Текст книги "Месть по-французски"

Автор книги: Энн Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

13.

Жаклин продиралась сквозь густую траву вдоль реки, чувствуя, что у нее дрожат руки. Нужно как можно скорее отойти подальше. Подальше от реки, подальше от этого страшного человека. И как это ему удается всякий раз выводить ее из себя?! У Жаклин в жизни было немало врагов – жестоких, беспощадных, неумолимых. Она научилась уходить в себя, заставлять замолкнуть свои чувства и боролась с ними с холодной решимостью. Тогда почему Николас Блэкторн так легко лишает ее умения управлять собой?

Лес вокруг был старым и красивым. Сквозь узорную листву струился солнечный свет. Это напомнило Жаклин леса в Сан-Дуте – древние дубы и каштаны, запах прелой, по-весеннему ожившей земли, требовательный писк птенцов. Если бы можно было вернуться в это мирное прошлое! Если бы она тогда умела ценить все, что ее окружает, а не принимать как должное с самоуверенностью юности… Ближе к опушке лес начал редеть, трава там уже была по-весеннему зеленой и мягкой. Жаклин опустилась на колени, потом легла на траву, вдыхая аромат и тепло. Она не была так близка к природе с тех пор, как начался Террор. Может, земля придаст ей новые силы? Ах, если бы она могла отбросить свои мрачные мысли, расслабиться, просто погрузиться в великолепие окружающей ее природы.

Но на нее вновь нахлынули воспоминания, которые она безнадежно гнала от себя все эти прошедшие годы. Обычно они преследовали ее ночами, во сне, когда она была не в силах сопротивляться им. Днем она еще как-то владела собой, не поддавалась воспоминаниям о пережитом горе.

Но сегодня все было иначе. Лежа на мягкой траве в сладко пахнущем лесу, Жаклин позволила воспоминаниям овладеть ею. Она знала, что не должна, не имеет права забывать, иначе ее решимость может покинуть ее. И тогда Николас вновь коснется ее, приблизит свои губы к ее губам, не исключено, что она тоже пожелает его. И тогда ей уже ничто не поможет.

В последние годы она позволила себе чересчур расслабиться, потому что жизнь ее была сравнительно легкой. Время, которое она провела в таверне «Красная курица», где ее, собственно, и научили готовить, было спокойным. Старая таверна стала для нее в некотором роде домом, несмотря на то что находилась в ненавистном Париже.

Жаклин знала, что никогда не забудет ту страшную ночь, когда она, смертельно уставшая, выплакавшая последние слезы, потерявшая последний грамм надежды, добралась до нее. Перед этим она несколько часов простояла на мосту под проливным дождем, глядя в глинистые, быстрые воды Сены. Впрочем, одна надежда у нее еще осталась. Она надеялась, что соберет свои последние силы и бросится в воду, чтобы найти там свою смерть…

Дождь смыл с ее рук кровь. Кровь Мальвивра. Она дошла до предела, больше идти ей было некуда. В ту ночь, когда она убила его, она убила и свою душу.

А ведь ужасных ночей было так много! Ночь, когда они с Луи наконец-то добрались до Парижа, – только для того, чтобы увидеть, как раскачивается на уличном столбе труп ее дяди. Ночь, когда Мальвивр продал ее мадам Клод. И ночь, когда на нее нашелся первый покупатель.

Вначале Жаклин покорилась и смотрела на себя словно со стороны, как будто это все происходило не с ней, пока не увидела его.

Ее вели вверх по лестнице, она случайно заглянула в одну из боковых комнат и увидела там двух молоденьких девушек и мужчину, стоящего к ней спиной. Все трое беззаботно смеялись, и их смех почему-то заставил ее очнуться, выйти из ступора. В следующий момент мужчина обернулся. Это был скорее юноша, почти мальчик, ангельской красоты. Николас Блэкторн! Он был пьян и не узнал Жаклин. Ее потащили дальше, но она успела выкрикнуть его имя. А он, повернувшись вновь к девушкам, опять засмеялся.

Развратный английский богач не просто предпочитал девственниц, ему хотелось, чтобы они сопротивлялись ему. Жаклин привязали к кровати, и все время, что она провела в этой ужасной комнате, она слышала смех, сладкие стоны, ритмичное поскрипывание кровати. Ей казалось, что боль, застыв в ее сердце, превратила его в комок сжигающей ненависти. Эта ненависть была направлена не на жирного, с гнилым запахом изо рта извращенца, который быстро и умело лишил ее невинности. Эта ненависть была направлена на Николаса Блэкторна, веселящегося в борделе, пока ее насиловал старый извращенец.

Если она и не забыла его за все эти годы, то, по крайней мере, старалась не вспоминать о нем. Необходимость заботиться о Луи и страх за родителей отвлекали ее от мыслей о нем, о его предательстве. Сейчас же она уже не могла позволить себе эту роскошь. Лежа на мягкой кровати, кровоточащая и сломленная, она могла думать лишь о собственной судьбе. И ей некого было винить. Кроме Николаса Блэкторна.

Мадам Клод была в восторге.

– Граф страшно доволен прошлой ночью, – сказала она, развязывая запястья Жаклин. – И хотя ты уже не девственница, он продолжает считать тебя ценным приобретением. Он будет очень щедр к нам обеим, дорогая. Ты даже не представляешь, чего можешь добиться от него!

Жаклин не произнесла ни слова. Она молча с ненавистью смотрела на старую каргу, но на мадам Клод это не производило никакого впечатления.

– Ты, конечно, не должна очень-то расслабляться. Графу понравилось, как ты сопротивлялась. Сомневаюсь, что ему понравится, если ты будешь чересчур уступчива. Конечно, если он только сам тебя к этой уступчивости не принудит. И не бойся: тебе не придется всю жизнь работать только с такими, как граф. У нас бывают посетители разного возраста – и даже разного пола. Кстати, если ты предпочитаешь женщин, то я знаю жену одного высокопоставленного чиновника, которая будет от тебя в восторге. А вчера вечером о тебе спрашивал один молодой человек.

Это замечание вывело Жаклин из состояния искусственного спокойствия.

– Какой молодой человек? – спросила она и сама не узнала свой голос. Впрочем, это были, кажется, первые слова, которые она произнесла с тех пор, как оказалась в заведении мадам Клод.

Хозяйка удивленно на нее посмотрела:

– Ты говоришь, как аристократка. Знай я об этом, я бы за тебя подороже запросила. Ну да ладно, я и так неплохо на тебе заработала. И не забивай свою хорошенькую головку мыслями о том молодом человеке: к тому времени, как ты надоешь графу, он уже уедет из Парижа. Он тут же забыл про тебя, когда я сказала, что ты занята. И нечего дуться. В компенсацию за старого графа мы найдем для тебя других молодых красавчиков.

Единственная искра надежды потухла. Он видел ее и не узнал. Хотя что-то в ней привлекло его внимание, но это было отнюдь не запоздалое воспоминание и не жалость к беспомощной жертве. Так, внезапно вспыхнувшее и тут же погасшее желание…

Жаклин сидела на кровати, лихорадочно соображая, что ей делать. Прежде всего надо бежать отсюда и найти Луи. Но это наверняка будет непросто.

– Наверное, с красивым молодым человеком это было бы приятнее, – медленно произнесла она.

Мадам Клод просияла:

– Я знала, что ты умница! В этой жизни можно неплохо устроиться, если не ждать от нее слишком многого. А лучше, чем здесь, жизни не бывает. Тебе платят деньги за то, что мужчины обычно получают бесплатно, а ты учишься управлять ими. Нужно уметь получать от жизни удовольствие. Полежать несколько часов на спине ночью лучше, чем батрачить весь день в пошивочной мастерской.

– Я не умею шить.

– Ну вот видишь. Ты сделала правильный выбор, дорогая. И далеко пойдешь.

Жаклин промолчала. Сделала правильный выбор? О выборе и речи-то не шло с тех пор, как она здесь находится. Но она научится делать этот самый выбор – беспомощной жертвой она больше никогда не будет!

Ей удалось убежать только через два дня. Все это время она терпела измывательства графа над ее телом, слушала его комплименты, его стоны удовольствия. Это были два дня боли и унижения, замаскированных под акт любви.

– Черт побери, я не оставлю тебя здесь, – заявил ей граф на третью ночь. – Поедешь со мной в Англию. Ты меня совсем покорила. – Он протянул руку и ущипнул ее за грудь. – У меня есть друзья, которым такая крошка придется по вкусу. А мне всегда нравилось быть наблюдателем. – Он сел на кровати спиной к ней и потянулся за одеждой. – Ты, правда, до сих пор немного упряма, но это ненадолго. Я умею учить непокорных. Вообще-то я даже не припомню, чтобы мне так нравилась проститутка.

На столе стояла огромная ваза из тяжелого дешевого фаянса. Жаклин не раздумывала ни секунды. Схватив вазу, она изо всех сил ударила его по голове. Раздался такой звук, что, казалось, его череп раскололся как орех. Коротко застонав, он рухнул на пол.

Она что, убила его?! Жаклин вскочила с кровати и уставилась на него, но он, казалось, безмятежно спал, и на лице его отражалось лишь легкое недоумение.

Позор какой. Ведь она хотела убить его. Если бы у нее был нож, она бы сделала кое-что и похуже. Сейчас ей не оставалось ничего другого, как бросить его совершенно голого на полу.

У нее не было никакой одежды, кроме легкой ночной рубашки, которую он с таким восторгом рвал на ней. Надев на себя его штаны и рубашку, в которую она могла бы дважды обернуть свое хрупкое тело, Жаклин выпрыгнула в окно, даже не заметив, как высоко оно находится.

Жаклин вывихнула локоть, упав на грязную дорогу, но даже не вскрикнула. Минуту спустя она растворилась в темноте.

Всю неделю в Париже они с Луи прятались ото всех, никому не доверяя. Единственным исключением стал старьевщик, которого все знали под кличкой Старые Кости. Он бродил по улицам со своей тележкой, обменивая и продавая всякое тряпье. Это был человек без возраста. О нем говорили, что он презренный еврей, но его глаза старого ревматика видели дальше и глубже, чем у других людей. Он был добр к Луи, делился с мальчиком последним куском хлеба и предупреждал Жаклин, когда по ближайшим улицам бродили в поисках жертв пьяные мародеры. В благодарность она отдавала ему остатки каких-то вещей, которые он еще мог продать. Между ними возникла странная дружба. Если кто-то и знал, где искать Луи, то это был он.

Однако прошло еще полтора дня, прежде чем она нашла их обоих. Нашла в самом страшном месте на земле.

Жаклин всегда старалась обходить стороной Пляс-де-Революсьон. Каждый день она слышала имена обезглавленных там людей. Она прорыдала весь день, когда узнала, что погиб король, рыдала, когда та же участь постигла маленькую глупенькую королеву. Но в тот день она не могла туда не пойти. В тот день в числе приговоренных к казни были ее родители.

Позже она не могла понять, какая сила привела ее туда. Ведь ее родителям, наверное, было бы легче расставаться с жизнью, если бы они думали, что она находится в безопасности, вдали от ужасного Парижа. Но она должна была быть там во имя себя самой. Быть с ними в любви и несчастье. Она не могла оставить их там в окружении злобствующей толпы, без единственного родного лица.

Они не видели ее, когда их привезли на площадь под свист и улюлюканье кровожадных зрителей. Не видели, пока карабкались на эшафот, и она была рада этому. Жаклин чуть не потеряла сознание, когда опустился нож гильотины, но на ее глазах не было слез. Слезы пропали навсегда.

А потом она услышала крик – короткий пронзительный крик. И увидела, как на запруженной толпой площади ее брат вырывается из рук старьевщика.

На помост втащили новую жертву, и внимание толпы переключилось на нее. Но когда, сумев пробиться через толпу, Жаклин схватила брата в свои объятия, он молчал. Она больше никогда не слышала его голос.

Жаклин и старьевщик делали все, чтобы мальчик был сыт и не мерз. Но он ни на что не реагировал, ничего не говорил и смотрел вокруг бессмысленным младенческим взглядом. Жаклин даже сумела раздобыть несколько су для доктора, но тот лишь беспомощно развел руками.

– Шок, – сказал он. – Шок, который может лишить человека разума. Душа мальчика укрылась в безопасном месте, где ничто и никто не может навредить ему. И один бог знает, выберется ли он когда-нибудь из этого спасительного кокона.

Жаклин делала все, что могла, чтобы защитить, накормить Луи, но это становилось все труднее с наступлением зимы. Пока однажды старик не пришел к ней и не сказал:

– Есть нечего. Совсем нечего.

Жаклин горько усмехнулась:

– Скажи что-нибудь поновее. У нас еды не было целыми неделями.

– Нам все-таки перепадали кое-какие объедки. Но сейчас уже ноябрь, на улице твой брат замерзнет до смерти. Он ведь даже не понимает, что надо накинуть на себя плащ. Ему нужна обувь, нужно одеяло, нужна приличная еда. И тебе тоже.

Жаклин вся сжалась, понимая, что будет сказано дальше. Она не говорила старьевщику, где провела те два дня в июле, но он был стар и мудр и, видимо, обо всем догадался. Как догадался и о том, что она сделала это не по своей воле.

За последние несколько месяцев Жаклин очень переменилась – стала жесткой и холодной. Ее сердце очерствело, в нем не было любви ни к кому, только к Луи. Она с трудом переносила даже этого старика, но, поскольку ему тоже не было ни до кого дела, они как-то умудрялись существовать вместе.

– Ты не сказал мне ничего такого, о чем я бы уже не знала, – спокойно повторила она. – Ты можешь что-то предложить?

– Это у тебя есть что предложить. Люди, ночующие на улицах Парижа, были бы рады продать все, что у них есть.

– Тихо! – огрызнулась она, с тревогой посмотрев на Луи. Несмотря на тяжелую жизнь и отсутствие еды, он подрос. Одежда его, давно превратившаяся в лохмотья, стала ему мала. Все-таки ему было уже тринадцать лет.

– Не бойся, Жаклин. Он слышит, но ничего не понимает. Он никогда не узнает, что тебе пришлось торговать собой на улице, чтобы прокормить его.

Это было сказано просто и ясно. Ей почудилось, что на нее опять навалился англичанин, пыхтя и потея…

– Нет! – вырвался из ее груди крик.

Старьевщик лишь пожал плечами:

– Я забыл, что у аристократов свои представления о жизни.

– Я могла бы убить кого-нибудь! – В ее голосе звучало отчаяние. – Зарезать человека, чтобы завладеть его кошельком. Но я не могу торговать собой на улице. Я с ума сойду!

– Убивать карманников – не выход. Они редко зарабатывают своим ремеслом деньги, на которые можно прокормиться. Не говоря уже о том, чтобы прокормить троих, – грустно сказал старик.

Несмотря на все ее отчаяние, Жаклин стало смешно.

– А ты тоже собираешься жить на доходы от моих занятий?

– Это будет только справедливо. Я буду подыскивать клиентов, оберегать тебя, защищать.

– Ты? Защищать меня?! – Смех ее был холодным, как лед.

– Тебя никто не сможет защитить. Как и любого из нас. Но я могу помочь. Ты ведь уже пережила нечто подобное – не трудись отрицать это. Я слишком долго жил на парижских улицах, чтобы не понять, что с тобой произошло, когда ты вдруг исчезла летом. Слава богу, ты осталась жива, но ничего не заработала. Можешь попробовать еще раз.

– Будь ты проклят! Я не могу… – Ее вопль прервал кашель Луи.

– Ему нужно одеяло, – сурово сказал старьевщик. – Теплый суп и лекарства. Оставшись на улице, он умрет. Умрет раньше тебя, потому что он слабее. Ты хочешь видеть, как это будет?

Жаклин вся дрожала. Было холодно, очень холодно. Она вспомнила мадам Клод, ее самодовольное лицо, ее клиентов, старого мерзкого садиста-графа, Николаса Блэкторна, который лишь взглянул на нее и тут же забыл, как одну из проституток.

– Я не вернусь туда, – сказала она упрямо.

– Ты никуда не должна идти. Месье Порше из мясной лавки спрашивал меня, не хочешь ли ты немножко подработать. Ты пойдешь к нему в дом, и он тебе заплатит. – Если бы старьевщик говорил об этом с сочувствием, она бы отказалась. Но тон его был просто деловым. – Не больше часа, Жаклин. А пока будешь лежать на спине, можешь подумать, куда ты потратишь эти несколько франков. И все дела. Как ты можешь отказываться?

И Жаклин поняла, что действительно не откажется, не может позволить себе отказаться. Если уж она вынесла, когда ее привязали к кровати и измывались над ней, то как-нибудь уж переживет грубоватые ласки Порше. Она знала, что он не злой человек. Время от времени он давал ей мясные обрезки для брата, и в его глазах была печаль, но не злость…

В конце концов она проделала это трижды. Два раза с Порше, когда голод стал просто непереносим и у Луи на бледном лице проступили кости. Она даже благословляла то, что он не говорит. Он не знал и никогда не узнает, на какой позор она пошла ради него.

Наконец это случилось в третий и последний раз. Жаклин до сих пор не была уверена, засчитан ли ей этот грех. Да, в общем-то, это было неважно. Она давно утратила веру в бога.

– Не хочу, – сказала она старьевщику, когда он сообщил ей, что кто-то еще не прочь воспользоваться ее услугами. – Порше – это одно. Он добрый. А к незнакомому я не пойду.

– Порше взяли сегодня, – сказал старьевщик устало, он был слишком измучен, чтобы испытывать печаль или испуг. – На него донес член местного комитета. Они не тратят время на разбирательство с людьми типа Порше. Мадам Гильотине нужен фураж.

Жаклин лишь пожала плечами, тут же выбросив из головы человека, который по-своему был добр к ней.

– И ты уже поспешил найти ему замену?

Старик покачал головой:

– Не совсем. Это человек, который донес на Порше… У него на то были свои причины.

Жаклин почувствовала, как в ее душу вползает страх.

– И какие же?

– Лавка Порше приносила приличный доход. Этот человек решил присвоить ее. И тебя тоже.

– Доходная лавка, полагаю, была бОльшим стимулом, – резко сказала она. – Я не собираюсь…

– Глупая аристократка, – сплюнул старик. – Это не игра. Этот человек опасен. Он пожелал тебя, и ты не можешь отказаться.

– Могу! Я могу сама выбирать, что делать?

– Он тебя все равно найдет. Он могущественный человек, и его могущество растет с каждым днем. Он один из лидеров нового общества, для него всадить нож в спину соседа – пустяк. Его невозможно остановить. Ты пойдешь к нему в дом и сделаешь все, что он захочет. Иначе Луи умрет.

– Откуда он вообще про нас знает? Обо мне, о Луи?..

– Ты не похожа на других, Жаклин. Люди знают, что по ночам здесь скрывается аристократка с братом. Ты слишком хороша даже в этих лохмотьях, чтобы тебя не заметили. А этот человек поставил перед собой задачу знать все. Не думай, что сумеешь защитить Луи. От него нельзя защититься. Все, что ты можешь сделать, это как можно лучше ублажить его.

Жаклин снова посмотрела на брата. Мальчик прислонился головой к стене, спутанные волосы падали ему на лицо. Дышал он тяжело, хрипло. Его глаза были закрыты, но Жаклин знала, что он не спит и слышит каждое слово. Ей оставалось только надеяться и молить бога, что старьевщик прав и Луи ничего не понимает.

– Когда? – негромко спросила она. – Где?

– В бывшем доме Порше. Он теперь принадлежит этому человеку. Сегодня ночью. Но будь осторожна, не доверяйся ему. Это волк, который, если ему этого захочется, вцепится тебе зубами в горло.

– И как же зовут этого волка? – устало спросила она.

– Жан-Люк Мальвивр.

Какое-то время Жаклин не могла понять, где она. Потом медленно пришла в себя и вспомнила, что лежит на лугу в Шотландии. Солнце ярко светит у нее над головой, сладко пахнут первые весенние цветы, земля под ней твердая, но не жестче тротуаров Парижа. Темный, дурно пахнущий город остался далеко позади. Она больше никогда не ступит на землю Франции!

Жаклин первый раз порадовалась перемирию, которое заключила с Николасом. Если бы не данное ею слово, она сейчас была бы, наверное, уже далеко отсюда, вне его досягаемости, но, как ни странно, ей этого не хотелось. Она научилась скрываться от неумолимых врагов, сумела бы скрыться и от него. Но она дала слово и намерена сдержать его. И, помимо всего прочего, этот мирный теплый солнечный день как бы вернул ей то, что она давно потеряла.

Жаклин села, с удовольствием оглядываясь вокруг. Она привыкла не задумываться о будущем – день за днем надо было как-то существовать, а роптать и жаловаться так же бесполезно, как и надеяться. Но если бы судьба оказалась добра к ней, она бы хотела остаться жить в этой стране. Где-нибудь в глуши, подальше от городской суеты, там, где растут деревья и цветы, поют птицы, где пахнет землей и слышно, как журчит вода. Ей понравилась Шотландия – пурпурно-синие горы вдали, древние деревья, каменистая почва. Это место не похоже ни на какое другое. Здесь она могла бы быть счастлива.

Жаклин не спеша поднялась на ноги. Волосы ее высохли и волной падали на спину. Может, отрезать их тем ножом, который дал ей Николас? Он сейчас достаточно острый. Нет, она не может это сделать. Жертвам Мадам Гильотины обрезали волосы, чтобы они не запутались в лезвии. Каждый раз, когда она собиралась отрезать свои, ей начинало казаться, что холодная сталь вот-вот коснется ее склоненной головы…

Ягод на опушке еще не было, но цветов – масса. Опустившись на колени, Жаклин вдыхала их аромат – рвать цветы, уничтожая их и без того короткую жизнь, ей было жалко.

– Какая очаровательная пастораль, Жаклин, – внезапно услышала она знакомый ненавистный голос. – Как будто бы Мария-Антуанетта играет роль пастушки. Если бы я знал, что тебе так по сердцу сельские удовольствия, мы бы приехали сюда раньше.

Она медленно поднялась.

– Поймал что-нибудь?

Это был всего лишь вежливый вопрос. Николас покачал головой и медленно, не сводя с нее глаз, стал приближаться к ней. Жаклин вдруг охватила паника.

– Ведь ты дал слово, что не тронешь меня! – сказала она, даже не пытаясь скрыть свой страх.

Его улыбка была очень опасной.

– Ну, что тебе сказать, дорогая? Я, как всегда, солгал.