Текст книги "Вечный день"
Автор книги: Эндрю Хантер Мюррей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
18
Две недели стояла жуткая жара. Люди не высыпались и выходили из себя по поводу и без. То есть большинство людей. Но не Торн, с улыбкой встретивший в своем кабинете Элен, опоздавшую и потому несколько сконфуженную.
– Можете не спешить. Не горит. – Однако стоило ей немного расслабиться в кресле, он уже гораздо резче продолжил: – Итак. Демонстрационный день. Надеюсь, результат стоил месячного труда.
– Так и есть. Уверена в этом, – она достала из сумки папку и протянула ему. – Я позвонила на кафедру окружающей среды и рассказала о том, чем собираюсь заниматься. Они ответили, что изучают только прибрежные воды. Экспедиции, за исключением ВМС, конечно, за десятимильную зону от берега даже не планируются.
– Секундочку. Прежде чем я начну читать ваш отчет, мне хотелось бы услышать, как исследования Мирового океана, – тут он потряс папкой, – помогут вашим коллегам, добивающимся получения дополнительного годового урожая капусты в Линкольншире? Именно это захотят узнать люди.
– Они сыграют решающую роль.
– Продолжайте.
Хоппер набрала в легкие побольше воздуха и начала:
– Как я говорила в прошлый раз, нам известно, что в другом полушарии вода подвергается значительному охлаждению. Возможно, изрядная часть ее находится в форме льда. В свою очередь, в нашем полушарии океаны катастрофически нагреваются. Однако к настоящему времени взамен старых течений уже должны были сформироваться новые. В основном перемешивание, как это представляется, должно происходить по границе Холодной стороны, но допустимо и возникновение крупных планетарных течений. Очевидно, с Теплой стороны на другую сторону движутся поверхностные теплые потоки, а обратно, с Холодной – охлажденные, возможно, глубинные или даже придонные. Однако все это пока остается лишь в области догадок.
– Так.
– Все усилия сейчас сосредоточены на скорейшем повышении урожаев и увеличении площади осваиваемых земель. Но течения как раз и помогут достичь этих целей. Без сведений о сформировавшихся течениях нам не будет известно, какие территории наиболее пригодны для жизнедеятельности.
– Продолжайте.
«Ну, вперед! Только не облажайся!»
– Я считаю, что Европа лежит на пути одного из таких холодных течений. И это течение эффективно охлаждает весь материк, повышая комфортность для обитания на островных территориях вроде Британии – и особенно Британии. Мне представляется это весьма вероятным, однако проверить это предположение достаточно сложно – службы береговой блокады никого не допускают к исследовательским работам в океане. Так вот, – «ну пожалуйста, пусть он не поднимет меня на смех!» – помните те устройства, дрифтеры, о которых я говорила?
– Помню.
– Я написала одному своему знакомому, который сейчас служит во флоте, и попросила его сбросить с корабля несколько изготовленных мной опытных образцов. Его судно находится в Ирландском море. Мои модели способны измерять течения и автоматически посылать радиосигналы. Характеристики приведены в отчете.
– Вы вправду это сделали? – округлил глаза Торн.
– Всё в папке, что я вам передала.
Он нашел соответствующую страницу.
– Надеюсь, изложено не так откровенно. И дело не пахнет государственной изменой, коли на то пошло.
Озабоченно потирая подбородок, Торн погрузился в записи.
– Что ж, вполне приемлемо. Но вот измена практически налицо – создание помех деятельности британского военного флота. Как именно эти штуковины посылают сигналы?
– Короткими импульсами. Я нашла длину волны, по которой можно получать координаты, чтобы потом вычислять перемещение. Мой знакомый в Шотландии поможет мне с триангуляционной съемкой. Мы используем радиопередатчики, которые мне удалось раздобыть.
– Это запрещено, Элен.
– Я знаю. Простите. Но сделать образы ничего не стоило, а многие длины волн все равно не используются. Мне только нужно было выяснить какие.
– И вам удалось?
– Да.
– И результаты?
– Мой знакомый все еще в походе. Если все получится, если удастся провести этот эксперимент, я надеюсь, мы сможем выявить новые течения. Все зависит, конечно же, от того, пойдет ли военный флот навстречу. В нашем полушарии только их корабли справятся с такой задачей. Чем больше нам известно, тем выше наши шансы на выживание.
– Что ж… Да, думаю, это тема курсовой работы, – он потер переносицу. – Вполне можно ожидать практического выхода.
Торн вновь принялся листать отчет, на этот раз медленнее, изучая приведенные чертежи дрифтера.
– Вы говорили, ваши родители были учеными…
Боже, опять он затянул эту песню. В прошлый раз Хоппер пришла в ярость, полагая, что он манипулирует ею. Сейчас это не повторится, решила она про себя.
– Мама была врачом, она не занималась исследованиями. Но да. Оба имели научный склад ума.
– Жаль, что вы не можете показать им свою работу, Элен. Естественно, я их не знал, но, думаю, она произвела бы на них впечатление.
В горле у нее встал ком.
– Спасибо.
Возвращаясь к себе через двор между огромными запущенными университетскими корпусами, Хоппер даже не пыталась скрыть улыбку. Он внимательно просмотрел ее работу! Сам Торн, великий правительственный муж, счел ее идею достойной. Она замахнулась на то, что другим и в голову не приходило. Ученых отстранили от участия в управлении страной так жестко и руководили ими так непоследовательно, что сейчас вряд ли кто-то из них задумывался о долгосрочной перспективе. Ее несколько беспокоило, пожалуй, лишь одно – то, что она так быстро передумала отчисляться из университета.
Торн вернул Элен ее оценочный доклад в тот же день, что она ему и вручила, – с заметками на полях, разносившими ее доводы в пух и прах, и списком книг, настоятельно рекомендованных к прочтению. Через неделю он предоставил ей специальное разрешение на посещение университетской библиотеки раритетов и посоветовал потратить на следующий отчет больше времени.
С тех пор они встречались дважды в неделю и обсуждали планктон, китов, исчезновение приливов – в общем, всё. Торн работал на износ. Она не раз замечала уже после наступления комендантского часа пробивающийся из-за штор в его кабинете свет – хоть и слабый на солнце, но все же заметный. Теперь она понимала причину успеха Торна в правительстве. И было в нем нечто от ее отца. Такие же самоотдача, напористость. В своей спартанской комнатке она порой размышляла, что бы о нем сказали ее родители.
Тем не менее ни на одной консультации за весь тот семестр Торн ни разу не сослался на годы – десятилетия! – своей деятельности до преподавания в Оксфорде. Как будто их не существовало вовсе. За исключением, пожалуй, одного-двух моментов, когда – Хоппер могла поклясться в этом – у него что-то уже готово было сорваться с языка, но он вдруг обрывал себя и менял тему разговора.
От нее также не укрывалось, что временами Торн полностью уходил в себя, погружаясь в необъяснимую депрессию. Порой он посреди оживленной дискуссии внезапно менялся в лице и предлагал продолжить на следующей неделе. В таких случаях Хоппер бросала со двора взгляд на его окно и неизменно обнаруживала шторы задернутыми. А на следующей встрече Торн ни словом не обмолвливался о своем поведении.
Подобные случаи не носили регулярного характера и были довольно непредсказуемы. И все же Элен обратила внимание, что Торн так реагировал на упоминание южного побережья, в особенности если речь шла о ржавеющих челюстях Приливной полосы обороны.
19
На заднем сиденье полицейской машины было жарко, как в печи. Хоппер, пристегнутую наручниками к спинке переднего, ничто не защищало от прямых солнечных лучей. Она ощущала, как ее кожа краснеет и начинает шелушиться.
Харв как-то рассказал ей, что лондонские силы безопасности даже солнце поставили себе на службу. В безоблачные дни заключенных выводят на крышу, помещают в камеры со стеклянным потолком и стенами из полированной стали и, оставляя там без воды, доводят до безумия. Несчастного, багровеющего и чернеющего на жаре в обществе искривленного отражения собственного обожженного тела, могут удерживать в такой душегубке на протяжении недели. Возможно, именно это ее сейчас и ожидает.
Когда она налетела на полицейского у ворот, он в мгновение ока повалил ее на землю. Потом поднял на ноги и в сопровождении типов в сером отволок обратно в дом. В какой-то момент она дернула головой и, надо было такому случиться, неплохо треснула констеблю по носу. Даже услышала слабый хруст и ощутила на затылке влагу.
Ее швырнули в одно из торновских кресел. Полицейский вновь отправился караулить снаружи, а двое «серых плащей» угрожающе нависли над ней. Толстяк свирепо сопел, вне себя от злости, что ему пришлось унизиться до пробежки. Высокий – теперь Хоппер разглядела, что он гораздо старше напарника, – потребовал назваться. Она промолчала. Раскрасневшийся толстяк влепил ей пощечину, приложившись от души. И сейчас, когда она в порядке эксперимента двигала челюстью, щупальца боли впивались в щеку до самого уха.
Тот, что постарше, лишь вздохнул и попросил напарника сходить позвонить, сам же уселся в другое кресло, взял какой-то сборник стихов из собрания Торна и погрузился в чтение, мурлыкая под нос мелодию. Минут через десять подкатила машина без опознавательных знаков, куда Хоппер и затолкали, предварительно велев дежурному констеблю с уже покрасневшим и распухшим носом надеть на нее наручники, что тот с несколько сконфуженным видом и проделал, сообщив мужчинам в сером о ее вчерашнем визите к дому.
Когда машина тронулась, Элен глянула на противоположную сторону улицы. Из окна на втором этаже за происходящим равнодушно наблюдала ее недавняя собеседница с ребенком.
Автомобиль вырулил на главную улицу и двинулся в южном направлении. Толстяк развернулся на сиденье, ухмыляясь стечению обстоятельств, так стремительно вернувшему объект наблюдения прямехонько им в руки.
– Раньше хоть раз арестовывали? – У него было изуродовано одно ухо – очевидно, в результате некоего насильственного действия.
Она опять не стала отвечать. Ее не отпускал страх, но вместе с тем она ощущала и ликование. Будто эта поездка непременно приблизит ее к тому, ради чего эти отвратительные типы перевернули вверх дном особняк Торна, тому, из-за чего советника Давенпорта вышвырнули из правительства.
Но вот арестовывать ее арестовывали, было такое. Вскоре после гибели матери.
Это произошло через шесть лет после Остановки, когда ей было десять. Мать работала на севере Европы, оказывая помощь жертвам краха Горячей зоны. Она отсутствовала месяц, и за это время Элен удалось поговорить с ней только один раз, пробиваясь сквозь треск телефонной линии да звуки бедствий и хаоса на заднем фоне. Слов она толком не помнила, в памяти осталось только, как стояла дома в прихожей, стиснув трубку подле уха, и думала, как странно слышать страдания людей за сотни километров отсюда. Потом с матерью разговаривал отец. Положив трубку, он объявил детям:
– Все в порядке. Ей удалось найти место на корабле. Она возвращается. И больше нас не оставит.
Судно, как впоследствии поведал отец, называлось «Элпида»[8]8
Олицетворение надежды в древнегреческой мифологии.
[Закрыть] и ходило под греческим флагом. На его борту нашли пристанище две тысячи человек, чудом спасшихся после разразившейся на Ближнем Востоке катастрофы. Места для врачей на нем отыскались благодаря некой сделке: плата – золотом ли, оружием или провизией – была взвешена и найдена приемлемой.[9]9
Аллюзия на цитату из Библии: «Текел – ты взвешен на весах и найден очень легким» (Даниил 5:27).
[Закрыть] Вот мать и позвонила сообщить, что ей выделили койку и через два дня она будет дома.
Но она так и не приехала. Запросы властям не принесли никаких результатов. Враждебность или глухая стена неведения – вот и все, на что они наталкивались. А через несколько дней начали распространяться сообщения о новейшем мощном защитном комплексе, развернутом генералом Ричардом Давенпортом: теперь британские берега надежно ограждены от хаоса и первые положительные результаты в Ла-Манше не заставили себя долго ждать.
Спустя две недели после исчезновения матери, во время прогулки по Лондону, все еще снедаемая горем Элен выпустила ладонь из руки отца и запустила камнем в полицейского, несшего дежурство возле Адмиралтейства. Сейчас она только диву давалась, каким буйным ребенком росла. А тогда ее немедленно вырвали у отца и швырнули в фургон, что стоило ей треснутого ребра. Ее освободили в течение дня, слава богу – или же взятке или ходатайству отца. «Элпида» так и не прибыла в порт назначения. Но на протяжении еще нескольких месяцев на южное побережье выносило тела с жалкими пожитками. Пустую шлюпку. Размокший паек Красного Креста. Куклу.
Машина неспешно двигалась по вечернему потоку. Вот она повернула в район Блумсбери, и за окошком замелькали георгианские площади. Вид верхних этажей здешних домов все еще способен был доставить эстетическое наслаждение – если, конечно, не смотреть на бедолаг на тротуарах.
Торн звонил Хоппер на платформу перед самой отправкой в больницу, хотя Уорик утверждала, будто он захотел встретиться с ней лишь за день до смерти. Возможно, именно поэтому ее доставили с такой поспешностью: Уорик и ее коллеги надеялись, что он, почувствовав приближающийся конец, выложит какую-то важную для них информацию. Да только старик оказался слишком осторожен.
Теперь Элен знала еще про книжный магазин, куда звонил Торн, и имя его адвоката – Стефани Клэйфорд. А под одеждой у нее была спрятана фотография Торна с коллегами возле какой-то загадочной коробки. Что же это такое?..
Далее машина направилась по северному берегу Темзы на запад, пока впереди не замаячила бетонная башня Нового Скотленд-Ярда. Миновав неприметные черные ворота, они оказались на асфальтированной стоянке, примыкающей к высотному зданию и корпусу пониже, где и припарковались среди одинаковых машин. Высокий выбрался наружу и открыл дверцу со стороны Хоппер:
– Вылезай.
После процедуры оформления долговязая женщина-полицейский провела небрежный обыск на предмет оружия, затем через большой и душный зал Элен отвели в подвал высотки. На этом «серые плащи» вместе с ее сумкой удалились, бросив напоследок:
– Жди здесь.
Через длинное прямоугольное помещение тянулись три деревянные скамьи. Единственная дверь из темного металла была оснащена окошком с раздвижной заслонкой, а украшением здесь служили выцветшие плакаты на правой стене. Скорбно-героическая мина премьер-министра, тактично подретушированная. Гротескная мультяшная белка с мешком назидала: «Только болван не бережет свой паек!» Еще один плакат призывал общественность к донорству: «Армии – кровь, фермам – труд!» Каждый чего-нибудь от тебя да хотел.
На жестких скамьях расположились человек пятнадцать-двадцать. Какой-то бородатый верзила с покрытой шрамами суровой физиономией пытался заснуть, беспрестанно ворочаясь в тщетных попытках найти удобное положение. Сидящие рядком три женщины в узких юбках со скучающим видом ковырялись в ногтях, тихонько переговариваясь.
Хоппер устроилась по возможности подальше от остальных, места через два от миниатюрной, безобидной на вид женщины в плотном коричневом пальто. При ее приближении та подняла взгляд и тут же опустила. Руки ее не знали покоя: она теребила костяшки пальцев будто четки.
Едва лишь Элен уселась, женщина заговорила:
– За что вас арестовали?
– Пока еще не знаю. Скоро сообщат. А вас за что?
– Мошенничество с пайком, – сконфуженно промолвила незнакомка. – Я не виновата.
– Конечно же, нет, – Хоппер практически позабыла о продуктовых карточках. Вот уже три года она находилась на государственном довольствии.
– У меня трое детей. А нам выделили только две нормы. Я все повторяла и повторяла им, что нам нужен дополнительный паек. А они – нет, пусть старший идет в армию. А он не хочет. Ему только пятнадцать, – ее глаза под очками увлажнились. – Не может он воевать.
– Уверена, до войны не дойдет, – пожалуй, получилось у Элен не особо убедительно.
Женщина снова уставилась на свои колени.
– От нас только и требуют, что новых успехов. Но мы из сил выбиваемся, а они не верят, – она продолжала теребить свои несчастные натруженные пальцы.
Такие истории были не редкостью, это Хоппер хорошо знала. Нехватка, нехватка, нехватка, нехватка – еды, воды, топлива, сна, развлечений, приличий. Прилавки магазинов представляли собой карусель перебрасываемой продукции в зависимости от обрыва или – что случалось гораздо реже – восстановления цепочки поставок. На платформе они выводили диаграмму достатка на Большой земле на основании содержимого трюмов снабженческих кораблей.
Восемнадцать месяцев назад груз составил лишь половину обычной поставки. Швиммер позвонил в штаб, уверенный в ошибке и что корабль с недостающим довольствием уже в пути, однако вместо заверений в возмещении получил лишь объяснения измученного чиновника, что на следующие два месяца рацион урезан вдвое. И в довершение этого три мешка с рисом оказались полны личинок.
Порции в столовой, и без того не особо щедрые, стали просто жалкими. Военные теряли в весе и слабели. Наряды на платформе сократились, причем айсберговые выходы – катастрофически. Когда очередное снабженческое судно вновь прибыло с неполным грузом, военные с платформы обвинили его экипаж в краже провизии. От линчевания моряков спасли только такая же бледность и изнуренный вид.
В конце концов снабжение продовольствием вернулось к норме и сохраняло регулярность до последнего срыва поставок. Порой, когда запускались новые линии производства, привозили продукты, поражающие уже успевшими позабыться вкусовыми качествами. Тем не менее тенденция сомнений не вызывала. Список доступных продуктов сокращался ежемесячно. Хоппер порой задумывалась, когда ее сослуживцы последний раз пробовали перец, или кориандр, или апельсины.
– Вам стоит отправить его в армию, – сказала она вдруг, поразившись самой себе. Женщина подняла на нее взгляд, тоже удивленная. – Может, ему повезет с распределением. Я работаю на одной из платформ в Северной Атлантике. Там не так уж и скверно.
– На платформе? Значит, вы из заграницы? – спросила незнакомка уже несколько громче.
– Можно и так сказать.
– А это правда насчет Житницы?
– Что правда?
– Что каторжников заставляют работать по восемнадцать часов в сутки. И местных тоже. А если они не работают, их расстреливают. Так мне рассказывали. И их трупами удобряют землю для улучшения урожаев, которые они же и собирали.
– Об этом мне ничего неизвестно. Я же не с Житницы. Я работаю на океанской платформе.
Женщина, судя по всему, будто не видела разницы между местами за пределами Большой земли.
– Там мой муж. В Житнице.
– Мне очень жаль.
– Не стоит, – улыбнулась вдруг незнакомка. – Все равно он был дрянью. Дезертир. Сделал со мной вот это, – она отогнула воротник и указала на розовый зарубцевавшийся след ожога у основания шеи. – Только на удобрение он и годится.
Их прервал звук открывающейся в конце помещения двери. Дородный неряшливый полицейский сверился с планшетом в руке и объявил с сильным западным акцентом:
– Селькирк.
Поднялся рыжий юноша и нетвердо направился к выходу.
– Уортон. – Никто не шелохнулся. Констебль повторил имя, на этот раз громче, и тогда вздрогнул и проснулся бородатый верзила. Медленно поднявшись со скамейки, он побрел за парнем.
– Хоппер.
Элен бросила напоследок соседке:
– Удачи.
Женщина с прищуром посмотрела на нее:
– Ничего им не говорите.
На какое-то мгновение она показалась твердой и решительной, прежнего жалкого создания как не бывало. Хоппер даже задумалась, какая же из этих двух ее ипостасей истинная.
Конвоир без церемоний повел Элен, все еще закованную в наручники, из накопителя. В голову ей вдруг пришла приятная мысль, что, если дежурящему перед домом Торна бобби с распухшим носом понадобится нацепить на кого-нибудь браслеты, сделать этого он уже не сможет.
Они двинулись по длинному коридору, освещаемому лампочками, от которых в воздухе стоял резкий запах горелой проводки. Ковролин под ногами был основательно исшаркан, а метров через пятьдесят его и вовсе сменил линолеум в коричневую клетку. Затем, миновав дверь, они оказались в тоннеле из матового пластика, снаружи обнесенном решеткой.
Элен поняла, что они покидают представительство гражданской полиции. И хотя теперь полицейские были вооружены огнестрельным оружием, баллонами с газом и зачастую облачены в полную экипировку для борьбы с уличными беспорядками, они по-прежнему занимались расследованием грабежей, нападений и махинаций с пайками. Примыкающее же к Новому Скотленд-Ярду длинное низкое здание, как она знала, занимала служба внутренней безопасности. В конце тоннеля они прошли еще через две двери, и ее конвоир подписал какой-то бланк.
Потом они поднялись на три этажа. На какую-то секунду Хоппер решила, что ее все-таки ожидает пресловутая камера на крыше, однако полицейский повел ее по очередному невыразительному коридору, по одной стороне которого парами тянулись двери. Элен принялась анализировать доказательную базу, вытекающую из ее поведения.
Блокнот с заметками о разговоре с Чендлером остался в сумке, и наверняка его уже прошерстили. Надо было спрятать записную книжку в доме Торна, в какой-нибудь куче вещей, где ее ни за что бы не нашли. Теперь уж поздно. Что еще в сумке? Написанный Гарри материал для некролога Торна. Ох, черт.
Но вот фотографию Торна с каким-то загадочным устройством перед бегством она сунула в лифчик. И снимок ощущался там прямо сейчас. Что же это за коробка такая, позади которой выстроились Торн и его коллеги?
Так, что еще они могут знать? Что вчера она приходила к дому Торна и назвалась фальшивым именем. Что встречалась с Чендлером. Должны знать, где она сейчас живет. И еще про книжный магазин. О звонках ведь тоже наверняка пронюхают.
Наконец полицейский остановился возле двух одинаковых дверей, неотличимых от остальных. Открыв левую, он жестом пригласил Хоппер в комнату, обстановка которой сводилась к столу и четырем стульям, и велел ей сесть. Затем, проверив наручники, вышел. Послышался лязг задвигаемого засова.
Комната без окон была совершенно серой. Единственный свет исходил от люминесцентной лампы, в плафоне которой валялась парочка дохлых мух. Тьма, обычно прерогатива богатых, здесь подавалась на блюдечке подозреваемым в совершении опасных преступлений. Даже смешно. Вдоль левой стены тянулось неизбежное зеркало.
Страха Хоппер не испытывала, пока еще нет. Она словно наблюдала за происходящим со стороны. Полный абсурд, иначе не скажешь. С самого окончания брака Элен была оторвана от мира и с той поры только и делала, что наблюдала за океаном, безуспешно пытаясь постичь сигналы умирающего мира. И вот теперь с ней обращаются как с преступницей. Что же против нее могут использовать? Навряд ли угрозы близким ей людям. Кроме Марка, Дэвида да, пожалуй, Харва, друзей у нее, считай, и нет.
Свяжутся ли они с «Таймс» после обнаружения некролога Гарри? Мысль о том, что из-за нее Дэвид может лишиться работы, была невыносима.
Снаружи в коридоре раздались шаги нескольких человек. Затем Хоппер услышала, как открылась и закрылась дверь в смежную комнату. Спустя несколько минут она отворилась снова, и почти сразу распахнулась дверь в ее комнату. На пороге стояла Рут Уорик.
– Здравствуйте, доктор Хоппер, – стареющая дива легко скользнула в помещение. Вслед за ней вошел сопровождавший ее на платформе мужчина, Блейк, и тихонько закрыл за собой дверь. Пара устроилась напротив нее.
На этот раз Уорик щеголяла в другом туалете, тоже, впрочем, словно позаимствованном из старого фильма: двубортный твидовый пиджак и юбка под стать, для стоявшей погоды определенно тяжеловатые. На ее лице застыла мягкая улыбка. Пока она возилась с бумагами и брала у полицейского стакан воды, Хоппер воспользовалась возможностью и повнимательнее рассмотрела Блейка. Плотным телосложением мужчина не отличался, ноги и руки у него были длинные, с непропорционально крупными кистями. Волосы с проседью он зачесывал с высокого лба назад и бриолинил. Кожа сухая, от уголков рта вниз уходят две глубокие складки, придающие мужчине вид марионетки. На нем был тот же серый костюм, что и на платформе.
– Весьма сожалею, доктор Хоппер, что наша новая встреча происходит при таких обстоятельствах.
– Готова поспорить, удивлены вы не сильно.
– Ваша правда. Так… – Уорик открыла папку перед собой. – После нашего расставания вы многое успели. Инспектора Блейка вы, конечно же, помните.
– За что меня арестовали?
– За незаконное проникновение в жилище доктора Торна. В данном случае английские законы все еще действуют, доктор Хоппер, даже если жертва посягательства и не в состоянии предпринять что-либо.
– В его дом проникли еще до меня. Я пыталась найти…
– Найти? И что же?
Это была явная ошибка.
– Дом оказался не заперт. Я хотела проверить, нет ли там его родных, выразить свои соболезнования.
– В подобных случаях обычно пользуются телефоном, доктор, или же услугами почты. А не вламываются в дом покойного. Зачем вы украли его медицинскую карту из больницы?
– Только ради адреса.
Раз в их распоряжении ее сумка, врать смысла не имеет. «Прибереги свою ложь», – вспомнилось вдруг ей из школьных лет, когда ее поймали за воровством на кухне. Из-за нелепого сходства двух этих ситуаций Элен вдруг улыбнулась до ушей. По лицу Блейка пробежала тень удивления, однако он тут же уставился на костяшки собственных рук на столе.
– Зачем вам понадобился дом Торна?
– Я же сказала, хотела выразить свои соболезнования. Вдруг у него была семья, о которой я не знала, – ложь прозвучала совершенно неубедительно даже для самой Хоппер.
– Почему же вы не спросили у полицейского, который дежурил у дома во время вашего первого визита?
– Хотела проверить сама.
– И зачем вам нужно было называться чужим именем? Не очень-то типичное для плакальщицы поведение.
– А его не касается, кто я такая.
– Доктор Хоппер… Элен, вы не имели права там находиться.
– Так же, как и ваши люди. Я что-то не заметила значков на тех двух типах, что обыскивали дом.
– Иногда, доктор, в процессе отправления правосудия без особых полномочий не обойтись. Тем не менее факт остается фактом: вы подозреваетесь во взломе и проникновении. Наказание за подобное преступление – назначаемое, разумеется, судом – ссылка.
Хоппер знала, что за суд подразумевает Уорик. Вскоре после Остановки британскую судебную систему практически без протестов общественности реформировали в административную часть государственной трудовой программы. Как-то она прочла, что до Замедления судебный процесс мог растянуться на недели. Ныне таковой длился десять минут, а то и все пять. Оправдательные приговоры практически не выносились, а понятие присяжных, подобно плугу на конной тяге, отошло в область архаики.
– Так что вы хотите знать?
– Нам известно, что вы наведывались к одному из коллег Торна. А именно, к Грэму Чендлеру.
– И откуда же?
– Он позвонил нам почти сразу после вашего прихода.
Хоппер вспомнила скрип ступенек в доме старика, когда он удалялся готовить чай.
– В прошлом Торн рассказывал мне о нем. И мне захотелось сообщить Чендлеру о его смерти лично.
– А к чему была нелепая байка насчет редакционного задания?
– Я его обманула. Мне захотелось побольше узнать о Торне, – Элен оперлась локтями о стол. – Ну так сошлите меня.
– Как раз этого-то мне и не хотелось бы. Жаль мне вас. Ваш послужной список, – Уорик указала на тонкую папку, что принесла с собой, – настоящий повод для гордости. Потому сейчас мы пытаемся разрешить данную небольшую проблему ко всеобщему удовлетворению, – она изобразила улыбку. – Так зачем вы все это устроили?
– Я уже сказала вам, – помолчав, ответила Хоппер.
– Ах, перестаньте.
– Я совершенно серьезно. Я украла листок из истории болезни Торна, потому что захотела посмотреть на его дом. Вот и все, – «а теперь умолкни. Лжеца обличает его стремление к приукрашиванию. Каждая дополнительная ложь – новая прядь в веревке, на которой тебя вздернут».
– Ваша связь с ним прервалась много лет назад, как я понимаю.
– Он преподавал в университете. С тех пор я с ним не встречалась.
– Почему же тогда он захотел с вами повидаться?
– Не знаю.
Уорик подалась вперед.
– Доктор Хоппер, я вполне отдаю себе отчет, что наше общение пока не складывается. Никто не хочет, чтобы вы оставались в этой камере. Я искренне желаю, чтобы вы добились успеха, как и того, чтобы нашей стране ничего не угрожало. Торн не был здравым в своих взглядах. И в наших и ваших интересах выявить правду о его деятельности в последние годы. И вот с такой простой позиции я спрашиваю вас, веря в ваш правильный выбор: что он пытался вам передать? – она перевела дыхание и облизала губы.
– Я не понимаю, о чем вы. Я ничего не слышала о нем с самого окончания университета, а это произошло пятнадцать лет назад. Ни тогда, ни сейчас он ничего мне не передавал.
Уорик посмотрела на нее и вздохнула. Снова разочарованная учительница. Открыла папку и достала из нее листок.
– Как вам угодно, доктор. Раз уж вы отказываетесь помочь…
– Я не отказываюсь помочь. Я говорю правду.
– …мы предоставим вам времени на раздумья побольше, – перебила ее Уорик. – Да, теперь у вас его будет в избытке, – она расписалась на листке. – С этого момента вы считаетесь уволенной с платформы Вестерли-12.
– Что?!
– Ваши личные вещи перешлют сюда. Результаты ваших исследований…
– Вы не можете меня уволить. Я не работаю в вашем ведомстве.
– Вы больше нигде не работаете, доктор.
– Но… – Элен охватила паника. – Моя работа! Моя работа по течениям. Это же очень важно!
– Только для вас. Быть может, ее продолжат другие. Если хоть кто-то проявит к ней интерес. И я гарантирую вам, что в научной сфере работы вы уже не найдете. Может, вам повезет устроиться на одну из солнечных ферм. Новые рабочие им требуются постоянно.
Уорик выдержала паузу, снова облизав губы. Хоппер задыхалась.
– Разумеется, вы еще можете вернуться на платформу. Если вспомните какие-либо подробности общения с доктором Торном.
Вот оно. Обещание безопасности в обмен на сотрудничество. Она может вернуться. Снова увидит Харва, будет изучать течения да поживать на своем островке, практически не взаимодействуя с разрушающимся миром.
Фотография в бюстгальтере впивалась в кожу. К своему удивлению, Хоппер вдруг осознала, что не хочет возвращаться, если ради этого придется сдаться. Во что бы там она ни ввязалась.
– Я рассказала все, что знаю. Вы тратите свое время впустую.
Уорик достала из нагрудного кармана часики и взглянула на них.
– Как хотите. А сейчас меня ждут другие дела. Мы еще с вами поговорим. Пока же оставляю вас с инспектором Блейком, – она встала и залпом осушила стакан воды. – Мне очень жаль, – женщина подошла к двери и постучала, кто-то снаружи отодвинул засов.
