Ржаной хлеб с медом

Текст добавлен: 20 марта 2017, 10:30

Текст книги "Ржаной хлеб с медом"

Автор книги: Эрик Ханберг

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

– У меня в комнатах, правда, развал. Стыдно людей пригласить. Летом я закусываю прямо тут, на скотской кухне. В ней теперь просторно, как в ресторане. Много ли Толе, поросенку и паре курочек требуется корма?

Гости расселись вокруг старого дубового стола, где в беспорядке валялись счета и наряды на огурцы, накинулись на колбасу, потрескавшиеся хлебы и миску с нарезанными в сметану огурцами. Ломали изрезанные щелями куски, уплетали за обе щеки и не могли нахвалиться:

– Где ты возьмешь в магазине такие деликатесы? А колбаса-то какая! С ума сойти.

Огуречный мужик добродушно ворчал:

– Наворачивайте на здоровье. Раз нравится, нечего тушеваться.

Содержимое стола стремительно убывало. Андрей поставил тяжелые граненые стаканы, дозу, которую до войны в городе называли извозчичьей чаркой.

После третьего захода Огуречный мужик встал и запел во всю могучую глотку «Над страной новый свет разливается…». Гости застыли с непрожеванными кусками колбасы во рту.

Когда был исчерпан репертуар идейно выдержанных опер и оперетт, Андрей выдал несколько песен позабористей. Гости попробовали было подтянуть, но Огуречный мужик умолк, и мелодия оборвалась. Его не устраивало пение толпы, так он именовал подпевал, она сводила на нет исключительность сольного исполнения.

Громоподобный голос и самобытность хозяина сразили гостей наповал. На обратном пути разговоры то и дело возвращались к Огуречному мужику.

Председатель усек: Андрей Куга – капитал, который необходимо пустить в оборот.

Колхоз «Варпа» держался в числе хозяйств, которые в статистических сводках занимают место среди первой пятерки. В «Варпу» часто приезжали знакомиться с «поисками нового». А иногда и просто так. Чтобы потом написать в отчете – осваивали передовой опыт у соседей. Перед обратной дорогой гостей следовало усадить в машины в хорошем настроении. Это был неписаный закон. Но где взять чудеса, чтобы всякий раз поражать? Председатель и специалисты не в состоянии очаровывать каждого. Тут-то Огуречный мужик и оказался незаменимым. Особенно в тех случаях, когда приезжали горожане. Впрочем, хватало благодати и сельским жителям. Маршрут разрабатывали с таким расчетом, чтобы с каждым новым объектом сила впечатления возрастала. Поселок, комплекс дойных коров, теплицы. Посредине небольшие зигзаги в ту или иную сторону, в зависимости от пожелания гостей. И в конце предложение:

– Заедем напоследок к Огуречному мужику, посмотрите искусственно орошаемые площади. Только это километрах в десяти.

Кто-нибудь из гостей скромно напоминал:

– Мы уже побывали в теплицах. Как незаметно пробежало время!

Дальнейшее сопротивление упреждала фраза:

– На окраине, может, удастся чего-нибудь перекусить.

Андрей Куга, само собой, изображал удивление:

– Уж сегодня я никак не ожидал гостей. Хотя мне все едино, когда б ни приезжали. Огурцы растут и днем и ночью. – И сразу переходил к делу: – Гости, чай, проголодались. У меня, правда, дома нет ничего. Но если не побрезгуете деревенской колбасой и горбушкой хлеба…

Далее следовали извинения за кухню и потрескавшийся каравай. Речь Андрея разматывалась, точно магнитофонная лента. Меню не менялось: хлеб, масло, колбаса, огурцы. Ради разнообразия колбасу подавали в трех видах: жареную, ошпаренную кипятком, копченую. Стол выглядел богаче. Застичь врасплох Огуречного мужика было невозможно. В клетушке под потолком на толстой проволоке висела оглобля. На ней – круги колбасы. Со временем приладили и вторую оглоблю – для копченого сала. С ним вообще никаких хлопот, бросил на сковороду – раз, и готово, а хочешь, так ешь. Тут же хранилось несколько баллонов с березовым соком, две-три бутылки водки и дюжина пива. Пиво расходилось медленней, так как водку обычно запивали искристым соком, в котором плавали веточки черной смородины и кусок апельсиновой корки.

Своим собственным подсвинком Андрей не прокормил бы всю ораву гостей. Это понимал любой и каждый, бухгалтер – тем более. Мясо Куга мог выбирать когда и какое хотел. Бухгалтер относился к этому с пониманием. Так было дешевле и удобней, чем устраивать по всем правилам обед и ужин. Ни тебе скатертей, ни посуды, ни обслуги за столом. И вся сутолока подальше от глаз. Задерживались ли гости у Огуречного мужика на час или на полдня, это было исключительно его частное дело. Пусть себе поет и потчует. Куда бобылю одному девать весь свой заработок, который он получает за огурцы?

Говорят, мастером не рождаются. Опыт совершенствовал и Огуречного мужика, и остальных. Со временем случайность была возведена в систему. Однажды председатель с агрономом нагрянули, когда Андрей выносил из баньки копчености.

– Решил заодно попариться. Не желаете ли за компанию? Колбасой все поры пропитались.

Мужики поддали пару, выскочили в предбанник, глотнули по чарочке. Агроном и председатель после тесноты ванных комнат воспрянули.

Кожу щекотал жар печных камней, нос – колбасный дух. И надо же было случиться! То ли на глинобитный пол накапал жир, то ли председатель малость перебрал, но он так неудачно поскользнулся, что щиколотка стала набухать, как говорится, прямо на глазах. Огуречный мужик нарвал подорожника, намочил полотенце холодной водой, обвязал растянутый сустав и помог начальству забраться в машину.

Недели две председатель ходил с палочкой, но на Андрея зла не таил. Заехал к нему – сама любезность.

– В следующую пятницу к нам пожалуют уважаемые гости. Не могли бы мы согласовать этот визит с копчением?

– Так оглобля-то полна.

– Но если их тоже в баньку запустить, как в тот раз…

– Идет! Сало только кончается. Может, накоптить?

– Лишь бы мясом пахло.

Банька удалась на славу. Четверо горожан рассыпались в благодарностях.

С тех пор само собой повелось, что в те дни, когда ждали очень важных гостей, из баньки поднимался дым. Речь Огуречного мужика пополнилась новыми терминами: колбасный день, ветчинный день. Гостеприимство расчленилось на три ступени. Копчение колбасы означало высшую степень благоволения. Ветчину готовили для жданных и дорогих гостей. Просто деревенскими дарами без банного комфорта угощали рядовые делегации.

Везде принялись строить финские бани, в «Варпе» медлили. Когда же и здесь наконец решились, на строительство подобных заведений стали поглядывать косо. Воздвигнуть тайком не хватало смелости, и в конце концов колхоз остался с носом. Дружеским сходкам недоставало жара в финальной части. Домишко Андрея Куги восполнил этот пробел. Знающие толк в разновидностях финских бань влезали в обычную латышскую мыльню как в чудо архитектуры. Тут, верно, не было такого простора и удобств, зато все дышало седой древностью. Настала эпоха возрождения народной песни, бревенчатый сруб весьма в нее вписывался. Перед баней соорудили широкую веранду, со старой мельницы привезли большой жернов. За таким столом кто не захочет посидеть?

На колбасные дни приглашали еще и Рейниса Раюма. Человек с гармонью ныне ценился наравне с антикварной вещью и запросто побивал любой ансамбль бигбита. Огуречный мужик за такое навязанное против воли приложение крепко осерчал. Не нужны ему были подпевала и аккомпаниаторы. Рейнис это знал и вел свою роль скромно. Обозначал начальный аккорд и лишь иногда подавал звук в середине. Импровизировали и тот и другой. Создавалось впечатление, что Раюм виртуозно владеет инструментом, а Куга легко играет голосом. Когда в Заливе гостили представители изящных искусств, похвала воздавалась вперемешку с такими комплиментами, которые в деревне услышишь не часто:

– Необразованные крестьяне, а какая внутренняя интеллигентность!

– Какая витальная мощь!

– И душевная ширь!

Вовсю развернуться гармонь могла, лишь когда Андрей замолкал. Старинные шлягеры и вальсы мигом поднимали с жернова. Огуречный мужик первым кидался в пляс. В колбасные и ветчинные дни он сменял свою каждодневную робу на сшитый в городе костюм. Галстук Андрей умел завязывать с таким шиком, как никто в колхозе. Перед большими праздниками соседи шли к нему гуськом с шейным украшением в кармане. Узлы Огуречного мужика не развязывались и держались как пришитые.

Слава о латышской баньке разнеслась далеко вокруг. Кто раз насладился омовением в Заливе, считал своим долгом наведаться еще. Часто как бы мимоездом. Огуречный мужик принимал радушно. Звал на «скотскую кухню», иногда, если гости жаловались, что запылились, растапливал даже мыльню.

Андрей никогда не опохмелялся. Это воздержание и отделяло его от стопроцентного алкоголизма. Могучая плоть к такому обращению привыкла. Лишь в тех случаях, когда ночные бдения затягивались, наутро голову сжимало словно обручем. Тогда Куга уже с рассветом плескался в Большом омуте Нельтюпите. Зимой таких возможностей не было. Оставалось натирать лицо снегом и выпивать кружку молока. Андрей где-то слышал, что в тех цехах, где приходится иметь дело с ядами, рабочим дают даром молоко. А о том, что водка тоже яд, «Здоровье» публиковало статью за статьей.

После летней банной гонки зима казалась пустой и бездеятельной. Огуречный мужик решил поднять на кладбище прогнившую звонницу. Колокол уже год как покоился на «скотской кухне». Мог бы остаться и на кладбище, но Андрей опасался, как бы его оттуда не сперли. Мало ли бродит коллекционеров, падких до предметов старины. Сам смотрел киножурнал, где показывали уставленную колоколами комнату какого-то лиепайского фотографа. Что до Куги, то колокол мог бы стоять на кухне до скончания века. Люди привыкли обходиться без него. Но надоели настойчивые расспросы гостей. Поди объясни каждому, что сельсовет считает колокол религиозным атрибутом и средств для колокольни не отпускает. Правление колхоза, в свою очередь, рассуждало, что о кладбище заботиться должна советская власть. Огуречный мужик, может, и стерпел бы назойливое любопытство. Если б не одна рижская гостья. Пока сидела за обедом, успела изгваздать всю поверхность окурками. Проушина в колоколе оказалась набита колбасными шкурками. Андрей не верил ни в бога, ни в черта, но колокол почитал за святыню. Когда гостья убралась восвояси, Огуречный мужик драил «скотскую кухню» и ругался:

– Как в клубе, так соловьем разливается: «Розами я дом убрала», а тут что? Сусала этакая.

Вот и надумал Андрей решить зашедшую в тупик колокольную проблему сам.

В роли хозяина огуречной плантации Куга чувствовал себя даже лучше, чем на посту бригадира. Меньше забот – одно поле и поливальная установка. Старухи шли работать охотно, платили недурно. Урожаи были богатые. Андрея хвалили, не жалели добрых слов и для соседей. Огуречный мужик снова почувствовал себя на коне. Похвастать голосищем, выслушивать комплименты, сочинять вместе с председателем программу послеобеденных потех, – что могло быть увлекательней?

Андрей удостоился медали «За доблестный труд» и значка победителя соцсоревнования.

Огурцы наливались соками, соревнование цвело.

* * *

Когда уж совсем делать больше нечего, пора и честь знать, прощайте, дорогие хозяева. Только нет Рейниса. И Вайдава нет. Когда гости начинают оглядываться, Дзидра поясняет:

– Сказал, что пойдет лошадь перевязать.

Пролазе только этого и надо:

– Ишь ты, уже в первую ночь один шляется.

Огуречный мужик – человек действия:

– Ладно, пойду брать след.

Жанис Пильпук после истории с бородой произносит первое слово:

– Одной глоткой меньше. То-то и оно-то.

Раз уж такой тихоня предлагает…

Время идет. Огуречного мужика все нет. И тут он появляется в дверях сарая. Мы сразу понимаем, сейчас Андрей не запоет.

– Слышу, собака скулит. Иду, гляжу – лежит. Не успел коня перевязать. Вайдав бежит навстречу, хвостом машет, но скулит.

Занимается утро. Нельзя покойника оставлять на лугу. Мужики достают носилки. Те самые, которыми столько камней, гравия и глины перетаскано. Они коротки для человека. Но Отшельник уже раздобыл доски, чтоб положить поперек. Все молчат. Да и не знает никто, что в таких случаях следовало бы сказать. Первый не выдерживает Пролаза:

– Рейнис всегда говорил, что нельзя надсаживать сердце. От загону и лошадь падает.

Мне кажется, он хочет заглянуть Ольге в глаза.

Рейнис тяжел. Покойники всегда кажутся тяжелыми. У опушки леса останавливаемся. Ночь проведена не за стаканом молока.

У Пильпука в руках скрипка. У Прициса под мышкой труба. Порядочный мастер не бросает инструмент даже в минуту волнения.

Тишина невыносима. Пильпук и Прицис, как сговорившись, начинают играть.

Потом мы снова идем. И звучит скрипка, и звучит труба. И скулит Вайдав.

И еще раз нам нужно отдохнуть. Музыке тоже. И мужики должны что-то сказать, потому как женщины в такие мгновения только и знают что рыдать, слова разумного из них не выжмешь.

Андрей Куга начинает издалека:

– Это огуречное поле, которое мы не успели прополоть до Иванова дня, можно было бы закончить в два дня. Теперь не выйдет, надо поминки править. Ладно уж.

Пильпук разговорился – не узнать:

– Да, летом долго держать нельзя. То-то и оно-то.