Текст книги "Кардинал Ришелье и становление Франции"

Автор книги: Энтони Леви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Однако Ла Вьевиль, чья непригодность за пределами финансовой области вскоре стала очевидной, хотел более полной власти над советом, чем ему могли предоставить. В попытках обрести ее он готов был поставить Марию Медичи в центр событий и, возможно, с ее подачи делал авансы Ришелье. Именно Ла Вьевиль, почти наверняка при соучастии Ришелье и Марии Медичи, в начале 1624 г. наконец осуществил высылку Сийери и Пюизье в их поместья.

Памфлеты, направленные против Люиня, продолжали появляться, а Фанкан предпринял новую серию жестоких нападок, издав в том числе памфлет «Умирающая Франция» (La France mourante, 1623), а также сочинения, критикующие финансовое управление Ла Вьевиля.[107]107
  Фанкан, каноник Сен-Жермен-л’Оксерруа, ярый антиклерикал и такой же сторонник гугенотов, был острейшим пером среди памфлетистов, искавших политическую фигуру, способную укрепить королевскую власть. Он совсем недавно начал медленно приходить к мысли о Ришелье как о наиболее пригодном кандидате для выполнения этой миссии, возможно вступив с ним в официальные отношения в качестве ècrivari à gages (писателя на жалованье) около 1618 г. Самый опасный выпад Фанкана против Люиня – «Хроника фаворита» (Chronique des favoris) – не выходил в свет до 1622 г., когда он начал постепенно переходить на сторону Марии Медичи. Фанкан изменил направление своих атак и обрушил их на Конде и Ла Вьевиля, предшественника Ришелье на посту первого министра, но сам стал жертвой нападок и в июне 1627 г. был заточен в Бастилию на всю оставшуюся жизнь. Матье де Морг утверждает, что к его падению был причастен отец Жозеф. Фанкан выступал в защиту аристократии, лишенной Ла Вьевилем пенсий и военных должностей. Об их ожесточенности говорит и мемуарист Фонтене-Марей, который сам принадлежал к военному дворянству. Фанкан также обрушивается на финансистов за то, что те предоставляют государству займы под 16,6 %, вместо установленных 5–6.


[Закрыть] Сийери, который формально оставался канцлером, после смерти Люиня снова получил в свое ведение печати. Он преуспел в деле подрыва авторитета Шомбера, ответственного как за войну, так и за финансы, который в конце января 1623 г. был отправлен в отставку, но в конце 1623 г. сам был вынужден вернуть печати в результате интриг своего бывшего протеже Ла Вьевиля. Действуя подчеркнуто независимо, Людовик 6 января 1624 г. произвел в хранители печатей Этьена д’Алигра, бывшего протеже Шомбера. Министерские обязанности были пересмотрены, с тем чтобы усилить контроль, осуществлявшийся Ла Вьевилем, который хотел ведать не только финансами, но и иностранными делами. В феврале 1624 г. он готов был предложить Ришелье кресло в conseil des dépêches – совета, ответственного за координацию иностранных дел, – но Ришелье отказался, мотивировав это тем, что такой орган должен иметь своего представителя в самом государственном совете.

Внешнеполитическая ситуация складывалась для Франции плохо. Ее представители не могли остановить или даже осознать медленное, но неуклонное расширение контроля Габсбургов; например, французский посол в Риме согласился с папой, что нужно признать право испанцев на проход через стратегически важные долины Вальтеллины в Северной Италии, предоставив им таким образом свободу передвижения между Ломбардией и бассейнами Рейна и Дуная. Иностранные послы во Франции начинали гадать о том, что предвещает более активная политическая роль, которую король явно предполагает взять на себя.

На самом деле король отлично знал, что советы, предлагаемые его матерью, исходят от Ришелье, и 29 апреля объявил в Компьене о включении его в состав совета, с тем лишь ограничением, что он не будет управлять делами Франции за пределами палаты заседаний. Это повышение было представлено как следствие необходимости заменить больного кардинала Ларошфуко, который тем не менее продолжил выполнять обязанности председателя, когда снова смог посещать совет.

Ришелье удалось 9 мая настоять на своем главенстве над остальными членами совета, на что ему давало право звание кардинала, но во всем остальном продолжал подчиняться досадной необходимости держаться в тени. Ла Вьевиль, который выступал в качестве защитника интересов Ришелье, тем временем совершал новые опасные ошибки, играя на руку тем, кто подозревал его в стремлении к сближению Франции с протестантскими державами. Он тайно договорился о том, что для того, чтобы расчистить путь к браку самой младшей из сестер короля Генриетты Марии и принца Уэльского, позднее ставшего Карлом I, со стороны Якова I будет достаточно частного обещания, а не публичных гарантий предоставить свободу вероисповедания английским католикам. Папа отказался санкционировать этот смешанный брак без каких-либо более весомых оснований, и Ла Вьевиль совершил фатальную ошибку, которых Ришелье тщательно старался избегать. Он стал действовать, не получив на то полномочий от короля.

Ришелье был включен в комиссию, созданную для ведения переговоров об условиях английского брака. Отчасти благодаря Ришелье его бывший советчик, Ричард Смит, был назначен епископом английской церкви, поэтому Ришелье, как никто другой во Франции, был знаком с настроениями английских католиков. Он также обратил внимание короля на действия Ла Вьевиля, совершаемые без королевского согласия, не только в вопросах, касающихся Якова I и английских католиков, но и в других случаях, и, кажется, был причастен к появлению двух злых памфлетов Фанкана, направленных против Ла Вьевиля, – Le Mot à I’oreille de М. le marquise de la Vieuville (май 1624 г.) и La Voix publique au roi (август 1624 г.).[108]108
  См.: A.D. Lublinskaya. French Absolutism in the Crucial Phase, 1620–1629. Tr. Brian Pearce, Cambridge, 1968. P. 264–266; A.F. Allison. Richard Smith, Richelieu and the French Marriage // Recusant History. 7 (1964). P. 148–211. См. также: Maximin Deloche. Autour de la plume de Richelieu. Paris, 1920; Leon Geley. Fancan et la politique de Richelieu de 1617 à 1627. Paris, 1884.


[Закрыть] Людовик изменил свое отношение к Ла Вьевилю, но свойственный ему недостаток уверенности в себе заставил его научиться лицемерить, и он не обнаруживал своих намерений вплоть до 13 августа, когда Ла Вьевиля арестовали и заточили в Амбуазе. С этого момента Ришелье стал самым важным лицом в совете.[109]109
  Титул главного министра, которого позже был удостоен Ришелье, по сложившемуся обычаю давали всем членам малого королевского совета.


[Закрыть]

Драматических и быстрых перемен в политике не произошло, но Ришелье крепко взял власть в свои руки. Он поднялся до положения, в котором мог приступить к достижению цели всей своей жизни – созданию единства и национального своеобразия Франции.

5
ПЕРВЫЙ МИНИСТР: СТРАТЕГИИ. 1624–1629

Впервой главе своего неоконченного «Политического завещания» (Testament politique), адресованного королю и предназначенного служить руководством для Людовика XIII в проведении государственной политики после его смерти,[110]110
  «…pour server après ma mort à la police et à la conduite de votre Royaume» (Ed. Louis André. Paris, 1947. P. 90, 91). О характере этого «Завещания» см.: Roland Mousnier. Le Testament polutique de Richelieu // Richelieu et le monde de I’esprit. Paris, 1985. P. 297–304. Заглавие этой книги продиктовано ее целью – быть полезной королю после смерти ее автора в политике и управлении королевством. Это личный текст, написанный для одного короля, завещание, предназначенное для прочтения только после смерти Ришелье, которое заходило настолько далеко, что предупреждало короля о недостатках его характера и опасностях его темперамента.
  Властный тон, язвительно критический по отношению к адресату, озадачивал комментаторов своим контрастом с нарочитой цветистостью, которой раньше Ришелье уснащал свои письма, привычно подтверждая готовность служить только интересам короля. Разгадка лежит в литературном стиле «Завещания», очень близком к стилю духовных руководств, представленному, например, в посланиях, написанных в тот же период Франциском Сальским Жанне Франсуазе де Шанталь, основавшей вместе с ним орден визитандинок, или Анжелике Арно, которая обдумывала предложение вступить в него, или иезуитом Жаном Жозефом Суреном Урсулине Жанне дез Анж из Лудена, которую все считали одержимой дьяволом, или, позже, аббатом де Рансе целому ряду исповедующихся. В начале XVII в. это был хорошо известный жанр.
  Однако содержание было иным. Вместо духовных указаний, касающихся движения по пути к духовному совершенству, к которому все следующие церковным обетам обязаны стремиться, Ришелье с почти жестокой психологической точностью учит короля способам справляться со своей слабостью чтобы поднять королевский авторитет и привести Францию к процветанию. В то время как Макиавелли писал о способах достижения политических целей и должном поведении правителя с мрачным скепсисом, Ришелье оптимистично и здраво рассуждает о дорогах, ведущих к стяжанию героической славы для самого Людовика и превосходства над другими странами для Франции, и о ловушках, которые существуют на этом пути.
  «Завещание» было начато в 1635 г., и его большая часть, по-видимому, была написана в сотрудничестве с отцом Жозефом, который умер 18 декабря 1638 г. Некоторые места документа были надиктованы Ришелье, который с 1634 г. Страдал от абсцесса правой руки, часто превращавшего процесс писания в физическую муку, но часть текста выправлена и отредактирована его собственной рукой. Даже на этом, позднем, этапе своей карьеры Ришелье не мог отчетливо сформулировать, с помощью какой тактики он добивался общих стратегических целей, поскольку ему всегда приходилось реагировать на давление сиюминутных обстоятельств. «Завещание» касается скорее общих принципов, чем каких-то конкретных действий. И через десять лет после того, как он начал играть роль главного королевского советника, Ришелье продолжает учиться, прагматически оценивая ситуации по мере их возникновения, анализируя свои оценки и записывая в «Завещании» уроки, которые следует извлечь королю.
  Этическая подоплека «Завещания» уходит своими корнями в неостоицизм, распространенный в эпоху религиозных войн и переработанный такими авторами, как Гийом дю Бэр, дважды бывший хранителем печатей, в его «Моральной философии стоиков» (La Philosophie morale des stoïques), где добродетель определена как «твердое намерение нашей воли следовать тому, что правильно и хорошо». Декарт, во многом опирающийся на дю Бэра, у которого он позаимствовал и свой «метод сомнения», также определяет основную добродетель – générosité (великодушие, щедрость) – как «твердую и постоянную решимость правильно использовать данную нам свободу воли, то есть никогда не чувствовать недостатка желания брать на себя и выполнять все то, что считается наилучшим». В письме от 18 августа 1645 г. Декарт объединяет две неразрывно связанные цели – добродетель и благодать, ради стяжания которой «мы должны следовать добродетели, то есть иметь твердое и постоянное желание исполнять все, что мы считаем наилучшим, и использовать всю силу нашего понимания, для того чтобы судить справедливо». Для этой этики очень характерно то, что она не содержит объективных моральных норм. Добродетель – это, по существу, пыл, с которым воля стремится достичь осознанного блага, но в контексте которого нравственное величие отделено от сугубо этических ценностей. Корнель, как и Ришелье, считал добродетель мужественной (mâle) – безотносительно к полу – и создавал в нравственном отношении героические (mâle) характеры вроде Клеопатры в «Родогуне», которая с этической точки зрения порочна.


[Закрыть] Ришелье дает проницательный анализ недугов Франции в 1624 г. В частности, он указывает на то, что гугеноты «делят государство с королем»; что вельможи вели себя так, словно они не были королевскими подданными, а губернаторы провинций чувствовали себя чуть ли не самостоятельными властителями; Франция же, где личные интересы ставились выше государственного благополучия, теряла свою роль в международных делах.

«Завещание» гласит: «Я Вам обещал употребить все свое искусство и всю власть, которую Вы мне изволили дать, на истребление гугенотской партии, на уменьшение притязаний знати, на приведение в послушание всех Ваших подданных и на возвышение Вашего имени в глазах чужих народов на такую степень, на какой ему надлежит быть».[111]111
  Testament politique. Ed. Louis André. Paris, 1947. P. 93–95.


[Закрыть] Если – что кажется вероятным – это действительно было воспроизведением в 1635 г. тех мыслей, которые Ришелье вынашивал в 1624 г., то они отражают его тогдашнее представление о мерах, необходимых для восстановления порядка в королевстве, но отнюдь не составляют цельного политического курса. В то же время из его писем явствует, что в 1624 г. он предпочитал политике подавления гугенотов силой более мягкое давление на них и осознавал необходимость облегчить непосильную ношу, взваленную на плечи простого народа.

Ришелье знал, что Людовик ненадежен, несправедлив, обидчив и подвержен влияниям. Он видел эмоциональную зависимость Людовика от Люиня, который был старше его, и от молодых фаворитов, упоминаемых Таллеманом, к списку которых сейчас можно добавить Франсуа де Баррада, повышенного до должностей первого камергера, коменданта королевского дворца Сен-Жермен и наместника в Шампани и изгнанного в 1625 г. за вмешательство в политические дела и вызов на дуэль Клода де Рувруа де Сен-Симона, занявшего его место в сердце короля. Сен-Симона, отца известного мемуариста, заметили, еще когда он был юным пажом при королевских конюшнях, и он оставался фаворитом до 1636 г. Земли, которые он получил в дар, были возведены в ранг герцогства-пэрства в 1635 г.

Благосклонность Людовика к нему отнюдь не исключало ни платонических отношений с Мари де Отфор, придворной красавицей и камеристкой Анны Австрийской, ни (среди старшего поколения) с самим Ришелье, от которого в определенный период своей жизни король был эмоционально зависим. Ришелье также понимал, что если ему удастся завоевать доверие короля, он сможет не только достичь собственного возвышения и обогащения, но также найти способы, которые помогут восстановить религиозный мир и некоторую степень социальной гармонии среди крестьянского населения. Время от времени уже начинали вспыхивать восстания против налогового гнета. Он никогда не выбирал насилие, когда его можно было избежать, и в его меморандумах королю неизменно содержатся обоснованные призывы проявить снисхождение в тех громких судебных процессах, которые по настоянию короля заканчивались казнью.

Хотя Ришелье имел крепкое телосложение, постоянное нервное напряжение порой доводило его до вспышек неистовства, которые он находил унизительными для себя. Периодически он страдал от мигреней и невралгии. Лихорадка, которую он подхватил в 1611 г., с 1621 г. время от времени начала проявляться снова. Его кожа продолжала покрываться язвами, и он страдал от жестокой геморроидальной боли, которая периодически не позволяла ему передвигаться иначе как лежа. Позже, приблизительно с 1632 г., его беспокоило затрудненное мочеиспускание, а еще два года спустя к его недугам добавились ревматизм и зубная боль.[112]112
  Charitable Remonstrance de Caton Chrestien à Monseigneur I’éminentissime Cardinal de Richelieu Матье де Морга (1582–1670), с 1631 г. превратившегося в защитника королевы-матери и резко критиковавшего в своих памфлетах Ришелье, содержит несколько едких острот по поводу недугов кардинала.


[Закрыть] Случались и периоды облегчения, но очень часто то, что казалось аскетическим высокомерием Ришелье, было следствием отказа подчиняться физической немощи и желания подавить ее внешние проявления. Он ел мало и преимущественно в одиночестве, хотя его официальный стол обычно накрывали на четырнадцать гостей, неизменно высокого ранга.

Ришелье специально ничего не делал для того, чтобы избежать репутации холодного и надменного человека или, наоборот, заслужить ее. Она была той ценой, которую ему пришлось платить за то, что он держал свои мысли при себе, заметал свои следы, стараясь, чтобы никакие личные документы, в том числе доносы осведомителей, не дошли до потомков, и стремился казаться скорее простым проводником, чем инициатором королевской политики. Его метод влиять на принятие политических решений заключался в частом представлении королю четких политических меморандумов, которые тот дополнял своими комментариями и возвращал обратно. Кроме того, Ришелье защищал себя, прячась за непривлекательным образом надменного лицемера.

Гранды видел в нем князя церкви и, по сути, главного министра государства, единственного поверенного короля в политических вопросах, отдаленного, непроницаемого, могущественного и безжалостного. В действительности же его выдающимися качествами были терпеливость, утонченность, самоконтроль, острое политическое видение, глубокая психологическая проницательность и очень твердая решимость добиться величия для короля, достойного положения для себя и славы для Франции.

Он старался избегать визитов официальных гостей, когда мог. Когда же этого не удавалось, он был олицетворением любезности, простоты и обаяния. Мы имеем десятки свидетельств – далее со стороны противников Ришелье, – говорящих о его вежливости, скромном поведении, благородстве, тактичности, обходительности и даже теплоте. Домочадцы любили его, и даже Таллеман, который терпеть не мог Ришелье, признает его верность друзьям, союзникам и слугам. Его подчиненные, со своей стороны, были безоговорочно преданы ему. Для него было важно, чтобы его аристократическое происхождение, церковный статус и положение первого министра в королевстве были очевидны для всех и признаны всеми, но его светский имидж тоже был маской, которую он при первой возможности снимал.[113]113
  Об оживленных дебатах тех времен по поводу того, было ли это внутренней потребностью Ришелье, или ему требовалось внешнее признание, см. в особенности: ЕЕ. Sutcliffe. Guez de Balzac et son temps. Littérature et politique. Paris, 1959.


[Закрыть]

К сожалению, трудно определить, какие из множества историй о поведении Ришелье правдивы, а какие – нет. Рассказ о том, как Ришелье однажды облачился в маскарадный костюм, для того чтобы позабавить Анну Австрийскую, – явно злонамеренная выдумка. Таллеман является нашим главным поставщиком анекдотов, но он всегда старался придать, пикантность скучным сплетням и часто – как в рассказе об окончательной отставке литературного секретаря Ришелье и его «мальчика на побегушках», Буаробера, – изображает правду в карикатурном виде. Буаробер, несомненно, пропустил известную парижскую проститутку и бывшую актрису на открытую репетицию пьесы «Мирам», проходившую в 1641 г. в одном из самых маленьких личных театров Ришелье в Пале-Кардинале, а та постаралась, чтобы ее присутствие заметил Гастон, который также явился без приглашения. На первый вечер вообще явились непрошеными многие дамы; они назвались именами, которые, как им было известно, есть в списке, и их рассадили по местам. Король в присутствии Гастона подшутил над Ришелье по поводу женщин, присутствовавших на репетиции, и Гастон сказал, что видел там даже актрису. Таллеман пишет, что Ришелье, по слухам, был в ярости. Таллеману нужно было просто представить Ришелье в смешном или даже нелепом виде, и поэтому он сообщает, что это герцогиня д’Эгийон настояла на отставке Буаробера, но из этого рассказа трудно понять, что именно произошло и была ли реакция Ришелье или его племянницы чрезмерной.[114]114
  Буаробер был выходцем из окружения Марии Медичи, поменявшим свои убеждения и ставшим каноником Руана. Он был сослан в свое аббатство в Бургундии 23 января 1641 г. Жан Шаплен, критик, писатель и влиятельный литературный деятель, немного иначе представляет этот инцидент, но говорит, что в этом деле были замешаны две женщины, а не какая-нибудь более ничем не известная «la petite Saint-Amour Frerelot», упоминаемая Таллеманом.


[Закрыть]

К несчастью, Филипп де Шампень не писал портретов Ришелье, гуляющего по саду или гладящего кошек, которых тот очень любил, и мы вряд ли когда-нибудь узнаем, насколько он позволял себе расслабиться в компании близких друзей. Когда была такая возможность, он удалялся в свое сельское имение Рюэль, приблизительно в восьми километрах от Сен-Жермена. В 1633 г. он приобрел за 105 000 ливров замок и прилежащие к нему фермы, на одной из которых часто останавливался во время перестройки здания, а в 1635 г. за 216 000 ливров Ришелье купил все оставшиеся земли. Герцогиня д’Эгийон, которой он оставил эти владения и у которой Людовик XIV собирался купить их, утверждала, что Ришелье потратил 780 000 ливров на расширение замка и разбивку его знаменитых регулярных садов, по которым кардинал любил, беседуя, прогуливаться взад и вперед, в основном до и после обеда и ужина.[115]115
  Об этих деталях см.: Jules Jacquin, Joseph Duesbburg. Rueil, la chateau de Richelieu, la Malmaison. Paris, 1845; J. Bergin. Cardinal Richelieu: Power and the Pursuit of Wealth. New Haven; London, 1985. Инвентаризационная опись Рюэля, составленная после смерти Ришелье, включала множество садовых инструментов, в том числе и из серебра, на которых был выгравирован герб Ришелье (Inventaire. Ed. Honor Levi. Items 1750, 1751; Archives de l’Art francais, nouvelle period. Vol. 27. Nogentle-Roi, 1985. P. 75). Предназначались ли они для его личного пользования? В газетах того времени отмечается огромный масштаб строительных операций в Рюэле, равно как и в Париже и в Ришелье. В особенности впечатляют непомерные расходы на сооружение целого ряда фонтанов и каскадов.


[Закрыть] Он любил музыку и общество забавных людей, например Буаробера, который умел отвлечь его от серьезных дел, или общество равных, с которыми мог чувствовать себя непринужденно, – вроде нескольких пожилых священнослужителей. Он мог быть остроумным и радушным, оставаясь в то же время величественным, и, хотя порой злился, никогда не позволял себе неучтивости. Он не избегал хвастовства, но качеством, абсолютно чуждым его характеру, была вульгарность. Во всем, что он делал, чувствовался стиль.

Нет смысла цитировать выдвигаемые против него обвинения в любовных связях. Называют с десяток женщин, включая королеву, королеву-мать, Марион Делорм и мадам де Шеврез – вдову Люиня, брак с которым был для нее уже вторым. Дело не только в том, что совершенно невозможно представить, чтобы Ришелье, с его развитым чувством собственного достоинства, позволил себе сексуальные удовольствия после рукоположения, но также и в том, что не осталось никаких свидетельств, даже косвенных, которые могли бы подкрепить даже самые малейшие подозрения. А некоторые из приписываемых ему связей и вовсе невероятны.[116]116
  Самые неправдоподобные утверждения содержатся, например, в таких анонимных памфлетах, как Les Amours d’Anne Autriche… avec Monsieur le C[ardinal] D[e] R[ichelieu], le veritable Père de Louis XIV (1693 г., место публикации – явно вымышленное – Кёльн), а также в тех, которые обвиняют его в инцесте с племянницей мадам де Комбале (Histoire secrète du cardinal de Richelieu, ou ses amours avec Marie de Médicis et Mme de Combalet, depuis duchesse d’Aiguillon. Ed. Chardon de la Rochette. Paris, 1808).


[Закрыть] Наиболее настойчиво мемуаристы и памфлетисты упоминают роман с Мари де Бражелон, женой Клода Бутийе, брата Себастьена. Конечно, с хронологической и географической точек зрения это могло иметь место, но на самом деле такого никогда не было.

Ришелье ввел Клода в окружение Марии Медичи и в 1628 г. возвел его в ранг государственного секретаря. В 1632 г. король назначил его суперинтендантом финансов. О сыне Бутийе, Леоне, графе де Шавиньи, ставшем позже министром и государственным секретарем, ходили слухи, что он – сын Ришелье и мадам де Бутийе. Но во времена, когда был зачат Леон, Себастьен очень многое делал для Ришелье, и связь между ним и женой Клода, в результате которой появился бы сын (чему нет никаких доказательств), потребовала бы совершенно невероятной степени секретности или же попустительства со стороны трех братьев Клода – Себастьена, Виктора и Дени. Можно быть твердо уверенным, что и это голословное утверждение – лишь еще один пример злонамеренных сплетен, предметом которых Ришелье был на протяжении всей своей карьеры.

Заявления об атеизме Ришелье также не следует принимать в расчет. Они свидетельствуют лишь о том, насколько дикие обвинения выдвигали против него и сколь сильна была приверженность сторонников правого крыла католицизма к антигугенотской идеологии, которая могла заставить их ради дискредитации Ришелье зайти в своих коллективных фантазиях так далеко. Меньше поводов для комментариев давало исполнение Ришелье его религиозных обязанностей, и мы имеем надежные подтверждения его благочестия из источников как внутри, так и за пределами домашнего круга. Он достаточно хорошо чувствовал щекотливость своего положения и испрашивал у папы позволения обсудить в Королевском совете необходимость вступления в войну, которая требует пролития крови, и он чуть ли не умолял папу внести изменение в его священнические обязанности (в котором недавно было отказано испанскому кардиналу), касавшееся ежедневного чтения бревиария. Это занятие отнимало у него не менее часа в день. Он старался не пропускать мессы, сам проводил службы по большим церковным праздникам и каждую неделю исповедовался и причащался. На Пасху он любил удаляться в монастырь.

Положение Ришелье в 1624 г. было тем не менее сложным. Д’Алигр стал канцлером после смерти Сийери в октябре 1624 г., и Шомбер был восстановлен в должности суперинтенданта, хотя и с меньшими полномочиями. Ришелье устроил назначение двух других суперинтендантов – Мишеля де Марийака и Бошара де Шампиньи – и смог удержать в собственных руках основную ответственность как за финансы, так и за иностранные дела. Он смог добиться кардинальства и своего положения в Королевском совете, несмотря на то что еще менее десяти лет назад его прочно ассоциировали с Кончини, а затем с Марией Медичи. Его проницательный ум получил признание, но, какими бы убедительными ни казались его советы, Ришелье понимал, что должен мобилизовать весь свой самоконтроль, невероятное терпение, деликатность и такт, если он хочет добиться доверия короля.

Он также испытывал сильное давление со стороны возглавляемой Берюлем клерикальной партии, которая стремилась укрепить союз с Испанией, подавить гугенотов и разорвать союзы с протестантами за пределами Франции. Поначалу эта группа, политическая преемница старой Католической лиги, связывала себя с Марией Медичи и включала отца Жозефа, Анну Австрийскую и братьев Марийаков.[117]117
  Мишель де Марийак, родившийся в 1563 г., стал хранителем печатей в 1626 г., а Луи, родившийся в 1573 г., был произведен в маршалы в 1629 г.


[Закрыть] Ришелье теперь хорошо понимал, что такая политика непременно приведет к установлению в Европе господства Габсбургов, а Франции в лучшем случае будет отведена роль сателлита Испании. А трудности с покорением гугенотских крепостей на западном побережье, которые могли рассчитывать на прибытие продовольствия и поддержки со стороны моря, заставила Ришелье понять, что Франция никогда не восстановит положения господствующей европейской державы без военно-морских сил, которые защитят ее берега и обезопасят торговлю не только на западном побережье, но и в Средиземноморье, на Ла-Манше и Балтике.

После ареста Ла Вьевиля 13 августа 1624 г. Ришелье стал самым влиятельным членом государственного совета.[118]118
  Ла Вьевиль был «главным министром», нося звание, которое после него официально не использовалось до в 1629 г., когда король стал применять его снова по отношению к Ришелье. В августе 1624 г. Ришелье стал «первым министром» только в том смысле, что вместе с другим кардиналом, пожилым де Ларошфуко, был выше остальных рангом благодаря своему кардинальскому сану. Главой совета продолжал оставаться де Ларошфуко.


[Закрыть] До этого ареста в совет кроме самого Ришелье входили королева-мать, кардинал де Ларошфуко, родившийся в 1558 г., Ледигьер, перешедший в католичество гугенотский коннетабль, д’Алигр, хранитель печатей, и Ла Вьевиль, суперинтендант финансов. На заседаниях присутствовали четыре государственных секретаря, которые открывали их докладами о текущем состоянии дел, информировали короля и готовили ответы. В принципе, приказы не вступали в силу, пока их не завизирует король, чью подпись удостоверял соответствующий секретарь.

Когда король отсутствовал, канцлер занимал его кресло и скреплял документы печатью. Если канцлер попадал в немилость, как Сийери в 1624 г., его функции (но не звание и не полномочия) передавались хранителю печатей. Голосование проводилось, но только в отсутствие короля. Кроме королевы-матери, канцлера и коннетабля никто из членов совета не имел преимуществ над остальными, за исключением тех случаев, когда король предоставлял их самолично, как это было с Ришелье, который получил такие полномочия благодаря своему сану кардинала и вмешательству Марии Медичи. По положению он был ниже Ларошфуко, но выше канцлера и коннетабля. Когда 16 августа на место Ла Вьевиля вернули Шомбера, он стал называться третьим министром, а д’Алигр, которому предстояло стать канцлером после смерти Сийери в октябре 1624 г., – вторым министром. Таким образом была установлена иерархия членов совета, не зависящая от старшинства по должности, хотя формально звание Ришелье в течение еще четырех лет оставалось прежним – государственный секретарь по торговле и морским делам.[119]119
  На эту тему см.: Louis Battifol. Richelieu et le roi Louis XIII. Paris, 1934. P. 10–20. В официальных документах Ришелье продолжали именовать «главным министром», даже когда его владения были повышены до звания герцогства-пэрства в 1631 г., хотя словосочетание «первый министр» к тому времени уже стало общеупотребительным.


[Закрыть]

Продвижение Ришелье в 1624 г. приветствовалось двором и иностранными дипломатами. Запрет принимать иностранных послов, наложенный в марте, в мае пришлось отменить, когда они начали настаивать на встрече с ним. Отношение Ришелье к королю, его матери и государственным секретарям оставалось достаточно почтительным, и он не выставлял напоказ свою роль в официальных делах короны. Король тем не менее смотрел сквозь пальцы на личную переписку между Ришелье и послами Франции, высшими чиновниками и влиятельными фигурами в стране и за границей. Эта сеть включала нескольких друзей-капуцинов отца Жозефа, отправленного Ришелье в Рим в 1625 г. якобы для участия в соборном капитуле капуцинов, а на самом деле – в качестве личного информатора о тамошних делах. В конечном итоге именно глубокая информированность и ясность суждений Ришелье обеспечили ему лидерство в совете.

Благодаря впечатлению, произведенному на иностранных послов, а также на других членов совета осведомленностью обо всех важных делах, и остроте своего ума Ришелье в течение 1624 г. прибрал к рукам власть в совете. Еще в мае 1624 г. Ришелье предложили председательствовать на встрече с послами Савойи и Швейцарской конфедерации, еще не ставшей таковой официально.[120]120
  Швейцарские кантоны составляли фактически независимую конфедерацию с конца XV в., хотя только в 1648 г. Официально освободились от вассальной зависимости от империи и образовали свою конфедерацию (Eidgenossenschaft).


[Закрыть] Он отпраздновал свое грядущее восхождение тайно в своей резиденции. Его первый важный дипломатический успех – брак Генриетты Марии и принца Уэльского – ознаменовал собой возрождение серьезной и продуманной внешней политики Франции, практически сошедшей на нет после смерти Генриха IV, которому первому пришла в голову мысль о желательности этого союза.

Переговорам способствовал неослабевающий энтузиазм Марии Медичи, также желавшей этой свадьбы. Трудность заключалась в получении согласия папы на смешанный брак без твердых обязательств со стороны Англии прекратить все преследования католиков. В 1623 г. на смену папе Григорию XV пришел Урбан VIII, в миру – флорентиец Барберини, служивший посланником, а затем нунцием при Генрихе IV. Его симпатии, подкреплявшиеся боязнью господства Габсбургов на Итальянском полуострове, настраивали его в пользу Франции. Тем не менее его не удовлетворяли легковесные устные обещания, которые готовы были дать англичане. В конечном счете, хотя Яков I хотел прервать переговоры, Ришелье добился необходимого официального договора через английский тайный совет.

Он также ухитрился заставить англичан согласиться на наличие в свите Генриетты Марии епископа с двадцатью восемью французскими священниками и еще сотни французских придворных, тем самым удовлетворив папу и Католическую партию. Было вполне предсказуемо, что они только доставят массу неприятностей и не смогут обратить Англию в католичество, как это задумывалось. Но Ришелье был прав, считая этот брак необходимым для Франции, в особенности учитывая то, что испанцы хотели выдать замуж за принца Уэльского одну из своих принцесс. Англо-испанский брак, возможность которого рассматривалась в 1623 г., стал бы еще одним способом достижения Габсбургами гегемонии в Европе. Для Франции было крайне важно, чтобы Англия оставалась хотя бы нейтральной.

Брачный контракт был подписан 17 ноября 1624 г., и Берюлю удалось получить у папы необходимое разрешение на смешанный брак, пышно отпразднованный в Париже в мае. Мария Медичи устроила грандиозный прием для двух дворов в галерее Люксембурга, для которой Рубенс недавно завершил серию из двадцати двух картин.[121]121
  Ныне они находятся в Лувре.


[Закрыть] Яков I умер в марте, и герцог Бекингем, чьи красота, происхождение и манеры снискали ему расположение Якова I и главенство в английском королевском совете, прибыл в Париж 24 мая, чтобы препроводить новобрачную в Англию.

Провал планируемой испанской женитьбы английского наследника приписывают в основном вызывающей надменности и неуступчивости Бекингема в Мадриде. В Париже он предстал модником и щеголем, за три дня сменившим, как сообщают, двадцать семь нарядов. Рубенс пишет его портрет. Его близость с Анной Австрийской становится темой разговоров при дворе, а затем общераспространенной сплетней. Она допустила его в свою спальню в 1623 г., когда он сопровождал Карла в Испанию, и навлекла на себя вспышку гнева со стороны мужа. Спустя два дня после того как у легкомысленной двадцатилетней Анны случился выкидыш, вызванный падением 14 марта 1622 г. во время довольно обычных в Лувре подвижных игр с мадам де Шеврез и мадемуазель де Верней,[122]122
  Строго говоря, Мария де Роган-Монбазон, вдова Люиня, еще не была мадам де Шеврез. Она вышла замуж за своего любовника, Клода Лотарингского, третьего сына Генриха Гиза, принца де Жуанвиля, позже ставшего герцогом де Шеврезом, в 1622 г. Среди ее любовников в 1625 г. был Бекингем, от которого она имела ребенка. Мадемуазель де Верней, незаконная дочь Генриха IV, вышла замуж за сына д’Эпернона, Бернара де Ла Валетта, 12 декабря 1622 г.


[Закрыть] Людовик посетил ее перед военным походом на юг. Если Анна носила его ребенка, и, возможно, наследника, которого так ждала вся Франция, то странно, что королю сказали о случившемся только через неделю после этого падения.

В 1625 г. Мария Медичи и Анна сопровождали Генриетту Марию и Бекингема до самого Амьена, где Бекингем и Анна ухитрились, возможно с помощью мадам де Шеврез, остаться наедине в шпалерном саду над Соммой. Камеристка Анны, мадам де Мотвиль, которая в своих мемуарах изо всех сил старается защитить королевскую репутацию, сообщает, что Анна кричала на конюшего и ругала его за то, что тот преднамеренно удалился на почтительное расстояние.

После отъезда с Генриеттой Марией в Кале Бекингем мгновенно изобрел предлог для того, чтобы вернуться в Амьен, – необходимость вручить Марии Медичи послание от Карла I, – и был препровожден в спальню Анны, где, как нам сообщают, бросился перед ней на колени и продемонстрировал всю силу своей страсти, хотя о том, что эту пару оставляли наедине, не говорится. Об этом были поставлены в известность и король, и Ришелье. Конюший был уволен, как и камердинер, который доставлял Анне письма от мадам де Шеврез, поощрявшей Анну к тому, чтобы та сделала Бекингема своим любовником.[123]123
  По меньшей мере один из биографов Ришелье заходит настолько далеко, что сочувствует положению Анны, которой приходилось терпеть королевскую «отдаленность… робость… поразительную физическую холодность, сходную с отвращением» (Auguste Bailly. Richelieu. Paris, 1936. P. 167).


[Закрыть] Бекингему запретили возвращаться во Францию. В результате у Анны зародилась глубокая антипатия к Ришелье, которая имела серьезные политические последствия, дававшие о себе знать вплоть до смерти Ришелье.

С 1626 г., после того как у Анны осенью случился второй выкидыш, король внезапно повел себя по отношению к жене совершенно иначе, чем после вспышки гнева, который охватил его в ответ на эпизод с Бекингемом в 1623 г. Мы можем только гадать, было ли это результатом приступа ревности или следствием неудач в деле произведения на свет наследника. Анну больше не провозглашали регентшей Северной Франции, когда король отсутствовал, и не ставили выше его матери в иерархии личных почестей. Записи в дневнике Эруара свидетельствуют о резком сокращении его обычных визитов в конце дня перед отходом ко сну. Возможно, что слухи о других выкидышах, до 1626 г., были дымовой завесой, призванной скрыть реальное состояние отношений короля со своей женой. Их личная жизнь, несомненно, была главной темой придворных сплетен, а проблема наследования престола становилась все более значимой при выработке политики Ришелье.

Бекингем, чье ставшее общеизвестным неприличное поведение, вызвало в 1625 г. такое же раздражение французов, какое двумя годами ранее вызывали испанцы, сам был обижен категорическим неприятием, которое встречала во Франции его антииспанская дипломатия. Ришелье не дал вовлечь себя в планы Бекингема, предусматривавшие нападение на Испанские Нидерланды, а также возврат Англии пфальцграфства,[124]124
  Приблизительно совпадавшего по границам с Рейнланд-Пфальцем.


[Закрыть] курфюрст которого, Фридрих, был зятем Якова I.

Положение осложнялось тем, что испанцам необходимо было добиться свободного передвижения между Ломбардией, которую они контролировали, и войсками империи Габсбургов к северу от Альп. Ришелье нужен был союз с англичанами, который не предполагал улучшения его отношений с Испанией, но ему также приходилось балансировать между необходимостью уважать происпанские чувства в окружении Марии Медичи и растущей потребностью в ограничении испанских прав в католической Вальтеллине, являвшейся воротами к альпийским перевалам и отделявшей долину По, где господствовали Габсбурги, от их территорий в бассейнах Рейна и Дуная. Ришелье так и не смог примирить две эти противоречащие одна другой потребности, и отношения с Англией продолжали ухудшаться в течение 1625 г., когда Бекингем, теперь фаворит нового английского короля, пытался спасти Карла I от неловкости перед парламентом, заявив, что обязательство восстановить гражданские свободы для католиков было не более чем уловкой для того, чтобы подтолкнуть папу дать разрешение на этот брак.

Тем временем Генриетта Мария и Карл поняли, что их брак никуда не годится, и королева обвинила Бекингема в попытках ограничить в размерах и действиях ее французское окружение. Дополнительные трудности для проведения политической стратегии Ришелье создал провал военной экспедиция Бекингема в Кадис в октябре 1625 г. и высказанное им в Гааге пренебрежительное замечание о бессилии короля Франции, которое быстро получило широкую известность. Политическое положение Франции становилось все неблагоприятнее, поскольку ухудшались отношения как с Испанией, так и с Англией.

К концу 1624 г. у Ришелье, как у главного советника короля, было четыре основные сферы политических забот. Две из них относились к делам внутренним и были скучными, но насущными. Прежде всего Ришелье хотел углубить реформу французской административной системы, в частности, с целью устранения пережитков феодальной власти, унаследованной или присвоенной грандами, а во-вторых, он хотел внедрить в сознание большей части населения чувство долга перед короной, сходное с тем, что он испытывал сам, и стоящее выше любых других политических обязательств.

Проблема, связанная с грандами, все больше сосредоточивалась на фигуре младшего брата короля, Гастона, нерадивого и вероломного, однако остававшегося вероятным наследником престола до тех пор, пока у Людовика не появится сын – наследник престола по прямой линии. Вторая потребность – поселить во французах чувство единства нации – привела Ришелье к созданию его культурно-пропагандистской машины. Каждую их этих двух задач нужно рассматривать в наиболее подходящем хронологическом контексте. Две оставшиеся группы проблем – напряженность, которая могла привести к войне с Северной Италией, и политика по отношению к гугенотам – были не менее насущными и к тому же чреватыми более драматическими и скорыми последствиями.

Вальтеллина была одной из проблем, которые Ришелье унаследовал от предыдущих политиков. Географически Вальтеллина находится в сотне километров от верхней долины Адды, начинающейся приблизительно в двадцати километрах к востоку от северной оконечности озера Комо и тянущейся на восток до Тирано, но в XVII в. считалось, что она включает также верховья Адды к северо-востоку от Тирано, графство Бормио, протянувшееся на сорок километров к северу от озера Комо до перевала Шплюген, и долину, ведущую на восток от Кьявенны к Малойе. К северу от реки По контролируемые испанцами территории Милана граничили с территориями Венеции, но только Вальтеллина позволяла испанцам миновать венецианские территории при переходе Альп из Ломбардии в Тироль через Сент-Мориц или Кур, откуда Рейн тек к озеру Констанц и далее к западу, к Базелю, через Шафхаузен. Стратегическое значение Вальтеллины было огромным, поскольку тот, кто ее контролировал, мог либо разрешить, либо перекрыть сообщение через Альпы.