Текст книги "Обед в ресторане «Тоска по дому»"

Автор книги: Энн Тайлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– К чему бы я ни стремился, все доставалось Эзре. Все, что мне хотелось получить от жизни. Даже когда мне казалось, что я выиграл, на деле выигрывал Эзра. А главное – получалось это у него без всяких усилий.

– Но в эту чертову «Монополию» всегда выигрывал ты! – крикнул Люк.

Коди не ответил.

На следующее утро Коди был непривычно тихим.

Рут повезла его к врачу, чтобы тот наложил ему на ногу гипс со скобкой. Наконец-то он сможет ходить – они так долго ждали этой минуты, но сейчас казалось, что Коди это совершенно безразлично. Люк поехал с ними, чтобы поддерживать отца вместо костыля. Он съежился, когда отец опустил тяжелую руку в гипсе ему на плечи; ему почудилась в этом затаенная опасность. Но Коди всего лишь давил на него мертвым грузом, шел покрякивая и явно думал о чем-то своем. С трудом он забрался в машину и уставился вперед невидящими глазами. В приемной врача, пока Люк и Рут рассматривали разложенные на столе журналы, Коди сидел с отсутствующим видом. А потом в новом гипсе самостоятельно доковылял до машины, не обращая внимания на попытки Люка помочь ему.

Едва они приехали домой, он тут же свалился в постель и уставился в потолок.

– Коди, милый, не забывай, доктор сказал, тебе надо разрабатывать ногу, – напомнила Рут.

Он ничего не ответил.

Люк вышел во двор, пнул ногой траву, будто искал что-то. В соседнем дворике малыши, сидя в надувном бассейне, вытаращились на него. Он хотел крикнуть: «Отвернитесь! Чего уставились? Не ваше дело!», но вместо этого отвернулся сам и поплелся со двора вниз по улице. Опять надувные бассейны, опять широко раскрытые любопытные глаза. По тротуару быстро семенил на коротких лапах коренастый чопорный пес, валлийский корги, за ним следовала дама в развевающейся тунике и звала:

– Тулуз! Тулуз!

Жара пульсировала, казалось обжигая все и вся своим дыханием. У Люка взмокло лицо, майка прилипла к спине. То и дело вытирая пот с верхней губы, он шагал мимо колониальных, таких же, как у них, домов; на окне в гостиной, словно в музейной витрине, непременно какой-нибудь предмет: пузатая лампа, фарфоровая лошадь, ваза с торчащими из нее бархотками. (А что же стоит у них на окне гостиной? Он никак не мог вспомнить. Вроде бы плакучий инжир, хотя нет – это было в квартире, которую они снимали года три-четыре тому назад.) На газонах лениво крутились дождевальные вертушки. Приятно было время от времени останавливаться и наблюдать, как земля впитывает радужные, сверкающие на солнце водяные капли.

Навстречу шла озабоченная дама с младенцем в прогулочной коляске, а рядом с ней целая стайка малышей. Чтобы не столкнуться с ними, он перешел на другую сторону, свернул направо и очутился на оживленной Уиллоу-Бау-авеню с ее недорогими аптеками, конторами маклеров по недвижимости, огромными рекламными щитами и заправочными станциями. На перекрестке он помедлил, решая, куда же идти дальше. Одним из минусов постоянных переездов было то, что он так и не научился ориентироваться. У него это чувство словно бы притупилось, и он не понимал, как это некоторые люди умудряются держать в голове подробную карту города, в котором живут.

Мимо промчался междугородный автобус. На ветровом стекле было написано «БАЛТИМОР». Вот бы остановить его! (А разве можно остановить на дороге такой автобус?) Вот бы сесть на него – если бы были деньги на билет, а их у него не было – и уехать в Балтимор, подкатить к ресторану Эзры и невзначай появиться там. «А вот и ты», – скажет Эзра. Ну как же он не захватил с собой деньги! Проехал еще один автобус, на этот раз местный. Потом у перекрестка остановился на желтый свет огромный грузовик. Люк, словно по команде, поднял большой палец. Водитель перегнулся через пустое сиденье в кабине и открыл дверцу.

– Залезай.

На ветровом стекле машины виднелось объявление: ПАССАЖИРОВ НЕ БЕРЕМ. Невероятно. Медленно, точно кто-то подталкивал его сзади, а он упирался, Люк залез в кабину, полную громкой музыки и мужского запаха кожи и пота, от этого сразу стало уютно и спокойно. Он захлопнул дверцу и устроился поудобнее. Водитель, небритый, с резким профилем, прищурился на светофор и спросил:

– Куда едешь, сынок?

– В Балтимор, Мэриленд, – сказал Люк.

– А родители знают?

– Само собой, – ответил Люк.

Водитель бросил на него быстрый взгляд.

– Мои родители… живут в Балтиморе, – сказал Люк.

– Ну, тогда другое дело.

Грузовик тронулся с места. Они миновали торговый центр, где мать Люка покупала продукты. Над улицей раскачивался зеленый указатель с перечнем городов северного направления.

– Так вот, – сказал водитель, поправляя зеркало заднего обзора, – слушай: я могу довезти тебя только до Ричмонда, дальше я сворачиваю на запад.

– Порядок, – сказал Люк.

По правде говоря, он и представить себе не мог, что доберется в такую даль, до Ричмонда.

По радио Билли Суон исполнял песенку «Могу помочь». Водитель скрипучим голосом, фальшивя, тихо подпевал ему. Люк заметил, что он недавно причесал свои редкие седые волосы. В одной руке он держал незажженную сигарету. Ногти у него были толстые, с глубокими продольными бороздками – будто из желтого вельвета.

– Летом пятьдесят шестого года, – сказал водитель, – я проезжал по этой самой дороге вместе с женой. В то время я водил продуктовую машину фирмы «Сэйфуэй». И вдруг у жены начались роды. Всего восемь месяцев, и вдруг на тебе – роды! Бог ты мой! Никогда не забуду. Она говорит: «Клемент, боюсь, пришло время». Ну, я тогда молодой был, неопытный. Думал, дети рождаются раз, два – и готово. Думал, у нас ни минуты в запасе. И потом, знаешь, как говорят, семимесячные выживают, а восьмимесячные нет. Не знаю почему. Ну так вот, значит, нажал я на тормоз. А сам трясусь весь. Нога на тормозе так дрожит, что машина петляет по шоссе. Видишь вон тот указатель? Со стрелой направо? С надписью «Больница»? Так вот, туда я ее и отвез. По той самой дороге. И теперь, как проезжаю это место, всегда вспоминаю.

Люк вежливо посмотрел на указатель «Больница» и, когда они проехали мимо, еще раз оглянулся на него. Это было самое большее, что он мог сделать в ответ на слова водителя.

– Роды продолжались тридцать два часа, – сказал тот. – Фирма решила, что я угнал машину.

– Ясно, – сказал Люк. – Но ведь ребенок родился нормальный?

– Точно, – отозвался водитель. – Пять фунтов. Мы назвали ее Лиза Мишель. – Он помолчал с минуту и добавил: – А потом она умерла.

Люк кашлянул.

– Сейчас это называется «скоропостижная смерть младенцев», – сказал водитель и обогнал трейлер. – Слыхал когда-нибудь про такое?

– Нет, никогда.

– Умерла внезапно. Ей было шесть месяцев. Единственная радость в моей жизни. И такая шустрая. А как любила меня! Приду, бывало, домой, а она, как увидит меня, так и молотит и руками и ногами как заводная. А потом взяла и умерла.

– Жалко, – посочувствовал Люк.

– Теперь у меня другие, – сказал водитель. – Хочешь посмотреть? Опусти козырек.

Люк опустил козырек. Розовой пластмассовой прищепкой к нему была прицеплена цветная фотография: две невзрачные девочки в новых накрахмаленных платьях, сразу видно – снимок сделан в пасхальное воскресенье.

– Младшая примерно твоего возраста, – сказал водитель. – Тебе сколько? Тринадцать? Четырнадцать? – Он посигналил фургону, который перерезал ему дорогу. – Хорошие девочки, а все ж таки что-то не так. Я будто что потерял… Разучился привязываться. Забыл, как это бывает… Нет, я их люблю, конечно. Очень даже люблю, но просто нет у меня больше сил на все это…

Женский голос по радио рекламировал «шевроле». Водитель переключил программу, и кабина заполнилась голосом Барбры Стрейзанд, которая, как всегда, выпендривалась.

– Ты бы послушал мою жену! – продолжал водитель. – Потрясающая штука. Она любит этих детей так же, как и первую. Будто начала все сначала. Прямо в голове не укладывается, как ничего не было. Смотрю – и не верится. «Дотти, – говорю, – неужели ты все забыла? Как ты можешь так жить, Дотти?» Сам-то я не сумел забыть, не сумел остаться таким, как раньше. Проезжаю мимо этой дороги на больницу, и мнится, если я сверну на нее, все возвратится на свои места и будет как было: Дотти снова будет держать меня за руку, а Лиза Мишель вот-вот родится.

Люк потер ладони о джинсы.

– Что-то я разговорился, – сказал водитель, – ты небось думаешь: вот болтун.

И всю остальную дорогу он молчал, насвистывая сквозь зубы, когда по радио передавали знакомые мелодии.

Он расстался с Люком возле Ричмонда. Специально проехал подальше, чтобы довезти Люка до съезда с шоссе, как раз у заправочной станции и кафе.

– Подожди тут. Кто-нибудь тебя непременно подберет. Здесь все равно снижают скорость, и остановиться ничего не стоит… – Он поднял на прощание руку и уехал.

Издали его машина стала похожа на яркую распластанную игрушку. И Люку показалось, будто водитель увез с собой что-то важное – дух скорости и уверенности. Вокруг стало как-то… Что он, Люк, здесь делает? Что он придумал? Он как бы увидел себя со стороны – одинокая фигура на дороге, под палящими лучами белого солнца, с неумело задранным вверх большим пальцем, посреди огромного незнакомого мира. Он даже не представлял себе, сколько еще надо ехать (он никогда не был силен в географии). И хотя было очень жарко – самый знойный послеполуденный час, – он жалел, что не захватил с собой ветровку. А еще жалел, что оставил дома бумажник, – не столько из-за денег (их там было немного), сколько из-за карточки в кармашке за прозрачной слюдяной прокладкой, удостоверяющей его личность. Если его убьют на этой дороге – как узнают, кого надо известить об этом? Интересно, если он застрянет здесь без крыши над головой, без родителей, что же, ему так и придется носить эти металлические штуки для исправления зубов до самой смерти? Он вообразил себя стариком, который старается не очень широко улыбаться, чтобы скрыть пластинки во рту.

И вдруг рядом затормозила старомодная машина; открылась дверца.

– Тебя подвезти? – спросил водитель.

Маленький белобрысый мальчишка подпрыгивал на заднем сиденье и звал его:

– Давай, давай! Залезай, поедем с нами!

Люк забрался в машину. Водитель – загорелый мужчина в джинсах, с глубокими морщинами вокруг глаз – с улыбкой представился:

– Дэн Смоллетт. А это Сэмми.

– Меня зовут Люк.

– Мы едем в столицу, в Вашингтон. Подойдет?

– Да, – кивнул Люк. – Наверное, – добавил он, не очень представляя себе, в каком именно направлении ему надо ехать. – Я еду в Балтимор.

– Балтимор! – Сэмми опять запрыгал на сиденье. – Давай и мы поедем в Балтимор, папа!

– Нам надо в Вашингтон, Сэмми.

– А разве мы никого не знаем в Балтиморе? Китти? Сузи? Бетси?

– Успокойся, Сэмми.

– Мы навещаем папиных старых подруг, – пояснил Сэмми.

– А-а-а… – протянул Люк.

– Сейчас мы едем из Роли, от Карлы.

– Нет-нет, Карла была в Дареме, – поправил его отец. – В Роли мы навещали Диди.

– Карла хорошая, – сказал Сэмми. – Лучше всех. Она бы понравилась тебе, Люк.

– Да?

– Жалко, что она замужем.

– Сэмми, Люку совсем неинтересно слушать о наших личных делах.

– Нет, ничего, – сказал Люк. Он все равно не понимал, о чем идет речь.

Они снова ехали по шоссе в крайнем правом ряду с самым медленным движением – может быть, потому, что всякий раз, когда Дэн нажимал на газ, раздавался оглушительный скрежет. Люк никогда не ездил в такой старой машине. Внутри она была обита пыльным серым фетром, под ногами – куча бумажных стаканчиков и пустых целлофановых пакетов от печенья. Перчаточное отделение без дверцы было до отказа набито потрепанными, потертыми дорожными картами, мелкими деньгами, леденцами, миниатюрными игрушечными тракторами и самосвалами. Сэмми подпрыгивал на заднем сиденье среди одеял и несвежих спальных подушек.

– Успокойся, – твердил отец, но бесполезно. – После обеда ему не сидится на месте, – пояснил он Люку.

– А вы давно уехали из дому? – спросил Люк.

– Да недели три назад.

– Три недели!

– Мы отправились в поездку, как только окончились занятия в летней школе. Я преподаю английский язык и читал там курс грамматики.

– Вот погляди. – Сэмми, подпрыгнув, ткнул Люку в лицо комок бумаги. Прямо изжеванный какой-то. Состоял он из четырех мятых листков с напечатанными на них длинными рядами имен и адресов. – Это папины знакомые девочки, – сказал Сэмми.

Люк бросил взгляд на листки.

– Ничего подобного, – возразил Дэн. – Что ты болтаешь, Сэмми? Это список моих одноклассников, – обратился он к Люку. – Наш выпуск. И мальчики, и девочки. В прошлом году у нашего класса была традиционная встреча. Я туда не поехал, но они заранее прислали этот список.

– И теперь мы навещаем всех его девочек, – сказал Сэмми.

– Не всех, Сэмми, – заметил Дэн.

– Тех, с которыми ты дружил.

– Жена подала на развод, – сказал Дэн Люку. Очевидно, он считал это достаточным объяснением. И снова уставился на дорогу.

– Ясно, – сказал Люк.

Они проехали еще одну заправочную станцию и кафе среди целого леса рекламных щитов компаний «Тексако» и «Амоко». Мебельный фургон дружелюбно просигналил, когда Сэмми помахал ему из окна. Сэмми завизжал и запрыгал еще яростнее – кучка острых костей в полосатой майке, болтающихся шортах и рваных кедах.

– Тебе сколько лет? – спросил Дэн Люка.

– Пошел четырнадцатый.

– Хемингуэя читал? А «Над пропастью во ржи»? Что вам задают по литературе?

– Не знаю, я новичок в этой школе, – сказал Люк.

Нетрудно представить себе Дэна в роли учителя. На работу ходит в джинсах. Один из тех невозмутимых доброжелательных типов, к которым Люк питал недоверие. Уж лучше бы ходил в костюме и при галстуке, по крайней мере было бы ясно, с кем имеешь дело.

– В Вашингтоне, – сказал Сэмми, – живут две девочки, Патти и Лена.

– Не девочки, а женщины, – поправил Дэн.

– Патти Сирс и Лена Спарроу.

– Мне везет на букву «с», – сказал Дэн Люку.

– Говорят, Лена разошлась, – вставил Сэмми.

– И что же вы у них делаете?

– Да так, сидим, – сказал Сэмми, – а если приглашают, остаемся на несколько дней. Играем с их собаками, кошками, детьми. У них почти у всех есть дети. И мужья.

– Так если у них мужья… – начал Люк.

– Но заранее-то мы об этом не знаем, правда? – сказал Сэмми.

– Сэмми все путает, – заметил Дэн. – Мы вовсе не ищем замену. Мы просто путешествуем. Развод для меня – большой удар, я просто… путешествую в прошлое. Навещаю старых друзей.

– Но одних только девочек, – уточнил Сэмми.

– Да, девочек, с которыми раньше дружил. Не обязательно увлекался ими. Но я им всем нравился, они считали, что я отличный парень. Во всяком случае, мне так казалось. Не знаю. Может, они вели себя так просто из вежливости. Может, я был ни рыба ни мясо.

Люк не знал, что же ему ответить.

– Послушай, – сказал Дэн. – Ты еще не читал «Великого Гэтсби»?

– Кажется, нет.

– А «Повелителя мух»? Вы уже дошли до «Повелителя мух»?

– Я ничего этого не читал, – сказал Люк. – Меня все время перевозили с места на место. Куда ни приеду, все читают «Сайласа Марнера».

Слова эти почему-то произвели на Дэна удручающее впечатление. Он опустил плечи и замолчал.

Сэмми наконец угомонился и начал рассматривать детский журнал «Джек и Джилл». Журнальные страницы шелестели на горячем ветру, врывавшемся в машину. Ветер трепал мятые листки с адресами на сиденье между Дэном и Люком. Список адресов был не очень-то и длинный – четыре-пять страниц, по две колонки на каждой. Не успеешь оглянуться, как он кончится.

Люк хмыкнул. Дэн покосился на него.

– Вы, наверное, окончили университет? – спросил Люк.

– Да.

– И аспирантуру тоже?

– Нет, только колледж.

– А у вас нет адресов знакомых по колледжу?

– Это совсем не то, – сказал Дэн. – Слишком близкое прошлое. Впрочем, – вдруг удивился он, – ведь жену-то я встретил в колледже!

– Вот как? – сказал Люк.

Не доезжая до Вашингтона, Дэн высадил Люка из машины. На горизонте в дымке маячили какие-то здания – по словам Дэна, это был город Александрия.

– Александрия, штат Виргиния? – спросил Люк. Он не понимал, при чем тут Вашингтон. Но Дэн, видимо, торопился и уже поглядывал в боковое зеркало. Сэмми высунулся из окна и закричал:

– До свидания, Люк! Когда же мы снова увидимся? Ты приедешь к нам в гости, когда мы найдем себе дом? Напиши мне, Люк!

– Обязательно, – сказал Люк и помахал им на прощание рукой. Машина тронулась.

Люк решил, что сейчас, наверно, уже часа четыре, но жара не спадала. Глаза у него болели, потому что от яркого солнца он все время щурился. Потные волосы пропылились и висели жесткими космами. Но что-то в этой дороге – может, непривычные запахи гудрона и дизельного топлива, может, грохот машин – впервые заставило его поверить, что он действительно продвигается к некой цели. Он не сомневался, что рано или поздно кто-нибудь его подсадит. Постояв на обочине и посигналив большим пальцем, он прошел немного вперед и снова поднял палец. А когда хотел было пройти еще вперед, рядом заскрежетали тормоза и остановилась машина.

– Ради бога, влезай немедленно! Слышишь! – воскликнула женщина-водитель.

Он открыл дверцу и влез в автомобиль. Это был «додж», не такой старый, как у Дэна, но почти такой же изношенный, видимо, гоняли его будь здоров. За рулем сидела полная женщина лет сорока. Глаза ее опухли, на щеках виднелись следы слез, но Люк почему-то с первого взгляда ей поверил; со стороны можно было подумать, что это его мать, так она ругала его:

– Ты что, с ума сошел? Хочешь, чтобы тебя укокошили? Будто не знаешь, какие типы шляются вокруг! Захлопни дверцу как следует. Запри ее, черт побери! Это тебе не захолустье какое-нибудь. Пристегнись!

Он с радостью выполнил все ее приказания и застегнул какую-то замысловатую пряжку, а хозяйка машины, шмыгая носом, тем временем со скрежетом переключила скорости, и они влились в стремительный поток автомобилей.

– Тебя как зовут? – спросила она.

– Люк.

– Так вот, Люк, ты круглый дурак. Твоя мать знает, что ты добираешься на попутках? И вообще, где твои родители?

– Они… в Балтиморе. Вряд ли вы едете туда.

– Надо думать! Что я там потеряла?!

– А куда вы едете?

– Не знаю.

– Не знаете?

Люк взглянул на женщину. Слезы вновь текли по ее щекам.

– Тогда… может быть… – начал он.

– Успокойся, я отвезу тебя в Балтимор.

– Правда?

– Все лучше, чем мотаться по окружной.

– Вот спасибо, – обрадовался он.

– До чего дожили. Младенцы шляются без присмотру.

– Я не младенец.

– Ты что, газет не читаешь? Сексуальные маньяки! Грабежи! Убийства! Черт знает что.

– Подумаешь! Я путешествую самостоятельно уже давным-давно. Много лет. Чуть ли не с самого рождения.

– А вдруг я потребую за тебя выкуп?

От неожиданности Люк громко рассмеялся. Она посмотрела на него и грустно улыбнулась. Было что-то успокаивающее в ее толстом уютном животе, в джинсовой юбке, которая задиралась на полных ногах, в серых от пыли теннисных туфлях. Время от времени она вытирала костяшками пальцев кончик носа. Люк заметил на ее руке обручальное кольцо; и носила она его, видимо, долгие годы, так как оно словно бы вросло в палец.

– Без малого месяц назад, – сказала она, – милях в двух-трех отсюда парень подсадил девушку, а та ручным фонариком размозжила ему череп, спихнула труп под откос и укатила на его спортивной машине.

– Выходит, это вы идете на риск, а не я, – заметил Люк. (До чего легко было подхватить слегка подтрунивающий материнский тон.) – Зачем же вы подобрали меня? Может, я решил вас убить!

– Еще чего, – сказала она, шмыгая носом. – У тебя случайно нет косметической салфетки?

– К сожалению, нет.

– Я не всякого подбираю, – сказала она. – Сажаю в машину только тех, кто в опасности, – одиноких молодых девушек или младенцев вроде тебя.

– Я не…

– Вчера это была девочка в шортиках, представляешь? Я ей так и сказала: «Милочка, в таком виде накличешь беду». А днем раньше – двенадцатилетний мальчик, он сказал, что у него украли деньги на автобус и ему приходится добираться до дома на попутках. А еще раньше…

– Вы что же, каждый день ездите по этой дороге?

– Почти каждый.

Он посмотрел в окно на фургоны, бензовозы, междугородные автобусы, легковые машины с перегруженными багажниками на крышах.

– Я думал, на это шоссе нет съезда, – заметил он.

– Да что ты, бог с тобой. Я живу тут совсем рядом, – сказала она.

– Тогда зачем же вы куда-то едете?

Подбородок ее сморщился.

– Не твое дело, – отрезала она. – Я бываю здесь каждый день с двух-трех часов до ужина. Иногда еду в Аннаполис или куда-нибудь в Виргинию. А иногда просто гоняю по окружной. Смотря по обстоятельствам.

Она взглянула на Люка, как бы ожидая, что он спросит, какие же это обстоятельства. Но Люк обиделся и промолчал. Она вздохнула.

– В два, а то и в три часа просыпается моя дочь. Ей четырнадцать. Наверное, твоя ровесница, да? Тебе сколько лет?

Он барабанил пальцами по стеклу и молча глядел наружу.

– Летом она может проспать сколько угодно. Муж говорит: «Послушай, Мэг, почему ты разрешаешь ей так долго спать?» Я скажу тебе – почему. Потому что она несносная. В полном смысле слова несносная. Уму непостижимо, как она может быть такой ужасной. Спускается вниз в халате. Зевает. Приходит ко мне на кухню. «Ну и ну, ма, – говорит, – похоже, ты опять надушилась своим мухомором, ДДТ номер пять». И удаляется. А я в недоумении нюхаю свои запястья. «Лидди, – говорю, – ты собираешься сегодня убирать свою комнату?» А она отвечает: «Ты только послушай себя: пилишь и пилишь, совсем как твоя мать». Стоит мне пошутить, она говорит: «До чего смешно, ма. Ха-ха! Ты у нас настоящий комик». Это она стащила мой лучший кружевной бюстгальтер, который я надеваю только на годовщину свадьбы, а потом швырнула его мне обратно – замызганный, заношенный. «На, – говорит, – возьми свой драгоценный лифчик. Кому он нужен? Это для плоскогрудых». Называет меня сукой, прямо в лицо. Говорит, что я жирная уродина, что она ненавидит меня. А я говорю: «Послушайте, барышня, не кажется ли вам, что пора поговорить начистоту?», тогда она зевает в ответ и начинает отгрызать от рукава блузки пластмассовую веревочку, к которой прикрепляют ценник. Я прошу мужа: «Поговори ты с ней». «Лидди, – говорит он ей, – видишь, что с мамой? Зачем же ты огорчаешь ее?» А я говорю: «Что со мной? Что ты имеешь в виду?» И у нас с ним начинается скандал, а ей небось только того и надо. Отчуждение, разрушение, хаос – вот это по ней. Она дружила с одним парнем, обращалась с ним хуже некуда. В конце концов он ее бросил, и она всю ночь плакала и повторяла: «Ну зачем я так себя вела? Что мне сделать, чтобы он вернулся?» Я сказала ей, нужно быть честной, позвонить ему: так, мол, и так, она сама не знает, что на нее накатило. Ну, на следующее утро она позвонила ему, они помирились, и все было замечательно, Лидди даже поблагодарила меня за добрый совет. Все у нее вроде бы снова наладилось. Сидит в кухне за столом тихая, спокойная, давно я ее такой не видела. Потом начала качать ногой, грызть ногти, а потом опять позвонила своему парню. «Роджер, – говорит, – мне не хотелось огорчать тебя, но, думаю, тебе пора знать правду: врач сказал, что я умираю от белокровия».

Люк засмеялся. Женщина взглянула на него простодушно, по он заметил, что губы ее горько скривились.

– И вот часа в два-три, – продолжала она, – я сажусь в свою машину и еду куда глаза глядят. Сначала говорю сама с собой. Ты бы послушал меня. «Ни за что не вернусь», – говорю я себе. Ругаюсь последними словами, сигналю старухам, которые едва ноги передвигают. «Паскуда, зараза, испорченная девчонка, – твержу я, – она еще пожалеет об этом». И гоню во весь дух. Ты бы видел мой талон! Еще один прокол, и меня отправят на субботние курсы по борьбе с лихачеством, придется смотреть фильм про женщину, которая остается без головы. Но мне все равно, где быть, лишь бы не дома. Мчусь по дороге и представляю, как муж вернется домой и скажет: «Лидди, где твоя мать? До чего ты довела ее, Лидди!» И ей станет стыдно… А потом я начинаю думать о муже. У меня в самом деле очень хороший муж. От него бегать незачем. Вот я и воображаю, как ночью тайком проберусь в дом и скажу ему: «Слушай, давай удерем вместе. Смоемся». Но я знаю, он не согласится. Ведь непосредственно его это не так уж задевает. Конечно, она действует ему на нервы, но он целыми днями пропадает на работе, а поэтому реже сталкивается с ней и реже совершает промахи. Промахи, вот они-то и бесят меня больше всего. Я чересчур вспыльчива, позволяю себе злиться, спорю с ней… Да мало ли что еще! И если разобраться, то уезжаю я от своей несостоятельности, верно? В конце концов я сбавляю скорость. Начинаю вспоминать прошлое. Когда Лидди была маленькая, она всегда так прямо держалась, в любой толпе узнаешь по прямой, как струнка, спине. А то целый год ела только китайскими палочками. Чик-чик – стучали они по тарелке. Ты бы видел, на что была похожа ее тарелка! Но я не ругала ее. В то время она очень любила меня. Я была по-настоящему хорошей матерью. И она любила меня.

– Может, она и сейчас вас любит, – не вполне уверенно сказал Люк.

– Нет, не любит.

Они миновали указатель с надписью «На Балтимор». За окном простирался бесконечно унылый пейзаж – заросли высокой травы, задние дворы жилых поселков с веревками для белья, мотоциклами, круглыми бассейнами, потом снова заросли высокой травы, как будто пейзаж вращался на гигантском театральном круге.

– В сущности, – сказала женщина, – я езжу до тех пор, пока не вспомню ее такой, какой она была в детстве. Понимаешь? И пока не отыщу свое прежнее «я». Тогда я постепенно успокаиваюсь, сбавляю скорость и к ужину готова вернуться домой.

Люк взглянул на приборный щиток: часы показывали тридцать пять пятого.

– Сегодня сделаю на ужин салат из тунца, – сказала она.

– Прекрасная мысль.

– Чепуха. – Она снова провела по носу костяшками пальцев.

К пяти часам вечера они очутились на окраине Балтимора. Будто въехали в какой-то гигантский механизм, закопченный, гремящий, сумбурный, подумалось Люку. Но женщина не обращала внимания на эту картину и молча, не отвлекаясь, вела машину.

– Когда доедем до Рассел-стрит, скажешь, куда ехать дальше, – сказала она.

– Что?

– Как найти твой дом?

– Хм… Высадите меня в центре, и все.

– Где именно?

– Да все равно где.

Она пристально посмотрела на него.

– Я так близко живу, что…

– Близко от чего?

– Ну, от любого места.

– Слушай, Люк, – сказала она. – Все это очень странно. Ну-ка выкладывай, где твои родители.

Интересно, что она сделает, если он скажет, что сперва ему надо заглянуть в телефонный справочник? Он, дескать, давно не был дома – все лето в лагере или еще где-нибудь, не может вспомнить адреса… Нет, не годится. Но он правда не знал адреса Эзры. Просто был дом, к которому они подъезжали на машине: Коди – за рулем, Люк – на заднем сиденье.

– Дело в том, – сказал Люк, – что родители на работе. У них свой ресторан, «Тоска по дому». Может, довезете меня до ресторана?..

– А где он находится?

Люк замялся.

– Признайся, – сказала она, – ведь этого ресторана вообще не существует. Так я и знала. Ничего себе название – «Тоска по дому»!

– Есть такой ресторан! Честное слово. Только он еще новый. Они купили его совсем недавно. Я еще ни разу там не был.

– Иди посмотри адрес в телефонной книге, – сказала она.

Машина рывком остановилась возле телефонной будки – хорошо, что он пристегнулся ремнем.

– Иди поищи! – сказала она, воображая, что он врет.

– Ладно, пойду.

Будка была старомодная, с закрывающейся дверью, – пышущая жаром коробка из стекла и алюминия; он зашел внутрь, раскрыл телефонную книгу и провел пальцем вниз по колонке. «Публичная библиотека»… «Продажа недвижимости»… Ага, вот и рестораны. «Тоска по дому», – прочитал он и так удивился, будто и в самом деле врал.

– На Сент-Пол-стрит, – сказал он, вернувшись в машину. – Могу выйти где угодно, я найду нужный дом.

Но нет, она решила довезти его до дверей ресторана, хотя для этого пришлось порядком попетлять: выяснилось, что на Сент-Пол-стрит одностороннее движение, и она не сразу сумела на нее выехать. Наконец машина остановилась у ресторана.

– Кто бы мог подумать! – сказала она. – Действительно есть такой.

– Спасибо, что подвезли, – поблагодарил Люк.

Женщина пристально посмотрела на него.

– С тобой все будет в порядке, Люк?

– Еще бы.

– И твои родители точно здесь?

– Еще бы.

Однако она почему-то не трогалась с места. (Это напомнило ему дни рождения одноклассников в начальной школе: мать ждала в машине, пока его не впустят в дом, и только потом уезжала.) Он дернул дверь – заперто. Придется идти черным ходом. Женщина высунулась в окошко и окликнула:

– Что случилось, Люк?

– Заперто. Пойду с черного хода.

– А если и там заперто?

– Нет, не заперто.

– Послушай, Люк, – сказала она. – Времена меняются. Раньше здесь было спокойно, а теперь в Балтиморе проулки кишат грабителями. Слышишь, Люк? В каждой подворотне, в каждом пустом доме, на каждой улице.

Он помахал ей рукой и скрылся за домом. А через минуту услыхал, как машина медленно, нехотя отъехала, будто женщина все еще увлеченно перечисляла опасности.

Люк знал ресторан как свои пять пальцев, словно память о нем всегда жила в его сердце: грохот кастрюль и звон тарелок, запах резаного сельдерея, томившегося в масле на медленном огне, сухие пучки пряных трав, вениками подвешенные под потолком, пятилитровые банки сморщенных греческих маслин, корзины петрушки и исходящие паром черные котлы, за которыми следил мальчик его возраста. За кухней, почти ничем не отделенный от нее, находился обеденный зал – столики под белыми скатертями, в солнечных лучах пляшут пылинки. В этом зале было множество украшений – подарки и сувениры, накопленные за долгие годы, – которые всегда наводили Люка на мысль о доме, где живет большая дружная семья, где над камином прикрепляют детские рисунки да так там и забывают. Он увидел знакомый двухметровый коллаж с изображением коронного салата Эзры – подарок художника-завсегдатая, увидел и гирлянду из цветной бумаги, которую вместе с двоюродными братьями и сестрами обернул вокруг люстры по случаю давнего рождественского обеда. (Эзра так и не снял эту гирлянду, хотя обед тогда кончился ссорой; бумажная гирлянда стала теперь хрупкой и выцвела.) В углу по-прежнему стоял громоздкий допотопный велосипед, купленный Эзрой на толкучке. «Кулинарные деликатесы Меркурио» – было выведено четкими буквами на корзиночке со стеклянными грушами и бананами, прикрепленной под рулем (тоже подарок клиента). На велосипеде ехала картонная Мерилин Монро в развевающемся платье – кто-то из неизвестных посетителей в шутку водрузил ее на седло, а снять бедняжку оттуда никто не удосужился, и Мерилин катила все дальше и дальше, шея у нее погнулась и грозила вот-вот переломиться, улыбка год от года тускнела, а плиссированная юбка обтрепалась по краям.