Текст книги "Месть по-французски"
Автор книги: Энн Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
Пока ее план не сработал. Блэкторн мучился два дня и две ночи, а затем, черт бы его побрал, выздоровел! Сейчас, еле живой, он может только проглотить бульон, который готовит для него этот его страшный слуга. Но он перехитрил смерть. На этот раз.
Однако ее время придет, она поймает свой шанс, не может не поймать! И уж тут она не ошибется: положит в его еду столько яда, что это сможет убить и лошадь. Она будет милосердна, хоть он этого и не заслуживает, – смерть будет мгновенной. А потом… Потом она или сама примет яд, или отправится на виселицу.
Жаклин вдруг поняла, что была не права, считая, будто все, кто ей дорог, мертвы. Она беспокоилась об Эллен: ведь неминуемо последует скандал, от которого ее невозможно будет уберечь.
Что ж, в таком случае, когда он умрет, она должна будет убежать. Исчезнуть. В поместье полно прудов и озер, да и до океана даже пешком можно добраться за сутки. Будет лучше, если ее тело не найдут. Исчезла – и все тут.
Ладно, она решит, что ей делать, когда придет время, а пока нужно ждать. Ее решение неизменно. Если же у нее возникнут какие-то колебания, она будет вспоминать о родителях. Маленькие и трогательные, они держались очень мужественно, поднимаясь по лестнице на эшафот, на встречу с Мадам Гильотиной. Или будет думать о своем маленьком брате.
Весь первый год Жаклин каждую ночь снилась Николасу. Днем было легче – ему удавалось выбрасывать из головы мысли о ней, но по ночам она преследовала его. Ее стройное тело, серебристый смех, изящные руки, веселая улыбка… Иногда ему казалось, что он сделал страшную ошибку.
Ситуация во Франции еще больше усложнилась, но Николас пытался убедить себя в том, что граф де Лорне слишком умен и не будет так затягивать отъезд. Он вывезет свою семью из Франции и выдаст дочь за какого-нибудь богача-иностранца. В конце концов, ведь именно он за нее отвечает. Николас не чувствовал за собой вины, когда услышал, что король, пытавшийся покинуть страну, арестован. Что во Франции беспорядки. Что гильотина уже начала свою страшную работу. У него хватало своих забот.
Отец оставил Николасу значительно меньше, чем он рассчитывал. Поместья были обременены долгами, ветшали, а денег, чтобы содержать их, не было. Он сделал все, что сделал бы любой здравомыслящий человек, а затем занялся всерьез карточной игрой. Иногда он проигрывал, но чаще выигрывал. После одной особенно удачной игры его и нашел в клубе дядя Тиздейл.
Николас обычно выслушивал новости о Франции вполуха, предпочитая не задумываться всерьез о судьбе этой несчастной страны и ее граждан. Но на этот раз все было по-другому.
– Я решил, что ты должен это знать, – заявил дядя. С трудом вместив свое внушительное тело в кресло напротив, он подал знак официанту, чтобы тот принес ему бренди.
– А может, не надо? – лениво протянул Николас. – Когда мне говорят, что я должен узнать о чем-то, то, как правило, это что-то неприятное. Так что я должен знать?
– Твои крестные – де Лорне, так, кажется? Ты был у них, когда умер твой отец.
Николас рассматривал бренди в своем бокале. Его глаза не отрывались от янтарной жидкости.
– Был. А что с ними? – спросил он, хотя уже все понял.
– Их отправили на гильотину – всю семью, насколько я знаю. Включая детей. Варвары! Мерзавцы! – воскликнул он с несвойственной для него горячностью. – Мстят даже детям!
Николас продолжал рассматривать бренди.
– Это точно? – спросил он нарочито небрежно. – И детей тоже?
– Я не уверен до конца. Ты ведь знаешь, какая там сейчас царит неразбериха. Но мои источники, черт бы их побрал, надежны. Ужасно. Ведь ты любил их?
Николас поднял голову и посмотрел дяде в лицо. Он научился не демонстрировать свои чувства.
– Я едва помню их, – сказал он. – Скажи, ты собираешься сегодня посетить Честерстонов?
Тиздейл долго со странным выражением на лице смотрел на него, как будто бы не верил тому, что видел.
– Не знаю, – грустно сказал он и, опрокинув бренди, резко поставил стакан на стол. – У де Лорне ведь была дочь?
Николас пожал плечами.
– Дай подумать. Кажется, была. Почти подросток. Ее, по-моему, звали Жизель. – Он встретился взглядом с дядей и понял, что не сумел одурачить его. Тиздейл знал его лучше, чем он знал самого себя. – Жаклин, – поспешно сказал он. – Да, ее зовут Жаклин.
– Звали, – поправил Тиздейл и тяжело поднялся. – Я хочу пока пожить в деревне. Буду рад видеть тебя в Эмберфилдсе.
Николас покачал головой:
– Нет, спасибо, дядя.
Тиздейл внимательно посмотрел на него и пожал плечами:
– Ну, как хочешь, мой мальчик.
Николас подождал, пока он ушел. За окном клуба была ночь, темная и тихая. К счастью, присутствующие старались держаться от него подальше: тут хорошо знали его бешеный нрав, да и Тиздейл, уходя, предупредил всех. Наконец, когда в окна стал просачиваться рассвет, Николас решил вернуться домой. Он случайно бросил взгляд на свои руки и потом долго удивленно смотрел на них.
Бокал с вином был раздавлен, и осколки стекла впились ему в кожу. Кровь уже кое-где успела высохнуть, но отдельные капли еще падали на пол.
Николас встал, вытащил крупные осколки, стряхнул мелкие, обернул руку шелковым платком и вышел на улицу навстречу утреннему свету.
Неделю спустя он впервые убил на дуэли человека. Его дядя Тиздейл умер через несколько месяцев, но даже полученное от него наследство не поправило положение дел Николаса. Он продал все, что мог, и с новой страстью вернулся к картам.
Дорога в ад оказалась длиннее, чем он предполагал. Вино не давало забвения, и победы над молодыми людьми за карточными столами уже не радовали. Особенно после того, как он перестал подтасовывать карты.
Николас надеялся, что Джейсон Харгроув милосердно избавит его от этой жизни. Жадная, любящая роскошь жена Харгроува совершенно не интересовала его, но он редко отказывался от предложения разделить постель с женщиной, если та была замужней, состоятельной и красивой. И особенно если знал, что ее муж в случае чего не довольствуется извинениями.
Однако Джейсон Харгроув не оправдал его ожиданий. Николас Блэкторн хотел умереть, но, черт возьми, не стоять же ему просто так перед целящимся в него идиотом. Он покончил с этим фарсом – а может, и с жизнью Харгроува. И вот, пожалуйста, он тут, и кто-то намерен убить его. «Странное создание человек, – размышлял Николас, отказавшись от помощи Тавви и с трудом одеваясь сам. – Когда жить становиться невыносимо, с этим можно покончить, но только на своих условиях. И я не буду бездействовать, пока какая-то отравительница собирается прикончить меня».
Дверь в его спальню открылась. Тавви, как всегда, не удосужился постучать.
– Вы уверены, что готовы? – спросил он, всем своим видом выражая неодобрение. – На ногах-то еле держитесь!
Николас отмахнулся от него.
– Я в порядке. Во всяком случае, настолько, чтобы справиться с поварихой, если она действительно Лукреция Борджиа. До сих пор не могу понять, почему она хочет убить меня.
– Найти людей, которые хотели бы убить вас, – не вопрос, – сказал Тавви. – Вот найти тех, кто не хотел бы этого сделать, – это действительно проблема.
Николаса его заявление позабавило.
– Да, мою жизнь праведной не назовешь, – согласился он. – Вообще-то я был бы не против покончить с ней. Но только не сейчас. И не так.
Тавернер фыркнул:
– Обещаете, что не станете испытывать судьбу?
– Неделю назад я бы так и сделал. Но сейчас у меня появился интерес к жизни. Удивительно, что он вызван чьим-то желанием убить меня.
– Так-то оно так… – Тавернер пожал плечами, но Николас не мог не заметить беспокойства в его глазах. – Пойду скажу, чтобы принесла поднос.
– Иди, – сказал Николас. – Я готов развлечься.
4.
– О чем задумалась? – Мягкий ласковый голос прервал раздумья Эллен, сидевшей с братом в Шекспировском саду в Мидоулэндс. Она подняла голову – прямо на нее смотрели теплые серые глаза Энтони Уилтон-Грининга.
– Тони! – радостно закричала она и вопреки всем светским правилам бросилась на его широкую грудь.
– Эллен, ты ведешь себя как двенадцатилетняя девчонка, а не засидевшаяся в девицах барышня, – недовольно сказал ее брат Кармайкл. – Оставь Тони в покое и дай остальным поприветствовать его.
Она покраснела от смущения и попыталась отодвинуться. Но Тони, милый, добрый Тони, обнял ее за плечи и крепко держал.
– А мне приятно, когда меня обнимает такая красивая женщина, – сказал он лениво. – А если и ты намерен меня поцеловать, Кармайкл, то я большой, и ты найдешь куда.
– Ты не большой, ты просто гора, – сказал Кармайкл, чей скромный рост был постоянным источником его огорчений, и с энтузиазмом пожал руку Тони. – Рад тебя видеть.
– И я рад, Кармайкл. А больше всего я рад видеть Эллен, – сказал он, беря ее за подбородок. – Как ты, цыпленок? Тысячу лет тебя не видел.
– Живу в деревне, Тони. В городе уж слишком много желающих выйти замуж. Не хочу пополнять эту толпу.
– Бог мой, Эллен, ты скоро вообще наденешь кружевной чепец и будешь сплетничать со старыми девами, – покачал он головой. – Обещай мне, что до этого дело не дойдет.
– Обещаю, – улыбнулась она.
Брат прав: Тони действительно человек-гора. Гигант, выше всех в Лондоне – кроме разве Гарри де Квинси. Но Гарри не в счет, потому что он очень толст. У Тони же ни грамма лишнего жира, он весь состоит из сплошных мускулов. Ему не нужны ватные плечи, его изысканный камзол сидит на нем великолепно. Роскошный, очень красивый и очень праздный мужчина…
Лицо Гони полностью соответствовало его фигуре – нос с небольшой горбинкой, сильный подбородок, высокие скулы и удивительно темные при золотистых волосах брови. У него на губах постоянно играла улыбка, и потому Энтони Уилтон-Грининг производил впечатление очень мягкого человека. Однако Эллен знала, что это отнюдь не так, хотя у нее не было никаких доказательств. Некоторая жесткость, хоть и редко, но все же появляющаяся в его обычно смеющихся серых глазах, убедила ее в этом.
Она снова села на садовую скамейку, закутав плечи шалью, и Тони уселся рядом.
– Итак, почему ты приехала к Кармайклу? Просто захотелось увидеться с дорогим братом?
Оба – и Эллен, и Кармайкл – фыркнули от негодования.
– Мне ничего не оставалось делать, Гони, – сказала она, поправляя складки юбки цвета дикой орхидеи. – Кармайкл позволил Николасу Блэкторну пожить в Эйнслей-Холле, пока не станет ясно, выживет ли его последний противник на дуэли. И представь себе, он не разрешает мне в это время там находиться! Дикость какая-то – считать, что взрослую женщину может скомпрометировать присутствие в доме мужчины, но Кармайкл уперся, и все тут.
– Ну и слава богу. Думаю, даже когда ты впадешь в старческий маразм, мужское присутствие будет для тебя все так же опасно. Но, надеюсь, ты не пустишься в бегство, раз я приехал? Я привез тебе подарки.
– Подарки? Где они? – потребовала Эллен с жадностью ребенка.
Когда она была маленькой, Тони никогда не появлялся в их доме без коробки французского шоколада и кипы книг. Теперь, когда она выросла, он по-прежнему привозил шоколад, но книги стали другими – французские романы зачастую с весьма пикантным содержанием.
– Отличный шоколад. Две коробки. Ведь я пропустил твой день рождения.
– В моем возрасте о днях рождения лучше забыть. Да и шоколадом мне злоупотреблять не стоит. – Она с неодобрением оглядела себя. – Я все время прошу Жаклин готовить что-нибудь диетическое, но у нее такие вкусные соусы, что я не в силах от них отказаться.
– Будем надеяться, что она будет и дальше их готовить, – сказал Тони, вытянув свои немыслимо длинные ноги. – Ты прекрасна такая, как есть, цыпленок. Пухленькая аппетитная куропаточка. Не дай бог похудеешь.
– Ну, это вряд ли, – с братской прямотой заявил Кармайкл. – Расскажи лучше, что нового в городе. Что говорят? Скандалы? Помолвки?
– София Паркинсон выходит замуж за герцога Хампстеда, – Тони сдул несуществующую пылинку со своего шелкового желтого камзола. Он всегда был немножко похож на павлина, обожал, как и Эллен, яркие краски и расшитые ткани, но при всем при том всегда умудрялся выглядеть великолепно.
– Серьезно? – воскликнула Эллен. – А я думала, что она все-таки сумеет захомутать тебя. Она ведь вокруг тебя давно крутится.
Тони пожал плечами.
– Даже самые решительные молодые леди в конце концов сдаются. Они знают, что мое сердце занято. – Он улыбнулся ей: – Тобой, дорогая.
– Ну конечно! – фыркнула Эллен. – Что еще?
Тони поколебался.
– Добрые вести для тебя и, боюсь, плохие для меня. Скандал и смерть.
– Джейсон Харгроув умер? – догадался Кармайкл.
– Именно. У него осталась веселая вдова. Думаю, что Николас Блэкторн, получив это известие, тут же уедет.
– И я смогу вернуться домой! – воскликнула Эллен, чувствуя невероятное облегчение.
– Сможешь, – согласился Тони. – Но лучше не надо.
– Почему? – удивленно посмотрела она на него.
– Потому что я не видел тебя с Рождества. Ты тогда меня два раза обыграла в шахматы, а я считаю себя более чем приличным игроком, и двойное поражение от такой малявки подрывает мое уважение к себе. Ты должна дать мне возможность реабилитировать себя. Я изо всех сил к этому готовился.
Эллен разрывали сомнения. Что ей делать? Часы, проведенные с Тони за шахматной доской, были самыми счастливыми и покойными в ее жизни, хотя она и подозревала, что он ей поддается. Но она так беспокоится о Жаклин и Эйнслей-Холле!
– Мне все-таки надо ехать, – сказала она нерешительно.
– Почему? Николас Блэкторн наверняка уехал, у тебя великолепные слуги. Зачем тебе так спешить?
Эллен задумалась. Тони совершенно прав: ведь ее беспокоило именно присутствие в замке Блэкторна, а если он уехал из страны, у нее нет причин для паники. Даже если он бежал, прихватив с собой столовое серебро или дочку лакея, все равно слишком поздно что-то предпринимать. А Тони – ее лучший, самый дорогой друг. Когда он рядом, она не чувствует себя слишком толстой, стеснительной и неуклюжей. Она расцветает, но каждую пару месяцев ей нужно для этого солнечное обаяние его личности.
– Я остаюсь, – решила она наконец. – Достаточно надолго, чтобы убедить тебя в том, что играю в шахматы лучше!
Красивое лицо Тони озарилось улыбкой:
– Эллен, дорогая, приготовься к длительной осаде.
«Вот так, наверно, и с ними было, – как-то безучастно думала Жаклин. – Они, вероятно, чувствовали то же самое, когда шли по коридору тюрьмы в Париже, когда карабкались на телегу, которая везла их по улицам, когда храбро, с высоко поднятой головой готовились встретить смерть».
Жаклин крепко держала в своих маленьких руках поднос, не обращая внимания на следовавшего за ней слугу. Она приготовила то, что нравится мужчинам типа Николаса Блэкторна, но учла при этом его проблемы с желудком. Омлет, горячие ячменные лепешки со свежим маслом, мясной пирог, яблочный пай. И кувшин горячего чая, настоянного на зверобое – для желудка, на окопнике – для сердца и на ядовитом арсенике – для осуществления давно лелеемой мести. А на случай, если Николас Блэкторн откажется от травяного чая, она подсыпала яд еще и в бутылку бренди.
В одном из карманов ее объемистого фартука спрятан нож – не такой большой, как ей бы хотелось, но ножи для разделки мяса уж слишком крупные. Остроглазый Тавернер наверняка бы заметил, как он стучит о ее дрожащие колени.
Жаклин обо что-то споткнулась и чуть не выронила поднос. Железная рука Тавернера вовремя ее поддержала.
– Уронить такую вкуснятину на пол?! – зло усмехнулся он, показывая испорченные зубы. – Как можно!
Она не хотела видеть, как Блэкторн будет умирать, и старалась убедить себя, что в ней просто говорит здравый смысл. Ее дело – выполнить свою миссию и немедленно бежать. Исчезнуть без следа. Наверное, ей надо было бы увидеть его агонию – как компенсацию за утрату родителей, за потерю своей невинности. Но ей больше этого не хотелось. Она видела слишком много смертей. Хватит того, что он умрет.
Николас по-прежнему оставался в любимом розовом будуаре Эллен. Он развалился в обитом шелком кресле – белая рубашка распахнута у горла, вышитый шелковый жилет расстегнут, бриджи облегают ноги почти неприлично плотно, волнистые волосы в беспорядке. Жаклин позволила себе взглянуть ему в лицо и обнаружила, что он бледнее, чем в прошлый раз. В темных глазах застыл гнев. На губах играла все та же улыбка соблазнителя.
– Не стесняйся, Мамзель, – сказал он. – Входи. Я уже миновал смертельный порог. Мне нужно общество, а служанки только хихикают и заикаются. Это скучно. Надеюсь, что ты, хоть и тщательно скрываешь свое гостеприимство, будешь более интересной компанией.
Дверь за ней закрылась, и Тавернер куда-то исчез. Почему-то в этот вечер он не был расположен обслуживать своего хозяина. Поэтому Жаклин сама, своими руками должна была подать ему чашку отравленного чая.
Поставив поднос на стол, обычно служивший Эллен для рукоделия, она с удовлетворением отметила, что руки ее не дрожат. Эллен была более чем посредственной рукодельницей, но тем не менее выходящие из ее неловких рук чудовищные творения украшали комнату. Жаклин постаралась сосредоточить свое внимание на особенно безобразной подушке. Вероятно, предполагалось, что на ней вышита цапля, но скорее это походило на испражняющегося осла. Собрав всю свою волю, Жаклин постаралась налить в чашку травяного чая, не пролив ни капли, и уже повернулась к двери, но голос Блэкторна приковал ее к месту:
– Не спеши, Мамзель. Разве ты не хочешь убедиться, что чай доставил мне удовольствие?
– Я… мне надо работать. – Жаклин чувствовала, что самообладание ей изменяет. Она напрягла все силы. – У меня есть обязанности, сэр, – сказала она более твердо.
– Ну, к этому часу всех уже должны были накормить. Кроме того, ты в первую очередь должна заботиться о господах, а не о челяди. Ты со мной согласна?
Блэкторн произнес это так холодно и жестко, что Жаклин вспыхнула. Он сознательно унижал ее. Она никак не могла заставить себя сесть, но дверь за ее спиной внезапно приоткрылась, железная рука Тавернера опустилась на ее плечо и грубо толкнула на стул. Тавернер вошел в комнату и сунул Блэкторну какой-то лохматый черный комок. Что это такое, она поняла лишь минутой спустя, и ее охватил ужас.
– Очаровательный песик, – заметил Николас, поднося маленький пушистый комочек к лицу. На какой-то момент выражение его смягчилось, он стал похож на себя двадцатилетнего. На юношу, который некогда завладел ее сердцем. – Тавернер сказал мне, что у тебя на кухне есть любимец. Мой отец никогда не позволял мне завести собаку: он считал животных мерзостью. А я любил их. Как зовут этого малыша?
– Прошу вас… – пробормотала Жаклин, никогда никого ни о чем не просившая.
– Его имя? – требовательно повторил Блэкторн.
– Чарбон.
Его длинные пальцы гладили кудрявую шерстку щенка.
– Надо же, черный как уголь! Твоя хозяйка тебя ведь очень любит, малыш?
Жаклин больше не могла произнести ни слова. Она слышала, как дверь за ее спиной закрылась, – Тавернер вновь оставил их наедине.
– Некоторые считают, что не стоит кормить животных со стола, – сказал Блэкторн, продолжая гладить ее любимца. – Но мы не будем такими строгими. Ведь твоя хозяйка отличный повар, так почему бы тебе чуть-чуть не полакомиться? Правда, Чарбон? Как насчет омлета? Она молчит, но что-то чересчур бледна. Может, она тебя ревнует?
Жаклин изо всех сил старалась казаться спокойной.
– Лучше не надо. Он и так слишком толстый.
Голубые глаза Блэкторна, полные ледяной ненависти, не отрывались от ее глаз, губы его изогнулись в улыбке.
– Но меня не интересует твое мнение. Я выразился недостаточно ясно?
Он отрезал кусок омлета и положил его перед черным носиком Чарбона. Щенок с жадностью съел его, виляя хвостом от удовольствия.
– Нравится? – пробормотал Блэкторн. – Тогда я тоже попробую. – Он отправил в рот кусок омлета. – Может, я и глупо делаю: ведь наши вкусы могут не совпадать… Хочешь яблочного пая? Вкусно, правда? Твоя хозяйка замечательно готовит.
Жаклин казалось, что она не выдержит и закричит: ее сердце разрывалось от боли. Месть не должна требовать слишком многого! Она потеряла всех своих близких и просто не в состоянии принести в жертву это крошечное существо, которое зависит от нее, доверяет ей и безрассудно любит ее. А этот красивый улыбающийся монстр сидит перед ней и травит беспомощного, доброго щеночка, который ему не сделал ничего плохого! Глупого щенка, который виляет хвостом и лижет его длинные пальцы.
«Но ведь он не будет поить щенка чаем или бренди, – наконец с трудом сообразила Жаклин. – Чарбону ничто не угрожает. А вот мне… Тавернер не выпустит меня отсюда. Ясно, что Блэкторн обо всем догадался».
Чарбон с удовольствием доел все, что было на серебряном подносе. На нем остались только чай и бренди. Темные глаза Блэкторна оторвались от маленького черного комочка и остановились на бескровном лице Жаклин.
– Ему понравилось, – пробормотал он и отпустил щенка на пол.
Чарбон, подпрыгивая от удовольствия, подбежал к Жаклин. Она хотела наклониться и погладить его, но все ее тело словно оцепенело. Не дождавшись ласки от хозяйки, щенок повернулся и побежал к человеку, который его так вкусно накормил, и остановился перед ним, виляя хвостом.
– Славный какой, – пробормотал Блэкторн. – Тебе надо попить. Я понимаю, что чай ты не любишь, – сказал он, наливая ароматную жидкость на блюдечко. – Но, если я подолью молока, может, ты сочтешь это приемлемым? Ты…
– Ему нельзя молоко! – крикнула Жаклин.
Она вскочила, стукнувшись о стол, и неловким движением опрокинула чайник на пол. Горячий чай, выплеснувшись на платье, жег ее тело, но она даже не попыталась вытереть его.
– Ну вот, только посмотри, что ты натворила! И чайник разбила, и блюдце… Любая хозяйка вполне могла бы вычесть все это из твоей зарплаты. Но только не Эллен. Она до абсурда добра. – Он посмотрел на осколки на полу. – Чая больше нет.
Жаклин наклонилась и схватила Чарбона, пока он не успел обследовать темные пятна на ковре, прижав его так сильно, что он взвизгнул.
– Ничего, выпьете бренди, – сказала она и повернулась, чтобы уйти, но Тавернер загородил дверь.
На его лице играла злая улыбка. Он протянул руку и взял у нее щенка. Жаклин обернулась и посмотрела на Блэкторна. Он держал в руках стакан, наполовину наполненный бренди. Все. Вмешалась сама судьба, и она больше не будет спорить с ней.
– Ты что-то бледная, Мамзель… – Блэкторн поднялся и подошел к ней. Он возвышался над ней, как гора. Она забыла, что он такой высокий. Его движения были полны какой-то опасной грации, в руках он все еще держал стакан с бренди. – Думаю, что сейчас глоток бренди нужен тебе больше, чем мне.
Что ж, пусть будет так. Если повезет и яд подействует не сразу, то он, убедившись, что это безопасно, тоже может отпить глоток-другой. Если же нет, то нож ее пока при ней.
– Пожалуй. – Жаклин взяла стакан из его рук и поднесла к губам.
В следующую секунду Николас бросился к ней и выбил стакан из ее рук. Отравленный бренди пролился на платье.
– Думаешь, я позволю тебе умереть так легко? – сказал он, с силой сжимая ее запястье. – А теперь изволь удовлетворить мое любопытство. Я хочу знать, почему ты решила убить меня. Что я тебе сделал?
Потрясенная, Жаклин гневно смотрела на него. Он даже не узнал ее, не вспомнил, что уничтожил всю ее семью, он не чувствовал за собой никакой вины! Она вырвалась и сунула руку в карман фартука. Нож! Где нож? Она вонзит его ему в сердце!
Ножа в кармане не было.
– Тавернер в свое время был неплохим карманником, – сказал Блэкторн невозмутимо. – Он освободил тебя от этого ножичка, а ты и не заметила. Кто ты, Мамзель? Чего ты хочешь от меня?
Ей казалось, что его пальцы раздавили ее руку. Но это было неважно. Ее могут повесить и со сломанным запястьем.
– Разве не ясно? – Она буквально выплюнула эти слова. – Я хочу твоей смерти.
– Но почему?
Его удивление разъярило ее еще больше.
– Потому что ты убил моих родителей.
Выражение его лица не изменилось, только глаза слегка потемнели и губы сжались плотнее.
– Жаклин… – сказал он ровным голосом. – Мне следовало бы давно понять, что когда-нибудь придется ответить за мои грехи.
– Не понимаю, почему ты так настроена на отъезд? – недоумевал Тони. Он развалился на диване в восточной гостиной, в красивой руке, полуприкрытой кружевным жабо, – бокал великолепного кларета. – Блэкторн, если он не полный идиот, сейчас уже наверняка уехал из Англии, а я всегда отдавал должное его редкому уму, хоть он меня и раздражал. Зачем тебе нестись домой, как испуганному кролику?
Эллен покачала головой.
– Ничего не могу с собой поделать, Тони. Я очень обеспокоена. Это бывает со мной – я вдруг остро чувствую беду. Так было перед тем, как убили моих родителей, перед тем, как умер первый ребенок Кармайкла и Лиззи… Я должна вернуться в Эйнслей-Холл.
– Да никто там не умирает. А потом, тебе нужно взять реванш в шахматах. Я ведь здорово отделал тебя пару раз. Ты должна отыграться.
– Я слишком волнуюсь и не могу сосредоточиться. И вообще, мне кажется, что я обыгрываю тебя только тогда, когда ты мне это позволяешь.
– Ты что – обвиняешь меня в мошенничестве? Я бы тебя вызвал за это на дуэль, если бы ты была мужчиной! – пробормотал он, вытягивая вперед свои длинные ноги и с удовольствием разглядывая надушенные чулки цвета лаванды. Кармайкл, когда увидел эти шелковые благоухающие чулки, покатился с хохоту, но Тони это не задело. Он лишь заметил, что это сейчас высший шик, а Кармайкл так засиделся в своей деревне, что перестал что-либо понимать в моде. Эллен тоже не очень-то понравились эти чулки, но ноги у Тони были великолепны.
– Я не мужчина, – нахмурившись, заявила она. – И потом, ты же никогда не участвуешь в дуэлях.
– С чего-то надо начинать! А может, ты хочешь, чтобы я начал с Николаса Блэкторна? Вызвал его на дуэль, всадил пулю в его черное сердце и таким образом покончил бы со всеми проблемами?
Эллен почему-то испугалась.
– Не валяй дурака, Тони. Уж скорее он убьет тебя, чем ты его.
– Я не знал, что тебе это небезразлично.
– А кто тогда будет привозить мне шоколад? – улыбнулась она.
– И пикантные французские романы! Хорошо, я воздержусь на сей раз. Может, я тебя все-таки уговорю остаться на пару дней?
– Нет, не уговоришь, – сказала она, подавив вздох сожаления.
– Тогда позволь мне проводить тебя в Эйнслей-Холл. Дороги сейчас опасны, на них полно бродяг. А если Николас еще не уехал, я потороплю его.
Эллен была в восторге.
– Только учти: я не смогу предложить тебе кров и гостеприимство, – честно предупредила она.
Тони махнул рукой.
– Я этого и не жду. Напротив, мне очень приятно, что меня считают не менее опасным, чем Николас Блэкторн. Какой комплимент!
– Любой мужчина рассматривается как угроза… Это, в сущности, так нелепо! Но ты уверен, что действительно хочешь сопровождать меня, Тони? Ведь ты хотел здесь побыть недели две.
Тони ласково улыбнулся ей.
– У меня больше нет причин задерживаться. Если ты уедешь, я вполне готов уехать тоже.
«Слова, просто любезные слова! За ними не стоит ничего особенного», – твердо сказала себе Эллен. У нее хватало ума понять это, а вот храбрости спросить, что он имеет в виду, недоставало. Лучше уж не спрашивать – и не знать.
– Когда ты хочешь ехать? – продолжал Тони, явно не догадываясь о том, какой опасный ход приняли ее мысли.
– Как можно скорее. Завтра утром, с восходом солнца. Не могу отделаться от беспокойства: мне все время кажется, что там что-то случилось.
Тони допил свой кларет.
– И я буду счастлив доказать тебе, что это не так. Твой великолепный французский повар приготовит что-нибудь божественно вкусное, и ты угостишь меня ужином. А ночь я проведу в местной гостинице. Тебя это устраивает?
– Отлично, только при одном условии… – Эллен хотела сказать: пока Жаклин действительно там, но промолчала. Почему вдруг ее подруга должна уехать? Там наверняка! Она ведь не могла поддаться уловкам Николаса Блэкторна.
– При каком условии?
Она широко улыбнулась.
– При условии, что ты позволишь мне выиграть у тебя в шахматы еще раз.
– Договорились. – Он ласково посмотрел на нее. – Приказывай, я твой слуга!
Эллен давно привыкла к светским любезностям. Тони просто речист, не более того. Не следует выдавать желаемое за действительное.
Николас Блэкторн откинулся на спинку стула. На губах его застыла холодная улыбка, он с трудом дышал, чувствовал себя чертовски слабым и цедил сквозь зубы ругательства. Но эти ругательства были ничто по сравнению с ругательствами и оскорблениями, которыми осыпала его женщина в соседней комнате.
Жаклин лежала лицом вниз на кровати и не могла даже пошевелиться: когда она, выбившись из сил, перестала сопротивляться, Блэкторн с Тавернером ее связали. Конечно, это было глупо: бросаться на Блэкторна, пытаясь убить его голыми руками. Но оружия у нее уже никакого не было, а смириться с таким сокрушительным поражением она просто не могла. Николас поднялся и принялся ходить по комнате. Он и предположить не мог, что в этой малышке скрывается столько сил. Правда, он был еще очень слаб, и ему с большим трудом удалось ее утихомирить. Наконец он подмял ее под себя, надеясь, что она не порежется осколками посуды.
И он еще беспокоится об этом! Чушь какая! Ведь она пыталась убить его, а он тут с ней возится. Ему следовало удирать как можно скорее, оставив ее валяться на полу. Он и так тут подзадержался: ведь неизвестно, как там дела у Харгроува. Впрочем, может, старый пес и выкарабкался, и тогда ему с Тавви можно вернуться в Лондон, к карточным столам, тонкому кларету и неотравленному бренди.
Но он решил поступить иначе. Если он уедет, мадемуазель Жаклин де Лорне, может быть, образумится и будет вести себя прилично. Но вряд ли. Он такой ненависти просто никогда не видел. Скорее всего, она будет продолжать преследовать его, и он получит нож в спину, когда меньше всего будет ожидать этого.
Нет, он все-таки уедет из Эйнслей-Холла, но не в Лондон, не в свои теплые и удобные апартаменты. Он поедет в Шотландию, в свой охотничий домик, который получил по наследству. Николас был там последний раз лет двадцать назад, но когда-то он любил это место.
И они с Тавви поедут туда не одни!
