Текст книги "Ночная смена (ЛП)"

Автор книги: Энни Краун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Возможно, это было немного импульсивно.

Я сижу верхом на коленях Винсента, вцепившись руками в рубашку, чтобы не упасть и не приземлиться задницей на пол спальни. Немного неудобно и я полностью не опустилась на него, потому что не совсем готова перенести весь вес на его бедра.

Глаза Винсента на уровне моих ключиц.

Если он посмотрит вниз, то увидит глубокий вырез одолженного боди.

Если вверх – заметит двойной подбородок.

В этом нет ничего лестного или соблазнительного, но уже слишком поздно отступать, не слезая неловко с колен. Итак, придется просто смириться с этим.

Поскольку все определенно плохо получается, я откидываюсь назад – ровно настолько, чтобы посмотреть ему в глаза – и спрашиваю:

– Это не слишком прямолинейно?

Винсент фыркает и наклоняется вперед, чтобы спрятать улыбку в изгибе моей шеи. Его руки ненадолго обхватывают мои бедра, затем опускаются по бокам, как будто он не может решить, куда их деть.

– Пожалуйста, постарайся помочь мне сохранить хоть какое-то подобие достоинства, – ругаюсь я.

– Прости. Мне жаль. Я не смеюсь над тобой, клянусь, – горячее дыхание Винсента касается точки моего пульса. Я стараюсь не дрожать. – Я смеюсь, потому что, если не буду смеяться, взорвусь. У меня никогда так быстро не вставал.

Я чувствую, как щеки начинают гореть, а тепло разливается между ног.

Я опускаюсь к нему на колени, потому что, конечно же, Винсент просто шутит, но смех в горле немедленно превращается в пыль.

Он на самом деле твердый.

Винсент возбужден, прижат как раз в том месте, где мог бы проскользнуть в меня и жар его тела просачивается прямо сквозь джинсы, отчего я тут же становлюсь унизительно влажной.

Винсент стонет.

Я вздрагиваю и откидываюсь назад. Он снова стонет.

– Я ведь не делаю тебе больно, правда? – нервно задаю вопрос. – Я не такая уж маленькая.

– Идеальная, словно была создана именно для меня, – говорит Винсент. Его глаза опускаются вниз, следуя за вырезом боди, а затем снова встречаются с моими. Он прикусывает губу, пытаясь спрятать улыбку. – И твои сиськи выглядят феноменально.

На мгновение комплимент меня задевает, но затем я узнаю в этих словах собственные.

Я замираю.

– Ты слышал…

– Все в порядке. Каждый поддерживает себя перед зеркалом в ванной.

Долгий сдавленный стон унижения, который вырывается из моего рта, звучит как предсмертный вопль животного. Я отпускаю его плечи и прячу лицо в ладонях.

Если бы только кто-то мог просто пойти и убить меня прямо сейчас, то было бы здорово.

Винсент нежно берет меня за запястья и опускает руки между нами.

– Ты можешь, пожалуйста, положить конец этим страданиям и поцеловать меня? – ворчу я.

Винсент выдыхает смешок, улыбка душераздирающе нежна.

Сначала его губы касаются моей щеки. Он целует ее один раз, нежно, прежде чем переместиться на другую сторону моего лица, чтобы сделать то же самое со второй щечкой.

Я сижу очень тихо, глаза закрыты, а сердце застряло где-то в горле, пока он медленно прокладывает дорожку вверх к моему лбу, затем вниз по переносице, останавливаясь, чтобы запечатлеть нежные поцелуи бабочки на веках, прежде чем возобновить путь ко рту. В последний момент, когда я уверена, что он прекратит эту пытку и поцелует меня как следует, Винсент опускается ниже челюсти и прижимается твердым, влажным поцелуем к точке, где бьется пульс.

Я издаю отрывистый и довольно унизительный стон.

– Винсент, – умоляю я.

– Нетерпеливая, – вздыхает он.

Парень приподнимает подбородок и, наконец, я целую его – с открытым ртом и жадностью.

Божественно. Это музыка, и поэзия, и любая другая преувеличенная метафора, которую я когда-либо слышала о поцелуях. Губы Винсента так знакомы, что щемит сердце. Прикосновение языка к моему такое мягкое, нежное и одновременно голодное, что желудок скручивается от жара.

– Счастлива? – он шепчет мне в губы.

– Не беси, – шепчу я. Но ответный поцелуй говорит «да». Я осторожно провожу ногтями по его груди, раскрывая мягкий хлопок рубашки. Винсент вздрагивает под моими руками и крепче сжимает бедра, притягивая вперед, пока мой таз не прижимается к его животу.

Мне нравится, как он обращается со мной. То, как направляет меня, как ему нравится. Есть что-то захватывающее в его силе и непредсказуемости желания. Это не похоже на грязные грезы наяву перед сном и необходимость придумывать весь сюжет самостоятельно.

Я не одна. Он здесь. Настоящий.

Так приятно желать и быть желанной. Я могла бы утонуть в этом чувстве.

К сожалению, тело не уловило метафор, проносящихся в голове – в какой-то момент мне нужно вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха. Когда отстраняюсь, чтобы перевести дыхание, меня поражает открывшееся зрелище: красная помада размазана по всему лицу Винсента, буквально от носа до подбородка.

Это так поразительно и грязно, так непристойно, что я давлюсь смехом.

– Что? – требует Винсент, чуть сильнее сжимая ладони.

– У тебя помада, – я обвожу рукой его рот.

Он выгибает бровь.

– У тебя тоже.

Я задыхаюсь, натягиваю рукав на руку и яростно тру. Винсент смеется.

– Заткнись, – умоляю я. – Двенадцать часов стойкости, ты никогда не отмоешься самостоятельно.

– Следует написать отрицательный отзыв.

Я усердно вытираю уголки его рта.

– Теперь лучше? – ворчит Винсент, сохраняя серьёзное лицо, пока я тру его губы.

– Да, намного лучше, – ворчу я. – Извини, я устроила беспорядок.

Винсент переносит вес тела обратно на руки и позволяет ухаживать за ним. Я кладу одну руку ему на затылок, удерживая на месте, пока вытираю рот рукавом.

– У тебя такие мягкие волосы, – снова ворчу, ощущая зависть. – Ты правда не пользуешься кондиционером?

– Ты заглядывала в мой душ?

– Конечно заглядывала. Я же предупреждала, что так и сделаю.

Если Винсент замечает, что я провожу большим пальцем по изгибам нижней губы больше необходимого, он не упоминает об этом. Но издает тихий, довольный вздох и закрывает глаза, когда моя другая рука – та, что лежит на глупо мягких волосах – начинает двигаться, пальцы сгибаются, так что ногти вырисовывают медленный ритм на его коже головы.

Винсенту требуется мгновение, чтобы снова приоткрыть веки, когда я отпускаю его.

– У меня все лицо в помаде? – хрипит он.

– Почти, – подтверждаю я. – Прости, я же говорила, что развела беспорядок.

Винсент издает низкий грудной стон.

– Скажи это еще раз.

– Что? Прости? – сознание поражает меня. – Или что я развела беспорядок?

Он проводит языком по зубами, отчего меня кружится голова.

– Ты, – я обвиняюще прижимаю палец к его груди, – грязный мальчишка.

– Это все ново, – говорит он, выставляя ладони в знак защиты. – Грязные разговоры никогда не действовали на меня так, но ты и проклятая поэзия…

– Тогда, может быть, стоит продолжить разговор, – говорю я, стараясь, чтобы это прозвучало страстно. Винсент фыркает.

– Учитывая наш послужной список в области общения? Да, думаю, это хорошая идея.

Смех клокочет у меня в горле. Винсент ловит его крепким поцелуем. И тогда я больше не смеюсь, потому что единственное, что существует в мире – это тепло его губ на моих. Пальцы снова зарываются в его волосы, и Винсент отвечает тем же жестом, поглаживая одной рукой вдоль моей спины, от плеча, трапециевидной мышцы, к изгибу задницы. Через долю секунды после того, как я думаю, что заплатила бы много денег за то, чтобы он сжал меня там, Винсент протягивает руку и делает это я так сильно, что я невольно издаю стон.

Он стал ещё тверже. Не думала, что это возможно.

И вдруг никаких сомнений не остается. Нет страха. Колебаний. Словно какое-то пугающе сложное алгебраическое уравнение внезапно упростилось и теперь ответ ясен как божий день.

Я снова откидываюсь назад и обхватываю его подбородок руками.

– Я хочу делать больше, чем просто целоваться.

Винсент кивает.

– Так же, как я прижимал тебя к книжному шкафу?

– Что-то похожее.

– Ну… – один уголок его рта приподнимается. – Если тебе это показалось впечатляющим, представь, что я могу сделать двумя руками.

– Покажи, – требую я.

– Показать что?

– Действительно нужно, чтобы я произнесла это вслух?

Он моргает, изображая притворную невинность.

Это битва.

Я смотрю на огромного темноглазого баскетболиста, чьи руки лежат на моих бедрах. Винсент благосклонно улыбается в ответ, ресницы трепещут.

– Давай, Холидей, – бормочет он. – Используй слова.

Это… что-то делает со мной.

– Перестань дразниться, – говорю я, затаив дыхание. – И, черт возьми, прикоснись ко мне.

Я хватаю запястье руки, которая все еще сжимает мою задницу и пытаюсь направить ее к себе спереди. Не могу поверить, что надела джинсы. Не могу поверить, что он тоже. Я ненавижу их. Хочу, чтобы джинсы исчезли, немедленно и я больше никогда не хочу их видеть.

– Один или два? – спрашивает Винсент грубым голосом.

– Что…?

Он медленно моргает.

– Подними руку.

Я понятия не имею, к чему он клонит, но следую приказу. Винсент поднимает руку и прижимает свою ладонь к моей, соединяя пальцы. Его рука, конечно, огромная. Мужчина может держать в ладони баскетбольный мяч. Но только когда пошевеливает указательным пальцем, привлекая внимание к тому факту, что его палец на дюйм длиннее и почти в два раза шире моего, я понимаю, о чем он.

Ох.

Ох.

Я дрожу совсем чуть-чуть, когда протягиваю ладонь и беру Винсента за руку. Он позволяет взять ее и перевернуть, изучая широкую ладонь и длинные пальцы, прежде чем я провожу большим пальцем по суставу его запястья. Винсент дрожит, тоже совсем чуть-чуть. Хотя, думаю, это могло бы стать воображением.

– Я спрашиваю, с чем ты можешь справиться, Холидей, – говорит он. – С одним пальцем или двумя.

– Двумя, – выпаливаю я. – Я могу справиться с двумя.

Надеюсь. Не уверена, что переживу эту ночь.

– Хорошо. Итак, я собираюсь ввести в тебя два пальца, – говорит Винсент, осторожно переворачивая руку. – А собираюсь согнуть их вот так и ты кончишь мне на руку.

От одних этих слов кажется, что я вся горю. Но затем Винсент сгибает пальцы, прикосновение к коже и сила, которой он обладает в одной глупо огромной руке, заставляет мышцы глубоко в животе сжаться.

– Хорошо, – говорю я с дрожащим смешком. – Давай не будем слишком уверены в своих способностях.

Винсент невинно моргает.

– Я просто пытаюсь доходчиво объяснить.

Он точно знает, что делает. И лучше не останавливаться.

Я откидываюсь на кровать, мягкий порыв воздуха вырывается из подушки. Пуховое одеяло гладкое и без крошек под руками. Это не что-то вроде неубранного, кишащего клопами беспорядка. Нина, Харпер и я всегда шутим по поводу того, что в комнатах у парней из колледжа. Винсент следит за чистотой и светом в своем пространстве. Не знаю, что говорит обо мне то, что это сильно заводит.

Винсент следует за мной, руки по обе стороны от головы. Он выглядит таким красивым. Темные волосы падают на темные глаза. Бицепсы напрягаются под рукавами футболки, которая задралась ровно настолько, чтобы обнажить полоску кожи над поясом джинсов.

Это происходит.

Я потратила так много часов, читая о том, как персонажи раздеваются. Опосредованно пережила тысячу различных ритуалов поцелуев, раздевания, обмена горячими словами и нежными признаниями. И теперь, когда я здесь, на самом деле переживаю это все, о чем могла только мечтать, я очень, очень надеюсь, что Винсент считает меня красивой. Это такая глупая мысль. Еще на первом курсе я поклялась себе, что перестану позволять мужскому взгляду влиять на мои решения. Но взгляд конкертно этого мужчины все испортил. Винсент, должно быть, уже достаточно хорошо меня знает, чтобы распознать страдальческое выражение лица, потому что толкает коленом мою ногу.

– Поговори со мной, Холидей.

Мои глаза снова фокусируются на Винсенте, который наблюдает с некоторым беспокойством.

– Полегче, ладно? – я пытаюсь обратить это в шутку, но голос дрожит.

Винсент ловит эту перемену. Его рука – та, что наконец освободилась от бандажа – находит мою и переплетает наши пальцы. Она такая мягкая.

Я немного ненавижу его за это, потому что в груди что-то сжимается так сильно, что почти невыносимо.

– Эй, – говорит он.

– Эй, – как попугай, повторяю я.

– Я сделаю все, что скажешь. Ты здесь главная.

Не могу определить, то ли комната необъяснимо стала меньше, то ли низкий и рокочущий ритм его голоса подобен тяжелому одеялу, накинутому на плечи, но мне внезапно становится на десять градусов теплее. Та странная дрожь, которую начало испытывать тело, проходит. Я замираю. Спокойно.

Ты главная.

– Я доверяю тебе, – выпаливаю я, хотя он и не спрашивал.

Винсент мгновение смотрит на меня, темные глаза сверкают в мягком свете, прежде чем опуститься на колени и нежно поцеловать меня в лоб. Этот момент слишком серьезен и сентиментален, чтобы соответствовать приглушенным звукам студенческого разврата, просачивающимся сквозь половицы.

– Я не подведу тебя, Холидей, – говорит Винсент. Затем, с той же серьезностью продолжает: – А теперь давай снимем с тебя эти штаны.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Винсент, как истинный джентльмен, расстегивает пуговицу и тянет молнию на джинсах вниз, стягивая их с бедер и икр, оставляя меня носках, которые выглядят совершенно глупо теперь, когда ноги обнажены. Но Винсент не смеется над дурацкими разнокалиберными носками, один в цветочках, другой с мультяшным черным котом.

Его взгляд прикован к тому месту, где одолженное боди застегивается у меня между ног.

– Это… – говорит он, просовывая палец под ткань на бедре, а затем позволяя ей вернуться к коже со шлепком. – Мне нравится эта штука. Чем бы это, черт возьми, ни было.

Я фыркаю.

– Это называется боди.

Винсент поджимает губы, словно пытаясь удержаться от того, чтобы что-то не сказать.

– Ну что? – требую я, не в силах вынести красивую ухмылку.

– Ладно, ты возненавидишь меня за это, но когда-нибудь видела тренировочные штаны, которые баскетболисты надевают перед играми? Те, что с застежками по бокам? А потом просто, блять, срывают их?

Смех срывается с моих губ.

– Винсент! Почему ты так говоришь?

– Это одна из тех ситуаций? – спрашивает он сквозь собственный смех.

– О, ни в коем случае, – говорю я, стараясь выглядеть суровой несмотря на то, что все еще улыбаюсь. – Это боди принадлежит моей соседке по комнате. Оно ее любимое и я просто позаимствовала, так что нужно, чтобы ты, пожалуйста, воздержался от того, чтобы резко срывать его.

Винсент поднимает руки в знак капитуляции.

– Ну, теперь я сам себе не доверяю. Не могла бы оказать мне честь?

Я притворно вздыхаю, как будто это доставляет огромное неудобство, и опускаю руку между ног. Глаза Винсента следят за каждым движением, пока я осторожно расстегиваю застежки боди. Требуется несколько попыток, потому что я дрожу, но в конце концов удается их расстегнуть. Теперь я рада, что надела хорошее нижнее белье – простое, безобидное, из черного хлопка.

Вполне уместно, что я надела черное, как, вероятно, выразилась бы Нина, на похороны девственности.

– Вот, – говорю я, складывая руки одну на другой на животе. – Пожалуйста, продолжай.

Глаза Винсента скользят вверх и вниз по моему телу, оставляя горячие следы везде, куда смотрит. Вниз по шее, в ложбинку между грудями, между бедренными костями.

– Боже, я в беде, – шепчет он. Винсент протягивает руку и проводит пальцами по хлопку нижнего белья там, где оно туго натянуто на киске – и это первый раз в жизни, когда я подумала именно так.

Киска.

Я встречала эту терминологию только в эротических романах, и, казалось, она никогда не вписывалась в повседневный словарный запас. Слишком грубое слово. Слишком резкое. Но нежное прикосновение кончиков пальцев Винсента заставляет думать о самых разных грубых словах.

Я тяжело выдыхаю.

– Давай и это снимем, – бормочет Винсент.

Я не жду, пока он поможет. Просто просовываю пальцы под пояс на бедрах, упираюсь пятками в кровать и приподнимаюсь на матрасе. Несколькими рывками и подтягивая колени к груди, я снимаю нижнее белье и держу его в одной руке. Я швыряю его без разбора через всю комнату и даже не смотрю, куда трусики падают.

И тогда все готово. Я впервые полуголая перед кем-то другим.

Винсент не перестает пялиться.

– Что? – огрызаюсь я из-за смущения.

– Ничего, – говорит он. Затем мягко: – Ты хорошо выглядишь в моей постели.

Сердце сжимается. Я пытаюсь отогнать это чувство, потому что оно слишком сильное.

– Ну, я чертовски старалась. На макияж ушло полчаса. Ты не представляешь, как трудно нанести подводку для глаз.

Губы Винсента дергаются.

– Ты права. Понятия не имею.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня. Я рада, что на мгновение отвлекла его от наблюдения. Все это кажется намного проще, когда глаза закрыты, а рот Винсента на моем – или скользит по челюсти, вниз по шее, в ложбинку между грудей.

Его взгляд останавливается на том месте, где боди Нины обтягивает изгиб правой груди. Вспышка тепла в выражении его лица заставляет запыхаться. Винсент выглядит так, словно внезапно задумался о сотне способов чтобы погубить меня. И я бы позволила этому случиться. Я хочу, чтобы он просунул руку под ткань и делал с моими феноменальными сиськами все, что, блять, заблагорассудится.

Мне очень хочется, чтобы он провел большим пальцем по соску, лёгким, как перышко и нежным касанием, пока я извиваюсь и хихикаю. Хочется, чтобы он взял в руку всю грудь целиком и сжал ее, как будто взбирается на скалу и ему нужно найти опору. Хочется, чтобы начал крутить и сосать сосок, пока я не начну кричать, рыдать и умолять делать со мной ужасные вещи.

Просто хочу посмотреть, что он хочет сделать.

Хочу, чтобы его желание было неожиданным.

Но затем Винсент тяжело вздыхает, как будто собирается с силами и снова опускается на колени между моих ног.

– Думаю, следует тебя разогреть, – говорит он.

– Разогреть? – хриплю я.

И мой разжиженный маленький мозг работает слишком медленно, чтобы уловить суть – потому что даже когда Винсент низко приседает и обхватывает руками бедра, я не понимаю, что он имеет в виду. Нет, до тех пор, пока не наклоняет голову и не облизывает мою сердцевину, задевая языком клитор. Его рот такой горячий и влажный, а вид темных волос у меня между ног и ресниц на щеках настолько невероятно эротичен, что я задыхаюсь от шока.

Когда Винсент поднимает голову, в его глазах горделивый блеск.

– Вот так.

У меня не хватает духу отпустить остроумный комментарий или запустить ракету самосознания по поводу того, как, должно быть, выгляжу под этим углом или какова я на вкус. Мир сузился до одной маленькой точки света. Все мое лицо горит. Даже шея и грудь.

– Это твой день рождения, – говорю я, делая слабую попытку пошутить. – Разве не я должна сделать подарок?

– Поверь, Холидей. Ты и есть мой подарок.

А потом он наклоняет голову и прижимается ко мне ртом. Я судорожно выдыхаю и хватаю в охапку одеяло. Другой рукой вцепляюсь в волосы Винсента, пока он двигает челюстью, словно целуя. Или как будто пытается проглотить меня. Трудно сказать. Язык проводит круги вверх и вниз, а затем щёлкает по нервному пучку, который заставляет дрожать колени.

Винсент двигает языком и просовывает один палец внутрь, и клянусь, он входит чертовски легко.

Но этого недостаточно – даже близко нет, поэтому я приподнимаю бедра, добиваясь большего трения, большего давления, чего угодно.

Винсент хмыкает и отстраняется, чтобы вставить никому ненужный комментарий.

– Такая жадная.

– Перестань дразниться, – требую я, резко дергая его за волосы.

Ответный стон Винсента щекочет внутреннюю сторону бедра.

– Я просто хотел убедиться, что не причиняю тебе боль.

– Заткнись на хрен!

Это делает свое дело.

Винсент вводит в меня второй палец. Растяжка великолепна – ровно настолько, чтобы я действительно почувствовала это, когда он раздвигает пальцы внутри, надавливая на противоположные стенки и растягивая мышцы.

Я стону и позволяю голове упасть назад, веки закрываются.

– Хорошо? – спрашивает Винсент.

– Мхм…

– Хорошая девочка.

Сдавленный смех вырывается из горла.

– Что не так? – говорит Винсент. – Думал, ты хотела, чтобы я продолжал говорить.

Я поджимаю губы и определенно не собираюсь признаваться, что эти два слова… что-то делают со мной.

Хотя Винсент знает.

Чувствует.

И я слышу по голосу, что он дразнится.

– Я имела в виду, вести хорошие разговоры. Не грязные. Грязные разговоры – это… – он вынимает пальцы почти до конца, затем засовывает их обратно под новым, лучшим углом, – слишком, – хриплю я, потеряв нить разговора.

– Так значит не хочешь, чтобы я сказал, какая ты горячая и влажная? – спрашивает Винсент, изображая невинность. – Не хочешь, чтобы сказал, что с тебя капает? Что не могу дождаться, когда ты испортишь простыни? И я определенно не должен говорить, как крепко ты сжимаешь мои костяшки пальцев и какая чертовски сладкая на вкус, верно?

Я открываю рот, полная решимости послать его.

Вместо этого вырывается низкий горловой стон.

– Молодец, Холидей.

Винсент двигает пальцем медленными, изнуряющими движениями и прижимается лицом к внутренней стороне моего бедра, целуя кожу и бормоча слова похвалы, которые я едва улавливаю из-за звука колотящегося сердца и влажного хлюпанья, доносящегося оттуда, где мы соединены. Я упираюсь пятками в матрас и сжимаюсь.

Винсент стонет, движения замедляются, прежде чем он переносит вес и начинает давить сильнее, быстрее, а потом впивается зубами в нежную кожу на внутренней стороне бедра.

Я издаю что-то вроде сдавленного полу-стона, полу-хрипа, потому что это просто несправедливо. В тех немногих случаях, когда я пробовала трогать себя пальцами, это было пустой тратой усилий. По итогу просто вспотела и была не в восторге, руку свело судорогой, а спина болела от того, что я извивалась в печальной попытке дотянуться до чего-то.

Чтобы почувствовать то, о чем рассказывали в любовных романах. Просто подумала, что я одна из многих женщин, которые предпочитают стимуляцию клитора проникновению.

Я думала, что знаю себя.

Но, похоже, ошибалась, потому что, когда пальцы Винсента снова сгибаются и задевают нежное местечко внутри вдоль передней стенки, я чуть не кончаю.

– Это, – выдыхаю я. – Сделай это еще раз…

Слова едва слетают с губ, как пальцы Винсента снова прижимаются к передней стенке. Но на этот раз его другая рука обхватывает бедро, прижимая меня к себе и тыльной стороной ладони он касается нежной кожи между лобковой костью и пупком. Надавливает.

Мои мышцы трепещут, пресс сокращается, а бедра выгибаются под руками Винсента. Но он держится стойко, как непоколебимая стена из мышц и костей.

Я прижата.

Некуда идти.

И веутри поднимается волна, угрожающая смыть меня прямо за край чего-то огромного и немного пугающего. Я хватаю Винсента за запястье, не уверенная, пытаюсь ли убрать его руку, чтобы сказать, что что-то назревает и что масштабы этого пугают, или пытаюсь прижать его ближе, потому что думаю, что действительно могу убить его, если Винсент прекратит то, что делает.

– Не сопротивляйся, – бормочет он.

– Винсент, – говорю я, и это предупреждение – или, может быть, мольба. Не могу сказать.

– Я рядом, Кендалл, – говорит он. – Кончай.

Он снова прижимается ртом к моему центру и сильно сосет.

Узел внутри затягивается и одним рывком развязывается.

Веки трепещут. Рот приоткрывается. Я впиваюсь ногтями в кожу и волосы Винсента, непроизвольно напрягаясь, хватая ртом воздух. И затем давление проходит сквозь меня, как волна во время шторма, оставляя после себя вялые мышцы и сверхчувствительные нервы. Я дрожу и всхлипываю под ним, но Винсент не унимается. Он продолжает давить, сжимать, посасывать, пока я не прижимаюсь к его голове и умоляю, в путанице слов, которые даже не могу разобрать, о пощаде.

Матрас прогибается и подпрыгивает, а затем Винсент снова оказывается надо мной и прижимается поцелуем к губам. Я слишком ошеломлена, чтобы делать что-либо, кроме как подражать. Язык неуклюж, а дыхание все еще учащенное. Когда Винсент отстраняется, чтобы посмотреть на меня, его глаза – самого теплого оттенка карего – сверкают чем-то вроде триумфа и удивления.

Я чувствую себя более чем красивой.

Чувствую себя гребаной главной героиней.

И теперь во мне растет новый голод, вызванный этим приливом уверенности.

– Моя очередь, – шепчу я, все еще отходя от сильнейшего оргазма.

Винсент разражается смехом.

– Только что была твоя очередь.

– Я не это имела в виду, – качаю головой. – Теперь я хочу прикоснуться к тебе.

Винсент приподнимается на одной руке, а другой убирает волосы с моего влажного от пота лба.

– Это не услуга за услугу, Холидей.

– Не уверена, что ты слушаешь, Найт, – протягиваю руку между нами и хватаюсь за пояс его джинсов. – Я. Хочу. Прикоснуться. К тебе.

Он с трудом сглатывает.

– Ну, раз уж ты просишь…

Я позволяю тыльной стороне ладони погладить его эрекцию через брюки, отчего самодовольная улыбка Винсента исчезает, а подбородок откидывается назад, низкий стон вырывается из горла. Мне доставляет глубокое удовлетворение знать, что я способна стереть эту ухмылку с его лица. Я тоже хочу заставить Винсента кончить.

– И кто теперь будет просить? – спрашиваю я, ухмыляясь и наблюдая за покрасневшими щеками Винса.

И сейчас немного кружится голова от власти, потому что я могу это сделать. Могу быть девушкой из любовного романа, только это реально, и я – это я, и все это не в голове.

– Снимай штаны, – приказным тоном рычу я. Не терпится прикоснуться к этому парню.

Винсент кивает и тянется к джинсам. Я рада, что парень может ориентироваться, потому что, если не увижу его член… хуй… пенис… Я не определилась. В ближайшие шесть секунд, то кажется, взорвусь.

Но едва я слышу мягкое металлическое шипение молнии, как вдруг снаружи в коридоре раздается громоподобное эхо шагов – словно стадо крупного рогатого скота бежит в панике – и громкий смех. Он становится все ближе и ближе, а затем раздается резкий звук, словно кто-то колотит в дверь.

В дверь Винсента.

– Найт! – голос, в котором я узнаю Джабари, слышится с другой стороны. – Пора в бар! Доставай удостоверение и поехали.

Дребезжит ручка – слава Богу, дверь все еще заперта – и я внезапно и с болью осознаю тот факт, что лежу наполовину обнаженная в постели Винсента Найта, под ним, с раскрасневшимся лицом, вздымающейся грудью, в отблесках, возможно, лучшего оргазма в жизни, пока мои руки протянуты к его джинсам, где все еще скрыт твердый член.

Если честно, баскетбольная команда может пойти нахер.