Текст книги "Фантастический триллер"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

Соавторы: Роберт Уэйд,Дуглас Уорнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Глава шестнадцатая

Шлепнувшись на стул, я уменьшил давление на ноги, но не на свои куриные мозги. Я не понимал, почему эта информация вызвала в нем такую перемену, и меня это совсем не трогало. Любой был бы по горло занят, если бы на нем висели три миллиона человеческих жизней. К тому же информация, хоть и интригующая, казалось, не имела отношения к основной проблеме.

– Черт возьми, какое значение для лондонца, погребенного под руинами собственного дома, будет иметь то, что своей гибелью он обязан деятельности человека, а не бога? – раздраженно спросил я.

– Никакого, – ответил Уайт тем же безжизненным голосом. – Но знание этого не может не повлиять на ваш подход к властям.

– Не вижу, каким образом, – возразил я. – К тому же я не понимаю, как в это дело влез человек.

– Я все здесь написал в форме реферата, – апатично сказал Уайт. – Эти землетрясения являются цепной реакцией, вызванной результатами подземных испытаний атомных бомб. Вот что происходит вкратце: в результате как самих взрывов, так и радиоактивности, что в деталях описывает Колстон и чем я не буду вас утруждать, потому что вы из этого ни единого слова не поймете, происходит размягчение земли, аналогичное разложению трупа. Когда процесс достигает определенной стадии, а также когда наличествуют особые условия, эта размягченная земля проваливается под весом верхних слоев, вызывая, таким образом, конвульсивное сотрясение, похожее на землетрясение.

– И это может происходить за многие тысячи километров от места самих взрывов?

– В этом-то все и дело. Из теории неясно, как и почему это происходит – в этой и других областях открытия еще придется провести массу исследований, – но я полагаю, что разрушительная сила, как обычно в таких случаях, избирает путь наименьшего сопротивления. Таким образом, одна область может пострадать, а другую это минует.

– Не знаю, почему я так удивлен, – грустно продолжал он, – и, прямо скажем, шокирован. Для узкой группы физиков, работавшей над этими проблемами, это не явится полной неожиданностью. Естественно, в печати мало что появлялось, но несколько неприсоединившихся стран провели недавно конференцию, обсудившую последствия ядерного оружия. Как выяснилось, в Соединенных Штатах наблюдалось загадочное явление, которое, если проследить его истоки, уходит корнями в последствия ядерных взрывов. Зная это и другое, о чем я не могу говорить, я не мог считать себя неподготовленным. И все же я шокирован и взволнован, по-видимому, сверх ваших ожиданий.

Я молчал.

– Я думаю, мистер Кэртис, это связано с тем, что у меня есть совесть. Меня уже давно мучили проблемы, связанные с «производством» ученых знаний на благо человечества. Особенно мое беспокойство возросло в последние годы. Младенцы-уроды; отравленные растения, животные и люди; фабрики, производящие все новые и новые виды химического и биологического оружия – все это тяжелым грузом давило на меня. Должен ли ученый воздерживаться от новых открытий? Должен ли он принять на себя большую политическую ответственность? И если да, то как? Поле действий обширно и небезопасно. Оно затрагивает щекотливые стороны национальных, международных и коммерческих интересов. А ученые совершенно непривычны к кабинетным интригам. Мы имеем дело с истиной, а не с увертками. – Он покачал головой. – А теперь – это. Теперь мы уже больше не можем доверять земле, по которой ходим. Источником страха и беспокойства становится неделя жары. Единственный луч света на эту темную картину бросает открытие Колстона. Он, по крайней мере, дал нам ключ к проблеме.

Судя по голосу, эта идея его воодушевила.

– Это был великий человек, мистер Кэртис. Явление, описанное им, замечали и другие ученые. Но потребовался человек его таланта, чтобы связать причину и следствие, и человек его силы воли и упорства, чтобы за свой счет работать в течение десяти лет и доказать свою правоту. Мы не можем вернуть его к жизни, мистер Кэртис, но мы можем и должны воздать ему должное. Его надо похоронить в Вестминстерском аббатстве.

– Боюсь, что его могила будет находиться не в столь освященном месте, – сухо заметил я. – Позвольте, я возьму реферат?

Он сложил листки бумаги.

– Не могли бы вы проставить свои инициалы на всех страницах и расписаться на последней? – попросил я, глядя в сторону.

Он без колебаний выполнил мою просьбу.

– Будьте добры, напишите над самой первой строкой: «Я, нижеподписавшийся», ваше имя и титулы, «составил этот реферат теории Колстона по собственноручным записям Колстона».

Понимая причины этой просьбы, он ее тут же выполнил.

– Благодарю вас, – искренне сказал я. – Я более чем благодарен вам, как будет благодарен каждый лондонец, оставшийся в живых после сегодняшнего вечера; потому что не будь вас, он бы погиб.

Уайт неопределенно махнул рукой.

– Вы не подождете меня в кабинете? – добавил я. – Я вас должен попросить еще кое о чем.

Он кивнул и вышел, опечаленный, встревоженный и съежившийся. По моим часам оставалось три часа и сорок пять минут.

Я замер на месте. Вдруг до меня дошел смысл, точнее, политическое значение сказанного Уайтом. Я сидел, словно парализованный. Во мне более не было уверенности в том, что я имею право или обязан что-то делать для спасения Лондона. В разверзшейся пропасти я пытался найти точку опоры. Я смотрел в глаза обнажившемуся передо мной страшному будущему, которое я собирался создать, и безжалостному настоящему, которое было не лучше. И – помоги мне Боже правый – не знал, что выбрать.

Хотя Рэйнхэм и думает наоборот, я не наивен в политике. Я слишком хорошо знаю грязную механику власти, чтобы меня было легко шокировать. Метя не приводят в смятение такие книги, как «Шпион, пришедший с холода», рассказывающие о лояльных гражданах, принесенных в жертву на алтарь политических интриг. Меня не трогают романы типа «Адвокат дьявола», показывающие структуру римской католической церкви. Метя печалят, но не ужасают сцены, описанные в «Жестком море», где капитан английского эсминца топит глубинными бомбами своих соотечественников, пытаясь уничтожить подводную лодку. Такие вещи мне не нравятся, я хочу изменить общества, которые их допускают. У меня есть моральное право выступать за такие перемены вместе со всеми, кто хочет жить в лучшем мире. И у меня есть право противодействовать тем, кто, в силу своей близорукости, стоит у нас на пути. Но одно дело выступать, другое – действовать. Завтрашний день еще не родился; со всех сторон нас обволакивает сегодняшний день со всеми его мерзостями. Я хотел бы видеть, как звериный национализм уступает место международной гармонии, но это не давало мне права предавать мою страну в руки врага. А в этом-то и заключалась суть дела. Все дело Колстона с самого начала пронизывал вопрос о национальной безопасности, а я его игнорировал.

Впервые за этот деть (и за все остальные) я попробовал поставить себя на место Рэйнхэма. Я даже спросил себя: не зря ли я его осуждал? А если он все же государственный деятель? Не был ли он вынужден сделать страшный выбор и принести меньшинство в жертву интересам большинства? Не сказал ли он себе: «Три миллиона англичан могли жить»? Никого нельзя заставлять делать такой выбор, но он только масштабом отличается от тысяч аналогичных решений, принимаемых на войне почти автоматически.

Не ошибаюсь ли я? – спросил я себя. – Допустил бы я, находясь на месте Рэйнхэма, чтобы потрясенный и ужасающий мир узнал, что наши испытания по частям подрывают нашу планету? Не стал бы я тайно, в строжайшей секретности пытаться добиться прекращения подземных испытаний? Не послужило ли открытие Колстона толчком к новому раунду переговоров, проходящих в Женеве и посвященных запрещению испытаний? Если даже я смогу принудить Рэйнхэма действовать, не добьюсь ли я лишь разглашения жизненно важных секретов и распространения по всему миру паники?

Теперь я полагаю, что я был немного не в себе; открытие Уайта надломило меня еще тогда, когда я не придавал ему значения на фоне надвигающейся гибели Лондона. Но вдруг – к счастью, вовремя – паранойя прошла. Я вновь мог ясно рассуждать, и видел, что подобный выбор не стоял перед Рэйнхэмом. А если и стоял, и он действовал, исходя из него, то он еще больший дурак, чем я его считал. На меня отрезвляюще подействовали мои же собственные слова, сказанные ранее: «Предупредить людей можно было, не подрывая национальную безопасность. Рэйнхэм этого не сделал, и по этой причине я его никогда не прощу».

Воспрянув духом, я поднялся и побежал в кабинет. Через десять минут Холт вез нас к резиденции Рэйнхэма. Я отдавал последние распоряжения и готовился к новой схватке. События быстро приближались к развязке.

Глава семнадцатая

– К Рэйнхэму, и как можно быстрее, Джон. Но, ради бога, не попади в лапы регулировщика и ни в кого не врежься.

Мы влились в толчею городского движения и направились на запад. В битком набитой машине прямо за Джоном сидели Уолли Марш, Маргарет, а я был зажат между Уайтом и профессором Ятсом, оказавшимся почти таким же высоким и худым мужчиной, как и я, с крючковатым носом, придававшим ему вид рассерженной птицы.

– Извините меня, если я покажусь бесцеремонным, – обратился я к нему, – но меня поджимает время.

У меня на коленях в папке лежало все досье Колстона: письмо Уотчетта, теория Колстона, перевод Уайта, повествование Холта об Арминстере и два экземпляра документа, отпечатанного Валери для меня. Я раскрыл папку и вынул из нее реферат Уайта и признание Уотчетта.

– Прочтите, пожалуйста, эти бумаги, как можно быстрее. Не утруждайте себя комментариями – я их уже слышал.

Было видно, что Ятса коробил мой тон, но он ничего не сказал и начал читать. За время чтения он издал один странный возглас, но в остальном выполнил мою просьбу.

Теперь Маргарет.

– Мэтти, я вьшужден использовать тебя, чтобы попасть к Рэйнхэму. Проведи меня к нему, как ты это сделала утром, но потом оставь нас наедине. Это должно остаться между нами.

– Хорошо.

– Нам не должны помешать. Я смогу запереть дверь?

– Ключ обычно в замке.

– Прекрасно Следующим был Холт.

– Джои, от тебя требуется обзвонить вечерние газеты, информационные агентства, Би-Би-Си и телевидение из квартиры Маргарет. Скажи им, что говоришь по поручению сэра Гая. Попроси их прислать своих людей прямо туда в… – Я немного подумал. – Скажем, тут же. Если он заупрямится, им, может, придется подождать, но они к этому привыкли. Скажешь им, что Рэйнхэм сделает важное заявление.

– Они на это клюнут? – с сомнением спросила Маргарет.

– Они подумают, что это связано с вопросом о премьер-министре. Не исключено, что некоторые из них уже там. Попроси ребят с телевидения прислать съемочную группу и быть готовыми прервать свои программы для чрезвычайного сообщения. Да! Когда будешь звонить в газеты, будь пай-мальчиком и позвони в «Телеграм». Не хотел бы я лишиться собственной сенсации!

– Я попрошу прислать фотографа. А уж напишу об этом сам, – заявил Холт.

Я повернулся к закончившему чтение профессору Ятсу, который подравнивал дрожащими пальцами листы бумаги.

– Из всех презренных… – начал было он и запнулся, не в силах выбрать подходящие из эпитетов, вертевшихся у него на языке.

– Если вас обуревают такие чувства, то вы, наверное, с чистой совестью подпишете это.

Он прочел подготовленное мною заявление, из которого следовало, что профессор Ятс ознакомился с полным текстом теории Колстона и удостоверил ее научную обоснованность.

– Тут неверно только одно, мистер Кэртис, – заметил Яте. – Эти формулировки не отражают моих чувств. Но я с удовольствием подпишусь.

Подписались также Уолли и Маргарет в качестве свидетелей. Я положил документ обратно в папку. Мы подъезжали к дому. Я сказал: – Выслушайте меня внимательно, пожалуйста. Я хочу, чтобы вы ясно понимали, что я собираюсь делать, или хотя бы попытаться сделать. А также, что вы должны согласиться сделать.

Машина замедлила ход и свернула на боковую улицу.

– Я собираюсь вступить в соглашение с сэром Гаем. Простая сделка: жизни трех миллионов лондонцев в обмен на полное молчание об этих событиях. А это значит абсолютное молчание. Я должен иметь возможность уверить его, что ему не следует опасаться ответного удара по окончании кризиса. Мы, шестеро, и Уотчетт, который будет молчать, – единственные, кто знает всю историю. Я должен абсолютно положиться на ваше благоразумие. Вы ничего не знаете. Какую бы историю ни рассказал общественности Рэйнхэм, вы ее одобрите. Когда он будет принимать панегирики благодарных масс, вы будете хлопать в ладоши вдвое громче остальных.

Они, конечно, согласились, хотя Ятс и сказал:

– При условии, что теория Колстона будет опубликована, а его репутация будет восстановлена.

– Я не могу ставить условия, – ответил я, – но думаю, что Колстону воздадут должное.

– Тогда я, естественно, согласен.

Машина замедлила ход. Уолли, Уайта и Ятса я попросил позаботиться о собственной безопасности. Ученые хотели остаться, считая, что их личное содействие может помочь, но я знал, что оно только помешает. У меня были их подписанные свидетельства, и этого было достаточно.

Через девяносто секунд мы с Маргарет прошли на половину Рэйнхэма. Лондону оставалось жить три часа и десять минут.

Мы были вынуждены тут же изменить сценарий, потому что ключ торчал снаружи.

– Чуть не забыла! – воскликнула Маргарет. – Он с трудом вынимается. Это может вызвать шум. Я войду внутрь, закрою дверь и заговорю его. Когда будешь готов, войдешь.

– А если появится охранник?

– Ты ждешь встречи с ним, а я подготавливаю вашу беседу.

Я кивнул, и Маргарет открыла дверь и вошла. Послышался приглушенный голос Рэйнхэма. Мне не удалось различить слов, но говорил он радостным тоном. Наклонившись над замком, я осторожно потянул ключ. Он не шевельнулся. Меня прошибло холодным потом. Невесело было бы, если бы в этот момент вошел дворецкий и увидел редактора «Телеграм», с глупым видом возившегося с ключом от кабинета Рэйнхэма. Но ничего не произошло, и мне все-таки удалось вытащить ключ. Я взялся за дверную ручку и приоткрыл дверь.

– Итак, моя дорогая, – послышался голос Рэйнхэма, – дело идет к тому, что если не произойдет ничего непредвиденного, выбор падет на меня. Как тебе нравится быть хозяйкой в Номере 10, то есть в резиденции премьер-министра?

– Сожалею, сэр Гай, – сказала Маргарет немного нервным голосом, – но я выхожу замуж за Иэна Кэртиса.

Неплохой знак для моего появления.

– Спасибо, Мэгги, – сказал я, распахивая дверь. Она повернулась и улыбнулась.

– Удачи! – прошептала она, выходя. Я запер дверь.

Моя наглость застала его врасплох, но когда я повернулся к нему, он уже пришел в себя. Его рука лежала на телефоне, а лицо побледнело от ярости.

– Вы уже во второй раз врываетесь в мой кабинет. Я этого не потерплю. Меня сдерживает только мое отношение к Маргарет, но я предупреждаю вас, Кэртис, мое терпение на исходе. Выметайтесь отсюда – или я звоню в полицию.

– Я здесь для деловой беседы, – проигнорировал я угрозу.

– Мне нечего с вами обсуждать. Нечего.

– Это хорошая сделка, Рэйнхэм, – прервал я его. – Мое молчание о деле Колстона в обмен на ваше содействие в эвакуации находящихся в опасности районов Лондона.

– Это ваш последний шанс, Кэртис! – тем же тоном ответил он. – Вы уходите?

Я был потрясен. Не станет же проклятый дурак рисковать разоблачением? Даже в эту секунду я считал его больше мерзавцем, чем дураком.

– У меня есть доказательства, – продолжал я. – Копия полного текста теории Колстона. Уотчетт сознался и выдал вас. Профессор Ятс подписался под тем, что теория Колстона научно обоснована, и это не та теория, которую Уотчетт представил на конференции. Все это завязано в тесный узел. Я предлагаю вам их все в неопубликованном виде и гарантирую молчание немногих людей, знающих всю историю.

Он поднял трубку. Несмотря на потрясение, меня хватило на то, чтобы вырвать у него трубку и положить на соседний столик, до которого он не мог дотянуться. При этом у меня выпала папка, и бумаги вывалились на стол. Но Рэйнхэм даже не смотрел на них. Он глядел только на меня.

– Вы слишком далеко зашли, Кэртис, – наконец обрел он дар речи. – Вы заплатите за это.

– Проклятый дурак! – воскликнул я. – Почему вы меня не слушаете? Я предлагаю вам место премьер-министра!

– Переживу как-нибудь без вашего подарка, – холодно заметил Рэйнхэм.

Он смерил расстояние между нами, как бы прикидывая шансы на побег.

– Вы уничтожили репутацию Колстона! Вы позволили погибнуть девяноста пяти тысячам человек в Арминстере.

– Все так. – За закрытыми дверями и без телефона он был вынужден поддерживать беседу. – У Колстона не было репутации, которую я мог бы разрушить. Я не санкционировал гибель людей в Арминстере, потому что было невозможно предсказать непредсказуемое.

Это было потрясающе.

– Но, ради бога, вы же знаете, что теория Колстона справедлива. Вы ведь читали ее перед тем, как зарезать!

– Не читал. У меня хватает других забот, важнее всякой чуши.

– Чуши? Это не чушь! У меня здесь…

– Это бред, вздор. Всем известно, что землетрясения непредсказуемы. Тем более, в Англии не бывает землетрясений.

– Тогда чем же был Арминстер? – возмутился я. – Или кто-то слишком сильно чихнул и подорвал его?

– Причуда природы, – спокойно парировал Рэйнхэм. – Насколько мне известно, сейсмологи все еще ищут причины.

– Колстон предупреждал о катастрофе заранее.

– Кроме того, Англия расположена вдалеке от пояса землетрясений.

– Но не от землетрясений такого рода, черт побери!

– А, вы об этом слышали? Видите ли, Кэртис, даже если бы Колстон был прав, его бы, наверное, стоило заставить молчать. Не думаю, что было бы целесообразно сообщить миру, что мы не можем больше доверять земле, по которой мы ходим. По счастью, он ошибался, и такой вопрос не встал.

– Но, послушайте, Колстон был-таки прав. У меня есть доказательства. Они лежат у вас под носом. Посмотрите их!

Пока я, второй раз за день, пытался воззвать к его здравому смыслу, он возился с сигарой, явно нервничая.

– Я убежден, что Колстон ошибался.

– Убежден! Как вы можете быть убеждены, когда вы не читали его? Прочтите же сейчас!

– Нет, не хочу! Все это абсурдно. Абсурдно и политически опасно. Я приказал Уотчетту изъять не подлежащие разглашению материалы. Это было все, что я мог сделать. Колстон был вне моей юрисдикции.

– Вы не компетентны судить об обоснованности теории. Вы ведь не ученый. Вы не показали ее ни одному специалисту.

– Зачем? Ее заслушала целая сейсмологическая конференция и сочла чепуховой.

У меня волосы встали дыбом.

– Но это вы превратили ее в чепуху!

– Нет, нет! Она была нонсенсом с самого начала.

– Вы изъяли связующие нити между аргументами!

– Естественно. Не мог же я допустить, чтобы сверхсекретная информация о наших ядерных испытаниях дошла до Москвы и Пекина. – Он выпустил кольца дыма и устало добавил: – Сколько вы еще собираетесь тянуть этот мерзкий фарс?

Я предпринял последнюю попытку.

– Сэр Гай, ради бога, выслушайте меня! Говорю вам, теория Колстона обоснована. У меня есть свидетельство этому, данное ведущим сейсмологом Англии. Из него явствует, что сегодня в восемь часов вечера в Лондоне произойдет землетрясение. Просто прочтите доказательства – это все, о чем я прошу.

– А я прошу вас только об одном – уйти, – ответил Рэйнхэм.

Меня трясло. Я почувствовал физическую боль от разлившейся в животе желчи. Мой мозг был изнурен битьем головой об стену, которой оказалась тупость Рэйнхэма.

– Старый глупец! – вышел я из себя. – Вы не станете слушать. Вы вбили себе в голову, что Колстон сумасшедший, и не сдвинетесь с этого, не станете смотреть доказательства обратного. Вас не прошибешь фактами. И, черт возьми, вы «доказываете» свою точку зрения реакцией ученых на документ, вами же и сфальсифицированный.

В его глазах загорелись злые огоньки.

– Вы поступаете, как расист, который держит негра в нищете, болезнях и страхе, а затем «доказывает», что тот дикарь, когда последний восстает. Как французские колонисты в Алжире, сопротивлявшиеся будущему, пока их не выкинули из истории в крови и мучениях. Вы смотрите через плечо в Золотой Век, который никогда не существовал, а из-за этого мы погибнем.

– Убирайтесь! – побледнел Рэйннхэм.

– О, я ухожу, – сказал я с глубоким вздохом. – И видит бог, когда я с вами покончу, ваше имя будет втоптано в грязь. Читатели «Телеграм» узнают всю эту отвратительную историю. Они со свистом прогонят вас из вашего кресла. – Никогда в жизни я не чувствовал себя таким беспомощным и униженным, и, зажмурившись, я нанес удар в самую болезненную точку:

– И они также узнают, что ваш сын погиб как трус! Сверкая глазами, он вскочил на ноги.

– Вы возьмете свои слова обратно, Кэртис!

– Он погиб в двадцати метрах от своей жены, на террасе отеля. Маргарет спас незнакомец. У меня есть заверенные показания спасенных и спасателей. Я отвечаю за свои слова.

Его губы беззвучно шевелились, а ноздри побелели от ярости. Но на какой-то момент показалось, что я победил. Мне хотелось верить, что забота о сохранении доброго имени семьи перевесит в нем глупость.

– Теперь вы прочтете эти бумаги и станете действовать? Он перевел взгляд на меня.

– Вы жестокий и злой человек, Кэртис. Не понимаю, чем я вызвал такую вашу враждебность по отношению ко мне. Всю свою жизнь я работал ради одной-единственной вещи: ради интересов моей страны. Я хочу восстановления ее былой власти и величия. Разве это недостаточная цель? – Взмахом руки он отмел возможные возражения. – И сегодня, когда, кажется, меня уже должны попросить нести самое ответственное бремя в королевстве, вы пытаетесь уничтожить меня.

Он был невозможен. Он был недоступен для аргументов. Было бы простой тратой времени убеждать его, что я тоже работаю для достижения этой цели, что спор между нами – это спор между мистером Глядящим Назад в Ностальгии и мистером Глядящим Вперед в Надежде. Между Прошлым и Будущим, между Старым и Новым.

Побежденный, я собрал свои бумаги и оставил его предаваться стерильным, опасным, самоубийственным мечтам.