Текст книги "В день пятый"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

Глава 25

Вечером Томас у себя в номере откупорил бутылку пива и позвонил в Чикаго, в приходскую церковь Святого Антония.

Джим искренне обрадовался, услышав голос Найта, однако его тон быстро стал озабоченным.

– Тебя ищут.

– Кто?

– Точно не могу сказать. Министерство внутренней безопасности – тут нет никаких сомнений, – сказал Джим. – Но мне также звонили из аппарата сенатора Девлина. И в том и в другом случае просили, чтобы ты с ними связался.

– Вероятно, все беспокоятся, как бы я не обгорел на солнце, – заметил Томас.

Он удивился тому, как быстро перешел к уютной фамильярности в отношениях со священником, которого едва знал. Казалось, он разговаривает с Эдом еще в те старые дни, до того, как они разошлись.

– Все были очень настойчивыми, – продолжал Джим. – Как будто что-то случилось. Тип из МВБ был одним из тех, кто приходил сюда. Его фамилия Каплан. Он просил связаться напрямую с ним.

– Но меня ведь ни в чем не обвиняют, так? – спросил Томас. – Наша страна все еще считается свободной.

Джим согласился, но нехотя, и у Томаса мелькнула мысль, не возникли ли у священника из-за него неприятности.

– Как у тебя дела? – поинтересовался он.

– Отлично. Мне не привыкать решать чужие проблемы.

– Ничуть не сомневаюсь в этом, – сказал Томас, решив поднять настроение шуткой. – Не знаю, как это у тебя получается. Я имею в виду, ты ведь священник. Наверное, тебе одиноко.

– Всякое бывает, – усмехнулся Джим. – Это же так здорово, когда чувствуешь себя причастным, полезным, когда от тебя что-то зависит, понимаешь? Но бывают дни, когда-когда я слышу только Пола Маккартни, поющего о том, как отец Маккензи пишет слова проповеди, которую никто не услышит. Помнишь эту песню? «Штопающий ночью носки, когда рядом никого нет». [13]13
  Слова из песни «Beatles» «Она уходит из дома».


[Закрыть]Наверное, такова жизнь. По-настоящему одиноко становится только тогда, когда чувствуешь себя бесполезным.

Томас молчал, взволнованный неожиданной откровенностью священника. Когда они были вместе, Джим ничего такого не говорил. Почему он завел об этом речь именно сейчас? Быть может, просто потому, что телефон значительно упрощает некоторые вещи, дело в той пустоте, в которой жил Эд… или в чем-то еще?

– Ладно, – сказал наконец Томас. – По крайней мере, у тебя есть вера.

Он не смог произнести эти слова без оттенка снисходительности и уже собирался забрать их назад, но Джим сказал:

– Да, по большей части.

Томас опешил и снова спросил:

– У тебя все в порядке?

– В противоположном конце города есть баптистская церковь, – сказал Джим. – Там у входа вывеска, на которой можно менять слова, каждую неделю вывешивая новое обращение. Пару месяцев назад оно гласило: «Сомнение – это отрицание веры». – Он говорил медленно, давая возможность словам цитаты прозвучать отдельными колоколами.

– И что?..

– Пожалуй, я думаю как раз наоборот, – сказал Джим. – Одно без другого ничего не значит.

– Трудно тебе жить, – заметил Томас.

– Порой бывает и так, – согласился Джим. – Но это лучше, чем альтернатива.

– Все будет хорошо, Джим, – заверил Томас, направляя разговор обратно к тому, с чего он начался. – Просто бюрократическая машина дала сбой. Все рассосется само собой.

– Надеюсь, – сказал Джим. – Да, был еще один звонок.

– Кто?..

– Твоя жена.

– Бывшая.

– Как угодно.

– Что она сказала?

– Ничего, – ответил Джим. – Просто спросила, здесь ли ты, а затем поинтересовалась, не уезжаешь ли в Японию.

– Зачем мне туда ехать?

– Понятия не имею. Похоже, она вздохнула с облегчением, когда я ответил, что нет.

– Не сомневаюсь, – сказал Томас.

Найт растер колено. Сейчас оно болело уже не так сильно, как в Чикаго. Приключения в Геркулануме, похоже, не привели к плачевным последствиям. Вероятно, небольшая осторожная разминка пойдет на пользу, если только при этом не придется иметь дело с теми, кто хочет его убить.

Он находил странным то, как безразличие, граничившее с желанием покончить с собой, полностью затмилось жаждой раскрыть произошедшее с Эдом. Томас чувствовал себя полным жизненных сил, на взводе, даже несмотря на то что само расследование пока выглядело в лучшем случае медленным и неопределенным, словно он блуждал по не обозначенным на картах сельским дорогам, ища выезд на автомагистраль. Он делал все ради Эда или же им просто двигало стремление узнать правду? Вероятно, и то и другое. Пробудились его бычьи наклонности, получив конкретный объект для нападения после тех долгих лет, когда он повсюду видел красное. Да, так оно и есть. Томас провел половину десятилетия, носясь по загону в поисках того, кого можно пронзить рогами, но, как правило, ему удавалось только покалечить самого себя.

Однако сейчас все обстояло иначе. В его силах выяснить, что произошло с Эдом, пролить свет на эту тайну. Томас даже представить себе не мог, что будет означать для него такая истина, и предпочитал об этом не задумываться. Итак, он совершит пробежку, чего, несомненно, не посоветовал бы ему ни один врач, потому что боль в колене заглушит все прочие заботы.

– Мистер Найт, – окликнул его консьерж.

Томас, вернувшийся с пробежки и направлявшийся к лифту, обернулся.

– Я хочу вам кое-что показать, – продолжал мужчина за стойкой, поманил постояльца пальцем и встал, предлагая свое место. – Вы смотрите. А я принесу вам что-нибудь выпить. Пиво? Вино?

– Пиво подойдет, – сказал Томас.

У него болело колено, но не так сильно, как он опасался. Ему казалось, что он частично избавился от внутреннего напряжения, побегав по многолюдным, пыльным и душным улицам Неаполя. Конечно, надо еще будет посмотреть на самочувствие завтра утром, но в настоящий момент ему требовался большой глоток чего-нибудь очень холодного.

Усевшись за стойку, Томас уставился на шестидюймовый видеомонитор на стене. Бесконечной петлей прокручивался тридцатисекундный отрывок. Изображение было черно-белым, нечетким, вырванным из контекста, однако его смысл не вызывал сомнений. Мужчина в темных очках с рюкзачком за спиной брал ключ из ящика за стойкой, оглядывался и направлялся к лифту. Затем этот же человек возвращался, клал ключ на место и выходил из гостиницы, сталкиваясь в дверях с другим постояльцем. Оба эти события произошли среди дня, с промежутком в двадцать минут.

Сначала Томас не увидел ничего, кроме доказательства того, что в его комнате действительно кто-то побывал, однако после четвертого просмотра у него появилось смутное подозрение.

Этот человек японец.

Томас просмотрел запись еще раз, пытаясь определить, почему он так подумал. Лицо неизвестного скрывали большие темные очки, хотя он действительно мог иметь азиатскую внешность.

Томас стал смотреть запись снова, и тут его поразили два момента. Во-первых, походка этого тина. Когда тот находился рядом со стойкой, трудно было что-либо разглядеть, но вот он направился к лифту, и стало видно, как незнакомец шаркает ногами, едва отрывая их от пола.

В той японской школе, где преподавал Томас, при входе в главное здание все разувались и надевали пластиковые шлепанцы, лежащие в корзине у двери. Для того чтобы удержать их на ногах, обязательно требовалось шаркать. Томас вспомнил, как семенили на пятках его ученики, даже выйдя на улицу, что требовало определенных тщательных движений, которыми безупречно владели даже самые непоседливые подростки.

Томас снова взглянул на видеомонитор. Неизвестный на мгновение остановился, пропуская другого постояльца. Просмотрев эти кадры еще раз, Томас увидел едва заметный и, несомненно, непроизвольный кивок…

Рефлексивный ритуальный поклон. Томас узнал бы его где угодно. Этот тип был японцем.

Томас ощутил прилив сомнения, смешанного со старой тревогой. Он не мог сказать, почему японский след в истории с проникновением в его номер усугубил проблему, однако это было так.

– Ваше пиво, – вывел его из размышлений консьерж, протягивая запотевшую бутылку «Перони» с итальянской сборной, выигравшей чемпионат мира по футболу 2006 года, на этикетке. – Вы хотите, чтобы я сообщил в полицию?

Томас покачал головой. Поскольку ничего не пропало, полиция не станет беспокоиться.

– Просто будьте настороже. Вдруг этот тип заявится еще раз. Спасибо. – Он направился к лифту, держа в руке бутылку пива, затем остановился. – Еще один вопрос.

Консьерж оторвал взгляд от газеты.

– Что такое Фонтанелла?

Консьерж, обычно вежливый на грани беспечности, заколебался, настороженно глядя на Томаса, и наконец тихо произнес:

– Это место закрыто. Туда нельзя.

– Что это такое? – спросил Найт с любопытством, смешанным со страхом.

– Это плохое место. Забудьте о нем.

– Туда никто не может попасть? – настаивал Томас.

– Только мертвые.

Глава 26

Томас позавтракал на веранде, устроенной на крыше гостиницы. Было девять часов утра, и кроме него здесь оказался только еще один посетитель, американец атлетического телосложения в костюме, громко болтавший по-английски с официантом в гавайской рубашке. Тот постоянно кивал и улыбался, но, судя по всему, мало что понимал из того, что ему говорили.

Томас изучил меню, состоявшее из хлеба и крекеров, а также всевозможных джемов, арахисового масла и сыра.

– Если хотите что-нибудь посущественнее, нужно приходить раньше, – сказал американец. – Яичницы с беконом здесь все равно не бывает, однако кофе хорош.

Словно из ниоткуда материализовался официант и спросил:

– Капучино, эспрессо?

– Капучино, – попросил Томас, – Grazie. [14]14
  Спасибо (ит.).


[Закрыть]

– Prego <sup>[15]15
  Пожалуйста (ит.).


[Закрыть]</sup> ,– ответил официант, ныряя на кухню, спрятанную под изгибом спиральной лестницы, ведущей вниз, на жилые этажи.

Улыбнувшись, Томас налил стакан сока и взял завернутый в целлофан кусок сливового пирога.

– Вы здесь по делам? – спросил американец.

– В отпуске, – ответил Томас.

– Счастливый человек, – с завистью произнес его собеседник, протянул сильную руку и представился: – Брэд Иверсон. Компьютеры. Но не продажа, так что можете расслабиться.

– Томас Найт, – сказал Томас, переборов приправленное тревогой нежелание заводить разговор с незнакомым человеком. – Преподаватель английского языка и литературы.

– Ого, – усмехнулся Брэд. – Надо будет следить за грамматикой.

– Можете не беспокоиться на этот счет, – махнул рукой Томас.

– Ваше лицо кажется мне знакомым. Вы раньше бывали здесь?

Томас покачал головой.

– А я уже в третий раз за шесть месяцев, – пожаловался Брэд. – До сих пор не видел в Неаполе ни черта такого, ради чего мне захотелось бы приезжать сюда в отпуск. Полагаю, у вас есть другие причины.

– Возможно, – уклончиво ответил Томас.

– Культура, история и все такое – это не для меня. Нагоняет сон. А вы не были тут в январе?

– Нет, – терпеливо ответил Томас. – Я впервые в Неаполе.

– Гм, – пробормотал Брэд. – Вы очень напоминаете мне одного человека… Был тут один парень, я пару раз встречал его в маленьком ресторанчике у порта, в траттории «Медина». Священник. Вы с ним похожи, как родные братья.

Он произнес это небрежно, словно образное сравнение, но Томас был как громом поражен.

– Это действительно мог быть мой брат, – дрогнувшим голосом произнес Найт. – Он был здесь как раз зимой.

– Вы шутите?

– Нет, – сказал Томас. – О чем вы с ним говорили?

– Да так, – ответил Иверсон. – Ни о чем.

– Бывает, – разочарованно произнес Томас, сам не зная, что надеялся услышать.

– Один раз он был с каким-то японцем, – добавил Иверсон.

– С японцем? Вы уверены? – встрепенулся Найт.

– Да, а что?

– Просто я довольно долго жил в Японии, – сказал Томас таким тоном, будто речь шла о простом совпадении.

– Эй! – воскликнул Иверсон, взглянув на часы. – Мне пора бежать. Я пробуду здесь еще несколько дней. Может быть, как-нибудь посидим вместе? Американцы за границей, верно?

– Верно, – повторил Томас.

Иверсон похлопал его по плечу и ушел.

Найт задумался. Может ли он узнать что-либо полезное от Брэда? Это казалось маловероятным, однако у него был такой небольшой выбор возможных действий, что нужно было перепробовать все. Несомненно, то обстоятельство, что Эд был связан с каким-то японцем, заслуживало пристального внимания. Пока что Томасу предстояло договориться о другой встрече. Ему необходимо завоевать расположение человека, владеющего информацией, а этого не добиться бычьим напором, громким высказыванием всех своих скептических воззрений и обид. Так что придется действовать тонко.

Томасу показалось, что через многие тысячи миль и года он услышал смех бывшей жены.

Глава 27

– Вы знаете, над чем работал Эд? – спросил Томас.

Пожав плечами, отец Джованни отпил крошечный глоток кофе. Священник с большой неохотой согласился на эту встречу, причем только в надежде на то, что Томас прекратит преследовать монсеньора Пьетро. Сам Томас в этом сильно сомневался, но если отцу Джованни нужно было в это поверить, чтобы согласиться на беседу, то пусть будет так.

– Над раннехристианскими символами.

– Какими, например?

– Крестом.

– Разве о нем можно сказать многое?

– Ваш брат говорил: «Вам не кажется странным, что главным символом христианства является свидетельство унижения и казни его вождя?»

Томас молчал. Отёц Джованни повторил фразу дословно, будто он уже тысячу раз мысленно прокручивал в голове слова Эда.

– Я хочу сказать вот что, – продолжил священник уже своим голосом. – Допустим, в наше время кто-либо основал новую религию, а затем был казнен. Можно ли представить, что последователи этого человека станут носить символ электрического стула или виселицы?

– Вряд ли, – нехотя согласился Томас.

– Но крест является символом христианства, потому что Христос жил для того, чтобы умереть. – Отец Джованни улыбнулся и поднял палец. – Он принял на себя грехи мира ради спасения других людей.

– Значит, Иисус был самоубийцей, – заметил Томас.

В который уже раз он поймал себя на том, что не собирался произносить эти слова. У него в памяти всплыл образ стакана, наполненного таблетками, и фраза сама сорвалась с языка.

Отец Джованни удивился, но ответил ровным тоном:

– Самоубийство – это свидетельство величайшего самомнения. С самопожертвованием все обстоит как раз наоборот.

– Хорошо, – согласился Томас. – Однако я никак не могу взять в толк, какое Эду было до этого дело. Насколько я понимаю, брата в первую очередь волновало настоящее. Социальная справедливость, освобожденное богословие – вот чем он жил. Какое это имеет отношение к истории распятия?

– Самое прямое, – сказал отец Джованни. – «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». [16]16
  Евангелие от Иоанна, 15:13.


[Закрыть]Вот в чем смысл креста и освобожденного богословия: пожертвовать всем, что у тебя есть, чтобы те, у кого нет ничего, получили хоть что-то. Личное и духовное является частью общественного и политического. Вот в чем суть Евангелия.

– На сем завершим урок, – заметил Томас, слишком поздно подавив смешок.

– Скажите, вы атеист по убеждению или из принципа? – вдруг спросил священник.

– Есть какая-то разница? – Томас усмехнулся, приняв этот вежливый, но твердый ответный удар отца Джованни.

– Разумеется, – подтвердил тот. – Первый не верит в Бога, второй отказывается верить.

– Из принципа?

– Да, из-за того, что Господь связывает с религией.

– В таком случае я атеист по убеждению, – сказал Томас. – Я не вижу причин верить в Бога. То, что во имя религии творится много невежественного, поверхностного и разрушительного, лишь подкрепляет мое убеждение.

Отец Джованни пристально посмотрел ему в глаза. Он ничего не сказал, но Томас отвел взгляд и отпил глоток кофе. Священник ему не поверил.

«Быть может, он имеет на это право».

– Я не мой брат, – произнес Томас.

Это, по крайней мере, было правдой.

– Да, – согласился отец Джованни.

– То есть?..

– Ничего, – сказал отец Джованни, по-прежнему не мигая глядя ему в глаза.

– Вы считали себя другом Эда?

– Да, – подтвердил священник. – Хоть мы и не поддерживали связь после того, как он покинул Италию. Я думал, что мы с ним снова встретимся в этом году. Он собирался вернуться. Я очень огорчился, услышав о его смерти.

– Вам сказали, где и как он умер?

– Нет, – внезапно помрачнев, ответил отец Джованни. – Тут что-то?.. Не могу сказать это по-английски. Что-то не так?

– Есть ли что-то непонятное в обстоятельствах его смерти? Полагаю, это возможно.

– Я ничего не знаю.

– Вы можете предположить, чем занимался здесь Эд? Что именно поставило его жизнь под угрозу?

– Со стороны кого?

– Не знаю. Кого угодно.

– Мы с ним не виделись в день его отъезда, – сказал отец Джованни. – Я лежал в больнице и даже не знал, куда он отсюда улетел. Ваш брат оставил мне открытку.

– Она у вас сохранилась?

Улыбнувшись, священник сунул руку во внутренний карман и сказал:

– Я подумал, что вы захотите на нее взглянуть.

Это была открытка с видами Геркуланума и надписью по-английски: «Отец Дж., боюсь, когда вы получите это, меня уже не будет. Что касаетсяских символов, кажется, я наткнулся на материнскую жилу, хотя, наверное, лучше было бы назвать ее отцовской! Она ведет за пределы Италии, и я должен следовать за ней. Подробности пришлю позднее. Выздоравливайте скорее! Эд».

– Этот символ кажется мне знакомым, – произнес Томас, задумчиво разглядывая знак .

– Он означает христианство, – объяснил священник. – Ваш брат использовал греческие буквы «хи» и «ро», которыми ранние христиане обозначали Христа.

– Что Эд имел в виду под материнской жилой?

– Не знаю, – сказал отец Джованни. – Я предположил, что речь идет о кресте, поскольку это основной христианский символ. Но точно не могу сказать.

– Эд как раз вернулся из Геркуланума?

– Он разъезжал по всем раскопкам, – объяснил отец Джованни. – Геркуланум, Помпеи, Пестум, археологический музей здесь, в Неаполе. Каждый день был то тут, то там. Возвращался поздно, нередко возбужденный, уставший. Вот только свои мысли Эдуардо держал при себе. Со мной он ими не делился, – поправился священник.

– А больше он ни с кем не был откровенным?

Пожав плечами, отец Джованни ничего не ответил. Томас пристально посмотрел на него.

– Он говорил с отцом Пьетро?

– Да, – неохотно подтвердил священник. – Они с монсеньором много беседовали. Но я не знаю, о чем именно.

– Они работали вместе?

– Нет. – Лицо отца Джованни растянулось в улыбке, не затронувшей глаз. – По-моему, они не очень-то ладили между собой. По крайней мере, в отношении того, над чем трудился Эдуардо.

– Они спорили?

– Да. Порой очень бурно. Но сути я не знаю.

– Значит, отец Пьетро был рад его отъезду?

Отец Джованни надолго задумался, и его ответ прозвучал неуверенно, с оттенком печали:

– Думаю, он испытал облегчение, но очень огорчился, узнав о смерти вашего брата. Сейчас отец Пьетро кажется… другим.

– В каком смысле? – настаивал Томас.

– Не знаю. Разгневанным. Опечаленным. Встревоженным? Да, думаю, так.

– Но вы понятия не имеете, что такого мог сказать или сделать Эд, чем так на него подействовал?

– Падре Пьетро стар, – начал отец Джованни, стараясь облачить мысль в слова. – Я имею в виду его взгляды.

– Он католик, не принявший решения Второго Ватиканского собора, [17]17
  Второй Ватиканский собор, состоявшийся в 1962–1965 годах, был посвящен реформированию Католической церкви и внес изменения в литургическую практику, в частности разрешив вести богослужения на национальных языках. Часть верующих отказались принять эти нововведения.


[Закрыть]– кивнул Томас.

– Не совсем, – возразил священник. – Некоторые его взгляды не просто ортодоксально католические. Они никогда не признавались официально, не были – как бы это сказать? – общеприняты. Падре Пьетро не обсуждает свои убеждения со мной, потому что у нас различные точки зрения. Некоторых его идей я не понимаю.

Томас был заинтригован как все возрастающей сбивчивостью и тревогой молодого священника, так и тем, что тот говорил.

– Например? – спросил Найт. – В чем таком убежден отец Пьетро, а вы – нет?

– Он очень сильно верит в… медитацию мертвых.

– В посредничество?

– Да. В старину верующие молились через святых, так? Они мыслили категориями ранга, класса…

– Иерархия? – подсказал Томас.

– Да. Так что они не обращались к Богу напрямую, действовали через святого Петра, Богородицу или кого-нибудь из более современных святых. Те, кто уже умер, должны были стать их посредниками в общении с Господом, обеспечить им личную связь с Богом. Разумеется, все это продолжается и сейчас, но уже не в такой степени. Есть те, кто, подобно Лютеру, считает, что святые превратились…

– В конечную цель, а не в средство?

– Совершенно верно. Люди молятся святому, а не посредством него.

– Отец Пьетро по-прежнему придерживается такой точки зрения?

– Она является достаточно распространенной. Но примерно сто лет назад здесь, в Неаполе, развился один вид посредничества, связанный с мертвыми, находящимися в одном определенном месте.

– В Фонтанелле? – спросил Томас, не в силах подавить холодные мурашки, пробежавшие по его спине струйкой ледяной воды.

– В Фонтанелле, – вздохнув, подтвердил отец Джованни. – Падре Пьетро водил меня туда один раз, шесть или семь лет назад. Больше я никогда не возвращался в это место. У меня нет желания приходить туда.

– Что это такое?

– Первоначально – как это сказать? – там из земли добывали камень.

– Каменоломни?

– Да, – подтвердил священник, улыбаясь этому слову. – Каменоломни. Многочисленные пещеры и ходы под городом, оставшиеся от добычи камня для строительства. Понимаете, Неаполь очень старый город. Его размеры ограниченны. Вот улицы, – показал он, кладя руку на стол. – С одной стороны горы, с другой – море. Шло время. Городу несколько тысяч лет. Новые здания возводились поверх старых. Земля использовалась снова и снова. Это не как Рим, который расползался во все стороны так, что все древние памятники остались в центре. Неаполь строится сам на себе, и старинные сооружения оказываются под землей. Поскольку городу постоянно не хватает земли, кладбища через какое-то время используются повторно. Давным-давно по Италии прошла страшная болезнь, убившая почти всех.

– Бубонная чума, – сказал Томас. – Черная смерть.

– Совершенно верно. Трупов было слишком много. Хоронить их было негде. В основном умирали бедняки, у которых не было денег, чтобы покинуть город, поэтому их безымянные тела сваливали вместе. Сотни тысяч мертвецов. В конце концов покойников перевезли в Фонтанеллу.

– Как же их там погребли, если Фонтанелла – это каменоломни?

– А их никто и не погребал. – Отец Джованни слабо улыбнулся, словно Томас попал в самую точку. – Мертвецов просто свалили вместе. Одни кости. Горы костей. Ими заполнено все.

Томас сглотнул комок в горле, стараясь скрыть отвращение, однако темные коридоры, заваленные трупами, были частым сюжетом его кошмаров.

– Со временем люди стали относиться к этим костям как к святым, – снова заговорил Джованни. – Они чистили их до блеска, приносили им цветы и свечи. Забирали их. Молились им. – Пожав плечами, священник усмехнулся, показывая, что считает все это пустяками, однако он был заметно встревожен. – Это место привлекает многих странных людей. Поговаривают, там собирается мафия. Есть и другие легенды.

– Например?

– Предания, – сказал отец Джованни. – Есть одно о каком-то капитане. Точно я его не знаю.

Томас кивнул, подбадривая его.

– Да это так, одни глупости.

– Продолжайте, – улыбнулся Найт.

Откинувшись назад, священник отвернулся, отпил глоток кофе и сказал:

– Хорошо. Одна девушка хотела выйти замуж. Она пробовала найти мужа обычными способами, но безуспешно, тогда отправилась в Фонтанеллу и выбрала голову.

– Череп?

– Да, череп. Девушка его очистила, отполировала. Он стал таким сияющим и гладким, что к нему не приставала грязь и пыль, и она попросила у него помощи. Неделю спустя девушка познакомилась с мужчиной, и через несколько месяцев они поженились. На свадьбе в толпе присутствовал один человек, которого девушка не узнала: высокий, красивый мужчина в форме армейского капитана. Он начал перешептываться с ней. Молодой муж, увидев это, был вне себя от ревности. Он со всей силы ударил незнакомца по лицу. Красавец капитан тотчас же бесследно исчез, и муж умер от страха. А когда девушка вернулась в Фонтанеллу, то увидела, что у надраенного черепа появился синяк под глазом! – Тут Томас усмехнулся, а отец Джованни неопределенно махнул рукой и продолжил: – Подобных историй множество. Есть смешные, страшные, связанные с определенными костями, вроде вот этой. Там был скелет младенца, который особенно нравился местным жителям. Когда начались работы по восстановлению Фонтанеллы, тамошние обитатели сказали, что нападут на рабочих, если те не найдут этот скелет.

– Они его нашли?

– Вроде бы да. – Отец Джованни неопределенно пожал плечами. – Но вы видите? Это место притягивает предрассудки. С ним связано много мрачных историй, странных ощущений. Мне бы хотелось, чтобы его никогда не существовало.

– Ну а отец Пьетро?

– Фонтанелла связана с одной приходской церковью. После рукоположения отец Пьетро стал в ней священником. Тогда, лет тридцать назад, епископы говорили, что этим предрассудкам нужно положить конец. Они закрыли Фонтанеллу, отделили ее от церкви, и теперь никто не может туда попасть.

– Никто?

Отец Джованни снова неуютно пожал плечами и улыбнулся. Смысл был очевиден: отец Пьетро по-прежнему туда ходит, но о причинах этого остается только гадать.