Текст книги "В день пятый"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Глава 6

Человек, которого называли Срывающим Печати, закончив разговаривать по телефону, долго сидел в задумчивости.

Все должно было завершиться, умереть вместе со священником, однако, как ни старался Война представить свой доклад будничным, простой формальностью, ему не удалось скрыть тревогу, прозвучавшую в голосе.

У священника был брат.

Разумеется, они знали об этом и раньше. Просто до настоящего момента данное обстоятельство не казалось им заслуживающим внимания.

«Впрочем, возможно, так оно и осталось», – подумал Срывающий Печати.

Но если все изменилось и брат этого несчастного священника превратился в угрозу, то Срывающий Печати начнет действовать, причем быстро.

Со священником он тянул время, надеясь на то, что проблема разрешится сама собой, но этот человек оказался упорным и настойчивым. Нельзя ждать, когда его брат превратится в угрозу. Прежде чем он успеет подняться до уровня надоедливого раздражителя, Срывающий Печати раздавит его, словно мошку, каковой тот и является.

Он усмехнулся и подумал о том, что имеет все возможности для этого. У него есть влияние, деньги, могущество, позволяющее добиваться всего, чего угодно. Еще воля. Именно она по-настоящему повергает в ужас его врагов, если они когда-нибудь узнают, кто он такой. Увидеть самого Срывающего Печати было невозможно. Он мог пожимать руку своему самому ненавистному сопернику, но тот его не узнавал. Когда дело дойдёт до действия, Срывающий Печати будет на противоположном конце земного шара от того места, где нанесут удар его подручные.

Он называл их всадниками. Все четверо были готовы выполнить любой его приказ, устроить тот маленький апокалипсис, который сочтет нужным организовать Срывающий Печати. Он лично отобрал каждого из них за конкретные способности.

Война, его генерал, искусный солдат, способный разместить где угодно свое маленькое войско.

Чума, его шпион, распространяющий болезнь с помощью обмана и лжи.

Голод, его личный устрашитель, человек, сеющий ужас везде, где появляется.

Смерть, непредсказуемая стихия, источник практически безграничного могущества.

Какая задача окажется не по плечу, если в его распоряжении есть такая кавалерия?

«Но до этого дело не дойдет, – подумал Срывающий Печати. – А если дойдет, то на этот раз никаких колебаний не будет. Пока что нужно просто предупредить всадников, но если придется спустить с цепи всех четверых, то я сделаю это без промедления».

Срывающий Печати задумчиво посмотрел на два слова, которые написал во время разговора с Войной.

«Томас Найт».

Он взглянул на имя человека, который в настоящий момент бесцельно блуждал среди обломков жизни своего брата, и, набирая номер телефона первого из своих всадников, почувствовал что-то похожее на жалость.

Глава 7

Томас сидел у крошечного камина в маленькой гостиной, слушал слащавый голос секретаря местного отделения иезуитов, доносившийся из телефонной трубки, и чувствовал, как терпение покидает его.

– Вас постигла тяжелая утрата. Мы так вам сочувствуем. Отца Найта все ценили и уважали…

– Что с ним произошло? – спросил Томас.

В настоящий момент у него не было желания оценивать комплименты насчет жизни брата. Это только еще больше запутает его и без того противоречивые чувства.

– На самом деле мы точно ничего не знаем, – ответил собеседник, тщательно подбирая слова.

– Черт побери, что это означает? – поинтересовался Томас тихо, но почувствовал, что Джим Горнэлл, присутствующий при разговоре, обиделся.

– То самое, что вы услышали, – бесстрастно произнес секретарь. – О кончине вашего брата нас известило американское посольство в Маниле, но нам неизвестно, как он там оказался и чем занимался.

– Манила, – недоуменно пробормотал Томас. – Это на Филиппинах?

Тут Джим обернулся и вопросительно посмотрел на него.

– Совершенно верно.

– А я полагал, что мой брат был в Японии, – произнес Томас, чувствуя, как знакомое нежелание произносить само это слово желчью подступает к горлу.

– Мы тоже, – отозвался секретарь, и Томасу показалось, что он услышал в его голосе непонятную тень.

Стыда? Смущения?

– Отец Эдвард действительно какое-то время находился в Японии. Но затем, судя по всему, он отправился на Филиппины, где и умер.

– Как это случилось?

– Кажется, автомобильная авария, – ответил иезуит.

– Кажется?

– Снова скажу, что мы не располагаем всеми подробностями, – терпеливо объяснил секретарь. – Для этого вам нужно обратиться в Государственный департамент или напрямую в посольство на Филиппинах.

– Точно, – согласился Томас. – Спасибо.

Он положил трубку, прежде чем собеседник снова начал поливать Эда посмертными славословиями, превозносящими его набожность и благочестие.

– У меня почему-то такое ощущение, будто мне не говорят все до конца, – пробормотал Томас.

Он смотрел на телефон, но как только заговорил, его взгляд обратился на Джима.

– Откуда ты знаешь этого полицейского? – поинтересовался Найт.

– Да сам понимаешь, – неопределенно махнул рукой тот. – Маленький район. Схожая работа, пусть и в каком-то смысле.

– Мне показалось, он не слишком-то тебя жалует.

– Порой люди, которых полиция хочет отправить за решетку, как раз те, кого мы с Эдом пытаемся… как бы сказать?

– Спасти?

– Защитить. Накормить, – сказал Джим. – И все такое. В основном речь идет о подростках.

Томас кивнул, все еще не в силах избавиться от чувства, что священник уклоняется от прямого ответа.

– Ты говорил, перед тем как отправиться в Японию, Эд был в Италии? – спросил он.

– В обители, – сказал Джим. – Перед отъездом в Японию он возвращался на несколько дней. Взгляни.

Горнэлл снял с каминной полки открытку и сдул с нее пыль. На открытке был изображен коллаж из античных статуй и мозаичных узоров на фоне конусообразной горы и голубого неба. Помпеи, судя по подписи на обороте. Там же размашистым почерком синими чернилами было выведено: «De profundis! Желаю всего наилучшего, Эд».

– De profundis? – спросил Томас, изучая мозаику, то, как из бессмысленных фрагментов составляются цельные образы.

– Псалом сто двадцать девятый и старая католическая молитва, – объяснил Джим. – «Из глубины». Это утверждение веры перед лицом отчаяния. «Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, – Господи! кто устоит? Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою».

– По-моему, несколько странные слова для подписи на открытке, – заметил Томас.

– Я воспринят это как шутку, – согласился Джим. – Голос отчаяния, исходящий из этого прекрасного, чарующего места.

– В сравнении с тем, что мы имеем здесь, – уточнил Найт.

– Эд был в своей стихии, – улыбнулся Джим.

Раздался звонок в дверь.

– Прошу меня простить, – встрепенулся Горнэлл. – Я схожу и узнаю, кто там.

Он вышел. Сунув руку в карман, Томас наткнулся на свою собственную записку. Вытащив мятую салфетку, он перечитал то, что написал, затем скомкал ее и выбросил в мусорное ведро у двери. Пока что он никуда отсюда не уходит.

Томас все еще стоял у двери, когда вернулся Джим. У него на лице появилось выражение затравленного беспокойства, которого прежде не было.

– В чем дело? – спросил Томас. – Кто там?

– Это к тебе, – произнес Джим неестественно тихо, практически шепотом.

– Ко мне? – опешил Томас. – Кто же это может быть?

На этот вопрос ответили двое мужчин в темных костюмах, вошедших следом за Джимом. Один помахал удостоверением со значком и спросил:

– Мистер Томас Найт?

Тот молча кивнул, ощущая что-то очень похожее на панику, идущую от священника.

– Мы из Министерства внутренней безопасности. Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов относительно вашего брата.

Глава 8

День становился все более странным. В эмоциональном плане. Томас прошел весь диапазон. Тупой шок, вызванный известием о смерти брата, странные ощущения разбора того, что осталось от его жизни, ярость и унижение от схватки с человеком, который назвал себя Парксом. Теперь Томас был еще больше озадачен, раздражен и выведен из себя, но при этом ему было страшно.

– С терроризмом больше не шутят, – заметил Джим, когда гости ушли, и был прав.

В не таком еще отдаленном прошлом эта беседа могла бы стать предметом тысячи язвительных хохм насчет абсурдности вопросов, которые задавали эти двое, но только не сейчас, когда вся страна вздрагивала каждый раз, если кто-то забывал в людном месте свою сумку. Томас бурчал себе под нос, давая выход бессильному раздражению, однако внутри он был глубоко встревожен.

Обоим сотрудникам МВБ было лет пятьдесят, в строгих костюмах, учтивые. Один из них, представившийся Капланом, тип с прищуренными глазами, все время напряженно озирался вокруг – сжатая пружина, физическая и умственная. Говорил в основном второй. Его звали Мэттью Палфри, он постоянно улыбался, словно подбадривая собеседника, однако результат получался прямо противоположный. Впрочем, быть может, все и было рассчитано как раз на это.

Они расспросили Томаса об интересах брата, о том, не толкала ли его религиозная чувствительность искать контакты с представителями других вероисповеданий помимо католицизма. Их интересовало, не было ли среди друзей и знакомых Эда лиц арабского происхождения, не хранил ли он в спальне экземпляр Корана. Они спросили, имел ли он доступ к крупным денежным суммам, обучался ли когда-либо обращению с оружием. Этот вопрос был настолько нелепым, что в любой другой обстановке Томас взорвался бы громовым хохотом. Гости хотели знать, что было известно Найту о передвижениях его брата на протяжении шести последних месяцев, получал ли он от него письма или сообщения по электронной почте, не страдал ли Эд тем, что они назвали кризисом веры. Томас вспомнил написанное на открытке «De profundis» с обертонами отчаяния, но лишь покачал головой.

Затем, очень вежливо, неизменно обращаясь к Томасу «сэр» в той официальной манере, с помощью которой иным чиновникам каким-то образом удается усилить ощущение того, что именно они здесь главные, гости принялись за него самого. Они заявили, что у него богатое прошлое, полное диссидентских взглядов и вредных воззрений контркультуры. Обращались ли к нему те, кто выступал за насильственное решение проблем, близких его сердцу? Приходилось ли ему бывать на Ближнем Востоке? Поддерживает ли он связь с теми, кто туда ездил?

Вся беседа получилась какой-то сюрреалистической. Пару раз у Томаса возникало желание рассмеяться, однако другая его часть хотела только забиться в угол и сидеть там до тех пор, пока гости не уйдут, хотя он и не мог сказать, боялся он за себя самого или за то, с чем мог быть связан его брат.

Вот только Эд никак не мог быть связан с терроризмом. Это исключено.

Но знал ли Томас это, да и вообще что-либо существенное о своем брате за последние полдюжины лет?

Единственный раз Томас действительно рассмеялся, когда гости встали, собираясь уходить, а он, изображая браваду, которую на самом деле не чувствовал, спросил у них, чем была вызвана эта абсурдная линия вопросов.

– Сожалею, сэр, – ответил Каплан. – Это представляет государственную тайну.

Даже тогда смех Томаса не прозвучал совершенно искренним. Если уж мир дошел до царства подобных телевизионных клише, то ему, Найту, действительно следовало бы хорошенько испугаться.

– Как умер мой брат? – спросил он.

– Обстоятельства его смерти еще расследуются.

– Значит, вы мне ничего не скажете.

– В настоящий момент мы не имеем права раскрывать подробности, – ответил Палфри, тот, у которого было открытое, улыбающееся лицо.

– Смогу ли я выяснить больше, если слетаю в Манилу?

Томас сознательно дерзил, проверяя своих гостей, хотя в то же время понимал, что с работы его выставили, поэтому поездка на Филиппины перестала быть чем-то невозможным и превратилась просто в маловероятное. Ему показалось, что Палфри поколебался мгновение, прежде чем ответить.

– Вас не пустят в страну, – сказал он.

Томас удивленно уставился на него.

– А если и впустят, то мы вас заберем, как только вы вернетесь назад, – добавил другой без тени каких-либо эмоций.

– И вот что еще, сэр, – сказал на прощание Палфри. – Я посоветовал бы вам ни с кем не обсуждать эту тему. Расследование продолжается.

Гости не уточнили, что или кто является предметом этого расследования.

Глава 9

Томас провел на телефоне полчаса, разговаривая с сотрудником Госдепартамента, и еще десять минут, безуспешно пытаясь связаться с американским послом в Маниле. И в том и в другом случае ему так и не удалось ничего выяснить. Да, брат умер на Филиппинах, но никго не говорил, как именно и что он там вообще делал. Кстати, с последнего стоило бы начать. Томас так и не смог определить, известно ли это было самим чиновникам. Быть может, при общении с убитыми горем родственниками это естественно, но он почувствовал их беспокойство. Раздражение Томаса нарастало по мере того, как его перебрасывали от одного не владеющего информацией бюрократа к другому, но он также интуитивно чувствовал, что своим обычным нахальством ничего не добьется. От него отгородились каменной стеной люди, которых нельзя было запугать никакими словами. В конце концов Найт устало поблагодарил их и положил трубку.

– Ничего? – спросил Джим.

– Я ничего не понимаю. Со мной не хотят говорить начистоту, – покачал головой Томас.

– Насколько я понимаю, среди твоих знакомых нет влиятельного политика, посла, высокопоставленного сотрудника Госдепа, правильно?

Томас обернулся настолько стремительно, посмотрел на Джима с такой мрачной злостью, что тот невольно отшатнулся и пробормотал:

– В чем дело? Я просто хотел…

– Знаю, – остановил его Томас, быстро взяв себя в руки. – Не бери в голову. Я подумал, что ты… – Пожав плечами, он увидел на лице священника выражение встревоженного удивления, улыбнулся и смущенно признался: – Моя жена, точнее бывшая, работает в Государственном департаменте. Она не слишком крупная фигура, и мы с ней не разговариваем, поэтому…

Джим заметно успокоился.

– Ты не хочешь связаться с ней по… этому поводу?

– Нет, – сказал Томас.

Он уже не улыбался, и Джим понял, что лучше не настаивать.

– А что насчет Девлина? – предложил он.

– Кого?

– Девлина. – Джим произнес эту фамилию как нечто само собой разумеющееся. – Сенатора Захария Девлина. Твой брат был с ним знаком.

– Сенатор Девлин? – недоверчиво переспросил Томас. – Тот самый республиканец, который выступает за семейные ценности и добивается обязательной молитвы в школах? Эд был с ним знаком?

– Они неоднократно встречались.

– Похоже, на тебя это не производит никакого впечатления.

– А должно?

– Ты же священник, – сказал Томас, и на его лицо вернулась улыбка.

– И что с того?

– Ничего, – бросил он. – Я просто подумал, что у вас, священнослужителей, с этим типом должно быть много общего.

Джим смерил его взглядом и заявил:

– По-моему, ты путаешь меня с Пэтом Робертсоном. [5]5
  Пэт Робертсон (Мэрион Гордон Робертсон) – американский религиозный и политический деятель, известный телепроповедник.


[Закрыть]

– Виноват, ошибся, – пожал плечами Томас.

– Похоже, ты не слишком-то жалуешь священников, так? – спросил Джим.

– Как правило, – ощетинился Найт.

– Разумеется, присутствующие не в счет, – уточнил Джим.

– Да, конечно.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и казалось, что все идет к ссоре.

– Трудный выдался денек, – наконец произнес Джим. – Для нас обоих.

Он имел в виду не столько смерть Эда, сколько ее последствия, и Томас, не желая портить отношения из-за этого, только кивнул и вздохнул, гадая, почему он не может просто скорбеть по своему брату, так же как любой нормальный человек.

– Я готов чего-нибудь выпить, – сказал Джим. – А ты?

– Ладно, какая разница, черт побери, – пробурчал Томас.

Священник достал из шкафчика бутылку ирландского виски, плеснул по щедрой порции в две оббитые по краям кружки, протянул одну Томасу и сказал:

– С хрусталем у нас туговато. Хотелось бы списать это на иезуитский обет нищеты, но мы, приходские священники, берем все, что предлагают. Просто сейчас нам мало что предлагают.

– За добрые старые дни Священной Римской империи, – провозгласил Томас. – Когда благотворительность означала…

– Пожертвование нам денег, – с усмешкой закончил за него Джим. – А теперь посмотри на нас. Я знавал монахов-кармелитов, которые жили лучше.

Ухмыльнувшись, Томас пригубил виски. Оно было теплым и обладало привкусом дыма, знакомое как детство и такое же противоречивое.

– Хорошее виски, – заметил он так, словно никогда раньше его не пробовал.

– Давай все-таки посмотрим, как отвратительно играет «Иллинойс», – предложил Джим, направляя пульт дистанционного управления на старенький телевизор.

– Так каким образом Эд познакомился с Девлином? – спросил Томас, занятый своими мыслями.

– Точно не могу сказать, – ответил Джим, хмуро следя за игрой. – Он виделся с ним сразу после того, как вернулся из Италии. Но это была не первая встреча.

– Когда Эд приехал?

– Два месяца назад или около того. Иезуиты пользуются одной обителью в Неаполе, и Эд уехал после того, как пару недель потрудился там. Он работал над книгой о символах раннего христианства. Не представляю, чем твой брат заинтересовал Девлина.

– Ты знал Эда до того, как он пришел работать сюда?

– Плохо. Мы встречались несколько раз на различных конференциях и епископальных собраниях, но просто диву даешься, как отчужденно могут вести себя друг с другом священники, особенно когда один из них – член низшего приходского духовенства вроде вашего покорного слуги, а другой принадлежит к когорте избранных, к папским штурмовым отрядам.

Старую шутку насчет папских штурмовых отрядов Томас помнил еще по тем дням, когда они с братом разговаривали друг с другом. В ней не было ничего смешного, и вот уже несколько десятилетий она не соответствовала истине. Иезуиты не просто дают обет бедности. Они также клянутся выполнять любые распоряжения понтифика. Томас полагал, что когда-то давно это имело смысл, однако времена меняются, и в последнее время знаменитый левацкий интеллектуализм иезуитов и их общественная активность все чаще вызывали недовольство Ватикана.

– Мы с тобой точно никогда раньше не встречались? – спросил Джим. – В твоем лице определенно есть что-то…

– Не думаю, – сказал Томас.

– Может быть, тебя показывали по телику, – усмехнувшись, предположил Джим.

У видев, что священник роется в памяти, Томас подождал, убедился по его лицу, что он ухватился за что-то, и решил вывалить все начистоту.

– Да, показывали, – признался он. – Я школьный учитель. Точнее, был им. Я совершил роковую ошибку, откровенно сказав в глаза одному родителю, как он воспитал своего лживого, изворотливого, несамостоятельного, заносчивого сына. Школьному совету это не понравилось, причем вдвойне. Ведь вышеупомянутый родитель работает в местном отделении телекомпании «Фокс ньюс». Нельзя сказать, что это был мой звездный час.

Усмехнувшись, Джим пожал плечами, поднял кружку и предложил:

– Выпьем за красивый уход.

Томас залпом выпил виски.

Закончилась третья четверть матча. Игроки «Иллинойса» в ярко-оранжевых майках с унылым видом покинули площадку, и по телевизору стали показывать рекламу.

– Значит, вот как ты проводишь свое время? – спросил Найт.

Он не думал, что это замечание прозвучит язвительной насмешкой. В последнее время у него слишком часто получалось так, и он сам слышал это чересчур поздно, чтобы можно было взять свои слова назад.

Джим лишь удивленно поднял брови.

– Да, когда не служу мессы, не навещаю больных, не участвую в бесконечных приходских собраниях, в дискуссиях молодежи и пожилых, не обхожу больницы, не встречаюсь с прихожанами… – перечислял он, загибая пальцы. – Не принимаю участие в работе комитета по борьбе с алкоголизмом и наркоманией, не веду занятия в воскресной школе, не занимаюсь бесплатными обедами для одиноких мамаш, не решаю проблему помощи безработным. Плюс еще десяток различных благотворительных комитетов, учеба на курсах духовенства, похороны, забота о малоимущих. Иной раз бывают и настоящие проблемы – например, кто-то не может заплатить за квартиру и его зимой выставляют на улицу… – В голосе Джима нарастала злость, хотя Томас и чувствовал, что направлена она не против него. – Так что я не только бездельничаю, перебирая четки.

– И смотря баскетбол, – виновато добавил Томас.

– Я нахожу эту игру скучной и непонятной, – добавил Джим. – Больше того, для меня смотреть ее – это наказание.

– И любезность, – сказал Томас, чокаясь с ним. – Что я оценил.

Джим пожал плечами, показывая, что не обиделся.

– Эд тебе нравился, – продолжал Томас.

– Добрейшая душа, – отозвался Джим. – Дело не только в том, что он был священником. Эд любил читать, делал это гораздо чаще меня, но не имел ничего против того, чтобы полдня чистить сковородки на кухне. Всегда приятно встретить священника, вера которого не остается запертой в книжном шкафу.

Томас кивнул, улыбнулся и спросил:

– Ты думаешь, мне следует поговорить с этим сенатором?

– Полагаю, попробовать не помешает, – подтвердил Джим.

Снова повисло молчание.

– Итак, что произошло, – заговорил Джим через минуту, уставившись в экран телевизора. – Я имею в виду, у вас с Эдом? Вы ведь не просто разошлись в разные стороны. На тех свадебных фотографиях вы смотритесь совершенно счастливыми.

Томас мог бы сказать в ответ на этот вопрос многое, в том числе и то, что он уже говорил другим, в основном обманные движения и уловки, направленные на то, чтобы досадить обороне. Но сейчас он устал, к тому же думал, что, скорее всего, больше никогда не увидит этого ирландского священника.

– Эд разбил мой брак, – сказал Найт.