Текст книги "Ночная смена (ЛП)"
Автор книги: Энни Краун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Сначала Винсент ничего не говорит, поэтому мои слова тяжело оседают в тишине.
Я никогда никому раньше не признавалась в чувствах.
Это ужасно.
Словно я действительно отдала свое сердце – в буквальном смысле внутренний орган, необходимый для выживания, – и предоставила выбор: либо принять его, либо швырнуть через весь книжный магазин. Я не могу смотреть Винсента в глаза. Если сделаю это, то точно разрыдаюсь. Поэтому пытаюсь взять себя в руки и дать ему время, необходимое для того, чтобы переварить то, что я вывалила, но, черт возьми, как бы хотела, чтобы у меня были свободные руки – поправить волосы или поковырять ногти или сделать что-нибудь еще, кроме как стоять перед ним и держать эти глупые цветы, затаив дыхание, ожидая, что он швырнет в меня это жалкое, неряшливое, невысказанное оправдание грандиозного жеста в ближайший мусорный бак.
Вместо этого он говорит, очень мягко:
– Ты не глупая, Кендалл.
Я усмехаюсь.
– Ладно, немного глупая, – исправляется он с помощью едва заметного подергивания губ. – Но я мог бы справиться лучше. Ты сказала, что было некомфортно, когда в это были вовлечены все мои друзья и чувствовала, что у тебя есть аудитория, и я все равно пригласил тебя на свидание перед всеми ними. Я перешел одну из границ, и прошу прощения за это. За неуважение к тебе.
Требуется целых шесть секунд, чтобы осознать, что он тоже извиняется.
Он протягивает оливковую ветвь и подводит нас к компромиссу. Винсент тоже хочет восстановить то, что мы разрушили. Такое чувство, что солнце пробивается сквозь тучи после долгой недели мрачной, ледяной тьмы и я ничего так не хочу, как запрокинуть голову и погреться в тепле, которое приносят его слова – облегчение, но потом понимаю, что он делает это снова.
Дает именно то, что, по его мнению, я хочу.
– Боже, – говорю я. – Прекрати. Пожалуйста. Ты должен перестать быть таким… таким милым со мной.
Винсент издает испуганный смешок.
– О чем ты говоришь?
– Я испортила тебе день рождения! По сути, обвинила в том, что ты переспал со мной в рамках какого-то дерьмового женоненавистнического спора со своими друзьями. Я облажалась, так что я та, кто должен сделать широкий жест, пресмыкаться и унижаться публично или что-то в этом роде. Так что, может, перестанешь быть таким чертовски самоотверженным, минут на пять, и позволишь себе разозлиться? Почему это так трудно – в первую очередь подумать о себе? А? Ты говоришь, что я могу попрактиковаться на тебе и заучиваешь стихи, а потом съедаешь меня на свой гребаный день рождения, и я понятия не имею, чего ты хочешь. Что с тобой такое?
Я тычу его в грудь букетом подсолнухов для пущей убедительности.
Наконец-то я вижу в Винсенте первую настоящую искру гнева.
– Не знаешь, чего я хочу? – требует он низким и грубым голосом. – Серьезно?
Когда он оглядывает меня с ног до головы одним медленным движением, в глазах горят не просто негодование и фрустрация. Это откровенный, непримиримый голод. Зеркальное отражение моего желания, а под ним крошечная щепотка чего-то горько-сладкого, чего-то подозрительно похожего на тоску, что подсказывает, что эта неделя для него была такой же болезненной, как и для меня.
Я крепче сжимаю записку в руке и вспоминаю его хайку22.
– Ну, теперь я понимаю, – говорю я несчастно.
Винсент еще не закончил. Он делает шаг ко мне, так что мы оказываемся лицом к лицу, возвышается надо мной каждым дюймом своего абсурдного, ненужного, честно говоря, чрезмерного роста.
– Я поцеловал тебя, потому что хотел поцеловать, – говорит он. – Я выучил стихи, потому что хотел иметь возможность поговорить о том дерьме, которое тебе нравится, – он понижает голос. – И я съел тебя, потому что это был мой день рождения, и все, чего я хотел, это заставить тебя кончить. Это было для меня, Кендалл. Все это было ради меня. Я сделал это не просто из вежливости. Я сделал это, потому что ты мне нравишься.
У меня кружится голова.
В мозгу короткое замыкание. Все, что я могу делать, это стоять с открытым ртом, покачиваясь и цепляясь за подсолнухи, как за спасательный плот и смотреть в огромные карие глаза Винсента Найта. Потому что, ну, мозг явно пытается меня надуть. Но нет никаких доказательств того, что это шутка или ложь, или что я каким-то образом неправильно истолковала слова. Здесь нет права на ошибку. У меня нет возможности переосмыслить это.
«Ты мне нравишься»
– Но разве ты не злишься? – хриплю я.
Винсент широко разводит руки ладонями вверх.
– Конечно, я злюсь. Ты говоришь, что сбежала, так как решила, что я переспал с тобой только для того, чтобы произвести впечатление на друзей. Злюсь, что ты думала, что я могу так поступить. Злюсь, что не нашел времени познакомить тебя со всеми членами команды, чтобы ты не нервничала так сильно. Я поторопился с этим – с самого гребаного начала – и не знаю, как с тобой не торопиться, и это заставляет чувствовать себя глупым, эгоистичным и выжившим из ума. Так что да. Я чертовски зол, Холидей. Но ничто из этого не меняет моих чувств к тебе.
«Мне действительно нужно присесть», – оцепенело думаю я. Но мы в середине прохода, а ближайшие стулья стоят у входа в книжный магазин, возле журналов, и, боже, я, кажется, в шоке или что-то в этом роде?
– Предполагается, что я та, кто оказывает грандиозные жесты, – слабо возражаю я.
Винсент складывает руки на груди.
– Ты не будешь оказывать грандиозные жесты, Холидей.
Я поднимаю записку.
– Я буквально делаю это прямо сейчас.
– Ладно, прекрати. Может быть, я хочу хоть раз побыть героем, хоть отец и не миллиардер, и я не состою в гребаной мафии…
– Ладно, во-первых, – перебиваю я, – спортивный роман – это вещь. Ты баскетболист первого дивизиона с красивыми глазами и великолепными волосами. Ты достаточно популярен в этом жанре, – я бы остановилась, чтобы оценить, насколько это очаровательно, когда Винсент краснеет, но я в ударе. – А, во-вторых, хватит этих разговоров обо мне и стандартах. То, о чем я читаю в книгах, не обязательно то, что я хочу видеть в парне. И ты все равно никогда не был ничьим парнем, так что не знаю, почему думаешь, что не стал бы…
Настала очередь Винсента перебивать меня.
– Откуда ты знаешь, что я никогда ни с кем не встречался?
– Джабари. Он нашел меня сегодня в кампусе. Мы поговорили.
– Я сказал оставить тебя в покое.
– Что ж, он замолвил за тебя словечко.
– Я все равно собираюсь убить его.
Я закатываю глаза.
– Послушай, – говорю я, – все, что я пытаюсь сказать – я не ожидаю, что ты будешь персонажем прямо из любовного романа. Ты не вымышленный. Ты не идеален. Но я и не хочу, чтобы ты был таким, потому что тоже не идеальна, и было бы действительно паршиво, если бы я была единственной, кто когда-либо говорит глупости…
– Мы должны выучить язык друг друга, – выпаливает Винсент.
Я хмурюсь.
– Это как ты сказала о поэзии, – продолжает он. – Мы должны научиться говорить на языке друг друга. Узнать получше, чтобы могли уловить весь подтекст и прочее дерьмо.
– Я почти уверена, что никогда не использовала фразу «подтекст», черт возьми.
– Я перефразировал. Подай на меня в суд.
Но он все равно выдвигает убедительную точку зрения.
Мы не так давно знаем друг друга, хотя иногда кажется, что прошли десятилетия с тех пор, как впервые поцеловались в библиотеке во время моей ночной смены. Может быть, если мы с Винсентом начнем передавать друг другу кусочки головоломки, я перестану пытаться заполнить пробелы самостоятельно. И, возможно, нужно свыкнуться с мыслью, что нам потребуется время, чтобы достичь этого – того места, где будет полное представление друг о друге.
Наверное, следует начать получать удовольствие от процесса, вместо того чтобы позволять неизвестности мучить меня.
– Я хочу познакомиться со всеми твоими друзьями, – говорю ему.
Винсент немедленно кивает.
– Хорошо. Я хочу, чтобы ты это сделала.
– И мне бы очень хотелось услышать о твоей семье, и о том, каким ты был в средней школе, и чем хочешь заниматься после окончания школы, и… и я хочу, чтобы ты научил меня всему, что знаешь о баскетболе. Потому что ты не можешь цитировать Элизабет Барретт Браунинг, если я не могу поговорить с тобой о том, какого хрена Clippers23 обменяли свой выбор в первом раунде драфта на Cavs24 и позволил им заполучить Кайри Ирвинга25.
– Оглядываясь назад, это была дерьмовая сделка, но они не могли знать… – начинает Винсент, затем прищуривает глаза. – Я думал, ты ничего не смыслишь в баскетболе.
Я тасую цветы, книгу и записку в руках, внезапно застеснявшись.
– Ну, раньше не смыслила. Но потом я встретила тебя и перестала перелистывать все попадающиеся статьи и видео про баскетбол в социальных сетях, и начала обращать внимание. Кроме того, я прочитала автобиографию тренера Картера26, которую ты взял в библиотеке. На самом деле, наблюдать за игрой довольно забавно. Прости, я несу чушь, ладно? Теперь это меня волнует. Потому что я забочусь о тебе. Я хочу знать твоё мнение о командах, которые нравятся, и с кем из игроков ты хотел бы оказаться на корте.
Винсент выгибает бровь.
– Тебе действительно интересно?
– Конечно, интересно. Это часть тебя. И мне интересен весь ты, а не только то, насколько хорошо читаешь стихи и… – я резко останавливаюсь и краснею, – кое-что другое.
Винсент моргает, глядя на меня нелепо густыми ресницами, а затем на его лице медленно расплывается улыбка.
– Я хорош в других вещах, не так ли?
Вот и он.
Мой Винсент.
Я чувствую, как все тело расслабляется и обмякает от облегчения. Я хочу протянуть руку и как-нибудь прикоснуться к нему, но руки все еще заняты подсолнухами, любовным романом и запиской. Все, что я могу сделать, это улыбнуться, даже когда начинают щипать глаза, а накопившаяся за последнюю неделю тревога покидает тело и я чувствую себя совершенно измотанной.
– Прости, что испортила твой день рождения, – шепчу я.
Винсент проводит языком по зубам и качает головой.
– Ты испортила всю гребаную неделю, Холидей.
Снова он пытается обратить это в шутку.
Снова открытая книга.
– Винсент, – говорю я несчастно.
Он забирает подсолнухи и роман из моих рук и поворачивается, чтобы очень аккуратно разложить их на витрине полка эротических романов с гордой надписью «ПИКАНТНЫЕ КНИГИ», а затем поворачивается ко мне, кладет руку на плечи и притягивает к своей груди. Тепло его тела просачивается прямо сквозь мокрую от дождя одежду. Я утыкаюсь носом в воротник его свитера и заставляю себя не издавать никаких слышимых плачущих звуков, когда хватаюсь за его куртку. Но глуповато большая рука лежит у меня на спине, так что я знаю, что он чувствует это, когда перехватывает дыхание на вдохе.
– Я думаю, хватит пресмыкаться, – говорит он.
– Ты уверен? Думаю, я могу побегать еще.
Слова заглушаются грудью, но он, должно быть, слышит меня, потому что вздыхает и сжимает чуть крепче. Я пытаюсь дышать ровно и сосредоточиться на биении его сердца.
– Может быть, в другой раз, – говорит он. И затем бормочет мне в волосы, так тихо, что я почти пропускаю это: – Никто никогда раньше не дарил мне цветов.
Я отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Я могу подарить больше, – говорю ему, забывая смущаться, когда слеза выкатывается и стекает по щеке. – Серьезно, я подарю тебе все чертово поле. Чего бы это ни стоило, чтобы ты понял, насколько мне на самом деле нравишься. Я просто – думаю, сейчас мне нужно, чтобы ты дал агрессивно прямолинейное заявление о намерениях. Иначе в голове будут ходить круги, пытаясь что-то интерпретировать.
Я полностью отступаю назад, чтобы незаметно провести кончиком пальца под глазами.
Винсент наблюдает за мной со странным выражением лица.
– Черт, – наконец произносит он, проводя рукой по лицу. – Наверное, я тоже трус. Хорошо. Эм, – он расправляет плечи движением, которое я узнаю: Врнсент настраивается, как перед баскетбольным матчем. – Я никогда ни с кем раньше не встречался. Я ходил на свидания, но на самом деле никогда не был в ситуации, когда мне хотелось продолжать встречаться с девушкой после того, как мы переспали раз или два. И это не значит, что я придурок – это всегда было взаимно. Я искренне думал, что просто предпочитаю, чтобы все было непринужденно. И тогда я встретил тебя, и ты… – он замолкает.
– Я что?
– Ты… пугаешь меня.
Взрыв потрясенного смеха прорывается сквозь слезы.
– О, отвали.
Винсент поднимает руку, чтобы провести пальцами по волосам. Его рука слегка дрожит, что говорит о серьезности намерений.
– Ты страшно умная, – говорит он, – и такая чертовски красивая, что иногда больно смотреть. Я просто… я в заднице. Я хочу писать тебе каждый раз, когда вижу что-то смешное и хочу выпить с тобой кофе между уроками, чтобы мы могли пожаловаться друг другу. И я хочу, чтобы ты знала всех моих друзей, а я хочу знать твоих, и не знаю, что я делаю и чувствую, что ты хочешь… что заслуживаешь большего, чем, не знаю, пить кофе в кампусе, тусоваться на домашних вечеринках и разъезжать на моей машине. Это так скучно по сравнению с тем дерьмом, которое ты читаешь.
– Ты даже не знаешь, что я читаю, – без энтузиазма протестую я.
Винсент качает головой.
– Я прочитал около десятка из них на этой неделе, – признается он, указывая на полку с любовными романами рядом с нами. – Я знаю, что наговорил много дерьма, но пытаюсь разобраться с этим, так что… Послушай, у меня все еще есть свои претензии. Но я понимаю. Понимаю, почему они тебе нравятся. И я был неправ, когда сказал, что твои ожидания слишком высоки. Это не так. Ты заслуживаешь этого.
Не знаю, поймет ли он когда-нибудь, как много значат для меня эти слова.
– Ну, ты ни с кем раньше не встречался, а я, – фыркаю я, – очевидно, в этом тоже не сильна. Так что, может, стоит просто разобраться с этим вместе.
Винсент кивает.
А потом берет мои руки в свои и подносит их к губам, по одной за раз, чтобы запечатлеть два нежных поцелуя на костяшках пальцев. Это так похоже на Джейн Остин, что я думаю, что сейчас расплачусь.
– Твои пальцы, – говорит он очень серьезно, – чертовски холодные.
– Идет дождь. Я пришла сюда пешком. Подай на меня в суд.
Винсент смеется слишком громко. Я могу сказать, что он нервничает – из-за того, что пытается справиться с этим ради меня, – поэтому я ободряюще сжимаю его руки.
– Я хочу тебя так сильно, что иногда это причиняет боль, – тихо признается он, небольшая морщинка залегает между бровями, когда он смотрит вниз на мои руки, обхватывающие его, одним из больших пальцев водит взад-вперед по костяшкам. – Не знаю, нравится ли мне это чувствовать. Не хочу быть одним из тех парней, которые ведут себя как пещерный человек с девушкой, которая ему нравится, но чувствую себя… жадным.
И вот оно. Мои собственные чувства его словами.
– Тогда будь жадным.
Винсент моргает, как будто не понимает.
Я пожимаю плечами.
– Если чувствуешь, что и я, тогда не понимаю, в чем проблема. Я была жадной. Ты тоже можешь быть жадным. Проси, что хочешь.
Он прочищает горло и говорит:
– Я хочу поцеловать тебя.
Сердце начинает биться быстрее.
Я шепчу:
– Докажи это.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В первый раз, поцеловав Винсента, я действовала инстинктивно.
Это очень похоже на тот первый поцелуй.
И, возможно, дело в том, что мы уже знаем, как приятно прижиматься губами друг к другу или, может быть, просто испытываем слишком большое облегчение и слишком взволнованы, чтобы терпеть. Потому что в один момент Винсент держит мои руки в своих с нежным почтением, а в следующий прижимает к своей груди, обхватив одной рукой за талию. Я хватаю двумя руками его черную спортивную куртку Clement и приподнимаюсь на цыпочки, полная решимости пойти навстречу. Он возвращает должок, запуская руку во влажные от дождя волосы и дергая их слишком нежно, чтобы по-настоящему причинить боль, но достаточно сильно, чтобы я задохнулась, когда подбородок запрокидывается.
Он целует меня. Сильно.
Словно умирает с голоду.
Я целую его в ответ и надеюсь, что Винсент не возражает, что мои глаза снова на мокром месте.
Всю неделю я была взбудоражена, как шампанское. Теперь Винсент откупорил меня, и все чувства, которые я испытывала, вырываются на поверхность так быстро, что нет возможности остановить беспорядочный перелив.
Я действительно чертовски скучала по нему. Его улыбке. Его голосу. Жару его тела, такого большого и твердого. Мягкому прикосновению едва заметной щетины к коже. Тому, как он пахнет – стиральным порошком и тем знакомым запахом чего-то теплого и пряного, от которого кружится голова. Тому, как обхватывает мою голову и бедра, словно не успокоится, пока не почувствует каждый дюйм моего тела рядом со своим. Мы целуемся так, словно влюбленные, воссоединившиеся после того, как один из них вернулся с войны или что-то в этом роде, что, вероятно, излишне, учитывая, что мы всего лишь пара студентов, стоящих в отделе романтики местного книжного магазина университетского городка.
Но еще каких-то десять секунд назад я действительно думала, что все испортила и позволила этому парню ускользнуть.
Итак, я думаю, что заслуживаю немного драматизма. Только в этот раз.
Я настолько потерялась в Винсенте, что не замечаю приближающихся шагов.
Но слышу возмущенный вздох, за которым следует:
– Ой.
Наши рты раскрываются от удивления.
В конце прохода стоят две девушки, обе в толстовках Клемент и обе смотрят на нас широко раскрытыми глазами. Они держат телефоны в руках, что, как я понимаю, является фирменной позой заядлых читателей, которые всю неделю искали рекомендации и пришли в магазин вооруженными и готовыми к бою.
Верно. Потому что сегодня вечер пятницы.
А это книжный магазин.
И, судя по всему, мы не можем сделать гребаный перерыв.
– Мне так жаль, – заикается одна из девушек. – Нам просто нужно добраться до…
Она замолкает, прочищает горло и указывает на полку с надписью «ПИКАНТНЫЕ КНИГИ» позади нас, как будто ей невыносима мысль о том, чтобы произнести это вслух. Я чувствую непосредственное родство с этой девушкой. И это, наверное, единственная причина, по которой я не говорю ей и ее подруге, чтобы те, пожалуйста, отправились к чёрту.
– Да, нет, конечно, – писклю я, разжимая побелевшие костяшки пальцев на куртке Винсента и прочищаю горло. – Извините.
Винсент не двигается с места. Требуется несколько ободряющих похлопываний по плечу, прежде чем он смягчается и освобождается с мучительным стоном. Я приглаживаю волосы на затылке, которые основательно взъерошены, а затем разглаживаю складки на безразмерном кардигане. Винсент смотрит на меня с таким выражением, которого я не видела на его лице с тех пор, как Джабари Хендерсон прервал празднование дня рождения в спальне.
Я перевожу извиняющийся взгляд на Винсента, словно то, что нас прервали – моя вина.
Взгляд, которым он бросает в ответ, говорит: «Пожалуйста, прекрати мои страдания».
Винсент протягивает руку, чтобы взять с полки подсолнухи – и я рада напоминанию, потому что на мгновение забыла о существовании буквально всего, кроме Винсента. Я бы так расстроилась, если бы потеряла записку. Я хватаю бумажку с полки и прячу в самое надежное место бумажника, прямо между студенческим билетом, который не могу позволить себе потерять и подарочной картой в магазин спортивных товаров, к которой я не прикасалась с тех пор, как она появилась в мой семнадцатый день рождения.
Я также пытаюсь дотянуться до «Принцессы мафии», но колеблюсь, когда в голову приходит замечательная мысль.
Мне не понадобится любовный роман, чтобы пережить эти выходные.
Я поворачиваюсь к паре девушек в конце прохода.
– Вот, – говорю я, постукивая по голому животу на обложке, – эта действительно хорошая. Она юрист. Он бывший наемный убийца. В третьей главе есть сцена в лифте, где он… да. Я ее еще не закончила, но книга… на пять звезд.
Губы Винсента дергаются, когда я снова поворачиваюсь к нему лицом.
– Пойдем? – спрашивает он, предлагая руку.
Я обхватываю рукой его предплечье и сжимаю, когда мы начинаем позорную прогулку из отдела романтики. Позади нас, самым тихим шепотом, который я когда-либо слышала, одна из девушек говорит:
– Это самая дерьмовая обложка, которую я когда-либо видела.
– На наклейке написано, что книга стоит всего доллар, – указывает ее подруга.
– Да, потому что это мусор.
– Значит, ты ее не покупаешь?
– Конечно покупаю.
Изношенные старые деревянные полы скрипят под ногами, когда мы с Винсентом направляемся к выходу из магазина. Все точно так же, как было, когда я ворвалась сюда: хорошо одетая пара, просматривающая раздел истории искусств, все еще листает книги по архитектуре, а старик, расположившийся в кресле напротив научной фантастики, погружен в то, что выглядит как книга Толкина. Женщина за стойкой регистрации устраивает показ криминальных триллеров. Это странно. Все занимаются своими делами, как словно я только что не пережила событие, изменившее жизнь, через три прохода.
Мы с Винсентом медленно останавливаемся у двери. Дождь льет как из ведра, деревья вдоль улицы снаружи – сплошные темные пятна, раскачивающиеся на воющем ветру.
– Моя машина в нескольких кварталах отсюда, – говорит Винсент. – Хочешь подождать здесь, пока я заеду?
Его рыцарское предложение хоть и оценено по достоинству, но немного запоздало.
– Я уже мокрая, – замечаю я. Винсент позволяет своему взгляду скользнуть вниз по моему телу и вернуться обратно. Хочется рассмеяться, но я этого не делаю. Вместо этого покачиваюсь на пятках, шатаясь от того, насколько сильно мне нравится, когда он смотрит так, словно настолько же взволнован, насколько и я.
– Может, стоит побежать? – спрашивает он низким рокочущим голосом.
Я качаю головой и крепче сжимаю его руку.
У меня есть идея получше.
На лице Винсента появляется очаровательно смущенная гримаса, когда я веду его по отделу научной фантастики в дальний конец книжного магазина, где узкая лестница с перилами из кованого железа изгибается, поднимаясь этажом выше нас. Подниматься приходится гуськом, поэтому я отпускаю руку Винсента. Он издает тихий недовольный звук.
Я протягиваю руку назад и позволяю обхватить свой мизинец, пока мы поднимаемся на второй этаж.
Это бесплодный лабиринт научной литературы. Ни у кого в Клементе нет мотивации тащиться под проливным дождем только для того, чтобы просмотреть этот раздел магазина. Кулинарные книги, здоровье и фитнесс, философия, религия, путешествия – каждый проход, мимо которого мы проходим, пуст.
Винсент легонько тянет меня за руку, призывая остановиться.
Я тяну в ответ. Ещё нет.
Он фыркает, но следует за мной без жалоб. Мы пробираемся между стеллажами, пока не достигаем другой лестницы – более узкой и темной, спрятанной в дальнем углу. На самом верху находится чердак. Это моя любимая часть книжного магазина. Там есть маленькая скамеечка у окна, спрятанная под карнизом, где вас никто не побеспокоит; вы должны выбрать подходящее время, потому что без достаточного количества солнечного света слишком темно, чтобы читать без ущерба для зрения.
Я всегда думала об этом как о спокойном месте. Но сегодня, когда Винсент стоит позади, я не спокойна. Все тело гудит от предвкушения. Я чувствую себя наэлектризованной, как будто меня отделяет одна искра от возгорания.
– Иногда прихожу сюда почитать, – объясняю я, внезапно почувствовав смущение, когда останавливаюсь перед окном, обрамленным полками, забитыми старыми потрепанными книгами в мягкой обложке. Это была глупая идея. Это не роман и это не очень практично. Нам, наверное, было бы намного лучше в машине Винсента. – В академии немного пыльно и, типа, агрессивно темно, но я чувствую себя странно, сидя внизу, где меня могут видеть сотрудники. Мне всегда кажется, что они злятся за то, что я читаю часами, ничего не покупая. Что глупо, потому что здесь действительно хорошо. Но они никогда сюда не заходят. Никто не заходит. Так что это… личное.
Винсент не смеется надо мной или над странным маленьким чердаком, на котором я обитаю.
Вместо этого кладет подсолнухи на скамейку под окном и приближается, пока мои плечи не упираются в полку позади. Он втискивает меня внутрь, загораживая прохладный сквозняк из старого, залитого дождем окна и погружая нас обоих в мягкие тени.
– Пожалуйста, скажи, что ты привела меня сюда не для того, чтобы читать стихи, – говорит он.
Я притворно хмурюсь.
– А для чего еще?
Винсент берет мое лицо в ладони, но целует не сразу. Не так настойчиво, как нужно, чтобы меня поцеловали. Он держит меня так, что мы оказываемся нос к носу, теплое дыхание медленными ровными выдохами касается моего лица. И, да, все в порядке. Я полностью навлекла это на себя, выбрав неподходящий момент, чтобы подставить ему щеку. Но это просто жестоко.
– Такой подлый, – ною я.
– Думал, ты сказала, что я был слишком добр, – возражает Винсент. Затем, после минутного молчания, которое говорит о том, что он проигрывает наш разговор в голове, Винсент спрашивает: – Не могла бы ты снова потрогать мои волосы?
Я открываю рот, чтобы подразнить его, потому что уверена, что он дразнит меня, но затем замечаю легкий отблеск смущения на его лице и вспоминаю, как провела руками по его волосам в день рождения.
Винсенту нравится, когда с его волосами играют.
Не нужно просить дважды, чтобы я побаловала его. Я протягиваю руку, запуская пальцы в мягкую гущу волос и провожу ногтями взад и вперед по голове, мягко дергая, а затем успокаивая нежными нажатиями кончиков пальцев.
Я завороженно наблюдаю, как его веки трепещут, а горло вздрагивает.
– Как тебе?
Вместо ответа он стонет, а затем тает, выдыхая долгий и тяжелый вздох, как будто наконец сбросил с плеч какой-то невыносимый груз. Видя его таким уязвимым и расслабленным, хочется сказать то, что, как мне кажется, я не совсем готова.
Итак, я приподнимаюсь на цыпочки и целую все, до чего могу дотянуться. Его подбородок. Его челюсть. Уголок его рта.
– Я скучала по тебе, – признаюсь я шепотом. И затем, поскольку совершенно не умею справляться со своими эмоциями: – Видишь, что происходит, когда ты вежливо просишь?
Винсент наклоняет голову и ловит мои губы своими.
И на этот раз это нехорошо. Нисколько.
