Текст книги "Королевский дуб"
Автор книги: Энн Риверс Сиддонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)
– Надеюсь, что так, – проговорил Картер. – Потому что именно к этому времени я намереваюсь попросить тебя назначить дату свадьбы. И я не знаю, смогу ли справиться с ребенком, который влюблен в другого мужчину.
– Но, Картер, прошло меньше полугода. Подожди до весны. Я тогда назову тебе дату.
– Это случится до конца года, Энди?
– Да, – заверила я. Моя голова кружилась. Мне казалось, что я делаю шаг в пропасть.
– Я люблю тебя и всегда буду заботиться о тебе.
– Я это знаю.
Пока не начались занятия в колледже, мы занимались любовью каждую ночь. После этого лежали в моей кровати, разгоряченные и медлительные, и долго разговаривали перед тем, как заснуть. Все было ровным, каким-то застывшим, баюкающим, теплым. Я никогда не чувствовала себя более защищенной, чем в те ночи.
Однажды я спросила Картера:
– Тебе достаточно этого? Того, что мы вместе? Я, конечно, не вечный праздник, я это знаю. Во мне нет ничего неожиданного. Но мы можем попробовать что-нибудь другое, если хочешь.
– Нет, этого достаточно. Это все, чего я хочу. – Картер поцеловал меня в лоб. – То, что происходит с нами сейчас, для меня идеал совершенной любви. Я испытывал дикие страсти, Энди. Но что-то в них всегда… ужасало меня. Мне нужна любовь-дружба. Пристойная любовь, если хочешь. Ты великолепно подходишь мне. Мне подходит подобная любовь. Ты напугала бы меня до смерти, если бы начала кричать что-то на санскрите или вытворять нечто в подобном духе.
– Никакого санскрита не будет, – заверила я, захлопывая внутри себя маленькую дверцу, за которой что-то громко кричало.
Через несколько минут, когда я уже засыпала, Картер прошептал:
– Я надеюсь, что такая любовь и тебе подходит.
– Вполне, – отозвалась я. – Всегда. Спи.
На второй неделе января Клэй и Дэйзи Дэбни давали официальный обед и бал в поместье „Королевский дуб" в честь дня рождения Чипа. Как объяснил мне Картер, когда однажды мы наматывали ночные мили, проезжая по шоссе мимо плантации Дэбни, это полуофициальное окончание пэмбертонского праздничного зимнего сезона.
– Клэй ни разу не отменил этот вечер с того года, как Чип появился на свет, – говорил Картер. – Все наши родители бывали там. Я вспоминаю, как моя мама, разодетая в белое и черное, приходила пожелать мне спокойной ночи, и я обычно думал, как это смешно: взрослые идут на день рождения ребенка. Всегда вечер был одинаков. Мужчины и женщины одеты в официальное черное и белое, оркестр из Атланты, тонны цветов, тысячи зажженных свечей и полночный ужин, приготовленный прислугой „Королевского дуба": куропатки, жареная оленина, дикий рис и водяной кресс-салат с реки Биг Сильвер, около миллиона пирожных и пирожков. Одно и то же меню каждый год, насколько мне известно, – Клэй никогда не нанимал обслуживающую фирму. А еще столько шампанского, что в него может погрузиться подводная лодка. Все это поистине элегантно. Так отличается от сентябрьского барбекю, как день от ночи. Это „Королевский дуб" в наилучшем виде. Такой, какими были крупные охотничьи поместья лет сто назад. Может, некоторые из них и сохранились в Европе. Должно быть, такой вечер стоит Клэю столько же, сколько стоит покупка небольшой страны.
– О да, и все лишь затем, чтобы отпраздновать появление на свет такого чуда, как Чип, – сухо заметила я.
– Каждому свое, – усмехнулся Картер. – Я думаю, Клэй первый, кто заметил иронию в этом чествовании, но перестать устраивать вечер и бал – значит признать, что Чип столь же жалок, как дворовый пес. А этого старин никогда не признает официально, хотя, уверен, в глубине души он сознает это. Раньше вечер устраивали совместно Клэй и Клод Дэбни, отец Тома. У Тома, как и у Чипа, день рождения в январе. Но совместные празднования были прекращены со смертью мистера Клода, когда Том и я были еще подростками, а Кэролайн, казалось, не хотела иметь ничего общего с поместьем „Королевский дуб". Она продала землю заводу и переехала в город. Пожалуй, это и к лучшему. Многие были недовольны тем, что она продала поместье правительству. Теперь Кэролайн приезжает на банкет к Клэю. И Мигги тоже. Но долгое время они сюда и носа не казали.
– А Том приходит? Мне кажется, что не должен бы, судя по тому, как выглядят его отношения с матерью, сестрой и Чипом, – решила я.
В таком контексте вопрос выглядел естественным, но Картер покосился на меня.
– Нет, – ответил он. – С тех пор, как я там появляюсь, не приходит.
„Королевский дуб" в ту ночь был поистине великолепен: сияющий, мерцающий, освещенный мириадами свечей, благоухающий цветами Ксанаду[79]79
Ксанаду – место, славящееся идиллической красотой.
[Закрыть] мираж, миф, сказка, хрустальный зимний дворец. Я буду помнить его всегда. Как бы ни был хорош праздник осеннего барбекю, зимнее чествование было, по-моему, истинным выражением сути плантации, секретом, скрываемым ее сердцем, пламенем, горящим в ее центре, так же, как дуб был тайной, которую хранили окружающие леса. Не имело значения, что на плантации днем работали, охотились и занимались лесозаготовками и делали это в течение ста лет, – одна волшебная хрустальная ночь была, безусловно, движущей силой, давала жизнь усадьбе. Эта ночь заряжала плантацию энергией на многие, многие месяцы.
Как и раньше, все те, с кем я была знакома в Пэмбертоне, и несколько неизвестных мне людей присутствовали на вечере. Они медленно двигались в приемной очереди, а Клэй, Дэйзи, маленькая Люси Хью Дэбни, вся в оборочках, и Чип, кивающий головой, как наполненный гелием шар в Диснейленде, пожимали руки и целовали щеки гостям. Люди проходили в две огромнейшие гостиные, которые были соединены и образовывали бальный зал. Многие пары уже кружились в танце по натертым полам, с которых убрали потускневшие старые ковры.
Возможно, громадное сверкающее пространство освещалось и электричеством, но в первую очередь внимание привлекали сотни свечей. В их фантасмагорическом свете стены и потолочные балки „Королевского дуба", казалось, отступали в тень, цветы плыли в коралловом море, мужчины и женщины выглядели преображенными и волшебными, как актеры, как видения, как короли.
– Бог мой, это похоже на сцену бала из „Унесенных ветром", – заметила я, стоя в очереди, чтобы поприветствовать Клэя и Дэйзи. – Или, может быть, из „Маски красной смерти".[80]80
Рассказ Э.А.По.
[Закрыть] В любом случае что-то такое, чего я никогда не забуду. Трудно поверить, что подобное еще существует в двадцатом веке. А тем более в то, что празднество происходит ежегодно.
– Да, и вправду что-то особенное, – согласился Картер. В его голосе звучала гордость, будто именно он устроил все это вплоть до последнего цветочного лепестка, и устроил исключительно для меня. – Каждый раз, когда Юг вызывает у меня отвращение и я бываю сыт им по горло и чувствую себя так, что просто хочу повернуться к нему спиной и убраться от всего этого разложения и бестолковости, я вспоминаю о январской ночи в „Королевском дубе". Это самое лучшее, что есть и что было на Юге, и я не думаю, что нам удастся вновь достичь подобного, независимо от того, какие чудеса из пластика принесет нам промышленность.
Мы подошли к хозяевам вечера. Клэй и Чип тепло расцеловали меня, а Дэйзи и Люси разразились восклицаниями по поводу моего черного атласного платья декольте. „Уж точно лакомый кусочек", – прошипел мокрыми губами в мое ухо Чип, подтверждая свои слова змееподобным движением языка. Мы вошли в танцевальный зал.
Оркестр играл тему из „Мулен Руж", Картер подхватил меня, вовлекая в танец. Мимо в вихре пронеслись и помахали нам Тиш и Чарли, Марджори и Уинн Чепин и еще дюжина знакомых из пэмбертонского светского общества, с которыми мы встречались на вечерах в этом сверкающем месяце. Вслед за ними появились другие люди – в зале к этому времени было по меньшей мере две сотни гостей и около сотни ожидали в приемной очереди.
Я подумала о сентябрьском дне, когда я стояла в этой же комнате, зашторенной и полутемной, обставленной старой семейной мебелью, и чувствовала себя опустошенной и почти больной от страха, что мне придется выйти на освещенную солнцем веранду, заполненную совершенно незнакомыми мне людьми. Я подумала о доброте Клэя и Тиш и быстрой, неожиданной теплоте людей, которым меня представили в тот день. Теперь они были моими друзьями или, по крайней мере, добрыми знакомыми; а до окончания этого года они станут близкими мне людьми. Время, казалось, растянулось, мерцающее, как свет свечей. У меня кружилась голова от музыки, танцев и ощущения, что время захватило меня в свои объятия. Я подумала о Томе Дэбни, о его смеющемся смуглом лице, о его голосе („О Господи, вас на самом деле зовут Диана?") и о тепле его рук, когда он дотронулся до моих пальцев в знак приветствия в день барбекю. И я вспомнила о его появлении тем ранним утром под Королевским дубом, о голом смуглом человеке в пятнистом свете солнца, стоящем на коленях перед мертвым оленем.
Мое сердце вздрогнуло, как попавший в силки ястреб, и я затолкнула мысль о Томе в дальний тайник в самом центре моего существа, где я хранила образ этого человека со дня Нового года. Я хоронила его под весом Картера каждый раз, когда мы занимались любовью. Я чувствовала, что еще один плотный слой ложится на то место, где находится тайник. Скоро его вообще нельзя будет откопать; к весне он исчезнет, а к концу года все станет так, как прежде, будто тайника никогда и не существовало. Я обвила руки вокруг шеи Картера, как было модно, когда Тиш и я обучались с Эмори. Он прижал меня плотнее и поцеловал в висок.
„Всегда, когда мы целуемся, я беспокоюсь и задаюсь вопросами, – пела сопрано, приглашенная из Атланты. – Твои губы могут быть близко, но где твое сердце?"
Я выпила очень много шампанского, протанцевала подряд все танцы с Картером и со всеми, кто приглашал меня, много смеялась и флиртовала так, как не флиртовала еще до знакомства с Крисом Колхауном, все те далекие годы. Иногда я подпевала оркестру. Глаза и улыбки следовали за мной и за Картером по всей гостиной.
– Ты паришь сегодня, как воздушный змей, – улыбнулся Картер. – И я не думаю, что только от шампанского. Что с тобой сегодня?
– Я счастлива, – сказала я. – Мне кажется, я хорошо выгляжу, я думаю, что все здесь просто чудесны, и я уверена, что это самый элегантный вечер, на каком я когда-либо была. Ты выглядишь, как посол в Монако, в этом смокинге. И я думаю, что хочу еще бокал шампанского.
Картер подхватил бокал с проносимого мимо подноса.
– Еще один, а потом для тебя только имбирный эль, мой черничный друг. Завтра твоя голова будет похожа на воздушный шар.
– Никакого завтра нет, – пропела я. – Есть только сегодня.
– Ну, если ты так хочешь, – пожал плечами Картер, снисходительно улыбаясь, однако в его голосе чувствовалось беспокойство. – Сходи наверх, Энди, и поправь губную помаду. Ты выглядишь так, будто обнималась на заднем сиденье автобуса с целой футбольной командой.
– Да, так я и сделаю, – ответила я и направилась вверх по лестнице в спальню на втором этаже, которую помнила с того времени, когда Тиш привезла мне чистую одежду после охоты. Я улыбалась, мне улыбались, пока я шла через гостиную, я приветствовала знакомых, они приветствовали меня. На лестничной площадке я на мгновение обернулась, посмотрела вниз на водоворот толпы и подумала не без сентиментальности, вызванной шампанским: „Это близкие мне люди".
Большая спальня была такой же темной, со все той же мебелью, обитой ситцем, как я ее запомнила. Но на сей раз огромная кровать под балдахином, казавшаяся мрачной в мягком розовом свете небольших хрустальных ламп на туалетном столике, как корабль викингов, была доверху завалена пальто, мехами и бисерными сумочками. Брошюру, предупреждающую о ядерной опасности, убрали с бюро. В комнате никого не было, и после смеха и музыки первого этажа она казалась невероятно тихой. Мои каблуки громко и, возможно, весьма нетвердо стучали по мягко сияющему сосновому паркету. Серьезные глаза нескольких поколений смуглых Дэбни смотрели на меня сверху вниз, как и в тот сентябрьский день, и я невольно поправила лиф платья. Вся эта лакированная благопристойность внезапно заставила меня почувствовать себя неловкой, притихшей, слишком молодой и несерьезной. Я пошла в ванную и посмотрела в качающееся в моих глазах зеркало. Оттуда взглянула незнакомка с лихорадочным румянцем от макияжа и алкоголя, размазанной губной помадой, с глазами черными и сверкающими, как зимний ослепительный лед. Одичавшая женщина. Волосы вокруг лица превратились в растрепанные космы, платье слишком низко сползло на грудь.
Я подняла Дуни и прикоснулась к лицу женщины по ту сторону старого зеркала, затем дотронулась до своей щеки. Щека пылала. Я повернула пятнистые от времени краны, холодная вода тихо зарокотала, наполняя фарфоровую раковину. Наклонив голову, я стала плескать на лицо водой, достав на ощупь полотенце, промокнула лицо, открыла глаза и посмотрела в зеркало.
С гладкой поверхности на меня глядел Том Дэбни, будто схваченный в качающейся глубине, будто утонувший подо льдом. Он не двигался, я тоже не шелохнулась. Я сделала глубокий медленный вдох и очень медленно повернулась. Том был в комнате.
– Клэй сказал мне, что ты здесь, – произнес он. Его голос был странным, вялым и каким-то ослабевшим, будто Том долго бежал, но дышал он не глубоко.
Я все еще не говорила ни слова. Я просто смотрела на Тома. Он был одет в камуфляжную форму, такую грязную, что я не могла отличить, где кончался рисунок и начиналась грязь. На заостренном подбородке выступила перечная россыпь бороды. На лице и руках виднелись полузажившие царапины. Я чувствовала запах дыма и многодневного пота. Его черные волосы были в таком же беспорядке, что и мои, в них запутались кусочки коры. Том выглядел более худым, чем когда-либо, и очень усталым. Глубокие складки между носом и ртом стали более резкими. Вокруг глаз лежали тени усталости, а сами глаза казались просто измученными. Другого слова я не могла подобрать.
– Скажи мне, что случилось, – просто спросила я, не отводя глаз от Тома и не сразу сообразив, что протянула руки и обхватила ладонями его лицо, а он положил сверху свои.
– Я не знаю, – ответил он вяло. – Ничего. Или что-то. Не знаю. Почти две недели я был в верховьях ручья и на реке вместе со Скретчем. Он думает, что в лесу что-то произошло. Что-то плохое. А я не могу обнаружить, что именно. Но думаю, он прав. Что-то… что нарушает равновесие. Но я не могу найти… Мы искали, искали…
Голос был похож на детский, непонимающий и усталый голосок.
– Ты утомился. Ты ужасно устал. Я никогда не видела тебя таким. Тебе нужно отдохнуть. И после отдыха ты увидишь, что ничего не случилось. Все в порядке. Но сейчас тебе нужно принять ванну и поесть, а потом выспаться.
– Я думал, что позвоню тебе утром, и ты приедешь. Мы поговорим, и ты сможешь убедить меня, что я просто-напросто набитый дурак, – сказал Том, гладя мои Дуни своими холодными ладонями и не отрываясь глядя на меня. – Я знаю, что становлюсь немного помешанным, если слишком долго нахожусь в лесу. Но тут я проходил мимо отводки ручья, ведущей к „Королевскому дубу", увидел отсветы огней между деревьями и вспомнил, что за ночь сегодня. Я знал, что ты будешь здесь, и не смог ждать до завтра… Поэтому я пришел. Совершенно внезапно я не смог ждать. Ты была нужна мне, – просто проговорил он и замолчал. Затем перевел взгляд на свою рубашку, брюки и грязные мокасины.
– Должно быть, я выгляжу как сумасшедший, – решил Том. – Удивляюсь, как прислуга впустила меня через черный ход.
Он поднял голову и усмехнулся. Это была убогая и болезненная усмешка. Я почувствовала, как что-то внизу живота повернулось с громадной, старой, медленной, скользящей тяжестью, давящей на пах и поднимающейся и заполняющей всю грудь и горло. Тяжесть эта казалась такой же массивной, влажной и теплой, как дельфин, плывущий в тропическом море. Мое сердце начало прыгать, дыхание застряло в горле. Я подумала, что не смогу принять Тома в свое тело, просто умру в тот же момент. Я думала об этом и ни о чем больше. Ни о чем.
– Сними эту ужасную одежду, – проговорила я хриплым голосом, – и помоги мне выбраться из этого проклятого платья. Я хочу, чтобы ты сейчас же взял меня, Том, раньше, чем пройдет хоть одна секунда. Ты говорил, чтобы я сообщила, если переменю решение, если захочу, чтобы все было по-другому. Ну вот – все по-другому, и я хочу тебя сейчас же… Хочу…
Я слышала свой голос и видела свои руки, стягивающие одежду со смуглого мужчины, я ощущала его тело всем своим существом. Он подошел ко мне, прислонил к раковине, я почувствовала его твердость, упершуюся в меня, его руки на моей спине, ищущие молнию платья. Но меня преследовало странное ощущение, будто я покинула свое тело, оставив в нем только чувства, а мыслящая часть меня, часть Энди, отмечающая все действия, парила где-то около потолка, наблюдая, как женщина в черном атласном вечернем платье и мужчина в грязной порванной охотничьей одежде предавались любви, стоя у раковины в большой старомодной ванной. Я протянула руку, закрывая входную дверь, Том повернул замок. Он прижался ртом к моим губам, обнял мое тело, и в течение долгого времени я просто не думала. Он отбросил ногой мое платье и белье вместе со своей одеждой и поднял меня, готовясь войти в мое тело, и прежде, чем он сделал это, прежде, чем мир вновь взорвался в огне и жаре и прекрасное, сладкое, дикое пение вновь началось в крови, Том прошептал:
– Я не мог добраться до тебя так быстро, как мне того хотелось. Я думал, что умру в этих Богом проклятых лесах, прежде чем доберусь сюда.
– Теперь ты здесь, – ответила я. – Теперь ты здесь…
– О Господи, да, теперь здесь…
После того как мы оделись, Том тяжело опустился на сиденье туалета и усмехнулся мне. Он выглядел помолодевшим лет на пять по сравнению с тем, каким он явился в комнату. Но все еще казался очень усталым.
– Ну как, пойдешь сегодня на ручей? – спросил он.
– Нет. Тебе нужно выспаться. В самом деле нужно. И мне тоже… Я собираюсь сказать Картеру.
– Да. Ты должна. Понимаю, что для тебя это гораздо более неприятно, чем я могу себе представить.
– Да. Я обещала ему на прошлой неделе, что выйду за него замуж до конца года. Накую гадость мне придется теперь сделать. Но я не могу больше откладывать.
– Конечно, нет. Я хотел бы… Господи, Диана, мне бы очень хотелось, чтобы все это не случилось подобным образом. Хотелось, чтобы все было бы проще. Я хотел бы заставить тебя понять…
– Да, но не получилось, – прервала я Тома. – Обстоятельства никто не менял, пока… они не изменились сами. Я не могла ускорить изменения. Не могла сделать так, чтобы все произошло скорее, чем произошло. И поняла, что для перемены потребовалось твое отсутствие.
– Хочешь, чтобы я был с тобой, когда ты будешь говорить с Картером?
– Нет. Позволь ему сохранить лицо. Не дай Бог, я не собираюсь рассказывать ему, что имела тебя, стоя в сортире. Просто я заявлю, что все было ошибкой, что во всем виновата только я, что другой мужчина, ты, здесь ни при чем. Виновата я. Он, конечно, узнает, что это не так, но, по крайней мере, ему не придется признаваться в этом до тех пор, пока он не будет готов. Мне очень жаль, если ложь тебе неприятна. Но я собираюсь лгать во что бы то ни стало.
– Ну а завтра ты придешь? Можешь в любое время, только побыстрее. Я хочу поговорить с тобой. Только один раз без Хилари. Это не для ее ушей.
– Значит, что-то на самом деле не в порядке?
– Больше, чем просто „не в порядке". Мне нужно разобраться. И рассказать кому-то, у кого нет готового мнения на этот счет. Может быть, все это чепуха, как я и говорил. Во всяком случае, я проверю еще раз после того, как просплю двенадцать часов. Поэтому, если найдешь возможность, просто приезжай и залезай в кровать.
Я засмеялась и внезапно ощутила себя очень счастливой, при том, что чувствовала, как надо мной висит тяжесть стыда и гнусности того, что мне придется совершить по отношению к Картеру.
– Кто-нибудь видел, как ты поднялся сюда? – спросила я, когда Том потянулся к дверной ручке. – Если Картер не узнает, что ты поднялся наверх следом за мной в ванную, это во многом упростит дело. Кто, кроме кухонной прислуги, знает, что ты здесь?
– Думаю, что только Клэй. Я попросил вызвать его в кухню, когда пришел. А поднялся по другой лестнице в конце галереи. Не думаю, что кто-то еще видел меня, а Клэй, конечно, не скажет никому.
– Хорошо, – проговорила я, подставляя Тому лицо для поцелуя. Твердая щетина походила на крупную наждачную бумагу. – Надеюсь, в последний раз мне приходится вести себя как горничной с коммивояжером.
– Ты права. В следующий раз мы проделаем это на улице и перепугаем лошадей. Это доставит мне бесконечное удовольствие.
Том открыл дверь, сделал шаг и остановился. Я секунду колебалась, но затем обошла его, чтобы увидеть, в чем дело. Пэт Дэбни сидела, сгорбившись, в кресле перед туалетным столиком, подобрав юбки из тафты и скрестив изящные лодыжки. Она курила и подпиливала ногти. На коленях лежала вечерняя туфля с отломанным каблуком.
– Вечер добрый, люди, – улыбнулась она своей медленной улыбкой. – Рада видеть, что у вас все в порядке. Только что хотела позвать хозяина. Оттуда раздавались такие звуки, каких не услышишь и в дешевом мотеле.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я. Это была самая глупая из сказанных мной когда-либо фраз.
– Хочется пи-пи, как маленькой девочке, – ответила блондинка, симпатично морща носик. – Я уж думала, что мне придется сходить в свой башмак. Вы очень долго занимали комнату.
Я обошла Пэт, направляясь к дверям спальни.
– Если ты ищешь Картера, то боюсь, что он ушел, – спокойно заметила Пэт. – Он поднимался со мной сюда, чтобы помочь мне с этим сломанным каблуком, но, вы понимаете, когда услышал такой шум, просто выскочил за дверь. Настоящий джентльмен наш Картер. А это так нехорошо.
Блондинка потянулась и расплылась в улыбке. Я уставилась на Пэт, не веря ее словам. Том с отвращением пробубнил что-то.
– Кто-нибудь однажды прикончит тебя, Пэт. – Голос Тома был таким естественным и безучастным, будто он говорил о погоде. – Надеюсь, что в это время я буду где-нибудь далеко в присутствии еще десяти человек, потому что наверняка, черт возьми, полиция подумает, что это сделал именно я. И я бы очень хотел, чтобы это случилось… раньше, до сегодняшнего дня, когда это для меня что-то значило.
Я повернулась, вышла из спальни и направилась к лестнице. Том тихо шел за мной.
– Слышала еще и не такое, – крикнула Пэт нам вдогонку. – А у самой получалось и похлеще.
Ее голос звучал тонко и пронзительно.
– Тебе подобное не удавалось, даже когда ты была в ударе, – ответил Том и последовал за мной вниз по лестнице. На площадке он тронул меня за локоть и остановился. – Я попрошу автомобиль у Клэя и отвезу тебя домой. Не хочу, чтобы ты ввязывалась во всю эту историю. Нельзя угадать наверняка, скольким людям она уже рассказала.
– Не надо. Тиш и Чарли отвезут меня. Пожалуйста, Том. Все остальное только между Картером и мной.
– Береги себя. – Том прикоснулся к моим волосам, пошел по галерее и спустился по другой, противоположной лестнице. Я спустилась вниз, в толпу, чтобы найти Тиш и Чарли.
Они ждали меня около бара и выглядели очень обеспокоенными. Казалось, что больше никто не замечает меня, значит, Пэт до этого времени придержала свой язык. Впрочем, это не имело никакого значения: вред уже был нанесен.
– Картер сказал, что он чувствует себя отвратительно, он решил отправиться домой и просил нас отвезти тебя, когда ты спустишься, – сообщила Тиш. – Он ужасно выглядел. Вы поссорились?
– Нет, – ответила я. – Я готова уехать, как только вы захотите.
Мы взяли пальто, вышли на веранду и подождали, пока работник Клэя Дэбни подвел к дому „ягуар". Холодный ветер был приятен моему одеревеневшему разгоряченному лицу. Кроме его прикосновений и тупой, стучащей усталости, я не ощущала абсолютно ничего.
Тиш и Чарли не сказали ни слова, пока мы не подъехали к парадной двери моего коттеджа. Тогда Чарли предложил зайти со мной. „Ягуара" Картера на подъездной аллее не было.
– Нет, – отказалась я. – Спасибо. Очень мило с вашей стороны, что подвезли меня.
– Позвони завтра, – крикнула Тиш, высовываясь из автомобиля.
– Хорошо. Позвоню. Спокойной ночи.
Даже несмотря на то, что машины возле дома не было, я почти с уверенностью ожидала увидеть Картера в гостиной. Рана предательства этой ночи, казалось, требовала еще одного, последнего свидания. Но гостиная была пуста, она была такой же, какой мы ее покинули перед вечером в „Королевском дубе". Только старый портфель Картера исчез с кофейного столика, не было и пакета с адвокатскими бумагами, шерстяное пальто больше не висело на крючке у кухонной двери. Я прошла через холл в спальню и открыла большой шкаф. Отделения Картера пустовали. Я пошла в ванную. Его банный халат исчез с крючка, его бритвенные принадлежности не лежали на полке. Я вернулась в гостиную и посмотрела на автоответчик. Красный огонек мерцал. Я опустилась в кресло и нажала кнопку. Я знала, чье послание там записано.
Оно было очень кратким, голос Картера не казался рассерженным или печальным, просто… каким-то более старым и усталым:
– Я больше не позвоню. Но если я понадоблюсь тебе или ты захочешь поговорить – звони. Ожидать этого звонка я не буду, но мне хочется, чтобы ты обратилась ко мне, если возникнет такая необходимость. Я люблю тебя, Энди. Береги себя.
В тот момент я поняла, что те же самые слова говорил мне Том, когда уходил из особняка Клэя. Это показалось мне невыносимым. Я сидела в кресле и плакала до половины четвертого утра, а затем, выплакав наконец все слезы, легла в постель и заснула, впервые за много ночей одна.
