Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)
«Следить за пульсом, – вколачивал он премудрость. – Три удара – вдох, четыре – задержка, три – выдох».
После йоги начинался «час великой пустоты» – медитация. Слава видел такое по московскому телевидению: показывали похожего на обезьяну японца в лиловой хламиде.
Медитацию вела колченогая баба, тоже «магистр», Марья Николаевна. Похожая на монашку, она соответственно и одевалась: темная косынка, туго завязанная под самым подбородком, затрапезный халат, черные шаровары.
На медитации нельзя было ни на что отвлекаться. Только сидеть, скрестив по-турецки ноги, и неотрывно смотреть на блестящий шарик в руках этой стервы. Не шевелиться, не моргать и даже не думать. Только вспоминать прошлые жизни.
Сперва Слава тайно гордился тем, что один только он был раньше крупной шишкой. Генералом? Министром? Может, банкиром? Однако из осторожных расспросов удалось узнать, что и его сотоварищам довелось сыграть видную роль на подмостках исторической сцены. Один совершенно точно помнил, что был князем Куракиным – сплошь в бриллиантах, другой – царем из династии Гупта в древней Индии, а Мишка Державин – и вовсе слоном. Такая инкарнация показалась более чем странной, и Калистратов решил, что Мишка дурит или немного того.
Самую скромную биографию – до момента зачатия – избрал Павел Данилович, верхний сосед по нарам. Бывший преподаватель на кафедре эстетики Института культуры, он был самым старшим в группе по возрасту и считался большим интеллектуалом. Он предполагал, что в нем воплотилась душа графа Олсуфьева, подвизавшегося при дворе Екатерины Великой. Иначе трудно было объяснить, какими судьбами ему удалось сохранить в памяти множество любопытных эпизодов, ускользнувших от внимания историков. Так, в частности, Павел Данилович поделился впечатлениями о своих встречах с графом Калиостро и его женой Лоренцей Феличиани в бытность их в Петербурге. Слава знал о великом магнетизере по телевизионному фильму и потому принял рассказ напарника за чистую монету. Мужчина серьезный, начитанный – зачем ему врать?
Короче говоря, все что-нибудь да помнили, лишь Калистратов не мог извлечь из тумана «великой пустоты» ни единой тени. Марья дважды жаловалась на него главному начальнику – «гуру», как его подобострастно и с придыханием называли. За все время пребывания на «объекте», а попросту на турбазе, ему так и не довелось лицезреть таинственного громовержца, хотя реакция на Марьины доносы была безжалостной и молниеносной: двое суток без горячего. Калистратов чуть было концы не отдал. Тоща-то и начались у него видения голодного порядка, как он здраво рассудил. Столь же трезвым было и выстраданное им решение не выпендриваться и быть, как все. Одним словом, придумать себе подходящую биографию.
«Духовник», к которому Слава обратился за советом, наотрез отказался дать хотя бы намек.
«Истину можно открыть только внутри собственного Я, – попенял он с ученым видом. – Ищите и обрящете».
На ближайшем сеансе медитации Калистратов окончательно понял, что такая работа не для него. Ну не умел он сосредоточиться на невообразимом «внутреннем Я»! Ну не понимал, как можно ни о чем не думать, когда всякие посторонние мысли сами лезут в голову! Елки за забором видел, колючую проволоку, облака, небо, а пустоту – нет. Не было ее, пустоты этой клятой, ни вокруг, ни внутри. В животе урчало, разудалый какой-то мотив опять же привязался некстати.
Никак, Володя Высоцкий?
«Час зачатья я помню неточно…»
Слава тоже не помнил деталей ключевого в его жизни момента, но делал вид, что созерцает предшествовавшие события. Спасибо Чену, что научил сидеть, как статуя, не моргая, а то бы Марья мигом сообразила, что процесс не идет.
«Процесс пошел», «ситуация под контролем» – привычные в обыденной жизни и абсолютно лишенные конкретного содержания фразы были в ходу и тут, на запредельном «объекте». Это кое-как примирило бедного Славу с совершенно новым для него лексиконом: «астрал», «атма», «шестая Чакра» и прочая чушь. Уподобясь попугаю, он научился жонглировать ими с необыкновенной легкостью.
Сдвиг в нужном направлении нежданно-негаданно произошел на «литургии» – послеобеденном действе, которое зачастую затягивалось до самого вечера.
На огороженном низеньким палисадничком плацу с квадратной песочницей в центре, где прежде проводились торжественные линейки и туристские вечера с печеной картошкой и песнями под гитару, разжигали большой костер. Верховодил «наставник», бритоголовый толстяк с пупырчатым нашлепом красной волчанки во всю щеку. По его знаку «послушники», взявшись за руки, начинали бесконечный хоровод то в одну, то в другую сторону, выкликая всегда одни и те же звуки, начисто лишенные смысла: «ом-нами-шуньята!» [5]5
Калистратов ошибался. В переводе с санскрита это означает: «Ом, поклоняюсь пустоте».
[Закрыть]Это называлось «великой мантрой», но никто не мог или не пожелал объяснить Славе, что оно означает. Круговращение сопровождалось пением под фонограмму. Музыка была какая-то диковинная, не наша, а уж слова – тем паче, чистейшая тарабарщина.
Когда подвешенный к столбу репродуктор неожиданно умолкал, и устанавливалась непривычная тишина, всем надлежало замереть, сложив ладони перед грудью, а затем громко три раза хлопнуть, вроде как прибить комара или моль. И снова пошло-поехало: хоровод вокруг песочницы, как в детском саду, и эта самая «шуньята». Слава есенинский стих вспоминал, про маму в старом шушуне. Шушун представлялся ему весьма неопределенно – жакетик? шаль? – а уж шуньята…
Тут-то его и осенило. Вспомнил, как они с Клавкой смотрели фильм про Дракулу. Нисколько не страшно, даже местами смешно. У Дракулы этого, Князя Тьмы, был кучер, чем-то похожий на Славу.
«Вылитый ты, – еще издевалась Клавка, – прямо копия». Она сидела в распахнутом халате, жрала «Топик», батончик такой с орехами, и вязкие шоколадные слюни стекали на новый бюстгальтер, прямо туда, в промежуток. Вообразив, как покажет ей, вернувшись домой, пролонгированный оргазм, он поспешил отогнать греховные умыслы и вернуть промелькнувшее было видение.
Так и есть, это он, нахлестывая перепуганных лошадей, мчится через лес по кривой разбитой дороге. Лунный свет едва пробивается сквозь густую хвою вековых елей, сзади грохочет, подскакивая на колдобинах, экипаж, ветки хлещут по дребезжащим дверцам, и вот-вот сломается колесо. О том, что случится дальше, и подумать страшно, но он помнит, он знает, он уже видел однажды, как из опрокинутой на бок кареты вываливаются гробы.
На «исповеди» Калистратов поделился своими наблюдениями, высказав робкое предположение, что в прошлой жизни вполне мог быть кучером у графа Дракулы.
«Духовник» отнесся к его идее с кислой улыбкой.
– Вы читали роман Стокера? – спросил он после некоторой заминки.
Никакого Стокера Калистратов не читал. Раньше он интересовался только научной фантастикой, но, поступив на новую работу, вообще не брал книгу в руки.
– Значит, вы видели фильм, – заключил опекун. – Какой именно? «Дракула Князь Тьмы»? «Сын Дракулы»? «Невеста Дракулы»?
Точного ответа Калистратов дать не смог, но подтвердил, что кино про вампиров смотрел, и не один раз, по телевизору.
– И вы узнали себя в этом кучере?
Калистратов подтвердил. Его уверенность, казалось, произвела благоприятное впечатление. Тем не менее «духовник» счел своим долгом прояснить ситуацию:
– Видите ли, любезный, – он снизошел до того, что погладил Славу по голове, – есть большая разница между киногероем и реальным, скажем так, персонажем. Дракулы, которого вы видели на экране, никогда не существовало, а следовательно, и кучера. Между тем Владек, граф фон Дракула, действительно жил в Трансильвании и, будучи владетельным сеньором, имел вассалов, приближенных и штат обслуги, включая, разумеется, кучеров. Я бы сказал, гайдуков…
Калистратов узнал множество интересных вещей. Притом не только про Дракулу, у которого, оказывается, есть наследник, тоже граф Дракула, живущий в Германии. По мнению «духовника», настоящим вампиром был Тепеш, отпрыск побочной ветви. «Но это не имеет особого значения», – успокоил он приунывшего Славу, обогатив его скудную эрудицию массой самых разнообразных сведений о природе вампиризма, включая психический, энергетический и сексуальный. Так, к примеру, Калистратов узнал, что, помимо суккубов, высасывающих мужскую силу, существуют еще и инкубы, которые досаждают по ночам женщинам. В отличие от вампира-кровососа, который не отражается в зеркалах, боится дневного света, креста и чеснока, избавиться от инкуба практически невозможно. Распознать его можно только по оставленной сперме, синей и холодной, как лед. Благодаря дьявольскому, недоступному простым смертным дару инкуб способен вконец умучить даже самую похотливую нимфоманку.
Покончив с демонологией, в коей оказался куда как горазд, «духовник» перешел к вопросам практическим, куда более волновавшим Славу, чья потенция была настолько далека от инкубовой, что смешно даже сравнивать. Особенно ныне, когда она, по причине штрафных очков, падала, как ртуть в термометре в зимнюю стужу. Отлучение от горячего варева давалось особенно нелегко.
– Теперь давайте разберемся с вами, – медоточивым голосом предложил ангел-хранитель, окончательно утвердив Тепеша на роль Дракулы. – Ну почему обязательно кучер? Это же моветон, мой хороший, нонсенс. Ведь у вас такой гороскоп! Солнце в третьем доме, Венера в секстиле с Марсом… Не могли вы быть кучером… Постойте, вы точно помните, что возле вас на облучке никого не было?
Калистратов засомневался и вроде как припомнил, что рядом с ним действительно кто-то сидел.
– Вот видите! – обрадовался милостивый ясновидец. – И знаете, кто это был?.. Да вы же и были! Путешествующий студент или, скажем, юный паж, поступивший на службу к графине Франциске… Пустит она в постель какого-то извозчика – как же! Ведь верно?
Калистратов вынужден был согласно кивнуть. Кучер или конюх, пропахший лошадиным навозом, и потом графине как-то не с руки.
– Молодой, любопытный, отважный, вы залезли наверх, чтобы полюбоваться ландшафтом. Дорога шла через лес… Правильно? Вот видите: через лес… Полная луна сияла в ночном небе, разгоняя легкие облачка, пахло влажной листвой, в чащобах колдовским светом вспыхивали гнилушки и все такое… Кучер, знай себе, нахлестывал лошадей – гнедые в яблоках, шоры, плюмажи… Это его одолевал суеверный ужас, а вам все нипочем. «Мальчик резвый, красивый, влюбленный» – сорвиголова! А вот когда ваш кучер наделал в штаны от страха или вообще свалился к чертовой матери, вы и перехватили вожжи. Потому и запомнили себя сидящим на облучке. Какой же из вас кучер, голубчик, гайдук! Вы же потомственный дворянин, а следовательно, паж, вернее, оруженосец Тепеша, его стремянный. Вот так: стремянный.
Калистратов настолько вжился в образ, что ему мог бы позавидовать самый сенсетивный актер, прошедший школу Станиславского. Во сне его преследовали призраки краснорожего, с большими нафабренными усами Тепеша и бледной, как смерть, Франциски. Графиня всегда появлялась в бесстыдно распахнутом пеньюаре, и он бежал от нее по бесконечным замковым переходам. Мелькали мрачные залы со стрельчатым сводом, с лязгом обрушивалась с постаментов рыцарская арматура, и совы с фосфорическими глазищами выпархивали из клетки забрал.
И всякий раз, оглядываясь на виновницу ночных кошмаров, он не различал ее отражения в сумеречных глубинах, затянутых паутиной зеркал.
Обычно она настигала его в подземном склепе, где покоилась пара опустевших, со сдвинутыми крышками саркофагов. И где-то в самом углу обязательно возникал третий – заурядный дощатый гроб, предназначенный ему лично. Не стремянному Латоесу, а безымянному бомжу, который был когда-то инженером-технологом Калистратовым.
Явилось ли это провидением? Как знать…
От нестерпимой жути развязки спасал звон рельса: послушников созывали на ночные радения. К холоду и постоянному недоеданию добавлялся хронический недосып.
Но самым тяжким испытанием обернулись часы, проведенные в так называемом «волшебном шлеме», внешне напоминавшем космический. Возможно, первоначально он и был таковым, но списанный за ненадобностью, а то и просто украденный, подвергся существенной доработке. Не исключено, что в том же «почтовом ящике», где трудился Слава. Будучи инженером, он быстро разобрался в назначении вмонтированных внутрь устройств и на собственном опыте убедился в их дьявольской эффективности.
Шлем совмещал в себе систему датчиков, подключенных к энцефалографу, подведенные к вискам электроды, трубку, по которой поступал газ, и стереофоническую систему. Пока писалась энцефалограмма, снимая с различных участков мозга отчаянные сигналы, череп, в который этот вопящий электрическими всплесками мозг был заключен, подвергался изощренным пыткам. Сначала перекрывался доступ воздуха, и наступало удушье. Снабжение живительным кислородом возобновлялось буквально за секунду до клинической смерти, но не успевал испытуемый отдышаться, как на его лобные доли обрушивался разряд высокого напряжения, что опять-таки приводило к кратковременной коме. Иногда вместо электрошока использовали неизвестный наркотический газ, после которого наступал дремотный паралич. И все это происходило на фоне льющейся из наушников похоронной мелодии, перемежавшейся звуковыми сигналами предельной для слуха силы. Всегда одними и теми же, одними и теми же, одними и теми же. Зрение тоже подвергалось критической нагрузке. На стекле, куда была вмонтирована невидимая схема на жидких кристаллах, постоянно мелькало цветное изображение всевозможных фигур и знаков, в которых немыслимо было разобраться, настолько быстро одни сменялись другими. Ползли бесконечные ряды цифр, вспыхивали какие-то бесформенные пятна, взрывались звезды, рушились и возникали вселенные.
И внутренний мир, разъятый, как детский конструктор, на элементы распадался и вновь пересоздавался бессчетно, пока окончательно не исчезла граница между внешним и внутренним, где не осталось ничего, кроме кровоточащего комка орущего мяса.
Калистратов так и не узнал, когда перешагнул на «ту сторону», перешагнул ли вообще непостижимую нулевую черту, за которой уже нет ни памяти, ни страдания.
Возможно, ему только казалось, что он летит через бесконечный коридор, пристанище вечного мрака и бесконечных теней. Порой это напоминало падение в шахту, когда сорвавшаяся с тросов клеть проносится мимо бесчисленных ярусов, за которыми мерещатся объятые мертвым отчаянием лица. Глаз выхватывал то кирпичные кладки, то гнилой бревенчатый брус, то слои гравия и песка, а еще чернозема, проросшего корнями растений. И открылся фундамент, и вмурованный в стену разбитый горшок, и медная прозелень клада убого блеснула среди черепков, и ржавый тлен захороненного железа, и черные кости в истлевших гробах.
И был голос, прозвучавший из невидимого жерла преисподней:
«Вы звали меня – я пришел! Вы хотели меня – я обрел вашу плоть! Отныне я – Вы, а Вы – это я! Имя нам – Древний Ужас!»
Но бездна не приняла Славу. На крайнем пределе отчаяния падение незаметно перешло в вознесение, ибо ВСЕ во ВСЕМ: верх и низ, малое и великое. И забрезжило сияние летящему в беспросветном хаосе вечной ночи, отрешенное от тени и радуг, холодное и чистое, как свежевыпавший снег.
Последняя жизнь технолога была коротка и незавидна, и даже на небеса предстояло добраться ему черным ходом.
Глава шестнадцатая
Тихие радости
Дачка Корнилова находилась в поселке Бужарово, на самом берегу Истринского водохранилища. Запретная зона начала застраиваться еще в начале семидесятых, но в последние годы строительство приобрело совершенно бесконтрольный характер, что не могло не сказаться на качестве питьевой воды. Под стук топоров и вой циркулярных пил вырастали шедевры постсоветской готики и модерна. По сравнению с новоявленными дворцами, корниловский домик выглядел жалкой лачугой.
Всесвятский добирался сюда на машине, которую загодя одолжил у приятеля. Основания для конспирации были достаточно весомые: у обоих накопился взрывоопасный материал.
На рыбалку выехали в пятом часу, чтобы, как положено, постоять на вечерней зорьке.
Корнилов заякорил лодку вдали от берега и принялся разматывать удочки. В желтовато-зеленой воде, пронизанной косыми столбами света, мерно покачивались длинные пряди рдеста, среди которых темными черточками сновали мальки. Для ловли можно было бы найти место и получше – хотя бы в том заливчике, окаймленном непролазными зарослями ежевики и черной ольхи, или в узкой протоке, скрытой высокими метелками рогоза. Именно там брали килограммовые окуни-горбачи.
Вопрос о рыбе, однако, на повестке дня не стоял.
– С чего начнем? – спросил Корнилов, привычно нанизывая на крючок извивающуюся половинку червя.
– Хозяин – барин, – Вячеслав Никитич критически осмотрел телескопическое удилище с длинным поплавком из невесомого пенопласта. Последний раз ему довелось пробавляться ужением лет десять назад на Онеге. – Импортная?
– Норвежская, – со скрытой гордостью подтвердил Корнилов. – И леска – тоже, а поплавочек на Птичьем рынке отыскал. Чуткость, как у сейсмографа.
Клева не было, только мальки озоровали, покачивая поплавками, на которых не замедлили приютиться стрекозы.
Слишком мало прошло времени, чтобы могло возникнуть безоговорочное доверие. Да и возможно ли оно, даже в принципе, на грешной земле? Особенно между людьми соответствующих профессий.
– Из чистого любопытства, Константин Иванович, – пустил пробный шар Всесвятский. – Что там на самом деле произошло, в «Аэронавтике»? Больно уж слухи дикие.
– Интуиция у вас! Прямо в цвет, – Корнилов постарался как можно короче изложить привходящие обстоятельства. – Сдвигов почти нет, – заключил он, – Единственный подозреваемый по-прежнему в нетях. Скажу больше: есть основания полагать, что он тоже пал жертвой преступников.
– Калистратов?
– Он самый. Тем не менее удалось ухватить самый кончик. Не знаю, как пойдет дальше, но стрелка компаса вновь указывает на «Регент Универсал». Так что примите мои комплименты.
– Любопытно, а в чем соль?
– На первый взгляд, обычная, к сожалению, квартирная махинация. Калистратов продал, или его принудили продать, квартиру одному азербайджанцу. Фамилия значения не имеет, потому как паспорт краденый. Буквально на следующий день она была перепродана другому лицу через риэлтрскую контору на Беговой. Словом, типичная история. Угрозами или обманом хозяев заставляют подписать договор на продажу, а затем убирают. Не будь здесь замешана печень, которая, простите, у меня в печенках сидит, я бы сразу взял этих самых риэлтров – дурацкое слово! – за жабры. Совершенно дикая ситуация. Со всех сторон жмут, а я не дрыгаюсь, боюсь напортить.
– Думаете, Калистратов не убивал жену?
– Все больше склоняюсь.
– Но он же психический.
– Тем легче оказалось его одурачить, сломить, а когда все было оформлено, пришла ее очередь. В таких делах самая простая схема – самая верная.
– Да, изыски с печенью портят расклад.
– Одно заслоняет другое. В принципе не столь уж и важно, убил Калистратов жену или нет. Мог и убить, будучи заинтересован в сделке. Так что эту версию мы пока не снимаем. Только печень не он вырезал – вот в чем штука! Почти на сто процентов – не он.
– Почерк всюду один?
– На все пять случаев… Про нападение на гендиректора «Блиц-Новостей» читали?
– Тоже дичь несусветная. Какое-то компьютерное убийство… Враки?
– Не совсем. Не обошлось без газетной отсебятины и, не исключаю, целенаправленной дезы, но в основе все верно: Красиков и наш сотрудник в больнице, а компьютерщик умер. Вчера стало известно, что скончалась и женщина из «Аэронавтики». Налицо пересечение двух, казалось бы, совершенно различных линий. Случайное совпадение маловероятно.
– Пожалуй… Но в «Блице» никто никого не резал.
– Это ровным счетом ничего не значит. И там, и здесь хватало всяческих чудес… Вы допускаете существование невидимки?
– Нет, – твердо ответил Всесвятский.
– Я тоже… Не менее загадочно обстоит и с адской музыкой, якобы записанной на дискетах. Тут нужен скорее психиатр, нежели сыщик.
– Почему бы нет?
– Руки повязаны, Вячеслав Никитич! – дав поплавку притонуть еще раз, Корнилов подсек, но слишком резко, выдернув пустой крючок. – Упустил, зараза! А, ладно… Я лишен возможности действовать на этом направлении. Понимаете? Прямого запрета нет, но дискеты ушли в сферы. Я даже не имею доступа к пострадавшим. Из Склифосовского всех перевели в Центральную клиническую больницу. Единственное, что удалось успеть, так это обследовать труп компьютерщика из «Блица». Не знаю только, стоило ли усердствовать.
– Почему?
– А все потому, – Корнилов вытянул окунька и, бережно высвободив жало, бросил рыбку обратно в воду. – Бывают вещи, о которых лучше не знать. Спокойнее.
– Меньше знаешь, лучше спишь?
– Во-во. Как вы думаете, что явилось причиной смерти?
– Кровоизлияние в мозг? Судя по вашему рассказу…
– Инфаркт печени.
– Ничего себе, – устав от слепящих вспышек на водной глади, Всесвятский закинул с другого борта. – И вы улавливаете причинную связь?
– А вы?
– Не знаю.
– И я не знаю… Так чем порадуете, Вячеслав Никитич? Вся надежда на вас. Авдей гуляет на воле и смеется над дураками вроде меня, которым еще что-то такое надо. Хотя бы на благородной ниве оргпреступности я могу надеяться на прорыв? Иначе мне просто не позавидуешь. На одной текучке далеко не уедешь. Раскрываемость сорок процентов.
– По Авдееву могу доложить следующее, – Всесвятский положил удилище на дно лодки и, зачерпнув воды, смочил лоб. – На сегодняшний день я располагаю кое-какой документацией. Во-первых, приложение к договору, заключенному между известной вам станцией автотехобслуживания и совместным предприятием «Ункар трейдинг». Полная спецификация на двенадцать новеньких «девяток», со всеми необходимыми номерами. Кроме того, рублевый договор еще на восемь машин и договор между подрядчиком и заказчиком, действующими – обратите внимание – на основании устного соглашения.
– Так и записано?
– Черным по белому… Не буду утомлять перечислением фамилий, хотя на одной есть смысл остановиться. Некто Лyчинский, известный под кличкой Лорд. Он выдает себя за помощника депутата Госдумы, а возможно, таковым и является. Но это нюанс. Главное, что за всеми стоит Авдеев. Операции, включая валютные, проходят через «Регент Универсал Банк».
– Вы уверены, что можно положиться на вашего друга?
– Смирнова?.. В ком нынче можно быть уверенным? Человек нашел себя на новом поприще, прекрасно зарабатывает. Конечно, ему никак не с руки подкапываться под собственный фундамент. Скажу честно: не знаю, как он поведет себя в таких обстоятельствах. Хочется надеяться, что достойно. Тем более что у вас есть материал на дочернее предприятие банка. Хотя нет доказательств, что Светлана Круглова и жена этого Калистратова убиты одной и той же рукой, какая-то связь проглядывает. Валентина это не может оставить равнодушным. Или я ничего не понимаю в людях.
– Возьмете его на себя?
– Не вижу другого варианта, Константин Иванович, но придется раскрыть карты. Играть в темную с другом как-то не приучен.
– Хорошо бы и друг оказался того же закала, – Корнилов выбросил в лодку подлещика, затрепетавшего в скопившейся луже. – Вещдок для жены, – он смущенно улыбнулся, – а то еще подумает, что мы к девкам подались.
– Повод для разговора с Кидиным есть, серьезный повод.
– Отвертится.
– Не сомневаюсь.
– Стоит ли тогда рисковать?
– Безусловно стоит, потому что ваш Авдей и эти риэлтры для него семечки. Речь идет о куда более масштабных операциях.
– Например?
– Злоупотребления в перераспределении бюджетных средств. Многие сотни миллиардов, Константин Иванович.
– Ничего себе. Казалось бы, такой солидный банк. Одна реклама чего стоит… Ну-ка, ну-ка…
– Все началось с того, что Министерство топлива и энергетики вошло в правительство с предложением направить средства на обустройство нефтяных месторождений и газоперерабатывающих заводов Сибири. Казалось бы, давно пора. Дня не проходит, чтобы не лопнул какой-нибудь нефтепровод. Взрывы, пожары, залитые нефтью речные берега и лесные массивы.
– И зарплату задерживают.
– И зарплату, и неплатежи… Словом, мера своевременная. Решением за номером таким-то сибирякам перечислялись почти восемьдесят миллионов долларов, вырученных от продажи соответствующего количества нефти. Помощь, что называется, адресная, с точным перечислением, кому и на какие цели. Деньги планировалось выделить только на следующий год, однако уже чуть ли не на другой день в банк поступило письмо из министерства с поручением перевести тридцать миллионов с их валютного счета на специальный инвестиционный счет, принадлежащий акционерному обществу «Сибирь Петролеум».
– Министерство держало свои доллары в «Регент Универсале»?
– Не только там и не оно одно. Но изюмина не в этом. Я же сказал, что помощь была адресной. На реконструкцию коммуникаций, в частности, выделялось конкретному месторождению Тюмени два миллиона. Но в письме фигурирует иная сумма – тридцать, а в графе «назначение платежа» после перечисления адресатов значится загадочное «и других». Каких других, спрашивается? Финансовые документы не терпят неопределенных формулировок. И зачем вообще перечислять такую сумму частной лавочке, притом без гарантий?
– И верно, зачем?
– Мы подняли всю подноготную. АО «Сибирь Петролеум» оказалось дочерним предприятием «Регент Инвест Консалтинг», то есть компании, порожденной банком «Регент Универсал».
– Лихо!
– О, через банк Кидина прокручиваются гигантские средства. Большая часть акций принадлежит монополистам нашего привилегированного топливно-энергетического комплекса, но и руководство «Регента» не в накладе. Сам президент, кроме солидного пакета акций, имеет постоянный доход от таких фирм, как «Финанс коммюникейшн» и кредитный банк «Евразия», где он полный хозяин. Генеральный директор Лобастов и первый вице-президент Каменюка тоже обзавелись подпорками вроде «Тетраэдра» и «Остапа».
– Что это за названия? Несолидно как-то: «Остап»!
– Бендера напоминает?
– И Бендера, и вообще. То ли дело «Консалтинг», «Коммюникейшн» опять же.
– Вы недалеки от истины, Константин Иванович. И кидинский «Коммюникейшн», и этот «Остап» с «Тетраэдром» – рядовые частные предприятия. Если скажу, что господина Каменюку величают Остапом Михайловичем, вам многое станет понятно. Дело, конечно, не в названиях. Всяк изощряется, как хочет. Важно другое: на счета названных фирм поступило соответственно пять и десять миллионов долларов. В округленных цифрах. Нефтяной фонтан, что называется, забил. Не прошло и недели, как начисляется еще по несколько миллиончиков. Откуда, спросите?
– Не спрошу. «Сибирь Петролеум»?
– Совершенно верно. Те самые министерские денежки. Все до последнего цента. Двадцать три миллиона «Регент» перекинул в кредитный банк «Евразия». И какие чудеса ловкости! Так, гендиректор «Сибири» Башкиров заключает договора со всеми поименованными лицами, включая самого Кидина. В чем смысл? А в том, что патроны Башкирова не только бесплатно приобретают акции «Сибирь Петролеум», но и получают за это скромное вознаграждение. Ивану Николаевичу, скажем, было начислено сто восемь тысяч рубликов.
– Очень они ему нужны! – усмехнулся Корнилов.
– Как же: порядок! И как вы думаете, кто возглавляет «Сибирь»?
– Вы же назвали… Ну этот, Башкиров. Вор в законе? Авторитет?
– Не угадали. Вполне респектабельный махинатор. Однако он всего лишь генеральный директор, хотя действительно вершит всеми делами, а председателем правления числится супруга Кидина. Между прочим, интересная дамочка.
– Занятно.
– Мы ни разу не засекли ее хотя бы поблизости от Зачатьевского переулка, где «Сибирь» арендует полуподвал. По-моему, она ни сном, ни духом.
– «Мы сидим, а денежки идут», – процитировал популярную рекламу Корнилов. – Семейное предприятие. Уникальная афера.
– Не столь уж уникальная. Точно такой же казус случился и с банком «Империал». И опять нефтедоллары. Между прочим, проникло в прессу.
– И каковы результаты?
– Басню Крылова помните?
– «Кот и повар»?.. То-то и оно.
– О таком пустяке, как нарушение финансового законодательства, я даже не заикаюсь: прямые валютные расчеты между российскими юридическими лицами запрещены.
– И каковы итоги?
– Смотря для кого. В Тюмени по-прежнему лопаются трубопроводы, вытекают сотни тонн нефти, гибнут леса и реки. Чуть лучше дела у «Сибирь Петролеум». По крайней мере есть надежда повторить финт с бумажками МММ. Зато Кидина можно поздравить. Миллионов тридцать он определенно заграбастал. Неизвестно только, какую часть пришлось отстегнуть пушистым котам из топливного министерства.
– И выше!
– В этом вся суть проблемы.
– Как полагаете, Вячеслав Никитич, сколько не пожалеют за вашу умную голову?
– Сколько не пожалеют, не знаю… Может, и миллиона не пожалеют, но киллеру больше двухсот тысяч не отслюнят.
– Вот и маракуйте, как быть.
– Я уже все просчитал. Ваш «Печенкин» – подлинная находка. Никто и пальцем не пошевелит, если мы подберемся к Кидину с риэлтрской стороны. Плюс к тому «жигуленки» Коляна.
– На первых порах, может, и не пошевельнет.
– А потом уже поздно будет. Дело приобретет такую огласку…
– Гладко было на бумаге.
– Есть другие предложения?
– Других пока нет. Но сперва дайте мне подходы к Китайцу, тогда и будем решать окончательно.
– Какую роль тут сможет сыграть Китаец?
– Очень даже значительную. Мы получим шанс обзавестись сильным союзником в лице ВПК.
– Один монстр против другого?
– Только так и можно уцелеть непроходным пешкам вроде нас.
– Наверное, вы правы, – согласился Всесвятский. – А как насчет «четвертой власти»?
– Добром не кончится. У меня есть кое-какой опыт по этой части. Пресса так же легко продается и покупается, как и все прочее. В одном вы целиком и полностью правы: «Печенкина» нужно использовать на полную катушку. К голосу масс, хоть и не очень прислушиваются, но боятся, Вячеслав Никитич, боятся.
– Чем хуже, тем лучше?
– Не мы это придумали. С волками жить, по волчьи выть.
