Текст книги "Ночная смена (ЛП)"
Автор книги: Энни Краун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Я в полной заднице, потому что в реальности Винсент еще красивее, чем в моих воспоминаниях.
Несправедливо. Все это неправда. Ни темные растрепанные волосы. Ни теплые карие глаза. Ни ярко-белая футболка Clement Athletics, которая замечательно подчеркивает загорелую кожу и скульптурные руки. Он все еще носит ту черную повязку на левом запястье. Интересно, остались ли у него от нее следы загара. Эта мысль вызывает лавину совершенно неуместных размышлений о том, где еще у Винсента могут быть следы от загара и покажет ли он их, если вежливо попрошу.
О, у меня столько неприятностей.
– Ты опоздал, – выпаливаю я, злясь на себя и на него, а также на Вселенную за то, что она забросила меня на орбиту Винсента с любовным романом в руках во второй раз за столько недель.
– Занятие в лаборатории затянулось надольше, чем предполагалось.
Это все, что он говорит. Никаких извинений, никаких дальнейших объяснений. Это тот самый гордый ублюдок, который пришел в библиотеку две недели назад с палкой в заднице, так что я не знаю, почему ожидала, что теперь он будет вести себя лучше.
Я выгибаю бровь.
– Занятие в лаборатории?
– Могу показать свое расписание, если ты мне не веришь.
В его голосе слышатся дразнящие нотки, и это приводит в невыразимую ярость. Я сижу здесь почти час, потому что ему нужен репетитор по английскому и потому, что я идиотка, думающая, что сегодняшний день может пойти одним из двух путей: либо Винсент появится и разочарует меня, позволив списать все волшебство, произошедшее в библиотеке, на результат собственного одиночества и один очень непристойный роман, или появится Винсент и поймет, что хочет, чтобы я была чем-то большим, чем его репетитором.
Но вместо этого, похоже, произойдет наиболее реалистичный и разочаровывающий порядок событий. Он собирается заплатить мне за совершенно несексуальные услуги, а потом мы закроем на этом тему и разойдемся в разные стороны, потому что он баскетболист первого дивизиона, а я девушка, которая проводит тревожный процент бодрствующей жизни, уткнувшись в книги.
Я сажусь ровнее на своем месте, внезапно остро осознавая, какое у меня разгоряченное лицо и как далеко продвинулись джинсовые шорты, обхватывая бедра.
– Все в порядке, – говорю я, хотя это не так. – Мы можем начать?
Я указываю на пустой стул напротив, но Винсент не двигается с места. Между его бровями залегает небольшая морщинка, когда Найт наблюдает, как я запихиваю «Дизайн Герцога» в рюкзак и с негодующим вздохом одергиваю подол шорт. Он выглядит встревоженным.
– Что ты пьешь? – спрашивает он.
Я поднимаю чашку и встряхиваю ее, чтобы он услышал, как звякает лед.
– Холодный напиток.
– Хочешь еще?
Я, наверное, выпила достаточно кофеина, поскольку уже на взводе, но чувствую себя мелочной.
– Если ты предлагаешь, то конечно.
Винсент кивает головой один раз, как солдат, отдающий честь капитану, прежде чем бросить рюкзак на пол рядом со стулом напротив моего и подойти к стойке. Очереди нет. Здесь достаточно тихо, и я слышу, как он говорит бариста о своем заказе. Нашем заказе.
Прекрати, – говорю я себе. – Мы не единое целое.
Я отрываю взгляд от Винсента. Как оказалось, я не единственная в Старбаксе, кто наблюдает за ним: за столиком напротив кафе сидят две девушки, группа парней развалилась на скамейке у окна, одинокая пожилая женщина – вероятно, профессор – склонилась над ноутбуком. Они все смотрят. Даже другие бариста внимательно наклоняются вперед, на случай, если звездному баскетболисту Клемента срочно понадобится шоколадный круассан. И я не могу никого из них винить. Винсент потрясающе красив и держится с магнетической уверенностью. Трудно не пялиться.
Жаль, что он пригласил меня сюда не просто для того, чтобы снова увидеться. Не из-за того, что искренне хотел провести со мной время и узнать меня получше, а потому, что я была нужна ему из-за знаний в области английской литературы. И осознание этого причиняет боль, поэтому я подавляю ее и цепляюсь за свою мелочность как за спасательный плот.
Несколько пар глаз не отрываются от Винсента, когда он направляется обратно в мой угол кофейни, держа в каждой руке по огромному пластиковому стакану. Ставит один из них передо мной.
Определенно самый большой размер, который у них есть. Думаю, это его попытка извиниться. Я смотрю на Найта, разинув рот, когда тот устраивается в кресле напротив, его слишком длинные ноги прижимаются к моим под столом.
Он вздыхает.
– Что опять не так?
– Ты заказал слишком много кофе.
– Не обязательно пить все.
– Не думаю, что смогу. Я была бы не в себе, выпей столько кофе.
– Ты мне нравишься, когда находишься в беспорядке, – отвечает Винсент, и глазом не моргнув.
Грубое напоминание о том, что мы делали две недели назад, поражает как удар молнии в грудь.
Лицо становится ярко-красным. Вспышка удовлетворения в глазах Винсента говорит о том, что он рассчитывал на это. И, может быть, просто хочет поиграть для собственного удовольствия, но в его глазах есть очаровательный огонек, который заставляет чувствовать, что он хочет, чтобы я пошутила вместе с ним.
Я провела две недели, пытаясь убедить себя, что произошедшее между нами было пустяком, и что Винсенту нельзя доверять, о нем нельзя мечтать.
Но когда он здесь, передо мной, должна признать, Найт не совсем тот незнакомец или злодей, каким я его себе представляла. Он тот же самый мальчик, которого я встретила в библиотеке – сообразительный, слишком гордый, чтобы извиняться или просить о помощи, не будучи при этом умником и слишком веселым.
Только он привел меня сюда не за этим.
Так как, черт возьми, смеет флиртовать со мной?
Я делаю глоток своего (бесплатного) кофе со льдом и прочищаю горло.
– С чем тебе нужна помощь? Вот почему мы здесь, не так ли?
Бравада Винсента спадает. Я отказываюсь чувствовать себя виноватой из-за этого.
К счастью, оскорбление, кажется, щелкает в нем выключателем. Винсент прочищает горло и тянется к рюкзаку, внезапно становясь деловитым.
– На следующей неделе я должен написать в классе эссе об этом стихотворении о тигре, – его бицепсы напрягаются под рукавами, но я абсолютно не пялюсь. – Но честное слово, я заблудился. Говорил же, что я отстой в поэзии. И подумал, знаешь, ты же гениальна.
– Очевидно, – бормочу я в холодный напиток.
Его губы дергаются.
– И довольно скромная. Именно поэтому поможешь разобраться, что, черт возьми, пытался сказать этот Блейк.
Винсент достает книгу, открывает ее на загнутой странице и передает мне. Я ставлю кофе и вытираю влажные ладони о шорты, мне не терпится чем-нибудь заняться и отвлечься от парня, сидящего напротив. Похоже, тема на сегодня – стихотворение Уильяма Блейка, возможно, самое известное из его произведений.
– О, – говорю я. – Узнаю эти строчки. Проходила это примерно в четырех разных классах.
– Конечно, узнаешь.
– Это классика. Мне пришлось заучивать его наизусть на втором курсе средней школы. «Тигр, тигр, ярко горящий…»
Винсент ерзает на стуле. Кожа скрипит под ним. Я внезапно и яростно вспоминаю тот факт, что в последний раз, когда читала ему стихи вслух, мы завлекли друг друга.
– Ну и, знаешь, все остальное.
– Хорошо, – говорит он. – Объясняй, Холидей.
И вот снова – моя фамилия. Он использовал ее уже дважды, и не могу решить, нравится ли мне это или хочу схватить его за рубашку и потребовать, чтобы Винсент прекратил давать прозвища. Я заправляю волосы за уши и подаюсь вперед. Когда мое колено соприкасается с коленом Винсента, я немедленно отвожу ноги в сторону и притворяюсь, словно ничего не произошло.
– Итак, – начинаю я, прочищая горло. – Блейк опубликовал два сопутствующих сборника: «Песни невинности», а затем, несколько лет спустя, «Песни опыта». Вы анализировали какие-нибудь другие его работы в классе?
– Кажется, читали о детском труде.
Я фыркаю.
– Это называется «Трубочист». У стихотворения две части: одна в «Песнях невинности», а другая в «Песнях опыта». Блейка действительно интересовали дихотомии – добро и зло, рай и ад, – поэтому он написал множество сопутствующих произведений для двух сборников. У этого, – я нажимаю на страницу, – есть родственное стихотворение в «Песнях невинности» под названием «Ягненок».
Винсент кивает.
– Одно о насилии, а другое о мире?
– По сути, да. Но Блейк не просто противопоставляет их. Если посмотришь на то, как он формулирует предложения и как использует повторяющиеся вопросы, это нечто большее, чем просто установление дихотомии, – я открываю рот, чтобы начать читать, затем останавливаюсь и сжимаю губы. Вдруг начинаю стесняться собственного голоса – и не совсем уверена, что смогу дочитать стихотворение до конца, не воспламенившись. Итак, я сую книгу Винсенту и говорю. – Прочти первую строфу.
Выходит более резко и требовательно, чем я хотела, но он даже не вздрагивает. Винсент послушно берет книгу из моих рук, переворачивает ее и начинает читать стихотворение вслух.
И я тут же жалею, что попросила.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Звук голоса Винсента заставляет тело сжаться.
Мы сидим в несколько укромном уголке кофейни и нежная инди-музыка, играющая из динамиков, тихая, так что Винсенту не приходится сильно напрягаться. Он читает тихо и обдуманно. Голос низкий, рокочущий, интимный. Это напоминает о том, что в пятницу вечером, когда мы встретились, я все еще думала о сексуальной сцене в «Принцессе мафии» и была ошеломлена высоким и задумчивым незнакомцем, которому требовалась рекомендация к чтению. В тот момент я на мгновение представила, как Винсент читает стихи. Это показалось приятной фантазией. Теперь я понимаю, что была Икаром: абсолютной гребанной идиоткой, выпячивающей задницу к солнцу, совершенно не подозревая, что высоты, к которым стремилась, могут погубить меня.
И, о, это губит – то, как его рот выговаривает слова. То, как широкие ладони и длинные пальцы сжимают книгу. То, как выбившаяся прядь темных волос романтично спадает ему на лоб.
– Тигр, тигр, жгучий страх, ты горишь в ночных лесах. Чей бессмертный взор, любя, создал страшного тебя?
Винсент выжидающе поднимает глаза. Я пытаюсь смириться с тем фактом, что внутренности расплавились, а нижнее белье немного влажное.
– Продолжай читать. Я имею в виду, в голове, если… если ты хочешь, просто чтобы ускорить процесс.
Винсент, безжалостный человек, просто пожимает плечами.
– Я не против прочитать вслух.
Я сижу, дрожа от кофеина и желания, пока Винсент Найт читает стихотворение целиком. Он спотыкается на нескольких словах и неуклюжих, старомодных оборотах речи, но в этом есть что-то очаровательное. Все остальные в кофейне, вероятно, думают, что он настолько близок к божеству, насколько это возможно для студента колледжа, но я могу наблюдать, как он слегка самоуничижительно улыбается, оступаясь, могу слушать уверенную интонацию голоса, когда тот разбивает целую строфу на две части, не сбив дыхание.
Я позволяю векам затрепетать, закрываясь, принимая новый фетиш: мне нравится когда читают вслух.
Когда Винсент доходит до последней строчки, часть меня хочет сказать, чтобы он прочитал еще раз.
Винсент, вероятно, не стал бы спорить – в конце концов, я здесь эксперт.
Неохотно я открываю глаза и встречаюсь взглядом с Винсентом. Мгновение проходит в полной тишине. Затем он снова опускает взгляд на страницу.
– Тот же ль Он тебя создал, кто рожденье агнцу дал? – повторяет он с предпоследней строфы. – Итак, он говорит о Боге. Спрашивает, как Бог мог создать обоих этих животных.
Я прочищаю горло.
– Точно. Ты должен подумать о том, во что верил Блейк, и о том, что происходило вокруг него во время промышленной революции. Это сложно осмыслить. Он спрашивает себя, как Бог мог создать что-то настолько невинное, сельскохозяйственное и романтичное, как ягненок, а также создать тигра – зверя из далекой страны, которому нужно убить ягненка, чтобы прокормиться.
Винсент долго смотрит на страницу, его темные глаза бегают по строчкам.
– На самом деле чертовски круто, – говорит он.
Надеюсь, это не сарказм.
– Думаешь?
– Да. Я наконец-то понял, почему ты выбрала такую специальность. Помимо всех перспектив высокооплачиваемой работы, очевидно, – Винсент фыркает. – Ты определенно могла бы преподавать на уровне колледжа, если бы захотела. Возможно, это получится лучше, чем у моего профессора. Я был у него в рабочее время на прошлой неделе. Пустая трата времени.
– Дай угадаю, – говорю я. – Пожилой белый мужчина?
– Ричард Уилсон. Думаю, ему под шестьдесят.
– Так и знала, – я откидываюсь на спинку стула и закидываю одну ногу на другую. – Я ходила почти на все его занятия на первом курсе, но преподавание было ужасным. Честно говоря, ты мог бы получить ту же интерпретацию, которую я только что дала тебе из нескольких поисковых запросов в Google. Как и говорила в библиотеке… – я отвожу от него взгляд. Следующие несколько слов выходят слегка сдавленными. – Фишка большинства стихов в контексте. Это как разговор с человеком. Чем больше ты знаешь о том, откуда те берутся, тем легче их понять.
Винсент тоже откидывается на спинку стула и мгновение изучает меня.
– Ты всегда была большим любителем чтения?
– О, да. У меня было трудное начало, поставили диагноз дислексия10, когда училась в первом классе, поэтому потребовалось потратить немного больше времени на учебу, чем большинству детей в моем классе. Но тогда я была ненасытна. Родители водили меня в публичную библиотеку два раза в неделю, потому что каждые несколько дней я превышала лимит в школьной библиотеке.
– Черт.
Я чувствую, как горят щеки. Затем, поскольку я склонна к излишней откровенности, говорю:
– Легко так много читать, когда ты застенчивый ребенок. На самом деле, у меня не было друзей до окончания средней школы. И даже тогда в основном ими становились люди, с которыми я сидела рядом в классе. Книги всегда были важной частью моей личной и социальной жизни.
Винсент наклоняет голову.
– Не говори, что ты ещё и пишешь?
– Пытаюсь. У меня это получается не так хорошо, как хотелось бы. Но в этом семестре я записалась на мастер-класс по творческому письму, так что скрестим пальцы и будем молиться, что это поможет. Профессор замечательный. Он написал около двадцати пяти научно-фантастических романов, так что не слишком зациклен на жанровой фантастике, что я ценю. Иногда трудно быть увлеченным любовным романом в море академических кругов и укоренившегося женоненавистничества, которое наводит на мысль, что жанр каким-то образом менее важен и менее достоин похвалы, чем художественная литература.
Винсент кивает.
– Большинство преподавателей английского языка в этой школе – чопорные белые парни, вроде старого доброго Ричарда или здесь хорошее сочетание женщин и небелых преподавателей? Я мало что знаю о Клементе, кроме своей специальности.
– На самом деле, на кафедре много молодых женщин. И по крайней мере треть профессоров, которые у меня были, открытые ЛГБТК+.
Затем, вопреки здравому смыслу, я спрашиваю:
– А какая у тебя специальность?
– Биология человека.
Я морщу нос.
– Ой, фу.
– Я же говорил. Английский никогда не был моим коньком.
– Подожди минутку. Я думала, ты ненавидишь запоминание. Разве в биологии не все к нему сводится?
Он пожимает плечами.
– Это запоминается лучше, чем поэзия. Материал имеет больше смысла – может быть, потому, что я играю в баскетбол с семи или восьми лет, поэтому всегда много думал о человеческой анатомии и то, как устроены тела.
Я тоже много думаю о том, как устроены тела.
Я качаю головой.
– Ты ботаник.
Винсент запрокидывает голову и издает удивленный лающий смешок. Это звучит восхитительно.
– Что? Тебя не волнует митоз?
– Я бы лучше пошла на занятия к Ричарду, мать его, Уилсону.
Винсент снова смеется и я так горжусь собой за то, что вытянула из него этот звук, что приходится сжать губы, пытаясь сдержать самодовольную улыбку. Я ерзаю на стуле, сначала скрещивая, а затем сгибая ноги. Взгляд Винсента опускается и останавливается на моих обнаженных бедрах – на правом теперь красуется большой розовый овал, где оно было зажато под левым, – и смех застревает у Винсента в горле.
Когда его глаза снова встречаются с моими, в них горит любопытство и я чувствую, что тот может преодолеть дистанцию, установленную между нами.
– Может быть, я смогу как-нибудь поучить тебя, – предлагает он. – Знаешь, взамен.
Жар в его глазах говорит о том, что наши головы находятся в сточной канаве.
Это одновременно волнующее и пугающее осознание, что, возможно, я не совсем одинока в своей жажде. Потому что, держу пари, более опытная девушка поняла бы, что означают все эти дразнящие улыбки и намеки. Что, если Винсент флиртует со всеми: с баристами, профессорами, однокурсниками в лабораториях, а я просто девушка, все переосмысливающая и у которой тяжелый случай синдрома главной героини?
Улыбка сползает с лица. Я снова одергиваю подол шорт и заправляю волосы за уши. Винсент замечает, что я отстраняюсь. Между его бровями снова появляется эта маленькая морщинка.
– Есть еще какие-нибудь стихи, которые тебе нужно перечитать? – спрашиваю я. – Мне нужно много почитать перед уроком, так что, если мы закончили…
Винсент пристально смотрит на меня. Жар оценивающего взгляда заставляет поежиться, но затем шов джинсовых шорт натирает именно то место, где нужно, и я вспоминаю, что мне слишком понравилось его небольшое чтение стихов.
– Ну что? – требую я.
– Ничего, – затем, как будто это запоздалая мысль, он шепчет: – Ты хорошо выглядишь, Кендалл.
Из меня вырывается испуганный смешок.
– О, отвали.
– Нет, я серьезно, – говорит он. – Приятно видеть тебя средь бела дня.
Жаль, что мы не на людях. Жаль, что у меня не хватило смелости сказать ему в лоб, что что-то в чтении им стихов вызывает возбуждение и желание, как у сдерживаемой женщины эпохи регентства.
Вместо этого говорю:
– Ага.
Да, я тоже рада тебя видеть. Да, я тоже все еще думаю о тебе. Да, я позволю наклонить себя над этим стулом и..
– Кстати, ты так и не ответила на вопрос, – говорит Винсент.
Я хмурюсь.
– На какой?
Он кивает в сторону моего рюкзака.
– Как тебе книга?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Верно. Я конечно же не думала, что это сойдет с руки.
Я борюсь с желанием подогнуть колени и загородить Винсенту вид на рюкзак. Парень, может, и чертовски проницателен, но не похоже, что может видеть сквозь холст и три слоя тетрадей. И все же я чувствую себя странно уязвимой.
Я рассматриваю лица рассеянных студентов, профессоров и бариста вокруг Starbucks, но все они полностью поглощены разговорами, ноутбуками и напитками с кофеином. На меня смотрят только глаза Винсента Найта.
– Книга хорошая, – говорю я. Затем, более честно, исправляюсь: – На самом деле, она немного глупая.
Винсент ждет. Хочет, чтобы я уточнила.
– Ладно, итак, – говорю я, делая глубокий вдох и поджимая одну. – Герцог просит девушку, которая его терпеть не может, выдать себя за невесту, потому что в завещании отца был пункт, согласно которому титул перейдет к его дерьмовому брату, если он не женится через год. А брат пристрастился к азартным играм и обрюхатил замужнюю женщину в Лондоне, так что ставки очень высоки. И, ну, все довольно беспорядочно. Там много балов, скандалов и поворотов сюжета. Это совсем не исторически точно, но весело. И глупо. Но в правильном ключе. Есть ли в этом смысл?
Если Винсент думает, что книга звучит как пустая трата времени, он этого не показывает. Не смеется. Не стыдит меня.
Но говорит:
– Итак, парни из колледжа – мусор, но герцог с семейным багажом – нормально?
Смех закипает в горле, отчасти это облегчение, потому что он не слишком осуждает мой выбор жанра, а отчасти потому, что он действительно помнит наш разговор в библиотеке. Интересно, прокручивал ли его в голове так же, как я.
– В свою защиту могу сказать, что герцогство – это наивысший возможный титул.
– Итак, он богат, – категорично заявляет Винсент. – В этом вся привлекательность.
– Это определенно помогает, – я подношу соломинку ко рту. – Но он также ответственный, образованный и, по-видимому, очень талантливый в верховой езде и других… физических нагрузках.
Я горжусь собой за то, что не запинаюсь на словах. Чувствую себя очень круто. Очень непринужденно.
Винсент выгибает бровь.
– Да-а-а?
Я киваю и делаю глоток.
Он лукаво улыбается.
– И как, я подхожу?
Я давлюсь своим холодным напитком, и теперь точно не крутая. Но в свою защиту скажу, что немного застигнута врасплох. Знай я, что мы собираемся это сделать – кокетливо подшучивать, – подобрала бы нижнее белье. Я бы подхватила идею Нины с необычным платьем и попросила освободить квартиру до конца дня на случай, если нам с Винсентом понадобится уединиться.
Я снова оглядываю Starbucks и встречаюсь взглядом с бариста. Нет. Здесь нет уединения.
– В каком смысле подходишь? – спрашиваю я. Кажется, это опасный вопрос, поэтому дополняю: – Насколько я помню, в последний раз у тебя не было земли в Англии.
– Но я хорошо целуюсь.
Мое сердце замирает.
– Ну, это самонадеянно с твоей стороны…
– Я играю в баскетбол в Клементе, поэтому дисциплинирован и понимаю ценность тяжелой работы. Также я был капитаном команды, так что могу взять на себя ответственность. Могу руководить. Все это хорошее дерьмо. И у меня средний балл 3.7, скорее всего, я не получу диплом с отличием, но определенно буду с высшим образованием…
– Есть причина, по которой ты даешь свое резюме? – перебиваю я.
– Я пытаюсь доказать свою точку зрения, Холидей, – Винсент пожимает плечами. – Похоже, у тебя довольно высокие ожидания от любовных увлечений. И ты явно не заинтересована ухаживаниях от кого-то, кто не является миллиардером, членом королевской семьи или каким-то сверхъестественным существом.
Этот удар слишком близок к цели, поэтому я прибегаю к своему обычному защитному механизму: язвлю.
– Ухаживал? Прости, мы в Викторианской Англии?
– Нет, мы в Starbucks.
Я была на шаг близка к тому, чтобы пнуть его. Действительно близка.
– Ты неисправим.
– А у тебя нереалистичные стандарты.
Его колено ударяется о внутреннюю сторону моего бедра, которое не подогнуто на стуле. Я вздрагиваю от прикосновения, но Винсент не двигается, чтобы разорвать его. Позволяет весу своей ноги и теплу кожи прижаться ко мне.
Я думаю о напутственных словах Нины, сказанных этим утром:
«Хотя бы схвати его член под столом»
В одном безудержном порыве воображения я вижу привлекательность. У меня длинные руки. Все, что потребуется – это несколько умелых, осторожных маневров и я могла бы засунуть руку ему под рубашку и прижаться к нежной коже чуть выше пояса. По крайней мере, я думаю, что она мягкая. Мозг довольно хорошо воспроизводит остальную часть сцены: маленькую дорожку волос ниже пупка, щекочущую подушечки пальцев. Натяжение резинки, когда я просовываю руку в шорты. Горячая кожа твердеет в ладони, в то время как темные глаза Винсента пригвождают меня к месту и безмолвно говорят все, что хочется услышать.
Я хочу тебя. Я тоже это чувствую.
«Чуть сильнее, Холидей, ты его не сломаешь»
Проблема в том, что я ни хрена не понимаю, что делаю. Я прочитала достаточно любовных романов, позволяющих оценить механику всего этого: позы, движения, диалоги, но читать о сексе – совсем не то же самое, что смотреть в глаза парню и знать, что ты хочешь его внутри себя.
Винсент – не пустая оболочка, на которую я могу спроецировать. Больше нет.
Прямо сейчас я не чувствую той наэлектризованной уверенности, которая присутствовала в темном уголке библиотеки. На самом деле, трудно быть уверенной в себе, если вспомнить, как Винсент ушел той ночью. Он не задержался, чтобы попрощаться, не позволил помочь ему ознакомиться с антологией Энгмана11, не отговорил от приступа паники в женском туалете. Он никак не дал понять, что хочет видеть меня в своей жизни в качестве кого-то другого, кроме наставника. Итак, чего он хочет? Интрижку на одну ночь? Девушку? Маленькую дурочку, за которой будет волочиться месяцами, просто чтобы потом посмотреть, как далеко она за ним побежит?
– Поговори со мной, Холидей, – Винсент толкает меня коленом. – Ты выглядишь так, словно борешься с панической атакой.
Потому что так и есть.
Я фыркаю и выплескиваю кофе со льдом на стол, между нами.
– Чего ты от меня хочешь? – спрашиваю гораздо резче, чем предполагалось. – Из-за записки… Я просто… подумала, что это репетиторское занятие, а потом прихожу сюда, и ты…
Я неопределенно показываю на то, как он развалился в кресле напротив, широко раскинув руки и ноги, так что те могут легко обхватывать меня.
Выражение лица Винсента меняется. Он садится прямо, но ссутулив плечи. Это движение, которое я, как высокая девушка, хорошо узнаю. Он съеживается. Делает себя меньше.
– Мне действительно нужна была помощь со стихотворением, – говорит он. Затем, более мягко признается: – Но хотел увидеть тебя снова. Очевидно.
Сердце бешено колотится. Мне действительно не следовало пить так много кофе.
– Очевидно?
Винсент раздраженно вздыхает.
– Ты знаешь, почему я здесь, Кендалл.
Но я не знаю. Винсент наблюдает, как я моргаю, глядя на него с открытым ртом и слишком ошеломленная, чтобы что-то сказать, и наклоняется над столом, достаточно близко, чтобы я уловила запах стирального порошка и теплого пряного одеколона, аромат, по которому до сих пор не осознавала, что скучаю.
– Вопрос в другом, – говорит он, прищурив глаза, – почему ты здесь?
Потому что хотела знать. Потому что должна знать, ситуация две недели назад во время ночной смены была случайностью или я могла снова почувствовать то же самое. И теперь кажется, что сожалею об этом любопытстве, потому что, увидев Винсента снова, убедилась: что-то в нем заставляет меня чувствовать головокружение и заземленность одновременно.
Никогда раньше я не чувствовала себя такой уязвимой.
Итак, я говорю безопасную вещь:
– Потому что тебе нужен был репетитор.
Слова даются легко, даже если явно фальшивые, они приземляются, как шлепок животом в бассейн. Винсент откидывается на спинку стула, его лицо внезапно становится пустым. Темные глаза – такие притягательно красивые под густыми пушистыми ресницами – ничего не выдают. Я наблюдаю, как он вытирает ладони о спортивные шорты, взгляд задерживается на мускулистых бедрах, и тогда я понимаю, что облажалась сильнее, чем считала возможным.
– Отлично, – говорит он с улыбкой, в которую я не верю. – Рад, что мы это прояснили.
Нет, подожди.
Я чувствую, что потеряла контроль и забыла, как разговаривать на английском языке. Не знаю, какие слова вытащить из картотеки в голове, чтобы исправить это. Хотела бы я знать, как прервать сцену и перенести нас в какое-нибудь новое, уединенное место, полное правильного повествования и диалогов, которые приведут к тому, что губы Винсента снова окажутся на моих.
– Я имею в виду… – произношу я, затем вздрагиваю. – Я не…
Винсент качает головой, и это очень любезно, но как-то отстраненно, что жалит.
– Не волнуйся. Ты сказала, что оплата картой подойдет, верно?
Я сдуваюсь, как лопнувший воздушный шарик. Не хочу, чтобы это было просто сделкой. Но мое сердце застряло где-то в горле, а Винсент тянется к карману и достает телефон, и если он заплатит, да поможет бог, я потеряю его. Рука взлетает прежде, чем я полностью осознаю, что делаю. Она приземляется на запястье Винсента. То, на котором нет бандажа. Ощущение его обнаженной кожи на кончиках пальцев посылает дрожь вверх по руке. Когда Винсент замирает и смотрит мне в глаза, я чувствую это в двух местах: между ног и в ложбинке ноющей груди.
– Не надо, – говорю я с излишним волнением. Я прочищаю горло. – Не плати. Пожалуйста.
Винсент смотрит так, словно я говорю на латыни.
В этот момент я хотела бы быть больше писателем, чем читателем. Хотела бы знать, как управлять сюжетом и как заставить события происходить так, как я хочу. Читать весело, но я устала чувствовать, что все лучшие моменты жизни были прожиты в собственной голове.
Я встречаюсь взглядом с Винсентом и надеюсь, что он видит написанные на лице слова, которые я не в состоянии произнести.
«Я хочу тебя. Тоже это чувствую. Пожалуйста, не слушай ту хрень, которую я несу, когда мне страшно»
И затем, за его плечом, я замечаю размытое движение.
Там группа из шести необычайно высоких парней – некоторые в одинаковых белых футболках Клемент. Компания заходит в Starbucks. Сначала я узнаю Джабари Хендерсона. После этого достаточно легко опознать других баскетболистов, которые рядом с ним. Большинство – стартовая пятерка. Остальные – запасные игроки. Все они невероятно крупные.
Мы с Джабари встречаемся взглядами. Он тут же отворачивается и даже почти правдоподобно, словно мы просто два незнакомца в кофейне, которые случайно посмотрели друг на друга. Но мгновение спустя он поворачивается, чтобы сказать что-то парню рядом, прежде чем очень осторожно наклонить голову в нашу сторону. Все, что Джабари сказал, передается остальным членам группы и они быстро перебираются к столику на другой стороне Starbucks, прямо напротив того места, где сидим мы с Винсентом.
И какой бы невежественной себя сейчас не чувствовала, я достаточно умна, чтобы понять, что происходит.
За нами наблюдают.
