Текст книги "Ночная смена (ЛП)"
Автор книги: Энни Краун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Я виню тот факт, что мы спрятаны в тени и окружены стопками книг, тишину нарушают только стук дождя и шуршание штанов Винсента. Да, это общественное место, но оно изолировано. Интимно. Тихо, уютно и волшебно. На самом деле нет другого объяснения тому, почему я так храбро зажимаю головку его члена между губами и посасываю.
Тело Винсента выгибается, веки трепещут, дыхание прерывается.
– Кендалл, – стонет он. Затем снова: – Пожалуйста.
Я отстраняюсь.
– Я хочу попробовать еще раз. Могу ли…?
Винсенту не нужны дальнейшие разъяснения или убеждения. Он немедленно прижимается спиной к книжной полке, собираясь с духом.
– Высунь язычок, Холидей, – говорит он. – Обхвати член одной рукой… Да, вот так… А остальное положи в рот, хорошо? Ты можешь принять это. Я знаю, что ты можешь. Покажи мне.
Я знаю, что с его стороны это может быть просто выдачей желаемого за действительное, но что-то в уверенности Винсента заставляет чувствовать, что у меня все получится. Это также заставляет мышцы внизу живота напрягаются и дрожат, но это моя проблема.
Я обхватываю основание ствола одной рукой, когда снова беру его в рот, прижимая язык к нижней губе. На этот раз я готова к размерам. Легкое скольжение, медленное растягивание челюсти, ощущение, что меня наполняют. Горло слегка сжимается, но я заставляю себя сохранять спокойствие и не шевелиться. Ждать, пока потребность в воздухе не перевесит удовлетворение, которое я испытываю, слушая звуки, которые Винсент пытается заглушить, позволяя делать все, что хочу.
Потому что, возможно, это я стою на коленях, но то, что сказал Винсент, остается правдой.
Я главная.
– Хорошая девочка, – шепчет Винсент. – Я знал, что ты сможешь это сделать. Срань господня.
Когда я вслепую протягиваю руку, чтобы схватить его за бедро, он послушно отвечает.
Сначала Винсент двигается мелкими, неуверенными толчками. Думаю, он все еще боится причинить боль и я беру примерно только половину его, пока не становиться слишком много, но мы находим ритм. Он сохраняет темп предсказуемым, а я слежу за своим дыханием. Винсент становится немного увереннее с каждым движением бедер, когда видит, что я могу взять то, что он дает. Я тоже становлюсь увереннее, потому что он никогда не дает больше того, с чем смогу справиться. Его пальцы снова вцепляются в мои волосы, но на этот раз не отталкивая. Этот парень крепко держит. Потеря контроля дает возможность скользнуть руками вверх по его ногам, по бедрам и под подол свитера. Я немного одержима тем, как напрягается и прогибается его живот под ладонями.
Я мычу, создавая вибрацию, просто чтобы проверить теорию, но член действительно сильно дергается.
– Сделай это еще раз, – хрипит он. – Черт, Кендалл. Именно так, да.
Похвала, произнесенная с таким грубым и придушенным почтением, причиняет боль. Я снова мычу и это как бы переходит в полуманиакальный смех, потому что, черт возьми, я и не подозревала, что это так понравится.
– Ты такая злая, – обвиняет Винсент, задыхаясь, но улыбаясь. Я отстраняюсь, ловя его член рукой, когда тот выскальзывает изо рта.
– Хочешь, чтобы я остановилась? – спрашиваю я, глядя на него глазами лани снизу вверх. Я вижу, как дёргается кадык Винсента, а кончики ушей снова краснеют.
– Не смей, черт возьми.
Глубоко вздохнув, я снова беру половину его члена в рот и стону. Бедра Винсента инстинктивно подаются навстречу, проталкивая еще один дюйм члена в глотку, и я думаю, что он пытается извиниться, но это череда неразборчивых слов определенно является равной смесью проклятий и похвал. Глаза безумно слезятся, но это того стоит.
К сожалению, мне все еще приходится дышать. Я дважды похлопываю Винсента по бедру, чтобы он знал. Постукивание – довольно универсальный знак, но эмоции все равно вспыхивают во мне, когда он немедленно отстраняется и дает пространство, необходимое для того, чтобы вдохнуть воздух. Я осыпаю его благодарными поцелуями и небрежными поглаживаниями по руке.
– Мы такая хорошая команда, – говорю я немного хрипловатым голосом.
Винсент слабо смеется.
– Думаю, ты начинающий игрок MVP27.
– Ха! Самый ценный игрок. Видишь, я разбираюсь в спорте.
Винсент смеется.
Я снова беру его в рот, а смех переходит в стон.
У меня подкашиваются колени, и начинает болеть челюсть, но есть что-то притягательное в том, что я заставляю его терять самообладание. Теперь я понимаю, что, возможно, он не лгал, когда говорил, что съесть меня было подарком на день рождения. Потому что это? Это восхитительно – наблюдать, как раскрасневшееся лицо Винсента расплывается от удовольствия, несколько прядей растрепанных волос прилипают к влажному от пота лбу. Его тело дергается каждый раз, когда мой большой палец нажимает на ту точку на нижней стороне члена, которая заставляет его мышцы живота сжиматься. Одна рука Винсента все еще лежит на моем затылке совершенно неподвижно, но другая изо всех сил цепляется за книжную полку позади. Слышу, как у него перехватывает дыхание, когда я сглатываю или провожу языком по нежной головке члена.
– Холидей, – хрипит он. Это предупреждение.
Я принимаю твердое решение проигнорировать его.
Винсент сразу же догадывается о моих намерениях, что-то в нем меняется. Рука крепче сжимает волосы. Дыхание становится грубее. Толчки – небрежнее и жестче, ритм сбивается, и его труднее предсказать. Он становится немного эгоистичным.
Я собираюсь заставить Винсента кончить.
Осознание этого вызывает головокружение – и немного жадность.
Я втягиваю щеки и впиваюсь ногтями в мускулистый изгиб идеальной задницы. С низким и грубым стоном Винсент взрывается у меня во рту, горячий, соленый и скользкий на языке. Это, конечно, ново, но не неприятно. Определенно, не так отвратительно, как я всегда предполагала. Но, возможно, потому, что это Винсент, и удовлетворение от того, что я заставила его вот так раскрыться, полностью перевешивает любую брезгливость, которую испытываю к жидкостям организма.
Я проглатываю то, что он дал, сажусь на корточки и вытираю рот тыльной стороной ладони, прежде чем с триумфом смотрю на него.
– Я же говорила, что смогу это сделать, – говорю я.
Возможно, я тоже немного умею нравиться людям.
Винсент, все еще с красным лицом и тяжело дыша, недоверчиво качает головой.
– Как это было? – нажимаю я, нуждаясь в чертовой оценке способностей. – Десять из десяти?
– Подойдёт, если мы сыграем свадьбу в июне? – хрипло спрашивает он.
Я знаю, что он шутит. Я это точно знаю. Кроме того, я все еще не до конца убеждена, что патриархальная, капиталистическая афера, которой является гетеросексуальный брак, для меня. Но это не мешает глупому сердцу вспыхивать, как новогодний фейерверк.
– Придется написать родителям, – говорю я серьезнее, чем намереваюсь.
Винсент наклоняется, подхватывает меня руками под мышки и поднимает на ноги с непринужденной силой спортсмена первого дивизиона. Я рада за помощь. Обе ноги затекли. Винсент меняется со мной местами, так что я могу прислониться спиной к стене с книжными полками и разводит руки по обе стороны от меня, чтобы я могла обхватить его предплечья пока переношу вес с одной ноги на другую и пытаюсь восстановить кровообращение.
– Как коленки? – спрашивает он, оценивая меня на предмет повреждений.
– На удивление, не так уж и плохо. Куртка определенно помогла.
Он наклоняется и целует каждый дюйм моего лица. Лоб. Щеки. Подбородок. Когда его губы соприкасаются с уголком рта, я отворачиваюсь – потому что представляю, что он предпочел бы не пробовать себя, но Винсент издает низкий разочарованный стон, обхватывает рукой мою шею сзади и целует с открытым ртом настойчиво.
Конечно, он это делает.
– Спасибо, – шепчет Винсент мне в губы. – Это было… да. Черт возьми. Спасибо.
– Не за что, – фыркаю я. – И, эм, с прошедшим днем рождения.
Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ, а затем я опускаю взгляд между нами.
– Наверное, теперь ты можешь убрать член, – добавляю я.
Винсент кивает.
– Хорошее решение.
Он отступает назад, чтобы заправить брюки. Затем наклоняется, чтобы поднять черную куртку, которая основательно помята и на ней отчетливо видны два отпечатка в форме колен. Приходится зажать рот рукой, чтобы не рассмеяться так громко, чтобы меня не услышали люди на первом этаже книжного магазина. Тем не менее, фырканье вырывается, и Винсент вскидывает голову.
– Не могу поверить, что я это сделала, – шепчу я.
– Я тоже не могу поверить, что ты это сделала, – шепчет он в ответ, уголок рта изгибается.
– На публике. Типа, прости, что? Кто я такая?
Винсент натягивает куртку.
– Моя девушка.
Он говорит так, словно это очевидно. Как будто нет другого приемлемого ответа.
– Твоя девушка? – повторяю я, прочищая горло, когда голос звучит на несколько октав выше, чем нужно. – Ты еще даже не пригласил меня на свидание. Что, если я опоздаю на три часа? Или буду жевать с открытым ртом? Или закажу самую дорогую вещь в меню и тебе придётся внести залог до того, как придет чек? Или я все время буду говорить о Майе Анжелу?
Винсент видит насквозь мои попытки увильнуть.
– Тогда я научусь ценить Майю Анжелу. Кроме того, мне нравится думать, что Starbucks был первым свиданием, так что мы уже предотвратили эту катастрофу.
– О, ни в коем случае, – говорю я. – Это не может быть первым свиданием.
– Почему нет? Потому что все прошло плохо?
– Ну, да. Но еще и потому, что это глубоко неромантично. Я должна рассказывать людям, что у нас было первое свидание в Starbucks? Извини, это так неловко.
– Ты бы предпочла рассказать людям, что на первом свидании напала на меня в библиотеке?
У меня отвисает челюсть.
Винсент сдерживает смех.
– О, теперь я была агрессором? – требую я. – Забавно, потому что я отчетливо помню, как кто-то подстрекал доказать это и говорил, что полностью мой, на нем можно практиковаться.
– И ты все равно каким-то образом пропустила намек на то, что мой язык был в твоем рту спустя пятнадцать минут знакомства. Разве это не неловко? – Винсент взмахивает рукой, проводя ею по волосам. По этим чертовым мягким волосам.
Мои щеки горят. Я устраиваю большое шоу, разворачиваясь и пыхтя, как будто покончила с этим дерьмом и твердо намерена оставить его здесь, на чердаке книжного магазина, пока член не размягчится. Винсент обнимает меня за плечи и притягивает к своей груди, чтобы я могла уткнуться носом в мягкий хлопок свитера и спрятаться как следует.
– Прости, – говорит он, и в голосе совсем нет сожаления.
– Придурок, – ворчу ему в грудь.
Я обхватываю его руками за талию. Впервые жар между нами – это не дикий пожар вожделения. Это немного по-другому. Более медленный и устойчивый вид тепла. Я едва ли не мурлычу от этого ощущения. Винсент сжимает меня немного крепче. Словно признает, что тоже это чувствует.
– Я бы пригласил тебя домой потусоваться, – говорит он хриплым голосом, который задевает за живое, – но вся команда придет посмотреть игру Lakers28, и знаю, я сказал, что хочу представить тебя всем, поэтому так и сделаю, но предпочел бы, чтобы прямо сейчас ты была наедине со мной. Я просто… – он выдыхает. – Я действительно скучал по тебе.
Я точно знаю, что он имеет в виду.
Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне.
И, по какому-то великому стечению обстоятельств, у меня есть такая возможность. Харпер и Нина не могли знать, что, если оставить меня одну на три дня, все закончится вот так. Они будут в шоке, когда вернутся в воскресенье днем, и я усажу их за презентацию в PowerPoint под названием – «Итак, вы оставили соседку по комнате без присмотра».
Слайд первый: «Я позаимствовала твою кружку, Харпер.»
Слайд второй: «Я отсосала Винсенту на публике (Упс?).»
Я прижимаюсь лицом к плечу Винсента, чтобы приглушить хихиканье, но он определенно слышит.
– Не хочешь поделиться, что такого смешного?
– Правда хочу, – признаюсь я. – Думаю, ты оценишь.
Он с вызовом приподнимает бровь.
– Удиви меня.
– Моих соседок по комнате на эти выходные нет в городе.
Лицо Винсента расплывается в улыбке.
– Ты серьезно?
Я прикусываю нижнюю губу и киваю. Я хватаю его за рубашку и целую до тех пор, пока не подкашиваются ноги и мы не оказываемся переплетенными на полу, полностью оскверняя книжный магазин, но я думаю, что сегодня нас достаточно сильно вытолкнули из зоны комфорта.
Вместо этого говорю:
– Отвези меня домой, Винсент.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Винсент припарковался в четырех кварталах от книжного магазина, что прискорбно, потому что, когда мы спускаемся на первый этаж, все еще идет сильный дождь.
– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я подогнал машину? – спрашивает он, когда я следую за ним в переднюю часть магазина, старательно избегая зрительного контакта с женщиной за кассовым аппаратом, потому что, несмотря на то, что она никоим образом не слышала, чем мы занимались на чердаке, у меня ужасное предчувствие, что она увидит наши взъерошенные волосы и просто поймет все.
– Мы просто быстро пойдем, – говорю я.
Винсент напевает.
– Кое-кто очень нетерпелив.
Щеки горят, когда я бросаю на него предупреждающий взгляд. Винсент предлагает свою куртку, когда мы останавливаемся в дверях, чтобы собраться и теперь я краснею по-настоящему, потому что пять минут назад стояла на коленях на этой куртке и вытворяла невыразимые вещи.
– Со мной все будет в порядке, – настаиваю я. – Это просто небольшой дождь.
Мы делаем добрых десять шагов по тротуару, прежде чем с окна скатывается довольно крупная и увесистая капля и бьет меня прямо в глаз. Я задыхаюсь, ругаюсь, как матрос, а затем смиренно вздыхаю. Винсент воздерживается от того, чтобы сказать «я же говорил», протягивая подсолнухи, чтобы я их подержала, снимает куртку и притягивает меня ближе к себе, чтобы мог накинуть ее нам обоим на головы.
К тому времени, как добираемся до машины – простенького, но очень большого внедорожника – оба наполовину промокли и задыхаемся от смеха каждый раз, когда наши бедра соприкасаются.
Винсент придерживает пассажирскую дверь открытой, пока я не забираюсь внутрь и не убираю колени, чтобы он мог закрыть ее, затем аккуратно кладет букет подсолнухов на заднее сиденье. Пока он ждет, пока поток машин расступится, чтобы мог обогнуть машину и сесть за руль, я растираю замерзшие руки вверх и вниз по бедрам, пытаясь вернуть пальцам хоть какую-то чувствительность. Я осматриваю салон машины. Здесь уютно чисто, прямо как в комнате Винсента…
И теперь думаю о том, чем мы занимались в его постели, и внезапно мне больше не холодно.
Винсент садится в машину, заводит двигатель, нажимает на кнопку, чтобы включить обогрев сидений, и встречается со мной взглядом поверх центральной консоли.
– Не смотри на меня так, Холидей.
– Как? – невинно спрашиваю я.
– Как будто хочешь, чтобы я трахнул тебя на заднем сиденье.
Я давлюсь испуганным смехом.
– Я… это…
Именно об этом я и думала.
– Послушай, Холидей, ты же знаешь, что я подавлен, – говорит он, улыбка немного дерзкая. – Но сделай одолжение и позволь превратить твой первый раз во что-то более особенное, чем обычный трах на заднем сидении.
Я могла бы рассказать Винсенту о своей подростковой одержимости «Титаником» и о том, что была бы безумно счастлива, если он сыграет молодого Лео Ди Каприо для моей Кейт Уинслет и заставит стекла машины запотеть. Могла бы сказать, что воображение не может решить, хочу я оседлать его колени и использовать плечи в качестве рычага или хочу, чтобы он убрал подсолнухи, уложил меня по всей длине сидений и устроился между раздвинутых бедер, вдавливая весом тела.
Вместо того чтобы сказать что-либо из этого, я аккуратно складываю руки на коленях.
– Хорошо, – говорю я. – Я буду хорошо себя вести.
Винсент выглядит так, будто ни на секунду не верит, но он уступает, заводя машину и отъезжая от бордюра.
К сожалению, в третьем акте нет монтажа, который привел бы нас к долгожданной развязке так быстро, как хотелось. Сейчас семь часов, идет проливной дождь, поэтому движение в центре города затруднено. Это пытка. Но Винсент подключает телефон к колонкам и говорит открыть плейлист Spotify, который Джабари составил для него в шутку, и когда открываю приложение, то вижу, что это всего лишь сорок копий «Kiss the Girl» из «Русалочки» и одна песня Фрэнка Оушена. Внезапно я не возражаю, что мы не можем перейти сразу к кадру, где уже у меня дома.
Самое худшее в любовных романах – это то, что они всегда заканчиваются.
Там есть признание, поцелуй или сексуальная сцена, и, возможно, если повезет, эпилог, который автоматически не сводит главную героиню к домохозяйке, даже если она провела весь роман, преследуя другие цели. Прямо сейчас может показаться, что Винсент и я уезжаем навстречу закату, но титры не идут, да и занавес не закрывается.
У нас еще столько всего впереди.
Между нами будут не только важные моменты. Но и обыденные, вроде этого – мы вдвоем в машине, страстно обсуждаем, какой маршрут быстрее доставит нас в квартиру, в то время как на заднем плане звучит плейлист-шутка Джабари. И я хочу их. Все эти моменты. Все несущественные вещи внезапно кажутся такими важными.
– Какие у тебя родители? – выпаливаю я посреди откровенного пения Оушена.
Винсент бросает на меня быстрый взгляд, и внезапно приходит в голову, что он, вероятно, не ожидал увидеть меня сегодня, не говоря уже о том, чтобы столкнуться в дальнем углу книжного магазина и десять минут спустя отвечать на вопросы о своей семье.
Но затем он очень уверенно говорит:
– Они лучшие. Добрые. Поддерживающие. Просто, типа, до смешного хорошие люди. Папа занимается биомедицинской инженерией – хирургическими имплантатами, протезированием и подобными штуками, а мама раньше преподавала в пятом классе, но несколько лет назад открыла студию керамики с друзьями, так что теперь они все занимаются гончарным делом полный рабочий день. У них целый бизнес.
Что-то сжимается в груди от того, как загораются его глаза.
– Как они познакомились?
– Баскетбол.
Я выгибаю бровь.
– Они оба чертовски высокие, не так ли?
Винсент кивает.
– Очень. Они тебе понравятся. И моя мама полюбит тебя – я имею в виду не только потому, что ты высокая. Ты просто более артистична, чем мы с папой. Она оценит, что в ее команде есть кто-то еще, – его взгляд скользит по мне. – Вообще-то, они приедут сюда на следующую домашнюю игру. Ты можешь с ними познакомиться, – мгновение спустя он добавляет: – Если хочешь. Нам не обязательно так скоро устраивать семейную встречу…
Я вмешиваюсь, прежде чем он успевает хорошенько подумать:
– Хочу.
Потому что я действительно этого хочу. Даже несмотря на то, что буду нервничать и, вероятно, унижу себя, пытаясь произвести впечатление на замечательных людей, которые подарили Винсенту жизнь, я хочу встретиться с ними и сказать в лицо, какую хорошую работу они проделали, воспитывая сына.
Винсент улыбается и тянется через консоль, чтобы схватить меня за руку.
Он держит ее, пока мы стоим в мокром от дождя потоке машин, и пока целую вечность кружим по кварталу, ожидая, когда откроется уличная парковка, и когда я вставляю ключ в замок и веду его в темную квартиру. Только когда я спотыкаюсь о рюкзак, который все еще стоит там, где я сбросила его в прихожей, прежде чем выбежать и совершить грандиозный жест, Винсент отпускает мою руку, чтобы я могла включить свет.
И вот мы стоим вдвоем.
В квартире.
Где я живу.
Какая бы секс-богиня ни вселилась в меня в книжном магазине, ее сменил дух ученицы средней школы на первом совместном танце.
– Могу я взять твою куртку? – спрашиваю я, потому что это похоже на то, что сделал бы хороший хозяин. До тех пор, пока я не вспоминаю, что шкаф в прихожей туго набит женской верхней одеждой и огромной коллекцией костюмов Нины, которые она украла из театральных постановок. Я некоторое время хожу взад-вперед, прежде чем повесить куртку Винсента на спинку одного из кухонных стульев. Губы Винсента дергаются, но он воздерживается от комментариев по поводу моего гостеприимства.
– Хочешь провести экскурсию? – предлагает он, когда мы скидываем мокрую обувь.
– Конечно. Это, эм, кухня, – указываю на то, что, очевидно, является кухней. – А это гостиная. Извини за беспорядок. Нина собирала вещи для фестиваля импровизации. Эм. Это ее комната. А вот и комната Харпер. А моя… моя здесь.
– Показывай дорогу, – кивает Винсент.
Жаль, что я немного не прибралась перед тем, как бежать в книжный магазин. Кровать застелена, а пол пропылесосили несколько дней, но письменный стол – настоящая катастрофа. Вся поверхность завалена стопками блокнотов, ручками, ароматическими свечами, средствами по уходу за кожей, косметикой и одним тампоном в индивидуальной упаковке, которую я хочу забросить на орбиту. Книжная полка ИКЕА, втиснутая в угол рядом, переполнена нечестивой смесью старой английской литературы всех веков и жанров, и любовных романов разной степени пошлости. Даже пробковая доска, висящая на стене, завалена фотографиями, корешками билетов и визитными карточками.
Естественно, Винсент направляется прямо в бардак.
Сразу становится неловко, но это справедливо, что он будет разглядывать все в моей комнате. Я пользовалась его ванной, а также испытала оргазм в постели.
Стоит прикусить язык и позволить парню рыться в моих вещах.
Я снимаю промокший от дождя кардиган, чтобы положить его в корзину для белья, бросаюсь к кровати, взбиваю подушки и разглаживаю комки на одеяле, затем, переминаясь с ноги на ногу, осматриваю комнату в поисках чего-нибудь еще, чтобы занять руки. Взгляд останавливается на Винсенте. Его широкие плечи согнуты, а голова склонена набок, чтобы читать корешки книг на полке. Вид его – в моей комнате, в мокром после дождя свитере, джинсах и носках – настолько домашний, что сжимается сердце. Я хочу завернуть его в одеяло и держать здесь вечно.
Интересно, чувствовал ли он то же самое, когда я была у него в комнате?
– Хватит прыгать по всей комнате, присядь, Холидей, – говорит Винсент. – Ты вызываешь пассивное беспокойство.
Я фыркаю и опускаюсь в рабочее кресло, складывая руки под бедра, чтобы больше не ерзать. Винсент приподнимает бровь, как бы спрашивая «ты в порядке?»
– У меня никогда раньше не было парня в комнате, – признаюсь я. – Ну, Перри Янг приходи, но это был первый год в старшей школе, и мои родители были там все это время, так что на самом деле не считается.
Винсент фыркает.
– Они сопровождали тебя на свидании? Жестоко.
– Это было не свидание. Мы были партнерами по проекту для отличников английского языка. И я была на целых десять дюймов выше его, так что романтического интереса с обеих сторон не возникало. Там есть наша фотография на выпускном вечере – в верхнем левом углу, – я снова вскакиваю на ноги и указываю на фотографию на пробковой доске. – Мы не ходили туда вместе. Это была групповая фотография. Но, смотри, я даже не надела каблуки.
Винсент проводит кончиком пальца по носку моей балетки, выглядывающему из-под темно-синего платья, затем постукивает по фотографии с мальчиками.
– С кем из них ты встречалась? – спрашивает он.
Я ковыряю воображаемый заусенец на большом пальце.
– У меня никого не было в старших классах.
Это как потрогать старый синяк, который, как я была уверена, зажил. Девушка на фотографии, возможно, улыбается, но я знаю, какой несчастной она была в тот вечер. Знаю, что ее сутулые плечи, балетки, простое темно-синее платье – длиной в пол, без рукавов, без блесток – все это было сделано для того, чтобы не привлекать внимание. Чтобы стать меньше. И я знаю, что колледж изменил ситуацию к лучшему, но мне все еще больно, когда смотрю на фотографии этой девушки и задаюсь вопросом, сколько ее страха и боли все еще живет во мне. Иногда задаюсь вопросом, смогу ли когда-нибудь преодолеть потребность отойти на второй план.
– Жаль, что мы не ходили вместе в старшую школу, – внезапно говорит Винсент.
Не знаю, почему сжимается грудь и щиплет глаза. Я тоже так думаю. Но потом пытаюсь вызвать в воображении образ подростка Винсента, и все, что у меня получается, – это Трой Болтон29, разгуливающий по коридорам Ист-Хай в хорошо поставленном музыкальном номере с баскетбольным мячом под мышкой.
– Бьюсь об заклад, ты бы издевался надо мной, – выпаливаю я. Винсент выглядит искренне обиженным, поэтому добавляю: – Не потому, что ты был тупоголовым спортсменом или что-то в этом роде. Я была невыносимым ботаником с двумя друзьями.
– Ты все еще такая, но я не издеваюсь из-за этого, не так ли?
Он уворачивается от моего удара в плечо.
– Ладно, ладно, – говорит он. – Держи. Сравняем счет.
Он лезет в карман джинсов и достает телефон. Немного прокрутки и несколько нажатий и вот он уже держит экран у меня перед носом. Это Винсент-подросток, у него волосы длиннее, а телосложение на тридцать фунтов стройнее. Смокинг тоже немного маловат. Но парень на фото определенно сердцеед.
– Отвали, – ворчу я. – От этого не легче.
– Что ты имеешь в виду? Посмотри на рукава, Холидей. Они даже не доходят до запястий.
Он прав. Это странно мило.
– Это с выпускного бала? – я спрашиваю.
– Вообще-то, я был второкурсником. Меня попросила сестра товарища по команде.
У девушки на фотографии рядом брекеты и завитые волосы, которые выглядят так, будто на них было слишком много лака для волос, но у нее уверенная осанка и красивая фигура девушки, которой, вероятно, нравилось учиться в старших классах. Я вроде как ненавижу ее за это. А потом мне становится плохо, потому что она в буквальном смысле ребенок. Несмотря на определенно позаимствованные у мамы туфли на шпильках, которые носит на фотографии, она едва достает Винсенту до подмышки.
– Какого ты был роста? – уточняю я, все еще разглядывая этого нелепого мальчишку на фото.
– На этой фотографии? Без понятия. Однако, на первом курсе колледжа был уже 6,4 фута30. Отличный рост для баскетбольной карьеры и ужасный для одежды.
Я торжественно киваю.
– Найти подходящие штаны было кошмаром.
– Видишь? – говорит Винсент, убирая телефон. – Мы, вероятно, стали бы друзьями.
Я качаю головой.
– Ни за что. Эти волосы и щенячьи глазки? Ты бы разрушил мою жизнь, Винсент.
Мгновение он смотрит на меня, глаза мерцают, словно от желания что-то сказать, но Винсент просто качает головой и поворачивается обратно к книжной полке. Он берет с нее книгу в мягкой обложке. Это пьеса Оскара Уайльда. Если Винсент и заметил, что рядом стоит потрепанный экземпляр «Сумерек», то никак это не прокомментировал.
– Ты же не собираешься начинать читать это мне? – спрашиваю я, усмехаясь.
– Тебе бы это понравилось, не так ли? – бормочет Винсент. Он ставит книгу обратно на полку, прежде чем бросить на меня взгляд. – Я могу рассказать тебе Шел Сильверстайн, если это все еще интересно.
– Ты действительно выучил наизусть одно из его стихотворений?
– Нет.
– Оу.
– Я выучил три.
Из моего рта выходит шокировано-лающий, совсем не сексуальный, смешок.
– Зачем ты это сделал?
Он улыбается.
– Потому что я знал, что ты будешь смеяться именно так.
Я собираюсь сказать абсолютно нелепые вещи – слащавые, сентиментальные вещи, которые, вероятно, приведут его в ужас, поэтому вместо того, чтобы позволить себе открыть глупый рот, делаю шаг вперед и беру лицо Винсента в ладони. Он стоит неподвижно. Веки закрываются, когда я провожу большими пальцами вверх и вниз, прослеживая от подбородка к уголкам рта, к слегка веснушчатой коже на носу и скулах. На его челюсти немного темной щетины. Интересно, каково было бы ощутить это на внутренней стороне бедер.
Я опускаю руки по бокам. Винсент делает вдох, прежде чем открыть глаза.
– Моя смена в библиотеке начинается через три часа, – выпаливаю я.
Он выгибает бровь.
– Ты серьезно все еще думаешь о том, чтобы уйти?
– Нет. Я просто… – говорю я. – Пытаюсь придумать, что должна сказать начальнику.
– Что занята тем, что целуешься со мной, – говорит Винсент, как будто это очевидно.
– Да? И это все, что мы будем делать?
В глазах Винсента вспыхивает удивление, а затем он высовывает язык, чтобы облизать нижнюю губу.
Шаг, который он делает, уверенный. В глазах настоящий голод. Первобытный.
Я внезапно и яростно вспоминаю о том, как сильно мне нравилось держать его член у себя во рту.
– Думала, ты сказал, что хочешь не торопиться, – хриплю я.
Винсент улыбается и качает головой.
– Не могу двигаться медленно с тобой, Холидей. Но нам больше ничего не нужно делать сегодня вечером. Мы можем пойти домой, и ты сможешь познакомиться с моими товарищами по команде, если хочешь. Или могли бы пойти поужинать только вдвоем и поговорить о родителях, любимых песнях и обо всем остальном, о чем захотим.
Ну вот, он снова становится милым.
Но я не хочу двигаться медленно, не тогда, когда всю жизнь так и делала. Я знаю, что каждый бежит марафон, который является жизнью, в собственном темпе, и нет ничего плохого в том, что мне нужна была более длительная разминка, чем многим людям моего возраста… или в том, что собираюсь начать спринтерскую гонку, когда есть женщины на десять лет старше меня, которые все еще растягиваются. Это не гонка. Это просто круговая трасса, которую мы все разделяем. Я не пожалела, что прислушалась к интуиции и ждала, когда почувствую себя готовой.
Сейчас я готова. Возможно, даже слишком.
Я хватаюсь за подол рубашки и стягиваю ее через голову.
