Текст книги "Падение Берлина, 1945"

Автор книги: Энтони Бивор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

3 мая до Венка дошла информация об окончательном падении Берлина. Он немедленно издал приказ восстановить в войсках отдание чести по армейского образцу вместо введенного ранее нацистского приветствия. "Все кончено! писал Петер Реттих, командир батальона дивизии "Шарнхорст". – Гитлер мертв, закончив свои дни в рейхсканцелярии. Берлин взят русскими. Государство рухнуло. Все это ужасно, но ничего уже нельзя поделать"{902}. Сам Реттих и остатки его подразделения шли теперь к Эльбе так быстро, как только могли. Когда солдаты проходили через Гентин, они видели канал, в котором плавало огромное количество пустых бутылок из-под шнапса. Военнослужащие частей, двигавшиеся впереди них, видимо, разгромили какой-то винный склад или магазин. "Явный признак разложения!" – отметил Реттих в дневнике.

Генерал Венк издал еще один приказ, который предусматривал отход с боями к Эльбе и оставление на ее восточном берегу небольшого плацдарма. Этот плацдарм должен обороняться до тех пор, пока на американский берег не перейдет последний немецкий военнослужащий или мирный житель. Венк вызвал к себе командира одного из его корпусов, генерала Эдельсхайма, и попросил его начать переговоры со штабом американской 9-й армии. 3 мая Эдельсхайм и офицеры его штаба пересекли реку в районе Тангермюнде на автомобиле-амфибии и вступили в контакт с командиром одной из частей вооруженных сил США. Переговоры о капитуляции начались на следующий день в Штендале{903}. Американский генерал Уильям Симпсон находился в довольно щекотливом положении. Ему нужно было учитывать не только гуманитарный аспект проблемы, но и обязательства Соединенных Штатов перед своим русским союзником, равно как и практические вопросы питания и размещения такой огромной массы людей. Он принял взвешенное решение – пропустить на западный берег раненых и безоружных военнослужащих, но отказать Эдельсхайму в строительстве и восстановлении мостов через Эльбу для организации массовой эвакуации. Симпсон также отказался принимать гражданских лиц. После войны они все равно должны были возвратиться на места своего проживания.

На следующее утро, 5 мая, форсирование Эльбы началось как минимум в трех пунктах: по сильно разрушенному железнодорожному мосту между Штендалем и Шёнхаузеном, по остаткам автомобильного моста возле Тангермюнде и по переправе у Ферхланда, находившейся десятью километрами южнее. Первыми шли к берегу выжившие военнослужащие 9-й армии. Всех, кто пока оставался на восточном берегу, мучил один и тот же вопрос, сколько времени имеется еще в их распоряжении. Периметр обороны немецкой 12-й армии с каждым часом становился все меньше. Германские части контролировали плацдарм шириной в двадцать пять километров и глубиной восемнадцать километров. Сильный огонь советской артиллерии наносил огромные потери как боевым частям, так и мирным жителям.

Настроения в рядах военнослужащих 12-й армии на тот момент были очень противоречивыми. Конечно, они гордились выпавшей на их долю миссией вызволения из окружения остатков 9-й армии. В то же время они ненавидели Красную Армию, были обозлены на американцев, которые не захотели продвинуться еще дальше, и презирали нацистский режим, который обманул собственный народ. Все эти мысли и чувства крутились в головах солдат, шедших по дороге на Тангермюнде. По ее сторонам еще можно было заметить плакаты, славословившие фюрера{904}.

На контрольно-пропускных пунктах американские солдаты тщательно осматривали всех проходящих германских военнослужащих, стараясь определить нет ли среди них эсэсовцев, иностранцев или гражданских лиц. Некоторые американцы отбирали у немцев наручные часы, медали, равно как и личное оружие. В ряде случаев солдаты вермахта отдавали беженцам свои стальные шлемы и шинели, надеясь, что союзники не заметят этот трюк. Но в большинстве случаев американцы быстро распознавали, кто есть кто. В очереди на другой берег стояли не только немцы, но и напуганные до смерти "хиви", рожденные в Советском Союзе. Одетые в германскую униформу, они все еще надеялись избежать советского плена, прекрасно понимая, что их ожидает дома. На начало апреля в составе немецкой 9-й армии было девять тысяч сто тридцать девять "хиви"{905}, однако только порядка пяти тысяч из них сумели добраться до Эльбы{906}.

До военнослужащих войск СС дошли слухи, что американцы в любом случае собираются отдавать их в руки Красной Армии, поэтому они в спешном порядке сжигали все свои документы и срывали с себя эсэсовские значки. Некоторые из иностранных добровольцев СС выдавали себя за угнанных в рабство рабочих. Бывший зубной врач в госпитале при дивизии СС "Нидерланды"{907} Йоост ван Кетель в первый раз сумел избежать ареста в лесу в районе Хальбе. "Я не СС, – сказал он красноармейцу. – Я ваш товарищ, я из Голландии". При этом он показал бойцу красно-бело-голубую нашивку на своем кителе. После этого он был отпущен.

Второй раз ван Кетель проделал тот же трюк с американцами в районе Дессау. Однако его немецкий компаньон, шедший вместе с ним, был немедленно схвачен.

Генерал Венк основал свой последний командный пункт в городском парке Шёнхаузена. Когда-то этот парк принадлежал самому Бисмарку. Тот факт, что все должно было закончиться именно здесь, заставлял задуматься об иронии судьбы. Хорошо известно, что Бисмарк предупреждал, что Германия любой ценой должна избегать войны с Россией, К 6 мая плацдарм на восточном берегу Эльбы сузился до шести километров в ширину и двух километров в глубину. У подразделений, которые еще оставались на боевых позициях, заканчивались последние боеприпасы. Советские танки, артиллерия, "катюши" держали очереди к переправе под постоянным прицелом. Мирные жители и солдаты вермахта гибли тысячами. Все теперь зависело от простого "солдатского счастья". Никому не хотелось умирать в самые последние дни войны. Неослабевающее давление на плацдарм со стороны советских войск не только затруднило работу американских контрольно-пропускных пунктов, но и сделало ее чрезвычайно опасной. Американское командование, опасаясь за жизни своих солдат, приказало отвести их на другой берег. Казалось, что этого немцы только и ждали. Теперь они могли пересекать реку там, где только возможно.

Начальник штаба армии Венка, полковник Райхельм, отмечал, что лишь немногие люди сочли нужным покончить жизнь самоубийством{908}. Они застрелились на восточном берегу Эльбы. Остальные пытались всеми силами пересечь широкий и быстрый водный поток, используя в качестве переправочных средств все доступные предметы – бревна, связанные пустые канистры и т.п. Откуда-то появлялись небольшие лодки, байдарки, ялики. "Самой большой проблемой, – вспоминал он, – являлось то, что по крайней мере один человек должен был возвратить лодку назад. Но среди бегущих немцев находилось очень мало таких добровольцев"{909}. Американцы, встречавшие немцев на западном берегу Эльбы, старались отправить их назад, но остановить всех оказалось практически невозможно. Генерал фон Эдельсхайм утверждал, что американское командование отдало своим войскам приказ стрелять по немецким лодкам, перевозившим беженцев, однако эти сведения являются непроверенными. Сильные люди плыли вперед, держа в зубах телефонный провод. Выбравшись на берег, они привязывали один его конец к дереву. Более слабые люди пересекали затем реку, следуя вдоль этой самодельной переправы. Однако провод часто лопался, и людей уносило вниз по течению. Число утонувших тогда людей было очень велико, не менее нескольких сотен человек.

Утром 7 мая периметр германской обороны окончательно рухнул. Оставшиеся в 12-й армии несколько орудий выпустили по противнику несколько последних снарядов и были взорваны. "Это стало самым тяжелым моментом для артиллерийских расчетов", – вспоминал Реттих. Несмотря на то что Реттиха шокировал хаос, разразившийся во многих немецких частях, он был горд за солдат из дивизии "Шарнхорст", "возможно, последней боеспособной единицы вермахта на севере Германии". В самый последний момент перед приходом русских войск германские военнослужащие уничтожали автомашины, которые могли быть еще использованы врагом, Сам Реттих облил бензином свою "татру", отошел в сторону и бросил в нее гранату, По берегу в этот момент носились сотни брошенных лошадей. Один из солдат попытался заставить их войти в воду, но у него ничего не получилось. Это было ужасное зрелище.

У моста Шёнхаузен Реттих собрал своих оставшихся людей и произнес перед ними прощальную речь. Он вспомнил о том долгом пути, который им вместе пришлось пройти, напомнил подчиненным о громких победах и горьких поражениях. Перед тем как начать свой последний марш, солдаты прокричали дружное "Зиг Хайль!" Германии. Идя по мосту на западный берег Эльбы, они бросали в мутную воду оружие, патроны, бинокли и другую амуницию.

В тот же день генерал Венк также пересек Эльбу в районе Шёнхаузена. Он и его штаб откладывали этот момент до последнего. Дело дошло до того, что советские войска обстреляли их лодку, плывущую к американскому берегу, ранив двоих унтер-офицеров (одного из них смертельно).

* * *

Тем временем в Берлине продолжались поиски тела Гитлера, правда, пока безрезультатно. Трупы шестерых детей Геббельса были обнаружены только 3 мая. Их нашли под одеялом на своих койках. Яд покрыл лица детей темноватым румянцем, поэтому могло показаться, что они вовсе не погибли, а просто заснули крепким сном. Для идентификации тел контрразведчики привели вице-адмирала Босса, адъютанта Гитлера по военно-морскому флоту. Босса, по-видимому, глубоко травмировало представшее перед ним зрелище.

В момент посещения рейхсканцелярии генералами 1-го Белорусского фронта там было найдено тело мертвого человека, имевшего усы и челку, чрезвычайно похожие на гитлеровские. Однако радость оказалась преждевременной. Дело в том, что у этого человека были рваные носки. Все эксперты согласились с тем, что носки фюрера не могли быть доведены до такого состояния. Сталин, кстати говоря, был чрезвычайно разозлен, услышав, что тело Геббельса видели простые солдаты. Виновные в этом офицеры были наказаны.

Переводчица Елена Ржевская, давшая подписку о неразглашении тайны местонахождения тела Гитлера, отмечала, что сталинская система нуждалась как во внешних, так и во внутренних врагах{910}. Этот дуализм мог быть использован для доказательства существования некоего антисоветского заговора. Даже когда тело Гитлера на следующий день действительно нашли, из Кремля последовал строгий приказ, категорически запрещавший передавать кому-либо эти сведения. Стратегия Сталина была достаточно очевидна: обвинив союзников в том, что они спрятали Гитлера, ассоциировать Запад с нацистским режимом. На высшем уровне уже циркулировали слухи, что фюрер мог скрыться через тоннель или улететь в последний момент вместе с Ханной Райч и теперь прятался в американской оккупационной зоне в Баварии. Несомненно, что эти слухи являлись частью так называемой черной пропаганды, которая была основана на подозрении Сталина в том, что союзники не прочь вступить в контакт с нацистами за его спиной.

5 мая тела Гитлера и Евы Браун наконец-то нашли. Это был пасмурный и дождливый день. Накануне поступил приказ вновь и еще более тщательно обыскать сад рейхсканцелярии. Один из советских военнослужащих обратил внимание на край солдатского одеяла, выглядывавший из глубины обожженной воронки. Когда он и его товарищи копнули поглубже, то обнаружили два обгоревших трупа. В той же воронке были найдены взрослая собака и щенок. Генерала Вадиса немедленно информировали об этой находке.

Завернув останки Гитлера и его жены в простое покрывало, капитан Дерябин и его водитель еще до рассвета следующего дня провезли их мимо кордона армии генерала Берзарина на базу СМЕРШ в Бухе, на северо-восточных окраинах Берлина. Там же, в небольшой клинике, доктор Фауст, полковник Краевский и другие патологоанатомы (ранее приглашенные для вскрытия тела Геббельса) приступили к изучению самых важных останков "третьего рейха". Как свидетельствовала Елена Ржевская, эксперты были чрезвычайно раздосадованы, когда им приказали сохранять все подробности вскрытия в абсолютном секрете. Остается вопросом, знал ли Телегин об обнаружении тела Гитлера. Позднее он был арестован Берией, правда, совсем по другому обвинению. Но ни Берзарина, ни самого Жукова не поставили в известность. Два десятилетия спустя, когда прославленный маршал наконец-то узнал все обстоятельства дела, он почувствовал себя глубоко оскорбленным.

Генерал Вадис, перед тем как доложить Сталину и Берии о том, что останки найдены, приказал провести дополнительную проверку. Контрразведчики нашли ассистентку зубного врача Гитлера. Она внимательно осмотрела челюсти трупа и подтвердила, что это именно фюрер. Врач хорошо помнила зубной протез своего пациента. Челюсти были аккуратно отделены от черепа и положены в красный футляр, примерно такой, какой используют для хранения дешевых ювелирных украшений{911}. 7 мая Вадис наконец полностью уверился в том, что труп Гитлера найден. Теперь он мог писать итоговый доклад в Кремль.

Смерть Гитлера, хотя и не означала немедленного прекращения войны в Европе, стала ее последним звонком. 2 мая в Северной Италии и в южных районах Австрии капитулировало около одного миллиона немецких солдат и офицеров. Черчилль намеревался совершить бросок к Фиуму и захватить Триест до того, как к нему подойдут югославские партизаны под командованием Иосипа Броз Тито. Гонку к балтийскому побережью Шлезвиг-Гольштейна выиграла британская 2-я армия, продвинувшаяся к Любеку и Травемюнде. Союзные войска готовились к освобождению Дании. Соединения Рокоссовского, которым путь на полуостров Ютландия теперь был закрыт, занимали Мекленбург. Армии 2-го Белорусского фронта брали пока сравнительно мало военнопленных. К большому негодованию русских, остатки 3-й танковой армии Мантейфеля и 21-й армии генерала Типпельскирха быстрыми темпами отходили на запад, чтобы сдаться британским войскам. Эта массовая капитуляция перед западными союзниками лишала Советский Союз столь необходимой ему рабочей силы, призванной компенсировать разрушения, нанесенные германской агрессией. Незадолго до окончательной победы Эйзенхауэр, не желая еще больше раздражать Кремль, информировал Ставку ВГК, что немецкие войска, включая соединения Шёрнера, являются трофеем русских. Генерал Антонов воспринял это сообщение с большим удовлетворением{912}.

Днем 4 мая адмирал фон Фридебург и генерал Кинцель, бывший начальник штаба генерала Хейнрици, прибыли на командный пункт фельдмаршала Монтгомери в Люнебургской пустоши для того, чтобы подписать условия капитуляции всех германских сил, расположенных в Северо-Западной Германии, Дании и Голландии. Когда генерал Брэдли встретился с маршалом Коневым 5 мая, он вручил ему детальную карту, на которой была указана диспозиция каждой американской дивизии{913}. Однако в ответ он не получил ничего, за исключением лишь предупреждения о том, что американцы не должны вмешиваться в дела Чехословакии. Подобные сигналы, поступающие с советской стороны, союзники расценивали как недружественные, если не сказать враждебные. Тем временем в Сан-Франциско Молотов сказал шокированному Э. Стеттиниусу, государственному секретарю Соединенных Штатов Америки, что шестнадцать польских представителей, посланные для переговоров с временным польским правительством, контролируемым из Москвы, были арестованы по обвинению в убийстве двухсот военнослужащих Красной Армии.

Войска маршала Конева получили приказ повернуть на юг и двигаться в направлении Праги. В этот момент в чешской столице местные патриоты подняли восстание против частей фельдмаршала Шёрнера. Генерал Власов поддержал восставших, хотя этот шаг уже никак не мог повлиять на его судьбу{*16}.

Еще 30 апреля Черчилль попросил американцев послать в направлении Праги 3-ю армию генерала Паттона, чтобы захватить город раньше русских. Однако генерал Маршалл отказался это сделать. Вена, Берлин и Прага, все эти ключевые пункты, оказались в руках русских, а вместе с ними и вся Центральная Европа. Даже не проконсультировавшись с союзниками, советские оккупационные власти основали в Австрии временное правительство. 6 мая, после почти трехмесячной блокады, пал Бреслау.

Ранее Власов не думал предавать немцев. Но теперь наступал последний час, и нужно было решаться. Но, чтобы он теперь ни делал, его судьба уже решилась. Начальник политуправления 1-го Белорусского фронта сообщал, что "предателя Родины генерала Власова" захватили военнослужащие 25-го танкового корпуса неподалеку от города Пльзень в Чехословакии 12 мая 1945 года{914}. Обстоятельства захвата были следующими: к одному подполковнику из 25-го танкового корпуса подошел капитан из армии Власова и указал на одиночную машину, двигающуюся по дороге на запад. Он сообщил, что в ней находится генерал Власов. Танкисты немедленно организовали преследование и захватили предателя в плен. Власов, который пытался укрыться в машине под ворохом одеял, по некоторым сведениям, имел при себе американский паспорт (что, естественно, могло подлить масла в огонь антизападной пропаганды), партийный билет и копию приказа своим войскам, предписывающего сложить оружие и сдаваться Красной Армии. Первоначально Власова доставили в штаб маршала Конева, откуда он уже был переправлен в Москву{915}. В конце концов Власова казнили. Позднее появились данные о том, что перед смертью его долго пытали. 13 и 14 мая порядка двадцати тысяч его людей были захвачены в районе города Пльзень и отправлены в специальные лагеря для допроса офицерами СМЕРШа.

Тем временем к югу от этого места американские войска, продвигавшиеся в восточном и юго-восточном направлении от Мюнхена и проникшие в Тироль, вскоре были остановлены приказом Эйзенхауэра. Французы захватили Брегенц на озере Констанца. Генерал фон Заукен с остатками своей 2-й армии все еще держался в дельте Вислы – на западной оконечности Восточной Пруссии. Несмотря на все бомбардировки и обстрелы, продолжали сопротивление немецкие дивизии, оставленные Гитлером в Курляндии. Военно-морской флот Германии продолжал их эвакуацию, равно как и других немецких частей, прижатых к морю. Однако самое ожесточенное сопротивление наступающим советским войскам обозначилось в районе Праги, где действовали остатки группы армий "Центр" под командованием фельдмаршала Шёрнера.

Ранним утром 7 мая в штабе Эйзенхауэра в Реймсе генерал Йодль по поручению адмирала Дёница и ОКВ подписал условия капитуляции германской армии. С советской стороны подпись под документом поставил генерал Суслопаров, представитель Красной Армии при Верховном командовании союзных экспедиционных войск в Европе{916}. Когда Сталин услышал об этом, он пришел в неистовство. По его мнению, капитуляцию следовало подписать только в Берлине, на глазах у победоносной Красной Армии, вынесшей на своих плечах основную тяжесть войны. Еще больше его разозлило то обстоятельство, что западные союзники собирались объявить о победе уже на следующий день, поскольку невозможно было предотвратить проникновение сведений об этом событии в печать. Неудивительно, что Сталин расценивал такие действия как преждевременные. Несмотря на подписание капитуляции в Реймсе, немецкие войска оказывали сопротивление советским частям в Чехословакии, в дельте Вислы и в Курляндии. Однако 8 мая тысячи лондонцев вышли на улицы города праздновать победу, поскольку Черчилль настаивал на том, чтобы о ней объявили уже в этот день. Сталин согласился на некоторый компромисс и хотел, чтобы официальное заявление о победе было сделано сразу же после полуночи, 9 мая, после того как будут подписаны условия капитуляции в Берлине.

Советское командование тем не менее не смогло скрыть свершившийся факт перед собственными войсками. Красноармейцы выходили на улицы и радостно стреляли вверх. Офицер 7-го отдела политуправления 47-й армии Кони Вольф, который весь день 8 мая прослушивал радиоэфир, поймал сообщение из Лондона. В нем говорилось о победе союзников в Европе. Вскоре эта информация быстро разлетелась по Берлину. Молодые девушки-военнослужащие стали чистить свою форму, тогда как мужчины устремились на поиски новых порций алкоголя. Коллеги-контрразведчики пригласили на праздничный ужин и Елену Ржевскую. Ей пришлось провести довольно тяжелый вечер. Поскольку Елена отвечала головой за гитлеровские челюсти, она одной рукой разливала в кружки алкогольные напитки, а другой крепко сжимала особо ценный красный футляр. В сложившихся обстоятельствах эта предосторожность отнюдь не являлась излишней.

Для тех же советских солдат, которые вели боевые действия против немцев до самого последнего момента, весть о победе была еще более радостной. Части Красной Армии, наступавшие на оборонительный периметр 12-й германской армии у Шёнхаузена на Эльбе, продолжали нести большие потери. Во время атаки на позиции дивизии "Шарнхорст" 5 мая батальон Юрия Грибова потерял почти половину бойцов. Его полковой командир, Герой Советского Союза, погиб двумя днями позднее. Но вечером 8 мая огонь наконец-то был прекращен. Советских солдат вывели на широкую лесную поляну для торжественного построения. Они не дали своему командиру дивизии докончить праздничную речь. Бойцы взметнули в небо винтовки и автоматы и салютовали в честь победы{917}. Свидетели этого события вспоминали, что в тот момент их сердца наполнились счастьем, а из глаз струились слезы. Радость была неотделима от печали. Первый тост звучал за победу, второй – за погибших друзей{918}.

Писатель Константин Симонов стал свидетелем последней драмы, произошедшей в Берлине. Утром 8 мая он находился на аэродроме Темпельхоф, уже очищенном от немецких самолетов. Рядом выстроился почетный караул, состоявший из трехсот солдат. Маленький и толстый полковник{919} постоянно подходил к бойцам и проверял их строевую выправку. На аэродроме появился заместитель Жукова генерал Соколовский. Вскоре на посадочную полосу приземлился первый самолет. Из него с целой группой сопровождающих дипломатов вышел Андрей Вышинский – бывший прокурор на показательных процессах 1930-х годов, а теперь заместитель наркома иностранных дел СССР. Ему предстояло стать политическим советником Жукова.

Через полтора часа совершил посадку второй самолет, который доставил в Берлин главного маршала авиации Теддера, заместителя генерала Эйзенхауэра, и генерала Карла Спаатса, командующего военно-воздушными силами США в Европе. Как отмечал Симонов, Теддер представлял собой стройного молодого и динамичного офицера, который часто и, видимо, неискренне улыбался. Соколовский поспешил им навстречу, для того чтобы провести почетных гостей перед строем почетного караула.

С трапа третьего самолета сошли на землю Кейтель, адмирал Фридебург и генерал Штумпф, представлявший люфтваффе. Теперь настала очередь поторопиться генералу Серову, который взял под опеку немецких военачальников. Он провел их в стороне от почетного караула, опасаясь, что советские бойцы могут отдать честь и этим представителям поверженного врага. Впереди всех шел Кейтель. Он был при полном параде, с маршальским жезлом в правой руке. Кейтель шел широкими шагами, не оглядываясь по сторонам.

Тем временем на улицах города молодые советские регулировщицы в беретах и с автоматами за плечами стояли на дороге, ведущей в новую штаб-квартиру Жукова в Карлсхорсте. Они останавливали весь случайный транспорт и пропускали вперед автомобили, везущие важное начальство. Конвой штабных автомашин поднял на дороге большое облако пыли. В этот момент Симонов пытался представить себе, что чувствуют немцы, наблюдавшие за своими генералами, едущими подписывать условия безоговорочной капитуляции.

Незадолго до полуночи представители союзных армий появились в зале двухэтажного здания, которое раньше являлось столовой военно-инженерной школы в Карлсхорсте{920}. Несколько советских генералов, включая командующего 2-й гвардейской танковой армией Богданова, по ошибке сели за стол, предназначенный для германской делегации. К ним незаметно подошел штабной офицер и что-то тихо прошептал на ухо. Генералы подпрыгнули со стульев как ужаленные и пересели за другой стол{921}. Западные журналисты и кинооператоры вели себя словно сумасшедшие. В борьбе за наиболее выгодную позицию перед главным столом, украшенным четырьмя союзными флагами, они чуть ли не отодвигали генералов в сторону. Наконец появился маршал Жуков. Теддер устроился по его правую руку, а генералы Спаатс и де Латр де Тассиньи – по левую.

В зал пригласили немецкую делегацию. Фридебург и Штумпф выглядели достаточно спокойно, тогда как Кейтель старался держаться высокомерно. Время от времени он презрительно смотрел в сторону Жукова. Симонов догадывался, что в этот момент его душа была объята пламенем гнева. Жуков также успел заметить, что лицо Кейтеля стало красным. На стол представителей союзников положили документ о капитуляции. В нем по очереди поставили подписи Жуков, Теддер, Спаатс и де Латр де Тассиньи. Кейтель сидел в своем кресле прямо, сжав пальцы в кулак. Его голова поднималась все выше и выше. Прямо за ним стоял штабной немецкий офицер, на глазах которого выступили слезы, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

Жуков встал с места и пригласил подписать акт о капитуляции германскую делегацию. Маршал говорил по-русски, и переводчик начал было переводить его слова для немцев. Но в этот момент Кейтель прервал его, показав, что понимает, о чем идет речь, и попросил, чтобы все бумаги принесли на его стол. Однако Жуков показал рукой на край своего стола.

Переводчика он попросил объяснить немцам, что от них требуется.

Кейтель поднялся и пошел в направлении союзных представителей. Показным жестом он снял с ладони перчатку и взялся за перо. Кейтель совершенно не догадывался, что старший советский офицер, стоявший за его спиной и наблюдавший за тем, как он подписывает документ, был не кто иной, как сотрудник Берии генерал Серов. Выполнив свою часть процедуры, Кейтель вновь надел перчатку и возвратился на место. Вслед за ним акт о капитуляции подписали Штумпф и Фридебург.

Жуков объявил, что теперь германская делегация может покинуть зал. Три немца поднялись из-за стола. Кейтель поднял вверх свой маршальский жезл и салютовал им. Затем он круто развернулся и вышел прочь.

Как только за германской делегацией закрылась дверь, все собравшиеся в зале как будто разом с облегчением вздохнули. Напряжение испарилось. Жуков весело улыбался, то же самое делал и Теддер. Все начали говорить и пожимать друг другу руки. Советские офицеры крепко обнимались. Веселье продолжалось почти до самого утра. Сам Жуков пустился в пляс под аплодисменты своих генералов. Снаружи доносилась громкая ружейная канонада – солдаты и офицеры расстреливали свой последний боезапас в ночное небо. Война закончилась.

Глава двадцать седьмая.

Vae Victis{*17}!

По мнению Сталина, захват Берлина стал закономерной наградой Советскому Союзу за все жертвы, которые он понес в войне. Но "урожай" трофеев, который удалось там собрать, вызывал глубокое чувство разочарования. Более того, сами трофеи расточались без всякой пользы. Главной целью для НКВД был берлинский Рейхсбанк. Серов подсчитал, что к моменту его захвата Красной Армией там хранилось две тысячи триста восемьдесят девять килограммов золота, двенадцать тонн серебряных монет и миллионные сбережения в денежных единицах многих стран, находившихся под оккупацией держав оси{922}. Тем не менее основная часть нацистского золота была переправлена в западном направлении. Позднее Серов был обвинен в том, что определенную часть "урожая" пустил для операционных нужд НКВД.

Перед оккупационными властями стояла задача как можно быстрее переместить из Германии в СССР все важнейшие исследовательские центры, цеха и предприятия, оказавшиеся в советской зоне оккупации. Даже НКВД в Москве предоставило свой список оборудования, необходимого для подопечных его наркомату лабораторий{923}. Наибольшим приоритетом пользовалась советская атомная программа, "Операция Бородино". Однако значительные усилия были сделаны и для того, чтобы перевести в СССР немецких ученых, занимавшихся разработкой ракет Фау-2, инженеров с заводов "Сименса" и других ведущих технологов, которые могли бы помочь советской военной индустрии догнать американские аналоги{924}. Лишь немногие немецкие ученые, среди которых были профессор Юнг и его помощники (отказавшиеся помогать Москве в разработке новых образцов нервно-паралитического газа), нашли в себе силы сопротивляться нажиму НКВД. Большинство остальных согласилось поделиться имевшимися у них знаниями в обмен на возможность существовать в СССР в сравнительно комфортных для себя и членов своих семей условиях.

Однако научное оборудование оказалось не таким сговорчивым, как его создатели. Большинство приборов и станков, привезенных в Москву, так и осталось невостребованным по причине того, что работа с ними нуждалась еще и в соответствующей технологической подготовке местных инженеров. По признанию одного из советских ученых, мобилизованного на работу по снятию оборудования с берлинских предприятий, социалистическая система была не способна переварить все, что оказалось в ее руках, несмотря на то что в распоряжение СССР попала практически вся технологическая инфраструктура другого государства{925}.

Большая часть работы по снятию оборудования протекала в хаосе. Этот процесс угрожал и самим советским солдатам. Военнослужащие, которые натыкались на запасы метилового спирта, не только пробовали его сами, но и делились с товарищами. Содержимое мастерских выносилось на улицу рабочими бригадами, состоящими в основном из немецких женщин, и оставлялось на открытом воздухе. В результате этого оно быстро ржавело. Когда же оборудование наконец переправлялось в Советский Союз, то найти там ему применение было достаточно тяжело. Сталинские надежды на успех индустриальной экспроприации оказались тщетными. В общем и целом отношение Красной Армии к германской собственности оказалось совершенно нерациональным. Бывшие французские военнопленные были чрезвычайно удивлены тому, как красноармейцы "систематически разрушали промышленное оборудование, которое при надлежащем ремонте могло бы еще принести много пользы"{926}. Очень много ценного и полезного было навсегда потеряно в советской зоне оккупации Германии{*18}.

Разграбление личного имущества немецких граждан продолжалось практически с той же интенсивностью, с какой оно происходило в Восточной Пруссии. Однако грабеж стал приобретать несколько экзотические формы. Советские генералы вели себя словно восточные паши, Василий Гроссман имел возможность наблюдать за одним корпусным командиром из армии Чуйкова в самые последние дни сражения. По его свидетельству, этого генерала постоянно сопровождали два адъютанта, а также попугай и павлин{927}. В своем блокноте Гроссман записал, что на командном пункте генерала было всегда весело.