Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)
Часть средств поступала в лигу, но львиную долю преподобный оставлял себе.
Для откровенных бесед на деликатную тему к нему приезжали страдающие комплексами дамы из Новой Англии. Он смело показывал позы, гарантирующие счастливую беременность, помогал избавиться от фригидности. Молва о чудодейственных методах прокатилась по всему побережью, от Нью-Йорка до Балтимора, что немало способствовало притоку новых Детей Бога, жаждавших тайного посвящения.
В отборе кандидатов для инициаций преподобный Пол был придирчив и неумолим. Далеко не каждая «золотая рыбка» годилась на роль «небесной девы» – апсары, и только единицы могли надеяться дорасти до «богини». Таким избранницам лига предлагала контракт, которому могла бы позавидовать мисс Америка, с той лишь разницей, что вместо хрустальной короны они получали клеймо багряной девы и зверя из бездны.
Но к этому моменту девушки обретали новую физическую природу: иное отношение к миру иллюзий с его преходящими ценностями. Земная женщина и впрямь облекалась в солнце, становясь настоящей дэви – богиней, сатанинской шакти, повелевающей духами и людьми. Мужчина превращался в ее объятиях в покорного раба. Память о ней сжигала его неутолимой жаждой, как Адама, который так и не смог забыть Первую Женщину – огненную Лилит.
И надо же было случиться, чтобы Пол О'Треди споткнулся именно на апсаре, изменив правилу не трогать девушек из своего прихода.
Патриция Кемпбелл, избранная королевой в день Святого Валентина и непременная предводительница парадов, подавала большие надежды. Не устояв перед ее очарованием, Пол повез семнадцатилетнюю красотку в Вирджинию, где в пригороде Шарлотвиля она прошла обряд инициаций. По всей видимости, доза галлюциногена оказалась чересчур велика для хрупкого организма – вес Патриции не превышал ста двадцати фунтов, – и девушка вернулась в родительский дом с заметными психическими отклонениями. Ее донимали видения, она с криком вскакивала среди ночи и начинала метаться по комнате, изрыгая непотребную ругань.
Семейный врач прописал седативные препараты. Это немного успокоило Пат, но с наступлением полнолуния припадки возобновились.
Двадцать первого июня, в ночь летнего солнцестояния, она тихо встала с постели, подняла раму и по водосточной трубе взобралась на крышу. Сонные улицы предстали в обманчивом свете луны, уходившей к Востоку. Возможно, Патриции примерещилось, что у нее выросли крылья, но скорее всего она просто утратила равновесие.
Утром ее нашли среди сломанных тубероз, всю исцарапанную колючками остролиста, выросшего под самым окном. Спасательная служба, которую отец вызвал по телефону 911, прибыла через восемь минут.
Девушка была без сознания. В госпитале соседнего Ирвинга у нее обнаружили черепную травму и закрытый перелом голени. На вторые сутки она пришла в себя, но ничего не смогла рассказать о том, что случилось с ней ночью. Казалось бы, все указывало на лунатизм, но, изучив анамнез, психиатр заподозрил действие сильных наркотиков. Специальные тесты выявили присутствие в крови ЛСД-25, чьи следы сохраняются на протяжении многих недель и даже месяцев.
Главный врач счел себя обязанным уведомить секретную службу.
Агент Моркрофт, приехавший в Бакленд под видом социолога, проводящего опросы среди молодежи, начал расследование с посещения увеселительных заведений.
Судя по первому впечатлению, с наркотиками в городе обстояло относительно благополучно. Травку попробовал только каждый девятый. Анонимность интервью предполагала откровенность респондентов. На прямой вопрос о кокаине или крэге ответы были отрицательные, об ЛСД многие даже не знали.
– Зачем травить себя всякой гадостью? – заявила подруга Патриции. – Балдеть можно от музыки, танцев, от секс-йоги.
Моркрофт заинтересовался, что это за секс-йога такая? Тут-то ему и рассказали о факультативах преподобного Пола, о его удивительных проповедях и еще более замечательных хэппинингах.
О последнем «Карнавале счастья», приводившемся в городском парке, удалось выведать массу интересных подробностей.
Праздник открыл молодой человек в противогазной маске, с полицейской мигалкой на голове. Он выволок бумажный мешок с алой люминесцентной краской и принялся рассыпать ее по открытой сцене. Затем вышли еще несколько тинейджеров в одних плавках, легли на подмостки и начали кататься, вздымая клубы порошка, сверкающего в лучах софитов адскими сполохами.
Из динамиков грянула музыка, сопровождаемая частыми придыханиями и воплями оргазма, и пошла свистопляска. На фоне освещенной разноцветными мигающими огнями сцены появился длинноволосый парень с гитарой, загримированный под Иисуса. Вокруг него тотчас образовался хоровод девиц в коротеньких юбочках и без верха. Далее каждый вытворял, что только взбрело: кто разбрызгивал жидкие красители, кто пшикал дезодорантом или бухал надутым презервативом. Во всей этой комедии не ощущалось ни смысла, ни хотя бы подобия режиссерского замысла.
Сам О'Треди, если и присутствовал на спектакле, где каждый зритель был одновременно актером, то неявно. Его крылатые лозунги, намалеванные из распылителя, покрывали все мало-мальски пригодные поверхности.
Один из них, бесспорно, претендовал на философскую глубину:
«В бессмысленном – истина».
Значит, какая-то отправная точка все же существовала.
Агент Моркрофт был достаточно искушен, чтобы не распознать в хэппининге типичное психоделическое действо. Предполагалось, что за флером заведомого абсурда скрыта некая сверхчувственная реальность, выходящая за рамки повседневного опыта. Проникнуть в нее можно было либо с помощью наркотиков, либо через систему символов, когда любой знак – белая линия на лбу или черная точка на переносице – становится как бы паролем мистического сознания. Звук, цвет, запах, поза медитации, даже поднятый вверх палец – все, что угодно, могло стать кнопкой, блокирующей сторожевую систему рационального мышления.
В Йельском университете Моркрофт защитил диссертацию на тему «Символизм молодежной контркультуры». Под наблюдением врачей он опробовал на себе действие ЛСД, мескалина и псилобицина. Эксперимент выбил из колеи на шесть месяцев, но принес драгоценный опыт. Агент возвратился в Нью-Йорк с твердым намерением добиться разрешения на прослушивание телефонных переговоров Пола О'Треди. Однако, вопреки всем доводам, окружной судья воспротивился. Проповедник нище не преступил черту закона и, кроме расплывчатых подозрений, на него ничего не было.
Глава двадцать седьмая
Мистика чистой воды
Как бы выразился мистик, в «Регент Универсал Банк» ударила стрела Аримана. Кидин ничего не знал о боге зла древних иранцев, равновеликом доброму Ормузду, но в том, что настала черная полоса, не могло быть сомнений.
Убийство Лобастова, арест Тамары Клевиц, судебные иски против «Тетраэдра», «Остапа» и АО «Сибирь Петролеум» хоть кого могли выбить из равновесия. Потери исчислялись в семнадцать миллионов долларов. Едва ли удастся переложить все целиком на плечи мелких акционеров, а если и удастся, то скандал гарантирован. Впрочем, скандал слишком слабое слово! Очереди негодующих вкладчиков, требующих выплаты задержанных дивидендов, корреспонденты с фотоаппаратами и видеокамерами, новые иски и дальше по принципу домино: изъятие вкладов, падение рейтинга – страшный сон. Не то, что громкая заваруха, но даже слух о временных затруднениях, и тот способен насторожить зарубежных клиентов. А они уже идут, слухи. Разлетаются по Москве на крыльях Вельзевула – Повелителя мух.
Про Вельзевула, он же Баал Зебуб, Иван Николаевич тоже надежной информацией не располагал и менее всего об оном задумывался.
Хватало и без ваала: Асахара, японцы, слабак Каменюка, не устоявший перед вымогательством Баржина. Это же надо: отвалить четыреста миллионов на избирательную кампанию! Кретин… Главное, время нашел подходящее. Того и гляди, могла нагрянуть ревизия Центробанка или дорогие гости из налоговой полиции. В высоких кабинетах уже заранее поджали хвосты. Может, что-то проведали? Нюх на падаль у шакалов звериный.
Вместе с главбухом Галабухой Кидин занялся проверкой документации. Как и следовало ожидать, при переводе денег из Сбербанка в «Сибирь», а затем обратно, Клевиц себя не обижала. Хотя и умеренно, но подворовывала на сложных процентах.
О, если бы все ограничилось жалкими миллионами деревянных! Иван Николаевич не поверил своим глазам, когда подняли договора. Такое и в страшном сне не могло присниться. Сразу вспомнилась незаполненная графа в платежной ведомости. Страницы контракта зияли такой же жуткой и вызывающей пустотой. Но если Мухарчик, вольно или невольно – неважно, наказал банк на свою годовую зарплату, то тут пахло полнейшим крахом.
– Что эт-то т-такое? – стуча зубами, еле выдавил из себя президент, терзаемый болью рвущихся в мозгу сосудов. – Я вас спрашиваю, Антон Валерьянович?
– Где, Иван Николаевич? – дернув румяными щечками, Галабуха опустил очки на кончик носа. Его налитые губы, окаймленные подковой усов и курчавой бородкой, сегодня более, чем вчера, напоминали анальное отверстие. – Где?
– В польте! – заорал Кидин, содрогнувшись от бешенства. – Как прикажете понимать? – он тыкал трясущимся пальцем в девственные, первозданной чистоты пробелы, где полагалось стоять печатям и подписям партнера. Но не было ни подписей, ни печатей. Параграфы, в которых излагались обязательства другой стороны, тоже оказались вне машинописного оформления.
И вновь повторялась мудрая сказка о голом короле и хитроумных портняжках. Там, где Иван Николаевич не видел не то, что буковки, но даже ничтожной запятой, Антон Валерьянович свободно различал строчки текста. Уверенно называл реквизиты, сроки поставок и перечислений, штрафные санкции.
– Но где? Где? – кричал Кидин, чувствуя близость умопомешательства. – Где ты все это увидел, мать твою пере-так!
– Да вот же, Иван Николаевич! – теперь трясся уже и Галабуха, с которого мигом слетел апоплексический румянец. – Оформлено по всем правилам.
– Оформлено, говоришь?
– Оформлено.
– И печать, скажешь, есть?
– И печать, Иван Николаевич, – главбух разъял кольца и вынул контракт, перевернув его вверх последней страницей. – Извольте!
Кидин уткнулся налитыми кровью очами, раскачиваясь, как дервиш на молитве.
Хоть убей, не было ни подписи, ни печати! То есть слева явственно различался синий круг с логотипом «Регента» – РУБ, прямой злобный росчерк Лобастова и заковыристая закорючка Галабухи, но справа!.. Справа не было ровным счетом ничего.
– Вы хотите свести меня с ума? Теперь я все понимаю. Нет, господа, ничего не получится! Я вас в бараний рог скручу!.. Я верил, верил всему. Меня заставили поверить, что Мухарчик, мудак, пал жертвой надувательства! Что его провели на трюке с исчезающими чернилами. Какой вздор: исчезающие чернила… Ну ладно, ладно, черт с ними, пусть исчезающие, пусть исчезла даже печать и визы, но остальное, остальное? Или в наших принтерах тоже исчезающая краска? Тоже?..
Насмерть перепуганный бухгалтер, не проронив более ни слова, поник с опущенной головой в кресле. Он не мог понять, что творится, его бил озноб, ему было жутко до рвоты.
– Хорошо же, – Кидин издевательски и зловеще вместе с тем улыбнулся. Развернувшись в кресле, отомкнул сейф и, вынув пистолет, наставил на окаменевшего Галабуху. – Если ты, сволочь, не скажешь сей же секунд, что происходит, я размажу тебя по стенке. Поэл?
Не отрывая разбухших, как после атропина, зрачков от дула, сквозившего чернотой угольных мешков бесконечного космоса, бухгалтер медленно и тяжело сполз на пол. Неизвестно, чем все могло бы кончиться, если бы в комнату не заглянул Смирнов. Молниеносно оценив ситуацию, он в два прыжка оказался возле Ивана Николаевича и выбил зажатую в сведенных судорогой пальцах «беретту».
– Ты сдурел?!
Иван Николаевич осел, как продырявленная камера, и схватился за сердце.
– На-ка, попей, – Смирнов наполнил стакан из сифона. Не без труда ему удалось разжать плотно стиснутые зубы, отлитые из сверхпрочной керамики Залманом Львовичем, лучшим протезистом Москвы. – Что происходит?
Кое-как приведя Кидина в чувство, он занялся лежащим на полу Галабухой. Стащил с него пиджак, расстегнул сорочку, спустил брюки на самый низ живота: нигде ни царапины. Значит, выстрела не было. Да и пороховым дымом не пахло. Уж он бы учуял.
Главбух лежал с закрытыми глазами и тихо поскуливал. Валентин Петрович подтащил его к тумбе стола, приподнял и прислонил голову. Осторожно похлопав по щекам, начинавшим розоветь понемногу, поднес стакан. Челюсти у Антона Валерьяновича были свои, природные, но тоже постукивали о край стекла.
«Уж не побывал ли здесь невидимка?» – подумал Смирнов, осведомленный о приключении в Скатертном со слов подполковника Корнилова. Позвав Оксану, он уложил с ее помощью Галабуху на диван и велел вызвать скорую.
Пока секретарша кудахтала, суетясь вокруг Кидина, Валентин Петрович поднял пистолет, вытащил обойму и вылущил из нее патроны. Недолго думая, сунул их в карман, затем обтер «баретту» концом портьеры и зашвырнул ее в железное нутро сейфа.
Понять, что случилось, оказалось выше его разумения.
– Сюда кто-нибудь заходил?
– Никто не заходил, – мотнула головкой Оксана, прихорашиваясь перед пудреницей. – Как засели с самого утра…
– И ты ничего не слышала?
– Ничего, – секретарша облизнула свежеподкрашенные губы.
Крики и ругань Кидина все же достигли ее уха, несмотря на двойную дверь. Но сказать такое перед лицом самого Ивана Николаевича никак не входило в ее намерения. Манипуляции с пистолетом, проделанные начальником охраны, наводили на грустные размышления. Между шефом и главбухом определенно пробежала черная кошка, и это, конечно же, прямо связано с пошатнувшимся положением банка.
Приехал врач из Центральной клинической. Осмотрев поочередно обоих, не нашел оснований для беспокойства.
– Перенервничали небось? – спросил, измерив давление. – Или перегрузились?.. В вашем возрасте такого уже нельзя себе позволять. Ну-ка, на язычок! – он ловко сунул крохотную таблетку Кидину в рот.
– Что это? – скривился Иван Николаевич. – Горечь такая!
– Ничего, ничего, вам же на пользу. Сустак пролонгированного действия. Мгновенно расширяет сосуды.
Состояние Галабухи, видимо, показалось врачу более серьезным. Он вколол ему какую-то гадость под ягодицу и посоветовал поскорее отправить домой.
– Пусть отлежится пару денечков, как бы чего не вышло.
Валентин Петрович нашел в ящике чистый конверт, положил туда две пятидесятитысячные купюры и, как бы незаметно для врача, опустил в карман белого халата.
– Спасибо, доктор, – он проводил его в приемную. – Наши и вправду малость перетрудились. Сами понимаете, какое положение на финансовом рынке. Доллар как будто падает, рубль как будто поднимается…
– И это самое худшее, потому что на самом деле растут только цены… Всегда к вашим услугам, – сухо кивнул врач.
Валентин понял, что дал слишком мало.
– Не побрезгуете? – в руках Смирнова промелькнул и исчез, присоединясь к конверту, образчик той самой падающей валюты, о которой он так некстати упомянул.
Возвратившись в кабинет, вызвал машину и приказал отвезти Галабуху на квартиру.
– Теперь хоть скажешь, что приключилось? – спросил Кидина, оставшись с ним с глазу на глаз.
Иван Николаевич долго молчал, собираясь с мыслями, потом разложил фальшивые контракты по числам.
– Смотри сам. Историю с Мухарчиком помнишь?
– Ну.
– Что ты тут видишь?
– А что я должен видеть?
– Разуй глаза, Петрович! – вскипел Кидин. – Где подписи, где печати?.. Ты сюда, сюда гляди, вправо! Тоже скажешь, что видишь? А параграфы? Ты параграфы посмотри…
– Ничего. – недоуменно пожал плечами Смирнов. – Как есть, ничего!
– То-то и оно.
Чтобы до конца понять всю тяжесть положения, в котором нежданно-негаданно очутился президент, Валентин Петрович задал несколько уточняющих вопросов. В первую очередь его интересовали клиенты: кто такие, кого представляют, чьими руками готовились документы, сопутствующие договорам?
Ответы приходилось вытаскивать чуть ли не клещами.
Кидин то мялся, то начинал раздраженно орать или метаться по кабинету, хватаясь за грудь.
– Успокойся, Николаич, я же тебе желаю только добра.
– Добра! Все вы такие… Мухарчика не забыл?
– Ну!
– Я же просил тебя разобраться. Ты хоть что-нибудь сделал? Чем ты занимался, пока меня не было? Ты мог вплотную заняться этой аферой. Может быть, тогда нам не пришлось бы теперь рвать на себе волосы!
– Что я мог, чего не мог, не тебе судить, Иван Николаевич! – в свою очередь повысил голос Смирнов. – Ты оставил картотеку, как мы договаривались? Кого мне было искать? Ветра в поле?
Кидин молчал, набычившись.
– Теперь гляди сюда, – Валентин Петрович сверил даты. – Договора заключены до того, как случилось с Мухарчиком. Значит, не Мухарчик виноват и не я, что тебе приходится рвать волосы, – он с трудом заставил себя не сказать, где именно. – Не там врагов ищешь. Мухарчика едва до инфаркта не довел, теперь Антон Валерьяныч под руку подвернулся?.. Охолони, а то скоро один останешься.
– Ты угрожаешь? Мне?
– Не угрожаю, Петрович, не в моих это правилах, но предупреждаю, охолони. Вокруг тебя много разной дряни вьется.
– Кого ты имеешь в виду? Конкретно.
– Сперва скажи мне, с кем договора? – Смирнов собрал все в стопку и принялся неторопливо листать. – Осмий… Кажется, платиновой группы металл?.. А это уже интересно: изотопы! У нас хоть лицензия есть?.. Астатин, иттрий… Кому это надо? А уж лантаноидов! Церий, диспрозий, иттербий – сплошная экзотика. Хотел бы я знать, для чего это понадобилось. Ума не приложу.
– Я и забыл, что ты у нас специалист.
– Был специалист, да сплыл.
– Вот и брось копаться!
– Бросить? Пожалуйста! – Смирнов швырнул бумаги на стол. – Но больше меня ни о чем не проси. Все, Иван Николаевич, точка.
– Перестань, Петрович, я вовсе не то хотел сказать.
– Тогда скажи то. Меня люди интересуют, люди. Ты хоть понимаешь, что иначе мы не сдвинемся ни на шаг?
– Я не знаю, не помню… Мало ли с кем мы сотрудничаем? Здесь ведь не сказано. Нет ни имен, ни подписей.
– Так уж и не помнишь? А тут, между прочим, и твоя виза имеется! Вон, полюбуйся. Контракт на поставку боксов для работы с изотопами. Мы что, влезли в атомные дела?
– Не помню, хоть убей. Столько приходится визировать, что рука отваливается.
– Постарайся припомнить! Лобастова не воскресишь, а Каменюку призвать, ой, как хочется! Всюду, где изотопы, он визировал. Подписи Прокопыча нет. Его зам подмахнул. Отчего бы это?
– Дай взглянуть, от какого числа, – Кидин принялся отсчитывать месяцы по костяшкам пальцев: март – тридцать один, апрель – тридцать, май – опять тридцать один день… Да, точно: Лобастов тогда в Осаку летал. Не было его.
– Тогда в Осаку, потом в Токио. Получается, что за спиной у него провели. Молодец Каменюка! Ты бы призвал его на коврик, а?
– У него и без того хлопот по горло. Не знает, как распутаться. Они столько там накрутили всего в «Остапе»…
– Думаешь, ты в стороне останешься? Как бы не так. И не надо мне вкручивать мозги. Номера имеются? Цифры?.. Вот и давай справимся по компьютеру, who is who? Это многое прояснит, а гадать, как они ухитрились стереть следы, станем после.
– Гадать! В том-то и трагедия, что остается лишь гадать. Товар отправлен, а денежки не пришли. И стребовать их невозможно. Ни в какой арбитраж не сунешься.
– Отгружен, говоришь? А куда? Можно узнать; адреса – в картотеке.
– Ну узнаем, а толку? Доказать же ничего нельзя. Это даже не липа! – Кидин сгреб документы, словно намеревался бросить их в корзину. – Одно слово: макулатура. Односторонний договор с призраком, тенью… Исчезающие чернила оставляют следы?
– Следы от всего остаются. Если даже чернила полностью испаряются ручка – хоть шариковая, хоть перьевая – уже сама по себе оставит вмятины.
– И можно обнаружить?
– Наверное. Ты бумаги-то не мни, я попробую что-нибудь сотворить.
– Делай, что хочешь, но только здесь. Выносить не дам.
– Сам я ничего не сделаю. Тут криминалист требуется, трассолог. Я ребятам хотел показать.
– Знаю я твоих ребят. Себе дороже выйдет.
– Если не поскупишься, можешь быть совершенно спокоен. Плевать им на твои секреты, а кушать всем хочется.
– Разве что так? – Кидин в раздумье пожевал губами. – Надо обмозговать… Ты мне лучше вот что скажи, – он подозрительно стрельнул глазами, – почему мы с тобой ничего не видим, а Галабуха читает, как по писаному?
– Не понимаю, – Смирнов недоуменно мотнул головой.
– Вот и я не понимаю. Пока мы с ним тут сидели, он все мне и прочитал, каждую строчку.
– Рекбус, как говорил покойный Райкин. Дичь какая-то.
– Дичь – не дичь, а доверия у меня к нему нет. Перекупили его!
– Да погоди ты, – гадливо поежился Валентин Петрович, – так уж сразу и перекупили… Твоя виза есть на одном договоре? По осмию, кажется? Есть! Выходит тогда, все разом купились? Прокопыч, Каменюка, ты сам?
– Не городи чушь.
– Сам рассуди.
– Одного не могу понять; никто не видит, а он один видит. Экстрасенс выискался.
– Может, и экстрасенс, – словно бы рассуждая вслух, задумчиво промолвил Смирнов.
– Это Галабуха-то?.. Не смеши. Я бы никогда пустую бумажку не завизировал.
– А он? А Мухарчик?.. Чтоб кассир выплатил деньги без подписи! Быть такого не может. Профессиональный автоматизм не позволит.
– Однако позволил?
– Значит, что-то не так с ними. Кто-то на них подействовал.
– И ты веришь?
– Про налет на обменный пункт «Аэронавтика» слыхал? Про «Блиц-Новости»?.. Мне один знакомый любопытные подробности порассказал. Странные вещи творятся в Москве, Николаич, очень странные. Могло и нас не миновать.
– Что ты имеешь в виду?
– Психотронное оружие – вот что! Отсюда и фокусы: исчезающие чернила, человек-невидимка.
– Какой еще невидимка?
– Тот самый, что в Скатертном.
– Давай, не темни.
– Кто из нас темнит, Иван Николаич?.. За дурака меня держишь? Не помнишь, какие бумаги подписывал?
– Говорю же тебе, что подсунули!
– Пусть подсунули. Но Галабуха-то тебе прочитал? Сам же сказал, что каждую строчку… Или снова все позабыл? От волнения?
– Вот вцепился, как клещ, – побагровел Иван Николаевич, досадуя, что проговорился. – Чего тебе надо?
– Мне? Мне от тебя ничего не нужно. Сам решай, как тебе быть. Но если ждешь помощи, выкладывай карты на стол.
– Какие карты, Петрович? – укоризненно закивал Кидин. – Ты же и так в курсе всех дел. Разберемся мы с контрактами, разберемся, – он уже уяснил, что Смирнов не оставил ему путей к отступлению, но никак не мог решиться открыть всю подноготную. – Что тебя, собственно, интересует? Давай, спрашивай.
– Какие связи у нас с Японией? С «АУМ сенрикё»?
– Не в курсе я, надо поднять документы… Лобастов крутил.
– Боксы, автоклавы, лабораторное оборудование – все туда шло?
– Частично. Большая часть у нас оставалась, в России то есть.
– Ты не думал, зачем им такие штуковины, сектантам?
– Никаких сектантов не знаю. Мм имели дело только с Русско-японским институтом. Обычные посреднические услуги. Оборудование в основном БУ или списанное. Предназначено для исследовательских целей.
– У кого брали?
– В наших же НИИ. Они отца родного продадут, лишь бы продержаться.
– И радиоизотопы?
– Вот насчет изотопов ничего сказать не могу. Все данные у Каменюки. Ты, молодчина, с первого взгляда определил!… Не думаю, чтобы они шли за границу.
– Не знаешь, чем они там занимаются, в Русско-японском?
– Понятия не имею.
– И зря. Видишь, какая петрушка?
– Как не видеть, Петрович? Втянули нас в авантюру, подонки!
– Как вылазить-то будешь?
– Не мы одни. Поддержка с самой, что ни на есть верхотуры шла. Кто бы устоял? Поэтому я особенно и не нервничаю. Ничего такого мы им не поставили, все в рамках закона. Ни газов, ни взрывчатки.
– Квартиры, производственные помещения, склады, гаражи?
– Мелочи жизни. Обычная риэлтерская деятельность, а уж что они там делали, не наша забота.
– Не наша, – согласился Смирнов. – А чего делали, скоро узнаем. Помещения-то опечатаны, главный японец задержан.
– Асахара?.. Я его и в глаза не видал.
– Ты, может, и не видал, а Прокопыч, полагаю, общался… Но я не про Асахару. В Москве его человек всем заправлял.
– Нас это не колышет. К политике отношения не имеем. В терактах, сам понимаешь, участия не принимали. Кое-что, не отрицаю, поимели на посредничестве, но на то и коммерция.
– Ленин верно сказал: заплати капиталисту за веревку, он сам на ней и повесится.
– Ты это брось. Пора отвыкать от ссылок на классика.
– Чья бы корова… Ты уж прости, Николаич, но не тебе говорить, марксист-теоретик, – Валентин Петрович чувствовал, что вот-вот сорвется. Корнилов и Всесвятский на многое заставили его взглянуть другими глазами. Он и без них догадывался, что у заправил «Регента» рыльце в пушку, но одно дело догадываться, иное – знать. Особенно впечатляли масштабы. – Лучше скажи, что тебе про «Атман» известно?
– Какой еще «Атман»? Первый раз слышу.
– Лига последнего просветления, что ли…
– Понятия не имею. Клянусь здоровьем детей.
Дети – сын и дочь – у Кидина были взрослые и давно жили отдельно но, похоже, что он не лукавил.
– Есть сведения, что «АУМ» в «Атман» преобразовался.
– Скажи-ка, Петрович, ты своим умом до всего дошел или дружки просветили. Из МУРа? ФСБ?.. Сижу, понимаешь, как перед следователем! Что за манера?
– Ты это зря, насчет следователя. Я разобраться хочу. Понять, как глубоко увязли… Кстати, ты почему к Корнилову не сходил?
– На кой он мне, твой Корнилов?
– Между прочим, зря. Или повестки ждешь?
– Я? Повестки?.. Окстись! Руки коротки.
– Напрасно так думаешь. Еще неизвестно, как оно обернется. Ты хоть знаешь, что в банке бандитские деньги крутятся? Из общака!
– Ты, парень, совсем сдурел? Или дружки запугали?
– Никто меня не запугивал, но на твоем месте я бы поинтересовался кое-какими счетами.
– Личность вкладчика меня не касается. Если милиция проявляет интерес, милости просим, но только с постановлением прокурора… Ишь ты, бандитские деньги! На них не написано… Я вполне допускаю, что теневые структуры отмывают через нас капитал. Но где, спрашивается, этого нет? Думаешь, в Центробанке?.. Вот наступит когда-нибудь нормальная жизнь, будет нормальная милиция, прокуратура, тогда и в банках станут принюхиваться. И то навряд ли. Деньги штука особая. Не для брезгливых. Швейцарские гномы, и те особо носом не крутят, когда подвернется жирный кусок… Можешь быть спокоен: заведомо грязными делами не занимаюсь. Я, как все. Но чтоб тебе не думалось, бери картотеку, изучай, просвечивай, – Кидин прошел к большому сейфу возле двери, ведущей в личную комнату, вставил ключ и набрал шифр. – Прошу, – он распахнул массивную дверцу. – И парней твоих подкормить не возражаю. Пусть займутся контрактами. Мне самому интересно. Пользы ни на грош, а знать хочется. На будущее, Петрович.
Сделав широкий жест, Иван Николаевич практически ничем не рисковал. Смирнов и без того нащупал почти все болевые точки. Бандитский общак, он смутно представлял себе, что это значит, не внушал серьезных опасений. Какой там еще общак? По счетам проходили юридические и физические лица, которым банк гарантировал определенный процент и тайну вклада. И это все. С японцами положение обстояло не столь гладко, но Кидин был уверен, что его не сдадут: слишком далеко тянутся нити. Убить могут, но только не сдать. Поэтому и Валентин был нужен, как никогда. Пусть знает, что ему по-прежнему доверяют. Лишь бы не предал и не совал нос, куда не следует. К операциям с бюджетными средствами и нефтью нельзя подпускать ни под каким видом.
Смирнов, удивленный столь неожиданной уступчивостью, приблизился к сейфу, вмурованному в стену. На всех четырех полках лежали однотипные черные папки с досье. Карточек, как таковых, не было и в помине.
– Тут и за неделю не разберешься, – он озабоченно почесал затылок.
– Ничего, над нами не каплет… Начнешь сейчас или с утречка?
– Предпочитаю не откладывать.
– Тогда зайди к концу дня. Я подготовлю реестрик, чтобы легче было сориентироваться. А контракты можешь забрать. Ты совершенно прав: все есть на компьютере. Теперь-то я вспомнил!
– Как скажешь, – кивнул Валентин Петрович.
Нетрудно было догадаться, что Кидину нужно изъять какую-то часть материалов. Каких? По всей видимости, касающихся махинаций с деньгами Сбербанка. Так подсказывала элементарная логика.
– За что взяли Клевиц? – спросил он, уже стоя на пороге.
– Хищение. Больше ничего не известно.
– Будешь выручать?
– На том стоим. Она по существу не очень и виновата. Та баба из Сбербанка предложила выгодную сделку. Кто же откажется? Тамара осуществляла элементарный трансфер. Откуда ей было знать, что деньги перечислялись без ведома руководства?
– Ты уже связался с адвокатом? – Со слов Кидина Смирнов понял, что именно такую тактику изберет защита.
– Вечером позвоню Шапиро домой. Попробуем освободить под залог.
– Так скоро ее не отпустят. Сначала попробуют выжать, что только возможно.
– Она не из тех, кого легко взять на испуг.
– Сам факт ареста производит впечатление. Это тяжкое испытание для нормального человека. Одна камера чего стоит.
– Ничего не поделаешь, так уж вышло… Лично я ничего не боюсь. Понятия не имел о переводных операциях.
– И она так скажет? Ее же со всех сторон начнут щупать. И не на голом месте, учти. Небось нарыли чего у Лобастова?
– Об этом мне никто не докладывал. Как будет, так будет. – Кидин буквально вытеснил начальника охраны в тамбур и поспешно захлопнул дверь.
Хотелось поскорее остаться одному и пораскинуть мозгами. Тамарку необходимо выцарапать любой ценой. Он приблизительно знал, к кому обратиться и на какие рычаги надавить. Генрих Шапиро, один из наиболее опытных адвокатов, получил указания еще вчера. Как никто другой, он умел сразу нащупать слабину и бил под дых, не стесняясь демагогии и крючкотворства. Косноязычные прокуроры Шапиро терпеть не могли, но боялись острого его языка.
Вечером следующего дня в криминалистической лаборатории Академии МВД закончили безрезультатную возню с контрактами. Заказ был левый и сугубо конфиденциальный, так что пришлось задержаться после работы. Смотрели и в инфракрасном, и ультрафиолетовом свете, пробовали на реактивах – ни намека на след. Ни красящих веществ, ни механических нарушений структуры. Вывод следовал однозначный: в указанных заказчиком местах не могло быть ни рукописного, ни печатного текста. Точно так же исключался и штемпельный оттиск. Даже в случае самоликвидации красителя на бумаге остаются мельчайшие частицы каучука или любого другого высокомолекулярного эластомера. Ничего подобного выявлено не было.
Что ж, отрицательный результат – тоже результат.
По крайней мере Смирнов лишний раз утвердился во мнении, что Слава Всесвятский и подполковник Корнилов нашли единственно верное объяснение загадочным случаям в «Аэронавтике» и агентстве печати. Пусть не психотронное оружие, о котором знали лишь понаслышке, но какое-то мощное воздействие на психику, несомненно, имело место.
