Текст книги "Вечный день"

Автор книги: Эндрю Хантер Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

15

– Да? – рявкнул он, услышав звук открываемой двери. А потом, оторвавшись от бумаг, взглянул на посетительницу – на нее, Элен. – А, мисс Хоппер. Рад вас видеть. Садитесь.

С момента их разговора в профессорской прошла неделя, и вот она сидит в кресле в кабинете Эдварда Торна. Комната заставлена шкафами со старыми книгами, а то, что не влезло на полки, высится стопками на полу. День выдался теплым, и единственный большой вентилятор вяло гонял воздух. Торн взял со стола листок бумаги.

– Это мне прислала ректор. Ваш первый курс. Ни одной законченной работы, достойной внимания.

– Именно так, – Хоппер уставилась в окно во двор, где один из садовников старательно тащил газонокосилку по искусственной лужайке.

– И она сказала, что на предложение об отчислении возражать вы не стали. Насколько я понимаю, моя программа на семестр интереса у вас не пробудила?

– Я размышляю об этом уже некоторое время. Это никак не связано с вами, доктор Торн.

– Эдвард, пожалуйста. Равно как и с вашими успехами до поступления сюда, – он указал на бумаги на столе. – Вы ведь одаренная девушка. Может, расскажете, почему хотите уйти?

– Не вижу смысла оставаться, – пожала плечами Хоппер.

Торн отпихнул бумаги, встал из-за стола и, слегка поморщившись, устроился в другом кресле.

– Только не надо мне говорить, – продолжила она, – как глупо я поступаю. Или что у меня есть способности. Всю эту чушь я уже слышала, Эдвард, – Хоппер намеренно сделала ударение на его имени.

Какие все-таки у него длинные костлявые кисти, мелькнуло у нее. И как, интересно, он сжимает кулаки, с такими-то длиннющими фалангами?

– Решили заняться чем-то другим?

– Нет, – по крайней мере хоть это было правдой. Кто-то менее упрямый, возможно, и захотел бы остаться в заведении, напоминающем дом, который обещает стабильность и защиту. По непонятной причине, однако, собственная туманная перспектива воодушевляла Хоппер. – Потом что-нибудь придумаю.

– Значит, желания закончить исследования у вас нет?

– Как я уже сказала, не вижу смысла.

– Почему же?

– Все кругом разваливается. Европа потерпела крах. Люди голодают даже здесь! Мы героически отбиваемся от всего остального мира в надежде, что сможем продержаться… и как долго? А здесь сидят и изучают западную цивилизацию, как будто через пятьдесят лет она все еще будет существовать. Господи!

– И вы считаете, что настало время сдаться? – добродушно уточнил Торн.

Хоппер взглянула на него, улыбающегося, такого веселого. Его оптимизм вызывал у нее жалость. И подобие стыда.

– Если нас ожидает только такая жизнь, то смысла в самосохранении я не вижу.

Торн рассеянно поковырял ноготь, затем снова поднял на нее взгляд.

– Другими словами, вы полагаете, что из-за снижения уровня жизни по всему миру следует прекратить жить, так?

– Вовсе необязательно, но…

– Но нынешние условия чрезвычайные. А что бы вы сказали, заяви я, что мне известно – известно, обратите внимание, – о предстоящем их улучшении?

– Сказала бы, что вы лжете. Или дурак.

Он никак не отреагировал на оскорбление.

– Позвольте мне кое-что рассказать вам, мисс Хоппер. В начале своей карьеры, еще за годы до начала Замедления, меня в составе миротворческих сил отправили в охваченную голодом Восточную Африку. Вот где был подлинный ужас. Вы не поверите, но даже хуже, чем здесь и сейчас. Гораздо хуже. Люди варили и ели кору деревьев, траву. Некоторые – даже землю, – Торн помолчал, уставившись на свои колени. – Некоторые – друг друга.

Но мы вывели новые сорта зерновых, неприхотливые и устойчивые к заболеваниям. И смогли предотвратить следующую волну голода. А затем еще одну, – голос его зазвучал тверже. – Посевы, вместо того чтобы гибнуть, всходили. И мы видели живых людей – детей, смеющихся и играющих там, где без вмешательства талантливых мужчин и женщин вроде вас сплошь тянулись бы могилы.

Элен едва сдержала смех.

– О мире до Замедления можно говорить что угодно. Тогда ведь все было по-другому. Мир был раем практически повсюду. Если возникали какие-то проблемы, на помощь приходило множество людей. Сейчас ничего подобного и близко нет.

– Потребность в помощи никогда не отпадет, мисс Хоппер. Если вам нужен мир без страданий, искать вы будете долго. Вам решать. Но такова нынче жизнь. Последовательность ужасных решений. В том числе вашего: собираетесь ли вы полностью самоустраниться или все-таки будете помогать, – он сделал паузу, затем продолжил гораздо мягче: – Как мне представляется, ваши родители были как раз из тех, кто помогал людям. Мать – врач, вы говорили. А отец работал во вспомогательной службе.

У Хоппер так и перехватило дыхание. Зачем только она рассказала ему про родителей! Торн как будто и не заметил ее реакцию.

– Быть может, вас терзает, что их пример вам не подходит?

– Нет. Ничего подобного, – ее охватила ярость. – Да вы понятия не имеете, какими они были!

– Как хотите. Только их благородство не должно удерживать вас от работы, к которой у вас призвание. Вы могли бы добиться выдающихся успехов, Элен. Если только позволите самой себе.

С минуту они сидели молча: Хоппер пыталась совладать с обуявшими ее чувствами, а он просто уставился в пол, словно дожидаясь, когда же она возьмет себя в руки.

Наконец Торн спокойно поинтересовался:

– Вы можете выделить в программе прошлого курса какое-то конкретное упущение?

Хоппер немного успокоилась.

– Вообще-то много чего, но… Да.

– Назовите.

Выслушивая проповеди Харлоу о его собственной доктрине упадка, она обдумывала это так часто, что не поделиться своими соображениями сейчас, когда ее наконец-то спросили, было бы просто детским капризом.

– В основной программе землеведения практически не уделяется внимание состоянию океанов. Все про почву, восстановление земель, производительность сельского хозяйства, поставки и распространение продукции. Просто идиотизм.

– Продолжайте.

– Нам известно, как в прежние времена осуществлялась циркуляция вод Мирового океана – за счет течений, порождаемых разницей в плотности и температуре воды, ветров, притяжения Луны и Солнца. Также известно, что атмосфера и океан близ нашей страны прогревались и потому снег и лед для наших широт были нехарактерны. Знаем про старую «теорию конвейера» – глубоководные течения, переносившие вокруг планеты огромное количество тепла, что было жизненно важно для круговорота питательных веществ. И знаем, что с наступлением Замедления этот природный механизм полностью разрушился. Однако к настоящему времени уже должны были сформироваться всевозможные новые течения. Одни несут тепло на Холодную сторону, другие, более глубокие – холод оттуда.

– Согласен.

– Вот только я не думаю, что хоть кто-то на кафедре окружающей среды изучает образовавшиеся долгосрочные течения. Почему? Да потому что никому и в голову не приходит выбраться в море из-за всех этих запретов и береговой обороны. Никто не занимается измерением новых течений – и это несмотря на то, что благодаря им мы можем выяснить, есть ли у нас надежда на выживание. А после краха спутниковой системы заниматься подобной деятельностью можно только в океане, чего, повторяю, никто не делает. Просто идиотизм какой-то, – от волнения сердце у Элен учащенно забилось. Она и не помнила, когда в последний раз говорила куратору так много.

– И вы сомневаетесь, что мы готовы кому-то поручить изучение новых течений?

– Изменить программу не в моих силах, а наш прежний куратор считал, что в этом нет необходимости.

– Лично мне ваши доводы представляются куда важнее программы. А ваш прежний куратор – дурак. Что бы вы сами предприняли?

Какое-то время Хоппер в нерешительности молчала, затем подумала: «Он в любом случае откажет».

– Я кое-что читала в прошлом семестре. До применения спутников система измерения течений была несовершенной и трудоемкой, однако определенные результаты она все же приносила. Тогда использовались штуки под названием дрифтеры, – тут она вспомнила, что как-то зарисовала приспособление в блокноте, и, полистав, показала набросок Торну. – Я хочу заняться их изготовлением. Чтобы одни плавали на поверхности, а другие на глубине в несколько сотен метров. Они дрейфуют вместе с течениями, и их отслеживание может рассказать о движении океана. Думаю, я смогла бы смастерить один с радиопередатчиком, чтобы получить общее представление о перемещении водных масс.

– Почему вы не предлагали этого другим?

– Я предлагала. Нашему прежнему куратору. Он сказал, что из затеи ничего не выйдет.

– Думаете, он прав?

– Нет.

– Его авторитет подорвал вашу убежденность?

– Нет.

– Вы хотите, чтобы чье-то никчемное преподавание обернулось вашей академической эпитафией?

– Нет, пожалуй.

– Что ж, звучит многообещающе. Не согласны?

– Не знаю.

– Мне хочется, чтобы вы составили оценочный доклад о долгосрочных перспективах океанских исследований. Через неделю. Если к тому времени вы нас не покинете, конечно же.

Хоппер была сбита с толку. Торн ее выслушал. Заверил в целесообразности ее идеи. Воспринял ее серьезно. И вот теперь смотрит на нее с улыбкой, предлагая ей взять ситуацию в свои руки. Ни с того ни с сего ей вдруг вспомнился отец, терпеливо объясняющий принцип действия дальней радиосвязи. Однако вот так сразу соглашаться ей не хотелось – пока еще нет, – потому она вздорно пожала одним плечом и произнесла:

– Я подумаю.

– Очень надеюсь на это, мисс Хоппер. Всего хорошего.

16

Автобус ушел прямо перед носом, и Хоппер отправилась в Камбервелл пешком. Как раз будет время подумать, рассудила она, о том, зачем Торн вызвал ее в Лондон и что ему хотелось, чтобы она отыскала.

После скверов набережной Виктории вокзал Ватерлоо показался ей блеклым. Ежедневно он принимал по сорок-пятьдесят поездов, в основном товарняки. Немногочисленные пассажирские безнадежно забивались до отказа. И множество людей путешествовало с оружием: в пути подстерегали опасности.

Ведь на территориях между городами обитали лесовики.

То была разнородная смесь изгоев, беженцев и изгнанников, добровольных или же вынужденных. Мужчины превосходили численностью женщин, вспомнилась Хоппер прочитанная где-то информация. Всех их объединяло только избранное место обитания – леса. Попадались среди них и преступники, которые по тем или иным причинам не угодили в Житницу. Одних просто выгнали мягкосердечные горожане, слишком сентиментальные, чтобы отправлять своих сыновей и дочерей за Ла-Манш, другим удалось сбежать во время этапирования.

Селились они вблизи городов. Полиция нынче пришла в такой упадок, что без проблем можно было неплохо обустроиться километрах в восьмидесяти от прежнего жилья. Ради выживания лесовики грабили, угоняли скот, выращивали близ обширных сельскохозяйственных территорий собственные скудные урожаи. Порой им доставало дерзости совершать набеги на города и опустошать плохо охраняемые склады с консервами. Ходили слухи, что они даже выстроили собственные деревни – не отмеченную на карте целую сеть недолговечных поселений в лесных массивах меж официальными населенными пунктами. Подобно раковой опухоли, новообразование разрасталось и испытывало на прочность тело хозяина.

Порой за лесовиков все-таки принимались: при освоении новых территорий под пашни или же если их набеги становились чересчур наглыми. Арестованных – тощих заросших мужчин, обритых наголо женщин с жалкими узелками со всяким тряпьем да грязных детишек с огромными глазами – прогоняли по улицам ближайших городков, а затем либо отправляли в Житницу, либо казнили.

Элен поежилась. А вот и Ламбет. Бывший Имперский военный музей стоял с запертыми воротами, его территория пребывала в запустении. У входа по-прежнему торчали уставившиеся в небо проржавевшие гаубицы, между ними валялся обугленный остов сожженного вандалами бронетранспортера, смахивающий на чудовищного жука. Кое-где за оградой из колючей проволоки зеленели посадки, а за окнами то и дело мелькали фигуры.

По мере продвижения на юг местность приобретала все более плачевный вид. Осыпающаяся лепнина по всему Элефант-энд-Касл, пустующие магазины на когда-то оживленной деловой Уолуорт, сейчас оккупированной лишь подростками, лениво перебрасывающимися мячом.

В поисках улочки, где проживал Чендлер – старый друг Торна, Хоппер дважды сворачивала не туда, но в конце концов отыскала ее, а затем и дом под номером 45, оказавшийся двухэтажным строением с террасой. Калитка предупредительно заскрипела, а за ней предстал запущенный палисадник, сплошь заваленный опавшими листьями в различной стадии разложения. Кое-где из-под них пробивались белоцветник, крестовник, гречишник да невероятные клубки и петли стелющихся побегов, местами изгибающихся над почвой подобно щупальцам морских чудовищ, словно из любопытства оторвавшихся на время от мирного пожирания фундамента.

Она постучала. Через полминуты дверь, удерживаемая двойной цепочкой, со скрежетом отворилась. Во тьме за щелью маячила тоненькая фигурка, даже меньше ее собственной.

– Да?

– Мистер Чендлер?

– Кто вы такая? – продребезжал тоненький старческий голосок.

– Меня зовут Элен Хоппер. Я насчет доктора Эдварда Торна.

– Торна?

– Да. Вы ведь раньше работали у него?

Старик молчал.

– И мне хотелось бы поговорить с вами о нем.

– Кто вы такая?

– Я из «Таймс».

Мысль прикинуться журналисткой пришла ей в голову еще возле Ватерлоо, но сейчас она даже удивилась той легкости, с какой далась ложь. Сначала Джессика Хейвард – вчера возле жилища Торна, – теперь вот это. И когда это она успела стать такой заправской лгуньей?

– Зачем вам нужно поговорить о нем?

– У меня печальные новости. Он умер, мистер Чендлер.

– Торн? – с отчаянием выдавил старик.

– Я из отдела некрологов. Прошу прощения, я вовсе не хотела сообщать вам дурную весть, я…

– Как вы обо мне узнали?

– Ваше имя значится в нашем списке. Наш другой автор, Гарри Маркем, возможно, звонил вам еще несколько лет назад.

– А почему вы не позвонили? Телефон работает.

– Да я живу неподалеку. Меня отпустили из редакции пораньше.

Чендлер по-прежнему стоял не двигаясь.

– Я не отниму у вас много времени. Вполне хватит и десяти минут. Но если вы заняты, я могу зайти, когда вам будет удобно, – Хоппер ободряюще улыбнулась.

Снова последовала продолжительная пауза. А потом старик медленно закрыл дверь.

Ну вот, все испортила. И даже не додумалась назваться подставным именем. А если он донесет о ее визите? Дура, дура!

Спустя секунду, однако, раздалось громыхание цепочки, и Чендлер впустил ее.

– Только недолго.

– Спасибо. Я быстро, правда.

В доме оказалось изнуряюще жарко – должно быть, сломался кондиционер – и сумрачно, как при чрезмерном затемнении. Большинство людей, которым недоставало роскоши тьмы подземелья, просто вешали в спальнях плотные шторы и залепляли их по краям скотчем. Однако какой-то свет все равно пробивался, прокачиваясь через маленькие щелочки.

В коридоре глаза Хоппер привыкли к потемкам. Старику было по меньшей мере восемьдесят. Маленькие мутноватые глазки, одет в растянутые потертые штаны и испачканный яичным желтком джемпер, из-под которого пузырем выбивалась рубашка, явно неподходящая по размеру. На ногах изодранные тапочки с какой-то веселой рожицей из детского мультика.

Чендлер неприязненно уставился на нее.

– Так как вас зовут?

– Элен Хоппер, – слишком поздно для лжи.

Он кивнул, развернулся и зашаркал по длинному обшитому деревом коридору в заднюю часть дома. В воздухе стоял острый кислый запах, становившийся все резче по мере их продвижения.

Двери в первую по пути комнату, выходившую в коридор, не было. Несмотря на заклеенные шторы, та была ярко освещена изображением восходящего из-за горизонта красного солнца, спроецированным на экран из желтоватой парусины в дальней части помещения. Записанный голос монотонно бубнил о красоте рассвета. В кресле перед экраном, сидя спиной к коридору, сгорбилась щуплая фигурка единственного обитателя комнаты. В углу располагались односпальная кровать да комод, сплошь заставленный пузырьками с лекарствами.

– Моя жена, – буркнул Чендлер. Он заглянул в комнату и громко произнес: – Мириам, пришли из газеты. Хотят со мной поговорить. Это ненадолго.

Женщина в кресле, однако, никак не отреагировала.

Старик побрел дальше, во вторую гостиную, располагавшуюся в задней части дома, оклеенную темными обоями с цветочным орнаментом и обставленную викторианской мебелью. Он указал на кресло:

– Подождите здесь, пожалуйста.

– Да, конечно. Спасибо.

– Хотите перекусить или попить чего-нибудь? Чай?

– Да, чай, спасибо, – кивнула Хоппер.

– Так вы сказали, вы из «Мейл»?

– Из «Таймс».

– А, запамятовал. Через минуту вернусь.

Он вышел из комнаты, тщательно закрыв за собой дверь. Донеслось бряканье поставленного на плиту чайника, а затем шаркающие шаги по лестнице.

Хоппер поднялась из кресла и принялась осматривать помещение. Здесь было темнее: окна выходили на северо-запад, а значит, солнце редко заглядывало сюда даже во времена строительства дома. По обеим сторонам от каминной полки на стене висели бронзовые подсвечники в виде змей, со вставленными в головы свечами. В закопченном очаге высилась кипа старых бумаг.

Сквозь тонкую стенку из передней комнаты различалось бормотание записи. Теперь комментарий сопровождался звуками дикой природы: многоголосым хором птиц и воплями обезьян.

Телевещание после Остановки велось в рамках утвержденной правительством программы, предписывающей демонстрировать на публичных экранах в начале и конце каждого дня восход и закат. Возможно, тем самым власти хотели помочь населению адаптироваться.

Впервые Элен узнала об этой традиции в возрасте десяти лет и даже тогда сочла ее ребячеством. Ей-богу, какая-то порожденная корчами примитивного мышления идея с целью обманом вынудить людей поверить, будто мир не изменился! Отец ее подобных передач не переносил: «Мало кто обращал внимание на восход, пока он еще существовал, и начинать восторгаться им теперь попросту глупо». Он привил неверие и ей, ожесточив против окружающего мира.

И все же, когда отец слег с пневмонией – ей тогда было двенадцать лет – и его шанс на выздоровление оставался под вопросом, он стыдливо признался дочери, что хотел бы еще хоть раз в жизни увидеть рассвет и закат. Тактично не выговорив отцу за отречение, Хоппер выклянчила у школьной подруги кинопроектор и запустила его в отцовской спальне. Он разрыдался, стоило лишь изображению появиться на экране. Она тоже – вот только так и не поняла, из-за вида выползающего из-за горизонта солнца или из-за умирающего отца.

Через несколько лет правительство отменило трансляции – либо из признания несостоятельности затеи, либо из недовольства чрезмерной сентиментальностью, которую показы пробуждали в британцах. Однако традиция, оказывается, сохранялась и по сей день. Хоппер невольно задалась вопросом, сколько закатов и рассветов просматривает за день старушка в передней комнате.

Снова послышался скрип ступенек. Через минуту дверь отворилась, и в комнату с подносом в руках вошел Чендлер.

– Не знал, какой вам больше по вкусу, – заявил он своим пронзительным дребезжащим голоском, – так что приготовил без всего.

Скорее всего, старик попросту решил сберечь молоко. Хоппер взяла чашку и сделала глоток горячего горьковатого напитка.

Тяжело дыша, старик уселся напротив и тоже принялся за чай. С бледного морщинистого лица на нее уставились маленькие колючие глазки.

– Так что вы хотите узнать?

Хоппер достала из сумки блокнот. Слава богу, прихватила его с собой.

– Нас интересует дополнительная информация о карьере доктора Торна. Мы общались с кое-какими его родственниками, но, несомненно, работа занимала столь огромную часть его жизни… – тут ей вспомнилось, что где-то она читала, будто речь лжеца отличается излишним количеством подробностей, и решила сделать паузу. Горло ей тут же сдавила паника. «Да что я вообще здесь делаю?» – Нам вправду хотелось бы знать, каково было работать с ним.

Чендлер молчал секунд десять, на протяжении которых Хоппер заставляла себя успокоиться. Наконец он заговорил:

– Мы начали работать вместе еще до Остановки. Вы наверняка ведь не помните того времени, не так ли?

– Не очень.

– Вам повезло.

Хоппер предпочла отмолчаться.

– Я всегда считал, что лучше уж быть Каином, нежели Адамом. Никаких воспоминаний о рае. Только ты сам и новое положение вещей…

Старик снова погрузился в молчание. Хоппер уже начала подумывать, не подстегнуть ли его, как он неспешно продолжил:

– С Эдвардом я познакомился в Кембридже. Я был кем-то вроде помощника у множества преподавателей. Сдал все экзамены, да так и не смог уехать. К счастью, меня сочли полезным, так что я получил работу личного секретаря, скажем так, и остался уже официально.

– Каким он был?

– Гениальным, естественно. Исключительно одаренным. Он был моложе меня. Стоило ему закончить первый семестр, и обучать его мне было уже нечему. Схватывал все на лету. Со временем я стал его лаборантом. Мы вместе работали над новыми сортами.

– И какими же? – не смогла сдержать любопытства Хоппер. Старик покосился на нее.

– Всякими. Вашим читателям что-то известно о сортах риса?

– Пожалуй, нет. Прошу прощения. Продолжайте, пожалуйста.

– А потом я стал и личным секретарем Эдварда. Думаю, он понял, что на меня можно положиться, – даже по прошествии стольких лет Чендлеру льстила хоть какая-то собственная значимость в жизни выдающегося человека. – Вместе с ним я переехал из Кембриджа в Гарвард.

– Что он представлял собой как личность? На ваш взгляд.

– Близко-то я его даже и не знал. Да близко его вообще никто не знал, как мне представляется. Его интересовала только работа. Сына своего и то едва ли упоминал.

– Сына? – невольно вырвалось у Хоппер.

– Да, – старик смерил ее подозрительным взглядом. – Странно, что никто из членов его семьи, с которыми вы разговаривали, не сообщил вам про сына.

Ответ ей удалось произнести спокойно:

– Я общалась исключительно с дальними родственниками.

Чендлер неопределенно кивнул, и Элен осторожно выдохнула.

– Мальчик. Джошуа, так его звали. Несколько раз приходил к отцу на работу, – старик вновь умолк.

– Он еще жив?

– Нет. Служил в армии. Ушел из жизни молодым, как и его мать до него. Торн никогда не поднимал эту тему в разговорах с нами.

– А когда вы работали с доктором Торном… чем вы занимались?

– Как я уже говорил, изначально исследованиями культур. За несколько лет до начала Замедления, естественно. Потом он ушел служить в армию, вернулся и стал работать в правительстве. Его повысили. А когда произошло Замедление и появился Давенпорт, его повысили снова. И все это время я был с ним.

– И когда вы прекратили работать на доктора Торна?

– Когда его уволили. Пятнадцать лет назад.

– Понимаю. Не расскажете об этом поподробнее?

Снова подозрительный взгляд.

– Не думаю, что мне следует говорить об этом.

– Но это очень пригодилось бы. Разумеется, я не упомяну в некрологе ничего такого… – Хоппер умолкла, оставив недосказанным «что навредило бы вам».

Вдруг из соседней комнаты донесся жалобный плач и через несколько секунд повторился, в тишине дома прозвучав еще более горестно. Чендлер встал.

– Прошу прощения, – он прошаркал прочь из комнаты. Через какое-то время рыдания прекратились. Элен расслышала его приглушенный урезонивающий голос.

Спустя несколько минут старик вернулся и сел в кресло.

– Извините, – тут же начала она, – я правда не хочу ничего вынюхивать, просто эти сведения действительно могли бы оказаться нелишними.

– Это вовсе не какая-то тайна, – вздохнул Чендлер. – Нас вышвырнули без всяких церемоний. Было очень неприятно. Как-никак, мы проработали вместе много лет.

– Под «мы» вы подразумеваете…

– Всех нас. Начальников нескольких отделов, находившихся под его руководством, их заместителей. Когда пришел он, пришли и мы. В его ведении было столько всего! Официально-то он отвечал за сельское хозяйство, да, но по факту его деятельность распространялась куда шире. Обустройство больниц, перепланировка городов, запуск демографической программы… Практически всем, что не относилось непосредственно к вопросам государственной безопасности, занимался Эдвард Торн. Потом вместо него им пришлось поставить четырех человек.

– Почему же уволили всех? – по косому взгляду старика Хоппер поняла, что вновь балансирует на грани разоблачения: определенно, составитель некрологов из «Таймс» проявил бы большую сдержанность. И все же ей необходимо было знать. – Вам указали причину?

– Он работал над каким-то проектом, в детали которого нас не посвящали. С Томасом Гетином. То был еще один гениальный парнишка. Блестящий ум. Они стали буквально неразлучны. Постоянно что-то обсуждали. Пока в кабинете не появлялся я. Они точно занимались чем-то особенным, – с горечью заключил Чендлер, пожевав ртом.

– Чем именно, не знаете?

– Мне так и не удалось выяснить. Кое-какие проекты определенно слишком важны, чтобы подключать к ним помощников.

– Но все равно всех вас уволили?

– Всех, – закивал старик. – Кажется, кое-кого из верхушки отстранили по-настоящему, если вы понимаете, о чем я. Всех, кроме одного.

У Хоппер часто заколотилось сердце.

– И кто же остался?

– Вы еще спрашиваете? Гетин.

– Но отдел не смог бы продолжать работать дальше, если всех вас…

Старик махнул рукой.

– У них была готова замена для всех руководителей. Кроме Гетина, разумеется. Чудо-мальчика не тронули.

– Что с ним произошло?

– А вам зачем это? – Чендлер опять насторожился, разрываясь между собственной болтливостью и многолетней привычкой соблюдения строжайшей секретности.

– Профессиональная привычка, – Элен подалась вперед. – Об этом писать я не буду.

– Сначала-то его уволили. Он даже стол свой освободил вместе с нами. Ну я и решил, что его турнули, как и всех остальных.

– Как же вы узнали, что он остался?

– Да я как-то раз его увидал. Года три назад. Прогуливался по улице Уайтхолл, и там на него наткнулся. Он заходил в одно из ведомств – службу внутренней безопасности, да-да. Я остановился понаблюдать. Гетин прошел внутрь свободно, охрана его не остановила, – значит, он был вовсе не рядовым посетителем. Потом я позвонил туда, но мне сказали, что сотрудник под такой фамилией у них не числится.

Чендлер взял из сахарницы кусок сахара и бросил в уже остывший чай. Потом заговорил снова:

– Так зачем вы пришли?

Хоппер от удивления захлопала глазами. Память у старика совсем никуда.

– Я составитель некрологов из «Таймс», мистер Чендлер, я…

– Вы не из «Таймс».

– Простите?

Его затуманенный взгляд был обращен куда-то мимо нее, когда он отозвался:

– Я очень сомневаюсь, что «Таймс» стали бы писать об увольнении Эдварда и его причинах. Думаю, благоразумия для этого им достанет. Потом, журналисты «Таймс» показывают удостоверения, пресс-карты, – произнес он с язвительным удовлетворением, уставившись прямо на нее. – Вы не из «Таймс», верно?

– Не понимаю, о чем вы, – выдавила Хоппер. – Если хотите, позвоните моему редактору. Он вам все подтвердит. Торн умер вчера в больнице, и мы пишем…

– Вы из службы безопасности?

– Нет, я…

Из соседней комнаты вновь донесся плач, на этот раз громче и настойчивее.

Чендлер, однако, не обратил на него внимания.

– Нет, вы не из службы безопасности. Будь вы оттуда, наверняка бы сразу и сказали. Значит, вы не из «Таймс» и не из службы безопасности.

Плач достиг высоты воя. Старик заорал в стену позади Хоппер, едва не срываясь на визг от гнева:

– Заткнись, а?

Плач немедленно утих.

– Думаю, мне лучше пойти, – произнесла Элен.

– Пожалуй, вы правы.

Она встала, сунула блокнот в сумку и прошла по пропахшему гарью сумрачному коридору, мимо комнаты, откуда доносились причитания. Стоило ей, однако, оказаться у входной двери, как ей в руку с неожиданной силой вцепились пальцы старика. Чендлер тяжело дышал:

– Из-за увольнения вся моя жизнь пошла наперекосяк. И виноват в этом он, так и знайте!

– Мне надо идти. Статья появится…

Не договорив, Хоппер выскочила в палисадник. А потом, совсем уж потеряв голову, бросилась бежать. Сквозь вихри потревоженных опавших листьев, мимо сорняков и вьюнов к осыпающимся кирпичным воротам, прочь от гниющего дома с двумя его жалкими обитателями.