Текст книги "Месть по-французски"
Автор книги: Энн Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
16.
Тони давно потерял счет времени. Вот уже несколько часов было темно, дождь по-прежнему уныло барабанил по крыше, когда карета вдруг резко остановилась. Он был этим даже доволен, потому что Эллен от толчка упала прямо к нему на грудь. Тони инстинктивно схватил ее в объятия и прижал к себе – ведь должен же он помочь даме, если карета перевернется. Он слышал, как стучит ее сердце, чувствовал, как мягки ее груди, – все это кружило ему голову. Она подняла на него испуганные, затуманенные какой-то непонятной болью глаза, ее губы приоткрылись, и он вдруг усомнился, что она действительно видит в нем лишь доброго дядюшку. Проверить это было бы достаточно просто – прижать губы к ее губам и посмотреть, как она на это прореагирует.
Эллен зачарованно смотрела на него, а он медленно наклонялся к ее губам, когда дверь кареты неожиданно распахнулась.
Кучер Дэнверс был весьма благоразумным человеком, поэтому, если он и удивился, что леди Эллен Фицуотер лежит на груди его хозяина и тот ее вот-вот поцелует, то никоим образом не обнаружил этого.
– У нас беда, сэр Энтони, – произнес он.
Тони тут же отпустил Эллен, стараясь не показать, как он разочарован.
– Я это понял, – сказал он совершенно спокойно. – В чем проблема?
– Левая пристяжная растянула себе сухожилие. Сейчас темно, не видно, насколько сильно, но на ногу сегодня она уж точно не ступит. Мы по дороге проехали ферму, я могу узнать, нет ли у них свободной лошади. Но, по крайней мере, там можно будет остановиться, или вас подвезут до дома Блэкторна. По-моему, он всего лишь в миле отсюда, а может, и еще ближе.
– Хорошенькое дело! – мрачно произнес Тони, глядя в открытую дверь кареты. Дождь полил как из ведра, и ничего было не видно. – Ладно, иди. Мы тебя будем ждать здесь. Попроси, чтобы дали одеяла – закутать леди Эллен, пока мы будем добираться до фермы.
Дэнверс кивнул, и не успел он закрыть двери кареты, как Эллен очень спокойно, но решительно сказала:
– Ни на какую ферму я не пойду.
– Прошу прощения?..
– Ты слышал, что сказал кучер? Нам осталась всего лишь миля. И я не собираюсь торчать на ферме, когда Жаклин страдает где-то совсем рядом.
– Мы не располагаем никакими подтверждениями того, что она вообще страдает. Нам лучше воспользоваться гостеприимством фермеров, а к Блэкторну отправиться завтра утром, когда мы чуточку передохнем и этот чертов дождь кончится.
Тони был весьма удручен крушением своих планов и надежд и поэтому позволил себе изъясняться не столь изысканно, как обычно. Конечно, поминать «черта» при дамах не стоит. Но ничего, с Эллен это можно себе позволить.
– Нет, Тони! – сказала она, плотнее запахиваясь в плащ и надевая на голову капюшон.
Тони от удивления разинул рот, но все-таки успел схватить ее за руку, когда она уже взялась за ручку кареты. Он втолкнул ее обратно на сиденье, не заботясь о том, что ведет себя отнюдь не по-джентльменски.
– Я не пущу тебя одну ночью в проливной дождь! – рявкнул он. – Завязнешь где-нибудь по дороге в трясине, или еще что-нибудь похуже случится.
– Я отправляюсь за ней, Тони, – заявила Эллен тоном, не допускающим возражений.
– И как же ты надеешься ее найти?
– Пойду по дороге. Думаю, что она доведет до дома Блэкторнов.
– Скорее до какого-нибудь болота. Будь же благоразумна, Эллен!
– Я пошла.
Тони снова выругался – на этот раз так крепко, что она должна была бы покраснеть, но в темноте этого не было видно. Не говоря ни слова, он напялил на себя плащ, пинком открыл дверь, опустил лесенку и, выпрыгнув из кареты в мокрое темное марево, подал руку Эллен.
– Пошли! – попытался он перекричать шум дождя и ветра.
Эллен вышла наружу, не приняв его протянутую руку. Порыв ветра чуть не свалил ее с ног, через минуту она промокла насквозь, но решила, что ни за что не сдастся.
– Я не пойду на ферму, – еще раз предупредила она.
«Может, схватить ее на руки и перекинуть через плечо?» – подумал Тони. Он вполне мог это сделать: Эллен, конечно, крупная женщина, но и он мужчина весьма не маленький. Справится вполне. Тут только два варианта: или тащить на плече под проливным дождем тяжелую разъяренную женщину, или пройти милю, вынудив ее плестись позади. Зато в доме Блэкторна еда и постель будут наверняка получше, чем на ферме, так что, пожалуй, лучше сделать хорошую мину при плохой игре. Кроме того, если он и сумеет заставить Эллен отправиться с ним на ферму, она может там выпрыгнуть в окно и все равно сделать по-своему. И так и так за ней идти придется.
– Дэнверс, – сказал он голосом страдальца, – ты отведи лошадей на ферму и укройся пока там. А мы с леди Эллен пойдем к дому Блэкторна сами. – Он взглянул на Эллен. – Тебе известно, что ты опасная женщина? – спросил он, стараясь не обращать внимания на стекающие по спине струйки дождя. – Твоя повариха должна представлять собой нечто из ряда вон выдающееся. Надеюсь, что она нас как следует накормит.
Он протянул ей руку, ожидая, что она на нее обопрется. Вместо этого Эллен бросилась ему на грудь и, обняв за шею, крепко и неумело поцеловала его.
– Да благословит тебя бог, Тони! Я знала, что всегда могу на тебя положиться.
Она отпустила его, прежде чем он сообразил, как ей ответить и как они могли бы согреть друг друга своими телами в эту холодную ночь.
– Да я просто святой, – проворчал он.
Взявшись за руки, они шагнули в промозглую тьму.
Нет, это дальше чем миля! Эллен, конечно, не очень-то ориентировалась в пространстве, но милю они уже наверняка прошли. Ей казалось, что они идут несколько часов: ледяной дождь промочил их до нитки, ноги в пропитанных глиной туфлях разъезжались, холод пробирал до костей. Рука Тони, на которую она опиралась, сильная и надежная, поддерживала ее, когда она была готова упасть, и поднимала с земли, когда она все-таки падала. Казалось, что этот ледяной ад не кончится никогда. Ну почему Николас не увез Жаклин, скажем, в Корнуэлл, где всегда светит солнце? Или в Португалию… Да куда угодно, лишь бы там было тепло!
Эллен чихнула, потом еще раз, но Тони не останавливался, и она изо всех сил старалась не отставать от него. «Горячий шоколад! – мечтательно думала она. – Ведь бывает же на свете такое! Или кофе – густой, сладкий, черный, какой умела готовить только Жаклин. Но если она теперь дама сердца Николаса, то, наверное, ей не приходится готовить…»
– Мы должны были бы уже дойти, – начал терять терпение Тони. – Где это, черт возьми, может быть?
Эллен обеспокоенно взглянула на него. Низко надвинутая шляпа закрывала его лицо, но легко можно было себе представить, что оно сейчас выражает. Он ненавидит ее, конечно, ненавидит! И трудно винить его в этом.
– Тебе не кажется, что мы где-то не там свернули? – спросила она с тревогой.
– Я всегда отлично ориентируюсь, – отрезал Тони. – По моим расчетам, мы уже должны были бы дойти. Но тут только заросшая дорога да пара разрушенных строений. Никаких признаков жизни.
Эллен снова чихнула.
– Не знаю, как тебе, Тони, но мне надо хоть ненадолго спрятаться от дождя. Если на каком-то из этих зданий есть крыша, давай пойдем туда.
Она ждала: вот сейчас он напомнит, что именно ей пришла глупая идея искать в темноте под проливным дождем этот охотничий домик. Но вместо этого после недолгого колебания Тони сказал:
– Ну, тогда пошли.
Уже через минуту они оказались в полуразрушенном домике, который в темноте можно было принять просто за шалаш. Эллен не могла разглядеть абсолютно ничего, но, к счастью, Тони, кажется, лучше видел в темноте, а может, его просто вел инстинкт. Он взял ее холодную мокрую руку в свою и повел через комнаты с выбитыми стеклами и разрушенным потолком, через который хлестал дождь. Наконец они вошли в маленькую темную комнату, где было сухо и хотя бы относительно уютно.
– Сядь, – приказал он.
Во внезапно наступившей тишине голос его прозвучал неестественно громко: звук дождя почти не долетал сюда.
– Куда? – недоуменно спросила Эллен, растирая замерзшие руки.
– У тебя за спиной кровать. Сядь на нее и закутайся в одеяла, а я пока попробую разжечь огонь.
– Дымоход наверняка забит, – сказала она, нащупав в темноте матрас и садясь на него.
– Не думаю. Камин совсем недавно топили – там еще остался уголь.
– Ты хочешь сказать, что здесь кто-то был?
– Боюсь, что так. Пожалуй, счастье нам изменило сегодня, Эллен. – Голос его звучал по-деловому, и через несколько минут в камине заплясал огонь. – Очень мило с их стороны оставить нам немного дров, – пробормотал он, бросив в огонь несколько сухих веток, и покачал головой. – Да, не везет нам сегодня, – повторил Тони, снимая шляпу и промокший плащ.
Эллен вся дрожала, несмотря на то что от камина уже пошло тепло.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, дорогая, что это и есть охотничий дом Блэкторна. Не видать нам здесь ни теплых уютных комнат, ни чистых постелей, ни горячей еды, ни, что хуже всего, самого Николаса Блэкторна.
– Ты уверен?
Эллен не сомневалась, что Тони говорит правду, но эта правда была просто непереносима. Такой долгий путь – и на тебе: все напрасно!
– Взгляни на герб над камином. Ты знаешь латынь? Девиз Блэкторнов очень простой: «Prospero» – «Я преуспеваю». Нельзя сказать, чтобы Николас или его недавние предки жили в соответствии с этим девизом. Хотя еще удивительнее, что он еще вообще жив.
Эллен сказала себе, что ни за что не заплачет. Неважно, что она промокла до костей, до смерти голодна и так замерзла, что, кажется, может расколоться, как кусок льда. Это она притащила Тони сюда, и слезы ее вины не искупают.
Он подошел к кровати, сел рядом и взял ее руки в свои.
– Ну, не огорчайся ты так, ягненок, – сказал он очень ласково. – Найдем мы их. Они не могли далеко уехать.
– Ты хочешь сказать, что они были здесь? – Ей это и в голову не пришло.
– Думаю, что да. Кто еще мог оставить в камине эти угли? Я поищу, нет ли где-нибудь свечей. Может, и поесть что-нибудь найдется. А ты пока сними плащ и повесь над огнем. Пусть подсохнет.
Какое-то время Эллен не шевелилась. Ее руки отогревались в его больших теплых ладонях, а глаза у него были такие добрые… Ей хотелось прижаться к нему, позаимствовать у него толику тепла и силы.
– Если ты найдешь что-нибудь поесть, – сказала она, улыбнувшись, – можешь считать меня своей служанкой до конца жизни.
Он улыбнулся в ответ одними глазами:
– Я это запомню.
Тони вышел в соседнюю комнату, а Эллен стащила с себя мокрый плащ и вновь осмотрелась. Ну и дела! Комната выглядела совершенно нежилой: стол на трех ногах, пара стульев, продавленная кровать – вот и вся мебель. На матрасе, слава богу, валялась какая-то старая шаль. Есть ли в ней блохи или еще что-нибудь похуже, ей сейчас все равно, лишь бы было тепло.
– Нам повезло, – сказал, входя в комнату, Тони. Его крупная фигура отбрасывала на стену огромную тень. – Я нашел сыр, а на дне котла осталось тушеное мясо. Но самое важное – вот это! – Он держал в руках фляжку.
– Вино? – слабым голосом спросила Эллен.
– Кое-что получше. Бренди! Снимай свои мокрые туфли, мы никуда пока не пойдем.
Тони тяжело опустился на стул у камина и начал стягивать с себя сапоги.
– Ты хочешь сказать, что мы останемся здесь на ночь? – робко спросила Эллен.
– А ты предлагаешь вернуться под этим ливнем обратно и поискать ферму? Пока нам и здесь не так уж плохо. Приходится принимать вещи такими, какие они есть.
– Тони, – выдавила она из себя, – но здесь только одна кровать…
– Не беспокойся, дорогая, – сказал он весело. – Я тебе вполне доверяю.
Эллен не смогла не засмеяться в ответ.
– Ладно, об этом хотя бы никто не узнает, – сказала она, сбрасывая с ног туфли и подвигаясь поближе к огню. – А если и узнают, то просто не поверят, что двое столь благоразумных и почтенных людей пошли на нечто подобное.
Тони окинул ее взглядом с ног до головы.
– Не знаю, так ли уж ты благоразумна, Эллен Фицуотер. Боюсь, что и на меня ты плохо действуешь. Провел в твоем обществе несколько дней – и превратился в полного сумасброда. Выпей-ка бренди. – Он протянул ей серебряную фляжку.
Эллен, взглянув на нее, вспомнила предостережения Жаклин. Она как-то выпила немного бренди и так развеселилась, что ей было сказано: алкоголь – это не для нее, и ей следует от него при любых обстоятельствах воздерживаться.
– Мне, наверное, не стоит это пить, – сказала она нерешительно.
– Лучшее средство от простуды, – безапелляционно заявил Тони. – Не беспокойся: если выпьешь больше, чем нужно, то просто заснешь. Ничего страшного.
Насколько Эллен помнила, попробовав тогда бренди, она долго хихикала, у нее кружилась голова, и даже на глазах выступили слезы. Ну и ладно. Она сделает пару глотков, не больше. Тони уже не раз слышал, как она хихикает.
Бренди обожгло ей горло, по всему телу разлилась приятная теплая слабость.
– Очень вкусно, – сказала она и вновь потянулась за фляжкой. Сделав еще один глоток, Эллен бросила быстрый взгляд на Тони: не хочет ли он сказать ей, что пора остановиться. Но он спокойно сидел, наблюдая за ней с невозмутимым выражением лица. «Ну и ладно», – решила Эллен и сделала третий глоток.
– А ты разве не будешь? – вежливо спросила она.
– А ты что, собираешься выпить все одна? – лениво отозвался он.
– Может, и так, – с достоинством произнесла Эллен.
Она сидела на кровати, растрепанная, уютно поджав под себя ноги в одних чулках. Ведь рядом не было никого, перед кем следовало соблюдать приличия, – разумеется, кроме респектабельного сэра Энтони Уилтон-Грининга, о чем она ему и сказала.
– Далась тебе эта моя респектабельность! – пробормотал он, ничуть не рассердившись. – Все время о ней твердишь.
У Эллен слегка кружилась голова, ей было тепло и уютно. На ней было достаточно скромное, по ее представлениям, хотя и яркое платье с пуговками до горла. Она расстегнула две верхние, вытянула на кровати длинные ноги и спросила:
– А разве ты не респектабельный?
– Да нет, пожалуй. У меня, конечно, есть представления о порядочности, но свои собственные, а не те, которые декларирует свет. Я делаю то, что мне нравится. – Он откинулся на спинку стула и, прищурившись, взглянул на нее.
– Мне бы тоже хотелось так жить, – грустно сказала Эллен, снова глотнув восхитительного бренди, и подняла руки к волосам. Она уже успела вытащить из них несколько шпилек, надо их совсем распустить, пусть сохнут. В конце концов, кроме Тони, здесь никого нет, а ему все равно. – Ты не возражаешь?
– Против чего?
– Чтобы я волосы распустила.
Ей было довольно трудно это сделать одной рукой, но вторая была занята фляжкой. Бинни так стянула ей волосы, что у нее целый день болела голова. Еще одна шпилька – и локоны шелковым каскадом рассыпались по ее плечам.
– Нисколько, – вежливо сказал Тони. – А куда ты положила шпильки?
– На кровать.
– Вот этого я боюсь! Наверное, мисс Биннерстон что-нибудь нашептала на них. Если я забудусь во сне и начну себя плохо вести, они оживут и набросятся на меня.
Эллен хихикнула:
– Сомневаюсь.
– В чем сомневаешься?
– И в том, что ты будешь плохо себя вести, и в том, что они оживут. С тобой я в полной безопасности, – сказала она со счастливой улыбкой и легла, все еще сжимая в руке фляжку.
Тони встал и подошел к ней, глядя на нее сверху вниз. Ей было не видно выражение его лица, но она его достаточно хорошо представляла: терпеливое, по-отцовски снисходительное.
– С тебя хватит, – сказал он, отбирая у нее фляжку. – Никогда не видел, чтобы кто-то пьянел так быстро.
Эллен хихикнула:
– Господи, как стыдно!
– Ну-ну, не притворяйся, – пробормотал Тони, встав на колени. – По-моему, ты абсолютно, совершенно бесстыдна.
«Это все бренди», – решила Эллен. Ей теперь было видно его лицо. Оно отнюдь не выражало отцовские чувства. Он смотрел на нее по-мужски властно, совершенно не походя на респектабельного джентльмена.
– Я сплю, – пробормотала она. – Не буди меня, когда ляжешь.
Тони молча разглядывал ее. Она крепко спала, дыхание ее было бесшумным, губы приоткрыты, великолепные ресницы подчеркивают белизну кожи. Тони знал, что на них в отличие от ресниц Карлотты Дивайн нет ни грамма краски. Она, его Эллен, была элементарно пьяна и спала, совершенно не беспокоясь о том, что может учинить с ней этот коленопреклоненный респектабельный джентльмен…
«Как долго она проспит?» – подумал Тони. Он встал и одним глотком осушил фляжку, ни капельки не пожалев о том, что в ней осталось так мало. В конце концов, он хотел познать вкус Эллен, а не бренди! Однако с этим, видимо, придется подождать.
Тони раздул огонь, и в комнате стало совсем тепло. Он не без труда стащил с себя камзол и развязал шейный платок. Когда он лег рядом с Эллен, она даже не шевельнулась.
Тони долго лежал не двигаясь и испытывал примерно то же, что испытывает голодный на праздничной трапезе, не зная, за какое блюдо ему вначале приняться. В конце концов он решил, что пусть им станут ее локоны, и пропустил сквозь пальцы одну мягкую роскошную прядь. Эллен, наверное, даже не представляет, как хороши ее волосы, иначе она бы не закручивала их в пучок.
Ему хотелось впивать ее в себя, дышать ею; хотелось заключить ее в объятия – и в сердце. Он хотел стать с ней единым целым.
Тони слегка коснулся ее губ своими. Эллен удовлетворенно вздохнула и пододвинулась поближе к нему. Он вновь поцеловал ее, уже более долгим поцелуем, а когда отстранился, она сонно запротестовала.
Какое-то время Тони не двигался. Он всегда считал, что у каждого мужчины должен быть определенный кодекс чести, и всю жизнь неукоснительно следовал ему. А сейчас с этим кодексом происходило что-то не то.
Скорее всего, на нем сказывается пагубное влияние Николаса Блэкторна. Он тут, на этой кровати, наверняка упражнялся с приятельницей Эллен, и над ней до сих пор витает запах греха.
Однако в глубине души Тони сознавал, что Николас Блэкторн тут ни при чем, а все дело в его неразумной слабости к женщине, лежащей рядом с ним. Почему-то она стала для него важнее всего в мире. Тут смешалось все: и его безрассудная страсть к ней, и другие, более подвластные разуму чувства. Он, конечно, мог бы сорвать с нее одежды и проникнуть в ее тело, прежде чем она сообразила бы, что с ней проделывает добрый старый Тони. Но если это и решало какие-то проблемы, то мгновенно создавало и новые.
«Хорошо, – решил он. – Тогда только еще один поцелуй». Тони прижал губы к ее губам и положил руку ей на грудь. На сей раз застонал он. Ее груди, мягкой и круглой, было так удобно в его руке; сосок напрягся под его осторожными пальцами. Рот Эллен приоткрылся, его язык проник туда, и он поцеловал ее так страстно и жадно, как не целовал до этого ни одну женщину.
Когда Тони оторвался от ее губ, он тяжело дышал, ему стоило огромных усилий сдерживать себя. Эллен вдруг открыла глаза и удивленно посмотрела на него. Затем улыбнулась медленной, чувственной улыбкой и, подняв руку, дотронулась до его еще влажного от ее губ рта.
А потом… Потом она откинулась на подушку, закрыла глаза и захрапела.
Тони стало смешно. Как неромантично ведет себя его любимая, как бесчестен он сам, в какую заваруху они умудрились попасть! Ладно, если они завтра найдут Жаклин – а он не сомневался, что так и будет, – им ничего не останется, как на следующий день отправиться в Эйнслей-Холл.
Он сел на кровати рядом с ней и уставился в камин, стараясь взять себя в руки. Все шло не так, как надо! Но в этом была не только его вина. Будь его воля, он бы сам съездил за Жаклин, оставив Эллен в Эйнслей-Холле, потом попросил бы у Кармайкла ее руки и начал бы достойным образом, спокойно ухаживать за ней. Уроки страсти он бы преподал ей позже.
Но дело-то было в том, что сейчас она сама давала ему эти уроки! Одним своим присутствием. Ясно было одно: если он в самое ближайшее время не отведет ее под венец, его уже и так пошатнувшееся чувство чести может рухнуть совсем.
Тони повернул голову и посмотрел на Эллен. Ее длинные светлые волосы разметались по подушке, и ему захотелось зарыться в них лицом. Он никак не мог решиться лечь рядом. Находиться с ней в одной кровати и не заниматься любовью было чертовски трудно. Но остаться без нее было бы еще хуже…
17.
Жаклин понимала, что солгала Блэкторну. Она и себе лгала и до последнего момента верила в эту ложь. Но теперь ей стало окончательно ясно, что она не смогла бы убить себя. Не смогла бы выпрыгнуть на ходу из кареты или броситься с борта парохода в Северное море, даже если этот пароход и доставит ее в самую ненавистную страну на свете – Францию.
Она отказалась от мысли покончить с собой еще тогда, когда в ужасе смотрела на свои руки, испачканные кровью Мальвивра. Раньше Жаклин считала, что самоубийство будет наивысшей формой мести. Потом мысль о том, что у нее всегда в запасе есть этот вариант, перестала утешать ее.
Абсурд, конечно, считать, что сейчас ей так же плохо, как тогда, десять лет тому назад, когда душа ее обрушилась в темную бездну. Она пережила Мальвивра, хотя тогда казалось, что ничто уже не сможет ее спасти.
Жаклин пошла тогда к нему, потому что на заработанные таким ужасным способом деньги можно было накормить брата и скрыться от всемогущего Революционного комитета. Пошла, зажав в кулак свои эмоции, вернее – упрятав их в тот мрак и темень, которые когда-то именовались ее сердцем. Но она переоценила свои силы и недооценила свои чувства, которые, оказывается, еще не были убиты. Гнев. Ненависть. Месть. Она не учла, что Мальвивр – не тот нескладный, но добрый мясник, которому нужно было всего двадцать минут, чтобы удовлетворить свои потребности. И даже не пьяный распутный британский граф, алчущий девственниц и культивирующий жестокость.
Этот человек был трезв, могуч и невероятно жесток. Он ждал ее в лавке мясника, но в ней и следов-то месье Порше почти не осталось. Протухшие мясные туши убрали, в доме стояла мебель, которую рабочий люд не мог бы себе позволить. Мальвивру власть платила уже хорошо.
Он ждал ее в слабо освещенной комнате, рядом с ним на столике стояла бутылка вина.
– Закрой за собой дверь, – приказал он хриплым гортанным голосом.
Жаклин послушно исполнила, что ей было велено, и вошла в темную комнату, почти невидимая в отблесках камина. Было непонятно, помнит ли он ее. Может, именно торговля молодыми девушками – наряду со всем прочим – помогла ему подняться к власти?
Однако первые же его слова рассеяли ее сомнения:
– Предпочитаешь улицу заведению мадам Клод? Подойди ближе.
Жаклин застыла на месте, ноги ее стали просто свинцовыми.
– Ближе к свету, – сказал он. – Вот так, хорошо. Ну что ж, ты все еще вполне хорошенькая. Если бы не этот старьевщик, то тебя уже не было бы в живых. Я часто думал о тебе и сожалел, что этот жирный граф первым получил тебя, но вопрос был в деньгах. Он всегда самый важный. А кроме того, я знал, что мое время еще придет.
Ее рука сжала в кармане нож – нож, который она постоянно носила с собой. Чем больше он говорил, тем крепче она сжимала рукоятку. Ей стало ясно, что она не сможет лечь в постель с этим издевающимся над ней монстром.
– Мне нужно скоро возвращаться, – холодно сказала она. – Нельзя ли поторопиться?
– Скажите на милость, какое нетерпение! – продолжал дразнить ее Мальвивр. – А голос! Великолепный голос аристократки. Мои люди мне рассказывали, что тебя называют Уличной графиней. Я хочу слышать твой голос, пока буду с тобой развлекаться.
Жаклин задрожала и невольно отступила назад.
– К тому же, – добавил он, – тебе не к кому торопиться.
Она напряглась, ожидая, что он скажет.
– Жаль, что именно мне приходится сообщать тебе об этом, моя дорогая. Но что поделаешь. Твой брат мертв. По-видимому, этот дурачок наконец-то сообразил, что ты продаешь себя ради него. Этого позора он не мог вынести. Никто не знает точно, но думаю, что он бросился в Сену.
– Ты врешь! – воскликнула Жаклин дрожащим голосом. – Я видела его меньше часа назад!
– Этого времени ему хватило. Мои люди видели его тело на берегу. Твой брат мертв, графиня, он никогда не вернется. А ты останешься со мной и будешь делать все, что я прикажу. Иначе отправишься за ним следом. Итак, с чего начнем? – Он поудобнее устроился в кресле. – Почему бы тебе для начала не встать передо мной на колени?
Жаклин не пошевелилась.
– На колени, шлюха! – заорал Мальвивр.
Дальше в ее памяти был полный провал. Когда она очнулась, в руке у нее по-прежнему был зажат нож, все кругом было забрызгано кровью, а Мальвивр визжал тонким пронзительным голосом, как свинья под ножом мясника. Потом стало тихо. Жаклин уронила нож, повернулась и выбежала из дома.
Мальвивр не соврал ей. Брата она так и не нашла. Старьевщик сказал ей, что Луи исчез, как только она ушла. У нее отняли то, во имя чего она жила. Все остальное было неважно.
И все-таки прошло бесчисленное количество часов, прежде чем умерли последние остатки надежды. Спотыкаясь, она бродила по ледяным улицам Парижа и звала Луи. Ее никто не трогал, но никто и не откликался на ее отчаянный зов. Люди на улицах шарахались от нее, некоторые крестились, отгоняя дьявола, другие лишь плотнее закутывались в свои лохмотья. У бедняков сил и жалости не хватает на других.
Наконец, совершенно обессилев, Жаклин остановилась на мосту, над быстрой глинистой Сеной.
– Луи, – последний раз прошептала она сорванным голосом.
Она так и не поняла, что остановило ее тогда. Не надежда – она окончательно потеряла ее с исчезновением брата. Не религиозные убеждения, не страх, что за этот грех можно попасть в ад.
Скорее всего, как позднее решила Жаклин, этой нескончаемой ночью ее остановила горькая мысль – они не должны восторжествовать. Злые силы, сговорившиеся разрушить ее жизнь, не должны одержать победу. Они убили ее родителей, украли у нее брата, лишили ее всего, что давало ей покой и чувство безопасности. Эти силы провели ее через голод, холод, одиночество, отчаяние и – самое страшное – бесчестье. Она продавала за деньги свое тело, и возврата назад не могло быть.
Жаклин понимала, что может умереть сейчас, тогда сгинет под ударами судьбы еще одна душа. Однако если она не сдастся и будет продолжать борьбу, возможно, ее душа, как птица Феникс, возродится из пепла.
Неподалеку находилась старенькая таверна, свет из ее окон прорезал промозглую тьму. Спотыкаясь, в рваной окровавленной одежде, Жаклин добрела до нее. И тут ей впервые улыбнулась удача. Хозяин «Красной курицы», к счастью, не был женолюбив, а его жена Марта была столь же добра, как и толста. Жаклин дали соломенный тюфяк и миску супа. На следующее утро она начала работать у них на кухне.
Жаклин еще дважды после этого видела старьевщика. Первый раз – когда пришла забрать свои жалкие пожитки. Он не спросил, что случилось с Мальвивром, и она ничего не рассказала ему. Еще одна смерть прошла в Париже незамеченной. Жаклин ушла, не сказав ему ничего на прощание: слова утешения в их общем горе были лишними.
Последовавшие за этим годы прошли относительно спокойно. Постепенно пришел конец Террору – этому сумасшествию, овладевшему Парижем. С падением Наполеона люди стали оптимистичнее смотреть на жизнь, и «Красная курица» процветала. Марта постепенно передоверила кухню заботам своей старательной помощницы. Мужчины – посетители таверны – знали, что кухарку лучше не задевать: у нее всегда наготове нож даже для того, кто лишь попытается заговорить с нею. Все это длилось до тех пор, пока она не встретилась с бледной молодой англичанкой, которая хотела покончить с собой на том же самом мосту.
Жаклин сразу поняла, что задумала эта женщина, стоявшая на парапете. Как поняла и то, что, останавливая ее, принимает на себя огромную ответственность. Но у нее не оставалось выбора. Оттащив леди Эллен Фицуотер от края могилы, она сама медленно и болезненно вернулась к жизни.
Последний раз Жаклин видела старьевщика перед тем, как они с Эллен уехали в Лондон. Минувшие годы почти не изменили его – он был все такой же худой и древний. Они не произносили ни имени Луи, ни имени Мальвивра. Но, уходя от него, Жаклин сунула в высохшую руку половину своих скромных сбережений и сделала то, чего не делала никогда: поцеловала его.
А сейчас отступать было некуда. Нельзя было ни добраться до этого моста возле «Красной курицы», ни вернуться в уютные сны, когда, положив голову на подушку, можно было забыть о всех несчастьях. В этих снах теперь постоянно присутствовали ее родители и Луи. Она обречена на то, чтобы продолжать борьбу.
Путешествие в портовый шотландский город Дунстер протекало в молчании. Жаклин все еще надеялась убежать, но понимала, что Николас Блэкторн лишь притворяется безразличным, а Тавернер не скрывает своей подозрительности. Один из них постоянно находился рядом, и она сознавала, что шансов на побег у нее практически нет.
Жаклин даже не была уверена, что корабль, на который они сели под покровом темноты, действительно направляется в Голландию, а не во Францию. Она не могла это проверить и с тоской смотрела на темные воды залива. Ее похитители не отходили от нее ни на шаг. Поверил ли Николас в ее угрозу покончить с собой, было неясно. Лицо его было непроницаемо и выражало лишь скуку.
Они отплывали на рассвете. Стоя на палубе, Жаклин смотрела, как покрытая туманом земля исчезает вдалеке, и если бы у нее еще оставались слезы, то она бы заплакала. Но глаза ее были сухими, когда она повернулась к стоящему рядом с ней человеку. Блэкторн, прищурившись, наблюдал за ней. Ветер шевелил его длинные темные волосы, и они падали на высокомерное красивое лицо.
– Ты победил, – резко сказала Жаклин.
– В самом деле?
– Разумеется! Ты жив. Мы сумели уехать из Англии, прежде чем они успели привлечь тебя за убийство. Даже Эллен и ее другу не удалось нагнать нас. Можешь ликовать. Ты победил.
– Ты так думаешь? – пробормотал Николас, в глазах его мелькнуло какое-то странное выражение. – Не сказал бы. Во всяком случае – пока. А ты не отказалась от своего намерения прыгнуть за борт?
«Как всегда, издевается! Видит меня насквозь и понимает, что я притворяюсь», – с горечью подумала Жаклин. Залив исчезал в тумане, вокруг судна бурлила темная вода.
– А у меня есть какой-то выбор?
Блэкторн усмехнулся:
– Внизу есть каюта. Просторная, с большой удобной кроватью. Путешествие продлится три дня – мы можем узнать друг друга получше, нам никто не помешает.
Стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, Жаклин, отвернувшись, смотрела на море. Нет, черт возьми, она не хочет умирать. И ей не хочется, чтобы он снова прикасался к ней своими большими белыми руками.
– Ну, Мамзель, что ты выбираешь? – спросил он. – Смерть или бесчестье?
В голове у нее все путалось. Судно поднималось и вновь опускалось на волнах, и ее начало мутить. Господи, если ей придется вновь перенести морскую болезнь, как тогда, когда они с Эллен плыли в Англию, она уж лучше смерть предпочтет!
