Текст книги "Месть по-французски"

Автор книги: Энн Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

2.

У леди Фицуотер было скверное настроение. Она не хотела оставлять Жаклин одну, но ведь упрямее француженок нет никого на свете. Их споры и препирательства начались сразу же, когда они впервые встретились при довольно необычных обстоятельствах, и не закончились до сих пор. И леди Эллен Фицуотер, всегда считавшая себя сильной женщиной, эти споры неизбежно проигрывала. Вот и на этот раз она не смогла переспорить Жаклин, и ей ничего не оставалось, как уехать из замка одной. Эллен уехала не потому, что боялась мужчин, подобных Николасу Блэкторну. К счастью, она не принадлежала к тому типу, который его привлекал. Поэтому он никогда не приставал к ней. Но свет, к сожалению, не задумывался над тем, угрожают ли ей преследования Ники. Останься она с ним под одной крышей – и ее сочтут падшей женщиной. Ее брат Кармайкл встал бы на уши, и она, вполне вероятно, в конце концов оказалась бы замужем за Николасом Блэкторном. А он ей в мужья не годится.

Нельзя сказать, что Эллен совсем уже не замечала его достоинств. Она признавала, что он дьявольски красив и совершенно не обращает внимания на все эти правила хорошего тона – еще один плюс. Сама же она так связана всевозможными светскими условностями, что ей пришлось покинуть собственный дом. Ах, если бы можно было наплевать на всех этих старых сплетников!..

Что же касается Николаса Блэкторна, то в его характере полно противоречий. Чего стоит одна его склонность к дуэлям! Ему уже тридцать шесть лет, давно пора бы утихомириться и обзавестись наследником. А он что? Вынужден скрываться из-за последствий дуэли. Бог мой! И если тот человек умрет, что совершенно не исключается, Ники будет вынужден покинуть Англию бог знает на какой срок.

По правде говоря, Эллен считала, что, если Джейсон Харгроув отойдет в мир иной, всем от этого будет только лучше. Она виделась с ним всего один раз, и он ей ужасно не понравился. Тощий, всегда старается встать слишком близко, руки какие-то вялые, рот вечно мокрый. И в картах жульничает – во всяком случае, так говорит Кармайкл.

Неудивительно, что его жена отвлеклась на кого-то поинтересней. Говорят, Джейсон застукал их в самый деликатный момент. Не повезло, конечно. Дуэль была неизбежной, но зачем Ники надо было его убивать? Теперь ему надо держаться подальше от властей. Все было бы не так страшно, если бы это была его первая дуэль. Так ведь она у него уже седьмая! И если не повезет, то вторая со смертельным исходом. Даже связи его семьи не смогут уберечь его от расплаты.

Все это Эллен ему говорила. Упрекала его в безрассудном поведении, горько жаловалась, что из-за него вынуждена уехать из дома. В ответ Николас, лениво развалившись на ее кушетке, лишь приоткрыл один глаз и заявил:

– Ты раньше не была такой педанткой, Эллен.

– Ну разве обязательно было его убивать, Ники? – воскликнула Эллен с отчаянием. – В конце концов, ты – виновная сторона. Промахнулся бы специально…

– Чтобы он продырявил мне голову? – возмутился он. – Я не такой дурак!

– Ну, это еще как сказать, – неожиданно подал голос Тавернер.

Эллен вздрогнула. Она никак не могла привыкнуть, что слуга позволяет себе вмешиваться в разговоры.

– Что ты имеешь в виду?

– Что я и в самом деле дурак, – пробормотал Ники. – Видишь ли, меня время от времени тянет на благородство. Но Джейсон Харгроув отказался принять мои извинения. Если бы я не увернулся, мы с тобой сейчас не разговаривали бы.

– Я что-то не понимаю. Ты извинился перед Харгроувом?! Никогда бы не поверила, что ты способен извиниться перед кем бы то ни было! – воскликнула Эллен.

Николас пожал плечами.

– Представь себе, такое случается. Я полагал, что Харгроув удовольствуется если не извинениями, то хотя бы первой кровью. А он попытался убить меня, по сути дела, после того, как мы уже обменялись выстрелами и дуэль можно было считать завершенной.

– Убить? – изумленно переспросила Эллен.

– Ну да, – пояснил Тавернер. – Джейсон ведь промазал. Мой хозяин поклонился ему. Он думал, раз честь противника восстановлена… Ну и прочая дребедень. В общем, Блэкторн повернулся к нему спиной. И Харгроув выстрелил ему в спину.

– В спину! – возмутилась Эллен.

– В спину, – подтвердил Николас. – Но главное – для этого он достал из-за пазухи второй пистолет. У меня не было выбора. Еще хорошо, что он стрелять-то как следует не умеет. Это дважды спасло мне жизнь. Я не мог больше рисковать.

– И ты его убил?

– Ну это еще неизвестно. Он вроде бы намерен выжить. Ты разве не знаешь, что молодыми умирают только самые лучшие?

– Теперь понятно, почему ты дожил до зрелых лет, – съязвила Эллен. – Ну а мне-то что теперь делать?

– Не быть такой занудой. – В глазах Николаса вдруг вспыхнул опасный огонек. – Может, ты все же решишься презреть все эти условности и остаться? Нельзя познать жизнь, не испытав ее.

– И не надейся, – сердито сказала она. – Ты знаешь меня с малолетства и должен понимать, что мы не подходим друг другу.

Он не стал притворяться, что не понял ее.

– Я не имел в виду брак, Эллен. У меня нет ни малейшего желания залезать в эту клетку. Но это не означает, что я не мог бы познакомить тебя с… э… кое-какими радостями жизни.

– Уймись, – сказала она, очень довольная тем, что даже не почувствовала искушения. – Я хочу, чтобы ты как можно скорее уехал. Но пока ты здесь… пожалуйста, не создавай лишних проблем для моих слуг. Не беспокой моего дворецкого – он слишком стар для твоих фортелей. Не задирай моих служанок. И не трогай моего главного повара! – Последнее она сказала особенно сердито. И как только эти слова слетели у нее с губ, она о них пожалела.

– А, твою знаменитую повариху. – Николас Блэкторн, казалось, вдруг протрезвел. – А разве она не уезжает с тобой?

– Она отказалась. Держись от нее подальше, Ники, или я…

– Все повара, которых мне доводилось видеть, были чудовищно толстыми. Это их товарный знак. В данный период меня к массивным женщинам не тянет.

– Она не… – У Эллен хватило ума остановиться. – Смотри не передумай.

Но Николас Блэкторн, видимо, и в самом деле был не так уж пьян.

– Значит, она не толстуха? – в его голосе появились опасные нотки.

– Оставь ее в покое, Ники! Хоть раз в жизни веди себя прилично!

Лицо его стало жестким.

– Я никогда не веду себя прилично. Именно это делает меня таким обаятельным, – резко сказал он.

– Ники…

– Перечислить тебе мои грехи? Рассказать о служанке из таверны, которая утопилась, узнав, что беременна от меня? О моей матери, которая ушла из жизни после смерти моего брата? Она понимала, что я не стою того, чтобы продолжать жить ради меня. О семье де Лорне, которую я отправил на гильотину? Ты знаешь историю моего рода – она полна безумия и злобы. Может, рассказать о юноше, которого я убил десять лет тому назад на дуэли? Он сел играть со мной в карты и обвинил меня в мошенничестве. Совсем зеленый, почти ребенок, гордость семьи. Я был настолько пьян, что почти не заметил, как вышиб из него мозги. Мне продолжать?

– Нет, не надо, – прошептала Эллен.

– Не надейся спасти меня от моих демонов, Эллен, – сказал он небрежно. – Многие женщины пытались это сделать, но я лишь увлекал их за собой. Беги, Эллен! Скажи поварихе, чтобы не высовывалась из кухни, вели служанкам спрятаться в своих каморках, предупреди отцов, чтобы они запирали дочерей. Прибыл демон – низвергатель всех устоев добродетели!

– Ники, не будь глупым, – сказала мягко Эллен.

Он взглянул на нее. Лицо его разгладилось, только глаза были по-прежнему суровы.

– Это ты не будь глупой, Эллен. Беги!

Она так и сделала, не потрудившись даже никому передать предостережения Ники. Впрочем, с Жаклин это все равно было бы бесполезно. Она никогда не слушала предупреждений Эллен. Просто не слышала их – и все.

Жаклин вообще позволяла своей хозяйке быть ей другом только на собственных условиях. Она избегала мужчин, не желала участвовать в светской жизни. Когда в замке были гости, не выходила из кухни. Лишь когда Эллен оставалась одна со своей компаньонкой Бинни, Жаклин присоединялась к их компании.

Господи, ну как же ей отделаться от этого странного чувства?! Эллен не покидала мысль, что, оставив Жаклин в Эйнслей-Холле, она обрекла ее на гибель. Эллен пыталась убедить себя, что это глупо: Жаклин умеет постоять за себя лучше, чем кто бы то ни было. Она явно что-то скрывала от всех – какую-то страшную темную тайну. Глаза ее всегда были печальны, она редко смеялась, но ни за что не желала поделиться своей тайной с подругой. А Эллен так хотела бы снять часть груза с ее души.

Но, как бы то ни было, эта тайна надежно защищает Жаклин от всех Николасов Блэкторнов на свете. Она когда-то, видимо, заглянула в ворота ада и выжила. Да она в котлету превратит любого, кто посмеет ее обидеть!

Эллен пыталась заглушить в себе тревогу, но все равно совесть ее была неспокойна. Дело в том, что она уехала из замка не только по принуждению. Хотя она любила свою золовку Лиззи, обожала племянников и племянниц, по-настоящему ей был дорог лучший друг Кармайкла Тони, который вдруг ни с того ни с сего решил к нему приехать.

Она была без ума от высокородного сэра Энтони Уилтон-Грининга – следовало признаться в этом хотя бы самой себе! Слава богу, он был слишком ленив, чтобы заметить это. А если все-таки заметил – то слишком добр, чтобы смеяться над ее обожанием. Она крутилась вокруг него в детстве, глядя с благоговейным ужасом, когда он приезжал к ним из университета с ее старшим братом. Лет в тринадцать, в период ее бешеного увлечения лошадьми, она без конца приставала к нему с разговорами: Тони был признанным знатоком лошадей и главным экспертом во всем, что их касалось. И ее сердце буквально разрывалось от щенячьей любви и признательности, когда он танцевал с ней на ее первом балу, когда ей исполнилось семнадцать.

Затем их дружба пошла на убыль, и не он был тому виной. Просто в присутствии Тони Эллен теперь так краснела и заикалась, что начала избегать его. Спрятавшись за шторой, она смотрела на него из окна, когда он приезжал к Кармайклу, следила за ним глазами в переполненном бальном зале, но всегда убегала, оказавшись на его пути. Ночами же, когда она оставалась одна в своей спальне, она мечтала о нем. Эти мечты были прекрасны, но неосуществимы. Безнравственные мечты, в которых он страстно, по-мужски любил ее.

Впрочем, вскоре Эллен стало казаться, что она переросла свою детскую влюбленность. Тони помог ей в этом, хотя она так никогда и не узнала, догадался ли он о ее сердечной тайне. Он был мил с ней, вел себя по-братски, мягко поддразнивал ее. Правда, в день, когда была объявлена его помолвка с великолепной мисс Стенлей, Эллен хотела перерезать себе вены. А на следующий день сказала себе, что пора выздоравливать.

Ну а дружба… Дружба осталась. Она говорила ему то, чего не могла сказать другим, даже брату. Ей стало с ним теперь легко и просто: больше не надо было опасаться, что нарушишь правила света, кодекс отношений между мужчиной и женщиной. Правда, свадьба тогда не состоялась, и вот уже пятнадцать лет за Энтони охотятся все девицы на выданье, красавицы и богачки. Зато она для него нечто вроде сестры, и надеяться на что-то другое смешно и глупо. Но как могла мисс Стенлей расторгнуть помолвку? Отказаться от Тони! Это было выше понимания Эллен – и тогда, и сейчас. В свое время в ответ на ее вопрос он лишь пожал плечами, улыбнулся своей чарующей улыбкой и сказал, что они с мисс Стенлей действительно не подходят друг другу.

– Но почему? – продолжала она настаивать с дерзостью девятнадцатилетней.

– Моя дорогая Эллен, она сказала мне, что я недостаточно люблю ее. Что если мне придется выбирать между моими лошадьми и ею, то я выберу лошадей. А так как она абсолютно права, мне нечего было возразить. Я безнадежен, Эллен. Мне остается ждать, когда ты подрастешь и выйдешь за меня замуж.

Она засмеялась, подавив в себе легкую боль.

– Я и сейчас, в моем возрасте, могу выйти замуж, Тони. Но, уж конечно, не за тебя.

– Почему? – лениво спросил он.

– Потому что, – ответила она, – если мне придется выбирать между тобой и моими лошадьми, я выберу лошадей!

Он покатился со смеху. А она ведь не врала. Ей действительно никогда не стать женой Тони – просто потому, что он никогда не попросит ее об этом. Осуществленные мечты не подают на серебряном блюдечке.

Эллен приехала в Мидоулэндс, все еще чувствуя какое-то беспокойство. Но ожидание встречи с Тони вытеснило тревогу. Она не видела его с Рождества, и ей его страшно недоставало. Недоставало всегда. Но она решила, что не останется надолго, а то еще привыкнет быть рядом с ним постоянно, как мужчины постепенно привыкают к рому или картам. Эллен позволяла себе общаться с ним лишь маленькими дозами. Чтобы поддерживать в себе силу духа.

А сегодня эта сила ей очень нужна. Сколько бы она ни внушала себе, что в Эйнслей-Холле все будет в порядке и Жаклин сумеет постоять за себя, она все-таки не могла отогнать от себя чувство беспокойства. Ей казалось, что должно случиться что-то ужасное и ее мирной жизни придет конец.

– Ну и дела! – прокудахтала миссис Рафферти, тяжело опускаясь на кухонную табуретку.

В другое время Жаклин с любопытством понаблюдала бы, выдержит ли шаткая табуретка подобное оскорбление. Но только не сегодня.

– В самом деле, – откликнулся старый дворецкий Уилкинс. – Такого в доме джентльмена я еще не видел.

Жаклин заставила себя встряхнуться.

– В доме леди, – поправила она только потому, что от нее этого ждали. – Это дом леди Эллен.

В кухне остались лишь двое старших слуг, остальных отправили заниматься их делами, и у Жаклин было странное чувство, что они трое – конспираторы. На самом деле это было не так. Она знала, что должна действовать в одиночку. Как всегда.

– Ужасно! – сказала миссис Рафферти негодующе. – Этот человек… Приехать в гости и умереть в чужой постели… просто неприлично!

Жаклин резко выпрямилась, ей снова стало холодно.

– Он мертв?

– Нет. Доктор Брэнфорд говорит, что он выкарабкается. Не знаю уж, к добру ли. Мистер Блэкторн всегда был несчастьем для своей семьи. Даже дальние родственники, такие, как леди Эллен, страдают от него.

– Всем когда-то приходится покидать эту землю, – сурово изрек Уилкинс. – Но я бы предпочел, чтобы Николас Блэкторн сделал это где-нибудь подальше от дома леди Эллен. Только подумайте, что скажут соседи!

– К тому же в комнате такой беспорядок, – вздохнула миссис Рафферти. – Все его вещи разбросаны. Доктор сказал, что это гастрит. Не лучший способ умереть.

– Пожалуй, – согласилась Жаклин. – Но опасность уже миновала?

– Доктор так считает, – мрачно сказал Уилкинс. – Однако он предупредил, что это может повториться.

Перед Жаклин встало лицо Николаса Блэкторна. Темные, мрачные глаза, чувственный рот, беспутная красота. На какой-то сумасшедший миг ей показалось, что ее снова, как когда-то, потянуло к нему.

– Наверное, – сказала она спокойно.

– Никакой это, к черту, не гастрит! – заявил Тавернер.

Николас с трудом поднял голову. Сил у него было не больше, чем у новорожденного щенка. Видит бог, он ничего не сделал, чтобы вызвать такую адскую боль в своих кишках. Да он бы лучше схватил пистолет и отбыл бы в вечность вслед за Джейсоном Харгроувом.

Послушать этого дурака доктора, он почти преуспел в этом. Вот уже два дня, как он болен, два дня его тело рвет на части. Лучше умереть, чем испытывать такие муки! А ведь он, казалось, прошел через все: пулевые раны и ножевые. Сколько раз его били – нельзя сказать, что несправедливо, – но он всегда умел презирать боль! Однако боль, которую он испытывает вот уже сорок восемь часов, не сравнима ни с чем, и этот проклятый доктор предупредил, что все может повториться.

До него наконец дошли слова Тавернера.

– Что ты сказал, Тавви?

– Я сказал, что это никакой не гастрит. Я знаю, что такое гастрит. Мой дядя Джордж умер от него. Он действует не так сразу, и ему не по зубам такой молодой и здоровый человек, как вы.

Николас умудрился сесть на кровати, проклиная дрожь и слабость во всем теле.

– О чем это ты?

– Яд, Блэкторн. Я уверен, что вас отравили.

– Не говори ерунды! Кто меня мог отравить? Если Харгроув умрет, то Мелисса, скорее всего, будет мне только благодарна. Его никто не любит, и родителей у него нет.

– Прощу прощения, сэр, но ведь он не единственный ваш враг. Вашу жизнь праведной не назовешь.

Николас выдавил из себя подобие улыбки.

– В жизни не слышал более правдивых слов, Тавви. О моей смерти будут скорбеть немногие. Но ведь тут весь вопрос в возможностях. Не думаю, чтобы Эллен подсыпала мне перед отъездом яд в виски.

– Больше бренди вы пить не будете, – решительно заявил Тавви.

– Не дури, парень!

– Все! Теперь я буду сам подавать вам еду. Никогда не доверял этим французам.

– Ну ты совсем свихнулся! Еще скажи, что этот древний Уилкинс мстит мне за то, что я лишил невинности его дочь.

– А это правда? – моментально насторожился Тавернер.

– Понятия не имею, есть ли у него вообще дочь. Но если есть, и хорошенькая, – то, может, и да.

– Ну, это все «если». Бьюсь об заклад: это француженка!

Блэкторн задумался.

– Я ей, кажется, действительно не понравился. Но вряд ли это может стать мотивом для убийства.

– Не знаю, как там насчет мотива, – заявил Тавернер, – но возможностей у нее больше всех. Это ведь она готовила вам еду? И дело не в том, что вы ей не понравились. Я видел, как она на вас смотрит. Она вас ненавидит. Здорово ненавидит за что-то.

– Ерунда, – сказал Николас и, откинувшись на подушки, закрыл глаза.

– Может быть. Но я все равно буду за ней следить. Больше она не притронется к вашей еде. Никто, кроме меня, не притронется!

– А ты не хочешь отправить меня на тот свет, Тавви? – пробормотал Николас, совершенно обессиленный.

– Ну вот еще, – фыркнул слуга. – Если бы я хотел вас убить, то вонзил бы вам в сердце нож. Яд – это женские штучки.

– Возможно, – устало сказал Николас. – Но я прошу тебя хоть раз в жизни действовать осторожно. Если это был яд и его действительно подложила Мамзель, мы должны поймать ее с поличным.

– Да я бы ей горло перерезал!

Николас раздраженно махнул рукой:

– Потерпи.

– А что, я не прав? – возмутился Тавернер.

– Давай сделаем так: если приступ не повторится и я буду чувствовать себя лучше, я прикажу ей приготовить мне что-нибудь вкусное.

– Зачем?

– Прикажу ей попробовать это блюдо первой.

Тавернер удовлетворенно кивнул:

– Вы всегда были башковитым!

– Стараюсь, Тавви. Стараюсь.

И, закрыв глаза, Николас провалился в беспокойный сон. Ему почему-то снилась Франция.

3.

Когда Николас впервые поехал в Бургундию, ему было двадцать два года. Он был достаточно взрослым человеком для такого путешествия и, уж конечно, не собирался нанимать себе в сопровождающие какого-нибудь обедневшего церковника с путеводителем. У него на уме было совсем другое – развлекаться и прожигать жизнь на всю катушку.

Его все-таки выгнали из Кембриджа. Он добивался этого три года и в конце концов добился, пустив на ветер деньги, которые отец посылал ему на его дорогое образование.

Все, правда, было не так-то просто. Как ни странно, оказалось, что ему нравится учиться, а увлечения его были весьма разнообразны. Он изучал новейшие методы ведения сельского хозяйства, свойства электричества и строение человеческого тела. Погружался в латынь и греческий, военную науку, философию Платона и Софокла. На какое-то время он даже позволил себе увлечься юриспруденцией, но все равно не находил себе места. То он был готов бежать, совершать неблаговидные поступки, которые очернили бы его в глазах всех и вся, то ждать, что что-то увлечет его больше другого. Однако довольно скоро главная цель его жизни определилась окончательно.

Эта цель состояла в следующем – он должен до смерти оскорбить своего отца! Отца, который с детства игнорировал его и отвернулся от него окончательно, потеряв старшего сына и любимую жену. Что бы Николас ни сделал, все было для его отца недостаточно хорошо, любая попытка заслужить если не любовь, то хотя бы одобрение не приводила ни к какому результату. Постепенно Николас перестал этого добиваться, решив, что если он обречен на нелюбовь отца, то будет делать все, чтобы оправдать ее.

В роду Блэкторнов была дурная кровь, где-то глубоко в его ветвях гнездилось сумасшествие, и Джефт Блэкторн в своем усердии показать, что это не затронуло непосредственно его, довел свою праведность до крайностей. А Николас восстал, не упуская случая вновь и вновь бросать отцу в лицо напоминания о темном прошлом семьи. Пока наконец, накануне блестящего окончания университета, не учинил пьяную драку в тиши старинной библиотеки. За этим последовала дикая сцена во время торжественной церковной церемонии, и в конце концов Николас Блэкторн был с позором изгнан из Кембриджа.

На самом деле он пил не слишком много – ровно столько, чтобы у него хватило мужества все это вытворять. Он запомнил выражение шока на лице своего троюродного брата Кармайкла Фицуотера и этого ленивого хлыща Энтони Уилтон-Грининга. Запомнил ужас на лице своего отца, когда тот, посылая на его голову проклятия, потерял сознание в своем кабинете.

Позднее, ночью, он стоял у кровати отца и наблюдал, как тот борется за каждый глоток воздуха. Доктор сказал, что это всего лишь вопрос времени. Следующий апоплексический удар не заставит себя долго ждать, если его сын, эта паршивая овца в семье, не уберется отсюда подобру-поздорову.

Николас не чувствовал себя виноватым – во всяком случае, он себя в этом уверял. Он бы с превеликим удовольствием остался дома, чтобы посмотреть на агонию отца, если бы не суровый приказ старого дяди Тиздейла.

Старший брат его матери был холостяком, человеком аристократических вкусов и удивительной покладистости. Николас всегда жалел, что его отцом был не Тиздейл, а этот жестокий, бездушный старик, который превратил его жизнь в пытку. Может быть, тогда тяжелая наследственность не так сказалась бы на нем.

Но тут пришел конец даже терпению покладистого Тиздейла. Он отправил Николаса путешествовать, снабдив довольно большой суммой денег и приказав не возвращаться, пока не станет мужчиной. Мужчиной, готовым отвечать за свои поступки.

Ну что ж… Мужчиной – так мужчиной. Николас не вылезал из борделей Парижа, влюбился в Венецию, подпал под очарование Рима, разъезжая по охваченной беспорядками Европе и заботясь исключительно лишь о собственных удовольствиях. Он уже был готов вернуться домой и даже помириться с отцом, который вопреки прогнозам поправлялся. И вот тогда-то Николас совершил самую роковую ошибку в своей перенасыщенной ошибками жизни.

«Ответственность», – сказал ему дядя Тиздейл, и он решил нанести визит вежливости своим крестным в Бургундии – крестным, которых никогда раньше не встречал. Граф и графиня де Лорне были друзьями его матери; крестными Ники они считались формально. Но одна формальность обычно тянет за собой другие, и он не мог побывать в Бургундии, не проведя несколько дней в их шато.

Надо признать, что в гостях у де Лорне Николас вел себя наилучшим образом. Длительная разлука с отцом и призраки детства породили в нем желание стать другим человеком, и он старался жить так, чтобы соответствовать этому. Он был вежлив и почтителен со старым графом, мил с его похожей на птичку женой, по-братски дружелюбен с их сыном Луи. Но больше всего его привлекала их дочь. У Жаклин были огромные доверчивые глаза и худенькое тело с лишь начинающими обозначаться под плотным шелком платья формами. От ее чистой, невинной грации у него болело сердце. И чресла.

Во время своего путешествия Николас переспал с немалым количеством женщин – с девушками, прислуживающими в барах, и аристократками, с горничными и графинями. Он готов был удовлетворять их всех и знал цену своей привлекательности. Что-то такое было в нем, что побуждало искать с ним близости; его опасный легковесный шарм притягивал их, как магнит.

Но это все были опытные женщины – грудастые, чувственные, всегда готовые делить постель с красавцем-англичанином. Он у них многому научился и предавался удовольствиям очертя голову. Однако его никогда не тянуло к такому юному существу, почти ребенку. Жаклин только еще стояла на пороге женственности, и он был противен себе самому из-за страстного желания обладать ею.

Дни шли за днями, трехдневный визит перерос в многонедельный, желание превратилось в одержимость. Николас надеялся, что Жаклин этого не замечает. Она была слишком молода, слишком невинна, чтобы понять, что разрывает его душу сатира, когда берет его за руку, улыбается ему, целует в щеку, оставляя за собой шлейф легких духов.

Николас готов был терпеливо ждать, когда Жаклин повзрослеет. Однако он не был уверен, что к этому времени судьба не сделает очередного поворота – не наплюет на его добрые намерения и не пошлет его вновь во мрак и отчаяние.

И тут пришло письмо. Николас понял, что оно содержит, как только увидел почерк дяди. Тиздейл никогда ничего не писал, разве что долговые расписки, а значит, дело шло о жизни и смерти. И он не ошибся.

У сэра Джефта Блэкторна случился повторный удар, которого он не пережил. Тиздейл не писал о подробностях, но Николас мог легко себе представить, как это было. Скорее всего, его отец умер, сокрушаясь о том, что его имя и состояние должны перейти к такому никчемному сыну. Он наверняка проклял его вместе с последним вздохом, так и не узнав, что Николас делает первые робкие шаги на пути к исправлению.

Он сидел один в саду Сан-ДутЕ – элегантного поместья своих крестных – и комкал письмо в своей большой руке. Глаза его горели – скорее всего, это был отблеск закатного солнца; в груди появилась какая-то странная боль, но он отнес ее за счет выпитого накануне с крестным вина. Он сидел один и чувствовал, как в нем поднимается и растет гнев. Тут его и нашел граф де Лорне.

– Что пишут из дома? – спросил он, усаживаясь на мраморной скамье рядом с Николасом.

– Ничего существенного, – ответил тот небрежно, сунув письмо в карман. – Но мне, видимо, придется срочно вернуться в Англию.

Граф слегка побледнел.

– Тогда, наверно, нам лучше поговорить сейчас.

– Поговорить? О чем же?

– О будущем.

– Должен сказать, при всем уважении к вам, сэр, я не думаю, что наше будущее имеет между собой нечто общее.

Граф де Лорне откашлялся.

– Пока нет, – сказал он. – Но позволь мне кое-что объяснить тебе.

Николаса не интересовали никакие объяснения – ему нужно было вернуться в Англию как можно скорее. Он лишь кивал, почти не слушая, что старик говорит о неустойчивом положении во Франции, о восстании крестьян, о волнениях в Париже.

– Я не хочу сказать, – добавил граф торопливо, – что катастрофа неизбежна. Франция выстояла во многих передрягах, ее история насчитывает больше тысячи лет; надеюсь, черни не удастся уничтожить ее. И тем не менее я беспокоюсь. Очень беспокоюсь.

Николас думал о своем. Он прикинул, что сможет купить себе место на одном из торговых судов, которые легально или нелегально курсируют между Каласом и Довером.

– Поэтому я хочу, чтобы ты взял с собой Жаклин, – сказал неожиданно старик.

– Что?! – Николас в изумлении уставился на своего крестного.

– Я хочу, чтобы ты взял с собой Жаклин в Англию. Я уже продумал возможность бегства для себя, Мадлен и Луи, но там только три, а не четыре места. И мы не сможем уехать, пока не будем уверены, что Жаклин в безопасности.

Николас никак не мог понять, что пытается втолковать ему крестный.

– В безопасности? О чем вы, черт возьми?

Граф раздраженно махнул рукой.

– Ты что, все прослушал? Политическая ситуация очень нестабильна. Если так и дальше пойдет, то нам лучше уехать из страны.

– Так уезжайте!

– Все не так просто. Конечно, сейчас мы можем уехать все вместе. Но я не готов. У меня вложения, финансовые обязательства…

– Короче говоря, нет денег?

Де Лорне моргнул.

– Ты уж очень прямо ставишь вопрос. Но в общем – да. Я буду вынужден продать кое-какие земли, чтобы обеспечить нам минимум комфорта, пока положение дел не изменится. Я уверен, что если мы подождем, то сумеем уехать в конце концов, но наш путь будет труден. Он не годится для молодой девушки. Поэтому я прошу тебя как джентльмена и друга взять Жаклин с собой.

– Нет, – коротко ответил Николас.

Де Лорне покраснел от негодования.

– Нет? – переспросил он. – Так просто? Но ты не можешь…

– Могу. Мы оба понимаем, что это будет означать в дальнейшем. Мне придется жениться на ней.

– Видимо, я ошибался, – сказал де Лорне, тщательно выбирая слова. – Мне казалось, что ты испытываешь по отношению к моей дочери некие…

– Вы ошибаетесь, – резко прервал его Николас. – Это ваша дочь испытывает некие чувства по отношению ко мне. Она ребенок. А я обычно не имею дела с малолетними, да и жениться на особе столь нежного возраста не входило в мои планы. Вам придется подыскать иной выход.

Его голос был холоден, тон неумолим, сердце превратилось в кусок льда. Он сознательно выбросил из него образ Жаклин, ее огромные, полные тайны глаза, лицо эльфа, гибкое тело. Ее отец не должен знать, как это все привлекает его. В его сердце сейчас не должно быть места для доброты, нежности и сострадания.

– Так ты отказываешь мне, даже сознавая, что тем самым подвергаешь Жаклин смертельной опасности?

– Уберечь ее – не моя, а ваша обязанность, месье. – Николас встал. – Простите, но мне пора подготовиться к отъезду.

Какое-то мгновение де Лорне не двигался.

– Ты не передумаешь?

– Нет.

– Тогда тебе действительно лучше уехать. Прямо сейчас.

Николас коротко поклонился и, отвернувшись от огорченного старика, увидел Жаклин. Она, скорее всего, слышала каждое слово – просьбу отца взять ее с собой и его категорический отказ.

Сейчас она уже не казалась ребенком. Лицо ее было бело как мел, на щеках рдели два ярких красных пятна, бескровные губы дрожали. Жаклин посмотрела на него; в ее бездонных глазах смешались отчаянье, любовь и ненависть. «Все, – решил Николас. – Сейчас я уйду и никогда ее больше не увижу». В тот момент он желал ее больше, чем когда бы то ни было…

Жаклин сидела на кухне. Черный щенок, свернувшись клубочком под ее стулом, мирно посапывал. «Ничего, – твердила она себе. – Раньше или позже, но у меня будет еще шанс, и на этот раз я не ошибусь». Первый раз было трудно: у нее дрожали руки, когда она подсыпала в тарелку с супом крысиный яд, на лбу выступила испарина, и одна из служанок, набравшись храбрости, спросила ее, все ли с ней в порядке. Она ответила, как всегда, холодно, вытерла пот и спрятала дрожащие руки под фартук – на кухне было слишком много свидетелей.

Лишь оставшись одна, Жаклин постаралась расслабиться и заставить себя торжествовать. Человек, уничтоживший ее семью, вот-вот умрет от ее руки, и она больше не будет ощущать себя жертвой. Эти сверкающие темно-голубые глаза закроются навеки, прекрасное тело застынет в неподвижности и холоде. Он будет мертв. Получит то, что заслужил.