Текст книги "Кардинал Ришелье и становление Франции"

Автор книги: Энтони Леви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Балет был исполнен также 6 марта в Сен-Жермене и 8 марта в малом, только что достроенном театре Пале-Кардиналя (поскольку он вмещал всего 600 зрителей, в дальнейшем он использовался для репетиций). Танцевал сам король, а для зрителей устраивали великолепное угощение. Нам известно из отчетов, что три пиршества обошлись вместе в 2104 ливра, а другие расходы составили 908 ливров. В них, должно быть, входила оплата дополнительных скрипок и четырех лютен, требовавшихся в восьми из 27 выходов, и двенадцати профессиональных танцоров, а также аренда 19 хрустальных канделябров по 4 ливра за каждый. Ришелье стремился соответствовать принятым в обществе стандартам, но не был расточительным. Выдвигаемые против него обвинения в разбазаривании денег – просто злословие.

Следует сказать пару слов касательно интереса Ришелье к серебряным изделиям, о котором сообщают почти все авторы, пишущие о кардинале. Мода на них пришла из Испании, главного импортера серебра в Европу из Нового Света, и особенно широко распространилась после женитьбы Людовика XIII на Анне Австрийской. В 1632 г. в Париже было 425 золотых и серебряных дел мастеров – парламент счел такое число излишним и издал постановление о том, что в подмастерья должны приниматься только сыновья мастеров, до тех пор пока их количество не снизится до уровня, определенного постановлением 1612 г. – 300 человек. Еще в 1585 г. причину инфляции во Франции видели в наплыве драгоценных металлов из Америки.[283]283
  См. Du Haitian. Discourse sur les causes de l’extresme cherté qui est aujourd’huy en France (1586), а также другие источники, на которые ссылается Делош в La Maison du Cardinal de Richelieu (P. 436).


[Закрыть] 6 июня 1636 г. Ришелье подписал документ о передаче в дар короне Пале-Кардиналя, великолепного потира, дискоса, большого бриллианта и столового серебра, равно как и Отеля Сийери, полутора миллионов ливров наличными и некоторых предметов обстановки, хотя эта дарственная вступала в силу только после его смерти и составляла существенную часть его завещании. То, что он строил, коллекционировал и копил, шло, по крайней мере частично, на благо Франции.

В счетах 1639 г. есть только одно упоминание племянницы Ришелье мадам де Комбале, с 1638 г. ставшей герцогиней д’Эгийон, но из него явственно следует, что к этому году она занималась ведением повседневных дел Ришелье. Мы знаем, что он давал ей советы, как украсить дом со вкусом, а также что это она выбрала алый атлас, из которого были сделаны большие занавесы для портретов в полный рост, принадлежащих кисти Шампеня.

Ришелье любил лошадей и хорошо разбирался в них. У него были две конюшни: в большей содержалось от 30 до 40 животных, в меньшей – 70 верховых лошадей, 16 упряжных лошадей и 16 мулов. Траты на обе конюшни составляли немногим более двадцати процентов от всех домашних расходов. В 1639 г. ежемесячно на содержание конюшен, не считая приобретения лошадей, тратилось 6500 ливров из общей суммы в 30 800 ливров. И в этом случае приобретения Ришелье можно назвать сравнительно скромными. Он платил от 500 до 600 ливров за лошадей для экипажа и от 320 до 450 – за верховых лошадей, чья обычная рыночная стоимость колебалась в пределах от тридцати до нескольких тысяч ливров.

Пажи, юноши из благородных семей, отдаваемые в услужение в другие дворянские дома для обучения, также находились под опекой управляющего конюшней, хотя у старших пажей, приписанных к большой конюшне, был свой начальник, и они образовывали «академию», в то время как их младшие ровесники, прикрепленные к малой конюшне с возраста 12–13 лет на 2–3 года, образовывали «коллеж». Работа, выполняемая пажами, сильно различалась, но они всегда участвовали в домашних представлениях и выполняли такие церемониальные обязанности, как прислуживание за столом во время праздничных обедов. Пажи Ришелье стояли за его стулом во время еды и подавали напитки, ставили перед ним свечи, стояли караулом у его постели, носили записки, составляли эскорт, а когда Ришелье находился при армии, несли его шлем и латные рукавицы. Их также могли посылать с военными поручениями, которые порой бывали даже опасными.

Ришелье был автором образовательных проектов для трех учебных заведений: училища, рассчитанного на 20 мальчиков из благородных семейств, поступавших туда в 14 лет и проходивших двухгодичный курс обучения, возможно разработанный самим Плювинелем; академии, в которой обучалась 1000 дворянских детей, из которых 600 предназначались для военной карьеры, а 400 – для церковной, и школы в самом Ришелье. Процесс обучения состоял почти исключительно из физических упражнений, верховой езды и фехтования, с добавлением математики и танцев, необходимых соответственно для военной и светской жизни. Мы знаем, что Ришелье, как и Декарт, благосклонно смотрел на преподавание начал философии на национальном языке и считал важным изучение истории и географии, но почти нет свидетельств того, что его пажей знакомили с этими предметами, равно как и с прочими гуманитарными науками.

К 1639 г. у Ришелье было два отряда охранников – 100 кавалеристов и 100 мушкетеров, не считая 50 новобранцев, назначенных к нему на службу. Когда он покидал пределы Пале-Кардиналя, если только не должен был нанести визит королю, его обычно сопровождала сотня конных гвардейцев. Такую свиту имели также некоторые другие вельможи, но для кардинала их присутствие не было пустой декорацией. В 1639 г. покушения на Ришелье еще не прекратились, и его преследовал образ толпы, растерзавшей труп Кончини и вырвавшей его глаза 23 апреля 1617 г. Если бы тогда в нем узнали одного из сторонников Кончини, с ним могли бы поступить так же. Иногда он отправлял своих гвардейцев выполнять другие военные обязанности, а однажды, для того чтобы умиротворить разгневанных парижан после потери Корби, отправился в самую их гущу в сопровождении лишь двух дворян, пажей и слуг.

В 1633 г. Ришелье переехал в Арсенал, для того чтобы дать возможность построить свой новый дворец в Париже. Он еще не был закончен, когда Ришелье въехал туда в 1639 г.[284]284
  Ришелье приобрел старый Отель Рамбуйе только в 1624 г., прибавив к нему Мэзон-де-л’Эрмин в 1627 г., а Отель Труа-Пюсель и Мэзон-дю-Шапо-Руж в 1639 г.


[Закрыть] Его особенно заботило спасение деревьев на том участке земли, который он называл своим парком, и можно с уверенностью сказать, что единственной настоящей слабостью кардинала были его сады, особенно рюэльский. По свидетельству герцогини д’Эгийон, сады в Рюэле стоили более 336 000 ливров, в то время как сами постройки – не более 410 000. Именно в сады Рюэля Людовик XIV послал Ленотра, чтобы тот понял, каким король хотел видеть Версаль.

Ришелье продал Гастону Орлеанскому замок в Лимуре, к югу от Рюэля, только потому, что в его саду не было воды, и он не жалел средств, чтобы снабдить сад в Ришелье ручьями, озерами и фонтанами. Жизненные приоритеты Ришелье характеризует то, что в Рюэле, на сады которого было потрачено так много денег и который был его любимой резиденцией, совсем не было ценной мебели и что столовое серебро хранилось в Ришелье, куда он никогда не приезжал, и в Пале-Кардинале, где использовалось для торжественных празднеств. Для Ришелье купленное серебро было капиталовложением, страховкой, а также способом обеспечения нужд казны, если таковые возникнут.

В обычаях знати того времени было не обставлять дома мебелью, пока в них никто не жил. Свои путешествия Ришелье организовывал столь же тщательно, как и все, что делал. Его походная свита, за исключением охраны, состояла из 180 человек, часть которых отправлялась вперед, чтобы подготовить все к его прибытию, установить не только кровати (купленные у дяди Мольера), но и прочие предметы обстановки спальни и кухни, вплоть до настенных ковров. Когда болезнь не вынуждала кардинала прибегать к помощи носилок, он путешествовал в экипаже, запряженном шестью лошадьми, а еще три запасные лошади находились в кортеже. Он любил путешествовать, несмотря на неудобства, и в 1639 г. совершил длинную поездку с королем, выехав из Рюэля 25 мая и направившись сначала в Эден, а затем на юг, в Лион и Гренобль. В Рюэль Ришелье вернулся 8 ноября. Упоминание об этом путешествии вновь подводит нас к теме войны и рассказу о последних днях Ришелье.

11
ПОСЛЕДНЯЯ ОПАСНОСТЬ

Сначала 1638 г. интенсивность борьбы Габсбургов за господство в Европе начала ослабевать. Голландцы отобрали у испанцев Северную Бразилию, значительно сократив количество драгоценных металлов, вывозимых Испанией из Южной Америки, и теперь контролировали главный источник поставок в Европу сахара. С 1631 по 1640 г. испанский импорт драгоценных металлов сократился по сравнению с предыдущим десятилетием на шестьдесят процентов в весовом выражении, при том что доля серебра по отношению к золоту удвоилась. Тяжелое экономическое положение во всей остальной Европе также вызывало тревогу. Коммерческая деятельность, на которой зиждилось процветание Империи, была какой угодно, только не оживленной. Сокращался тоннаж торговых кораблей на Балтике, цена на рожь и пшеницу только-только начинала подниматься с низкого уровня 1630 г., а цены на ткани на миланском рынке оставались на нижней отметке с 1636 г.

Ришелье был вынужден собирать деньги в Амстердаме при помощи испанца еврейского происхождения по фамилии Лопес, но даже тот был так стеснен в средствах, что не мог позволить себе купить гобелены Рубенса, которые, как предполагалось, должны были продать в 1640 г. с аукциона в Гаарлеме по заранее обговоренным ценам.[285]285
  См.: D.P.O’Connell. Richelieu. London, 1968. P. 392–396; Victor L. Tapié. France in the Age of Louis XIII and Richelieu. London, 1974. Ch. 10.


[Закрыть] С самого начала 1638 г. Ришелье, хотя и уверенный во французской военной мощи, особенно в военно-морских силах, неустанно искал возможности заключения союзов, которые приведут к миру без ущерба для целостности Франции. Пробные попытки вести переговоры с Испанией провалились, поскольку Ришелье настаивал на сохранении Лотарингии и Пиньероля за Францией, а Оливарес требовал возвращения голландцами Бразилии.

Франция имела 41 военный корабль и шесть армий.[286]286
  Армией во Фландрии командовал Шатийон, в Пикардии и Шампани – Ла Форс, в Эльзасе – Бернгард Саксен-Веймарский, во Франш-Конте – Лонгвиль, в Гиени – Конде, а в Италии – Креки.


[Закрыть] К несчастью, один из командующих – Шатийон во Фландрии – глупо упустил из поля зрения канал, которым, как оказалось, пользовались испанцы, и был вынужден отступить, сняв осаду с Сент-Омера, а другой – Креки – был убит в Италии. Посланный ему на смену кардинал Ла Валетт, третий сын герцога д’Эпернона, был разбит при Верчелли.[287]287
  Этот кардинал – Луи де Ногаре – родился в 1593 г., стал архиепископом Тулузским и кардиналом в 1621 г. и умер от пневмонии в 1639 г. Знаменитый своей уродливостью, он был популярен в «Голубой гостиной», и это именно он убедил Ришелье явиться к королю в «день одураченных». Таллеман цитирует непристойный стишок, который вполне справедливо намекает на то, что Ногаре был любовником Шарлотты де Монморанси, и без всяких оснований – на любовную связь Ришелье с его племянницей, мадам де Комбале.


[Закрыть] Ришелье нужно было принимать во внимание позицию Карла I Английского, союз с которым мог бы обезопасить Ла-Манш. Союз с Англией и Богемией казался особенно привлекательным, поскольку Карл, женатый на сестре Людовика XIII, был братом Елизаветы, недавно овдовевшей королевы Богемии, чей старший сын должен был бы унаследовать палатинский электорат, если бы не имперский запрет, лишивший его отца этого права. Англия, однако, предпочитала оставлять вопрос о выборе союзников на континенте открытым.

Помимо смерти отца Жозефа случились и другие печальные и значимые события. 21 сентября умер Карл Гонзага – французский герцог Мантуи, бывший герцог Неверский, а 7 октября – Виктор Амадей Савойский. Регентша Мантуи Мария, невестка умершего герцога, испанка по происхождению и предпочтениям, сразу же начала переговоры о мире с Испанией и 25 марта 1638 г. подписала сдачу Монферрата, включая Казале, испанскому губернатору Миланских территорий. Ришелье обезглавил губернатора Казале, Монтильо, хотя ему была обещана неприкосновенность за содействие в сдаче ее французам. Граубюнден также вышел из союза с Францией главным образом потому, что поток французского финансирования иссяк.

Карл Лотарингский бросил свою супругу Николь в Париже и стал двоеженцем, вступив в брак со своей любовницей Беатрис Косенца, княгиней Кантекруа. После провала попытки снять французскую осаду Арраса в 1640 г. он порвал с испанцами и предложил Ришелье обсудить условия мира. Кардинал не доверял ему, но согласился его принять в феврале 1641 г. В итоге Карлу вернули герцогства Лотарингское и Барское. За Бар он должен был признать свою вассальную зависимость от Людовика. Франция будет удерживать Нанси и Клермон до конца войны. Прежде чем покинуть Париж, Карл нанес визит своей жене, холодно обращаясь к ней как к «кузине». Почти сразу же после возвращения в Лотарингию он начал организовывать с Гизом новый заговор против Франции.

В Савойе, которая теперь была зависимой от Испании, регентшей малолетнего правителя была Кристина, сестра Людовика ХШ и, следовательно, свояченица Филиппа IV Испанского, но ей приходилось выдерживать натиск сильной происпанской партии, возглавляемой двумя братьями Виктора Амадея – Морицем, нерукоположенным кардиналом, и принцем Томмазо Савойским. Опустошения, произведенные испанцами в Монферрате, убедили Кристину подписать антииспанский договор с Францией 3 июня 1638 г., отдав савойские войска под командование французов, однако юный герцог умер, и регентству его матери пришел конец. Ришелье заручился поддержкой Мазарини в Риме, но ему не удалось склонить кардинала Савойского к женитьбе на дочери Конде. Впоследствии, в сентябре 1640 г., Франция одержала военную победу над принцем Томмазо в Турине.

Между тем в 1639 г. Мазарини прибыл в Париж по приглашению Ришелье, стал французским подданным и договорился о подписании в 1640 г. в Турине соглашения между Кристиной, Францией и двумя братьями Виктора Амадея. Жена принца Томмазо была сестрой графа Суассонского, но она вместе со своими детьми находилась на положении заложницы в Мадриде, а стратегическое значение Савойи для Франции заметно уменьшилось с 1630 г.

На юго-западе попытки испанцев вторгнуться на территорию Франции по обе стороны от Пиренеев были отражены, но усилия французов перенести войну на территорию Испании потерпели провал из-за отказа герцога де Ла Валетта, сына и наследника д’Эпернона, старшего брата кардинала Ла Валетта и мужа племянницы Ришелье, взаимодействовать в мае с Сурди, адмиралом и архиепископом Бордо, у которого старший д’Эпернон когда-то выбил из рук бревиарий.[288]288
  Анри д’Эскубло де Сурди родился в 1594 г. Его старший брат Шарль был маршалом. Крестными Анри были Генрих IV и Габриель д’Эстре. В 1623 г. Анри стал епископом Меллезе, а в 1629 стал преемником своего брата, кардинала Франсуа, в качестве архиепископа Бордо. Именно Анри в 1633 г. Получил удар от д’Эпернона. В 1636 г. Ришелье отправил Витри в Бастилию за куда более серьезную драку с Анри. По поводу эпизода с Витри Шавиньи некорректно писал кардиналу де Ла Валетту 6 декабря 1636 г.: «Господин архиепископ Бордо… расписался в получении около двадцати ударов тростью или палкой, как вам больше нравится. Я считаю, он намеренно сделал эти побои достоянием всего света, для того чтобы Францию отлучили от церкви». Отлучением от церкви обычно наказывался тот, кто ударил прелата. Таллеман в истории о Сурди пишет, что тот мог бы похвастаться тем, что он самый битый прелат в мире (Historiettes. Vol. 1. Р. 377).


[Закрыть] В мае 1638 г. Сурди одержал морскую победу в Атлантике над возвращающимся домой испанским флотом, а 22 августа высадил войска, для того чтобы объединиться с силами Конде и Ла Валетта. Страх перед гневом Ришелье по поводу того, как эта победа в итоге обернулась поражением при Фонтарабии, заставила Ла Валетта, на чьей совести оно лежало, дезертировать и искать убежища в Англии. Даже после того как в стенах этого города 7 сентября был сделан пролом, Ла Валетт не ввел в него войска, хотя их численность составляла 12 000 человек против семи или восьми тысяч испанцев. Вместо этого французы обратились в беспорядочное бегство, оставив на поле боя несколько сотен убитыми. Конде, которого Ришелье призвал к себе для отчета, обвинил Ла Валетта в дезертирстве. Людовик выступил перед парламентом и приговорил Ла Валетта к заочной казни.

За два дня до катастрофы под Фонтарабией родился дофин. Ришелье руководил войсками, собиравшимися штурмовать Ле-Катле, и вынужден был отложить свое возвращение ко двору. Свою искреннюю радость по поводу случившегося события он выразил на страницах «Gazette». Теперь у короны был наследник по прямой линии и, хотя дофину еще нужно было повзрослеть, шансов на то, что Гастон станет королем, заметно поубавилось. Вполне вероятно, что Ришелье действительно видел в рождении ребенка у Анны знак Божьей милости. Не менее судьбоносным было и рождение несколькими днями позже инфанты – Марии Терезии – в Мадриде. Вряд ли Ришелье и Оливаресу потребовалось больше одного мгновения, чтобы понять, что в возможном будущем браке инфантов заключается решение главной европейской проблемы. Немедленно возобновилось осторожное прощупывание возможностей заключения мира, хотя Ришелье по-прежнему был готов настаивать на условиях, выгодных для Франции.

Ришелье поймет, насколько ненадежны его генералы, когда его зять Брезе будет то и дело искать возможности оставить свои войска, как говорили, лишь ради того, чтобы насладиться дынями, поспевшими в его имении, и подготовиться к осенней охоте.[289]289
  Трудно принять этот анекдот на веру. Тапье сообщает о нем серьезно, но без ссылки на источник (Victor-L. Tapié. France in the Age of Louis XIII and Richelieu. London, 1974. P. 383).


[Закрыть] Штурмы Фонтарабии и Коруины ни к чему не привели, но борьба на юго-западе, по крайней мере, удерживала испанские войска от активных действий в Италии, и эта война спровоцировала Каталонию на восстание против Мадрида, после того как четверть ее дворян и 10 000 солдат, главным образом каталонских, умерли от болезней или пали в бою при защите Сальсы от Конде.

Репрессии мадридских властей в Каталонии были кровавыми. Имело место неслыханное осквернение освященных гостий, что привело к отлучению святотатцев от церкви и превратило народное возмущение в священную войну. На улицах Барселоны толпы сжигали дома правительственных чиновников и убивали их хозяев. Пон-Курле с двадцатью одним кораблем встретил испанский флот в Средиземном море 7 сентября и потопил два галеона, один из которых был флагманским. Предвидя все возможные дипломатические осложнения, Ришелье тем не менее понял, что обстоятельства вынуждают к тому, чтобы распространить на Каталонию французский суверенитет, и, нуждаясь в мире больше, чем когда-либо, видел, что голландцы процветают благодаря войне. Ришелье был связан обязательством не заключать мира без их согласия, хотя как через французского посла в Риме д’Эстре, так и через Пужоля, неофициального переговорщика Ришелье в Мадриде, он исподволь выяснял перспективы мирных соглашений с императором и с Испанией.

Ришелье также не доверял шведам, союз с которыми возобновил в марте 1638 г. еще на три года на условиях ежегодной субсидии в миллион ливров. Он считал, что император был бы в состоянии купить мир со шведами, уступив Померанию, которую шведы оккупировали. Ее последний герцог только что умер, и, если бы шведы заключили мир, то же мог бы сделать и Бернгард Саксен-Веймарский.

Ежегодную субсидию Бернгарду Саксен-Веймарскому, стремившемуся завоевать независимость для Эльзаса, нужно было выплачивать в феврале 1638 г., но Бюльон к апрелю собрал только четверть полагавшейся суммы. Ришелье снова и снова давал обещания предоставить помощь, которые оставались невыполненными, но Бернгард тем не менее начал кампанию в январе 1638 г., успешно атаковав имперский гарнизон в Эльзасе и расчистив путь для осады города Брейзаха на Рейне, расположенного в пятидесяти километрах к северу от Базеля, на полпути между Кольмаром на западе и Фрейбургом на востоке. Его взятие означало бы разрыв имперских путей сообщения между Нидерландами и Альпами. В декабре Ришелье услышал, что Брейзах пал. Казалось, в делах военных фортуна повернулась лицом к Франции.[290]290
  В декабре отец Жозеф внезапно серьезно заболел. 13 декабря он исповедался, его мысли все еще полностью были заняты крестовым походом, совершить который он продолжал надеяться. Его перевезли в Рюэль, где, казалось, ничто не предвещало беды, и Ришелье смотрел спектакль в своем театре, когда ему принесли известие о последнем ударе, случившемся с отцом Жозефом. Он умер 18 декабря после продолжавшейся три дня комы. В день произнесения надгробной речи, через два дня после заупокойной мессы, Ришелье услышал известие о Брейзахе.


[Закрыть]

В 1638 г. инфляция в Испании составила восемьдесят процентов. Ришелье знал от своих информаторов, что Мадрид начинает задумываться о мире с голландцами. Оливарес не мог найти средств, необходимых ему для финансирования войны, к тому же в Португалии началось восстание против испанского господства, возможно спровоцированное агентами Ришелье. Испанию сотрясало от востока до запада, и в 1642 г. Оливарес, наконец, лишился своего поста.

В 1639 г. французы под командованием де Ла Мейере – кузена Ришелье – взяли Эден на северо-востоке. Армию торопили сам король и Ришелье, который доехал до самого Аббевиля в начале своего путешествия, упомянутого в предыдущей главе.[291]291
  Об их маршруте, свите из охраны, секретарей и домашней челяди, способе передвижения и огромной череде письменных распоряжений, данных Ришелье в дороге, см.: Maximin Deloche. La Maison de Richelieu. Paris, 1912. P. 452–459.


[Закрыть] Пять дней ушло у Ришелье на путешествие из Рюэля до Аббевиля, где он оставался с 30 мая до 7 июля, и каждая остановка на ночлег была заполнена написанием точнейших распоряжений дюжинам людей на десятки тем; помимо этого он успевал вносить последние штрихи в свой «Трактат о совершенствовании христианства» (Traitté de la perfection du chrestien). Восточная армия возьмет Аррас в 1640 г., и Артуа вернется в состав Франции, а Ришелье будет настоятельно требовать, чтобы гражданское население приводили к покорности мягкостью, а не репрессиями. В 1639 г. Ришелье продолжил свое путешествие с королем; они направлялись на юг, к Савойе, с двух– и трехдневными остановками, проехав через Лион как по пути к Греноблю, так и на обратной дороге и окончательно оставив Лион 24 октября.

То, что финансовое положение Франции было невероятно напряженным, очевидно. Дальнейшее налогообложение могло бы только подлить масла в огонь сопротивления, и Ришелье прекрасно это понимал, несмотря на то что всячески подчеркивал свое экономическое невежество (а на самом деле прятался за этой маской). Как бы резко ни различались оценки доходов и расходов центрального французского правительства с 1636 г., и Франция, и Испания не могли позволить себе такую роскошь, как война. Стремление каждой страны к своему героическому идеалу довело население обеих – а заодно и большей части остальной западной Европы – до нищеты. Бюльон пытался обложить налогом церковь, которая, как указывал Ришелье, в трудные времена по традиции и так платила добровольные взносы в казну. Кардинал поощрял братьев Пьера и Жака Дюпуи, вращавшихся в центре интеллектуальной жизни столицы, защищать свободу церкви от вмешательства гражданских властей и новых налогов.

В 1640 г. 18 епископов в частном порядке осудили их книгу, и не потому, что они хотели платить налоги, а из-за непримиримой галликанской позиции авторов. Ришелье, по-прежнему остававшемуся твердым сторонником разделения церковной и светской власти и юрисдикции, приходилось сидеть на двух стульях, защищая в одно и тоже время права папы и галликанские свободы – в соответствующих областях. В данном случае он поддержал тезис, прозвучавший со стороны Пьера де Марка. Позиция де Марка, доказывавшего верховенство папы над Вселенским собором, была все же не лишена галликанских идей: он утверждал, что, в то время как папа может вводить общие законы и безапелляционно вершить суд, светские правители не подчинены какому-либо духовному авторитету в делах земных. Рим выразил протест, и книга была внесена в список запрещенных. В 1646 г., после смерти Ришелье, де Марка отречется от своих взглядов, но пока еще считалось, что Ришелье разделяет его взгляды, и звучали обвинения в том, что он готовит галликанский раскол, причем по старому – допротестантскому – образцу, явленному в XVI в. англиканской церковью. Ришелье приказал сжечь книгу де Марка, но был скомпрометирован своими же единомышленниками, в особенности одним из иезуитов, который разделял галликанские принципы, оправдывал расторжение брака Гастона на основании «фундаментального закона» Франции,[292]292
  Об этом законе Французского государства см.: Roland Е. Mousnier. The Institutions of France under the Absolute Monarchy 1598–1789. Tr. Brian Pearce. Chicago, 1979. P. 649–653.


[Закрыть] навязанного королю народом в конце XIV в., допускал обложение налогом духовенства и утверждал, что Франция не нуждается в согласии папы, для того чтобы ввести у себя патриаршество.

Ришелье сопротивлялся попыткам причислить его к любому движению, которое выступало от лица французского духовенства против Рима.[293]293
  Об отношениях Франции и папы в этот период см.: Pierre Blet. Le Clergé de France et la monarchie 1615–1666.2 vols. Rome; Paris, 1959, а также предисловие того же автора к Correspondence du nonce en France Ranuccio Scotti 1639–14. Rome, 1965; Joseph Bergin. Cardinal de la Rochefoucauld, Leadership and Reform in the French Church. New Haven; London, 1987.


[Закрыть] Этому совсем не способствовало то, что Урбан VIII отказался отслужить заупокойную мессу в Риме по кардиналу де Ла Валетту, сорокасемилетнему генералу французской армии. Он умер от пневмонии во время перемирия, которое закончилось провалом попытки отстоять Турин для Кристины Савойской.

Склоки в Риме между французскими и испанскими представителями усиливались, выливаясь в весьма живописные инциденты: французская церковь предоставила убежище для турецких невольников из испанского посольства, а конюший французского посла, чей слуга-римлянин был приговорен к отправке на галеры за открытие игорного притона, был застрелен из ружья. Голова убитого конюшего была снабжена запиской с именем ее хозяина и выставлена на всеобщее обозрение, а затем сброшена в яму с останками других преступников.

Французский посол д’Эстре, сообщил Ришелье о всеобщей убежденности в том, что это убийство оплатил Барберини, и получил распоряжение не посещать аудиенций папы и приемов Барберини. Урбан VIII отправил в Париж своего нового нунция Рануччо Скотти, который симпатизировал испанцам и бестактным образом пытался достичь мира, к которому стремился папа. Скотти в должное время ввязался в продолжительный и смехотворный с нашей точки зрения спор по поводу предписанной протоколом необходимости пожать руку Шавиньи, который был не принцем, а всего лишь государственным секретарем. Когда их встречи избежать было уже нельзя, она была устроена на нейтральной территории и Шавиньи опоздал. Они обменялись мнениями по поводу турецких невольников, отказа отслужить заупокойную службу по Ла Валетту и убийства конюшего.

Знатоки эпохи барокко оценят события, последовавшие за отказом нунция принять документ, адресованный королем папе и требующий удовлетворения за причиненные оскорбления. Шавиньи безуспешно пытался прочесть этот документ нунцию, а затем приказал доставить его тому в резиденцию. Когда оказалось, что нунций отсутствует, чиновники сказали, что они подождут. Когда нунций вернулся, то отказался брать его. Они попытались прочесть ему документ, но он ушел в соседнюю комнату и захлопнул дверь перед лицом французского чиновника, которому поручили передать его, поэтому тот оставили документ на столе. Кто-то бросил чиновнику пакет, но он не поднял его. Только он успел сесть в свой экипаж, как один из слуг нунция побежал за ним и бросил пакет ему на сиденье. Даже сегодня, по прошествии трех с половиной столетий и несмотря на наши знания о системе ценностей, в свете которых все эти жесты казались значимыми, шокирует сам факт того, что представители Франции и Рима решали вопросы национальной автономии, ведя себя словно капризные дети, играющие в глупые протокольные игры в обстановке конфликта, несущего страдания и бесчисленные смерти.

Епископы тогда получили распоряжение не иметь никаких дел с папским нунцием; чтобы помешать входу и выходу из нунциатуры в период между сумерками и рассветом, была поставлена специальная охрана. Ришелье оставался в стороне и написал исполненное чувства собственного достоинства, но примирительное по тону письмо кардиналу, исполнявшему обязанности государственного секретаря в Риме, несмотря на то что Скотти оскорбил его, заявив, что французские епископы «за папу и против короля». В феврале 1641 г. Ришелье, наконец, вынужден был разрешить проведение чрезвычайной ассамблеи духовенства. После повторного заседания в Манте она проголосовала за то, чтобы дать Ришелье две трети из семи миллионов ливров, которые тот просил. Папа выпустил осуждающую буллу, потому что Ришелье, запретивший участвовать в этих дебатах шести епископам, затронул права церкви. Ришелье направил эту буллу в парламент, который, как и предполагал Ришелье, послушно запретил ее публикацию.

Привязанность, которую Людовик XIII испытывал к Клоду, герцогу де Сен-Симону, прошла в 1635 г., когда Людовик влюбился в Луизу де Лафайет. Земли Сен-Симона в этом году были возведены в достоинство герцогства-пэрства, но он оказал себе плохую услугу, предложив королю сделать Луизу своей любовницей, поскольку именно ее благочестивая невинность и привлекала короля. Наконец, Сен-Симон впал в немилость у Ришелье, предупредив своего дядю Сен-Леже, который сдал Ле-Катле 25 июля 1636 г. после всего двух дней обороны, о том, что его намерен судить Королевский совет, а это означало почти неминуемую казнь. Сен-Симон был членом совета, и благодаря его предупреждению Сен-Леже был казнен только заочно, сбежав всего за два часа до ареста. В итоге Сен-Симон получил разрешение удалиться в свои владения.

Ришелье понимал, что королю нужен новый наперсник, после того как в мае 1637 г. Луиза удалилась в монастырь, а Людовик никак не мог найти удовлетворения в отношениях с Мари де Отфор, с которой он беспрерывно ссорился. Он не позволял ей выходить замуж, но в то же время отказывал ей в статусе любовницы. Затем, во время осады Эдена в 1639 г., он безумно влюбился в сына Антуана Куафье де Рюзе, маркиза д’Эффиа, бывшего суперинтенданта финансов и друга Ришелье. Анри, сын Д’Эффиа и наследник семейной сеньории Сен-Мар, в 1635 г. – в пятнадцатилетием возрасте – был произведен Ришелье в капитаны одного из десяти гвардейских полков и затем дослужился до должности королевского гардеробмейстера, которым был назначен 28 марта 1638 г.[294]294
  Ниже мы будем называть Анри д’Эффиа просто Сен-Маром или маркизом, в тех случаях когда не будет риска спутать его с аббатом, который был maître de chambre Ришелье, до тех пор пока не стал епископом Оксера. Сен-Мар также был широко известен под прозвищем Господин Главный.


[Закрыть]

Следует предположить, что Ришелье отлично знал, что делает, не только когда способствовал карьере сына своего умершего друга и единомышленника, семью которого даже время от времени навещал, но и когда привлек внимание короля к этому красивому юноше. Шавиньи не сомневался, что новый фаворит был креатурой Ришелье, от которого Сен-Мар все еще полностью зависел, а отец Гриффе подозревал, что стоит за этим назначением. Ришелье понимал, что королю «нужен любимец, с которым он мог бы говорить откровенно» и находиться «в таких близких отношениях, которые придают жизни ее очарование».[295]295
  См.: Victor-L. Tapié. France in the Age of Louis XIII and Richelieu. London, 1974. P. 391–392.


[Закрыть]

Когда Сен-Мар был назначен главным конюшим (grand écuyer) Франции и принес присягу 15 ноября 1639 г., король практически сразу сообщил мадемуазель де Отфор, что она больше не пользуется его привязанностью. Людовик сказал, что он всецело поглощен этим молодым человеком. К тому моменту прошло почти два года с его последнего визита к Луизе де Лафайет. Даже в те годы казалось абсурдным то, что пост главного конюшего доверили девятнадцатилетнему юноше. Сен-Мар фактически вытребовал его, несмотря на то что эту должность уже занимал герцог де Бельгард.[296]296
  Бельгард в свое время был фаворитом Генриха III и любовником Габриель д’Эстре. Когда-то он отказался продать место главного конюшего Брезе и упорно торговался, прежде чем уступить настояниям короля, когда этой должности возжелал Сен-Мар.


[Закрыть] Она давала Сен-Мару право официально называться «Господином Главным [Конюшим]». Король, как говорят, «никогда никого не любил так горячо». Ришелье, безусловно, надеялся использовать Сен-Мара для укрепления уверенности короля в необходимости ведения войны, пошатнувшейся под влиянием бесед с Коссеном.

Влияние Сен-Мара на короля достигло своего апогея к концу 1638 г. и к этому моменту уже неоднократно приводило к беспрецедентным нарушениям протокола, например, когда король поддержал своего любимца, наговорившего дерзостей герцогу Немурскому. Все современники и все историки последующего времени согласны в том, что Сен-Мар был грубым, неотесанным задирой, высокомерным, хвастливым и невероятно самолюбивым. Его привычка к мотовству была не столь серьезным недостатком, однако злила Людовика даже больше, чем драчливость и наглая презрительная распущенность. Сен-Мар пытался одевать короля роскошно, но Людовик, которого никогда не заботил его внешний вид, отнесся к такому предложению как к простому расточительству. Пятьдесят два дорогих костюма, принадлежавших Сен-Мару, вошли в легенду, а на крайне экстравагантную карету, которую он купил, король даже отказался смотреть.

Король ложился и вставал рано и искал общества своего фаворита во время дневной охоты, но Сен-Мар был слишком измучен буйными развлечениями предыдущей ночи в компании молодых друзей и известной красавицы Марион Делорм, для того чтобы созерцать рассвет. Его мать была шокирована не менее короля и дошла до того, что начала процесс против Марион, обвиняя ее в соблазнении. Ришелье попытался сделать ему внушение, но ничего не вышло, после чего между Сен-Маром и Ришелье начался открытый разлад. К 1640 г. ссора между кардиналом и Господином Главным стала предметом всеобщих обсуждений.