Текст книги "Обед в ресторане «Тоска по дому»"

Автор книги: Энн Тайлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Да ты же в нем утонула.

– Оно меня стройнит.

– Не накинуть ли сверху шаль или еще что-нибудь коричневое? – сказала мать. – Надо же хоть как-то приглушить этот цвет.

– Я не могу надеть шаль на свадьбу.

– Почему? А что, если добавить к нему жакетик, например льняной коричневый?

– Жакеты меня полнят.

– Подлиннее, фасона «шанель».

– Ненавижу «шанель».

– Ну, – сказала Перл, – тебе не угодишь.

– Мама, – сказала Дженни, – мне уже угодили. Я довольна своим кремовым платьем. Мне оно нравится таким, как оно есть. А теперь оставь меня в покое, ради бога.

– Слыхали? – спросила Перл у сыновей. – Не желаю оставаться здесь и выслушивать такое. – С этими словами она повернулась и решительно зашагала к выходу. Прямая, несгибаемая, как маленькая заводная кукла.

– Вот те раз! – сказал Эзра.

Дженни открыла пластмассовую пудреницу, глянула в зеркало, будто хотела убедиться, что она, Дженни, еще существует на свете, и тут же захлопнула ее.

– Дженни, ради бога, верни ее, – попросил Эзра.

– Ни за что.

– Но она же поссорилась с тобой,я не смогу уговорить ее.

– Слушай, Эзра, давай-ка сегодня плюнем на все это, – сказал Коди. – С меня хватит!

– Ты о чем? Отменить обед?

– Лично я ничего, кроме нескольких листиков салата, съесть не смогу, – сказала Дженни.

– Но это крайне важно! Я же старался, чтобы обед на этот раз был особенно торжественным. Ну подождите, подождите минутку… Ладно?

Эзра бросился на кухню. Из группы поваров у стойки он выхватил маленького человечка в комбинезоне. Это была девушка, как догадался Коди, рыжеволосая, с остреньким личиком. Она весело шла за Эзрой, почти не сгибая колен, вытирая ладони о собственные брюки.

– Знакомьтесь, – сказал Эзра. – Это Рут.

– Рут? – переспросил Коди.

– В сентябре мы поженимся.

– Вот как? – сказал Коди.

Наконец Дженни вымолвила:

– Поздравляю, – и чмокнула Рут в веснушчатую впалую щеку.

А Коди пробормотал:

– Да, конечно, – и пожал ей руку, ощутив на ее ладони твердые, как камешки, мозоли.

– Здрасьте, – сказала она ему.

Он вдруг вспомнил слово курочка-бантамка,хотя в жизни не видел бантамок. Скорее ее можно было назвать боевым петушком.Ее торчащие ежиком морковно-рыжие волосы были подстрижены так коротко, что едва прикрывали череп. Голубые глаза были круглые, как пуговицы, а кожа до того тонкая и туго натянутая (как и с волосами, здесь, видно, тоже поскупились), что просвечивал белый хрящик на переносице.

– Ясно, – сказал он, – Рут.

– Я тебя удивил? – спросил Эзра.

– Да. Весьма.

– Я хотел сделать все честь по чести – объявить об этом, когда будут наполнены рюмки, а потом пригласить ее, чтобы она разделила с нами семейный обед. Понимаешь, малышка, – обратился он к Рут, – мама, видно, очень устала. Не получилось так, как я задумал.

– Ничего страшного, – утешила его Рут.

– Конечно, – кивнул Коди, – можно собраться всем вместе и попозже.

Дженни стала расспрашивать их о предстоящей свадьбе, а Коди откланялся, сказал, что, пожалуй, пойдет посмотреть, как там мать.

Шагая в темноте к дому, он ощутил странное чувство утраты, будто кто-то умер или оставил его навсегда – Рут, черноволосая красавица его мечты.

– Я знала, что́ за обед предстоит сегодня вечером, – сказала Перл Коди, – не такая уж я дура. Я все знала. Эзра взял и сделал ей предложение, собирается жениться на этой сельской поварихе. Я предчувствовала, но окончательно все подтвердилось, когда я пришла в ресторан и увидела на столе пять тарелок и пять рюмок. Конечно, я поступила нехорошо. Очень нехорошо. Я знаю это и без тебя, Коди. Но когда я увидела эти пять тарелок, что-то оборвалось у меня внутри. И я подумала: «Ну ладно, пусть так, только не сегодня вечером, только не сегодня. Господи, лишь бы не сразу после того, как мы купили второе подвенечное платье моей единственной дочери». А потом, как ты знаешь, я устроила скандал, и обед пришлось отменить, будто я все задумала заранее, хотя на самом деле это совсем не так. Ты ведь веришь мне, правда? Я же не слепая. Знаю, когда веду себя плохо. Иногда я как бы стою рядом с собой и вижу все со стороны. Словно это происходит не со мной. «Перестань», – говорю я себе. Но получается, будто я… сама не своя: что-то толкает меня, не дает остановиться. Да-да, думаю, сейчас остановлюсь, только вот доскажу одну вещь… Неужели ты не веришь мне, Коди? Разве мне не хочется, чтобы вы трое были счастливы? Еще как хочется. Что за вопрос? У меня и в мыслях не было отговаривать Эзру, раз уж он решил жениться на этой девчонке, хотя понять не могу, что только он в ней нашел – ни кожи ни рожи, да к тому же чистый сорванец. Кажется, она из какой-то глухомани, из округа Гаррет или откуда-то в этом роде. Почти всегда ходит босиком – ты бы посмотрел на ее пятки! Но ты же знаешь, я не из тех матерей, которые цепляются за своих сыновей. Я всей душой хочу, чтобы Эзра женился. Видит бог. Хочу, чтобы кто-то о нем заботился, о нем в особенности. Я знаю, ты не пропадешь, а вот Эзра – он… как бы это сказать… такой беззащитный. Что говорить, я люблю вас всех, но Эзра такой добрый. Правда? Во всяком случае, сейчас, когда у него появилась эта самая Рут, он так изменился; ты как-нибудь посмотри на него, когда она входит в комнату, ей будто море по колено – не знаю, как это еще назвать. Он просто обожает ее. Они начинают возиться, как два щенка. В самом деле, мне кажется, они похожи на двух щенят – жмутся друг к другу, хихикают, скачут по кухне или слушают эту сельскую музыку, от которой Рут без ума. Только обещай, Коди, что никому не расскажешь об этом. Обещаешь? Так вот, знаешь, я иногда стою, смотрю на них и вижу: им кажется, они совсем особенные, первые и единственные люди на Земле, переживающие такое чувство. Они уверены, что будут счастливы до самой смерти, что все другие браки – обычные, приевшиеся, опостылевшие, а у них все будет иначе, лучше. И это меня злит. Ничего не могу поделать с собой, Коди. Знаю, это эгоизм, но это сильнее меня. Иногда мне хочется спросить у них: думаете, вы сделаны из другого теста? Думаете, я всю жизнь была такой несносной старухой? Знаешь, Коди, ведь было время, когда и я для кого-то была особенной. Стоило мне протянуть руку и коснуться пальцем его локтя, когда он разговаривал, и он тут же смущенно замолкал. И у меня были свои надежды, своя незабываемая свадьба. Три удивительные беременности, когда каждое утро я просыпалась с мыслью, что через девять месяцев, восемь, семь… произойдет чудо. Мне казалось, я полна света и планов на будущее. А потом, пока вы, дети, были маленькие, я была для вас центром вселенной, всем на свете! Целый день только и слышалось: «Мама!», «Мама!», «Где мама?», «Куда она ушла?». И первое, что вы говорили, когда переступали порог, возвращаясь из школы: «Мама, ты дома?» Это несправедливо, Коди. Так несправедливо! Теперь, когда я состарилась, никто не обращает на меня внимания. Мне это кажется несправедливым, Коди. Только не говори им об этом.

Всю следующую неделю, расписывая по минутам движения, с помощью которых электродрели монтировались в корпуса, Коди наблюдал за тем, как черноволосая Рут исчезала с перекрытий и из коридоров и в конце концов исчезла совсем, а он начисто забыл, почему она так волновала его. Ее место заняла новая Рут. Худая, похожая на мальчишку, в мешковатом комбинезоне, она, хихикая, носилась вдоль конвейера, а за ней по пятам мчался Эзра с растрепанными волосами. (Оказывается, у него не было никакого иммунитета против женщин; он просто ждал, по-своему доверчиво и упрямо, появления избранницы.) Но вот Эзра догнал Рут в кабинете начальника, и они стали возиться, как… да, как два щенка. Хохолок подпрыгивал на макушке у Рут. Губы у нее были обветренные, в трещинах. Ногти обкусаны до основания, а на костяшках пальцев царапины и ожоги – следы сельской стряпни.

Коди позвонил матери и сказал, что приедет на уикенд. И спросил, будет ли Рут. Так или иначе, сказал он, ему пора поближе познакомиться с будущей невесткой.

Коди приехал в субботу утром с букетом медно-красных роз. Рут и Эзра играли на полу гостиной в карты. Увидев Рут после недели грез о ней, Коди был ошеломлен. Она показалась ему более четкой, незамысловатой, яснее очерченной, чем все, кого он когда-либо знал. На ней были джинсы и ковбойка в безобразную коричневую клетку. Рут была так увлечена игрой, что едва взглянула на вошедшего Коди.

– Рут, – сказал он, протягивая цветы, – это тебе.

Она взглянула на букет и сняла с колоды верхнюю карту.

– Что это? – спросила она.

– Розы.

– Розы? В такое время?

– Это из оранжереи. Я специально заказал медно-красные, к твоим волосам.

– Мои волосы оставь в покое.

– Он хотел сделать тебе комплимент, малышка, – сказал Эзра.

– А-а-а…

– Конечно, – сказал Коди. – Этим я говорю тебе: «Добро пожаловать. Добро пожаловать в нашу семью, Рут».

– Вот оно что. Ну спасибо.

– Молодец, Коди, – похвалил Эзра.

– Я выиграла, – сказала Рут.

Вечером, когда пришло время идти в ресторан, Коди проводил туда Рут и Эзру. Он провел без движения долгий томительный день – в основном наблюдая за жизнью других людей, – и сейчас ему хотелось размяться.

С самого утра дождь то лил, то прекращался, на тротуарах стояли лужи. Рут не пропускала ни одной – шлепала напрямик, ей это было не страшно: она была обута в коричневые кожаные туристские башмаки. Коди не мог понять, нарочно ли она выбрала такие манеры. Что бы она сделала, если б он подарил ей пару вечерних туфелек на высоких каблуках? Эта мысль заинтриговала его. Не давала ему покоя: он испытывал чуть ли не физическую потребность увидеть ее широкие ступни в серебряных ремешках.

Необъяснимо почему он так хотел завладеть ее огромными ручными часами с черным циферблатом и множеством тонких делений – в таких часах можно погрузиться на дно морское, – стальной растягивающийся браслет свободно болтался на ее костлявом запястье.

Эзра захватил с собой грушевую блок-флейту. И всю дорогу, серьезный, сосредоточенный, полузакрыв глаза, наигрывал «Тефтельку рыбную». Прохожие смотрели на него и улыбались. Рут то подпевала ему, то уходила в свои мысли. Наконец Эзра засунул флейту в карман своей поношенной клетчатой куртки, и они с Рут стали обсуждать меню. Хорошо, что сегодня блюда с рисом, говорила Рут, для арабских семей рис такая радость. Она пригладила пальцами свои непокорные рыжие волосы, и Коди почувствовал, как она прильнула к Эзре, когда тот обнял ее и притянул к себе.

Она носилась по ресторану вихрем, а Эзра словно витал в облаках, когда готовил еду, – то снимал пробу, то погружался в раздумье. Другие повара (по мнению Коди, все как один неудачники) бестолково бродили по кухне, а Рут нападала, налетала на продукты, словно сражалась на поле боя. Она отвечала за куриное рагу и что-то наподобие картофельных оладий. Коди наблюдал за нею из угла, вроде безопасного места, однако повара тем не менее поминутно натыкались на него.

– Где ты училась стряпать? – спросил он Рут.

– Нигде, – ответила она.

– Это готовят в наших краях?

– Попробуй! – резко сказала она, проткнула вилкой кусок и подала ему.

– Не могу, – отказался он.

– Почему?

– Я сыт.

Он и вправду насытился – ею.Весь день впитывал ее в себя, пожирал. Каждое ее угловатое движение, то, как она гремела крышками кастрюль, как встряхивала головой, – все это питало его. Он был просто счастлив, когда, разглядывая ее узкую спину, вдруг заметил, что она носит майку, трикотажную майку, из тех, какие он помнил с детства. Под клетчатой ковбойкой виднелись даже швы на майке. Он бережно запечатлел этот факт в памяти, чтобы любовно вернуться к нему, когда останется наедине с самим собой.

Ресторан открылся и начал мало-помалу заполняться посетителями. Высокая улыбающаяся женщина-метрдотель рассаживала всех в одном конце зала, словно брала под свое крыло.

– Садись куда хочешь, – сказал ему Эзра. – Я принесу тебе что-нибудь из стряпни Рут.

– Я не голоден, честное слово.

– Он сыт, – Рут будто выплюнула эти слова.

– Чем же ты тогда займешься? Тебе здесь, наверное, скучно?

– Нет, нет. Мне интересно, – сказал Коди.

Ему был виден обеденный зал – люди за столиками жевали, глотали, пили, прикладывали салфетки к губам, отламывали кусочки хлеба. Непонятно, как Эзра мог растрачивать на это свою жизнь.

Когда первые хлопоты остались позади, Рут и Эзра уселись посреди кухни за чисто выскобленный деревянный стол, и Коди присоединился к ним. Эзра отведал куриного рагу, приготовленного Рут. Она закурила коричневую сигаретку и откинулась на стуле, наблюдая за ним. Запах у сигаретки был такой, будто пригорает что-то случайно выплеснувшееся в духовке или прилипшее ко дну кастрюли. Коди, сидевший напротив Рут, впитывал в себя и этот запах.

– Ты бы поел, Коди, а? – уговаривал Эзра. Но Коди только качал головой, не в силах расстаться с дымом сигареты Рут, заполнявшим его грудь.

То и дело появлялись другие повара, некоторые, оставив на маленьком огне свои горшки и кастрюльки, присаживались за стол перекусить. Подошел Эзрин старый друг Джосайя – теперь это был солидный мужчина в белом накрахмаленном халате – и завел с Рут разговор о яблоках, которые надо было почистить (Рут собиралась печь пирог). Коди ничуть не интересовал яблочный пирог Рут, но его завораживала ее бесцеремонная, грубоватая манера разговаривать. Упершись локтем в бок, Рут держала сигарету между большим и указательным пальцами. Потом она наклонилась вперед, что-то обдумывая; под сдвинутыми бровями глаза ее были такого бледно-голубого цвета, что Коди прямо ахнул.

Они ушли из ресторана еще до закрытия. Эзра сказал, что Джосайя все запрет. Они выбрали кружной путь по тихой улице с односторонним движением, чтобы проводить Рут до дома, где она снимала комнату. Эзра поднялся с ней на крыльцо, Коди ждал его на тротуаре. Глядя, как Эзра поцеловал ее на прощание, Коди не без удовлетворения отметил, что поцелуй был неловкий. Эзра вернулся совершенно счастливый и неуклюже зашагал рядом.

– Ну скажи, ведь правда, она необыкновенная? Правда, в нее можно влюбиться?

– Хм-м-м…

– Мне надо хорошенько порасспросить тебя! Я хочу по-настоящему заботиться о ней, но не знаю как. Вот, например, страхование жизни. И разные другие вещи. Ведь от мужа многое зависит, Коди. Ты поможешь мне разобраться?

– С удовольствием, – пообещал Коди. Вполне искренне. Он был согласен на все, лишь бы приблизиться к ней.

Эзра постепенно успокоился, хотя все еще походил на человека, у которого внутри все бурлит от радости. Он напевал обрывки каких-то мелодий. А возле самого дома, когда они проходили мимо темных зданий, обитатели которых давным-давно спали, – что же он сделал? Вынул из кармана свою проклятую флейту и задудел. Коди готов был провалиться сквозь землю. Зла не хватает. Опять эта «Тефтелька рыбная»! Как это похоже на Эзру, подумал Коди, даже его любимая песенка и та – рецепт рыбного блюда. Он молча шел рядом в надежде, что кто-нибудь вызовет полицию или по крайней мере распахнет окно и крикнет: «Эй ты, заткнись!» Но никто этого не сделал. Эзре везло, как всегда. Счастливчик, всеобщий любимец, дудит ночью среди улицы – и хоть бы хны.

На следующее утро Коди возник на крыльце перед Рут, точнее, перед увядшей, рыхлой дамой, хозяйкой дома, где жила Рут. Дама так нервно теребила свой медальон, что Коди счел за благо отступить на шаг, доказывая тем самым, что он не бандит-грабитель. С учтивостью истинного джентльмена он улыбнулся и сказал:

– Доброе утро, мадам, вы не скажете, Рут дома?

– Рут?

Коди вдруг сообразил, что не знает ее фамилии, и добавил:

– Я брат Эзры Тулла.

– А, Эзры… – И она отошла от двери, пропуская его.

Он последовал за ней в глубь дома – мимо громоздкой мягкой мебели, запыленных восковых фруктов и стопок журналов. Рут сидела на кухне, согнувшись над столом, она ела кукурузные хлопья и читала газету, прислоненную к коробке с кукурузой. Бледный толстяк невысокого роста в задумчивости застыл перед открытым холодильником. Коди подумалось, что здесь царит застой и жизнь проходит впустую. Сам же он ощущал прилив энергии. Вырвать ее отсюда, пожалуй, не составит труда.

– Доброе утро, – поздоровался он.

Рут подняла глаза. Толстяк скрылся за холодильником.

– Надеюсь, ты еще не наелась досыта, – сказал Коди. – Я хочу пригласить тебя позавтракать.

– Зачем? – нахмурилась Рут.

– Ну… без особой причины. Просто вышел погулять и подумал, вдруг ты тоже захочешь прогуляться, а по дороге можно зайти куда-нибудь выпить по чашке кофе с булочками.

– Прямо сейчас?

– Конечно.

– Но ведь идет дождь.

– Моросит чуть-чуть.

– Спасибо, не хочу, – отказалась она и опять уставилась в газету.

Послышался негромкий треск, будто застегнули молнию, – хозяйка провела медальоном по цепочке.

– Что нового на свете? – поинтересовался Коди.

– На каком свете?

– Ну какие новости? Что пишут в газете?

Рут подняла голову, и Коди увидел раскрытую перед ней страницу.

– A-а… так это комиксы.

– Нет, я изучаю свой гороскоп.

– Гороскоп? – Он посмотрел на хозяйку, ожидая, что та придет ему на выручку. Но хозяйка не отрывала глаз от полки, заставленной баночками с вареньем, и Коди спросил: – Так какой же у тебя символ?

– Хм-м-м…

– Какой же у тебя символ Зодиака?

– Не символ, а знак, – поправила она со вздохом и встала, как бы нехотя признавая, что он здесь. Схватила со стола газету и сердито направилась в гостиную. Коди пропустил ее вперед и пошел следом, думая о том, что ее джинсы, вероятно, куплены в детском магазине, в отделе одежды для мальчиков. У нее совсем не было бедер, а свитер протерся на локтях.

– Я – Телец, – бросила она через плечо. – Но все это ерунда. Чушь.

– Ты совершенно права, – с облегчением сказал Коди.

Она остановилась посреди гостиной и повернулась к нему.

– Вот глянь. – И она ткнула пальцем в газетную строчку. – «Сильный союзник выручит вас. Сейчас звезды особенно благоприятствуют крупным бизнесменам». – Она опустила газету. – К кому это они обращаются? Чем я, по-ихнему, должна заниматься?

– Глупости, – сказал Коди. Ее брови гипнотизировали его. Они были апельсинового цвета, и, когда она волновалась, кожа вокруг них розовела, становилась темнее, чем сами брови.

– «Не обращайте внимания на инсинуации вашего давнего врага», – читала она, водя пальцем по строчкам. – Или вот, послушай еще: «Тайная встреча может раскрыть вам секрет…» Боже милостивый! – воскликнула она, швыряя газету в кресло. – Хорошенькую жизнь надо вести, чтобы хоть как-то оправдать свой гороскоп.

– Ну, не знаю, – сказал Коди, – может, в этом что-то есть, больше, чем тебе кажется.

– Чего-чего?

– Может, это указывает тебе, какую жизнь ты должна вести. Ты должна быть более смелой, предприимчивой, а не ишачить как проклятая в ресторане, не слоняться после работы по мрачному дому, в котором сдают комнаты…

– Не так уж здесь и мрачно, – сказала Рут, вызывающе вздернув подбородок.

– Да, но…

– И вообще, я не собираюсь оставаться здесь на всю жизнь. После свадьбы мы с Эзрой переедем в квартиру над рестораном, а когда накопим денег, купим собственный дом.

– И все-таки, – сказал Коди, – у тебя не будет ничего похожего на то, о чем говорят твои гороскопы. Подумай только, ведь перед тобой целый мир! Нью-Йорк, например. Ты когда-нибудь бывала в Нью-Йорке?

Она отрицательно покачала головой, не сводя с него внимательных глаз.

– Тебе надо обязательно съездить туда. Сейчас там весна.

– Здесь тоже весна.

– Но совсем другая.

– Не пойму я, куда ты клонишь, – сказала она.

– Ну, просто я хотел сказать… Зачем тебе так поспешно заводить свой дом, когда на свете есть много такого, о чем ты и понятия не имеешь.

– Поспешно? – переспросила она. – Да мне уже почти двадцать. Я скитаюсь по людям с шестнадцати лет. Единственное, чего мне хочется, – это иметь свой дом, и чем скорее, тем лучше.

– Вот оно что, – сказал Коди.

– Счастливой прогулки.

– Ах да, прогулка…

– Смотри не утони, – съязвила она.

В дверях он повернулся.

– Рут.

– Чего?

– Я даже не знаю твоей фамилии.

– Спиви, – сказала она.

Ему показалось, что ничего более волшебного он в жизни не слышал.

На следующий уикенд он повез ее за город показать свою ферму.

– Насмотрелась я на разные фермы, на всю жизнь хватит, – объявила она.

– Нет, ты все-таки съезди, Рут, – сказал Эзра, – там так красиво в это время года.

Сам он не мог поехать с ними, ему надо было оставаться в ресторане – проследить за монтажом нового морозильника для мяса. Коди разузнал это заранее, до того, как пригласил ее в эту поездку.

На этот раз он принес ей нарциссы.

– К чему мне эти цветы? – спросила она. – Возле заднего крыльца у нас их полным-полно.

Коди улыбнулся.

Он усадил ее в свой «кадиллак», пахнущий новой кожей. Но на нее это не произвело ни малейшего впечатления. Как назло, она надела юбку, хотя джинсы сейчас были бы уместнее. Ноги у нее были синюшно-белые. Таких носков он не видел со школьных лет, а ее изношенные кеды были маленькие и по-детски тупоносые.

По дороге на ферму он делился с ней своими планами:

– Я бы хотел постоянно жить на ферме, растить там детей. Для детей это идеальное место.

– С чего ты взял? – спросила она. – Когда я была девчонкой, я только и думала, как бы удрать в город.

– Да, но свежий воздух, овощи с собственного огорода, домашние животные… Пока что за моим скотом ухаживает сосед, но, как только я перееду туда на постоянное житье, сам займусь скотом.

– Хотела бы я посмотреть, как ты будешь это делать, – сказала Рут. – Ты когда-нибудь борову пойло варил? Хлев чистил?

– Всему можно научиться.

Она пожала плечами и умолкла.

Когда они приехали на ферму, Коди показал Рут свои угодья. Она так воззрилась на корову, что та стушевалась, а кур она просто испепелила взглядом. Затем он повел ее в дом, купленный вместе со всей обстановкой, – в гостиной облезлый плюшевый диван, керосиновая лампа, на кухне расшатанный стол с грудой ржавых вилок, ложек и ножей в ящике, на стене календарь 1958 года с рекламой смеси «Малларди» для кур-несушек. Прежний хозяин, вдовец, умер наверху в спальне на старой деревянной кровати с пологом. Коди заменил простыни, купил новое стеганое одеяло и пуховые подушки – вот и все новшества.

– Вообще-то я собираюсь все переделать, – сказал он Рут, – только сперва женюсь. Вдруг жене захочется сделать что-то по-своему.

Рут легко сняла с оконной рамы запор, дерево крошилось у нее под руками. Она перевернула запор и осмотрела его.

– Очень хочу жениться, – сказал Коди.

Рут воткнула запор на место.

– Жаль мне тебя огорчать, но ничего не поделаешь, сказать надо. Чувствуешь запах? Такой сладковатый? У тебя здесь сухая гниль.

– Рут, – сказал он, – я почему-то не нравлюсь тебе?

– Чего?

– Я о твоем отношении ко мне. Ты вроде бы сторонишься меня. Не очень-то у тебя хорошее мнение оба мне, правда?

Она искоса взглянула на него, но тут же отвела глаза и отошла к лестнице.

– Нет, почему же. Я ничего против тебя не имею.

– Правда?

– Но я знаю, из какой ты породы.

– В каком смысле?

– Таких, как ты, в нашей школе было пруд пруди, – сказала она. – Точно. В каждом классе, в каждой команде – высокие, красивые, хорошо одетые парни, спортсмены, остряки. Вежливые, воспитанные, все им легко давалось, они знали, что к чему, и свидания назначали только самым красивым девочкам в школе. А встретив в коридоре меня, проходили мимо, не знали даже, кто я, вообще не подозревали о моем существовании. Или за глаза смеялись надо мной – я просто уверена, – смеялись над тем, что я плохо одета, над веснушками, над рыжими волосами…

– Когда же это я смеялся над тобой?

– Я и не говорю, что тысмеялся. Но как только взгляну на тебя, так сразу вспоминаю их.

– Рут, я никогда бы так себя не повел, – сказал Коди. – По-моему, ты восхитительна. В жизни не встречал более красивой женщины.

– Да ну? – Она вздернула подбородок, резко повернулась и, рассерженная, спустилась вниз. Всю долгую дорогу в город она молчала, оставляя без ответа его попытки завязать разговор.

Это была настоящая военная операция – затяжная, сложная боевая операция, которая продолжалась весь апрель и весь май. Временами его охватывало отчаяние. Он слишком поздно вступил в игру, и шансов у него было немного; он растратил годы на банальных брюнеток, победы над которыми считал большой доблестью, а вот Эзра без малейшего усилия сумел обнаружить подлинное сокровище. Счастливчик! Вся его жизнь шла под знаком удачи, а Коди, видимо, не дано понять, отчего Эзре все так удается.

Часто, расставшись с Рут, Коди на ходу бормотал что-то себе под нос, сердито лупил кулаком по собственной ладони или с размаху пинал свою машину. И в то же время он чувствовал теперь душевный подъем. Да, надо признать, впервые в жизни он ощущал такой прилив энергии, впервые так нетерпеливо ждал всякого нового дня. Теперь до него дошло, отчего он потерял интерес к этой… как бишь ее… Кэрол или Карен, к девушке из агентства социального обеспечения, которой не понравился его брат Эзра. С ней у Коди все получалось слишком легко. А его привлекал дух соперничества, стремление победить в нелегкой схватке с Эзрой, его исконным врагом. Ему нравилось выжидать, держать себя в узде, скрывать свои чувства от Рут, пока не подвернется благоприятный момент. (Может, именно терпение и было секретом Эзры?) И ведь происходящее вовсе не было открытымсоперничеством. Одному из двоих даже не приходило на ум, что он участвует в состязании.

– Знаешь, Коди, – заметил как-то Эзра, – я ужасно рад, что ты теперь так часто бываешь с нами.

А когда Коли приглашал куда-нибудь Рут, Эзра говорил: «Поезжай, тебе понравится».

Однажды, чтобы подразнить Эзру, Коди стащил у Рут коричневую сигарету и выкурил ее на ферме (запах гари наполнил спальню, и, если бы у Коди был под рукой телефон, он, забыв о своей стратегии, немедленно позвонил бы ей и признался в любви). Он погасил окурок и бросил его в пепельницу на тумбочке возле кровати. А вскоре пригласил Эзру на ферму посмотреть телят, провел наверх – посоветоваться насчет дырки в крыше – и в спальне подвел брата прямо к тумбочке, где стояла пепельница. Но тот спросил только: «Разве здесь была Рут?» – и тут же начал расхваливать, какие пряные травы она развела на крыше ресторана. Коди просто диву давался, как это можно быть таким слепцом, таким доверчивым простаком! К тому же Коди до смерти хотелось, чтоб Рут сажала травы в первую очередь для него. На заднем дворе, именно там, где он не раз видел в мечтах огород своей жены. Розмарин! Базилик! Мелисса!

– А почему бы ей не приехать сюда? – спросил он у Эзры. – Пусть бы выращивала свои пряности здесь, на ферме.

– Ну, ты же понимаешь – чем ближе к дому, тем они свежее, – сказал Эзра. – Спасибо за предложение, Коди.

Вечером, разбирая винтовку, Коди всерьез подумал, а не пустить ли пулю Эзре, в самое сердце.

Когда он делал Рут комплименты, она ощетинивалась. Когда приносил ей хитро выбранные подарки (золотые цепочки, духи в хрустальных флаконах, музыкальные шкатулки, цветы из шелка – все, что, по его мнению, было контрастом отвратительной, небрежно упакованной скалке из пестрого мрамора, которую Эзра подарил ей на двадцатилетие), Рут обычно сразу же теряла их или где-нибудь забывала. Когда же он приглашал ее покататься на машине, Рут соглашалась ехать только за город. Стоило ему взять ее под руку, как она говорила: «Отвяжись, я пока не старуха». Она с легкостью прыгала по камням и пробиралась по лесу в своих спортивных башмаках, а Коди покорно шел следом – робкий, ослепленный, буквально погибающий от любви. Он похудел на восемь фунтов, потерял аппетит – раньше он думал, что это сказки, – и почти не спал, а если и засыпал, то заставлял себя увидеть во сне Рут, только она никогда ему не снилась; она ускользала от него, лукаво, настойчиво, и, когда они встречались днем, ему чудилось, будто в обращенном к нему взгляде Рут сквозит насмешка.

Зачастую он лишь с трудом поддерживал с ней разговор. Иногда – в середине недели, когда он находился далеко от Балтимора, – ему казалось, что все это чистое безумие. Они навсегда останутся чужими друг другу. Ну что, что между ними общего? Однако наступала суббота, и его снова завораживали ее независимая гордая походка, вызывающа вздернутый подбородок и восхитительно сердитый взгляд. Он с упоением вдыхал ее запах, запах немытого мальчишки, и представлял себе, как ее маленькое тело уютно прижимается к нему. Так вот что общего было между ними – сама Рут. Он тянулся потрогать косточки на ее руке. Она взъерошивалась и шарахалась от него. «Ты что делаешь?» Он молчал.

– Я знаю, что ты задумал, – однажды сказала ему мать.

– О чем ты?

– Я вижу тебя насквозь.

– Ну и что же такого я задумал? – Ему действительно хотелось услышать ее ответ, ведь он уже был в том состоянии, когда всеми правдами и неправдами стараются заставить кого-нибудь произнести вслух имя обожаемой женщины.

– Меня не проведешь, – сказала мать. – Почему у тебя все не как у людей? Тебе эта девчонка даром не нужна. Она же вовсе не в твоем вкусе, но вполне под стать твоему брату Эзре. Может, он ничего в жизни так не хотел. И потом, что ты будешь делать с ней? Ты же бросишь ее. В один прекрасный день скажешь себе: «Господи! На что мне сдался этот недомерок?»

– Ничего ты не понимаешь, – сказал Коди.

– Может, это для тебя большая неожиданность, – возразила Перл, – но я прекрасно тебя понимаю. Что касается других людей, я, наверно, не больно-то в них разбираюсь, но уж в моих собственных детях от меня ничего не скроется. Я знаю, чего ты добиваешься. Насквозь тебя вижу.

– Прямо как господь бог, – усмехнулся Коди.

– Как господь бог, – кивнула она.

Эзра наметил устроить праздничный обед в пятницу, накануне свадьбы Дженни. Но вечером в четверг Дженни позвонила на квартиру Коди в Нью-Йорке. Звонок был местный; она сказала, что они с Сэмом Уайли находятся в гостинице кварталах в десяти от квартиры Коди.

– Вчера утром мы поженились, – сообщила она, – а сегодня начинается наш медовый месяц. Так что праздничного обеда не будет.

– Но как же так? – спросил Коди.

– Мама и Сэм немного повздорили.

– Ясно.

– Мама сказала… И Сэм ответил ей… А потом я сказала: «Слушай, Сэм, а почему бы нам не…» Единственно, перед кем мне неловко, – это перед Эзрой. Сколько труда положил – и все впустую.

– Да ему пора бы уже привыкнуть, – сказал Коди.

– Он собирался угостить нас молочным поросенком.

Неужели Эзра не заметил, подумал Коди, что их семейство в полном составе ни разу не пообедало у него по-людски? Что они обязательно ссорятся и уходят из-за стола посреди обеда, а иногда даже не успевают сесть за стол? Конечно, он не мог этого не заметить, но вот углядел ли в этом закономерность? Нет, вероятно, он рассматривал каждый обед как отдельную семейную встречу и не сравнивал его с другими. Может, он вообще не сопоставлял их, даже в мыслях. Может, он дурак.