Текст книги "Ночная смена (ЛП)"

Автор книги: Энни Краун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

В голове снятие рубашки было плавным и соблазнительным движением.

На практике воротник цепляется за нос, а правый локоть дергается и ударяется обо что-то очень твердое. Я резко чертыхаюсь, когда тупое покалывание пробегает вверх и вниз по руке, а Винсент хныкает, потому что твердый предмет, который я только что задела локтем, определенно был его подбородком.

– Прости! О… Боже, мне так жаль.

Винсент издает слегка болезненный смешок.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, все еще прячась за задранной рубашкой.

– В порядке. Хотя у тебя убийственный хук справа.

Это унизительно. Не думаю, что хочу снимать рубашку, потому что почти уверена, что не смогу смотреть Винсенту в глаза, но я также не хочу надевать ее обратно, потому что это означает, что мне придется признать, что я действительно отстой во всей этой романтической истории.

«Может быть, если повезет», – думаю я, – «я просто умру прямо сейчас»

Винсент вздыхает.

– Вылезай, Холидей.

Он хватает меня за рубашку и помогает ее стянуть. Волосы потрескивают от статического электричества и разлетаются во все стороны. Я зачесываю их на место, делаю глубокий вдох и, подняв глаза, обнаруживаю, что Винсент смотрит на мою грудь с тем же застывшим выражением, которое решила назвать «сдерживающим лицом». Не могу сказать, хорошо это или плохо. Бюстгальтер бежевый. Без кружев. Без глупостей. У меня также есть линии на животе, там, где джинсы врезались раньше, но я ни о чем из этого не беспокоюсь. Винсент не изменит своего мнения обо мне из-за какого-то скучного нижнего белья и странных вырезов от джинс.

И все же, я бы хотела, чтобы он перестал пялиться.

– Что? – огрызаюсь я, из-за неловкости.

– Твои сиськи выглядят чертовски феноменально.

– Ты никогда не позволишь забыть это, не так ли?

– Ни в коем случае.

– Хочешь осыпать меня еще какими-нибудь комплиментами, прежде чем я тебя выгоню?

Винсент задумчиво хмурится и протягивает руку, чтобы провести пальцами по моим спутанным волосам. Его ладонь ложится на шею сбоку. Это прикосновение посылает электрический разряд по телу, подобно удару по локтевому нерву, но более приятно.

– Ты прекрасна, – говорит Винсент. – У тебя самый лучший смех. Ты одна из самых умных людей, которых я когда-либо встречал. И так хорошо пахнешь. Почему от тебя всегда так хорошо пахнет?

– Это, наверное, гель для душа «три в одном».

– Заткнись, – все еще держа за шею, Винсент притягивает меня ближе и опускает улыбающиеся губы навстречу моим. Он медленно целует меня. Лениво. Как будто у нас есть все время в мире. И я ценю его нежность, правда ценю, но в ту секунду, когда пробую его на вкус, все, что я чувствовала на чердаке книжного магазина, возвращается и сбивает с ног, как волна высотой в пятнадцать футов.

Я отстраняюсь, чтобы с чувством сказать:

– Мне так жаль, что я ударила тебя локтем.

Винсент качает головой.

– Все в порядке.

– Ты уверен, что я не сломала тебе челюсть или что-то в этом роде?

– Я выгляжу как человек, у которого челюсть сломана? – он снова накрывает мой рот своим, и нет, это определенно не поцелуй раненного мужчины. Я издаю звук, который может быть стоном и прижимаюсь грудью к его. Свитер Винсента невероятно мягкий на голой коже живота, что только подтверждает, что мое пристрастие к мужчинам в свитерах все еще живо.

Я отстраняюсь и ошеломленно моргаю, глядя на него.

– Пожалуйста, – я даже не уверена, о чем прошу.

– Терпение, – Винсент целует кончик моего носа.

Возможно, он прав. Не стоит торопиться. Наверное, следует насладиться этим. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь насладиться медленным прикосновением его губ, скользящих по изгибу челюсти, вниз по шее и по ключице. Его руки скользят вверх по бокам моей грудной клетки, мозоли щекочут места, к которым никогда никто не прикасался, пока он не добирается до косточек дурацкого, неудобного лифчика. Прежде чем я успеваю предложить сжечь его, Винсент подцепляет двумя пальцами одну чашечку, опускает ее, оголяя грудь и наклоняет голову, чтобы взять сосок в рот.

– Да, – выдыхаю я. – Я определенно пропущу смену.

Винсент мурчит что-то типо «думаешь?» и от вибрации мурашки бегут вверх и вниз по рукам. Я смеюсь, немного беспорядочно, пока мозг, без подсказки, составляет черновик электронного письма, которое я могла бы отправить руководителю.

«Дорогая Марджи, я не смогу прийти на работу. Винсент Найт держит мой сосок во рту. Приношу искренние извинения! Всего наилучшего, Кендалл.»

– Что смешного? – спрашивает Винсент.

– Щекотно, когда ты это делаешь, – он снова мурчит, заставляя меня пронзительно взвизгнуть, затем выпрямляется с торжествующей улыбкой, от которой перехватывает дыхание.

– Можно я сниму это? – спрашивает он, дергая за бретельку лифчика.

– Не хочешь, чтобы я это делала? На этот раз я могла бы целиться в нос.

– Я пас, спасибо.

Я уступаю и опускаю руки по бокам. Винсент заводит руки мне за спину, расстегивает лифчик и позволяет ему упасть на пол между нами. Я обнажена выше пояса. Это странно. Все, что я могу сделать, это задержать дыхание и наблюдать, как темные глаза Винсента блуждают по моей обнаженной коже, словно пытаясь запомнить, как я выгляжу. В комнате внезапно становится слишком светло. И слишком холодно – соски, типа, агрессивно затвердели.

– Что не так? – спрашивает Винсент, когда замечает мое смущенное лицо.

– Это просто… – я глубоко вздыхаю и говорю: – Это просто страшно.

Его лицо смягчается.

– Кендалл.

– Что? – голос звучит смущённо, пока я складывая руки на груди, а затем опускаю их, когда глаза Винсента расширяются при виде приподнятых грудей. – Это так! Не то чтобы страшно, но… я не знаю. Это пугает, ясно? Никто никогда не видел моих сисек.

– Ну, большое упущение. Ты произведение искусства.

Я закатываю глаза.

– Холидей, – говорит Винсент тихим голосом. – Я имею в виду то, что говорю.

Элизабет Барретт Браунинг научила меня, что действия громче слов.

Когда широкие ладони Винсента гладят груди, обхватывая их и пробуя на вес, я думаю, что наконец соглашаюсь с ней, потому что Винсент прикасается ко мне так, словно это гребаная честь, и он готов сделать все, о чем я попрошу, за привилегию продолжать прикасаться. Я вздрагиваю, когда Винсент проводит большими пальцами по соскам, темные глаза поднимаются, чтобы посмотреть мне в лицо, когда он сжимает тугие пики – сначала нежно, а затем ровно настолько, чтобы с моих губ сорвался пронзительный стон.

– Слишком сильно? – спрашивает он.

Я лихорадочно качаю головой. Недостаточно.

Винсент танцует взад-вперед между осторожной нежностью, как будто я стеклянный артефакт, который он не может позволить себе разбить, и грубостью, словно немного зол на то, что вселенная так долго скрывала от него мои сиськи.

– Хорошо, – пищу я. – Это… это хорошо.

Винсент сжалился надо мной.

– Кровать?

– Да, пожалуйста.

Он хватает меня за бедра и поднимает, как будто я ничего не вешу, а потом аккуратно укладывает на край матраса. У меня одна из тех полутораспальных кроватей, на которые приходится запрыгивать, стандартная мебель для колледжа, но Винсент достаточно высок, чтобы, когда стоит между моими коленями, наши бедра идеально соприкасались. Я смотрю на него снизу вверх, приоткрыв рот, чтобы отметить, как хорошо мы всегда подходим друг другу, но он уже улыбается, как будто точно знает, о чем я думаю.

Мы идеально подходим друг другу.

– Я действительно, действительно хочу всего тебя, – шепчу я.

– Хорошо, – шепчет он в ответ. – Потому что я весь твой.

Я обожаю, когда мы на одной волне.

Руки Винсента ложатся на мои бедра и сжимают их.

– Ты главная, Холидей. Что дальше?

– Сними это, – говорю я, дергая его за ворот свитера.

Губы Винсента дергаются.

– Да, мэм.

Он заводит одну руку за спину, хватает горсть мягкого материала между лопатками и одним быстрым рывком стягивает через голову.

У меня нет времени размышлять о том, насколько это было сексуальнее, чем моя попытка раздеться, потому что вид его обнаженной груди сбивает ход мыслей с толку.

Я никогда раньше не видела его без рубашки. По крайней мере, лично. Есть видео, на котором Винсент снимает майку, чтобы сменить ее на другую, прямо перед одной из игр прошлого сезона, видео, которое я, возможно, сохранила, а возможно, и нет, в личном плейлисте YouTube, который унесу с собой в могилу.

Он был мокрый от пота и бледный в ярком свете арены, и, черт возьми, великолепен.

Это было ужасно. Почему-то хуже, ведь весь этот красиво вырезанный торс теперь стоит у меня между ног, пока я сижу на кровати и маленький перегруженный мозг не может решить, что он хочет сделать с ним в первую очередь.

Я довольствуюсь тем, что прижимаю ладони к его грудям.

Винсент вздрагивает.

– Извини, – выпаливаю я. – У меня холодные руки?

– Нет, с твоими руками все в порядке. Приятно чувствовать их на себе.

Это тихое признание заставляет наклониться вперед и прижаться губами к его груди. Знакомый запах пряностей, запах стирального порошка с дезодорантом, щекочут нос. Руки скользят вниз по его бедрам, чтобы притянуть немного ближе, так что я могу проложить дорожку поцелуев к ключицам и широким плечам.

«Трапециевидная», – думаю я, прижимаясь открытым ртом к изгибу его плеча и проводя языком по коже.

– Ты пытаешься сделать мне засосы, Холидей? – хрипит Винсент.

– Может быть, – бормочу я. – Хочешь один?

Он издает звук, который наполовину стон, наполовину смех.

– Я думал, ты сказала, что будешь хорошо себя вести.

– Да, но это действительно нечестно, разве нет? – откидываюсь назад, чтобы заглянуть в его глаза. – Ты повеселился с моими сиськами.

Он притворно сочувственно надувает губы.

– Бедняжка.

Единственное, что я могу сделать в ответ, это засунуть руку ему в джинсы и за пояс боксеров. Он уже тверд, но, когда я обхватываю его рукой, тот дергается и набухает в ладони.

– Ладно, шутки кончены, – хрипит Винсент. – Мне нужно быть внутри тебя.

– Спасибо. Чертовски вовремя.

Винсент отступает назад, чтобы стянуть джинсы и черные боксеры с бедер. Его телефон выпадает из кармана и приземляется на покрытый ковром пол с приглушенным стуком, за которым следует второй, более мягкий стук тонкого черного кожаного бумажника. Винсент вздыхает, наклоняется, чтобы поднять упавший телефон, и кладет его на прикроватный столик. Затем тянется за бумажником.

Его лицо внезапно вытягивается.

– Черт.

– Что такое?

Винсент качает головой в недоумении и опустошении.

– У меня нет презерватива. Пожалуйста, скажи, что где-нибудь в этой квартире он имеется, Кендалл, потому что я не могу в таком виде зайти в магазин. Конечно, я сделаю это, если придется, но… черт. Я действительно этого не ожидал. Я понятия не имел, что даже увижу тебя сегодня…

Позже я позволю себе посмеяться над мысленным образом Винсента Найта, демонстрирующего самую вопиюще очевидную эрекцию, которую когда-либо видели в магазине на углу кампуса, в то время как он бросает смертельные взгляды на всех остальных, используя стойку самообслуживание.

Но прямо сейчас мозг немного слишком занят осознанием того, что Нина – это лучшая подруга, о которой только может мечтать девушка.

– Книжная полка. Посмотри на книжной полке. На второй полке сверху есть книга в мягкой обложке. Черный корешок с красным курсивом. Нет, справа… вон та!

Винсент снимает книгу с полки и рассматривает обложку.

– «Переспать с секретаршей»? – он монотонно читает.

– Обойдемся без твоих комментариев.

Винсент переводит взгляд с меня на порно и обратно.

– Хочешь, чтобы я тебе это прочитал? – его улыбка дразнящая, но в глазах понимание, которое говорит, что он очень расстроен.

Я откладываю эту идею на потом.

– Просто брось ее мне, – говорю я, хлопая в ладоши перед собой.

Винсент незаметно бросает книгу. Она пролетает через спальню по самой мягкой и грациозной дуге, идеально направляясь в ждущие руки. Мне каким-то образом удается пропустить книгу сквозь пальцы, отчего та приземляется прямо на колено.

– Айй, Господи.

– Ты собираешься играть за команду по софтболу?

– Отвали, – ворчу я, хватая книгу в мягкой обложке за корешок и встряхивая ее поверх одеяла.

Вываливается «закладка», которую Нина подарила мне на день рождения в прошлом году: ряд презервативов в фольге с леопардовым принтом. Я поднимаю их и изучаю обратную сторону упаковок.

– Все хорошо, – объявляю я, поднимая их вверх, словно выигрышный лотерейный билет. – Все в порядке. Срок их действия истекает только через два года.

Винсент выхватывает их у меня из рук, отрывает одну с конца ряда и зубами разрывает уголок упаковки.

– Повезет, если этого хватит на два дня, – говорит он. – Хочешь, я надену его сам?

Это не столько вызов, сколько открытое приглашение. Я протягиваю руку и он передает открытую упаковку, а сам встает на колени передо мной, чтобы я могла продемонстрировать, как много помню из школьного курса сексуального воспитания. Презерватив неоново-розовый, потому что, конечно Нина подарила бы неоново-розовые презервативы в фольге с леопардовым принтом.

Я зажимаю кончик. Сворачиваю его. Абсолютно уверена, что ногти не проколют ультратонкий латекс.

– Та-да, – объявляю я с гордым видом.

– Отлично сделано, Холидей.

– Все эти занятия по анатомии человека действительно окупились.

Он закатывает глаза.

– Ложись на спину.

Моя голова с мягким свистом ударяется о стопку декоративных подушек. Растянувшись на пуховом одеяле, до меня доходит тот факт, что я обнажена выше пояса, а на Винсенте нет ничего, кроме неоново-розового презерватива.

Сердце сильно бьется о грудную клетку. Я ненадолго задумываюсь о том, как неловко было бы, если бы прямо сейчас у меня случилась остановка сердца.

– Итак, сейчас будет викторина? – спрашиваю я, конечно, в шутку, но голос выходит дрожащим и пронзительным. Винсент, должно быть, понимает, что я снова использую юмор в качестве защитного механизма, потому что серьезно качает головой.

– Никаких викторин. Никаких тестов. Никаких игр.

– Ой, – сглатываю я. – Хорошо.

Он похлопывает меня по бедру.

– Поднимись.

Я упираюсь коленями в матрас и становлюсь в полуприсед. Винсент стягивает джинсы с бедер. Я плюхаюсь обратно и позволяю вытащить одну лодыжку, а затем и другую из штанов. Я открываю рот, чтобы спросить, не забыл ли он про нижнее белье, но затем Винсент снова проводит руками по всей длине моих ног – ладони обводят каждый изгиб, веснушку, целлюлитное пятнышко, растяжку и место, которое я пропустила после бритья, – прежде чем зацепить пальцами пояс трусиков и снять их.

И вот, наконец, мы оба голые.

Это заняло достаточно много времени.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Винсент кладет нижнее белье на прикроватный столик, чтобы на этот раз мы его не потеряли, прежде чем забраться на матрас.

Шелест пухового одеяла, скрип каркаса кровати и стук дождя по окнам почти заглушают наше тяжелое дыхание. Почти. Я с трудом сглатываю, позволяя бедрам раздвинуться, чтобы Винсент мог устроиться между ними, его руки упираются в матрас по обе стороны от моих плеч. Кожа искрится электричеством везде, где наши тела соприкасаются. И когда я смотрю на Винсента, лица так близко, что могла бы сосчитать едва заметные веснушки у него на переносице, если бы хватило терпения. Серьезность ситуации тяжелым грузом ложится на мои плечи.

Девственность – это социальный конструкт.

Я знаю это. Знаю, что введенный в киску пенис, не изменит меня фундаментально как личность. На самом деле это не имеет большого значения. Но так оно и есть.

Я мягкая. Сентиментальная. Романтичная. И мне хочется возненавидеть себя за это, но потом вспоминаю, что сказала Нина: мне позволено чувствовать. Позволено дрожать от нервов и кружиться от волнения в равной мере, и позволено ощущать тяжесть этого момента всей своей грудью.

– Я на самом деле не знаю, что делаю, – предупреждаю я Винсента. – Поэтому, пожалуйста, не убивай меня, если сделаю что-то странное.

– Ничего не обещаю.

Я шлепаю его по бицепсу. Прекрасному, рельефному бицепсу.

Он выгибает бровь.

– Это самый сильный удар, который ты можешь нанести?

– Продолжай смеяться, и ты узнаешь, Найт.

Винсент прижимается губами к моему уху и шепчет:

– Шутка за тобой. Мне нравится, когда грубо.

Но он не груб. Он душераздирающе нежен, когда наклоняется вперед, мышцы на предплечьях изгибаются, как у живой скульптуры из греческой древности. Мой взгляд останавливается на его левом запястье – которое было в бандаже и перевязано в ту ночь, когда мы встретились – и сердце замирает. Вот оно.

Маленький момент наедине с собой прерывается, когда Винсент снова двигает руками, пытаясь найти опору получше на слишком мягком матрасе, и ставит руку прямо на прядь моих волос там, где они разметались вокруг головы.

– Ой, – шиплю я. – Волосы, волосы, волосы!

– Черт, извини.

Винсент быстро поднимает руку и вместо этого прижимает ее к стене за мной. Мы смотрим друг другу в глаза. Оба немного подавлены, но как только видим, что это взаимно, фыркаем и сдерживаем смех, как дети на задворках класса.

– Клянусь, я знаю, что делаю, – говорит Винсент.

– Конечно, конечно. Ты кажешься настоящим…

Он отрывает руку от стены, опускается между нами и погружает в меня два пальца.

– Блять, – выдыхаю я.

Думаю, Винсент пытается одарить меня той самодовольной улыбкой, которую всегда надевает, когда ему удается доказать, что я неправа, но его веки трепещут, когда тот проводит пальцами по напряженным мышцам, а затем медленно, ищущими движениями втягивает и разжимает их.

– Черт, Кендалл, – ругается он. – Почему ты такая мокрая?

– Теперь ты напрашиваешься на комплименты, – хрипло говорю я.

Винсент не сводит глаз с моего лица, убирая пальцы, оставляя меня внезапно и мучительно опустошенной. К счастью, он быстро обхватывает одной рукой эрекцию и приподнимает наши бедра. Я чувствую его нежный, но настойчивый толчок между ног. И затем это происходит: головка члена Винсента толкается прямо в меня.

Лицо морщится против моей воли.

– Говори со мной, Холидей.

Единственный ответ – очень серьезное «Уф».

Винсент морщится.

– Ты слишком тугая. Следовало сначала разогреть.

– Не думаю, что смогу разогреться еще больше, – признаюсь я со сдавленным смешком. – Правда. Обещаю. Это просто… это просто, типа, первоначальные нервы. Я переживу.

По крайней мере, так всегда бывает в любовных романах. Первоначальный ожог, который проходит. Боль, которая становится удовольствием. Боже, я действительно надеюсь, что это не просто еще один прием, неприменимый к реальной жизни.

– Можешь продолжать. Серьезно. Хочу знать, каково это, когда ты полностью погружен в меня.

Винсент не выглядит убежденным.

– Скажи, если будет слишком, хорошо?

– Ладно, большой мальчик, – говорю я, закатывая глаза. – Ты не такой уж и огромный.

Но он вроде как такой, и мое отношение быстро меняется, когда тот принимает брошенную перчатку и погружается в меня еще на два дюйма. Я шиплю сквозь зубы и слепо хватаюсь за простыни.

– Дыши, Кендалл.

Я встречаюсь с ним взглядом и делаю, как говорят. Два глубоких, медленных, размеренных вдоха. Вдох, выдох. И снова.

Он кивает.

– Хорошая девочка.

Винсент знает, что эта фраза со мной делает. Более того, чувствует, как сжимается живот, потому что его веки снова трепещут, а на лице появляется румянец. У него лихорадочный вид. Дикий. Я кладу руки ему на плечи и сжимаю их, побуждая двигаться дальше, и Винсент возобновляет медленные толчки внутри меня, наполняя до тех пор, пока я не убеждаюсь, что больше не могу.

Последним движением бедер Винсент погружается в меня по самые яйца. Мы оба стонем. Мышцы трепещут и сокращаются, пытаясь приспособиться.

Винсент издает отрывистый смешок.

– Не делай этого, – говорит он себе под нос. – Пожалуйста. Я долго не продержусь.

– Прости. Я не нарочно.

На самом деле нет. Я никогда не чувствовала себя такой наполненной. Это новое ощущение, но оно не болезненное. Не похоже на одну из тех сцен в историческом романе, где брачная ночь заканчивается слезами и окровавленными простынями. Я современная женщина, слава богу, и у меня были пальцы, собственные и Винсента, внутри. Но когда он двигается – всего один медленный, пробный толчок – возникает слишком сильное трение. Может быть, Винсент действительно слишком большой. Может быть, я напряжена. Какова бы ни была причина, там, где соединяются наши тела, возникает острая боль. Все мое тело напрягается от паники. Что, если я не смогу этого сделать? Что, если, несмотря на то, что мозг полностью готов, тело не получило напоминание? Что, если я каким-то образом все испортила?

– Подожди, – выдыхаю я. – Это… это слишком.

Винсент замирает. Я на мгновение прихожу в ужас от того, что он собирается сделать то же, что и в книжном магазине, вдруг захочет уйти после первых признаках даже малейшего дискомфорта с моей стороны, поэтому я впиваюсь ногтями в его плечи, пока кожа не белеет.

– Кендалл, – говорит он очень спокойно, – я никуда не уйду.

– Хорошо, – пищу я.

– Что тебе нужно?

– Хм?

– Что я могу сделать? Могу прикоснуться к тебе?

– Д-да, конечно.

– Я собираюсь потереть твой клитор, хорошо?

– Мм-хмм.

Винсент переносит вес тела на одну руку, а другую опускает между нами, чтобы провести двумя кончиками пальцев аккуратные круги, сначала медленные и мягкие, а затем движениями становятся более быстрые и уверенные, когда я стону, давая понять, что он нашел идеальное место.

И, о, это здорово.

Я вздыхаю, конечности медленно расслабляются и удовлетворенный вздох покидает тело. Я зажмуриваю глаза, потому что иногда, когда пытаюсь отвлечься, это помогает сосредоточиться, но потом передумываю. Я хочу оставаться в настоящем. Хочу помнить, что делаю это не одна. Винсент лучше любой фантазии, которую я смогла бы вызвать в голове.

– Поговори со мной, – умоляю я.

Винсент приподнимает брови, и на мгновение я волнуюсь, что придется объясняться, но потом он говорит:

– Полагаю, сейчас неподходящее время, чтобы цитировать Шелла Сильверстайна?

Я ничего не могу с собой поделать. Я откидываю голову назад и смеюсь.

От этого движения мышцы сжимаются вокруг его члена и это все еще немного чересчур, но на этот раз не больно. Винсент ухмыляется, затем пользуется возможностью и целует линию от ключицы к подбородку и обратно вниз.

– На самом деле, не думаю, что смогу правильно вспомнить слова, – признается он, уткнувшись мне в плечо. – Я почти уверен, что теряю сознание. В тебе так чертовски хорошо, Кендалл. Мы можем потратить столько времени, сколько тебе нужно, хорошо? Не волнуйся. В любом случае, мне, вероятно, потребуется гораздо больше времени, чтобы кончить во второй раз, так что все, что имеет значение – это сделать так, чтобы тебе было хорошо.

От этих слов я таю.

И он имеет в виду именно их, потому что те произносятся не как какая-то большая рыцарская речь. Винсент дрожит, левая рука и пресс напрягаются от усилий оставаться неподвижными, в то время как правая рука равномерно массирует мой клитор. Выражение его лица – напряженное и целеустремленное. Как будто это самая важная задача в мире. Как будто величайшее – и, возможно, единственное – стремление в жизни – заставить меня кончить, чтобы я тоже могла наслаждаться этим.

Внизу живота что-то странно скручивается, и это не имеет никакого отношения к соединению наших тел. Я не совсем уверена, как к этому относиться, поэтому делаю кое-что немного глупое – приподнимаюсь с кровати ровно настолько, чтобы нежно поцеловать его в кончик носа.

– Ты отлично справляешься, – говорю ему.

Винсент наклоняет голову и смеется, как человек, которому больно.

От этого движения он прижимается ко мне. На этот раз мне не так больно. Думаю, это может понравиться. Думаю, что, возможно, захочу немного большего.

– Теперь можешь двигаться, – шепчу я.

Винсент поднимает голову и изучает мое лицо.

– Да?

– О, да.

Сначала он легонько покачивает мне бедрами. Я подбадривающе хмыкаю, но движения остаются неглубокими и неуверенными.

– Для тебя это нормально? – выпаливаю я.

Винсент немедленно сбивается с ритма.

– Что?

– Приятно? Для тебя, я имею в виду.

Только потому, что это я теряю девственность, не значит, что забыла, что Винсент сказал, что никогда не делал этого трезвым. Он тоже заслуживает того, чтобы его проверили.

– Как думаешь, каково мне? – спрашивает он.

Мои глаза сужаются.

– Это риторический вопрос?

Винсент выходит из меня почти полностью, головка члена поглаживает вход, прежде чем снова погрузиться.

Ага. Хорошо. Риторический вопрос.

Мы оба стонем. Винсент повторяет движение во второй раз, затем в третий. На четвертом толчке я поднимаю голову с подушек, чтобы посмотреть, как его член исчезает во мне и почти задыхаюсь от этого зрелища.

Я протягиваю руку, чтобы коснуться места, где мы соединяемся. Винсент тоже опускает взгляд и стонет. Не могу сказать, то ли это потому, что кончики моих пальцев касаются его члена, то ли он так же возбужден открывшимся видом, как и я. Все кажется горячим, набухшим и скользким. Сначала я думаю, что ярко-розовый презерватив Нины, должно быть, смазан или что-то в этом роде, но потом понимаю, что дело не в презервативе. Это я. Винсент не шутил: я насквозь мокрая. Это заставляет странно гордиться собой.

Мне просто нужно было расслабиться. Не торопиться. Мы с Винсентом разберемся с этим вместе, даже если придется спотыкаться и смеяться по пути.

При этой мысли я расслабляюсь.

Кажется, я понимаю, почему Винсент теперь изучает анатомию человека. Черт возьми, это круто.

– Немного жестче, – прошу я.

Винсент выгибает бровь и один раз грубо хлопает бедрами.

– О, – выдыхаю я. – Черт. Сделай так ещё раз!

Винсент утыкается головой в изгиб моей шеи и делает глубокий вдох, как будто пытается взять себя в руки. Затем начинает входить в меня, растягивая, пока я не наполняюсь. Так, что на глаза наворачиваются слезы. Когда ритм набирает скорость, все, что я могу сделать, это широко раздвинуть бедра и вцепиться в его плечи, талию, тупую мускулистую задницу и попытаться не закатить глаза.

– Еще, – настаиваю я, приподнимая бедра навстречу каждому толчку.

Я знаю, что ною. Ничего не могу с собой поделать.

– Господи Иисусе, Холидей, – стонет он. – Ты не в своем уме.

Мне удается рассмеяться.

– Я думала, тебе… понравилось… грубо.

Винсент подхватывает меня одной рукой под колено, обхватывает ногу вокруг своей талии и входит как мужчина, которому есть что сказать.

И это так хорошо. Так чертовски хорошо. Лучше, чем я думала, потому что фантазировала об этом. О Винсенте. Я провела целый месяц, представляя его и себя звездами всех любовных романов, которые только попадались в руки – нежными и сладкими, горячими и тяжелыми, темными и восхитительно развратными. Каждая динамика. Каждый троп. Каждая позиция. Но это другое. Это нечто большее. Воображение не могло составить целостную картину: жар его дыхания на лбу, теплое, скользкое скольжение наших бедер, знакомый гул голоса, ворчание и невнятные проклятия, отдающиеся эхом в костях и стягивающие мышцы живота все туже и туже.

О, у меня неприятности.

Я собираюсь говорить нелепые вещи.

Такие как «сильнее», «больше» или буквально «раздави меня», Винсент.

– Ты корчишь рожи, – говорит он. – Поговори со мной.

– Только если не будешь смеяться, – бормочу я.

– Не буду, – темп Винсента замедляется. – Обещаю. Расскажи мне.

Он переносит вес на одну руку. Новый ракурс заставляет зажмуриться. Это восхитительно. Настолько, что требуется секунда, чтобы ощутить его губы на своей щеке, носу, веках. Я вслепую поднимаю голову, и Винсент прижимается губами к моим, не дожидаясь просьбы. Это придает смелости.

– Ты такой большой, – стону ему в рот.

– Ты такая тёплая, – выпаливает он в ответ. – И такая чертовски мокрая.

– Мокрая для тебя. О Боже, прости. Это было так плохо.

– Ты плохая девочка, да?

Смех срывается с моих губ.

– Что это было?

Винсент тоже смеется, в глазах светятся самоуничижение и привязанность.

– Не знаю. Не очень поэтично с моей стороны, да? Может быть, нужно больше практиковаться.

– Не уверена, что смогу чем-то помочь. То есть, черт возьми, это я учусь на программе английского с отличием… предполагается, что я здесь самая красноречивая… И в десяти секундах от того, чтобы сказать: «О, Винсент, обними меня и заставь принять тебя.»

Винсент издает сдавленный звук.

– Видишь? Это бред. Люди на самом деле так не разговаривают во время секса, не так ли? Это только в плохой эротике.

Я шучу, конечно же.

Но затем рука Винсента опускается мне на плечо, большой палец сильно нажимает на ключицу и вдавливает в кровать, и это уже не шутка.

– Будь хорошей девочкой ради меня, Кендалл, – говорит он без капли юмора. – И прими мой член.