Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)
Глава сороковая
Нью-Йорк
Вечерние выпуски газет вышли с аншлагом: «Кровавое убийство Вольфины Клоссан».
Мисс Клоссан, настоящее имя Эвелин Ожер, погубила не одну репутацию. За связь с ней поплатились карьерой двое сенаторов, трое конгрессменов и помощник одного из бывших президентов по национальной безопасности. Последний покончил жизнь самоубийством, запустив двигатель у себя в гараже. Согласно официальной версии, его срочно вызвали в Белый дом, но в тот самый момент, когда он собирался открыть ворота, произошел мозговой спазм. Стояла глубокая ночь, в доме все спали, и скопившиеся в закрытом пространстве выхлопные газы привели к трагической развязке. Мало кто поверил в несчастный случай. Ходили слухи, что Клоссан была замешана в скандальной истории «Иран-контрас» и с помощью шантажа нагрела ручки на поставках оружия.
Теперь вся грязь вновь выплыла на поверхность. Назывались имена известных кинопродюсеров и бизнесменов, с кем ее последний раз видели в свете.
На следующее утро газета «Ю. Эс. Тудэй» напечатала снимок, запечатлевший героиню порнофильмов с русским дипломатом высокого ранга – советником по вопросам науки. Стоя вполоборота с бокалом шампанского, Клоссан демонстрировала вырез вечернего платья, уходящий значительно ниже талии. Поскольку фотография была сделана в Глинкове, загородной резиденции миссии при ООН, газета воздержалась от комментариев. На официальном приеме и совершенно незнакомые люди могут обменяться протокольной улыбкой. «Нью-Йорк Таймс» и в этот раз оказалась впереди заезда. Полицейскому репортеру удалось добыть сведения о последнем приключении «лонгайлендской Венеры», не менее таинственном, чем ее смерть. В колонке, озаглавленной «Ее последний мужчина», сообщались пикантные подробности ареста и освобождения молодого программиста из Петербурга, которому выпало сомнительное счастье «ласкать самую неотразимую леди Америки за час до его гибели».
Ради красного словца репортер сознательно допустил неточность: «за час до гибели» счастливец ласкал не женские прелести, а клавиши своего компьютера, ставшего для него настоящей золотой жилой.
Виктор Рогожин, 1967 года рождения, кандидат физико-математических наук, лишний раз доказал, что невзирая на утечку мозгов в России еще остались гениальные люди. Жаль только, что все свои незаурядные способности он направил в русло, которое с большой натяжкой можно назвать научным поиском. Оба компонента присутствовали: наука и поиск, но их итоговая составляющая свелась к чистой воды криминалу.
Рогожин организовал в Петербурге процветающую компьютерную фирму. Его личный доход исчислялся сотнями тысяч долларов, которые шли в основном на дальнейшее развитие. «Научный поиск» программист вел параллельно бизнесу. Имея счета в американских банках, Рогожин разработал программу, позволившую ему проникнуть в их компьютерные системы. Сидя у себя на Литейном проспекте, он ухитрился перекачать по компьютерной связи несколько миллионов долларов на счета дутых фирм, зарегистрированных в Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айресе, Андорре и Лихтенштейне.
Утечка была вовремя обнаружена, и банкам удалось вернуть почти все деньги назад. Прокуратура Нью-Йорка возбудила уголовное дело, потребовав привлечь афериста к суду. Москва после долгих проволочек подключилась к юридической процедуре, но когда дошло до ареста, выяснилось, что Рогожин ударился в бега. В помещении на Литейном милиция нашла одни пустые столы и горку черного пепла от распечаток, сожженных в унитазе. Рогожин был объявлен в розыск.
Искать его могли бы до морковкиных заговен, если бы не агент Интерпола, случайно обративший внимание на пассажира, прибывшего в Буэнос-Айрес из Парижа. Держа в руке синий, с серебристым орлом паспорт гражданина Соединенных Штатов, представительный, хорошо одетый мужчина, видимо, по рассеянности, встал не в ту очередь. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы свериться с пачкой фотографий, среди которых находился и присланный из Нью-Йорка портрет.
Паспорт, как и следовало ожидать, оказался липовым, хоть и выдержал проверку в трех аэропортах: Пулково, Хитроу, имени Шарля де Голля. Рогожина задержали и ближайшим рейсом переправили в США.
Тогда-то и появилась роковая вамп-мисс Клоссан, за каждым шагом которой, в надежде на поживу, следили репортеры скандальной хроники. Как потом выяснилось, именно она наняла адвоката, добившегося освобождения Рогожина под залог в миллион долларов.
Через три дня его нашли мертвым на ее вилле в Лонг-Айленде. Рогожин сидел за включенным компьютером, слегка откинувшись в кресле, словно решил на минуту передохнуть.
На теле не оказалось ни малейших следов насилия, лишь глазные белки опеленала кровавая сетка. Врач предположил инсульт.
Приехавшие вслед за полицией агенты FBI забрали труп вместе с компьютером. Полицейские слегка заартачились, но отступили: Рогожин проходил по федеральной линии.
Его смерть каким-то образом удалось скрыть от прессы. Вольфину Клоссан предупредили, что она привлекается в качестве свидетеля, и посоветовали не покидать город, а также не слишком распространяться по поводу случившегося. Она и сама не была заинтересована в огласке. И без того ее имя трепали по всякому поводу. «Секс-бомба», перед которой не может устоять ни один мужчина» – это был еще не самый забористый из расхожих штампов. За выражение «вагина-мышеловка», допущенное в газете «Нью-Йорк Пост», она содрала через суд полмиллиона.
Так уж сплетались вселенские струны причин и следствий, что они оказались рядом, мертвая Вольфина Клоссан и мертвый Рогожин, ее последняя добыча.
Сущность времени в его беспощадной необратимости. Даже ничтожную долю мгновения невозможно вернуть назад. Оно уже неразрывно слито с прошедшим и жестко определяет набегающий миг. Нам дано узреть лишь обрывки причудливой сети, заброшенной из вечного мрака в вечный мрак, и мы, а вместе с нами все живущее на Земле, трепещем и бьемся в ней, как в паутине, связанные единой кровью и общей судьбой.
Могла ли думать Клоссан, что достигнет апогея триумфа, когда о ней заговорит вся Америка? И все газеты дадут ее фотографии на первых страницах? И она появится на экранах по всем каналам, но мертвая, не живая?.. Где, когда завязался тот первый крохотный узелок? Чьими руками?
Бесполезно выкликать пустоту. Щемяще прекрасен мир с его заснеженными хребтами, пустынями, джунглями, дикой тайгой. В пожарах вечерних и утренних зорь, в чередовании приливов и отливов, в ходе вечных светил теряются микроскопические вспышки смертей и рождений, словно пылинки на ярком персидском ковре. Его изнанка не откроет тайну причудливого узора. Что толку разглядывать под лупой узелки, считая, сколько сотен их уместилось в квадратном дюйме? Все сцеплено воедино, и единая нить образует и орнамент, и райское дерево, и длиннохвостую птицу на нем, и плоды, и цветы из нездешнего мира.
Лучше всего фотографии пропечатались в «Кроникл». Моркрофт долго не мог оторвать глаз от обнаженной фигуры, слегка размазанной в толще воды. Клоссан убили на ее собственной вилле, в ванной. В остальном же полностью повторялся парижский вариант: удаленная печень и апокалиптический рисунок на груди: «Жена, облаченная в солнце» в звездном нимбе и месяцем под ногами.
Кроме заезженных общефилософских идей, ничего путного в голову не приходило.
Проститутка, авантюристка, порнозвезда – все так. Наверняка пробавлялась наркотиками и каким-то образом оказалась вовлеченной в секту. Тем не менее вопросов возникало значительно больше, чем возможных ответов. Русский компьютерный вор никак не вписывался в общую схему. Он-то с какой стороны? Татуировки на нем нет, к наркобизнесу, в первом приближении, не причастен; судя по его финансовой активности, по уши влез в махинации. Между тем она как-то узнает о его аресте, молниеносно находит нужного адвоката, да еще выкладывает миллион долларов.
Моркрофт пребывал в полной растерянности. Мешала какая-то затаенная, смутная и навязчивая мысль, которую никак не удавалось вытащить на поверхность. Так бывает обычно, когда на зубах навязает мотив, который вроде бы помнишь, но почему-то не узнаешь.
Он поймал себя на том, что рисует на полях газеты человечков со звездочками на голове, и тут его что-то тупо ударило в самое сердце.
«Клоссан!»
Где-то он уже встречал похожее имя.
Моркрофт выплеснул в мойку остывший чай, быстрым шагом прошел в гостиную, зажег торшер и присел у книжных полок, встроенных в стену справа от камина. Пролистав несколько справочников, он обнаружил лишь три более-менее сходных созвучия: русский инженер Классон, швед по происхождению, изобретатель метода добычи торфа, получившего название гидроторф; опять-таки русский шпион Клаусен, работавший в резидентуре Рихарда Зорге, и, наконец, виноторговец из Прованса.
На нем, единственном из ныне живущих, след, который вел в никуда, обрывался.
Или все же куда-то вел?
Машинально выписывая абсолютно ненужные ему фамилии, Моркрофт почувствовал, что неотвязный мотив зазвучал явственнее и четче. Его рука, безотчетно перечеркнув вполне достойных деятелей – шпион Клаусен в конце концов работал против общего врага, – вписала имена парижской танцорки и нью-йоркской актрисы горячего жанра: Фесоле – Вольфина Клоссан. [17]17
В оригинале: Fesolet – Woifina Klossan.
[Закрыть]
И между ними с треском проскочила искра, как между шариками памятной со школьной скамьи электрофорной машины. И в этом прерывистом треске морзянкой отстукалось то исходное, что так беспокойно вертелось в мозгу. Голубоватыми вспышками обозначились опорные буквы: «Жена, облаченная в солнце»… [18]18
Соответственно: «une femme enveloppee du soleil» (фр.);a woman clothedwith the sun (англ.).
[Закрыть]
Осталось лишь подчеркнуть извилистой, как молния в тучах, линией.
Моркрофт погасил лампу и долго сидел в темноте, безучастно глядя в окно, за которым густели фиолетовые чернила, слегка разбавленные желтоватой водицей отсветов фонаря на крыльце.
«Зачем? – спрашивал он себя. – Зачем секта гасит свои самые яркие звезды? Своими руками режет – и как! – курочек, несущих золотые яички? Или перестали нестись? Не на смену ли Вольфине Клоссан, порочной дэви, готовил О'Треди юную красавицу шакти – Патрицию Кемпбелл?»
Чем проще объяснение, тем вернее оно угадывает скрытые мотивы. Убирают нежелательных свидетелей – раз, проболтавшихся дураков – два, двурушников – три, и, наконец, тех, кому села на хвост полиция – четыре. Клоссан попадала по крайней мере под два пункта – первый и четвертый. Тоталитарные секты в этом смысле ничем не отличаются от гангстерских шаек. В той же «АУМ сенрикё» по личному указанию Асахары устранили несколько наиболее активных деятелей. Есть еще и пятый пункт, равно присущий практике террористических организаций и политических партий фашистского толка: ликвидация возможных соперников. Сталин убрал Троцкого, Гитлер – Рема. Едва ли Клоссан и эта гризеточка Фесоле претендовали на первые роли, а, впрочем, кто знает? Двенадцать звездочек о чем-то ведь говорят. Что, если всем верховодят женщины – высшие жрицы, «жены, облаченные в солнце»? Стояла же девка во главе Белого братства в России – Мария Дэви Христос!
Моркрофт вспомнил, что на другой день после появления статьи Клайва Доусона, «Нью-Йорк Таймс» напечатала еще одну подборку сообщений на данную тему. Приводились выдержки из молодежной газеты, выходящей в Москве. Там в частности говорилось, что Белое братство возникло отнюдь не на российской почве, а было заимствовано и, как прочие благоглупости, доведено до абсурда.
Автор, Моркрофт не запомнил фамилии, доказывал, что секта впервые возникла еще в двадцатые годы в Болгарии, где и по сей день ее сдвинутые приверженцы встречают рассвет, чтобы зарядиться от солнца энергией. Еще в той же Болгарии живут женщины, которых зовут нестинарками. Они славятся тем, что танцуют на раскаленных углях, не получая при этом ожогов.
Словом, от идеи насчет того, что в Лиге последнего просветления господствует матриархат, отмахиваться не стоило.
Наконец, но не последнее, [19]19
At least, not at last (англ.).
[Закрыть]демонстративный, вызывающий характер убийств. Киллеры не только не пытаются уничтожить или хотя бы спрятать труп, как бы сделала это любая бандитская шайка, но, бросая наглый вызов обществу, выставляют его напоказ. И всюду один и тот же почерк: татуированное голое тело, вырезанная печень. Москва, Париж, Нью-Йорк. Где в следующий раз найдут «женщину, облаченную в солнце», обагренную собственной кровью? В Токио, Сеуле, Буэнос-Айресе?
Невольно напрашивался параграф шестой, непосредственно вытекающий из практики преступных сект и тайных религиозных братств, вроде тагов-душителей Индии, или африканского «общества леопардов»: ритуальное убийство, жертвенная кровь.
Не приходится удивляться, что маньяки, замыслившие спровоцировать светопреставление, взяли на вооружение самые дикие обряды. Обращение во тьму архаики, порука кровью, демонстрация силы и готовности умереть – и все это символизирует принесенная в жертву жрица.
В данном контексте макабрическая загадка с печенью разрешалась сама собой. Согласно первобытным верованиям многих народов, печень служит вместилищем души. Тело глумливо швыряют на всеобщее обозрение, а печень… Печень, возможно, бальзамируют и помещают в своем людоедском капище, а то и поедают сообща, как это делали в войну самураи, как доднесь практикуется где-нибудь в недоступных дебрях Новой Гвинеи.
Моркрофт по праву слыл на редкость образованным и широко мыслящим человеком. Для него важнее всего было выстроить логическую схему, устраняющую, пусть временно, основные противоречия. Только тогда открывался путь к действию.
Пока автоматика записывала телефонные переговоры Пола О'Треди, детектив заставил себя не вспоминать о преступном гуру. Все равно никуда не уйдет, только даст лишние поводы зацепиться. Пусть FBI вынюхивает, от кого он получает и кому отдает бумагу, пропитанную дьявольским экстрактом спорыньи, вызывающим видения почище тех, что смущали Святого Антония в африканской пустыне. Бесполезно срубать головы огнедышащей гидре. На месте одной вырастают три еще более жуткие морды. Главный удар следует нанеси в самое сердце или в печень, где пребывает черная душа гада, низринутого с небес в адские бездны.
Не один Моркрофт бодрствовал в ту августовскую ночь, когда на Нью-Йорк налетел сухой и горячий ветер.
В прозекторской тюремной больницы близились к завершению кропотливые исследования внутренних органов Виктора Рогожина. Помимо обширных кровоизлияний в мозгу, вскрытие выявило инфаркт печени.
После того как были взяты образцы тканей, к работе подключилась лаборатория токсикологии. Никаких следов наркотиков и галлюциногенов хромотографический анализ не показал.
Изъятым в качестве вещественного доказательства компьютером занялись лучшие специалисты FBI. Были все основания предполагать, что удастся раскрыть секрет, позволяющий грабить банки, не прибегая к автомату и газовой горелке. Рогожин не был пионером в этой новой для полиции области криминала, но разработанная им программа оказалась наиболее эффективной. По-прежнему оставалось загадкой, каким образом он сумел получить необходимые коды.
Следственные действия неожиданно были прерваны на самой начальной стадии, когда снимались отпечатки пальцев. Поднятый с постели звонком из Вашингтона, в информационный зал вбежал шеф нью-йоркского отделения секретной службы Глен Конолли. Его сопровождал Реджинальд Уэлдон. Оба были взволнованы и тяжело дышали. Что ни говори, а годы берут свое. Гонка среди ночи далась пожилым джентльменам нелегко. От Уэлдона к тому же ощутимо веяло характерным амбре виски «Бербон».
– Где дискеты? – выбросив руку, Конолли нетерпеливо пошевелил пальцами. – Давайте сюда!
– И компьютер, – подсказал Уэлдон.
– И компьютер. Упакуйте в какой-нибудь ящик… Сколько их было? – забирая дискеты, спросил Конолли.
– Четыре, сэр.
– Это точно? Вы уверены?
– Согласно описи.
Высокое начальство отбыло тем же порядком, что и нагрянуло – озабоченно и торопливо.
– Наверняка подозревают вирус шестьсот шестьдесят шесть, – высказал предположение кто-то из операторов.
Примерно в это же время детективы закончили обыск на вилле Вольфины Клоссан. Джесси, старуха-домоправительница, заперла за ними парадную дверь, вызвала такси и, наскоро переодевшись, вышла через черный ход. Она ни за что не хотела оставаться в доме, где поселилась смерть. Старшая дочь, которая жила в Бронксе, звонила уже три раза. Лучше скоротать остаток ночи вдвоем. Заснуть все равно не удастся.
Никто так и не узнал, отчего на вилле вспыхнул огонь. По мнению пожарных, она загорелась под утро. Бушевавший над Лонг-Айлендом ураган раздул пламя, оно перекинулось на соседние дома, потом на сосны в парке, окаймлявшем чудесные пляжи, и вскоре излюбленное место отдыха ньюйоркцев превратилось в бушующий ад.
На борьбу с пожаром были брошены команды со всего города, но шквальный ветер порождал новые очаги, охватившие прерывистым полукольцом побережье, на которое с гулом и грохотом обрушивалась штормовая волна.
Глава сорок первая
Побег из «Матросской тишины»
При ночном обходе дежурная смена специзолятора тюрьмы «Матросская тишина» не обнаружила на третьем этаже охранника. Отсутствие коридорного на посту уже само по себе означало чрезвычайное происшествие. Пробежав по коридору, прапорщик Ульянов, словно споткнувшись, остановился у камеры номер 922. Дверь была приоткрыта. Такой оборот граничил со сверхъестественным, но даже нечистая сила избегает российских тюрем. Автоматика тем не менее не среагировала, хотя подключенные к замкам электронные устройства срабатывали при малейшем прикосновении металла.
Заглянув в глазок, прапорщик увидел, что заключенный вроде как лежит на койке, накрывшись с головой одеялом. Решетка тоже стояла на положенном месте, закрывая узкую амбразуру под самым потолком.
Внешнее благополучие лишь усугубило самые мрачные подозрения. И они подтвердились окончательно и бесповоротно. Под одеялом покоилась кукла – груда свернутого тряпья, которой придали контуры человеческой фигуры. Не иначе как в насмешку, на том месте, где надлежало быть голове, валялась, вверх переплетом, раскрытая книга: учебник английского языка под редакцией Ирины Бонг.
– Forever, my friends. [20]20
Прощайте, приятели (англ.).
[Закрыть]
Тюремные коридоры и лестницы огласил топот сапог. Долго искать не пришлось. На крыше, в том единственном уголке, что скрыт от наблюдения расставленных по периметру караульных, нашли привязанную веревку. Новенький альпинистский трос свешивался вдоль глухого фронтона, обрываясь в каком-нибудь полуметре от крыши фургончика, пристроенного за тюремной стеной.
Путь арестанта был ясен до мелочей, каждая из которых острой болью отдавалась в сердце начальника тюрьмы.
Выйдя из камеры, – кто открыл замки и отключил сигнализацию? – беглец каким-то образом – кто отпер зарешеченные двери? – попал на верхний этаж, где находились мастерские. Отсюда через окно он забрался на крышу и прополз по карнизу вдоль всего фасада до угла, за которым его ожидала натянутая веревка. И вновь тяжелый вопрос: кто смог пронести на территорию тюрьмы трос, подняться с ним на крышу и закрепить в нужном месте, не будучи обнаруженным при этом охраной?
Ответ напрашивался единственный: свои, свои, свои.
В предвидении грядущих неприятностей тюремная администрация буквально встала на уши. Сам факт, почти беспрецедентный, и способ побега усугублялись еще и послужным списком обитателя камеры 922.
Терентий Гаврилович Гладких пользовался в уголовном мире грозной славой. Иначе как Ликвидатор, его и не называли. И это не было обычной кликухой, а скорее констатацией непреложного факта. Безжалостный, хладнокровный убийца, беспощадный и точный, как механизм, Ликвидатор наводил ужас не только на воров в законе и воротил бизнеса, но и на судей. Он убивал по заказу, совершенно не интересуясь личностью жертвы. Получив свои сто тысяч долларов, Гладких мог вогнать пулю в кого угодно, даже в министра МВД или в Генерального прокурора, но таких заказов почему-то не поступало. Сам в прошлом работник милиции, он не пощадил бы и бывших сослуживцев, сунься они к нему в машину, как сделали это на свою беду двое гаишников на Рублевском шоссе. Еще троих милиционеров Гладких застрелил возле Тушинского рынка.
В отделении, где он начал карьеру, выделялся особой жестокостью, что, само собой разумеется, сходило ему с рук, пока не дошло до убийства. От тюрьмы удалось отвертеться, но с погонами пришлось расстаться.
Рифма возникла здесь не случайно. Покинув ряды МВД, будущий Ликвидатор предложил свои услуги авторитетам, с которыми давно поддерживал тесный контакт. Это был тот редкий случай, когда мент не только принимается как свой в доску, но и удостаивается коронования.
Об этом даже песню сложили во Владимирском централе, куда Гладких загремел на восемь лет за разбойное нападение на инкассатора.
И куда ему, мусору, деться,
Коль пришлось замочить своего?
От тюряги решил отвертеться…
Возглавив одну из действовавших в Подмосковье группировок, он начал беспощадную войну с конкурентами, поставив перед собой задачу наполеоновского масштаба – овладеть столицей, но встретил дружный отпор со стороны Авдея, временно объединившегося с чеченцами.
Потерпев поражение, Гладких занялся индивидуальным террором. В милицейском мире его пули частенько ложились в «молоко», но на новом поприще он наверстал упущенное и достиг снайперской точности. Достоверно известно, что он собственноручно положил воров в законе Сифона и Полюса. Уже находясь в СИЗО, взял на себя еще несколько громких убийств, включая Квантришвили. На сходке авторитеты единогласно осудили его на смерть, но Ликвидатор был неуловим и продолжал охоту, оспаривая венок Робин Гуда у Авдея, возненавидевшего мента-оборотня лютой ненавистью. За его голову уголовный конвент назначил крупную премию.
Нижний мир действовал по образцу верхнего, ибо они дополняли друг друга, как небесные выси и глубины земли.
Взяли Ликвидатора в Снегирях, в правительственном Доме отдыха, где он под чужим именем отлеживался после тяжелого ранения в позвоночник. Прознав, что его враг надолго обосновался в «Матросской тишине», Колян Авдеев не пожалел денег, чтобы до него дотянуться, но не тут-то было: Ликвидатора охраняли почище бывшего вице-президента, которому тоже пришлось попробовать местной баланды. Проведя столь непозволительную параллель, неугомонная «Кость» угодила пальцем в небо. Ни о какой баланде и речи быть не могло. По крайней мере Терентию Гавриловичу блюда приносили из ближнего ресторана «Уют», к нему ежедневно наведывались врачи, а курс физиотерапии он проходил в тренажерном зале, где накачивали мускулы охранники.
В задушевных беседах со следователями Гладких, видимо, тянул время, приписывая себе то одно, то другое нераскрытое преступление. Насколько оправдала себя такая нехитрая тактика, мог теперь судить обескураженный начальник тюрьмы.
Он знал, какой режим создали его подопечному и, по меньшей мере, догадывался, какие силы организовали охрану. В общей камере Гладких не прожил бы и двух дней.
По неписаной традиции, начались поиски стрелочника. Согласно графику дежурств, незавидная, но необыкновенно важная эта роль должна была достаться младшему сержанту Репкину, но тот, как сквозь землю провалился, а то и вовсе дематериализовался. Нет его, и все тут: ни на службе, ни дома. А ведь был! И не только был, но, как тут же выяснилось, пришел в тюрьму одновременно с Ликвидатором. Гладких в одиночку, а этот коридорным в службу режима – вот и вся разница. В один день пришли, в один и ушли, словно близнецы-братья.
Столь знаменательное совпадение смело, как карточный домик, прямо на месте сложившуюся легенду, будто бы Гладких, этот киллер номер один, изготовил макет револьвера и, захватив Репкина в заложники, принудил его бежать вместе с собой. Умилительная басня. Если случай с макетом имел, и не единожды, место в тюремной практике, то альпинистское снаряжение подготовил ангел небесный, не иначе, или всесильный джинн. Кто-то уже и слезу пролил заранее, мол, не сегодня-завтра выловят из Москвы-реки труп бедного сержанта.
На том и иссякло сердобольное вдохновение: уж слишком уши торчали. На стрелочника-мученика не клюнет даже студентка-практикантка с факультета журналистики. Кого не спроси, каждый скажет, что сержанта купили, да еще и добавит, перепустив матерком, не его одного. Народ, хоть и дурак, зато ушлый.
Предсказать реакцию прессы можно было, не прибегая к услугам астролога. На следующий день побег Ликвидатора оказался в центре всеобщего внимания. Один телевизионный комментатор назвал даже сумму, которая была затрачена на организацию: восемьсот тысяч долларов. Другой столь же авторитетно и доверительно сообщал, что Гладких уже находится за границей, где ему должны сделать пластическую операцию.
Разногласия возникали только вокруг кандидатуры будущей жертвы: чью же это драгоценную головку оценили так высоко? В том, что кому-то, очень могущественному, понадобилось мастерство Ликвидатора, не усомнился никто.
– Теперь жди чудес, – меланхолично отреагировал на сенсационную новость Корнилов. – Я давно ничему не удивляюсь.
– Увидим небо в алмазах, – согласно кивнул Всесвятский. – Перед затратами мафия не останавливается.
– Тут, брат, не мафия, как мы с тобой ее понимаем. Более серьезные товарищи поработали.
– Думаешь? У тебя есть основания?
– Сердце – вещун.
– Одного сердца маловато…
– При нашей-то жизни? – усмехнулся Корнилов. – Будь моя воля, я бы заранее в очередь на пересадку записался… Смех смехом, Вячеслав Никитич, но драчка на Профсоюзной наводит на серьезные размышления.
Выйдя из мэрии, где хозяин города только что дал энергичную накачку стражам порядка, они решили немного прогуляться. После дождя стало легче дышать. Шины успели досуха высосать асфальт на Садовом, но тротуары еще блестели, курясь испарениями.
Собственно, порке подверглась подведомственная мэрии муниципальная милиция. Руководители правоохранительных органов федерального подчинения присутствовали больше по протоколу, хотя всем было ясно, что резкая критика направлена и в их адрес. Побег Гладких и перестрелка на Профсоюзной по молчаливому уговору не обсуждались, но тень скандальных инцидентов, как выразился не особо сильный в риторике мэр, «незримо витала в зале».
– Вы требовали: дайте нам то-то и то-то, а уж тогда мы развернемся в полную силу! – рубил он с плеча. – Вам дали! Урвали, откуда возможно и невозможно, но дали. И что? Воз и поныне там. Так дальше продолжаться не может и не должно. Придется, как говорится, ударить по головам, начать кадровый отстрел.
– По существу он прав, – признал Всесвятский, когда, дойдя до метро, они завершили обмен впечатлениями. – Но не думаю, что кадровая перетряска приведет к существенным сдвигам.
– Смотря кто уйдет, а кто придет… Президент на коллегии МВД тоже говорил правильные слова. Но мэр действительно немало подкинул своим. У них и оклады намного больше, и техника не чета нам. Квартиры опять же… У него есть все основания требовать результатов.
– Если бы упиралось в технику и зарплату! В условиях всеобщего спада и кризисов не приходится надеяться на прорыв в какой-то отдельной сфере. Все взаимосвязано, а потому самопроизвольно подравнивается под нижний уровень.
– Скорость эскадры определяется по самому тихоходному судну. Каждому ясно, что чудес не бывает. Так, разговоры на публику… Двинем обратно?
В киоске возле метро Корнилов купил блок сигарет.
– Бросать не собираешься?
– Обязательно собираюсь! В этом году я уже дважды бросал… Какие у нас шансы пошустрить в нынешней атмосфере?
– Тебе виднее. Это у тебя новый министр. Как он вообще?
– Мы люди маленькие. Начальник ГУВД – вот мой министр. Пока до нас докатится, много воды утечет… На полную катушку развернуться не дадут.
– Я тоже так считаю. Помимо личных интересов, здесь и политика завязана. Правительство вынуждено заигрывать с банками, иначе обвал.
– Опять же выборы на носу.
– И выборы. Ничего не поделаешь, – Всесвятский развел руками, – приходится приноравливаться. Дешевый доллар задавил производителя. Думаю, экспортные пошлины отменят еще до осени. Угробить нефтяников себе дороже.
– Мы с тобой, Вячеслав Никитич, как стреноженные кони. Смерть как хочется порезвиться, а низя.
– А что Невменов?
– Он парень осторожный, дипломат.
– И правильно.
– Не спорю. Скажу больше: все, что от него зависело, он сделал. Слово теперь за мной.
– А ты не можешь…
– Не уверен. Пока хожу вокруг да около. Не знаю, как подступиться, а если совсем честно, жду у моря погоды.
– Оба мы ждем. Наверное, другого не дано на нынешнем этапе? Единственное утешение: копилка понемногу пополняется. Будет, о чем поговорить с Иваном Николаевичем по всем линиям: от Лобастова до Авдеева.
– Вот и ладушки. У меня появилась робкая надежда, что американцы со дня на день возьмут всю братию: Китайца, Японца, Мотю Певзнера… Тогда и мы попробуем устроить нашему приятелю небольшое представление. Авдея за жабры я ухвачу – это точно, а Кидин сам прибежит.
– Так уж и прибежит! Твоего Авдея он отрыгнет и не закашляется. Ущучить его можно только со стороны финансов. «Регент», как и многие банки, переживает трудности с рублевой наличкой. Если хорошенько поднажать на «Сибирь Петролеум» и «Октаэдр», его положение станет критическим. Других возможностей не вижу.
– Ну и поднажми. Кто тебе мешает?
– Пока никто. Мы уже предъявили налоговые претензии, но это комариный укус. В любом случае банк спасут. Понимаешь, в чем подлость? «Регент» – не «Чара», не «Тибет», не какая-то «Валентина». По объективным обстоятельствам ему не дадут лопнуть. Поддержат другие киты. И Центробанк, между прочим.
– А без Кидина «Регент Универсал Банк» существовать не может?
– Не совсем понимаю, куда ты клонишь?
– Меня не интересует судьба банка. Пусть себе здравствует на радость вкладчикам, где каждого второго можно подогнать под статью. Черт с ними, раз время такое… Кидин и сам до конца не знает, кого он пригрел.
– Ты о Лиге последнего просветления?
– И о ней. Мы не всегда проигрываем, Вячеслав Никитич, иногда и нам улыбается удача. Я Профсоюзную имею в виду.
– Хочешь сказать…
Именно! Секта – вывеска для дураков. Про «Печенкина», который на моей шее висит, я не говорю – сам все знаешь. «Атман» – это многомиллиардный бизнес: уран, изотопы, оружие, наркотики. Международный картель.
Обычно невозмутимый Всесвятский схватил Корнилова за локоть.
– Ты уверен?! – Они остановились под дощатым навесом, загородив узкий проход.
– Мы мешаем движению, – Константин Иванович мягко высвободился и посторонился, пропустив старуху, тащившую за собой сумку на колесиках. – Одного взяли живым: раскололся.
