Текст книги "Падение Берлина, 1945"

Автор книги: Энтони Бивор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Нижний уровень бункера очистили от посторонних. Но вместо ожидаемой могильной тишины с верхних этажей, из кухни рейхсканцелярии, доносились громкие звуки{835}, Рохус Миш, телефонист войск СС, получил приказ позвонить туда и добиться прекращения всего этого безобразия. Но на звонок никто не ответил. Еще один охранник был послан наверх с заданием остановить несвоевременное веселье. Сам Гюнше и два офицера остались в коридоре для того, чтобы обеспечить покой Гитлера и его супруги в последние минуты перед смертью. Но выполнить это задание в полном объеме ему так и не удалось. Внезапно в коридор ворвалась Магда Геббельс и стала умолять офицеров пропустить ее в последний раз к фюреру. Когда дверь немного приоткрылась, Магда сумела проскочить мимо Гюнше. Однако Гитлер сразу же отправил ее обратно. В свою комнату она возвратилась вся в слезах.

Кажется, никто из присутствующих не слышал звука выстрела, который Гитлер произвел себе в голову. Вскоре после 15 часов 15 минут его слуга Хайнц Линге, сопровождаемый Гюнше, Геббельсом, Борманом и недавно прибывшим Аксманом, вошли в апартаменты фюрера. Остальные свидетели сумели лишь бросить быстрый взгляд поверх плеч шагавших впереди людей. Дверь была закрыта перед самым их носом. Гюнше и Линге завернули тело Гитлера в солдатское одеяло и вынесли его вверх по лестнице в сад рейхсканцелярии. Линге даже удалось снять с руки своего хозяина наручные часы, однако, перед тем как попасть в советский плен, ему пришлось избавиться от них. Затем наверх вынесли и тело Евы Гитлер. Ее губы были немного сморщены, очевидно вследствие применения яда. Еву положили рядом с трупом фюрера неподалеку от входа в бункер. Их тела были облиты бензином из канистры. На улицу вышли также Борман, Кребс и Бургдорф. Они последний раз салютовали Гитлеру нацистским приветствием. Одновременно на тела был брошен пылающий кусок бумаги. Один из эсэсовских охранников, пьянствовавший в столовой рейхсканцелярии, наблюдал за всем, что творилось в саду. Он поспешил поделиться увиденным с товарищами. "Хозяин горит, – позвал он Рохуса Миша. Хочешь посмотреть?"{836}

Управление контрразведки СМЕРШ 3-й ударной армии за день до этого получило задание продвигаться вместе с войсками в направлении правительственного квартала. Истинной целью советских контрразведчиков являлась рейхсканцелярия. Елена Ржевская, переводчик в составе группы офицеров СМЕРШа, позднее вспоминала, что информация, которую они имели в своем распоряжении, была очень скудной, противоречивой и недостоверной{837}.

Одной из разведывательных рот поставили задачу – взять Гитлера живым, но советское командование не знало точно, остался фюрер в Берлине или нет. Группа сотрудников СМЕРШа сумела захватить "языка", но им оказался ничего не знающий пятнадцатилетний член гитлерюгенда с красными глазами и трясущимися от страха губами. Поначалу он стал отстреливаться, отмечала Елена Ржевская, но когда у него отобрали оружие, парнишка опустился на землю и беспомощно смотрел на советских солдат, не понимая, что происходит вокруг. Это был всего-навсего ребенок. Вечером 29 апреля контрразведчикам повезло несколько больше. Они захватили медсестру, которая пробиралась из центра города в дом своей матери. Выяснилось, что всего сутки назад она находилась вместе с ранеными немцами, лежавшими в бункере рейхсканцелярии. Медсестра также слышала, что Гитлер находится на нижнем уровне этого подземного сооружения.

Ржевская рассказывала о том, как они ехали на своем американском джипе через груды развалин и разрушенных баррикад. Они старались не съезжать с проложенной гусеницами танков колеи, по обеим сторонам которой валялись пустые баки из-под горючего. По мере приближения к центру воздух становился все более тяжелым. Все, кто был в то время в Берлине, должны помнить этот едкий дым, полумглу от смога и кирпичную пыль, постоянно скрежетавшую на зубах{838}.

Вскоре контрразведчикам пришлось оставить машину. Груды щебня и воронки от снарядов сделали невозможным дальнейшее передвижение на автотранспорте. Карта города также мало чем могла им помочь. Все указатели улиц были снесены артиллерийским огнем, поэтому о своем местонахождении приходилось спрашивать у местных жителей. На пути группы то и дело попадались подразделения красноармейцев, связисты, повозки с продовольствием и ранеными, Практически из всех окон домов были выкинуты белые флаги в виде простыней или наволочек. Артиллерийский обстрел города продолжался с прежней силой, а контрразведчики шли все дальше вперед, перебегая от одного укрытия к другому. В одном из подвалов немецкая женщина спросила их: "Когда весь этот кошмар закончится?" Спустя некоторое время Елена Ржевская увидела на улице пожилую даму, которая шла без головного убора с белой повязкой на рукаве. Она вела за руки маленькую девочку и мальчика. У этих опрятно причесанных детей также были белые повязки. Как только женщина прошла мимо группы контрразведчиков, она громко закричала, видимо, совершенно не беспокоясь, поймут ее или нет: "Они сироты! Наш дом разбомбили! Я веду их в другое место! Они сироты!"

Шестерым детям Геббельса не грозила возможность стать сиротами. Родители собирались взять их вместе с собой; вернее будет сказать пропустить вперед.

Детям Геббельса, казалось, понравилось жить в новой обстановке, в которой они очутились. Хельмут воспринимал каждый разрыв снаряда наверху, как если бы он был частью некой игры. "Дядя Адольф" баловал их сандвичами и пирожными. Они ели за столом, покрытым накрахмаленной скатертью с какими-то монограммами. Им даже позволялось мыться в ванне самого фюрера единственной во всем бункере. Но родители уже решили судьбу своих детей. Еще вечером 27 апреля Магда Геббельс встретилась в коридоре бункера с недавно прибывшим сюда эсэсовским доктором, Хельмутом Кунцем. "Она сказала, что хочет поговорить со мной о чем-то ужасно важном, – рассказывал впоследствии на допросе доктор Кунц. – Она добавила, что ситуация складывается таким образом, что, по всей видимости, мне придется помочь ей убить своих детей. Я согласился"{839}.

Детям не сказали, что именно произошло днем 30 апреля, но по опустошенному виду матери они должны были догадаться, что случилось что-то страшное. По мере того как развивались все эти зловещие события, никто не догадался обратить внимание, что дети сидят некормленные. Лишь спустя некоторое время Траудл Юнге вспомнила о них.

Пока трупы фюрера и Евы Гитлер догорали в саду рейхсканцелярии, настроение всех оставшихся обитателей бункера стало быстро меняться. Казалось, что с их плеч свалился огромный камень. Многие стали пьянствовать. Однако Борман не позволял себе расслабиться. Его мысли были заняты вопросами передачи власти и образования нового правительства. Он послал сообщение гросс-адмиралу Дёницу в его штаб в Плене, расположенный на побережье Балтийского моря, неподалеку от Киля. Борман информировал адмирала о том, что он назначен преемником фюрера вместо рейхсмаршала Геринга. "Письменные полномочия уже в пути, – добавил он. – Немедленно принимайте все возможные меры, которые требует ситуация". Борман не стал сообщать Дёницу, что фюрер уже мертв. Возможно, он сделал это потому, что без Гитлера начальник партийной канцелярии не чувствовал твердой опоры под ногами. Хуже всего было то, что вместе с Дёницем в Плене находился и Гиммлер, а адмирал не арестовал его за предательство. Если Борман рассчитывал занять впоследствии место в новом нацистском правительстве и вести дела с Гиммлером, ему необходимо было покинуть Берлин. Тем временем Геббельс, Кребс и Бургдорф собирались остаться здесь и покончить жизнь самоубийством.

Среди тех, кто также решил не умирать, были остатки 9-й армии генерала Буссе, зажатые в кольцо в лесах южнее Берлина и старающиеся вырваться из него на запад. Порядка двадцати пяти тысяч германских военнослужащих и несколько тысяч беженцев смогли пробиться или просочиться через заслоны частей фронта маршала Конева. Они шли по лесу, словно дикие звери, многие на последнем издыхании.

Некоторые группы уже смогли достичь района Куммерсдорфа, тогда как другие были еще за много километров от него. В ходе предыдущего дня немцы готовились совершить еще одну попытку прорыва с использованием нескольких оставшихся танков. Беженцы были готовы сразу же последовать за военнослужащими. Но немецкие боевые отряды оказались рассеяны внезапным артиллерийским обстрелом. Советские бойцы из 530-го противотанкового артиллерийского полка, которым поставили задачу охранять узел дорог неподалеку от Куммерсдорфа, обнаружили, что они почти окружены немецкими солдатами, старающимися прорваться на запад. Не имея поддержки со стороны пехоты, расчеты советских орудий в ряде случаев были вынуждены брать в руки автоматы и отстреливаться от наседающего противника. В боевых сводках приводились явно преувеличенные данные о потерях врага. Советские командиры насчитали, что перед позициями их артполка немцы якобы оставили тысячу восемьсот убитых солдат, девять сожженных танков и семь подбитых броневиков{840}.

Капрал из дивизии "Курмарк" стал свидетелем поджога трех самых последних "королевских тигров", у которых закончилось горючее. Даже старшие офицеры штаба 9-й армии передвигались теперь пешком – их автомобили также вышли из строя. Они выглядели достаточно нелепо – в стальных касках, с карабинами, но все еще в брюках с красными лампасами. Как свидетельствовал упомянутый капрал, офицеры явно нервничали: для них дыхание близкого боя было достаточно непривычным. Но самая большая опасность проистекала пока от бомбежки с воздуха и стрельбы советских танковых орудий по верхушкам деревьев. "Когда мы вышли на небольшую поляну, – продолжал капрал, – то увидели немецкий танк, который все еще оставался в строю. Вся его броня была буквально усыпана ранеными. Перед нами предстала следующая картина – со всех сторон к танку бежали немецкие солдаты. Сталкивая друг друга, они старались занять удобное место. Это было настолько горькое и постыдное зрелище, что мы сразу развернулись и пошли в другую сторону"{841}. Те, кто победил в этой схватке за место под солнцем, не стесняясь, сталкивали на землю раненых товарищей, у многих из которых оказались оторваны конечности.

Еще одним признаком полной дезорганизации войск стало проявление необоснованной подозрительности немецких военнослужащих ко всем окружающим. В одной из групп германских солдат возникла потасовка, причиной которой стал вопрос о том, в каком направлении они двигались. Один из немцев накинулся на другого со словами: "Ты – предатель! Ты хотел нас привести прямо в лапы противника! Ты из тех немцев, которые продались русским!" И еще до того, как окружающие смогли остановить взорвавшегося военнослужащего, он выхватил пистолет и выстрелил в обвиненного им человека.

Кошмар боевых действий, проникший в центр Берлина, продолжался. Чтобы отвлечь себя от мрачных мыслей, жители города старались ежесекундно заниматься каким-либо рутинным делом. Приготовление пищи занимало в этом отношении особое место. Хозяйка доставала салфетки, клала на них маленькие кусочки хлеба и затем намазывала эти кусочки джемом. Только после выполнения всех необходимых процедур пища раздавалась остальным членам семьи.

Нервы простых немцев были напряжены до предела. Многие из них оказались близки к сумасшествию, В одном из подвалов молодая женщина, рядом с которой сидел ее худой и бледный ребенок, постоянно рассказывала окружающим о своем муже. Тот служил раньше пожарным, но два года назад был послан на фронт. С тех пор она его ни разу не видела, Женщина говорила, что ее мужу еще много чего надо сделать по дому – поменять дверную ручку, вставить в окно новое стекло и т.д. Ее сейчас нисколько не волновало, что все эти домашние дела потеряли всякий смысл – здание, в котором они жили, было полностью разрушено. Елена Ржевская заметила, как болезненно реагировал сын этой женщины на ее слова. Ему, видимо, было тяжело в сотый раз слушать одну и ту же историю{842}.

В то же время мирные жители очень боялись оказаться жертвами необоснованных репрессий со стороны русских солдат. Если позволяла обстановка, немецкие женщины поднимались наверх, к себе в квартиру, и в спешке уничтожали все имевшиеся у них фотографии Гитлера, равно как и другие вещи, которые могли бы свидетельствовать о том, что они поддерживали нацистский режим. Дело доходило до того, что они сжигали фотографии мужей, братьев и любовников только потому, что там они были запечатлены в униформе вермахта.

Лишь немногие берлинцы, запертые в центре города, понимали тогда, что на самом деле происходит в остальном мире. К северу от столицы Германии войска Рокоссовского освободили концентрационный лагерь Равенсбркж, в котором содержались заключенные женщины. Тем временем командование западных союзников осознало, что продвижение 2-го Белорусского фронта к Мекленбургу может вызвать у Кремля желание захватить Данию. Реакция англичан была молниеносной. Их войска начали быстрое наступление в направление Гамбурга и Киля для того, чтобы, выйдя к Балтийскому морю, преградить русским путь на полуостров Ютландия.

30 апреля президент Трумэн информировал генерала Маршалла о британском запросе, в котором предлагалось бросить основные силы американской 3-й армии Паттона в направлении Праги и захватить город еще до подхода к нему русских войск. "Что касается меня, – сообщил генерал Маршалл Эйзенхауэру, – то я не хотел бы рисковать жизнями американцев ради достижения чисто политических целей"{843}.

Американские лидеры все еще не осознали до конца тот непреложный факт, что германские войска, продолжая отчаянно сопротивляться на Востоке, стремятся во что бы то ни стало выйти на Запад, чтобы сдаться командованию англоамериканских войск. Франц фон Папен, тот самый человек, который помог Гитлеру прийти к власти в 1933 году, во второй половине апреля рассказывал допрашивавшим его американским офицерам: немцы боятся, что все мужчины, оказавшиеся в советской зоне оккупации, будут посланы в СССР и превращены там в рабов. Они подозревают, что "в Ялте заключено секретное соглашение, по которому русским для их нужд были обещаны необходимые людские ресурсы"{844}.

Тот же самый штурмфюрер, ранее доставивший генералу Вейдлингу пакет от фюрера, вернулся на его командный пункт в Бендлерблоке в 18 часов. Вейдлинг и его штаб заканчивали подготовку к прорыву, который был санкционирован Гитлером. Однако в только что принесенном новом конверте содержался приказ, который отменял все предыдущие распоряжения. Прорыв запрещался. Вместо этого Вейдлингу предписывалось срочно прибыть в рейхсканцелярию.

В бункере Гитлера генерала встретили Геббельс, Борман и Кребс{845}. Они провели его в комнату фюрера, где незадолго до этого пара молодоженов совершила самоубийство, и рассказали о том, что затем трупы были подняты наверх, сожжены и закопаны в воронке в саду рейхсканцелярии. С Вейдлинга было взято честное слово, что ни один немец не узнает от него об этой новости. Единственным человеком, который должен получить информацию о смерти Гитлера, являлся Сталин. Этой ночью будет предпринята попытка добиться перемирия. Генералу Кребсу надлежало сообщить о кончине фюрера советскому командованию, которое немедленно свяжется с Кремлем.

Вейдлинг немедленно позвонил на свой командный пункт в Бендлерблоке и сказал изумленному полковнику Рефиору, что он не может сейчас сообщить ему, что именно произошло, но требует, чтобы к нему срочно прибыли ряд старших офицеров, включая полковника фон Дуфвинга.

Советская тяжелая артиллерия продолжала обстреливать рейхстаг, находящийся в менее километра к северу от рейхсканцелярии. Капитана Неустроева буквально осаждали командиры взводов его батальона, просившие о том, чтобы именно их подразделения были посланы на завершающий штурм. Всем хотелось оказаться первыми, и каждый хотел лично водрузить красное знамя 3-й ударной армии на рейхстаге. Однако путь до его купола стоил советским бойцам большой крови. Один из штурмовых отрядов, которому была поставлена эта задача, состоял целиком из комсомольцев. Членов группы, находившейся в составе батальона Неустроева, специально отбирали советские политработники. Один из ее бойцов был по национальности грузином, что являлось "специальным подарком для Сталина"{846}. Следует отметить, что представители некоторых национальностей – таких как чеченцы, калмыки и крымские татары – ни за что не могли быть выбраны на роль знаменосцев. Было запрещено рекомендовать к званию Героя Советского Союза представителей народов, отправленных в ссылку.

Генерал Шатилов, командир дивизии, в которую входил батальон Неустроева, в один из моментов решил, что рейхстаг уже взят, и сообщил эту ошибочную информацию вышестоящему командованию. Новость была немедленно передана в Москву. Теперь генерал всячески подгонял подчиненных, чтобы те любой ценой, но, главное, быстро водрузили знамя победы над рейхстагом. Благодаря смогу сумерки наступили гораздо раньше положенного срока. В 18 часов три полка 150-й стрелковой дивизии начали атаку на последний оплот германского сопротивления. Пехотинцев поддерживало значительное количество танков.

Советским стрелкам требовалась также и мощная артиллерийская поддержка, поскольку все окна и двери рейхстага были либо забаррикадированы, либо замурованы кирпичом. Ценой больших усилий бойцам удалось достичь главного входа, но здесь они наткнулись на сильный заградительный огонь с верхних этажей и балконов здания. В памяти старшего лейтенанта Беляева, свидетеля той атаки, навсегда остались пятна крови на его громадных колоннах{847}.

Потери были большими, но советские бойцы, используя привычную тактику, прокладывали себе путь вверх по главной лестнице. Они уничтожали противника гранатами и автоматным огнем. Часть гарнизона рейхстага – сборная группа, состоящая из матросов, эсэсовцев и членов гитлерюгенда – отступила в подвал. Другая часть, отстреливаясь, отходила на верхние этажи здания. От разрывов гранат и фаустпатронов во многих коридорах и комнатах возникли пожары, и вскоре все помещения были заполнены едким дымом.

Со стороны все это могло казаться матчем по регби, только с той разницей, что неудачные игроки в нем не просто калечили себя, а погибали. Когда бой достиг апогея и все смешалось в едином хаосе, два человека из группы, несшей красное знамя, отделились от основной массы бойцов и устремились к куполу. Они сумели достичь второго этажа здания, но огонь вражеского пулемета задержал их дальнейший путь наверх. Еще одна попытка прорваться на крышу, как отмечалось в полковом донесении, была совершена в 22 часа 50 минут, и красный флаг все же оказался водружен над куполом рейхстага. Тем не менее к этому факту следует относиться с большой осторожностью, поскольку необходимо помнить, что вся советская пропагандистская машина была буквально одержима идеей объявить о захвате рейхстага именно к Первому мая – в день праздника.

Независимо от того, когда именно водрузили "Красное Знамя Победы", само это событие нисколько не повлияло на ход сражения. Даже официальные источники свидетельствуют, что жестокий бой продолжался затем всю ночь. Пока советские бойцы прокладывали себе путь наверх, немцы, засевшие в подвалах, стреляли им в спину. В какой-то момент лейтенант Клочков обнаружил, что несколько его солдат собрались в кружок и что-то разглядывают на полу. Внезапно они все разом отпрянули в сторону, и Клочков увидел, что в полу было небольшое отверстие. Его бойцы только что бросили туда гранату – прямо на головы немцев, засевших этажом ниже{848}.

В центре Берлина продолжали полыхать пожары. Ночью зарево огня и полуразрушенные здания выглядели еще более зловеще. От дыма и пыли было уже почти невозможно дышать. То и дело раздавался сильный грохот – обрушивалась очередная стена какого-нибудь дома. Дополнительный эффект всей этой картине придавали лучи зенитных прожекторов, рыскающих по небу, уже свободному от самолетов люфтваффе.

Утомленная группа иностранных добровольцев СС нашла себе укрытие в подвале отеля "Континенталь". Все помещение было заполнено мирными жителями, которые смотрели на своих защитников отнюдь не по-доброму. К эсэсовцам подошел один из немцев и спросил, не хотят ли они перебраться в другое убежище, расположенное на Якобштрассе. Добровольцы были чрезвычайно обижены, что они, жертвуя своими жизнями ради берлинцев, в то же время чувствуют на себе их косые взгляды. Тем не менее эсэсовцам не оставалось ничего другого, как уйти в другое место. Они не являлись больше теми бравыми солдатами, которыми все так гордились. Напротив, теперь эсэсовцы представляли большую опасность для гражданского населения. В госпиталях немецкие медсестры первым делом отбирали у раненых военнослужащих оружие. Они очень боялись, что ворвавшиеся русские не помилуют никого, при ком окажется винтовка или автомат.

Бывший командир дивизии "Нордланд", бригаденфюрер Циглер, до этого все время находившийся вместе с Монке в рейхсканцелярии, внезапно появился в здании министерства авиации на Вильгельмштрассе. Ему не нужно было рассказывать о том, насколько безнадежной являлась ситуация. Однако спустя некоторое время сюда же пришла группа эсэсовцев из двадцати человек под командованием одного бельгийца. Все солдаты громко смеялись, будто их армия только что выиграла войну{849}. Эти эсэсовцы были истребителями танков и держали оборону в районе Ангальтского вокзала. По их словам, они превратили привокзальную площадь в "танковое кладбище". Среди иностранных добровольцев, оборонявших последнюю цитадель "третьего рейха", возникло совершенно экстраординарное боевое товарищество. В помещениях министерства авиации, которые занимали военнослужащие из дивизии "Нордланд", находились представители различных национальностей. Здесь были не только скандинавы, но и три латыша, а также "два Ивана", которые, без сомнения, являлись "хиви" бывшими военнопленными, находившимися при германских частях в качестве "добровольных помощников".

Полковник Рефиор, находящийся в Бендлерблоке, получил из рейхсканцелярии новое распоряжение. Он должен был сообщить советскому командованию о том, что генерал Кребс желает договориться с ним о времени и месте переговоров.

Процесс приостановки огня на фронте 8-й гвардейской армии занял время с 22 часов до утра следующего дня – 1 мая. Генерал Чуйков отдал приказ, чтобы Кребсу обеспечили охрану и провели его через фронт советских войск в его штаб, расположенный в Шуленбургринге, на западной окраине аэродрома Темпельхоф. В тот момент Чуйков сидел за праздничным столом в компании с писателем Всеволодом Вишневским, поэтом Долматовским и композитором Блантером, которые были посланы в Берлин для создания гимна победы.

Генерал Кребс, в сопровождении полковника фон Дуфвинга, оберштурмфюрера Найландиса и латвийского переводчика Дуфвинга подошли к линии соприкосновения войск примерно в 22 часа. Кребс, оставаясь ярым сторонником бескомпромиссного сопротивления противнику, тем не менее каждый день старался освежать в памяти свои знания русского языка. Обычно он делал это вдали от посторонних глаз, например перед зеркалом для бритья. Германские полномочные представители были приведены на командный пункт Чуйкова в 4 часа утра. Блантеру, единственному члену веселой компании, который не был одет в военную униформу, приказали спрятаться в шкафу. Одетые же в офицерские мундиры Вишневский и Долматовский, являвшиеся одновременно военными корреспондентами, остались на месте – они могли сойти за обычных штабных офицеров.

Кребс сказал Чуйкову, что собирается сообщить ему совершенно секретную информацию. Чуйков, по мнению немецкого генерала, был первым иностранцем, которому сообщали, что 30 апреля Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством{850}. Чуйков, однако, ответил, что советское командование знает об этом факте. Он намеренно обманул Кребса, чтобы сбить с толку своего оппонента. Затем Кребс зачитал Чуйкову текст завещания Гитлера и письмо Геббельса с предложением начать "мирные переговоры между державами, которые понесли в войне наибольшие потери". Вишневский, сидевший справа от Чуйкова, записывал в блокнот все детали разговора.

После того как Кребс удалился, Чуйков позвонил маршалу Жукову в Штраусберг и сообщил ему об этой последней новости. Жуков немедленно попросил выехать в штаб 8-й гвардейской армии своего заместителя генерала Соколовского. Он не желал, чтобы Чуйков, его главный критик, впоследствии утверждал, что именно он принял германскую капитуляцию. Затем Жуков сразу же связался с Москвой. Сталин находился на своей даче. Начальник его охраны, генерал Власик, ответил: "Сталин только что лег спать". – "Прошу разбудить его, – произнес Жуков. – Дело срочное и до утра ждать не может"{851}.

Очень скоро Сталин подошел к телефону, и Жуков доложил ему о смерти Гитлера. "Доигрался подлец, – прокомментировал эту новость советский руководитель. – Жаль, что не удалось взять его живым". Затем он спросил, где находится труп Гитлера. Жуков сообщил, что, по словам Кребса, тело было сожжено. "Никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести, – подчеркнул Сталин, а потом добавил: – Если ничего не будет чрезвычайного, не звоните до утра, хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас Первомайский парад".

Жуков совершенно забыл, что спустя несколько часов Сталин должен был участвовать в Первомайском параде на Красной площади. По этому поводу Берия даже изменил в Москве время начала и окончания комендантского часа. Жуков подумал о том, как сейчас для парада выдвигаются войска Московского гарнизона, где они должны пройти торжественным маршем перед трибуной Мавзолея Ленина, на которой будет стоять и сам Сталин.

Каждый раз, как только Чуйков возвращался к вопросу о безоговорочной капитуляции, Кребс начинал играть роль дипломата. Он говорил о том, что Советский Союз должен вначале признать правительство Дёница. Только после этого немцы могут заявить о капитуляции перед Красной Армией. В противном случае "предатель" Гиммлер способен заключить сепаратный мир с англичанами и американцами за спиной у Москвы. Но Чуйков благодаря своей крестьянской смекалке сумел быстро раскусить тактику Кребса.

Генерал Соколовский, который вскоре присоединился к переговорам, позвонил Жукову и сообщил о том, что Кребс хитрит, заявляя о том, что не имеет полномочий принимать решения о безоговорочной капитуляции. По словам Кребса, этот шаг может сделать якобы только правительство Дёница. Соколовский предложил Жукову послать всех немецких переговорщиков к чертовой матери, если те немедленно не согласятся на советские условия. Жуков согласился с этим и попросил своего заместителя передать немцам: если Геббельс и Борман не согласятся с безоговорочной капитуляцией, советские войска сотрут Берлин в порошок. После консультации со Ставкой Жуков сообщил, что советское командование дает немцам время на размышление до 10 часов 15 минут 1 мая.

Никакого ответа от германского командования к назначенному времени получено не было. Спустя еще двадцать пять минут части Красной Армии возобновили "ураганный огонь" по остаткам немецкого гарнизона.

Глава двадцать пятая.

Рейхсканцелярия и рейхстаг

Рассвет берлинского Первомая многие советские солдаты встречали, пребывая еще во сне. Смертельно уставшие бойцы устраивали себе постель прямо на улице, под стенами какого-нибудь здания. Переводчик Елена Ржевская, ожидавшая захвата рейхсканцелярии, наблюдала за тем, как один солдат спал, подложив себе под голову вместо подушки кусок разбитой двери. Те же, кто бодрствовал, готовили себе пищу либо чистили оружие. Никто из бойцов пока не знал, что Гитлер уже покончил жизнь самоубийством. Они еще называли любого немецкого военнопленного "гитлеровским дураком".

На германской стороне известие о смерти фюрера держалось под строгим секретом в течение ночи и всего последующего утра. Лишь затем эта новость стала просачиваться к старшим офицерам. Бригаденфюрер СС Монке, отведя Крукенберга в сторону, конфиденциально сообщил ему о потере вождя. Правда, он не смог при этом избежать помпезной нацистской риторики. "Пылающая комета погасла"{852}, – произнес Монке.

Германские офицеры с нетерпением ожидали информации о том, ведутся ли переговоры с русскими и достигнуты ли на них какие-нибудь результаты. Но после возобновления огня советской артиллерии все встало на свои места. Было ясно, что генералу Кребсу не удалось договориться с советским командованием. Русские настаивали на безоговорочной капитуляции, но Геббельс отказался. Тяжелые орудия и "катюши" 3-й ударной, 8-й гвардейской и 5-й ударной советских армий продолжили свою разрушительную работу.

Монке также сказал Крукенбергу, что опасается за возможность проникновения русских войск в тоннели метро. В этом случае они могут обойти рейхсканцелярию под землей и неожиданно появиться в немецком тылу. Крукенберг в спешном порядке послал группу саперов из дивизии "Нордланд" в тоннель с задачей добраться до Потсдамерплац{853}. Впоследствии он не уточнял никаких деталей, но, вероятнее всего, им был отдан недвусмысленный приказ. То, что произошло далее, до сих пор является предметом ожесточенной полемики – взрыв тоннеля, проходящего под Ландвер-каналом в районе Треббинерштрассе.

Скорее всего эсэсовцам пришлось прокопать шурф в потолке тоннеля и лишь затем заложить туда заряд{854}. Иначе взрыв вряд ли смог пробить брешь, достаточную для поступления в тоннель воды из Ландвер-канала. Данные о точном времени и даже дате взрыва сильно варьируются. Это неудивительно, поскольку у многих мирных жителей, прятавшихся под землей, советские солдаты уже отобрали наручные часы. Определить же время по положению солнца они, естественно, не могли. Наиболее достоверной представляется версия о том, что взрыв прогремел ранним утром 2 мая. Другими словами, либо эсэсовцы поставили заряд с часовым механизмом, рассчитанным на длительное время, либо им потребовались значительные усилия, чтобы прокопать шурф.

Как бы там ни было, взрыв привел к разрушению тоннеля и заполнению его водой на двадцатипятикилометровом участке. Сведения о количестве жертв этого подземного наводнения также различны – от пятидесяти до пятнадцати тысяч человек{855}. Некоторые берлинцы утверждали, что советские военнослужащие перевозили всех утонувших в небольшой порт, расположенный на берегу канала неподалеку от Ангальтского вокзала. Туда же, по их мнению, доставляли и трупы жителей, погибших под обломками зданий. Более достоверными выглядят данные о том, что под водой погибло порядка ста человек. Конечно, в тоннелях находились многие тысячи людей, среди которых были раненые, дети, женщины и старики, но вода не распространялась по подземным коммуникациям слишком быстро. Более того, она растекалась под землей в различных направлениях. Безусловно, картина наступающей воды вызывала в людях неподдельный ужас. И часть раненых, равно как и пьяных солдат, а также мирных жителей, стали ее неизбежными жертвами. Но говорить о тысячах погибших было бы сильным преувеличением. В большинстве мест вода едва достигала полутораметровой глубины, и у обитателей тоннелей имелось достаточно времени, чтобы эвакуироваться самим и спасти многочисленных раненых, находившихся в "госпитальных вагонах" рядом со станцией "Штадтмитте". Вполне вероятно, что многие из погибших, чьи тела впоследствии поднимали на поверхность, на самом деле умерли не от воды, а от ран и болезней еще до разрушения тоннеля. Все трупы затем перемешались, и определить точное количество погибших в результате взрыва оказалось практически невозможно. Ряд трупов определенно принадлежал эсэсовцам. Скорее всего их похоронили вместе с останками других людей в количестве около пятидесяти человек на еврейском кладбище на Гросс-Гамбургерштрассе.