Текст книги "Ночная смена (ЛП)"

Автор книги: Энни Краун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Не знаю, как это могло стать еще более унизительным, но появление небольшой толпы баскетболистов, которые стали свидетелями всего этого, определенно не помогает.

Моя рука все еще обхватывает запястье Винсента, которое слишком велико, чтобы я могла дотронуться большим пальцем до среднего. С запозданием я понимаю, как это, должно быть, выглядит, поэтому пытаюсь изобразить, словно смахиваю воображаемую ворсинку, застрявшую в тонких, как пух, волосах на его руке. Это, к сожалению, означает, что в итоге я поглаживаю тыльную сторону его предплечья способом, который в сто раз более компрометирующий.

Винсент выгибает бровь.

Я сжимаю руки вместе и зажимаю их между бедер.

– У тебя было немного… неважно. Извини. Продолжай.

– Я определенно заплачу, – настаивает он, все еще настороженно наблюдая за мной. – Ты заработала эти деньги, Холидей. Ты хороша в том, что делаешь. И ждала полчаса, поэтому я заплачу за дополнительный час. Не спорь.

Я действительно надеюсь, что его друзья находятся вне пределов слышимости, потому что в сочетании с моим интимным прикосновением руки, все вышесказанное могло быть драматически неверно истолковано.

– Меня не волнуют деньги. Это была хорошая практика, – да, это определенно прояснит, о чем мы говорим. – Мне нравится преподавать поэзию, – добавляю я чуть громче, чем следовало. – И бесплатный кофе. И это было… весело.

Винсент смеется, больше от недоверия, чем от чего-либо еще.

– Знаешь, – говорит он, – иногда тебя труднее интерпретировать, чем Шекспира.

– Я чертовски ненавижу Шекспира, – признаюсь я.

Винсент улыбается.

– Знал, что есть причина, по которой ты мне нравишься.

Эти слова окутывают меня плотнее, как утяжеленное одеяло. На один прекрасный момент нет профессора, который через три стола перебирает бумаги. Нет девушки за стойкой, которая просила бы бариста убедиться, что ей нальют овсяное молоко, потому что непереносимость лактозы не простит такого проступка. Нет группы баскетболистов, следящих за каждым моим движением, чтобы потом проанализировать, как это делают трансляторы ESPN после игры.

Это только я, мое колотящееся сердце и мягкая, непринужденная улыбка Винсента.

Отдаленный смех разрушает иллюзию.

Это Джабари. Мы снова смотрим друг другу в глаза. Не в первый раз в жизни я чувствую себя животным в зоопарке – или, может быть, частью шутки, которую даже не слышала.

Похоже, товарищи Винсента по команде точно знали, где нас найти, что наводит на мысль, не сказал ли им Винсент прийти сюда и посмотреть… на что бы это ни было.

Прийти посмотреть, как играет с той, кто поцеловала его в библиотеке во время своей смены, когда в здании были люди. Прийти посмотреть, сделает ли это снова.

Джабари, сдерживая улыбку, подталкивает локтем парня рядом. Этот парень поднимает телефон и не так уж незаметно направляет его в нашу сторону – и это переломный момент, потому что теперь я знаю, что не просто слишком много надумываю.

Надо мной определенно смеются.

Глаза Винсента расширяются, когда я встаю со стула, врезаясь в стол между нами так, что ножки издают пронзительный скрежещущий звук по кафельному полу. Я одергиваю закатанные края джинсовых шорт, вытираю ладони о рубашку спереди, а затем наклоняюсь, чтобы собрать вещи – книги, рюкзак, первую пустую кофейную чашку, вторую еще полную кофейную чашку. Может быть, не выпей я так много холодного кофе, не была бы такой дрожащей и встревоженной.

Глаза предательски щиплет. Я не начну плакать в Starbucks. Это то самое дно, на которое не позволю себе опуститься.

– Мне пора идти, – говорю я, слова вылетают в спешке, когда набрасываю лямки рюкзака на плечи. – Хотя, серьезно. Мы квиты. Спасибо за кофе.

Я успеваю сделать два шага, прежде чем Винсент ловит меня за руку. Ему не нужно тянуть. Одного ощущения его кожи – кончиков пальцев на тыльной стороне моей ладони, большого пальца, вдавливающегося в ладонь, – достаточно, чтобы заставить меня остановиться. Я привязана к нему, разрываясь между отчаянным желанием убраться отсюда к чертовой матери и желанием остаться и погреться в тепле его внимания. Потому что он смотрит на меня из-под густых ресниц, изгиб губ такой розовый и нежный, и…

– Мой день рождения в четверг, – говорит Винсент.

Я моргаю, не зная, что делать с этим открытием.

– С наступающим?

– У нас дома вечеринка. Ты должна прийти. Можешь привести соседок по комнате.

– Я… мы… по четвергам…

– Вечер кино, – заканчивает за меня Винсент. – Я знаю. Но ты приглашена, если хочешь прийти.

Ненавижу, что он помнит то, о чем я мимоходом упомянула три пятницы назад. Ненавижу, что это пробуждает во мне глупую, упрямую надежду. Надеюсь, что он такой же сентиментальный, как и я. Что, возможно, он не может перестать думать о том, какая я на вкус или как я смеялась, и что я чувствовала, когда мы были прижаты к книжным полкам.

– Я не собираюсь снова целоваться с тобой, – выпаливаю я, страх подавляет здравомыслие.

Винсент отступает. В удивленном взгляде, который он бросает на меня, искренняя обида.

– Я не просил об этом, – говорит он.

– Извини, – добавляю я, голос срывается. – Я знаю, что это не то… очевидно, ты этого не делал… не знаю, почему я это сказала. Это не твоя вина. Просто… я не в своей тарелке. Не из-за репетиторства, а из-за всего остального. Флирта. Намеков. Я не сильна в этой игре, не знаю правил, и не думаю, что хочу играть.

Он отпускает мою руку. Я сразу же скучаю по его прикосновению.

– Это не игра, – настаивает Винсент, поворачиваясь на стуле так, чтобы смотреть мне прямо в глаза. – Послушай, я тоже не силен в этом. Ты не обязана приходить на вечеринку, если это доставляет неудобства, но я… я бы хотел, чтобы ты находилась там и соседкам по комнате было весело, а ещё там будет куча бесплатного алкоголя, и я уверен, мы могли бы устроить чтение стихов, как только все сыграют несколько партий в пиво-понг.

Мне хочется смеяться.

Вместо этого я говорю:

– Я подумаю.

Винсент открывает рот, как будто собирается возразить.

– Хорошо.

– Мне действительно нужно идти.

– Спасибо. За помощь со стихами. Я серьезно, Кендалл.

Я киваю, поворачиваюсь на каблуках и направляюсь к двери.

Но не могу удержаться, чтобы не добавить последнее замечание через плечо.

– Думаю, твои друзья здесь не ради тебя, не так ли?

В моем тоне достаточно горечи, чтобы была уверена: Винсент соединит точки между моим уходом и приходом его товарищей по команде. Но не задерживаюсь, чтобы послушать, как он пытается объяснить, почему половина баскетбольной команды сидит за столиком напротив.

На улице жарко и ярко. Я сразу чувствую себя несчастной. Всю дорогу домой щебечут птицы, сквозь деревья пробивается солнечный свет, а студенты смеются, проносясь мимо меня в сторону кампуса, и все это так весело и живописно, что хочется запрокинуть голову и закричать в безоблачное небо. Потому что, честно? Как смеют все проводить такой восхитительный день, в то время как я пытаюсь не думать о том, что говорят обо мне в командном чате?

Я получаю уведомление о поступлении, когда перехожу улицу перед зданием.

Винсент Найт перевёл вам 100$.

В теме письма – эмодзи с изображением одинокого тигра.

И, так или иначе, это последняя пощечина. Вишенка на торте с дерьмовым мороженым. Я благодарна, что уже поднимаюсь по ступенькам здания. Не нужно, чтобы кто-нибудь из проходящих мимо студентов видел, как я сдерживаю слезы.

* * *

Харпер растянулась на коврике для йоги на полу гостиной, ее босые ступни подняты в воздух, а ноги скручены вместе, как мягкий крендель. Она всегда занимается йогой после купания. Когда я плечом открываю парадную дверь квартиры и вхожу, ее голова высовывается, завитые локоны разлетаются во все стороны, выбиваясь из пучка на макушке.

– Она вернулась! – кричит Харпер.

Раздается отдаленный звук возни, а затем дверь спальни Нины распахивается.

– Уже? – она выходит в гостиную в очках для чтения. Это показывает, насколько она обеспокоена событиями утра – поскольку никогда не позволяет увидеть ее в очках для чтения. – Как все прошло? Вы перепихнулись в туалете?

– Это так чертовски антисанитарно, – говорит Харпер.

– Я не собираюсь комментировать это, – ворчу я.

Нина, в истинно эмпатической манере, хмурится.

– Что не так?

– Он заплатил сто баксов, – объявляю я со смехом, хотя это совсем не смешно. – За репетиторство. Я получила уведомление по пути сюда.

– Почему ты говоришь так, словно это плохо? – спрашивает Харпер.

Нина вздыхает.

– Потому что это не то, чего она хотела.

Я бросаю рюкзак, падаю на диван и рассказываю обо всем – о позднем приходе Винсента, о подаренном холодном кофе, которое совершенно не следовало пить, о поэтическом анализе, который каким-то образом превратился в то, что я могу описать только как прелюдию… и, наконец, о том, как все это рухнуло.

– Ты уверена, что они не просто взяли кофе? – спрашивает Нина.

– Они даже не подошли к стойке. И я видела, как один из парней достал телефон и направил его на нас, как будто делал снимок. Винсент определенно предупредил их.

Она вздыхает и проводит руками по лицу.

– Что он сказал, когда ты ушла?

– Он, черт возьми, – усмехаюсь я, потому что сейчас это кажется абсурдным, – пригласил меня на свой день рождение.

– Он что?!

– Я не поведусь. Как раз в тот момент, когда подумала, что понимаю мужчин.

– Он пригласил тебя на день рождения? – ошеломленно повторяет Нина.

– Ну, это в четверг. Так что, к сожалению, мы не придем, поскольку уже есть планы. Харпер, я почти уверена, что теперь твоя очередь выбирать фильм.

Но Нина не готова к нашему двухмесячному спору об объективном рейтинге фильмографии Сандры Буллок.

– Кенни, ты ведь не сказала, что не придешь?

– Сказала, что подумаю.

– Ты… – Нине приходится остановиться и взять себя в руки. – Кендалл, какого хера?

– Как только прибыла команда, от всего этого повеяло дурными предчувствиями. Я запаниковала и убралась оттуда, – откидываюсь назад по всей длине дивана, отчего он неприятно скрипит. Я стараюсь не принимать это близко к сердцу. Нина подходит, уперев руки в бока и нависает надо мной угрожающе по-матерински.

– Какой наш самый ненавистный прием?

Я хмурюсь.

– Наш что?

– Ответь на вопрос. Из-за чего мы всегда ругаемся в книгах?

– Стыдим шлюшек?

– Нет, точнее да, очевидно, но я говорю о тропе…

– Неожиданная беременность..?

– О боже… – в глазах Нины горит огонь, словно она готова разразиться тирадой. – Да, все верно, мы ненавидим многие тропы. Но я говорю о недопонимании, Кендалл. Мы обе ненавидим, когда два глупых персонажа могут решить все проблемы, сказав одну честную вещь. Итак, вместо того, чтобы утверждать, что ты и есть причина, почему группа баскетболистов пришла в Starbucks, вспомни, как вы с Харпер однажды надели толстовки и накладные усы, чтобы шпионить, когда у меня было свидание с той девушкой из Improv¹². Почему ты не спросила Винсента, почему его друзья находились там?

Надо признать, Нина очень хорошо подметила.

Так что, да. Я облажалась. Промахнулась. И провалила свой первый в жизни поход в Starbucks на не-свидание с парнем.

Но если я сравню все, что произошло между мной и Винсентом, находись мы в книге, кажется, что это может быть серединой: тем местом в истории, где все идет наперекосяк и необходим какой-то поворот сюжета, чтобы снова свести главных героев вместе, а те могли по-настоящему полюбить друг друга.

Может быть, вечеринка по случаю дня рождения Винсента – это сюжетный ход. Может быть, у меня еще есть надежда.

Во всяком случае, я знаю, что хочу поцеловать его снова. Даже если все закончится плохо. Я молода – как Винсент и сказал. Я могу вести непринужденный образ жизни. Могу веселиться. Могу смириться с мыслью о том, что «никогда больше не буду счастлива», если это означает, что у меня будет еще один шанс поцеловать Винсента. Потому что больше всего на свете я хочу последний шанс почувствовать это снова.

Итак, выбор ясен.

– Хорошо, – киваю я. – Что нам делать?

– Мы собираемся пойти на вечеринку по случаю его дня рождения, – говорит Нина. – И ты останешься с ним наедине, чтобы поговорить. Нужно сказать Винсенту в лицо, что отказываешься когда-либо снова заниматься репетиторством и что хочешь трахнуть его шестью способами до воскресенья. Хорошо? Потому что он заслуживает правды.

Я продолжаю кивать.

– Круто, круто, круто.

– Ты выглядишь чертовски бледной, – говорит Харпер.

– Да, кажется, меня сейчас стошнит, – хриплю я. – Но мы же проведем нашу вечеринку перед его, верно?

Нина хлопает меня по плечу.

– Вот это настрой, чемпион. Сохраняй энергию. Все лучшие истории о свиданиях начинаются с некоторого беспокойства и слишком большого количества текилы. У меня хорошее предчувствие.

Как ни странно, несмотря на узел в животе, у меня тоже.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В течение следующих двух дней я прочитала восемь различных современных романов, держа маркер в одной руке, чтобы подчеркнуть особенно удачные реплики в диалогах и делать пометки на полях.

– Знаешь, – говорит Нина, пока мы устраиваемся на противоположных концах дивана. – Вся эта история с вечеринкой по случаю дня рождения не требует обязательного чтения. Ты можешь просто напиться здесь и прийти уже готовенькой.

– Так же, как ты поступила с экзаменом по испанскому?

– Я носитель языка, а требования к иностранному языку в этом колледже – полная чушь.

Честно говоря, я действительно чувствую себя так, словно готовлюсь к экзамену, за исключением того, что это почему-то более напряженно, потому что такое чувство, словно я пропустила лекцию, на которой должна была научиться влюбляться, не позволяя этому поглощать меня телом и душой.

Я хочу веселиться. Хочу перестать слишком много думать об этом. У многих людей были романы в колледже. Конечно, я не настолько исключение, чтобы не делать то же самое. Я полна решимости попробовать. Даже если все пойдет ужасно – даже если волшебство, которое я почувствовала той ночью в библиотеке, исчезнет, даже если сделаю что-то постыдное, даже если Винсент постыдно откажет мне перед друзьями – неудача будет чертовски лучше, чем провести остаток жизни, жалея, что была слишком гордой и слишком напуганной, чтобы попытаться.

Я бы предпочла провести одну ночь с Винсентом, чем вообще ничего.

– Мне нужно подготовиться, – признаю я. – Я хочу знать, что сказать при встрече.

– Ну, это просто.

– Пожалуйста, не надо…

– Попроси его снять штаны и…

– Нина.

Я виню ее за то, что та посеяла семена разврата в голове. Потому что поздним вечером в среду, в момент, который могу охарактеризовать только как момент слабости, я просматриваю основные моменты последнего сезона баскетбольной команды на YouTube.

И ладно. Может быть, я ставлю видео на паузу больше, чем несколько раз, чтобы получить четкий снимок Винсента, его лица, блестящего от пота под яркими огнями корта. Может быть, я улыбаюсь про себя, как идиотка, когда он забивает победный мяч весом в три очка. И, возможно, уже на четыре минуты углубилась в одно из послематчевых интервью Винсента, когда заметила кое-что в колонке рекомендаций ниже.

Видео, на котором Винсента выгоняют с прошлогодней самой важной игры сезона.

Он длится всего три минуты. С замиранием сердца я нажимаю на старт.

Мяч у Джабари. Он ведет, обходит соперников и молниеносно отдаёт пас другому игроку Клемента, который реализует трехочковый бросок. Камера ненадолго фиксирует празднование. Но затем в углу экрана я ловлю взглядом, как разыгрывающего другой команды толкает Джабари плечом. Лицо незнакомого мне парня искажается в ужасном оскале. Его губы шевелятся, но я не могу разобрать, что тот говорит.

Однако выражение лица Джабари говорит все, что нужно знать.

В нескольких футах от них Винсент Найт разворачивается, делает два больших шага в сторону соперника и наносит один быстрый апперкот правой рукой, прежде чем парень осознает его приближение. Настолько Винсент был быстрым.

Болтун немедленно съеживается, зажимая и без того мокрый нос.

По общему признанию, я прочитала много любовных романов с сильными, местами жестокими «прикоснись к ней, и ты умрешь» тропами в книгах. Но это художественная литература. В реальной жизни меня никогда не привлекали агрессивные мужчины со вспыльчивым характером.

И принять тот факт, что мужчина может обратить свой гнев и силу ради людей, которых любит, сложно. Такого мужчину можно сравнить с быком, перед которым машут красной тряпкой.

Но Винсент не выглядит вышедшим из-под контроля, расстроенным или кровожадным. Это произошло намеренно. И шок на лице Джабари говорит о том, что для Винсента подобное поведение необычно.

Я пересматриваю видео в четвертый или пятый раз, когда понимаю, что держу телефон только одной рукой. Другая, которая, похоже, обрела собственный разум, находится в опасной близости от пояса нижнего белья.

– О боже, – шиплю я, снова высовывая руку из-под одеяла и шлепая себя по щеке. – Что с тобой не так?

Даже когда задаю вопрос, ответ приходит с поразительной ясностью.

Я всегда скептически относилась к мужчинам, не являющимся выдумкой. Они, как выразилась Нина, мусор. И я знаю, что это обобщение, но страшно быть гетеросексуальной девушкой, когда никогда не знаешь, может ли твой новый ухажер на самом деле оказаться скрытым расистом, серийным убийцей или энтузиастом криптовалюты.

Так что да.

То, что Винсент Найт избивает парня, действительно делает меня возбужденной не потому, что я люблю насилие и агрессию или образ белого рыцаря, а потому, что теперь знаю: у нас с Винсентом одни и те же ценности: мы защищаем друзей.

Он хороший человек.

Наверное.

Возможно, немного рано делать поспешные выводы, основываясь на трехминутном ролике на YouTube, но, возможно, я ослеплена красивыми карими глазами и воспоминанием о его губах на своих.

Кто-то должен положить конец моим страданиям.

Завтрашний день не может наступить быстрее, чем хотелось бы.

* * *

Когда вечером я возвращаюсь домой с семинара по литературе, на диване разбросана одежда, а на кухонном столе стоит бутылка розового лимонада. Из открытой двери Нины доносится рэп. Похоже, она снова поставила телефон в стаканчик, что значит, что ее портативная колонка, должно быть, снова разрядилась. Вся квартира пахнет духами, дезодорантом повышенной крепости, алкоголем и волосами, которые были пропущены через выпрямитель.

Это может означать только одно: соседки по комнате уже готовятся к вечеринке по случаю дня рождения Винсента Найта.

– Еще нет и семи! – кричу я на всю квартиру. – У вас, девочки, нет ни капли терпения.

Нина выскакивает из спальни в пушистом розовом халате, замирает в дверях, чтобы принять позу и, шлепая, входит в гостиную. На голове у нее детский бумажный колпачок для вечеринки. Он слишком маленький, и резинка, похоже, душит, но на ее лице радостная улыбка, а на щеках румянец, который говорит, что она уже слишком пьяна, чтобы беспокоиться о чем-то столь тривиальном, как дыхание.

– Да, никакого терпения, – говорит она. – Но текила помогла скрасить ожидание. Как прошел урок?

– Ярая феминистка, как обычно. Где ты взяла колпак?

– Мы купили несколько в винном магазине! – визжит Харпер за долю секунды до того, как выскакивает из комнаты в джинсах и бюстгальтере.

На Харпер также праздничный колпак, хотя обрезана тесьма, и тот удерживается на месте с помощью большого количества заколок. Ее от природы завитые локоны теперь тщательно выпрямлены, превратившись в одну длинную, шелковистую, черную как смоль завесу. Я так увлечена тем, как великолепно она выглядит, что не замечаю огромную бутылку текилы, которую та держит в руке, как новорожденного младенца, пока не ставит ее на кухонный островок. Я не совсем знаток вин и крепких спиртных напитков, но узнаю этот конкретный бренд как тот, который обычно хранится высоко на закрытой полке в местном продуктовом магазине.

– Черт возьми, – говорю я. – Почему вы, киски, купили такой дорогой алкоголь?

– Потому что сегодня день рождения твоего парня, – говорит Харпер, будто это слишком очевидно.

– Он не мой…

– И потому что твоя девственность заслуживает достойных проводов, – добавляет Нина.

Вместо того, чтобы спорить по двум этим пунктам, я направляю диалог в другое русло.

– Я никогда не была дома у баскетбольной команды. Это что-то вроде тусовки с вином и травкой или небольшая вечеринка на заднем дворе, или мне следует ожидать, например, пятьдесят человек?

– Пятьдесят? – Харпер повторяет со смехом. – Мило, Кенни. Но вот что я скажу: ты должна ожидать, что придет половина гребаного колледжа. Найту исполняется двадцать один. Люди становятся чертовски дикими, когда звездам баскетбола исполняется двадцать один. Баскетбольная команда потратила две тысячи на алкоголь на сегодняшний вечер и, уверена, там будут все ученики-спортсмены. Кроме того, я слышала, кто-то пригласил поэтический клуб Slam, а ты знаешь, как эти вычурные ребята сходят с ума.

Нина кивает.

– Верно. Мы язычники. М верим в здешних богов.

– Поэтический клуб Slam¹³?! – повторяю я, проводя кончиками пальцев по впадинке под ключицей.

Это не может быть совпадением, не так ли?

– Подожди, откуда ты все это знаешь? – спрашивает Нина, выгибая тонкую бровь.

Харпер пожимает плечами и ковыряет этикетку на бутылке текилы.

– Возможно, а, возможно, нет, Джабари Хендерсон ответил взаимностью в Bumble¹⁴.

Мы с Ниной обе ахаем.

– Что тут такого?! – тут же требует Харпер, мгновенно переходя в оборону.

– Разве не девушки должны сначала отправлять сообщения на Bumble? – спрашиваю я, пристально смотря на соседку.

Нина снова ахает, уже громче.

– Какой была вступительная фраза?

– Я отказываюсь говорить с тобой.

– О, мне это нравится. Держи его на крючке. Покажи, кто здесь главный.

– Я имела в виду тебя, сучка.

Харпер врывается обратно в комнату с громким заявлением, что снимает колпак, и лучше бы волосы не растрепались, потому что она не хочет снова утруждать себя разогревом утюжка. Я забираюсь на один из табуретов возле кухонного островка. Нина перебегает на другую сторону и хватает полотенце для рук с ручки духовки, перекидывая его через плечо, прежде чем потянуться к пластиковому пакету с красными стаканчиками у раковины.

– Чего хочешь, Кенни? – спрашивает она, подмигнув. – Я играю бармена.

– У вас все только самое вкусное, верно?

Мы включаем плейлист перед игрой, в котором есть любимая танцевальная музыка Харпер и любимый испанский рэп Нины, где та знает все слова, и каждый из нас выпивает по рюмочке, а затем еще по одной, прежде чем перенести вечеринку в комнату Нины.

Она позволяет позаимствовать удачную рубашку для выхода в свет – черное боди с длинными рукавами и глубоким V-образным вырезом, доходящим до груди, и Харпер дает мне полную свободу действий в отношении обширной коллекции косметики, за исключением тональных кремов и консилеров, поскольку они и близко не подходят к моему оттенку.

Я наношу подводку для глаз и красную помаду, словно это боевые доспехи, поскольку имела в виду именно то, что сказала Винсенту Найту в ночь первой встречи.

Я не трусиха.