Текст книги "Сирены"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

– Он совершенно прав.

– Неужели ты меня считаешь таким идиотом? Ты полагаешь, что я не знаю, кто правит Иерусалимом. Если пират прикажет освободить наших братьев, их освободят. Он упрямится от собственной глупости. Он дорожит тобой и своей дочерью, разве нет?

– Он еще больше дорожит благополучием своей страны.

– Речь настоящего сиониста! – воскликнул Эль-Калаам. – Однако мы живем в реальном мире, мой дорогой, заблуждающийся министр Бок, а не, хвала Аллаху, в порожденной воспаленным сознанием евреев мечте, которую вы навязываете всему миру. В течение последующих восемнадцати часов в этом доме будут решаться вопросы жизни и смерти некоторых людей. Часть ответственности за то, что может случиться, ложится на ваши плечи.

– Нам, евреям, приходилось решать вопросы жизни и смерти на протяжении шести тысячелетий, – возразил Бок. – Я знаю, что делаю. Нам больше не о чем говорить. Ты должен действовать, не рассчитывая на меня.

– Хитрый, жид, – Эль-Калаам осклабился. – Очень хитрый. – Он ткнул Бока пальцем в грудь. – Ты просто редкий придурок, в чем сам убедишься. Не забудь наш разговор. Ты приползешь ко мне, умоляя, чтобы я позволил тебе выполнить мои поручения. – Он приблизил свое лицо к Боку. – Так и будет.

Он повернулся к Фесси.

– Присоединяй.

Фесси скрылся в ванной. Оттуда послышались тихие звуки. Потом Фесси вернулся и коротко кивнул.

– Малагез! – скомандовал Эль-Калаам. Широкоплечий малый развязал шнур, стягивавший голени Бока.

– Усади его.

Малагез опустил приклад МР-40 на плечо промышленника. Тот, застонав, рухнул на кресло.

– Так лучше.

Малагез связал руки жертвы, заведя их за кресло.

– Готово.

Фесси, подняв сужающийся патрубок на свободном конце шланга, поднес его к лицу Бока.

– Тебя так и переполняют всевозможные сионистские идеи, – холодно замети Эль-Калаам. – Ну что ж, сейчас ты узнаешь, как бывает, когда тебя переполняет кое-чем иным. – Бок поглядывал то на него, то на латунный патрубок в руках Фесси.

– Тебе когда-нибудь доводилось видеть утопленников? Думаю, да. Давным-давно, в Европе. Раздувшиеся тела мертвецов. Смрад, запах гнили. Ты посмотрел на лучшего друга и не узнал его. – Он смотрел сверху вниз на вспотевшего Бока. – Да, ты видел, как они тонули и уходили в никуда. И ты говорил про себя: хорошо, что они, а не я. Верно, Бок?

– Теперь, боюсь, тебе придется почувствовать себя в их шкуре. А потом ты сделаешь все так, как я велю.

Бок оскалил зубы. Пот тоненькой струйкой стекал с его подбородка.

– Никогда.

Эль-Калаам зажал пальцами ноздри Бока. Тот потряс головой, но тщетно. Через некоторое время он был вынужден открыть рот, чтобы сделать вдох, и Фесси тут же вставил туда патрубок.

– Никогда не говори никогда, Бок, – сказал Эль-Калаам, все еще не разжимая пальцев.

Глаза промышленника вылезли из орбит, а когда Фесси пропихнул шланг поглубже, он начал давиться и издавать жуткие мяукающие звуки.

– Это тяжело, Бок, а? – заметил Эль-Калаам. – Чувствовать себя таким беспомощным? – Бок дико вращал глазами, потом его начало трясти: вначале ноги, затем и туловище. Хэтер видела судороги, пробегавшие по мышцам его шеи. – Что ты за несчастное создание, Бок! Впрочем, всего лишь типичный представитель своей расы.

– Что вы собираетесь сделать с ним? – не выдержала Хэтер. – Удушить его?

Даже не взглянув на нее, Эль-Калаам приказал:

– Наполняй его водой, Фесси. Но не торопись. Пусть действие длится подольше. Так оно окажется... более убедительным.

– Пытка.

Эль-Калаам пожал плечами.

– Это всего лишь слово. Удел женщин – пустые слова, а мужчин – действие. Результат, вот что в конечном счете принимается во внимание. Всегда надо жертвовать чем-то, чтобы получить желаемое. В данном случае...

– Значит, вы жертвуете человечностью... Он повернулся к Хэтер, точно ужаленный, и наотмашь ударил ее по лицу.

– Кто ты такая, чтобы рассказывать мне о человечности? – загремел он. – Стрелок. Охотник на мелких грызунов. Ты убиваешь без всякой цели, просто ради развлечения. Я же делаю это ради моего народа и страны. Ради того, чтобы мы могли вернуться на родину. То, что я делаю, – справедливо, но ты..., – он плюнул ей под ноги, – тому, что творишь ты, нет оправдания. – Он мотнул головой. – Малагез, отведи ее отсюда. Пусть ждет вместе с брюнеткой.

Жуткая тишина, царившая в гостиной, не позволяла им отрешиться от отрывистых криков, доносившихся из дальнего крыла, где террористы занимались Боком.

Наконец Малагез вернулся оттуда. До этого в течение нескольких секунд не было слышно ни звука, и Хэтер, державшая Сюзан в своих объятиях, закусила губу в предчувствии развязки.

Войдя в гостиную, Малагез сделал жест рукой, подзывая женщин.

– Сейчас вы обе пойдете со мной, – сказал он.

* * *

Когда во время обеденного перерыва, чуть живая от усталости. Дайна ввалилась в свой трейлер, то обнаружила там Бонстила, рывшегося в холодильнике, стоявшем в дальнем углу возле туалетного столика.

– Ищите улики? – поинтересовалась она. Бонстил обернулся, в руках у него Дайна увидела бутылку.

– Нет, всего лишь ломтик лайма, – он улыбнулся.

– Вы пришли слишком поздно, – заметила она, закрывая дверь. – Я вся выдохлась.

Он открутил пробку и сделал глоток прямо из горлышка.

– Может быть, вам все же стоит воспользоваться стаканом? – едко бросила Дайна. Она злилась из-за того, что он не счел нужным встретиться с ней раньше.

Бонстил беззаботно потряс бутылкой.

– Ничего. Я привык есть на ходу.

Только сейчас Дайна как следует рассмотрела его шикарный бледно-розовый костюм, который плохо вязался с ее представлениями о размерах жалования офицеров полиции.

– Вы неплохо одеваетесь для полицейского, во всяком случае. – Она плюхнулась в кресло и сняла туфли. Он усмехнулся.

– Вот что значит быть на содержании, – возможно, он сказал это в шутку, однако выражение, затаившееся в его серо-голубых глазах, оставалось угрюмым и замкнутым. Затем он прислонился к холодильнику и сказал. – Вы хотели поговорить со мной. О чем?

– Вы сказали, что вам понадобится моя помощь.

– Ну да, впрочем, я не думаю...

– Вы передумали.

Поставив бутылку, он подошел к маленькому столику и, отогнув занавеску, выглянул наружу. На автостоянке царила обычная суматоха.

– Я не хочу ввязывать вас в это дело.

– Почему?

Он повернулся к ней.

– Удивительно слышать такой глупый вопрос из уст столь умной леди, мисс Уитней.

– Я хочу помочь.

– Я ценю это. – Его глаза, однако, говорили иное. – Однако вам не стоит понапрасну утруждать себя. Дайна сменила тактику.

– Вы не были откровенны со мной до конца.

– Да? – он произнес это без всякого удивления. – Относительно чего же?

– Той кровавой эмблемы, обнаруженной вами, сбоку на... колонке, – она глотнула воздуху, усилием воли отгоняя кошмарное видение, засевшее глубоко внутри нее.

– Это – дело полиции, мисс Уитней.

– И мое тоже.

Произнося это, Дайна наклонилась вперед. Бонстил вздохнул и, закрыв глаза, потер веки. Когда он заговорил, его голос приобрел монотонное, занудливое звучание, как у лектора, читающего незнакомый или изрядно опостылевший материал.

– Чуть больше двух лет назад тринадцатого ноября у северо-западной границы парка Голден Гэйт в Сан-Франциско было обнаружено тело двадцатитрехлетней студентки колледжа. Перед смертью она была жестоко избита и изуродована. Возле ее тела лежал камень с рисунком, изображавшем, как выяснилось при обследовании, меч, заключенный в кольцо. Позднее так же подтвердился тот факт, что эмблема, – он намеренно употребил слово, произнесенное Дайной, – была нарисована кровью жертвы. Никто по подозрению в совершении этого убийства задержан не был. – Он вернулся к холодильнику и опять прильнул к бутылке.

– Тремя месяцами позднее, опять-таки тринадцатого числа, изувеченный труп двадцатипятилетней женщины был найден под одним из причалов на Эмбарнадеро. На сей раз точно такая же эмблема красовалась на внутренней поверхности бедра убитой.

– Прежде чем наступил черед третьей жертвы – двадцатисемилетней модели – полиция Сан-Франциско подключила к расследованию несколько психиатров, специализировавшихся в области криминальной психопатологии. – Бонстил покряхтел. – Эти книжные черви смогли сказать только то, что убийца вероятно нанесет следующий удар через три месяца тринадцатого числа. Они утверждали, будто это маньяк.

Бонстил скривил губы, изображая подобие улыбки.

– Мерзавец оставил их всех в дураках. Преступление произошло действительно через три месяца, однако не тринадцатого, как предполагалось, а одиннадцатого мая. – Он бросил пустую бутылку в мусорный бак сбоку от холодильника. – Полиция Сан-Франциско начала сходить с ума. Особенно из-за того, что труп модели был найден женой армейского полковника на территории военной базы.

– Некоторый свет на это дело пролила статья в «Кроникл». Ухватившись за эмблему, журналист называл убийцу Модредом – черным рыцарем при дворе короля Артура. Именно такой подход встретил со стороны публики массу откликов. Прозвище приклеилось к преступнику.

Дайна поднялась на ноги.

– Что вы хотите? – спросил Бонстил.

– Просто тоника.

– Не беспокойтесь. Я достану сам. – Он спустился на корточки перед холодильником.

– Только похолодней, – попросила Дайна. – Лед в морозилке.

Зачерпнув горстку кубиков, он сунул их в стакан, наполнил его тоником и передал Дайне.

– Откуда вы все это знаете? – она хотела проверить, расскажет ли он ей все до конца.

– Четвертое убийство Модред совершил в Ла-Хабре.

– В Оиндж Каунти? Это довольно далеко отсюда. Кажется, даже немного за пределами вашей юрисдикции, не так ли?

Бонстил покачал головой.

– Я в определенном смысле похож на тех психиатров. Подобные случаи – моя работа. Разница только в том, что я ковыряюсь в дерьме каждый день, в то время как они безмятежно набивают трубки, развалившись в кожаных креслах. – Он скрестил руки на груди. – Жертва в Ла-Хабре была обнаружена в начале прошлого года. Шестую нашли в начале нынешнего в Анагейме. Ваша подруга – мисс Макдонелл – стала седьмой по счету. – Он выпрямился. – Теперь, надеюсь, вы понимаете, что не в состоянии помочь нам.

– Скоро ли вы сумеете отыскать ...его?

– Модреда? – Он невольно усмехнулся. – Вот бы знать. Разумеется, по мере накопления фактов наши шансы возрастают. Но, – он пожал плечами, – никто не знает его намерений: ни ребята из полиции округа, ни я. Только сам Модред. Психиатры говорят, что он пытается установить контакт с миром таким извращенным способом. Беда в том, что мы до сих пор не расшифровали язык, которым он пользуется. Это нелегко.

Дайна откинула голову назад.

– А тем временем женщины погибают одна за другой, подобно Мэгги. – Ее глаза сверкнули. – Почему, черт побери, вы не предпримете что-нибудь?

На это было нечего сказать, и Бонстил, наблюдавший за Дайной, предоставил ее горьким словам повиснуть в воздухе. Тягостное молчание было прервано слабыми звуками, доносившимися снаружи: приглушенным смехом, хлопками, скрежетом металла, шумом заводимого мотора.

– Простите, – Дайна поставила свой стакан на стол. – Я злюсь, потому что устала и, к тому же, не знаю, что мне теперь делать.

– Для меня, – отозвался он, – это не просто работа.

Резкие, гортанные нотки в голосе капитана заставили Дайну вскинуть голову как раз вовремя, чтобы заметить мрачные и зловещие желтые огоньки в глубине его глаз. Они произвели на Дайну такое же впечатление, какое производит флаг, взвивающийся на мачте корабля перед атакой. Она посмотрела на Бонстила так, словно видела впервые.

– Вы найдете Модреда? – спросила она.

– Да, мисс Уитней. Я найду его. – Внезапно, он показался Дайне усталым и постаревшим. Ему было лет тридцать восемь-тридцать девять, однако он выглядел в этот момент на все пятьдесят. – Рано или поздно я отыскивал каждого из них.

За этими словами стояло гораздо больше, чем он хотел высказать открыто. Дайна, почувствовав это, невольно поежилась.

– Может быть, вы согласитесь звать меня просто Дайной, Бобби?

Еще при первой встрече он говорил, что его никто никогда не называл так. Возможно, именно это имя, придуманное ею, не давало ему расслабиться.

– Хорошо, Дайна, – тихо ответил он. Она протянула ему руку.

– Вы будете держать меня в курсе? Вместо того, чтобы пожать ладонь Дайны, Бонстил поднял ее стакан и произнес:

– La Monte de Modred.[18]18
  La Monte de Modred – За смерть Модреда.


[Закрыть]

Когда он поднес стакан к губам, кубики льда запрыгали в жидкости.

* * *

Тело Март унесли вместе с двумя другими, и Бэб скрыл от нее место, где должны были похоронить добродушного бухгалтера и дом в Бенсонхерсте, в котором собирались устроить прощальную церемонию.

– Ты думаешь, мама, что мы можем вот так запросто показываться там? Дудки! Слушайся меня и забудь про все это, ясно?

Она попыталась забыть, но ей не удавалось. Вновь и вновь у нее перед глазами всплывало удивленное и оскорбленное выражение на лице Марта, распластавшегося по стене, и пятно крови, яркое, как оперение тропической птицы.

Дайна не могла забыть и его доброго и ласкового отношения к ней. «Ничего не могу поделать с собой, – бывало сетовал он. – У меня трое сыновей, а мне всегда хотелось иметь дочку». Ее желание попрощаться с ним и впрямь было очень велико, и слова, сказанные Бэбом, заставили девушку понять, какая глухая стена отделяет ее новый мир от остального общества. Жизнь изгоев наряду с положительными сторонами имела и отрицательные.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она спросила Бэба, как ему удалось так лихо справиться с двумя вооруженными грабителями. Он лишь рассмеялся в ответ и поведал ей историю о том, как однажды подрался с тремя белыми морскими пехотинцами.

– Если ты слишком самоуверен и заносчив, – сказал он, – то тебе не миновать хорошей взбучки. Однако усвоение этого правила дорого обошлось тем ребятам.

Так цепочка мирных дней и ночей оказалась порванной, и подлинное сказочное существование, на протяжении которого Дайна удачно пряталась от суровой действительности мира улиц, подходило к концу. Некоторое время ей удавалось, отсидевшись за дубовой дверью, избежать встречи с хитрым и злобным волком. Но когда холодный осенний ветер оборвал с веток последние желтые и бурые листья, предвещая скорый приход зимы, она опять услышала злобный вой, настойчивое царапанье когтей у порога и, наконец, треск досок, поддающихся под его могучим напором.

Впрочем, в тот день, предварительно громко постучавшись в дверь, в офис Бэба вошел не лесной хищник, а всего лишь сержант Мартинес. Он являлся обладателем абсолютно квадратной фигуры, однако никто не смог бы спутать его мышцы со складками жира. У него практически не было шеи, и от этого казалось, будто он постоянно задыхается в полицейской форме. Лицо его представляло собой набор широких граней. Широкий нос и круглые щеки были испещрены множеством веснушек. Голубые глаза имели до того бледный оттенок, что казались выцветшими под палящими лучами жаркого солнца его родного Пуэрто-Рико.

С грохотом захлопнув за собой дверь, Мартинес сделал несколько шагов в направлении Бэба.

– Ты пойдешь со мной в участок прямо сейчас. Бэб, оторвавшись от бумаг, спокойно взглянул на полицейского.

– Привет, – мягко сказал он. – Что ты здесь делаешь? Твой срок в этом месяце еще не подошел.

– Прикуси язык, chico. Начиная с сегодняшнего дня все будет иначе. – Он принял угрожающую позу, выпятив вперед большую кожаную кобуру. – Из-за этой проклятой перестрелки в участке поднялась страшная вонь.

– Утихомирься, – сказал Бэб, кладя ладонь на стол. На стене слева от него по-прежнему темнело пятно засохшей крови Марти.

– Утихомирься? Черта с два! – Мартинес воинственно выставил подбородок. Скорей всего он научился этому жесту, насмотревшись старые гангстерские фильмы. По крайней мере, такое было мнение Бэба. Мартинес считал, что это придает ему грозный вид. – Капитан поговаривает о том, что сам займется этим делом. – Он наклонился вперед, нависая над столом. – Ты знаешь, что тогда будет? Madre de Dios!

– Ну да, – ответил Бэб. – Наступит конец твоему скромному рэкету здесь.

Кровь прихлынула к щекам Мартинеса, и складки на его лице исчезли.

– Мой скромный рэкет, – возразил он, тщательно подбирая слова, – единственное, что дает возможность процветать твоему грязному бизнесу.

– Я знаю, – Бэб говорил тем же самым тоном, каким обращался к двум грабителям, прежде чем обрушиться на них.

– Потому что ты нуждаешься в напоминаниях, ни..., – он осекся, однако Бэб помог ему закончить фразу, произнеся слово, которое полицейский собирался сказать:

«Нигер».

– Ты подцепил себе эту белую, – хрипло произнес Мартинес, указывая пальцем на Дайну. До этого момента он вел себя так, точно ее в комнате и в помине не было. – И бог знает что воображаешь о себе. – Он покачал головой. – Но ты – всего лишь кусочек дерьма, который мне приходится отскребывать от каблука время от времени. Запомни это, – он выпрямился. – Да, усвой еще вот что. Теперь ты будешь мне платить дважды в месяц. – Сегодня – День Страшного Суда, hi jo malo, день внесения платы.

Бэб долго не отвечал и сидел неподвижно, точно погрузившись в глубокую задумчивость. Дайна видела, как сильно вздымается грудь Мартинеса при каждом вздохе. Крупные капли пота катились по его вискам.

– Знаешь, в чем твоя беда, Мартинес? – сказал наконец Бэб. – Ты так давно привык считать себя одним из белых, что уже начинаешь перенимать их замашки.

– Ты видишь эти глаза, hi jo malo? – Мартинес показал пальцем. – Они голубые, верно? Голубые. А волосы? Никаких завитушек. Я не нигер.

– Нет, – тихо согласился Бэб, – ты хуже, чем нигер. Ведь именно это говорят тебе в участке при каждом удобном случае твои белые коллеги? – Он бросил взгляд на одеревеневшее лицо собеседника. – О да, сейчас их заставили нанять несколько спиков вроде тебя, но ты же знаешь, кто остается хозяином. Да-да.

Глаза Мартинеса сузились; их взгляд еще больше потяжелел.

– Ты бы лучше попридержал язычок, нигер. Бэб пропустил его слова мимо ушей.

– Ты перенял у белых их жадность, Мартинес, и из-за нее запросто можешь увязнуть в дерьме по уши. Ты завидуешь другим легавым, у которых дела идут пошустрее, да? Увы, бэби, это не для тебя, вот в чем штука. Белым позволительно грешить, ибо за ними сила. А за тобой – ничего. Ты всего лишь грязный спик, и твое место в самом низу.

– El dinero, – яростно воскликнул Мартинес. Рука, которую он по-прежнему держал вытянутой перед собой, судорожно, точно по своей воле сжималась и разжималась. Волосы под фуражкой намокли и блестели от пота. – Ahora!

Бэб не спеша поднялся с места и покачал головой.

– Приходи, как обычно, в конце месяца, и тогда ты получишь причитающееся тебе. Я не вижу никаких оснований платить тебе больше, чем прежде.

– Посмотрим, как ты запоешь в участке.

– Да, да, да. Посмотрим, – Бэб кивнул. – Это будет действительно отличное зрелище. Легавый пуэрториканец – взяточник. – Он облизнулся, словно в предвкушении необычного лакомства. – Все повеселятся на славу. Ну а капитан, я полагаю, так и ждет чего-нибудь в этом роде, чтобы вышвырнуть тебя вон пинком под зад.

Мартинес сжал руки в кулаки. Лицо его потемнело, и он слегка покачнулся.

– Нет, детка, – грустно протянул Бэб. – Мы с тобой связаны одной веревочкой... я с одного конца, а ты – с другого. Ты хочешь, чтобы все оставалось по-прежнему, я прав?

Мартинес уже было открыл рот, собираясь ответить, но во время закусил губу и промолчал. С размаху обрушив тяжелый кулак на крышку письменного стола, он развернулся и вышел из комнаты.

Глубоко вздохнув, Бэб откинулся на спинку кресла и скрестил пальцы рук на затылке. Затем, повернувшись к Дайне, он пожал могучими плечами.

– Это не его вина. Белые обращаются с ним, как с помойным ведром. Никогда не позволяй никому вести себя так по отношению к себе, мама. – Повернувшись, он выглянул из зарешеченного окна, за которым виднелись покрытые черными пятнами копоти фасады домов на 42 стрит. – Черт побери, они отобрали последнее, что у него оставалось: его гордость.

* * *

Незадолго до полудня одна из осветительных мачт рухнула едва не убив трех человек. В результате съемки были прерваны до конца дня.

Дайна и Ясмин ушли, вняв словам взбешенного происшествием Мариона: он затратил пять часов, чтобы создать нужное освещение. «Убирайтесь отсюда, все до единого!» – заорал он, впрочем совершенно беззлобно. Он намеревался устроить инженерам-осветителям торжественную порку и хотел, чтобы при этом кто-либо присутствовал. Вся съемочная группа работала, не щадя себя, воплощая в жизнь его идеи, и он, в свою очередь, уже успел искренне привязаться к каждому из его членов.

Густой и влажный воздух на улице в этот день был особенно удушлив из-за смога, и Дайне захотелось очутиться на берегу моря. К тому же город, несмотря на свои гигантские размеры, вызывал у нее приступы клаустрофобии.

Однако небо над пляжем в Малибу было совершенно чистым, и Дайна подумала, что именно к такой погоде она и привыкла, с тех пор, как перебралась в Лос-Анджелес. Когда здесь было пасмурно, солнце вовсю светило над Беверли Хиллз и наоборот. Она припарковала свой «Мерседес» к обочине, и оставшись в одном белье девушки направились вплавь к яхте Рубенса.

– Я завидую тебе, – заметила Ясмин, вытирая волосы полотенцем. Палуба слегка покачивалась у них под ногами. – Честное слово. – Она широко раскинула руки, покрытые оливковым загаром. – Именно столько всего, да еще и Рубенса в придачу. Надеюсь, ты действительно получаешь удовольствие от этого, пока есть возможность. – Ее огромные темные глаза казались почти черными. Большие груди, полуприкрытые полоской телесного цвета, сильно выступали вперед. Глядя на нее, Дайна подумала об университетском общежитии в Карнеги-Меллон и о Люси: ореол рыжих волос, грудь совершенной формы и полную интима атмосферу в комнате, где кроме них двоих никого не было. «Прекрати!» – приказала Дайна себе и отвернулась. Ее щеки горели от смущения, которое она не в силах была объяснить или даже просто понять.

– Послушай меня, – продолжала Ясмин. – Мне следовало бы помнить, что любая слава мимолетна. – Она рассмеялась, и ее смех прозвучал звонче, чем, возможно, ей самой того хотелось.

Дайна, увлеченная собственными раздумьями, ничего не ответила и молча растирала себя полотенцем. Здесь в море ветер дул гораздо сильней, чем на берегу. Наблюдая за солнечными бликами, играющими на верхушках волн, она жалела, что не может с такой же легкостью скользить по водной глади. Вдруг ощутив на плече прикосновение теплой ладони, она вздрогнула от неожиданности. Электрическое возбуждение прошло вдоль ее позвоночника и угасло.

– Дайна, с тобой все в порядке?

Она почувствовала неуловимый аромат, исходивший от тела Ясмин, и на несколько мгновений закрыла глаза, жадно вдыхая его. Когда она обернулась, ее лицо уже вновь успело обрести спокойное выражение.

– Да, – соврала она. – Я просто пыталась разглядеть дом Криса и Мэгги.

Рука Ясмин по-прежнему лежала у нее на плече.

– Ты не должна думать об этом, – сказала Ясмин. – Нельзя копить в себе такие грустные мысли. – Она обеими руками развернула Дайну, так что та очутилась спиной к берегу. Увидев лицо Ясмин, Дайна подумала о том, что оно изысканно нежное, живое и наполнено состраданием, недоступным ни единому мужчине. – Настало время для тебя проявить свою силу. Слабость не приносит утешения. Мы должны жить. И это – самое главное.

Услышав слова Ясмин, Дайна почувствовала особенную слабость в коленях. Она испытывала подобное ощущение однажды ночью во время последней экзаменационной сессии в колледже. У нее было свидание с братом Люси – золотоволосым и мускулистым парнем по имени Джэсон. Они прилагали максимум усилий, чтобы не попадаться друг другу на глаза в течение той бурной недели, но даже предэкзаменационная нервотрепка не могла ослабить их взаимное влечение.

В тот вечер Люси собралась идти заниматься к какой-то подруге, и Джэсон завалился к Дайне. Никогда еще их встречи не бывали такими бурными, и она не чувствовала себя столь всецело поглощенной собственной страстью. Вдруг она услышала звук отворяющей двери и тихое шлепанье босых ног по полу и затем ощутила присутствие на кровати кого-то третьего.

В последствие Дайна убеждала себя, что все это лишь едва коснулось ее сознания, что она была слишком увлечена своими чувствами. Чьи-то мягкие ладони нежно ласкали ее спину, возбуждая ее все больше и больше. Потом они скользнули вниз.

Она застонала, изнемогая от наслаждения, и в тот же миг почувствовала на позвоночнике прикосновение упругих женских грудей.

Оторвав пылающие губы от жадного рта Джэсона, она обернулась и увидела прямо перед собой смеющееся, охваченное вожделением лицо Люси. Оно было так близко, что Люси понадобилось чуть наклонить голову, чтобы поцеловать подругу. Дайна вздрогнула, ощутив прикосновение скользкого, длинного языка и горячее дыхание Люси, и вместе с этой непроизвольной реакцией тела к ней вернулась способность соображать. «Господи! – испуганно подумала она. – Что я делаю?»

С тихим восклицанием она отстранилась от Люси и в следующий миг высвободилась из объятий Джэсона. Он глубоко застонал.

– Нет! – вскричала она. – Нет, нет, нет! – И спрыгнув с развороченных простыней, кинулась бежать из комнаты.

Дайну охватывало чувство стыда всякий раз, когда она вспоминала об этом случае. Не столько из-за того, что это произошло, только из-за мысли о том, что она знала с самого начала, кто забрался в ее постель в ту ночь – знала и хотела, чтобы это было именно так.

Рассердившись на себя, она резко вырвалась из рук Ясмин.

– Правильно! – воскликнула та, ошибочно истолковывая движение Дайны. – Злость намного лучше слез.

– Я уже перестала лить их по кому бы то ни было, – голос Дайны прозвучал странно и неприятно для нее самой.

Ясмин приблизилась к ней и встала рядом. Взгляды их обеих были устремлены в океанскую пучину.

– Да и вообще, что нам оплакивать? Тебе или мне. – Ясмин натянула висевшее у нее на шее полотенце. – Все осталось в прошлом... Все это гнилое дерьмо. И прошлое забыто. – Она вздохнула. – Его вспоминают только у Стены.

Дайна, повернув голову, вопросительно посмотрела на нее.

– Я говорю, – пояснила Ясмин, – о Стене плача. Да-да, не удивляйся. Ведь я наполовину израильтянка... сефарди, точнее говоря. Вот почему у меня такая темная кожа, хотя моя мать француженка, светловолосая и светлокожая. В Иерусалиме, у Стены историю еврейского народа помнят и чтут. – Она положила локти на полированные деревянные перила. Увидев ее свисающие, точно виноградные грозди, груди и плотно облегающие изящные ягодицы трусики. Дайна почувствовала легкое головокружение.

– Я рано узнала, – продолжала Ясмин, – что я хочу, и научилась добиваться своего... всеми правдами и неправдами. Мы, израильтяне, очень упорный народ.

– Тогда, с чего бы тебе испытывать угрызения совести из-за Джорджа? – резко поинтересовалась Дайна. – Ты получали то, чего добивалась. – Говоря это, она сознавала, что злится на саму себя.

Если Ясмин и чувствовала себя задетой, то предпочла не показывать этого.

– В конце концов, я всего лишь человек. – Она улыбнулась. – Мой отец – очень гуманный человек. Он говорил, что стал таким на войне, будучи вынужденным убивать врагов.

– Как по-твоему он стал бы делать это опять? – спросила Дайна. – Я имею в виду убивать.

– Да, – не раздумывая, ответила Ясмин. – Потому что это потребуется для защиты нашей родины. К тому же на поле сражения нет места для гуманности, ибо речь идет о выживании.

Дайна вспомнила Жана-Карлоса и его рассказ о побеге из Марро Кастл. "Мне пришлось задушить охранника, – сказал он без малейшего намека на бахвальство. – Наступил момент, когда передо мной открылась возможность. Всего лишь доля секунды, заметь. У меня не было времени на философские размышления. И вот что я открыл для себя в тот момент: организм человека обладает волей к выживанию. Эта воля сильнее всего остального. Я не говорю о долге или героизме – все это совершенно иные понятия. Я имею в виду состояние за миг до смерти. Твоей, не чьей-то чужой. Организм обладает волей, которая высвобождает все имеющиеся в его распоряжении ресурсы.

«Меня жестоко избивали, и если бы я позволил этому продолжаться, то наверняка умер бы в тот же день. Отказаться от предоставившейся возможности было бы чистым безумием. Это не имело отношения к гуманности. Ни малейшего. Я передал контроль над своим телом животному инстинкту. И он выполнил свою задачу. Ты, Дайна, должна научиться тому же самому. Ты должна не бояться этой части твоего существа».

«Я не знаю, способна ли я на это», – возразила она, вспоминая свою беспомощность много лет назад.

«Посмотрим, – сказал Жан-Карлос, почесывая нос указательным пальцем, на котором виднелись следы шрамов. – Посмотрим».

– Ясмин...

Та обернулась и длинные, иссиня-черные волосы, раздуваемые ветром, задели щеку Дайны.

– Да?

Дайна была на грани того, чтобы спросить ее о том же, о чем когда-то (теперь она не сомневалась в этом) хотела спросить Люси. Однако сейчас, как и тогда, она не могла решиться. Прежний страх приклеил ее язык к небу. Она никак не могла принять эту часть себя; слишком могущественные силы, таившиеся там, только и ждали возможности вырваться на свободу. "Что со мной станет, во что я превращусь, – думала Дайна, – если я спрошу Ясмин: «Ляжешь ли ты со мной в постель?»

Вместо этого она, вытерев лоб кончиком полотенца, поинтересовалась:

– Как насчет ленча? В каюте найдется холодная закуска.

Однако внизу Дайна почувствовала себя еще более неуютно из-за тесноты помещения. Ей с трудом удавалось не смотреть на гибкое тело Ясмин, красивый изгиб ее смуглых плеч, чуть округлый живот и великолепные бедра, казалось излучавшие тепло.

– Я хочу рассказать тебе о странном случае, – сказала Дайна, стараясь отвлечься от мыслей о сексе. – Ты помнишь день, когда Крис приехал за мной на съемочную площадку?

Ясмин, намазывая горчицу на толстый кусок пшеничного хлеба, коротко кивнула. Она положила сверху салат и ломтики помидора.

– Так вот. Во время ленча к нам подошел какой-то тип, которого Крис когда-то знал. Я думала, что это будет счастливая встреча старых приятелей, но получилось все наоборот.

Наклонившись, Ясмин открыла холодильник и, достав оттуда две банки пива, поставила одну из них перед Дайной. Жуя сэндвич, она поинтересовалась:

– Ну и что?

– То, что случившееся сбило меня с толку. Тот парень вел себя нагло и агрессивно, однако мне показалось, что Крис с самого начала не хотел иметь с ним дела.

Ясмин откупорила пиво.

– Возможно, тот ему никогда не нравился.

– Нет, дело совсем не в этом, и кажется теперь я начинаю понимать, в чем. Знакомые из твоего прошлого напоминают тебе о том, кем ты был, и это как бы принимаем значение того, кем ты стал. Люди подобны якорям: ты прибегаешь к их помощи в трудную минуту, но потом они опять начинают тянуть тебя вниз.