное опять. – Он покачал головой. – Кто-то должен остановить их.

– Почему это должен быть именно ты?

– Потому что у меня для этого достаточно смелости. Вот и все.

– У меня такое впечатление, что ты говоришь всерьез.

– А почему бы и нет? Ты думаешь, что я просто рисуюсь перед тобой? – Он фыркнул. – Когда наступает момент браться за пистолет, и ты кладешь палец на спусковой крючок, тебе лучше, черт возьми, быть уверенным, что это не красивая поза, иначе, скорей всего, твои мозги придется отскребывать от асфальта. Ты должен нутром чувствовать, как надлежит действовать. И действовать именно так, черт побери.

– Тебе доводилось убивать людей? – тихо спросила она.

– Да, однажды. Какой-то негр темной ночью перелез через ограду. Я тогда еще носил униформу. Мы слышали вопли и кинулись на них. У парня была пушка размером с обрез – «Магнум» 0,357. Таким можно уложить слона. С одного выстрела он разнес на кусочки череп моего напарника, стоявшего возле меня и так и не успевшего вытащить пистолет из кобуры. Я никогда не думал, что в человеке так много крови. Моему товарищу было всего девятнадцать, и он только-только женился. Я был шафером на его свадьбе, и наш лейтенант, не имевший ни капли мужества, сказал мне: «Ладно, Бонстил. Все считают тебя героем. Так вот, я хочу, чтобы ты сделал кое-что действительно трудное. Отправляйся к вдове и расскажи ей, что случилось».

Покинув Дайну, он подошел к окну. Снаружи клочья тумана скрывали верхушки деревьев и небо, затянутое пеленой облаков.

– На что это было похоже? – спросила Дайна, поворачиваясь лицом к нему. – Я хочу знать, какие чувства испытывает человек, убивая себе подобного.

– Ни на что, – отозвался Бонстил, глядя в даль. – Потому что только так это делается. Ненависть и... страх быть убитым самому заглушают все остальное. Я не жалел, что прикончил того ублюдка. Я переживал гораздо больше, когда шел к Глории, собираясь сказать, что человек, за которого она вышла замуж две недели назад, больше никогда не вернется домой. Но я не испытывал никаких настоящих чувств. Это как черная полоса, через которую тебе необходимо перебраться, чтобы вновь ощутить себя живым существом.

Дайна приблизилась к нему.

– Жан-Карлос говорит, что нельзя позволять себе раздумывать перед тем, как нажать на курок. Бонстил отвернулся от окна и взглянул на нее.

– Кто такой Жан-Карлос?

– Он обучал нас всех обращаться с оружием. Беженец с Кубы, вырвавшийся из Морро Кастла.

Бонстил уселся на краешек софы, уронив руки на колени. Он казался очень уставшим.

– Знаешь, сколько я живу в Лос-Анджелесе, а не устаю удивляться неутомимости, с которой реальность здесь превращается в фантазию. – Он покачал головой. – Обучал вас обращаться с оружием.

– Ну да. С пистолетом и ножами...

– Господи, послушай, что ты несешь! – взорвался он, вскочив с софы. – Ты еще скажешь, что действительно умеешь пользоваться всем этим.

– Мы используем во время съемок настоящие пистолеты.

– Ну конечно. Никаких сомнений. – Не сводя с нее глаз, он выдвинул ящик стола, сделанного из черного дерева. Быстрым натренированным движением он извлек пистолет 38 калибра из простой кожаной кобуры и бросил его Дайне без предупреждения.

Она вскрикнула, но поймала его без малейшего намека на неуклюжесть или неловкость: тренировки Жана-Карлоса давали о себе знать.

– Ты сошел с ума? – воскликнула она горячо. – Он ведь заряжен!

– Он стоит на предохранителе. – На каменном лице лейтенанта не дрогнул ни один мускул, но Дайна знала, что он удивлен и немало. Он ждал, что она уронит пистолет или шарахнется от него в сторону.

– Мы работаем с таким оружием, – сказала она. – Я знаю, как пользоваться им.

– Хорошо. – Взяв ее за руку, Бонстил направился через весь дом к черному входу. Воздух на улице был теплым и липким, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка.

– Видишь ту березу, – Бонстил показал пальцем. Судорожно глотнув. Дайна кивнула. – Она отсюда всего лишь, я бы сказал, ярдах в двадцати. Посмотрим, сможешь ли ты попасть вон в ту развилку на уровне глаз. – Он снял револьвер с предохранителя. – Давай, – настаивал он. – Покажи, как ты умеешь стрелять.