Текст книги "Вечный день"
Автор книги: Эндрю Хантер Мюррей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Чуть поколебавшись, она ответила:
– Джессика Хейвард.
И с чего вдруг ей пришло в голову это имя? Джессика Хейвард училась с ней в школе, сейчас живет себе безвылазно с семьей в Суффолке, замужем за специалистом по солнечной энергетике.
– Что ж, когда он вернется, я ему передам, что вы заходили, мисс Хейвард.
Хоппер уже жалела, что назвалась этим именем. Такую простую фамилию полицейский наверняка запомнит.
– Не стоит. Я сама с ним свяжусь. Еще раз спасибо.
Она бросила последний взгляд на дом, закинула сумку на плечо и двинулась в обратном направлении. По пути ее так и подмывало обернуться и посмотреть, не наблюдает ли за ней констебль.
На первом этаже дома по диагонали от торновского было эркерное окно. Краем глаза Хоппер заметила в нем выхваченную лучами солнца чью-то высокую фигуру, следящую за улицей.
10
Хоппер вышла на главную улицу, обливаясь потом под тяжестью сумки, однако даже ноющая боль в плече не могла отвлечь ее от подступающей паники. Она огляделась и за неимением выбора вернулась в лавку возле автобусной остановки, где осведомилась у продавца насчет телефона. Отмахнувшись от предложенных денег, тот провел ее в подсобку, где на столе под грудой старых чеков и упаковочных оберток прятался пожелтевший бакелитовый аппарат.
Она сняла трубку. Гудок, затем щелчок.
– Добрый день… Саут 4, пожалуйста. Хоппер. Кажется, 493… Да, этот. Благодарю. – Несколько секунд она сидела на стуле, рассеянно переводя взгляд с наполненной пепельницы на столе на яркие консервы с сухой горчицей на полке напротив. Наконец снова раздался щелчок.
– Слушаю.
– Марк? Это я. – После нескольких лет разлуки Хоппер сочла за благо уточнить: – Элли.
– Элли? – в голосе брата прозвучало искреннее удивление. – Ты в северном Лондоне, что ли? Ты же вроде как на платформе была?
– Пришлось вернуться. Сегодня утром.
– Почему?
– Помнишь Эдварда Торна? Моего куратора во время учебы.
– Ну конечно, я помню Торна. А что случилось? Помер или еще что?
– Э-э… да.
– Ох, черт. Прости, Элли. Я вовсе не хотел… Я так просто ляпнул.
– Да не бери в голову. Я только что из больницы.
– Ты в порядке?
– Да, – ответила Хоппер, не удержавшись, однако, от вздоха. – Да, в порядке. Просто денек выдался не из легких.
– Приедешь на ужин?
– Я… Только если это вас не слишком стеснит. Да, с удовольствием.
– Да какие стеснения. Останешься ночевать?
– Уж настолько злоупотреблять вашим гостеприимством я не могу.
– Да можешь, брось. А что тебе еще делать – ехать в Бристоль и дожидаться корабля до платформы?
Она снова вздохнула, обдумывая немногие имеющиеся варианты. Из таковых предложение брата представлялось наилучшим.
– Ну… Да, с удовольствием переночевала бы у вас.
– Так когда будешь?
– Наверно, где-то через час. Доберусь на автобусе.
– Хорошо, предупрежу Лауру. До скорого.
Очередной щелчок, и на линии воцарилась тишина.
Хоппер поблагодарила лавочника и в качестве платы за звонок купила пару пачек сигарет, в которых совершенно не нуждалась. Затем вышла на улицу и стала дожидаться автобуса в южном направлении. Солнце скрылось за облаками, но рассчитывать на дождь вряд ли стоило. Время близилось к восьми.
Автобус подошел через две сигареты. Она поднялась на верхний ярус, где из пассажиров оказались только два ссорящихся мальчишки на переднем сиденье да их изнуренная мать. Хоппер устроилась в задней части.
Полицейский, похоже, о смерти Торна не знал. Или же, если знал, получил приказ держать язык за зубами. И вот теперь, если кто поинтересуется у молодого человека насчет посетителей к Торну, он доложит, что приходила женщина и несла какую-то чушь насчет незапланированного визита.
Погруженная в свои невеселые думы, Хоппер ехала в Саут 4, прежде известный как Брикстон.
* * *
Когда она вышла из автобуса, улицы вовсю бурлили. Старая станция подземки некогда была популярным местом встреч, а после атрофии метрополитена центр притяжения сместился выше, к лужайке возле бывшего кинотеатра. Жизнь здесь так и кипела: торговцы предлагали рубашки, слишком хорошие для современных и слишком дешевые для фирменных; бакалейщики шумно рекламировали продукты из новых сортов растений; перекупщики пытались соблазнить билетами на очередной концерт классической музыки в «Электре». Забавно, что зал носил название «Электра», хотя славился как раз периодическими отключениями электроэнергии – по этой причине там и сформировался замечательный классический репертуар.
В самом начале восьмого, когда до наступления комендантского часа еще оставалось достаточно времени, активность достигла пика. Станцию и ее окрестности наводнили торгаши, жулики, дельцы теневого рынка, попрошайки и мошенники. Подогреваемые рюмочками рома, которым торговал с деревянной тележки какой-то чересчур веселый тип, они зазывали покупателей, играли в азартные игры, разводили недотеп, ругались и сплетничали. Здоровенный зазывала с розовой шеей, абсолютно лысый, облаченный в свободный пестрый халат, предлагал всем в пределах слышимости насладиться неким представлением.
В воздухе стоял запах специй, исходящий от облепивших стены бывшего кинотеатра лотков. Их было так много, что сотни ароматов, сливавшиеся в одно непостижимое благоухание, перебивали даже вездесущую лондонскую гудроновую вонь.
На краю лужайки возле прежней станции подземки маячили двое полицейских. В черных блестящих бронежилетах они выглядели куда серьезнее, нежели тот молоденький констебль в темной форме возле дома Торна.
Ходили слухи, будто еще несколько лет назад правительство восстановило основные линии метро и теперь поезда вновь ходят, однако лишь в целях поддержания порядка, чтобы перебрасывать в пределах города полицейских с их щитами, дубинками и газовыми баллончиками за считаные минуты.
Сама Хоппер в подобные байки не верила. Слишком много техники требовалось для функционирования сети подземки, причем по большей части зарубежного производства. Как ни крути, на восстановление потребуются десятилетия. Она склонялась к другой версии, согласно которой тоннели так и остались затопленными после катастрофических наводнений Остановки и лондонское метро теперь облюбовали слепые рыбы да крокодилы.
Хоппер настороженно двинулась через толпу. Да на этом пятачке людей больше, чем на всей ее океанской платформе! На одном клочке тротуара у стены рядком сидели люди в различных позах, выставляя напоказ свои страдания. У нескольких отсутствовали руки или ноги. Многие держали таблички на ужасном английском. Кого-то окружали дети – исхудалые создания в пальтишках не по размеру и подобии обуви из картонок и тряпья. Завидев ладно скроенную куртку Хоппер, ее чистые кроссовки, один из мужчин забубнил с сильным среднеевропейским акцентом:
– Пожалуйста. Берлин. Пожалуйста.
В следующее мгновение к нему подключились и другие, набежали дети. Ощущая себя неловко, Хоппер ускорила шаг. Пробившись через толпу, в конце концов она проскользнула между лотков на небольшой участок лужайки под тенью деревьев – излюбленное место парочек, где можно пообниматься в полумраке. Как и они когда-то с Дэвидом, вдруг резануло ее. Отмахнувшись от воспоминания, она решительно двинулась в сторону дома брата.
Улица Колвилл-Кресцент – «Колвилловский полумесяц», изящностью вполне отвечала своему названию, представляя собой элегантную кирпичную дугу. Никаких толп, никаких карточных игр на тротуарах, лишь изогнутый ряд измученных тополей да викторианских зданий. Где-то посередине улочки располагался симпатичный выкрашенный в белый цвет дом Марка Хоппера, специалиста по безопасности британского правительства в южном регионе. Со времени последнего визита, как заметила Элен, соседи брата обзавелись новыми жалюзи. Целая улица домов, хозяева которых даже после всех потрясений не отказались от улучшения условий своей жизни.
Марк открыл дверь буквально мгновение спустя после звонка – должно быть, караулил у окна в гостиной, чтобы опередить Лауру. Он неловко обнял сестру, даже не дав ей возможности снять с плеча сумку, затем отступил назад и оглядел ее.
– Привет, сестренка.
– Здравствуй, Марк.
Он взял у нее сумку и рассеянно сунул между столиком и коляской. Выпрямившись, произнес:
– Сожалею о Торне.
– Спасибо. Все это… – она вдруг осеклась. Внезапно на нее разом навалились события дня, и она импульсивно снова обняла Марка, на этот раз искренне. Они стояли так несколько секунд, пока Элен не похлопала брата по плечу и не отстранилась.
– Ты, наверное, проголодалась.
Кроме завтрака на скорую руку перед вылетом, она и вправду весь день не ела.
– Да. Черт, еще как!
– Замечательно. Мы как раз готовы. Дети уже поужинали и отправились спать, так что только мы и будем.
– Вы дожидались меня? Право, не стоило. – Лаура будет сидеть недовольной. Впрочем, Хоппер это не особо волновало.
– Да все нормально. Даже работы побольше сделал.
– Уже чувствую себя обузой.
– Какая обуза, о чем ты.
Марк отошел повесить ее куртку в шкаф, и Хоппер окинула его внимательным взглядом. Лицо у него было бледным, под глазами темные круги. И вид, стоило ему отвести взгляд, сразу стал какой-то потерянный. Тем не менее, опять представ перед ней, Марк снова улыбался.
– Как Лаура?
– Хорошо, спасибо. Ждет в столовой, – он словно напоминал ей: «Придерживай язык и мысли».
– Ну а сам-то как?
– А, неплохо, – Марк уже двинулся в заднюю часть дома. – Каждый день новое приключение. Проходи, пожалуйста.
Хоппер последовала за ним. Порой брат перебарщивал с церемониальностью. Даже в детстве он, выработавший безупречные манеры, обходился с ней, появившейся на свет двумя годами позже, словно она была в его доме желанной, но гостьей. Выходил из машины открыть ей дверцу, открытки на день рождения заканчивал обязательным «с наилучшими пожеланиями». Годами она подозревала, что Марк попросту недолюбливает ее, пока не увидела его с подружкой. Тогда-то ей и стало ясно, что так он ведет себя почти со всеми.
Первый этаж дома занимала восхитительная кухня-столовая – во всю ширину здания, с выходящим в сад эркерным окном. Помещение было оснащено популярными «умными» жалюзи, которые посредством отражателей создавали впечатление темноты снаружи. Здесь было прохладно – работал кондиционер, а по обе стороны от обеденного стола тянулись стеллажи с новенькими на вид книгами. Похоже, дела у Марка действительно шли хорошо.
Лаура стояла в передней половине помещения, кухонной, зарешеченные окна которой выходили на улицу. Когда Хоппер появилась на пороге, Лаура повернулась к ней с блюдом в руках и тут же поставила его обратно на плиту. Женщины обнялись, и Хоппер рассеянно подумала, не выжидала ли невестка, чтобы взять блюдо точно в этот момент, с целью продемонстрировать, какой переполох она тут устроила своим появлением.
– Здравствуй, Элли. Как ты?
– Спасибо, неплохо. Просто долгий день выдался.
– Не сомневаюсь. Что ж, чувствуй себя как дома.
С Лаурой они никогда особо не ладили. Один из тех немногих раз, когда им довелось побыть наедине, пришелся на уик-энд, незадолго до свадьбы Марка и Лауры. Они остановились в гостинице «Котсуолд», переоборудованном доме в георгианском стиле. Место оказалось прекрасным, но обстановка неблагоприятной: единственный сын владельцев, пожилой пары, во время учений на призывной службе получил тяжелое ранение. Теперь старики заботились о нем, мужчине лет сорока, и старательно делали вид, что будущее, несмотря на собственную дряхлость, их совершенно не тревожит.
Марка отозвали в Лондон улаживать какой-то кризис. Хоппер и Лаура поругались в первый же вечер и оставшиеся выходные по возможности проводили раздельно. Причиной их разлада, строго говоря, явился не пустой спор, а констатация радикального расхождения во взглядах: Лаура настолько же стремилась созидать и заботиться о доме, насколько Хоппер бежала от подобной участи.
По крайней мере, теперь обе даже не пытались прикрываться напускным дружелюбием. Их вполне устраивала полнейшая неосведомленность о сокровенных переживаниях друг друга, и они терпели не слишком частые контакты из общей любви к Марку. И вот этого было не отнять: Лаура по-настоящему любила брата Хоппер. Их брак был одним из самых крепких, что ей доводилось встречать.
Марк неизменно закрывал глаза на существующую пропасть между женой и сестрой. Подобно планете с двумя спутниками по разные стороны, он учитывал лишь один, находящийся в поле зрения, а в тех редких случаях, когда они оказывались на виду одновременно, удивлялся, однако не слишком беспокоился.
– Проходи и садись. Бокал вина?
– Спасибо.
Она села за обеденный стол и, когда Марк отправился за бокалом, взяла рассмотреть бутылку. «Норфолк эстейт», гласила этикетка. Вино в Норфолке нынче делали хорошее, всяко лучше отвратного корнуоллского пойла. Тамошний виноград подвергался воздействию близких атлантических течений, в результате чего вино приобретало привкус, который производители бесстыдно подавали как «океанский букет», но потребители выразительно называли рассолом.
Когда подошла Лаура с кастрюлей, Хоппер поднялась.
– Мне помочь?
– Да не стоит. Осталось лишь парочку вещей доделать. Садись, – очевидно, жена брата осознала излишнюю категоричность в своих словах, поскольку добавила: – То есть как тебе хочется.
Только когда они все расселись и еду – какую-то неопознанную дичь с мешаниной из овощей («из своего сада») – разложили по тарелкам, Марк повернулся к Лауре и сообщил:
– У Элли довольно печальные новости. Сегодня днем умер ее старый куратор, Эдвард Торн.
– Соболезную. Он болел?
– Да. Но я только сегодня об этом и узнала. На платформу прилетели двое его коллег… – Являлись ли они в действительности его коллегами? Теперь это представлялось сомнительным. – И отвезли меня к нему, по его просьбе.
– Вы поддерживали отношения?
– Вовсе нет. Не общались уже много лет.
– Тогда зачем ты ему понадобилась? – вопрос Лауры, как и предыдущее ее высказывание, прозвучал чересчур резко.
Хоппер через силу улыбнулась.
– Наверное, просто хотел поговорить с кем-нибудь из своих бывших студентов, – небрежная ложь тут же вогнала ее в краску. «И вовсе не поэтому он хотел со мной повидаться», – подумала она. – Как дети?
– Прекрасно, – отозвалась Лаура. – Дженни на прошлой неделе исполнилось четыре, так что мы устроили ей небольшую вечеринку. Том все так же бредит армией. Все время марширует по парку, – стоило ей заговорить о детях, и интонации разом смягчились.
– А работа как?
– Тоже ничего, спасибо. Хотя хвастаться особо нечем. На Марка вот недавно проблемы навалились.
Брат работал в сфере безопасности. Он никогда не рассказывал Хоппер, чем именно занимается, лишь туманно упоминал антитеррористическую деятельность. Судя по его намекам, он либо что-то проверял, либо чем-то заведовал. Лаура свое уже отслужила и прошла переподготовку на специалиста по солнечной энергетике – монтаж оборудования, управление сетями. Нынче она курировала электроснабжение территории на юго-востоке, хотя и, разумеется, из уютного кабинета в Уайтхолле.
– Сочувствую, Марк. Нелегко тебе.
– Работы вправду по горло, – продолжала трещать Лаура. – Ночами не спит. Какая-то крупная заварушка с американцами, так ведь?
– Ай, да вечно что-нибудь происходит, – отозвался Марк, с улыбкой глядя на жену. Он явно сболтнул ей лишнего. Лаура едва заметно кивнула, словно бы уловив намек, и Марк сменил тему: – Элли, пока не решила, сколько еще пробудешь в Лондоне?
– Через несколько дней на платформу отходит корабль. На нем и поплыву.
– До той поры, само собой, оставайся у нас, – это, несомненно, тоже было согласовано. Марк ни за что не предложил бы ей пожить у них, сперва не посовещавшись с женой.
Хоппер глотнула вина.
– Спасибо. С удовольствием останусь.
* * *
– Вот, пожалуйста.
Разливая виски по бокалам на буфетной стойке, Марк устало потер лицо рукой. Вскоре после ужина Лаура отправилась спать, и Хоппер наконец-то расслабилась. В гостиной стоял приятный полумрак – даже темнее, чем на платформе, хотя там использовались огромные промышленные жалюзи.
Он повернулся, протянул сестре стакан и уселся рядом с ней на диван.
– Мы вправду рады тебя принять, – он посмотрел на нее. – Я серьезно. Оставайся хоть на месяц, если хочешь.
– Я тоже серьезно. С удовольствием поживу у вас, – Хоппер слегка покривила душой, однако съём частного жилья обошелся бы недешево, да и с Марком они действительно давно не виделись. Хотя, впрочем, никогда и не были близки. Его детей на фотографии на каминной полке было не узнать, так они выросли. – Только все равно вы устанете от меня еще задолго до моего отъезда.
– Ха, – Марк снова потер глаза. – Прости, что секретничаю насчет работы. Просто… полезная привычка такая.
– Не бери в голову, Марк. Секретностью меня не обидеть.
– Спасибо, – ответ сестры как будто и вправду успокоил его.
– Да знаю я, что вы, правительственные служащие, собой представляете. И прямо сегодня мне уже довелось пообщаться с чиновниками.
– О чем это ты?
– О тех двоих, что явились за мной на платформу. Вот уж комический дуэт. Женщину звали Уорик.
– Уорик? – в голосе Марка прозвучала еле уловимая нотка узнавания, хотя случайный слушатель этого и не заметил бы.
– Ага. Рут Уорик. Сорок с лишним, одета шикарно. Мужчина, пожалуй, чуть постарше, этакий вышибала. Блейк его звали. Она трещала, а этот слова из себя не выдавил. Часом не знаешь их?
Марк покачал головой.
– Я подумал кое о ком другом. Вообще было бы странно, если бы знал, хотя порой люди переходят из одного отдела в другой.
– Ну этих-то позабыть непросто.
После этого разговор сам собой свернулся. Наконец Хоппер пожелала брату спокойной ночи и потащила сумку наверх.
Гостевая спальня показалась ей истинным совершенством, а гладкие простыни после грубого постельного белья на платформе и вовсе привели ее в замешательство. Перед самым погружением в сон Элен вдруг пришло в голову, что брат ее, будь его работа хоть трижды секретной, вранья все же старается избегать – по той простой причине, что лгать не умеет. Уж ей ли этого не знать.
Ей приснилось, что она с матерью, только непонятно где – в каком-то помещении, покачивающемся вверх-вниз. Ей велели посмотреться в зеркало. Она повернулась к нему, и оттуда на нее уставился череп – с пустыми глазницами, без нижней челюсти, одна скула поросла мхом. А на шее болтался маленький спиральный амулет. И зеркало упорно не разбивалось, как бы сильно она ни лупила по нему своими холодными белыми руками.
11
Хоппер медленно просыпалась, дрейфуя из сна в полусознательное состояние и обратно, пока в конце концов не уставилась в потолок, совершенно сбитая с толку непривычной обстановкой. Спустя секунду окружающие формы слились в знакомые очертания гостевой спальни. Шел десятый час. Во всем доме стояла тишина.
Она занялась своим гардеробом: достала из сумки одежду, вчерашнюю запихала на дно. Раскладывать по ящикам и вешать в шкаф ничего не стала. Даже на платформе первые два месяца после прибытия она жила на чемоданах. С наполовину собранным багажом проще поспешно сорваться с места, невзирая на стремление к комфортному проживанию, пускай и временному. Ее личный опыт подсказывал, что рано или поздно все равно придется съезжать.
После смерти матери ее детство превратилось в бесконечную череду переездов – они с Марком и отцом колесили по стране. Они никогда не знали, куда придется ехать завтра, все зависело от работы отца.
Овдовев после тринадцати лет брака и оставшись с сыном и дочерью на руках, отец целиком отдался работе. Его маниакальный труд был чем-то вроде бегства от жестокого мира, отнявшего у него жену. Сейчас Хоппер оценивала его побег и как движение вперед, напряженные усилия по преображению мира в надежде, что жизнь детей однажды станет лучше.
Что бы ни было причиной одержимости отца работой, главным воспоминанием о нем оставался строгий профиль: вот он сосредоточенно смотрит в монитор, или читает документы, или разговаривает по телефону. На Элен и Макса он сердился крайне редко, однако относился к ним без душевной теплоты, можно сказать, с пренебрежением.
Вторая половина их детства, без матери и отца-трудоголика, прошла для сестры и брата по-разному. В то время как Элен противилась установлению любых близких отношений, Марк жаждал в них постоянства, которого так сильно недоставало ему в детстве. Лет с шестнадцати он принялся обзаводиться подружками, причем каждое расставание в течение месяца компенсировалось началом нового романа.
Словом, Лауре всего лишь посчастливилось оказаться подружкой брата, когда тот созрел для семейной жизни. Чуточку цинично? Зато предельно честно. Порой Хоппер задавалась вопросом, не из-за того ли Лаура ее недолюбливает, что догадывается об этих соображениях. Впрочем, возможно, Лаура просто считала золовку тем, кто вносит в героически выстраиваемую упорядоченную жизнь ее семьи элемент хаоса, которого и так полно в мире.
Внизу на кухне обнаружилась придавленная пиалой записка:
Элли! Ушел на работу. Лаура отведет детей в школу, потом ей надо в город. Оставляю запасной ключ. Ужин около восьми. Естественно, ждем тебя.
Всего наилучшего, Марк
«Всего наилучшего», ну как же без этого. Хоппер взяла ручку из стаканчика, провела две жирные линии под посланием брата и набросала ответ:
Меня не будет весь день, но к вечеру вернусь. Если нет, позвоню.
Оставалось только придумать, где же она «будет».
Мысли сами собой обратились к Торну, и Хоппер вдруг ощутила отвращение ко всей этой сумасшедшей истории. Теперь, когда она выспалась, события вчерашнего дня представлялись ей какой-то сказочной бурей, унесшей ее за сотни километров от дома. И сейчас ей хотелось только одного: убраться поскорее из Британии. Через несколько дней она сможет вернуться на платформу, к всецело устраивающему ее образу жизни, и продолжит изучать течения, свободная от какой бы то ни было ответственности и переживаний. Нет, о Торне даже думать нечего. Ну его.
* * *
Перед выходом из дома она остановилась в прихожей, сняла трубку и попросила соединить ее с платформой. Еще одним последствием Замедления, до сих пор сбивающим с толку пожилых людей, явилось свертывание мировых часовых поясов. Сейчас в Лондоне было десять утра. На платформе солнце висит на двадцать градусов ниже к горизонту, но и там сейчас тоже десять часов.
С началом Замедления приходилось производить корректировку времени, поскольку прежняя система – сутки в двадцать четыре часа, все эти мозаичные часовые пояса – неумолимо расползалась по швам. В первые месяцы особых проблем не возникало: к продолжительности каждого дня лишь добавлялись секунды, на которые увеличился период полного оборота планеты. Для определения точного уменьшения скорости вращения земного шара учредили организацию – в Германии, одном из старейших европейских государств, – откуда информация уже распространялась по всему миру.
Оставшееся время между сутками прозвали «мертвым эфиром». По прошествии двадцати четырех часов телевидение и радио по всей планете ненадолго замирали до наступления следующей даты. Полночь длилась двадцать секунд, потом тридцать, потом целую минуту. В одних странах транслировались правительственные сообщения, в других ограничивались статическими помехами.
И каждую ночь мертвый эфир удлинялся на несколько секунд. А потом счет пошел на минуты, на десятки минут… Постепенно, по мере все большего смещения светового дня, люди стали просыпаться раньше, а время, которое показывали часы, теперь имело значение только для работы транспорта и офисов.
Но на пятнадцатом месяце Замедления в Евротоннеле произошла катастрофа. Британия корректировала расписание ежедневно, Франция же накапливала разницу и вносила изменения еженедельно. Тридцатисекундного расхождения, образовывавшегося к концу каждой недели, попросту не замечали. Но именно оно послужило причиной столкновения британского пассажирского поезда и французского товарняка, в результате которого погибли восемьсот человек. Катастрофа привела к отставке правительства, закрытию тоннеля и укоренению мифа «Британия сама по себе», который лег в основу деятельности нынешней администрации.
Воспоминания Хоппер прервал голос телефонистки:
– Номер, пожалуйста.
Она продиктовала телефонный номер платформы и, дожидаясь соединения, посмотрела в окно. По сероватому небу плыли легкие облачка, между которыми все так же ярко сияло солнце. Наверно, дождя и сегодня не будет. И на платформе такая же сухая погода. Как обычно в таких случаях, даже дополнительные опреснители будут работать на полную катушку.
На звонок ответил Харв. Очевидно, дежурил в кабинете Швиммера. Голос был далеким, но бостонский акцент прозвучал так знакомо, что у Хоппер защемило в груди от ностальгии.
– О, привет, Хоп. Как ты там?
– Спасибо, ничего.
– Что с куратором-то? Торн, да, его зовут?
– Умер.
– Ох, черт. Вы были близки? – Эта деталь, похоже, интересовала каждого.
– Да не особо.
Пауза.
– Все равно соболезную. Поговорить-то с ним успела?
– Совсем немного. Он… Даже не знаю. В общем, стал натуральным параноиком.
– Вполне закономерный исход для бывшего лучшего кореша Ричарда Давенпорта.
– Ага. Но теперь-то все кончено.
– Лондон как?
– Да все такой же. Может, почище стал.
– Еще есть новости?
– Хм… Вообще-то да, – Хоппер вкратце рассказала о своем визите к дому Торна. Харв, однако, никак не отреагировал, и ей пришлось подстегнуть его: – Ну и что думаешь?
– Кража со взломом? Черт его знает, Хоп. Может, всего лишь совпадение. Дом-то пустой стоял.
– Он стоял пустой все то время, что Торн лежал в больнице. И вдруг вломились именно в день его смерти?
– Всякое бывает. – Он сменил тему: – Так ты возвращаешься?
– Сегодня еще пробуду здесь, наведаюсь в управление, а потом попытаюсь сесть на следующий снабженческий корабль. Если только мне снова не выделят вертолет.
– Как того ты и заслуживаешь. Мы тут по тебе скучаем.
– Не ври.
– Ладно, я-то нет, но вот Швиммер сама безутешность.
– Ну еще бы.
– Слушай, Хоп, – Харв продолжил не сразу. – Когда вернешься, я хотел бы поговорить.
– И о чем же?
– Ну, о нас, разумеется. Я скучаю по тебе. Было бы здорово… ох, я даже не знаю.
– Что здорово? Узаконить отношения? – она улыбнулась.
– Ага. Если тебе угодно так выразиться, то да.
– Какой же ты олух, – а потом, все-таки не желая задевать его чувства и в глубине души осознавая, что упомянутая перспектива вполне ей по нраву, добавила: – Ну конечно, Харв. Думаю, идея неплохая.
– Ладно, Хоп, до скорого. – Она поняла, что он улыбается. – Отдыхай!
Щелчок, затем монотонный гул пустой линии. Хоппер повесила трубку.
* * *
Управление, нанявшее ее сидеть на платформе и следить за течениями, располагалось в высоком бетонном здании в южной части улицы Холборн. Коллеги встретили ее с удивлением, а начальство, довольно бледное и помятое, изобразило вялый интерес к последним данным ее исследований – работа в океане была немодной и непрестижной. Уважением пользовались специалисты-агрономы, способные выжать с посевных площадей дополнительный урожай. Ее прежний кабинет оказался занят новым сотрудником – недавним выпускником, изучающим истощение почвы на северо-востоке.
Когда Элен спустилась в вестибюль, тяжелая деревянная дверь на улицу оказалась закрытой, а на длинных скамейках сидели несколько человек, ожидавших чего-то со скучающим видом. Однако она не обратила внимания на выражения их лиц, и, как оказалось позже, зря!.. Стоило ей открыть дверь, как позади раздался предостерегающий оклик, но к тому времени было уже поздно. Хоппер выскользнула наружу, и дверь за ее спиной со щелчком захлопнулась.
На улице она заметила волну движения. По центру дороги в сторону реки наполовину маршировала, наполовину брела колонна шеренгой в десяток человек. Они более-менее держали ряды, и даже порой возникала видимость строгого порядка, пока какой-нибудь доходяга не замедлял движение, и тогда колонна рассыпалась на отдельные группы.
Состав ее участников был самым разнообразным. Хоппер заметила и седовласого старца, разменявшего седьмой десяток, и двух девочек лет одиннадцати-двенадцати, и людей всех прочих возрастов. Любого сложения, роста, цвета кожи. Состояние их одежды – некоего подобия униформы из рубашки и штанов грязно-белого цвета, мало кому подходящих по размеру, – оставляло желать лучшего. Одни были в обуви, другие с обмотанными тряпьем ступнями, а некоторые даже шагали по раскаленному асфальту босиком.
По краям колонны неспешной рысцой следовали вооруженные дубинками конные полицейские в черной форме и касках. На расстоянии ста метров их сопровождали броневики. Колонна двигалась молча, и, за исключением шарканья ног да стука копыт, на улице стояла тишина. Двери и жалюзи вдоль всей улицы были закрыты.
На тротуаре несколько человек наблюдали за шествием. Хоппер подошла к одному из зрителей, похожему на крысу человечку на пороге старости, в кепке и длинном пальто с обтрепавшимся подолом.
– Простите.
– Чего вам, мисс? – он лишь покосился на нее и снова уставился на шествие.
– Кто эти люди?
– Их повезут в Житницу. Выращивать вам ужин.
– Это заключенные?
Мужчина кивнул и звучно фыркнул через нос.
– Ну да. Их всех доставляют сюда и прогоняют через город. И так каждый месяц.
– Но откуда они все?
– Они преступники, – крысоподобный произнес это с явным удовольствием, а затем повторил, уже громче, словно надеясь, что его услышат бредущие мимо измученные люди: – Преступники. Заключенные, чужеземцы, беженцы. Не волнуйтесь, они это заслужили, уж поверьте мне. Заслужили всё, что им достается.
Теперь Хоппер вспомнила. Церемония называлась «веялка». То было одно из давенпортовских уличных представлений, призванных держать народ в узде напоминанием об участи, ожидающей любого совершившего преступление. Однако само шествие она видела впервые. Должно быть, в ее отсутствие маршрут изменился.
– И зачем только их прогоняют через город!
– Показать другим ворюгам, что их ждет.
– Это ужасно!
– А если не нравится, можете к ним присоединиться, – ухмыльнулся человечек. – Все эти чужеземцы собственный народ обманули, чтобы к нам попасть. Большинство даже свои семьи бросили. И без их работы, мисс, вам и есть будет нечего. По вам-то не скажешь, что голодаете, – он довольно закивал, и тут его осенило: – А вы почему об этом не знаете-то? Откуда будете?
– Я жила на одной из платформ в море. На британской платформе. Я не беженка.
– А то смотрите у меня. Нам здесь хватает и этого сброда. Вон, у некоторых даже обуви нет. Ворье! Быдло! – помолчав с полминуты, старый крыс медленно отошел от Хоппер подальше и, смерив ее напоследок подозрительным взглядом, снова принялся таращиться на колонну. Она заметила, что его собственная обувь, перевязанная на носках скотчем, дышит на ладан.
