Текст книги "Королевский дуб"

Автор книги: Энн Риверс Сиддонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

Глава 5

Сильный дождь, пришедший с запада, принес-таки с собой в то воскресенье настоящую осень, и я сдала последние позиции сопротивления и плавно скользнула в зачарованную, как сон, жизнь Пэмбертона.

Октябрь и ноябрь в Пэмбертоне, штат Джорджия, не знают себе равных. Многие люди предпочитают буйную, неистовую весну в этих краях, но я нахожу безжалостный взрыв цветения азалий, кизила, жимолости и похожих на цветные фотографии весенних садов чуть ли не угрожающим. И апрельское безумие скачек, охоты, коктейлей, обедов и балов усиливает это венецианское излишество. Для меня тихое начало туманной бронзовой и желтой осени в краю диких злаков и болотистых лесов всегда было невыразимо прекрасно и бесконечно соблазнительно. Свет, изливающийся на поля, леса и город, подобен сиропу или дыму; небо нежно-голубого цвета сравнимо с цветом одежд Богоматери и совершенно не похоже на кобальт чеканной стали осеннего севера. Вместо обострения и оживления, как это бывало осенью в Атланте, мое сердце и чувства стали более глубокими и всеобъемлющими. Я ощущала осень всю, целиком, она текла в моих жилах, и течение ее было подобно мягкому и обволакивающему меду, никак не буйному и безудержному „греческому огню".[56]56
  Зажигательная смесь из смолы, нефти, серы, селитры и других веществ, применявшаяся в VII–XV веках в морских боях.


[Закрыть] Сколько бы я ни жила в Пэмбертоне, я всегда буду любить именно осень.

Старый Пэмбертон ринулся в осенний светский сезон, как река во время наводнения в прибрежные долины. Я почти физическим усилием ослабила внутренний жесткий узел сопротивления и позволила Тиш и Картеру увлечь меня в этот бурный поток. Картер действительно устроил в мою честь небольшой обед, на котором присутствовали еще четыре незнакомые мне пары, вызывавшие симпатию, по крайней мере, в тот вечер. Если бы я встретила их в Атланте, неизвестно, вызвали бы они у меня подобные чувства.

Это были давние пэмбертонцы, такие же, как хозяин обеда; они занимались верховой ездой и охотой, как и все их соседи, но, пожалуй, не так воинственно, как те люди, с которыми я познакомилась раньше: представитель страховой компании, агент по продаже недвижимости, главный управляющий радиотелестанцией Клэя Дэбни и генерал в отставке. Их жены не ходили на службу, но вели огромную и, очевидно, эффективную общественную работу. Одна из них только что помогла создать новый приют на восточной стороне города для женщин и детей, подвергшихся жестокому обращению, а другая была давнишним членом муниципалитета. Да, эти женщины оказались весьма необычными.

После приема на мне будто поставили штамп „Одобрена", по крайней мере, условно, и я побывала с Картером на целом ряде небольших обедов во многих очаровательных домах. К моему удивлению, приемы мне понравились – в большей или меньшей степени. Конечно, там велось больше, чем мне хотелось, разговоров о лошадях, охоте, стрельбе и собаках, но я сидела тихо, много улыбалась и фактически начала узнавать разные мелочи, развлекавшие меня. Жокеи в стипль-чезе и жокеи на равнинных скачках испытывают самую настоящую антипатию друг к другу. Владельцы терьеров – такие же суетливые фанатики, как и представители южных религиозных вероисповеданий. Владелец фокстерьера породы Джека Рассела не сядет рядом с владельцем Нориджа, и так далее, и тому подобное. Наконец, охотники на лисиц настолько чванливы, что разговаривают только с Богом. А у Пэгги Корнинг на ферме есть вышка для стрельбы, которая раньше была пожарной каланчой лесничего и которую безумно влюбленный четвертый муж Пэгги – Томми – распорядился оборудовать гидравлическим устройством так, чтобы воинственная дама могла упражняться в стрельбе по обитателям земли и воздуха со всех уровней и под разными углами. Теперь Пэгги стреляет без промаха. Берти и Билл Вайзененты выиграли два года назад Североамериканский тренерский приз и иногда тренировали даже членов английской королевской семьи.

– Я предполагаю, что вы говорите не о футболе? – лукаво спросила я Берти Вайзенент, когда она упомянула о своих достижениях. Как только мои слова слетели с уст, я поняла, что совершила ошибку.

– Нет, – ответила Берти.

Я полагаю, что довольно успешно провела время в пэмбертонском обществе, постоянно одобрительно слушая и не упоминая ни о чем, что могло бы быть моей личной историей. Я инстинктивно понимала, что меня принимали в этих домах и клубах как существо, имеющее значение в данное время и в данном месте: милый старый друг Тиш и Чарли Колтеров, у которой есть хорошенькая дочка, пассия Картера Деверо в данном сезоне. Очень славно для бедного Картера. И так хорошо для Тиш, что ее бывшая соседка по общежитию колледжа живет рядом в коттедже Бельведеров. Но я подозревала, что если бы я настаивала на том, чтобы меня приняли такой, какая я есть на самом деле, – городская учительница, дочь грека, владельца бакалейной лавки и пьяницы, разведенная, подвергшаяся жестокому обращению жена, низкооплачиваемая служащая второразрядного общинного колледжа, – то это умерило бы энтузиазм улыбок, поцелуев в щечку и объятий, которыми меня теперь приветствовали.

Когда я сказала об этом Тиш, она ответила:

– Ты слишком чувствительна. И далеко не так много людей, как ты воображаешь, забивают себе мозги твоей персоной.

И я рассмеялась.

– Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать, – продолжала подруга, – ты в городе новенькая, поэтому думаешь, что люди разглядывают тебя критически, и чувствуешь, что должна поступать именно так, а не иначе. Я-то знаю, как это бывает, сама была в подобной ситуации.

– Тиш, ты никогда и нигде не была новенькой за всю твою жизнь.

– А кем, ты думаешь, я была в Боливии?

– Я говорила иносказательно.

– Ты сказала чушь, – возразила Тиш. – Будь сама собой. Вот увидишь – никто не станет игнорировать тебя.

И поэтому на ближайшем приеме а-ля фуршет с огромным количеством гостей в большом, с нависающей крышей, обшитом коричневыми досками и рейками коттедже Гипса и Авен Каррингтонов, глубоко укоренившихся „зимних жителей", для которых этот вечер являлся ежегодным реверансом „равенству и братству", я была настолько сама собой, насколько возможно.

Тиш, Чарли, Картер и я стояли в огромной мрачной библиотеке, болтая со знакомым землевладельцем, Гвен Каррингтон, нарядившейся в яркое платье фасона лилли, и группой женщин таких же пропорций, что и хозяйка, в платьях того же покроя.

Лишь Пэт Дэбни, которая расслабленно прислонилась к громадному письменному столу стиля Бидермайер, была одета в мятое черное приталенное атласное платье.

Хрупкая, смуглая, изысканно красивая женщина в летах лениво жаловалась на то, что ее служанка Энни предупредила об уходе, так как решила поступить в Пэмбертонский колледж и получить диплом по управлению отелями и мотелями, а между тем „ей уже все сорок пять! И что еще хуже, я слышала, что Энни уговаривала на кухне Иду сделать то же самое. Я бы уволила служанку тут же, если бы она уже не получила расчет. Слышали ли вы когда-нибудь что-либо подобное?".

– И это после того, что вы для нее сделали, Кэролайн, – вставила одна из женщин, а смуглая дама лишь отмахнулась тонной руной:

– Ах, бросьте. Не больше, чем сделали мы все для них. Но это послужит уроком для нас, не так ли? Сейчас эти неблагодарные люди зарабатывают слишком много. И не хотят работать.

– Ну что ж, Джордж Буш именно тот человек, который вернет нас на правильный путь, – проговорила еще одна женщина. Она была моложе остальных, смуглая, с острым личиком и очень худая. Что-то в ней было удивительно знакомым, и вскоре я поняла, что она была дочерью пожилой дамы, чья служанка Энни уволилась с работы. Черты этих женщин были сходны, но лицо молодой не было освещено, как у матери, какой-то капризной, экзотической красотой. Вместо бесконечных лилли она была одета в блузку из органди с оборочками и гармонирующую по цвету юбку из тафты, белые непрозрачные чулки и черные атласные туфли на низком каблуке. Она могла бы сойти за дебютантку с улицы Пичтри, впервые выходящую в свет, если бы не была на два десятка лет старше этого возраста. Дама была приблизительно моих лет.

– Рональд Рейган сделал бы то же самое, если бы у него хватило времени. Он уже подходил к этому, – проговорила Гвен Каррингтон низким голосом. – Я понимаю, что ты хочешь сказать, Кэролайн. Очень скоро никто не сможет устроить приличный прием, потому что не останется никого, чтобы обслужить его и после прибраться.

Я посмотрела на Тиш. Та закрыла глаза. Тогда я сказала:

– Может быть, вы сможете нанять несколько студентов отделения по управлению отелями и мотелями Пэмбертонского колледжа? Наши студенты прекрасно выполняют подобную работу. Вы даже смогли бы пригласить вновь свою горничную. – Я широко улыбнулась смуглой женщине. – Конечно, только на вечер. И по минимальной ставке.

Дама посмотрела на меня так, как будто я предложила ей изобразить танец живота, и, видимо, решив, что я пошутила, хоть и в плохом стиле, заметила:

– Что ж, это остроумная идея, не так ли, Мигги?

– Ммм… – только и произнесла ее дочь, пристально глядя на меня.

– О, правильно, я и забыла, – мрачно улыбнулась Пэт Дэбни, пуская дым сигареты в наши лица, – ведь вы работаете там? В колледже? Да? Приятно слышать, что у вас пытаются чего-то добиться. Не тратят понапрасну деньги налогоплательщиков.

В ответ я широко улыбнулась блондинке. Гвен Каррингтон повернулась ко мне:

– А вы ходили слушать мистера Буша, когда он приезжал в Атланту, моя дорогая? Мы забронировали себе номер в „Ритц-Карлтоне", но нам пришлось в последний момент отказаться. Я была ужасно огорчена. Такой солидный человек, и жена его такая милая женщина!

– Боюсь, что нет, – ответила я. – Я голосовала за Джесса Джексона. Поэтому подумала, что такой вечер будет выше моих сил.

– Ах, как интересно. Ну что ж, мои дорогие, я вижу там Клэя и Дэйзи Дэбни, прошу извинить меня. – И Гвен Каррингтон скрылась в стае платьев лилли, как бабочка в розарии. Остальные наши собеседницы дружно последовали за ней.

На какой-то момент стало так тихо, что тишина гремела в ушах, как раскаты грома. Я повернулась к Тиш, ожидая увидеть хоть тень улыбки на ее лице. Вместо этого меня встретила пустота и старательно напускаемая непроницаемость. Картер и Чарли собрали пустые бокалы и отправились к камину, где был устроен бар. Тиш и я смотрели друг на друга.

– Догадываюсь, что мне не следовало всего этого говорить, – предположила я, пытаясь изобразить раскаяние, но мне подобный трюк не удался. Ну конечно же, Тиш, как и я, была оскорблена и изумлена смешным и незначительным разговором.

– Я тоже догадываюсь, что не следовало, – произнесла она. – Иногда я не понимаю тебя, – заметила Тиш мягко, чувствуя, как внезапные слезы начали покалывать глаза. – Энди, дело не в том, что я считаю Гвен Каррингтон и Кэролайн Дэбни абсолютными занудами. Да, так оно и есть. Я вовсе не боюсь, что меня больше не пригласят в гости, если я выскажу все, о чем думаю. Нет, не боюсь. Я и так слишком часто бываю в гостях. Но это Пэмбертон. Он очень маленький и очень старинный. И это все, что у нас есть. И если кто-то проявляет нетактичность, мы все чувствуем отзвуки. И когда кто-то ставит Картера в неловкое положение, все мы ощущаем это. А мне кажется, что сейчас ты его действительно поставила в подобное положение. Картер Деверо очень старомодный человек во многих отношениях, и его воспитали как безупречного джентльмена, и он уже не может быть никем другим. Картер никогда не грубит старым взбалмошным леди, даже если они того заслуживают. Он слишком добр для этого. И бывает расстроен, когда другие поступают нетактично или грубо, но, конечно, никогда не заговорит об этом. Картер убьет меня, Чарли или кого-нибудь из своих приятелей тут же, если сочтет, что мы того заслуживаем, но никогда не скажет худого слова бедной, глупой, старой Гвен Каррингтон и бедной, ядовитой, старой Кэролайн Дэбни. Я уж не говорю о несчастной, жалкой Мигги. Знаю, что это для тебя звучит лицемерно, но танов пэмбертонский образ жизни, а поэтому – и наш стиль поведения, ведь Пэмбертон – наш единственный дом, и нам предстоит жить здесь. Если хочешь, вся эта любезность – своего рода вступительный взнос, который мы платим городу.

Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо. Я совершила вопиющий поступок, вызвавший ответную реакцию, и теперь мне хотелось отправиться домой и выплакаться.

– Очень сожалею, – пробормотала я. – Прошу прощения, и я сейчас же извинюсь перед Картером. Тиш, а мне стоит просить извинения у тех дам?

– Ага, и испортить им вечер! – Я увидела на лице подруги привычную усмешку. – Они станут обсуждать тебя всю осень за каждой партией в бридж и за каждым охотничьим завтраком. Очень скоро весь город узнает о том, что ты была обвенчана с каким-нибудь чернокожим в полнолуние в кафедральном соборе Святого Филиппа. Ты на самом деле голосовала за Джесса Джексона, или это была самая мерзкая шутка, которую ты смогла придумать?

– Но я действительно голосовала за него. Тиш усмехнулась еще шире:

– Я тоже, но если ты скажешь об этом хоть одной живой душе, я трижды отрекусь от тебя. Даже Чарли этого не знает.

– А случайно те дамы, которым я нагрубила, не были матерью и сестрой Тома Дэбни? – спросила я, перестав смеяться.

– Именно.

– Господи, нет ничего удивительного, что он живет в лесу.

– Ты и половины всего не знаешь, – сказала Тиш. – Все три его фурии были сегодня здесь, Чип тоже прибыл. Том, возможно, находится в ста милях отсюда на болотах, так далеко от всех них, как только может. Иногда я думаю, что Клэй и Том – единственные приличные Дэбни во всем клане.

Я лишь промычала, не желая продолжать разговор.

Картер запротестовал, когда я в тот же вечер попросила у него извинения за мое поведение.

– Даже и не думайте об этом, – заявил он. – Для вас служит извинением то, что вы не принадлежите к нашему обществу. Единственное, что неприятно, – вы исключили себя из клуба „Дамы Пэмбертона".

– Это что еще за зловещая штука?

– Наиболее недоступный женский клуб, – объяснил Картер усмехаясь. – Небольшой, старинный, только для избранных. Вероятно, скучный, как ад. Научные трактаты, официальный утренний кофе и благотворительность. Членство только по приглашению. Только „зимние жители" и старые пэмбертонцы. Кэролайн Дэбни была его президентом в прошлом году, Гвен Каррингтон – в позапрошлом. В этом году – Тиш. Мне известно, что она хотела предложить вас в члены клуба, но теперь, скорее всего, все кончено.

– О Господи, почему же Тиш ничего не сказала заранее?! Кажется, сегодня я запутала всех.

– Но не меня, – проговорил Картер, целуя меня в висок. – Я предпочитаю, чтобы вы проводили время со мной, а не с леди из клуба.

– Во всяком случае, мне следовало бы позвонить Тиш и извиниться. Еще раз.

Но когда я сделала это два дня спустя, подруга удивила меня, сказав неожиданно:

– Кстати, я только что разговаривала с Гвен и Пэт, и они обе заявили, что будут просто в восторге, если ты согласишься стать членом клуба. Не спрашивай почему. На этой неделе ты получишь формальное приглашение.

– И мне следует принять его со всей любезностью, на какую я только способна, я правильно понимаю?

– Да, черт тебя подери!

Таким образом я стала членом наиболее почитаемого из сборищ города – клуба пэмбертонских дам и, к моему великому удивлению, получила от этого удовольствие. В клубе было всегда не более тридцати членов, большинство из них значительно старше меня, лишь я, Тиш, Мигги и Пэт считались „молодыми дамами", и к нам относились соответственно – несерьезно и нежно, как к рано развившимся детям. Мигги и Пэт были наследственными членами клуба – дочери и внучки бывших членов, а Тиш – невестка таковой. Только я, казалось, не имела никаких оснований для избрания, за исключением явного расположения всех женщин к их нынешнему президенту – Тиш. Дамы относились ко мне тепло и были снисходительны к тому, что у меня не хватало времени в тот первый год, чтобы представить доклад и пригласить их на кофе.

– О бросьте, – уверяла Гвен Каррингтон. – Вы же не будете работать вечно. Сделаете все это в следующем году. Нам и без того очень приятно, что среди нас появилась женщина с таким живым умом, высказывающая свежие мнения. Мы годами ездим по одной колее, мы уже стары, большинство из нас знакомы друг с другом с колыбели, мы даже начинаем выглядеть одинаково. И, безусловно, нуждаемся в напоминании, что в жизни есть еще что-то, кроме собак, лошадей, садов и генеалогии.

Я улыбнулась Гвен. Это были приятные и добрые слова человека, чей вечер я почти испортила, и я почувствовала себя пристыженной и благодарной за ее снисходительность. Я неправильно судила о Гвен, равно как и о большинстве женщин Пэмбертона. Да, они действительно были поглощены своими лошадьми, собаками, цветами, предками, прошлым, они проводили много времени, разговаривая о тех людях, которых я не знала, а подчас и не могла знать. Их мнения и ценности были отражением более старого, узкого и более привилегированного мира, чем мой. И я не могла ни разделить его с ними, ни изменить. Пэмбертонские дамы оказались стойкими и закаленными жизнью женщинами, пережившими трудности и печали, восторжествовавшими над неприятностями и внесшими огромный вклад в дело благосостояния своего города и штата. Рефераты и доклады, которые они представляли, внушали благоговение перед их эрудицией и исполнением. Я начинала понимать, по-видимому, медленно, что нельзя делать поспешные выводы об этом городе и его людях.

Но этот букет был, конечно, не без шипов. Я мгновенно поняла, как только встретилась опять с Кэролайн и Мигги Дэбни, что они не собираются прощать мне Джесса Джексона или что-либо еще. Безусловно, они были достаточно вежливы и являли собой безукоризненный пример все реже встречающегося типа южной леди. Их улыбки, манерная речь и болтовня были выше всяких похвал. Но Кэролайн и Мигги наблюдали за мной прищуренными темными глазами и охотно разговаривали с каждым, кроме меня, в открытую не замечая моего присутствия. И хотя Тиш утверждала обратное, Пэт Дэбни также не обращала на меня ни малейшего внимания. Если бы я не видела, что ее желто-зеленые глаза постоянно следят за мной, я бы подумала, что блондинка даже не знает о моем присутствии.

– Мне кажется, ты бесстыдно лгала, когда говорила, что Пэт хочет видеть меня членом клуба, – заявила я Тиш после двух заседаний. – Она не сказала мне ни слова в течение двух недель.

– Кто знает, что думает „Ее Непроницаемость", – отозвалась подруга. – Пэт не разговаривает со многими людьми. Но я не лгала. Если бы не она, ты, возможно, не была бы в клубе. Кэролайн и Мигги стали изящно расклевывать тебя на части, когда я предложила твою кандидатуру, а Пэт выступила и сказала: „Я хочу, чтобы она была здесь, среди нас". Вот и все.

– Вот так вот просто?

– Вот так вот просто. Ее бабушка была основательницей клуба и первым его президентом. Пэт безразлично, чем мы занимаемся, но когда становится небезразлично – она добивается своего.

– Да. Каковы бы ни были таинственные основания, но три дамочки Дэбни просверлили дыры во мне с тех пор, как я вступила в клуб. Ты, наверно, заметила. Или, может быть, они ждут, что я приглашу Джесса Джексона на кофе? Как ты думаешь?

– Кто знает, почему они поступают так или иначе?! – проговорила Тиш. – Может, они думают, что ты убежишь с Томом. Ведь Пэт была в „Королевском дубе", когда он прицепился к тебе, помнишь? Господи, Энди, ты просто обязана что-то сделать, чтобы не краснеть. Попробуй биофит-бэк[57]57
  Комплекс упражнений, помогающий регулировать пульс, токи мозга и расслаблять головную мускулатуру.


[Закрыть] или что-нибудь еще. Я просто не могу поверить, что ты еще способна краснеть, как девчонка, после Криса и всего остального. Не говори мне, что ты что-то питаешь к Тому Дэбни.

– Не будь идиоткой, – с жаром ответила я. – Том Дэбни – невоспитанный и скучный человек. И я ничего, как ты говоришь, к нему не испытываю. И почему, о Господи, они вообще должны беспокоиться? Ну, хотя бы и сбежала я с их бесценным Томом. Впрочем, как ты рассказывала, все три в разное время вышвырнули его.

– Ты не знаешь этих женщин, – вздохнула Тиш. – Уж если они вцепятся, то не отпустят. Да, его матушка порвала с ним всякие отношения, когда продала старый дом и половину земель бомбовому заводу. Позже и Пэт выставила его, когда он отказался подчиниться. Только Мигги все еще тоскует по старшему брату, но это ни к чему не приводит. Том и Кэролайн не могут находиться в одной комнате и секунды. Обязательно поссорятся. Понимаешь, на Юге есть такой тип – женщина, которая не отпустит мужчину даже тогда, когда он ей больше не нужен. Кажется, именно этот ген семьи Дэбни каким-то образом перешел и Пэт. Могу поспорить на что угодно: эти трое накинутся на тебя с выпущенными когтями, если у вас с Томом начнется хоть незначительный романчик. Пэт гнала его последнюю даму сердца аж до самого Таллахасси, устроив ей словесную экзекуцию на тренировках Пэмбертонского Кубка. Не могу сказать, что я осуждаю Пэт. Та дамочка была просто дурой.

– Ну что ж, тогда, я думаю, мне нечего бояться. Мне не подходят его условия купли-продажи. У меня и так достаточно неприятностей.

А неприятностей на самом деле было достаточно. Хилари никак не могла поправиться. Какое-то время казалось, что она более или менее окрепла, когда начала вновь заниматься верховой ездой с Пэт Дэбни. После нашей экскурсии к заводу „Биг Сильвер" у нее в основном прошло плохое настроение, и она вновь начала вести разговоры о лошадях и верховой езде, а также о самой Пэт почти с прежним оживлением. Мне не нравилось ее постоянное: „Пэт говорит", „это не так, как делает Пэт", но я не реагировала на подобные замечания. Если для того, чтобы вылечить мою дочь, необходима Пэт Дэбни, что ж, пусть так и будет. И все же временами я чувствовала, что Хил надо осадить. Однажды она опять произнесла слово „ниггер" и высокомерно заявила, что Пэт в следующем году начнет заниматься с ней показательными прыжками через барьер и охотой.

– Я подумываю о Сент-Кэтэрин в Вирджинии, – заметила моя дочь. – В этой части страны у них самые лучшие курсы верховой езды. Пэт сказала, что оплатит мое обучение там в течение четверти, чтобы посмотреть, понравится ли мне. А потом, сказала она, может быть, ты и Картер что-нибудь придумаете.

– Слушай внимательно, Хилари. – Мой голос дрожал от гнева. – Первое. Никаких прыжков и охоты. Абсолютно никаких. Я не допущу, чтобы ты убила себя или невинное животное. Ведь ты ненавидела все это так же, как и я! И если ты на подступах к тому, чтобы считать спортом лицезрение собак, разрывающих у тебя на глазах лисицу на части, то у тебя очень серьезные проблемы, моя дорогая. И второе. Я, и только я, плачу за твое обучение, где бы ты ни училась. И это не будет школа верховой езды в Вирджинии. Тебе не кажется, что это уже переходит через край? Занятия с лошадьми и общение с миссис Дэбни прекратятся, если я еще раз услышу об этом. Поняла?

– Пэт так и говорила, что ты не разрешишь мне, – твердо ответила Хил. Ее кожа пошла пятнами от раздражения. – Она сказала, что нам придется искать иной путь. И мы найдем. Нравится тебе это или нет. Не беспокойся.

После таких слов я отправила дочь в ее комнату до вечера и держала дома все выходные дни. Мысли мучили меня, сердце ныло, но я заставила себя соблюдать свой собственный указ. Страх, что Хилари попадет в руки Пэт, был живым и жестоким. После этого случая я не слышала о прыжках, охоте и школе в Вирджинии. Хил была молчаливой и отстраненной в течение долгого времени. Ледяная тяжесть того, что происходит с моей дочерью, никогда не спадала с моего сердца.

– Пусть дуется, – сказала Тиш. – Это начало самого отвратительного периода, когда Хил будет вести войну с тобой. И ты почти ничего не сможешь сделать. Такое случается даже с наиболее уравновешенными детьми. И все же такая Хилари лучше, чем тот маленький призрак, которого ты привезла в Пэмбертон. Было бы странно, если бы она не взбунтовалась. Отдай ее в „Пэмбертон Дэй", если она настолько ненавидит свою школу. Я всегда считала, что тебе следует поступить именно так. В этой перемене будет достаточно новизны, чтобы отвлечь девочку. Вот увидишь.

Итак, я капитулировала. Я объявила Хилари, что если мы сможем, имея так мало времени на уведомление школьной администрации, устроить ее в „Пэмбертон Дэй", то она начнет учиться там с зимней четверти. После этого душевное состояние девочки стало улучшаться, она спала более крепко и чаще улыбалась, хотя все еще казалась робкой, избегала воды и не захотела поехать с нами, когда Картер предложил пикник на берегу реки Биг Сильвер. Но все же думалось, что этот невроз поддается контролю. Я в конце концов отказалась от мысли, что Хилари можно излечить полностью. Хорошо, мы будем отмечать улучшение постепенно.

Но в начале ноября Пэт Дэбни пригласила Хил в свой дом на Меррикрикет-роуд вместе с другими молодыми наездниками и работниками конюшни на ежегодное барбекю, и мой ребенок в библиотеке Пэт неожиданно лицом к лицу столкнулся с поистине ужасающей вещью.

Это было что-то вроде шали, сделанной исключительно из отрубленных, сшитых вместе мордочек лисиц, убитых на охотах, в которых из года в год принимали участие поколения семьи Бельведер. Некоторые мордочки все еще были темными от крови, а рты застыли в ужасной усмешке агонии и страха. Хилари побледнела и чуть не упала в обморок, ее начала бить дрожь, а потом она разрыдалась. Пэт резко, небрежно и жестоко сказала в присутствии всех хладнокровных молодых людей, которых моя дочь почитала чуть ли не героями:

– Ради Бога, Хилари, позвони своей матери и попроси ее забрать тебя. Перестань ныть. Этот дом не для плакс. Если не переносишь жары – не торчи на кухне. Думаю, я ошибалась, ты никогда не станешь охотником!

Я вытянула эту историю из Хилари только после длившихся полдня истерик и депрессии. Девочке было смертельно стыдно за то, что она не оправдала доверия своего кумира да еще в присутствии молодых царственных наездников. От этого она заболела, несколько дней держался сильный жар, а когда он прошел, вновь начались кошмары и изнурительные периоды молчания. И опять Картер удержал меня от столкновения с Пэт Дэбни.

– Не нужно. Пусть все будет так, как есть. Это дело Хилари, а не ваше. Я видел шаль. Ее приказал сделать старик Бельведер – отец Пэт. Со стороны Пэт было, конечно, жестоко так отчитывать Хил. Но это ее манера. И Хилари придется самой найти путь, чтобы противостоять этой женщине. Или пусть прекращает уроки. Если вы будете все время вмешиваться в ее дела и вести битвы вместо дочери, то и в двадцать лет она все еще будет плакать и прятаться от людей. Мир Пэт – жестокий мир, Энди. Весь мир лошадей и охоты таков. Если Хилари хочет жить в нем, ей придется принять его условия.

Таким образом, Хил не вернулась в конюшню „Ранэвей".

Я не вмешивалась. Но тяжесть на сердце все росла, пока почти не поставила меня на колени. Я не видела впереди ничего светлого для моего израненного ребенка.

Перед Днем Благодарения[58]58
  День Благодарения – праздник в память первых поселенцев, отмечается, в последний четверг ноября.


[Закрыть] Картер пригласил нас с Хилари в гости к Тому Дэбни на Козий ручей. Ни я, ни мой ребенок не хотели ехать. Хилари – из-за того, что она не хотела ходить никуда, где не было меня, а я – потому что устала, боялась за дочь и за себя и мне не хотелось никого видеть, кроме Картера, Тиш и Чарли. И этот танцующий выскочка был самым последним человеком на свете, с которым я захотела бы провести время.

– Не знала, что отшельники устраивают приемы, – сказала я, когда Картер попытался уговорить меня.

– Он не отшельник, – заметил Картер. – Просто он живет в лесу. На самом деле – очаровательное место. Очень необычное. Нигде не видел ничего подобного. И Том устраивает там великолепные праздники. По одному каждый год. Это не сравнимо ни с чем в наших краях. Никогда нельзя знать, кто там будет. Я был несколько раз, правда не в последнее время. Ни разу с тех пор, как стал близок с Пэт. Думаю, Том пригласил меня на этот раз потому, что знает: я больше не встречаюсь с ней. И он особо просил меня привезти вас и Хилари.

– В честь чего это? – спросила я грубо. – Не знала, что ему известно о существовании Хилари. Наверняка ему ужасно хочется, чтобы угрюмый взбудораженный ребенок присутствовал на его ежегодном осеннем празднестве.

– Я думаю, ему действительно этого хочется. Странную вещь он сказал. Он заявил, что я непременно должен привезти девочку: он знает, что Пэт сыграла с Хилари злую шутку, и думает, что Козий ручей поможет излечить вашу дочь.

– Как он мог узнать об этой истории? – резко спросила я. – Ведь он не очень-то общается с компанией своей бывшей жены?

Я знала, что поступаю неделикатно, но сейчас мне было все равно. Неужели не было такого места, куда бы этот человек с темного болота не мог бы проникнуть?!

– Вероятно, уже все знают об этом происшествии, – ответил Картер. – Все всегда все знают о том, что случается в Пэмбертоне. Пэт Дэбни служит основной пищей для пересудов. Хил – последняя и самая молодая жертва ее гнусного языка, но всем известно и о других жертвах. Могу вас заверить – сочувствие в большей степени на стороне вашей девочки. Возможно, Том услышал о случившемся от Скретча Первиса – того чернокожего парня, с которым он вечно крутится. Дочь Скретча Руби работает у Пэт время от времени, когда та приглашает гостей.

– Да, но я не собираюсь тащить Хил в глушь, только чтобы Том изобразил из себя „доброго дядю" в противоположность „дрянной тети", которой оказалась его бывшая жена. Картер, вы знаете, в каком состоянии находится Хилари последнее время, вы знаете, что страх перед водой опять к ней вернулся…

– Не думаю, что Том собирается что-то „изображать", – заметил Картер мягко. Он просто запрещал себе обижаться на мою грубость. – По-видимому, Том действительно обеспокоился по поводу вашей дочки. „Скажи Диане, чтобы она была так добра и уделила всего один день Козьему ручью. Я был свидетелем того, что ручей исцелял ужасные раны" – вот что сказал Том.

„Диана", ничего себе!!!

– Это один из множества его фокусов, – не сдавалась я. – А это правда, что он сказал насчет исцеления? Он действительно употребил это слово?

– Да. Поверьте, Хил не будет там единственным ребенком. Обычно многие приезжают с детьми. Может быть, она уже знакома с некоторыми. И даже если ничего интересного не будет, ей, может быть, понравится наблюдать за козами и другими животными. У Тома там просто бродячий зверинец, крошечный заповедник диких животных. Прирученный енот, почти домашняя выдра, стая диких уток, таких ручных, что они входят и выходят из дома, как куры. А поляна, на которой стоит дом, – одно из самых красивых мест, какие я когда-либо видел. Нельзя сказать, что Том живет в нищете, хотя это, конечно, не „Ритц-Карлтон".