Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)
Глава шестая
Исчезающие чернила
Утро для президента «Регент Универсал Банка» Ивана Николаевича Кидина началось с неприятного сюрприза: обнаружилась недостача в двадцать тысяч долларов. Сумма не столь уж значительная при миллиардных оборотах, но тем не менее… Генеральный директор находился в деловой командировке в Токио, и Кидин решил разобраться самолично, тем более что досадный инцидент сопровождался странными обстоятельствами.
Выслушав доклад заведующего операционным залом Аншелеса, человечка юркого и многословного, он уже собрался вызвать кассира – виновника происшествия, но тут зазвонил прямой телефон, известный ограниченному числу лиц, и пошло, поехало…
Пришлось отложить дознание на вторую половину дня. После шестнадцати часов беличье колесо обычно сбавляло обороты.
В негласном списке самых богатых людей Москвы Иван Николаевич занимал, по различным оценкам, не то семнадцатое, не то двадцать третье место. Никто толком не знал, каким образом рядовой завкафедрой марксизма-ленинизма вышел в банкиры и, главное, как заполучил исходный капитал. Одни поминали его брата, покойного ныне члена ревизионной комиссии ЦК, другие, делая большие глаза, кивали на мафию.
Глупо прислушиваться к сплетням. О ком вообще молвят у нас доброе слово? Может, политэкономия, которую читал у себя в пединституте доцент Кидин, и дала ему побудительный импульс развить скрытый талант финансиста? История знает и не такие случаи.
Как бы там ни было, но на сегодняшний день никто не брал под сомнение его деловую сметку. Кидина приглашали на совещания в Кремль и Белый дом, с ним считались городские власти. Он занимал выборную должность в Ассоциации банков, посещал «Лайонс-клаб», где-то меценатствовал и представительствовал.
Словом, все, как положено, а охулки на руку не положишь.
«Регент Универсал» входил в пятерку ведущих банков и пользовался солидной репутацией. Его руководство не пожалело средств, чтобы добиться высшей категории надежности А-2. Финансы в конечном счете решают все. Это в равной мере относится и к банковскому рейтингу, и к премии Оскар, гарантирующей успех, а следовательно, и многомиллионные кассовые сборы, даже весьма среднему фильму. Там, где крутятся уж очень большие деньги, не останавливаются перед затратами на аранжировку. Как правило, они окупаются сторицей.
Тридцатисекундная реклама «Регента» появлялась на экране (НТВ и 6-й канал) с ненавязчивой периодичностью и была не лишена вкуса.
Версальские лужайки с фонтанами, камзолы и кринолины времен Людовика XV, но не рабски натурно, а чуть утрировано в манере Сомова.
«Короля делает свита. «Регент» возьмет на себя все проблемы его величества клиента».
По-видимому, это льстило по крайней мере части вкладчиков, особенно тем, кто действительно был коронован, как воры в законе. Увы, надо признать, что имелась у респектабельного банка подобная клиентура; не только имелась, но и пользовалась особым расположением. Некоторые счета как юридических, так и физических лиц даже не попадали в компьютерную систему, а выплаты отмечались по ведомостям, которые в положенные сроки отправлялись в бумажную мельницу – ту самую, что славно потрудилась на резке документов ЦК КПСС. Определялось ли это специфическими особенностями вложенных капиталов или тут превалировали соображения иного порядка, связанные, скажем, с налогообложением? Воистину: «Сия тайна глубока есть».
Черная с золотом зеркальная вывеска «Регента» украшала один из самых прелестных домов на Сретенском бульваре. Ее англо-русское двуязычие давало прозрачный намек на широту транснациональных операций, что, кстати, отвечало действительности. Банк работал не только с долларами и марками, но и с йенами, фунтами, франками, испанскими песетами, австрийскими шиллингами, а также кронами, латами, литами стран Балтии. Мягкую валюту, правда, не жаловали, единственное исключение было сделано для украинского карбованца.
Одним из первых банк включился в риэлтрскую деятельность, открыв конторы по скупке и продаже недвижимости во всех округах столицы. Располагал он и обширной сетью охраняемых обменных пунктов, где по самому выгодному курсу продавались и покупались японские банкноты, хотя для прочих маржа была, почти как в Сбербанке. Эта особенность, подмеченная обозревателем «Финансовых известий», тоже так и осталась непроясненной.
Минута Кидина вполне соотносилась с ценой экранного времени. К обеду телефон и факсы принесли ему кругленькую сумму. Но какой затраты нервов это потребовало! Особенно трудно дались переговоры с одной темной фирмой, за которой стояла правоэкстремистская партия. Требуя ссуду под минимальный процент, негодяи не остановились перед угрозами. Пришлось вызвать начальника службы безопасности и дать соответствующую ориентировку. Уж он, тертый калач, нажмет, где надо.
В запарке Иван Николаевич позабыл про обмишурившегося кассира-оператора, который, ни жив, ни мертв, дожидался у себя за стойкой вызова на ковер.
Ковров, кстати, в кабинете Кидина не было в заводе. Жена, к чьему мнению он трепетно прислушивался, сочла дурным тоном покрывать наборный паркет из дорогих сортов дерева. Под ее наблюдением обновили лепнину, реставрировали расписной плафон начала века. Она же выбрала по каталогу офисную мебель от голландской фирмы «Де Болт» и повесила на видном месте этюд кисти Поленова, купленный на антикварном аукционе.
Кидину, положа руку на сердце, картинка не нравилась. Купеческий домик под красной крышей, два тополя, покосившиеся ворота – так себе, никакого виду. Зато золоченые корешки полного Брокгауза и Ефрона, возрожденного промыслом издательства «Терра», привели его в восторг. Вот уж действительно придает вид. Капитально, престижно. Приметив уникальный словарь у кого-нибудь из коллег, Иван Николаевич испытывал нечто похожее на ревность, словно у него отняли частичку достояния. Собственно, это подвигло перелистать случайно выхваченный из середины том. Обогатив память полезными сведениями из дореволюционного быта, он любил как бы невзначай ввернуть что-нибудь эдакое и указать на источник. Давал тем самым понять, что в отличие от прочих держит книги не для внешнего эффекта.
Жена, тонкая штучка, живо раскусила прием и купила «Британику», твердо зная, что в английском он еле-еле со словарем. Вроде бы посодействовала, а по существу – уязвила.
«Эх, Лора, Лора», – вздохнул он про себя, скользнув поскучневшим взглядом по настольной фотографии в тонкой позолоченной оправе.
Жена была моложе Кидина на двенадцать лет и, судя по некоторым признакам, завела себе нового хахаля. Он все никак не мог собраться с духом выяснить, что за птица. По опыту знал, что попытка уличить Лору в чем бы то ни было, не обещает ничего путного. Откажется, устроит сцену, и он же выйдет виноватым. Придется ползать на коленях и, размазывая слезы, просить прощения.
Повернув фотографию, чтоб не отблескивал свет из окна, Иван Николаевич вновь подивился необъяснимой изменчивости даже тут, на портрете, ее обманчиво ангельского лица. Добрая, сострадательная улыбка чувственных губ, сияющие глаза – сама искренность! – трогательно выбившийся из-под бриллиантовой заколки локон, темной скобкой оттенивший щеку.
Нет, недаром говорят, что ему повезло. Всякий раз, появляясь с ней рядом, будь то в театре или просто на улице, он испытывал смешанное чувство гордости и тревоги. Гордость незаметно сходила на нет, как и всякая привычка, а тревога держала в постоянном напряжении. Лора нутром чувствовала обращенные на нее взоры, нежась в них, словно в лучах солнца на пляже. На прошлой неделе ему пришлось отстегнуть за билеты в ложе две тысячи долларов. И вовсе не потому, что ей так уж приспичило послушать этого испанца, чье имя Кидин услышал впервые и тут же забыл. Нет, Ларисе Климентьевне лишний раз захотелось покрасоваться в Большом театре перед самой изысканной публикой. Она и на сцену, если и глянула, то как бы случайно. С рассеянным видом меняла позы, то опустив подбородок на сомкнутые ладони, то плавным движением разметав волосы по обнаженным плечам – мраморным, как у античной статуи. Пусть торс, особенно ниже талии, и выглядел несколько тяжеловесно, подчеркнуто женственно, но плечи… Дыхание перехватывало от их безупречного совершенства.
Иван Николаевич отставил фотографию супруги и уперся глазами в какую-то бумажку, вызывающе белевшую на зеркальной глади стола. Кроме означенного портрета и серебряной призмы с рельефной, обращенной к входящему надписью Ivan N. Kidin, president, ничто не должно было нарушать его девственной пустоты.
Оказалось, что это и есть та самая ведомость, которую успела подсунуть Тамара Максимовна Клевиц, заместитель заведующего операционным залом. Притихшее было ожесточение, сжимавшее его последние дни в неослабных тисках, вновь обдало нутро едкой щелочью. Подтачивало пакостное чувство незаслуженной обиды – не на идиота кассира, он свое получит, – а так, вообще… Казалось бы, всего достиг, а радости нет. Так и до инфаркта можно докатиться.
Наметанным зраком Кидин поймал пустую графу. Ничего подобного он в жизни не видел! Ни фамилии, ни номера счета, ни подписи – пусто. Только сумма проставлена: 20 000. Кому, спрашивается, с какой радости?
Чтобы оператор из седьмого окошка не удосужился заполнить и без расписки выдал клиенту баксы?! Такое и в страшном сне не приснится.
Кидин разгладил ведомость и, водя пальцем по строчкам, придирчиво проверил каждую закорючку. За исключением пробела в четвертой позиции снизу – полный ажур. Как такое могло случиться?
Развернувшись в глубоком, обтянутом черной замшей кресле к приставному столику с телефонами, нажал кнопку селектора.
– Пригласи Мухарчика, – распорядился тихим, бесцветным голосом.
– Сию минуту, Иван Николаевич, – заворковала вышколенная секретарша. – Кофейку не желаете?
С первого дня она недвусмысленно дала понять, что с радостью готова оказать любую услугу. Выждав для приличия месяца два, он попробовал ее в комнате отдыха, примыкающей к кабинету, и остался доволен. Оксана действительно умела многое, но делала это как-то механически, без вдохновения. До неистового самозабвения Лоры ей было далеко. С Лорой вообще никого нельзя сравнивать, но эта… Вроде бы все при ней – и внешность, и прочее, а не тянуло. Особенно после осечки, когда несмотря на героические усилия с ее стороны, он так и не пришел в боевое состояние.
Кидин хмурился, видя, как она вскакивает при его появлении, как, затаив ожидание, копошится в сумке, когда заканчивается рабочий день. Но с секретарскими обязанностями Оксана справлялась превосходно, и он, не сказав ни слова, прибавил ей триста тысяч. Она поняла и затаилась.
Разоткровенничавшись как-то с подругой из бухгалтерии, поведала, причем с самыми интимными подробностями, каков Иван Николаевич там, за дверью, замаскированной под дубовую панель.
Робко постучавшись, вошел Мухарчик и понуро застыл посреди кабинета.
– Нуте-с, что скажете, Андрей Пантелеевич?
– Хоть убейте, Иван Николаич, не знаю, как такое могло случиться.
– Так уж и не знаете?
Кассир только руками взмахнул, как птица подрезанными крыльями.
Кидин понимал, что в распоряжении банковского работника есть десятки куда более тонких способов урвать для себя малую толику. Если Мухарчик вор, то вдобавок и полный идиот. Или все-таки не идиот, а холодный, расчетливый наглец, каких поискать мало? Интересно, на что он надеялся?
– Давайте рассуждать вместе, Мухарчик, – Иван Николаевич с хрустом размял пальцы. Опрелая полоска кожи под обручальным кольцом вызывала ощущение ожога. – Начнем от печки… Это вами записано? – Схватив ведомость, он сорвался с места и сунул ее кассиру под самый нос.
– Моя рука.
– Не только рука, но и ручка! Мы произвели анализ чернил, – вдохновенно соврал Кидин. – Ладно, поедем дальше. Почему выданная сумма не прошла через компьютер?
– Так ведь категория «С», Иван Николаевич.
– Категория «С», – покусывая губу, проворчал Кидин. – Без вас знаю.
Именно на этом и мог сыграть Мухарчик, если, конечно, хапнул капусту. Литер «С» после номера как раз и предполагал запись в одной только ведомости, минуя файлы. Все данные о вкладчиках этой категории находились в личной картотеке, надежно упрятанной в сейф. Уж не замыслил ли этот мозгляк прибегнуть к шантажу?..
– Я же всех их припомнил, Иван Николаевич, каждого, а этого, хоть убей…
– Убей, убей! Ишь, заладил!.. Понадобится, не спросим. Кого же ты интересно, припомнил?
– Так клиентов, Иван Николаевич. Внешние приметы, значит, и еще…
– Клиентов, говоришь?.. Ладно, пойдем по позициям, – Кидин грузно опустился в кресло и поманил к себе кассира. Мухарчик угодливо склонился над столом. – Начнем с самого верху: восемьсот сорок пять – два нуля шесть – «С»… Кто такой?
– Гузнов Петр Сергеевич, главбух из «Дианы»… В слаксах такой, пришел сразу после открытия.
– Ишь ты! А этот?
– Триста пятьдесят семь – двести сорок?.. Хлюпикова?.. Дамочка в юбке-штанах выше колен.
– Сам ты юбка в штанах… Проценты забрала?
– Две тыщи сто пятьдесят долларов.
– Вижу. А это? – ткнул наугад Кидин.
– Кругликов Алексей Гаврилович? Толстый такой. На поп-звезду похож из группы «Экстаз».
– Кругликов, – повторил Иван Николаевич. Под этой фамилией значился балашихинский авторитет Леха Лохматый. Может, и звезда, но не поп, а блатной музыки. Едва ли Мухарчик в курсе, но не стоило лишний раз привлекать внимания, тем более что Лохматый снял со счета двести пятьдесят тысяч. ТОО «Альбатрос», которое он представлял, было липовое.
Далее проверка пошла уже выборочно и осмотрительно. Пропуская лиц сомнительного свойства, Кидин добрался до сакраментального пропуска.
– Ни фамилии, ни номера счета, но хоть какие-нибудь приметы запомнил?
– Ничего, как есть, ничего…
– Это при такой-то памяти? Ой ли?
– Сам не пойму. Как отрезало!
– Даже не можешь сказать – мужик или баба?
– Рад бы, Иван Николаич, но не врать же.
– Врать, Мухарчик, не надо, нехорошо… Выходит, не было никакого клиента?
– Беспременно был, раз сумма выдана, но кто?.. В жизни со мной такого не было!
– Прямо Фантомас какой-то получается.
– Голова раскалывается, Иван Николаич. Сплошной туман.
– Странно все это, Мухарчик, очень даже странно. Если тут у тебя процент, то уж больно круглый… Тебе не кажется?
– Бывает и так, но редко.
– Вот и я так думаю. Это какой же вклад нужен, чтоб такой дивиденд?
– Сейчас подсчитаем, Иван Николаич, – обезьянье личико кассира сморщилось, как от зубной боли, он облизнулся и, уставясь в потолок, где на кубовом фоне неба плясали розовые нимфы, выдал итог: – Миллион триста тридцать три тысячи триста тридцать три и три в периоде… Из расчета полутора процентов.
– Как я и полагал, такого просто не может быть. Да еще три в периоде! Одна треть цента, что ли?.. Все миллионные вклады у меня на памяти! – взъярился Кидин.
Мухарчик обреченно поник.
– Не знаю, что и сказать, Иван Николаевич. Колдовство какое-то.
– Ты это мне брось колдовство, а то я так наколдую, что чертям тошно станет. Будешь выплачивать из зарплаты. Процентов, так и быть, с тебя не возьму.
– Спасибо, Иван Николаич, – со вздохом выдавил кассир, мысленно подсчитав, что в лучшем случае сумеет расплатиться года за три, не меньше.
– И не болтай! Понял?.. А теперь ступай и жди вызова.
Мухарчик закивал, пятясь к выходу.
Оставшись один, Кидин подошел к окну. Холодный поток, бивший из решеток кондиционера, приятно овеял разгоряченное лицо. Деревья на бульваре корчились в сизой дымке. Автомобильные кузова короткими рывками ползли к Сретенке. Не иначе – пробка. Пора было подумать об обеде. Дурацкая история, которая после разговора с Мухарчиком отнюдь не стала яснее, выбила Ивана Николаевича из привычной колеи. Обычно он «ланчевал», как привык изъясняться, в «Русском чуде» – приватном ресторане с бассейном и сауной, расположенном вблизи усадьбы Коломенское. При случае там можно было хорошо отдохнуть и, не отходя от кассы перекинуться словечком с нужными людьми. Ресторан находился в глубине тенистого садика, окруженного высоким забором. Посетителей с улицы туда, как правило, не допускали.
За недостатком времени – он припозднился и подгадал под самый пик – Кидин решил перекусить в казино на Котельнической, фактически принадлежавшем банку. Заведение работало с восьми вечера до двух ночи, но для своих в баре обслуживали круглые сутки. По крайней мере яичницу и сосиски могли соорудить в момент. Лягушачьи лапки, омары и прочие изыски, которыми славилось казино, ему были без надобности. Это Лора обожала всяческую пакость вроде китайских яиц, черных, что твой агат, или черепахового супа, в котором ни вкуса, ни сытости.
Мысль о жене застряла в мозгу, как заноза.
Из круиза по Средиземному морю Лора вернулась сама не своя. Как пить дать, новый роман! Не думать о ней было невозможно. Каждая мелочь напоминала. Собираясь освежиться под душем, Кидин раскрыл зеркальный шкафчик с туалетными причиндалами. И что же? Гели, шампуни, кремы, даже это мыло «сорти-фрут» – все хранило прикосновение ее рук. Она покупала всегда самое дорогое, сообразуясь с советами подруг и телевизионной рекламой. Сорта зубной пасты и деодорантов менялись с калейдоскопической быстротой. Неподвластными поветриям моды оставались три предмета: ее «Пуазон», «Пэл-Мэл» – для него, Кидина, да еще краска «Л’Ореаль». Но это считалось таинством. Кидин делал вид, что не замечает изменений в цвете волос, где порой проблескивали серебристые нити. Сам он, рано поседев, не прибегал к искусственным мерам. Короткая стрижка придавала его жесткой, как проволока, шевелюре вполне благообразный вид.
Надев темно-синий, в тонкую полоску костюм – малиновый пиджак с золочеными пуговицами Лора вышвырнула на помойку, – Кидин пригласил начальника охраны, третий раз за сегодня.
С бывшим офицером знаменитого отряда «Стяг», Валентином Петровичем Смирновым, приходилось держаться на равной ноге. Так уж он сумел себя поставить. Когда его впервые вызвали через секретаршу, он сослался на крайнюю занятость и пообещал отзвонить через четверть часа. И отзвонил, коротко извинившись, но через час. У Оксаны глаза на лоб полезли. Спокойно, ни разу не изменив голоса, Смирнов методично отбивал любые попытки, пусть и вовсе не нарочитые, ущемить его достоинство.
У Кидина и в мыслях не было кого-то принизить. Он обращался с людьми так, как, по его мнению, должно вести себя большому начальству. На расстоянии, но с отеческой ноткой, сбиваясь по обстоятельствам с официального «вы» на почти панибратское «ты». Все мы, мол, одна семья, но знай, с кем имеешь дело: когда надо, взыщу, когда соизволю – пожалую.
Найти общий язык со Смирновым оказалось труднее всего. Приходилось себя контролировать, к чему Иван Николаевич не привык.
Случайно вырвавшееся «тыкание», дружелюбное и без всякой задней мысли, Валентин Петрович встретил настороженно, но смолчал. Потом, когда они стали вместе обедать, а порой и слегка выпивать, заметил вскользь:
– У нас в «Стяге», как вы понимаете, сплошь офицеры. О неуставных отношениях и речи быть не могло. Мне трудно себя ломать: привычка – вторая натура.
– О чем это ты, Петрович? – искренне изумился Кидин.
– Мне, понимаешь, Николаич, сорок лет и я подполковник, хоть и в запасе. На службе вы для меня – генерал, за столом – тут уж твое право решать, а мое – принять либо отказаться.
Кидин вновь сделал круглые глаза. Он понимал, сколь многое успел сделать для него Валентин Петрович, понимал, что зависит от него, и со временем эта зависимость будет только усиливаться. Нужно было ответить, не роняя лица, но вместе с тем изящно, со светской непринужденностью.
– Давай выпьем брудершафт, – пришло вдруг на ум. – И покончим со всякими недомолвками. Я человек простой и, ей-богу, всяких там экивоков не понимаю. «Наполеон» будешь?
– Лучше водочки.
С того дня черная кошка между ними как будто не пробегала.
Вошедшего Валентина Петровича Кидин встретил бодрой улыбкой.
– Хочу отъехать на Котельническую.
– Сопровождать будет Леша Снитко.
– Отлично, Петрович, отлично… Но я, собственно, не об этом. Тут один вопрос возник, даже два, но давай по порядку, с главного.
Начал он, однако, не с главного. Никак не мог решиться приступить к тому, что действительно волновало.
– Ты уже в курсе ЧП?
– Так точно. Просмотрел личное дело.
– Я так полагаю, что за те деньги, что мы платим, должна быть и соответствующая отдача.
– Естественно. Мне понадобится платежная ведомость. Она еще у тебя?
– Вот, возьми, – Кидин подвинул бумагу на край стола. Побродив по кабинету, собираясь с мыслями, он переключил прямой телефон на автоответчик. – Присядем? – приглашающим жестом указал на кресла возле венецианского круглого столика с мозаикой из полудрагоценных камней. – Что ты об этом думаешь?
– Даже не знаю, что тебе сказать, – не поднимая глаз от ведомости, Смирнов озабоченно поскреб подбородок. – Надо поразмыслить… Да и с этим побеседовать не мешает, с Мухарчиком.
– Само собой. Он предупрежден.
– Это все?
– Вроде бы, – неопределенно дернул плечом Кидин. – Нет, не все! Когда мы утром с тобой говорили…
– Не беспокойся, Иван Николаевич, я приму меры. Хорошо смеется тот, кто стреляет последним, – Смирнов был ярым поклонником генерала Лебедя и с удовольствием цитировал его афоризмы. – Наезжать не посмеют… Как видишь, я был прав: нельзя связываться со всякой сволочью.
– Оно, конечно, – вздохнул Кидин, – но деньги, как говорится, не пахнут.
– Даже самые тонкие духи, если перебухаешь, воняют. Слишком много набралось у нас не того контингента. Я бы хотел еще раз просмотреть картотеку категории «С».
– Зачем? – засомневался Кидин. Секретов от Смирнова он не держал, по крайней мере в этом плане, но и лишний раз выворачивать всю подноготную было как-то неуютно. – Впрочем, как знаешь.
– Будем исходить из грубого факта – недостача налицо. Если Мухарчик не сам заварил эту кашу, чтобы хапнуть, как бы дико это не выглядело, остается одно: халатность. Согласен? Третьего не дано.
– Логично. Факты – упрямая вещь, как сказал один классик, а приписали другому.
– Следовательно, денежки кто-то получил? Возникает вопрос: кто именно?
– Тут полный ноль.
– Не совсем. Наверняка это человек, хорошо знакомый с системой выдачи по категории «С». Возможно, кто-нибудь из клиентов, обозначенных в списке. Получив положенное, он воспользовался ротозейством или временным умопомрачением оператора – всяко бывает – и…
– С трудом верится.
– Иных объяснений нет. Побеседуем с Мухарчиком – может, что и прояснится.
– Бели бы твердо знать, что он не врет.
– Детектора лжи у нас нет.
– Что ж, утро вечера мудренее… Я вот о чем еще хотел тебя попросить, в связи с теми угрозами, – Кидину казалось, что он сумел незаметно перевести разговор в нужное русло, когда одно непосредственно вытекает из другого. – За тобой я, как за каменной стеной, Петрович. Никакие наезды мне не страшны. А вот за Ларису Климентьевну, признаться, опасаюсь. Кто-то возле нее определенно вьется, – он озабоченно нахмурился и, не глядя на собеседника, пробормотал, как бы рассуждая вслух, – может, хотят достать меня через нее? Даже волос с ее головы не должен упасть. Понимаешь?
– Какие у тебя основания так думать?
– Оснований вроде как и нет, но что-то с ней неладно. Очень уж она изменилась за последнее время. Замкнулась в себе, точно чего-то боится, пропадает по целым дням… Нет, Петрович, ты не подумай! – спохватился Кидин. – Ты ж меня знаешь! У нас с ней – полная демократия. Я в ее, так сказать, женские дела не суюсь. Я ведь и сам не промах, своего не упущу… Не было бы чего похуже. Сможешь проверить?
Просьба – а это была именно просьба, не поручение, – прозвучала почти умоляюще. Дымовая завеса, однако, не обманула Смирнова. Он видел шефа насквозь. Немного жалел, но более презирал.
– Охрану организовать могу, Иван Николаевич, моя прямая обязанность, а насчет наблюдения сложнее. Взяться самому – работа не позволяет, а ребятам – как объяснишь?
– Вот и организуй охрану, только так, чтоб она не знала… А то вообразит невесть что! Народ у тебя опытный, сразу засекут, кого следует.
«А кого следует?» – вертелось на языке, но Валентин Петрович благоразумно воздержался. Три тысячи зеленых в месяц на улице не валяются.
– Чего молчишь?
– Соображаю, как лучше… Засечь, а после проверить контакты – не сложно. Авось куда-то и выведут. У меня друг есть, раньше вместе работали, так у него дочка исчезла. Вначале тоже вроде бы в себя ушла, неделями домой не являлась, а после и вовсе пропала. Второй месяц найти не можем. Есть подозрение, что с сектой какой-то связалась. Таких сейчас много… Но у Ларисы Климентьевны, надеюсь, по этой части полный порядок? Веселая, жизнерадостная – прямо огонь.
– Была, Петрович, была, но что-то переменилось, что-то пе-ре-ме-нилось… А насчет секты – плюнуть и забыть. Не тот случай.
По тону, каким это было сказано, Смирнов почувствовал, что на сей раз шеф не юлит. Его не могла не тревожить происшедшая в жене перемена и он жаждал обнаружить виновника. Понятно, что разговор на такую тему дается ему нелегко: и себя уронить боится, и его, Смирнова, задеть опасается.
– За охрану можешь не беспокоиться, – щадя его самолюбие, скупо уронил Валентин Петрович, – а там поглядим… Машину, когда подать?
– Прямо сейчас и поеду. С утра ничего не жрал. Может, вместе?
– Спасибо. Я уже отобедал. Помни, Иван Николаевич, от Лехи ни на шаг!
– Да, времена нынче крутые, – заметно повеселевший Кидин пропустил дежурное предостережение мимо ушей.
– «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Не знаю, кто написал. – Кивнув на прощание, Валентин Петрович пошел организовывать выезд. Банкиров и бизнесменов отстреливали чуть ли не каждый день. Уберечься от профессионального киллера было практически невозможно.
ВАША КИСКА КУПИЛА БЫ «ВИСКАС»
…а наша киска – шубку из лиски
