Текст книги "Обед в ресторане «Тоска по дому»"

Автор книги: Энн Тайлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Разгоряченные, раскрасневшиеся люди сновали по кухне, занимаясь каждый своим делом; в толчее они лавировали, как старые «форды» в немых кинокомедиях: зум-м-м! – и разминутся, нипочем друг друга не заденут, пути у них пересекаются, но сами они чудом остаются в целости и сохранности. Люк, никем не замеченный, стоял в дверях. Путешествие само по себе было таким хлопотным, что он почти потерял из виду его цель. И вообще, почему он здесь оказался? Но тут Люк увидел Эзру, который укладывал булочки в камышовую корзинку. На нем не было знакомой синей ковбойки – впрочем, байковая ковбойка совсем не годилась для лета, – на нем была легкая рубашка с закатанными рукавами. Он аккуратно, неторопливо укладывал каждую булочку – большие руки двигались размеренно и четко. Люк зашагал через кухню и удивился собственной робости. Сердце колотилось быстро-быстро. Подойдя к Эзре, он сказал:

– Привет!

Эзра взглянул на племянника, все еще погруженный в свои мысли.

– Привет! – рассеянно ответил он, не понимая, кто перед ним.

Сначала Люк был обескуражен, а потом ему стало приятно. Значит, он здорово изменился! И вырос на целых тридцать сантиметров, и голос у него ломался – чем не взрослый мужчина. Бесхитростный взгляд Эзры внушал уверенность и спокойствие. Люк мгновенно придумал новый план. Он расправил плечи и решительно сказал:

– Я бы хотел наняться на работу.

Эзра замер.

– Люк?!

– Раз тот мальчик может следить за котлами… – Люк запнулся на полуслове. – Простите, как вы сказали?..

– Ты Люк, сын Коди?

– Как ты узнал?

– Ты передернул плечами в точности как твой отец. В точности, поразительно! Да и в голосе у тебя есть что-то… воинственное… Люк! – Он крепко пожал руку племянника. От булочек пальцы его казались на ощупь шершавыми. – А где твои родители? У нас дома?

– Я приехал один.

– Один? – переспросил Эзра. Он улыбался добродушно, неуверенно, как человек, который пытается понять шутку. – Совсем, значит, один?

– Хотел узнать, могу ли я остаться с тобой.

Эзра перестал улыбаться.

– Коди…

– Не понял.

– С ним что-то случилось.

– Ничего не случилось.

– Надо было мне навестить его. Обязательно. Зря я его послушал. Он искалечен куда больше, чем нам сказали.

– Нет! Он совсем поправился.

Эзра долго и внимательно смотрел на него.

– У него гипс со скобкой, он уже ходит, – сказал Люк.

– Да? А другие раны? Как у него голова?

– Все нормально.

– Клянешься?

– Вот еще…

– Пойми, это же мой единственный брат, – сказал Эзра.

– Честное слово, – сказал Люк.

– Тогда где же он?

– В Виргинии. Я оставил его там. Убежал.

Эзра задумался. Мимо проскользнула официантка, на подносе у нее тонко позвякивали рюмки.

– Я вообще-то не собирался убегать, – признался Люк, – но он сказал… Знаешь, что он сказал мне…

Нет, незачем передавать Эзре отцовские слова. Сейчас они казались Люку нелепостью, из тех, что ненароком срываются с языка. И вот теперь он, Люк, далеко-далеко от дома стоит и мямлит под добрым взглядом своего дяди.

– Не могу объяснить, – вздохнул он.

Но тут Эзра, как будто ему все стало ясно, мягко сказал:

– Не принимай близко к сердцу, Люк. Это он просто так. Он не хотел обидеть тебя.

– Знаю, – кивнул Люк.

Эзра говорил с Рут по телефону веселым, нарочито невозмутимым тоном, будто ничего особенного не произошло:

– Послушай, Рут, вот он здесь, передо мной, цел и невредим… Полицию? Зачем? Ну ладно, перезвони и скажи им, что мальчик нашелся, жив-здоров. Дескать, напрасно шум подняли.

Люк слушал с напряженной улыбкой, как будто мать могла его видеть, и сосредоточенно перебирал телефонный шнур. Разговор происходил за кухней, в маленькой конторе. Эзра сидел за письменным столом, на котором громоздились поваренные книги, журналы, счета, там же стоял цветочный горшок со шнитт-луком, медная сковородка с потрескавшейся эмалью и вставленная в рамку газетная фотография – двое мужчин в белых фартуках держат в руках блюдо с большущей рыбиной.

Потом, видно, трубку взял Коди. Голос Эзры посерьезнел.

– Может, Люк останется пока у нас? – сказал он. – Пускай погостит немного, а? Надеюсь, ты разрешишь.

Люк почувствовал настороженность в сдержанном голосе Эзры, в его коротких фразах и испугался: отец не иначе как кричит на другом конце провода; он бросил шнур и отошел к шкафу, сделав вид, что заинтересовался книгами Эзры. Ему было стыдно за отца. Но похоже, никакого крика не было, потому что Эзра мягко сказал:

– Хорошо, Коди. Да, я понимаю. – Он повесил трубку и повернулся к Люку. – Они выезжают немедленно.

Отец хочет сегодня же забрать тебя домой.

Люк почувствовал, как в животе шевельнулся комочек страха. Отец, наверно, злой как черт. И как он, Люк, только решился отправиться в такую даль! Один-одинешенек! Теперь ему казалось, что все это было во сне.

В доме у бабушки по обыкновению пахло горелыми гренками, все тот же сумрак по углам, все та же таинственность. Люк подумал, что, переехав в этот дом, будешь неделями, а то и месяцами натыкаться на незнакомые закутки и стенные шкафы. (А что? Вот бы и правда переехать сюда и жить вместе с ними в уютной гостиной и тихой бабушкиной кухне.) Бабушка суетилась вокруг него, выставляя на стол все новые яства.

– Мама, успокойся, не суетись, – приговаривал Эзра.

Но Люку нравилась эта суета, нравилось, как бабушка вдруг отходила от плиты, чтобы погладить его по щеке и сказать:

– Какой же он стал! Вы только посмотрите!

Теперь она стала ниже его ростом. И здорово состарилась. А может, раньше он по молодости лет не обращал на это внимания. Что-то небрежное, торопливое было в ее прическе, в этом небольшом тугом пучке некогда золотистых волос, и в изрезанном глубокими складками лице, и в руках, морщинистых, испещренных темными пятнами. По беспрестанным поцелуям Люк понимал, что бабушка души в нем не чает, и недоумевал, как мог отец так ошибочно судить о ней.

– Ишь, как у них ловко получается, у твоих родителей, приедут и сразу же заберут тебя, – говорила она. – А мы их не отпустим. Не отпустим, и все. Я сменю белье в комнате Дженни, а ты ляжешь в комнате для гостей. Ну, Люк, я бы ни за что не узнала тебя. Мы так давно не виделись; встреть я тебя на улице, мне бы в голову не пришло, что это ты. Но я бы сказала… вернее, подумала про себя: господи, до чего этот мальчик похож на моего Коди в детстве. Только этот – блондин, вот и вся разница. Екнуло бы сердце, и я бы тотчас забыла об этом. Только потом, заваривая дома чай, подумала бы: постой-ка, что это мне там померещилось?.. – Перл хотела переложить из миски в кастрюльку остатки отварной зеленой фасоли, но промахнулась и залила кухонный столик. Она тут же вытерла лужу бумажным полотенцем, приговаривая: – «Ну что за глупая старуха», – небось думаешь ты. Глаза у меня уже не те, что раньше… Нет, нет, Эзра, я сама, сынок!

– Мама, почему ты не даешь мне похозяйничать?

– У себя на кухне я прекрасно управляюсь сама, Эзра, – сказала она. – Может, ты бы вернулся в ресторан? Надо же присматривать за своими работниками.

– Ты просто не хочешь ни с кем делить Люка, – пошутил Эзра.

– Да. Может, ты и прав. – Она зажгла конфорку под кастрюлей. – Одно к одному, – сказала она Люку, – я так беспокоилась – просто с ума сходила, воображая, как мучается, как страдает наш Коди. Я так хотела быть с ним, но он, конечно, не разрешил мне. Такой уж он уродился – колючий, жесткий, постоянно настороже. И сейчас вот небольшое недоразумение, или что там у вас стряслось… Да не смотри на меня так! Обещаю не задавать никаких вопросов. Эзра говорит, это не наше дело. Но какое-то недоразумение привело тебя к нам… не знаю, может, это ссора? Одна из Кодиных вспышек?

– Мама… – выразительно сказал Эзра.

– И поэтому, – быстро продолжала она, – в конце концов мы все-таки повидаемся с ним. Он сам явится сюда. Люк, скажи правду. Он… не изуродован? Я имею в виду лицо. На лице нет уродливых шрамов?

– Только ссадины, – сказал Люк. – А от них следов не остается. Уже почти все зажило.

Он с удивлением подумал, что и сам до сих пор не отрешился от образа изувеченного отца, хотя ссадины давно побледнели, отеки опали, волосы на голове, там, где была рана, отросли.

– Он всегда был такой красивый, – сказала Перл. – Всегда.

Эзра накрывал на стол – расставлял тарелки, раскладывал вилки, ножи. На плите шипела кастрюля. Люк уселся на кухонную табуретку и прислонился к батарее. Трубы и жесткие ребра батареи пробудили в нем воспоминания о старомодном уюте – например, о церкви, где он побывал с одним мальчиком из детского сада, или о классной комнате в школе, где его, второклассника, застигла во время завтрака снежная буря и он представил себе, что метель разбушуется и все дети на много дней будут отрезаны от внешнего мира и будут пить из чашек горячий суп, который им принесут из школьной столовой.

После ужина Перл села смотреть телевизор, а Эзра отправился в ресторан – проверить, как там дела. В гостиной стало совсем темно – Перл не зажигала света, – только голубым пятном мерцал телевизионный экран. Окна, выходящие на улицу, были открыты, и снаружи доносились разные звуки – кричали дети, занятые шумной игрой, звенел колокольчик мороженщика, какая-то женщина звала домой детишек. Часов в девять, когда сумерки наконец уступили место ночи и душный воздух немного остыл, Люк услыхал знакомый рокот подъехавшего к тротуару «мерседеса». Мальчик насторожился. Перл явно не поняла, что там за шум, и продолжала спокойно смотреть телевизор.

– Кто это, милый? – Она напряженно вглядывалась в экран, реплика ее относилась к какому-то актеру.

На лестнице раздались шаги.

– Что? – спросила Перл. – Уже? – Она попыталась встать, но замешкалась, потому что не сразу нащупала подлокотники, потом наконец поднялась с кресла, открыла входную дверь и спросила: – Коди?

Он стоял в дверях. Высоченный, гораздо выше, чем думал Люк. Гипс на его руке и ноге белел в темноте.

– Здравствуй, мама.

– Ах, Коди, дай я на тебя посмотрю! И Рут здесь? Здравствуй, милая. Коди, у тебя все в порядке? Я не вижу твоего лица. Тебе действительно лучше?

– Все нормально. – Коди поцеловал ее в щеку и проковылял в дом.

– Привет, папа, – сказал Люк, неуклюже поднимаясь со стула.

– Хотел бы я знать, что это ты надумал, – сказал Коди.

– Не знаю…

– Не знаешь! И это все, что ты можешь сказать? Ты до смерти напугал нас. Мама чуть с ума не сошла.

– Мы так волновались, сынок! – воскликнула Рут, притянула Люка к себе и поцеловала. Колючие оборки синтетического платья, которое она надевала по особым случаям, примялись на его груди. Он уловил исходивший от нее запах травы, такой родной и близкий, хотя раньше он его как-то не замечал. – Мы чуть с ума не сошли, – сказала Рут, обращаясь к Перл. – Ей-богу, я состарилась на сто лет. Мне казалось, что, если я еще раз выгляну в окно, на улицу, я просто свихнусь – тот же поворот на дороге, тот же безлюдный тротуар. Вы даже представить себе не можете.

– Могу, – возразила Перл, – еще как могу.

Она ощупью искала выключатель настольной лампы. Шелковый абажур шуршал и покачивался. В дверях появился Эзра.

– Коди? Это ты? – Он быстро вошел в комнату, и первой на его пути оказалась Рут. Он едва не сшиб ее – схватил за руку и быстро поздоровался. – Рад видеть тебя, Рут.

Тем временем Коди нащупал выключатель и включил свет. Простое совпадение – он только помог матери, – но Люку почудилось, будто отец включил лампу нарочно, чтобы как следует рассмотреть их, Рут и Эзру, лицом к лицу. Эзра заморгал от яркого света, потом, точно медведь, обнял Коди. Тот не сопротивлялся.

– Как рука? Как нога? – спрашивал Эзра. – Ты что, без костылей?

Коди по-прежнему не отрывал глаз от Рут и Эзры.

– Говорит, что не может пользоваться ими, – сказала Рут, – когда в гипсе левая рука и правая нога… – Она одернула Люкову майку, хотя в этом не было никакой необходимости, затем отвела волосы с его лба и рассеянно продолжала: – А сейчас, когда ему наложили гипс со скобкой… Ох, Люк, мальчик мой, что ж ты не подумал, как мы будем без тебя?

Коди отвернулся и сел в кресло.

– Может, чаю со льдом? – спросила Перл.

– Нет, спасибо, – поблагодарил Коди.

– А кофе? Как насчет кофе?

– Да нет, ничего не надо, – проворчал Коди.

Люк думал, что Перл обидится, но она взглянула на Коди со странно умиротворенной улыбкой и сказала:

– Ты вечно брюзжал, когда плохо себя чувствовал.

В самом деле, странный это был визит! Нарочито сдержанный, без всяких событий, даже нудный. Люк поначалу сидел неестественно выпрямившись, но постепенно успокоился и стал смотреть по телевизору концерт. Взрослые вполголоса обсуждали денежные дела. Коди говорил, что Перл надо сменить котел в подвале, он, пол, заплатит. Перл сказала, что у нее есть кой-какие свои сбережения, но Коди настаивал, будто покупка котла доставляла ему удовольствие, дарила ощущение победы. Ах эти деньги, деньги, деньги! Словно нет более интересных тем для разговора.

Люк нажал какой-то рычаг и неожиданно вместе со спинкой кресла откинулся назад, а его ноги, наоборот, поднялись на чем-то вроде подставки. Перл теперь расспрашивала, куда они двинутся из Питерсберга. Коди сказал, что пока не знает, они со Слоуном надеются заключить контракт с косметической фирмой в… Слушая рассудительный голос отца, Люк чувствовал себя обманутым, преданным. Сколько лет ему внушали ужасные вещи: дескать, в семье и злобы хоть отбавляй, и ожесточенности! А Перл и Коди мирно беседуют, как нормальные взрослые люди. Обсуждают, где лучше жить – на Севере или на Юге. Потом разгорелся какой-то нудный, бестолковый спор, пока не выяснилось, что Перл считает Балтимор северным городом, а Коди – южным. Перл спросила, не окажется ли новый завод таким же опасным, как предыдущий.

– Любое место опасно, если им управляют идиоты, – ответил Коди.

– Коди, я так тревожусь, – сказала Перл. – Знаешь, что со мной было! Мой старший сын, мой первенец, находится между жизнью и смертью, а мне нельзя навестить его.

– «Между жизнью и смертью»! Ты же видишь, я на ногах.

– На ногах, но раненый. – Она всплеснула руками. – Вот ведь насмешка! Я всегда думала, что беды и несчастья – удел низших слоев. Читала, конечно, всякие печальные истории в газетах: женщину вышвырнули из дома, а ведь она из сил выбивалась, воспитывая семерых детей своей дочери, которую застрелили в баре, притом один из детей – слабоумный, а другого надо было несколько раз в неделю возить городским автобусом, с двумя пересадками, на искусственную почку… Жалко, конечно, таких людей, но вдобавок они меня раздражают – ну, не знаю, мне кажется, они сами во всем виноваты. Хочется сказать им: есть же какой-то предел, в конце концов, невезение – это лишь малая часть жизни. И вот пожалуйста! У меня ослабло зрение, старшин сын перенес тяжелую травму, а его сын по неведомой нам причине только что сбежал из дому; и дочь свою я не видела бог знает сколько недель, потому что она все время по рукам и ногам связана собственной дочерью, у которой… как называется ее болезнь? Анор эксия, что ли.

– А кстати, как дела у Бекки? – спросил Коди, и Люку представилось, что отец сунул руку в клубок безнадежно запутанных веревок и тянет за единственный короткий конец, который не спутан с другими.

– Да бог ее знает, – пожала плечами Перл.

Рут массировала лоб, как всегда после тяжелого дня. Эзра смеялся чему-то на телеэкране. Коди, наблюдавший за ними, глубоко вздохнул и повернулся к матери.

– Нам пора.

Перл выпрямилась.

– Уже? – спросила она. – Уезжаете?

– Нам долго ехать.

– Именно поэтому вам лучше остаться! – воскликнула она. – Отдохнете за ночь, а утром с новыми силами в дорогу.

– Это невозможно, – сказал Коди.

– Почему?

– Нам надо… гм… накормить собаку.

– А я и не знала, что у вас собака.

– Доберман.

– Но они же такие злые!

– Потому и надо поскорее накормить его, – сказал Коди. – Мы не хотим, чтобы он перекусал соседей.

Он протянул руку сыну – тот слез с кресла, чтобы помочь отцу стать на ноги. И когда пальцы Коди стиснули его пальцы, Люку в этом тайном рукопожатии почудилась необычная сила, намек на шутку, которую они сыграли с Перл. На лице его появилось нарочито бесстрастное выражение.

– Послушайте, – сказал Эзра, – ведь скоро День благодарения.

Все уставились на него.

– Вы приедете к нам на День благодарения? Устроили бы в ресторане семейный обед.

– Кто знает, где мы будем в это время.

– А разве вы не слыхали о самолетах, о современных способах передвижения? – спросила Перл.

– Поговорим об этом ближе к праздникам, – сказал Коди, потрепав ее по плечу. – Рут, ты все собрала? Ну пока, Эзра. Держи меня в курсе.

Последовали объятия и рукопожатия. Направляясь к машине, Люк никак не мог вспомнить, поблагодарил ли он Эзру. Хотя, собственно, за что его благодарить? Так, за что-нибудь… Они прошли по тротуару к машине Коди, где все еще пахло затхлым, мертвенным воздухом из кондиционера. Все неестественно громко перебрасывались обрывками фраз, будто оставалось еще очень много сказать друг другу, только не хватало времени:

– Так ты не забудь… Так хорошо было… Скажи Дженни, что мы надеемся… Веди машину осторожно…

Они отъехали от тротуара, махая на прощание в окно. Перл и Эзра удалялись. Люк на заднем сиденье повернулся и увидел, что за рулем – отец. Рут сидела с ним рядом.

– Мама, – сказал Люк, – наверное, лучше, если бы за руль села ты.

– Он настоял, – объяснила Рут. – И всю дорогу сюда он сам вел машину. – Поверх спинки сиденья она многозначительно посмотрела на сына. – Сказал, что сам хочет съездить за тобой.

– Вот как?.. – сказал Люк.

Чего она ждала? Некоторое время она еще смотрела на него, но, поняв, что это бесполезно, снова отвернулась. Люк подался вперед, чтобы поглядеть, как Коди ведет машину.

– Пожалуй, не так уж все и трудно, – сказал он, – кроме переключения скоростей.

– Ну, это пустяки, – сказал Коди.

– Ясно.

– Хорошо, что здесь со сцеплением все просто.

– Ага.

За окном мелькали нескончаемые ряды жилых домов, на верандах теснились люди, сидели в качалках. Потом они свернули в другой квартал, веранды сменились белыми крылечками. На одном разместилось целое семейство с переносным холодильником для пива, электрическим вентилятором и младенцем в кроватке, выставленной прямо на тротуар. На капоте машины, припаркованной у бордюра, стоял включенный телевизор, так что прохожий мог пройти только между телевизором и зрителями, бормоча при этом: «Извините, пожалуйста». Он как бы попадал в чужую гостиную. Люк провожал взглядом эту семью, пока она не скрылась из виду. Теперь мимо плыла вереница баров и кафе, а дальше – неосвещенный переулок.

– Странно, – сказал Люк отцу, – что тебя ни разу не пригласили реорганизовать что-нибудь в Балтиморе.

– Очень странно, – кивнул Коди.

– Тогда мы могли бы пожить с бабушкой, правда?

Коди промолчал.

Город остался позади; теперь они ехали по скоростному шоссе, окунувшись в мир высоких холодных фонарей и иссиня-черного неба. Рут медленно склонилась к окну, ее головка качалась в такт неровностям дороги.

– Мама заснула, – сказал Люк.

– Она очень устала, – отозвался Коди.

Это прозвучало укором. Может, сейчас начнутся нотации? Люк затих. Но Коди сказал:

– Ее так угнетает этот дом. Трудный человек твоя бабушка.

– Ничего подобного.

– Для тебя, может, и нетрудный. А для других – трудный. Для мамы. Бабушка считает, что твоя мама пигалица. Один раз она мне так и сказала. Назвала ее пигалицей и сорванцом. – Он засмеялся, вспомнив что-то. И Люк тоже заулыбался.

– Однажды, – сказал Коди, – ты вряд ли помнишь, мы с твоей матерью поссорились из-за какого-то пустяка, она подхватила тебя и решила бежать к Эзре. Но едва добралась до вокзала и представила себе, что за жизнь у нее будет с твоей бабушкой, как тут же позвонила мне и попросила приехать за вами.

Улыбка исчезла с лица Люка.

–  Кудаона бежала?

– К Эзре, но это неважно… Это просто…

– Она сбежала не к Эзре, она собиралась уехать к своим родным, – сказал Люк.

– К каким родным? – спросил Коди.

Люк не знал.

– Она сирота, – сказал Коди. – К каким родным?

– Ну, может быть…

– Она собиралась к Эзре, – повторил Коди. – Это ясно как божий день. Представляю, как она, едва ступив за порог моего дома, сразу же начала бы с ним новую семейную жизнь. Недаром мне всегда казалось, что у нас нет семьи. Это чужая семья. Их семья. Иногда мне даже нравилось смотреть на все это как бы чужими глазами.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Просто я хотел…

– Ты что, сумасшедший? Почему ты год за годом цепляешься за все это?

– Нет, погоди…

– Мама! – Люк потряс Рут за плечо. – Мама! Проснись!

Голова Рут склонилась в другую сторону.

– Пусть спит, – сказал Коди. – Люк…

– Мама, проснись!

– М-м-м, – промычала Рут во сне.

– Мама! Я хочу спросить тебя. Мама! Помнишь, как ты взяла меня и ушла от папы?

– М-м-м…

– Помнишь?

– Да, – пробормотала она и еще глубже утонула в сиденье.

– Куда ты собиралась тогда увезти меня?

Рут подняла голову, волосы ее растрепались, она устремила на Люка сонный, невидящий взгляд.

– Что? – спросила она. – В округ Гаррет, к моему дяде. А кого это интересует?

– Никого, – сказал Коди. – Спи.

Рут вновь уснула, Коди задумчиво потер подбородок.

Они мчались по световому коридору среди непроглядной тьмы. Редкие автомобили пролетали мимо и мгновенно исчезали. Веки у Люка слипались.

– Я хотел сказать… – начал Коди. – Я проделал весь этот путь, чтобы сказать…

Он запнулся и умолк, а когда заговорил снова, то переключился на совсем другую тему – время. Повел речь о том, как мало люди ценят время. О том, как оно важно… Люк облегченно вздохнул, безмятежно слушая убаюкивающие слова отца.

– В конце концов, – рассуждал тот, – все сводится к времени, к течению времени, к смене времени. Ты когда-нибудь задумывался над этим? Все, что тебя радует и огорчает, основано на времени, на пролетающих минутах. Разве счастье – это не ожидание чего-то, что принесет тебе время? Разве тоска – это не желание вернуть ушедшее время? Даже такие глубокие чувства, как горе, скорбь по усопшему, – это в конце концов желание возвратить время, когда тот человек был жив. Или фотографии – ты замечал, как грустно становится, когда смотришь на старые фотографии? Вот люди далекого прошлого – улыбаются; вот девочка, которая теперь уже старуха; вот кошка, которой нет на свете; цветок в горшке, который давным-давно засох, а горшок разбился, и никто не знает, где он… Разве грустно не оттого, что время нельзя остановить ни на секунду? И думаешь: если бы можно было вернуть его! Если бы можно было изменить вот это или вон то, не сделать того, что уже сделано, если бы хоть раз можно было повернуть время вспять!

Отец, видно, не ждал ответа. И слава богу. Люку хотелось спать, а не разговаривать. Он весь отяжелел, будто под бременем чужих судеб. Ему казалось, он катится, падает куда-то – плавно скользит по широкой, ярко освещенной реке времени вместе со всеми теми людьми, с которыми ему пришлось встретиться сегодня. Голова его поникла на грудь. Он закрыл глаза и уснул.