Текст книги "Извращённое чувство (ЛП)"

Автор книги: Эмили Макинтайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Я оглядываюсь на грузного, угрюмого мужчину, который сидит, откинувшись на спинку стула, в другом конце комнаты и не сводит с меня глаз.

– Мой новый сторожевой пес.

Она приподнимает брови.

– Джулиан обеспечил тебе охрану? Вау. Как романтично.

– Это скорее раздражает. Итак, какие новости? – спрашиваю я, протягивая руку за кусочком хлеба. Он тает у меня во рту, и я закрываю глаза от его вкуса.

– Ого, даже не спросила «Как дела»? – невозмутимо спрашивает она. – Джулиан на тебя действует.

Хлеб, который я проглатываю, застревает у меня в горле, и я кашляю, прижимая руку к шее и пытаясь взять себя в руки.

– Ты в порядке? – спрашивает Рия, приподнимая бровь.

– Ничего он не делает, – выдавливаю я из себя.

– Да, я знаю… Это была шутка, господи, – она прищелкивает языком. – Неужели всё настолько ужасно?

– Даже хуже, – бормочу я, протягивая руку к корзинке с булочками в центре стола и отрывая еще кусочек. – Он ведет себя вежливо.

Она ахает.

– Нет! Какой ужас.

Усмехнувшись, я швыряю в нее куском хлеба.

– Ну, да. Так оно и есть на самом деле. Это сбивает с толку, и я думаю, что он просто намеренно манипулирует моими эмоциями, и не знаю, чего он хочет добиться. Не похоже, что это что-то изменит. По его мнению, он уже победил, так какой в этом смысл?

– Боже мой, – размышляет Рия, оценивающе глядя на меня. – Он тебе нравится.

– Нет, – огрызаюсь я. – Ни в коем случае.

Она откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди.

– Не лги мне, сучка. Как ты смеешь влюбляться в врага и пытаться скрыть это от меня?

– Я не влюбилась в него. Боже, – жалуюсь я. – Он просто… он сбивает меня с толку.

Она усмехается.

– Я тебя умоляю, тебе всегда нравились плохие парни.

У меня отвисает челюсть.

– Неправда.

– Не лги мне, Яс. Я слишком много раз смотрела с тобой «Крепкий орешек», чтобы попасться на эту уловку.

– Это другое, – я тычу в неё пальцем и прищуриваюсь. – Ганс Грубер – лучший злодей всех времен. Он не настоящий человек.

– Верно, – она кивает, широко раскрыв глаза. – У тебя есть его реальная версия в виде твоего мужчины.

Мой желудок скручивает.

– Он гребаный преступник, прячущийся в деловом костюме, Рия. За кого ты меня принимаешь?

– Предполагаемый преступник, – поправляет она.

Я не утруждаю себя объяснением ей, что «Sultans» – это гораздо больше, чем кажется людям со стороны. Если я признаю это вслух, то мне придется признать, что мой отец тоже преступник и что и Джулиан, и мой отец просто очень хорошо умеют скрывать свои гнусные деяния за улыбками и торговыми сетями.

К горлу подкатывает тошнота, когда я вспоминаю, с кем имею дело в лице Джулиана, и ненавижу себя за то, как легко забываюсь, когда нахожусь рядом с ним. Я позволяла ему прикасаться ко мне, целовать меня. Почти позволила ему трахнуть меня.

– Ух, он определенно пытается манипулировать мной. А я просто… блять, беспомощная девчонка, которая не может ничего сделать, кроме как подчиняться его требованиям и притворяться, что меня всё устраивает, – я опускаю голову на руки. – Это заставляет меня чувствовать себя слабой.

Рия вздыхает и, перегнувшись через стол, похлопывает меня по предплечью.

– Ты не слабая, малышка. Ты умная.

Я поворачиваю голову вбок и смотрю на нее.

Ее взгляд снова возвращается к Расулу, а затем ко мне, и она понижает голос.

– Я поговорила с Эйданом.

Это привлекает моё внимание, и я оживляюсь, хватая ее за руки.

– Ты шутишь.

Она прищелкивает языком.

– Подумала позвонить ему, просто чтобы узнать, ответит ли он, понимаешь? Высказать ему всё, что я о нем думаю.

– Хорошо, – я киваю, ожидая продолжения и не обращая внимания на то, как больно от того, что он поговорил с ней, но даже не ответил мне. – И?

– Мы поговорили всего несколько минут, и я сказала ему, что ты делаешь только то, что должна. Он где-то там, пытается найти ту лампу или что-то в этом роде, так что он просто был занят.

– О, хорошо.

У меня скручивает желудок.

Она морщится, словно ожидая, что я развалюсь на части прямо у нее на глазах, но, на удивление, хотя осознание того, что я не являюсь его приоритетом, причиняет боль, она не такая сильная, как я ожидала. Это тупая боль в груди, а не удар кувалдой по сердцу. Хотя я не совсем понимаю, почему он так заинтересован в том, чтобы найти лампу, если я уже замужем за кем-то другим. Неужели он думает, что всё ещё сможет убедить моего отца, что он лучший выбор?

– Эй, эта история с потерянной лампой – какое-то безумие, да? – говорит она, меняя тему разговора и делая глоток своего напитка.

– На самом деле я не так уж много об этом знаю, – я поднимаю на нее взгляд и наклоняю голову. – Кстати, а ты откуда знаешь?

– Эйдан сказал, что она стоит, наверное, миллиард долларов, – она присвистывает. – Представь, что кто-то мог бы с ней сделать. Неудивительно, что твой отец хочет заполучить эту лампу.

Я прикусываю губу.

– Честно говоря, Ри, мне наплевать на эту дурацкую лампу. Это уже не имеет значения. Не произойдет такого, что Эйдан сможет вернуться с ней обратно, и мы вместе уедем навстречу закату. Уже слишком поздно.

Она кивает.

– Верно. Но надежда всё ещё есть. Я нашла парня, помнишь?

Я наклоняюсь вперед, и моё сердце подпрыгивает к горлу, словно я на американских горках.

– Да. Я просто побоялась спросить.

Она снова переводит взгляд на Расула.

– Ты уверена, что он нас не слышит?

Я оглядываюсь назад, а затем снова смотрю на нее, пожимая плечами.

– Я купила тебе одноразовый телефон и сохранила в него его номер. Его зовут Рэнди Газим. Он юрист, работает в самом центре Нью-Йорка. Специализируется на неприятных разводах и утверждает, что ему насрать на Джулиана Фарачи и на ту власть, которой он обладает, – она берет со стола льняную салфетку и кладет ее себе на колени, прежде чем обернуть ею что-то и снова положить на стол. – Я подумала, что ты могла бы попробовать написать Эйдану с этого телефона, на случай, если у тебя в телефоне жучок, или, знаешь, мы могли бы говорить, не беспокоясь о том, что кто-то может заглянуть в твой настоящий телефон.

Я протягиваю руку и хватаю салфетку, чувствуя под ней какой-то бугристый предмет. Подтягиваю ее к себе и засовываю в сумочку, надеясь, что Расул этого не заметил. В груди у меня становится тепло.

Она приподнимает плечо.

– Послушай, Эйдан очень недоволен, Яс. Ему больно, знаешь? Но я сказала ему, что ты пытаешься найти выход из этой ситуации. И он… он не потерял надежды, – она кивает в сторону телефона. – Напиши ему. Выслушай, что он хочет сказать.

Мое сердце практически выскакивает из груди и ударяется о ребра, когда я киваю.

– Спасибо, Рия.

После того как бранч закончится и я вернусь в безопасность в своей комнате, я планирую заняться именно этим.

27. ДЖУЛИАН

Расул: Всё в порядке. Она со своим другом. Напишу, когда будем возвращаться домой.

Я: Женщина?

Расул: Да.

Закрыв сообщение, я кладу телефон на складной столик, который стоит у стены, за пределами пластикового брезента, закрывающего остальные 90 % комнаты и создающего прозрачный защитный барьер на стенах и полу.

На прошлой неделе я видел, как Ясмин бродила по дому, наблюдая за ней с помощью камер наблюдения, установленных на моём рабочем столе. Она либо не знает об их существовании, либо не обращает на них внимания. Но в этой комнате её не было. Вряд ли она смогла бы найти вход или войти, даже если бы захотела. Комната защищена высокоуровневой системой безопасности, а вход в неё спрятан за одним из больших книжных стеллажей в библиотеке.

Я отодвигаю в сторону брезент и прохожу в центр помещения, где на единственном стуле сидит тот самый вчерашний кусок дерьма, связанный и с кляпом во рту. Его руки и ноги привязаны к креслу, а лицо приобрело отвратительный фиолетовый оттенок от того, что он пытается кричать достаточно громко, чтобы кто-нибудь услышал.

– Офицер Тейт, – начинаю я, держа в руках свой посох и раскручивая его. – Я хотел бы выразить Вам свою благодарность за то, что Вы согласились встретиться со мной так быстро. Понимаю, сколько времени у Вас ушло на то, чтобы добраться до пустого склада. И я знаю, что мой багажник – не самое удобное место, особенно на этих холмистых дорогах, ведущих к моему дому.

Я улыбаюсь, останавливаясь прямо перед ним, и чувствую удовлетворение от страха, который я вижу в его глазах.

Он издает ещё один приглушённый звук и дёргается в своих оковах.

– Нет, нет, нет, – приговариваю я, поднимая посох, чтобы прислонить его к кляпу у него во рту. – Ты уже достаточно наговорил.

Я провожу концом посоха вниз от его рта, по шее, пока он не оказывается у точки, где бьётся пульс. Я, конечно, этого не чувствую, но представляю, что он бьётся быстро, даже неровно. Эта мысль возбуждает меня.

– Я знаю, о чём ты думаешь. Как я мог попасться на это? И ты прав. Действительно, невероятно глупо думать, что в том же месте, где ты был вчера, потребуется проверка состояния здоровья²⁵. Но я обещаю, что твоя поездка не была напрасной. Видишь ли, моё состояние нужно проверить, – я усмехаюсь, качая головой. – Моё психическое здоровье стало невероятно нестабильным с тех пор, как мы познакомились.

Двигая концом своего посоха, я провожу им по верхней части его руки, пока он не упирается в запястье. Он пытается оттолкнуться, и стул с силой ударяется об пол.

Он сглатывает, его взгляд переходит на конец моего посоха, а затем обратно.

– Интересуешься по поводу него? – на мгновение отнимаю посох от его кожи, прежде чем вернуть на место. – Признаю, это не самое практичное оружие, но я испытываю к нему слабость. Удивительно, на что способен посох, когда ты слишком слаб, чтобы вести честный бой.

В этот момент я вспоминаю своё детство, когда впервые принёс посох из додзё.

– Что это, черт возьми, такое? – спрашивает мама.

Я замираю на месте посреди своей спальни, где я переворачиваю посох. Я постоянно роняю его, когда он касается тыльной стороны моей руки, и от разочарования то и дело сижу в своей комнате и тренируюсь в десять раз усерднее, просто чтобы убедиться, что я лучший в этом деле. Не знаю, почему посох нравится мне больше, чем нунчаки или короткая палка, но как только я взял его в руки, он сразу показался мне идеальным. Как будто он был создан для того, чтобы лежать в моей руке.

Но я не хотел, чтобы мама его увидела, потому что боялся, что она отнимет его. Воспользуется им.

Я выныриваю из воспоминаний, когда Тейт снова дёргается на стуле, звук режет мне уши. От воспоминаний моё настроение ухудшается, когда я понимаю, что собираюсь навестить её позже вечером. И каждый раз, когда я вижу свою маму, я снова чувствую себя ребенком.

Однако сейчас я чувствую себя богом. Выпрямляюсь и переворачиваю посох, пока он не оказывается в моей руке в нужном положении.

– Не волнуйся, – говорю я. – Будет только немного больно.

Я резко опускаю посох на его пальцы, наслаждаясь звуком ломающихся костей под металлом.

Раздаётся приглушённый крик, и я глубоко вдыхаю этот звук, используя его как топливо, когда начинаю исполнять интимный танец ударов и кружения. Мои бицепсы горят от напряжения мышц, вызванного быстрыми движениями, пока я бью его, пока он не становится таким же чёрно-синим, как его униформа.

К тому моменту, когда я заканчиваю, моя грудь тяжело вздымается от напряжения, и я немного теряю контроль над собой. Смеясь, провожу рукой по волосам, чтобы убрать со лба выбившиеся пряди.

– Твоей первой ошибкой было то, что ты не понял, кто я, – говорю я.

Его крики стихают, возможно, из-за шока от полученных травм. Кровь забрызгивает пластиковый брезент и участки его изуродованной кожи.

Я отхожу от него к краю импровизированной комнаты, где на полу лежат мои инструменты. Я бросаю посох и беру нож. Когда оборачиваюсь, по лицу офицера Тейта текут слёзы, а из его сломанного носа капает кровь, пачкая верхнюю губу и просачиваясь сквозь кляп во рту.

Я крепко сжимаю нож в руке и наклоняюсь к нему, обхватив его затылок свободной рукой.

– Твоей второй ошибкой, – шепчу я, – было проявление неуважения к моей жене.

Лезвие проходит через его глаз с лёгкостью, словно сквозь масло, разрывая мягкую и податливую роговицу, пока не достигает задней стенки глазницы. Разумеется, он снова начинает кричать, но уже более хрипло, словно боль исходит из самых глубин его испорченной души.

Я наслаждаюсь его криками, купаясь в его крови, и, в конце концов, он замолкает навсегда.

Спустя два часа и комната, и я чисты. Мои волосы всё ещё влажные после душа, где я отмывал с кожи остатки от офицера Тейта.

Моя шея хрустит, когда я испускаю вздох облегчения, тревога от предстоящего визита к матери временно приглушена приятным кайфом, оставшимся после убийства.

Изабелла шипит, и я опускаю взгляд на нее в вольер.

– Не смотри на меня так, – говорю я, когда ее глаза-бусинки встречаются с моими. – Я предупреждал его о возможных последствиях. Это вопрос уважения.

Тело Тейта лежит на полу у её укрытия, а на нём устроились несколько мышей. Она подползает к телу и начинает медленно обвивать его, крепко сжимая в своих объятиях. Она не понимает, что я уже вывел из строя её жертву. Её челюсти разжимаются, и она начинает заглатывать тело целиком.

Я жду, пока её живот наполнится от обильной трапезы, прежде чем покинуть комнату и запереть дверь. Я не хотел, чтобы Ясмин видела Изабеллу, и хотя я не возражаю против этого, мне не нужно, чтобы она начала задавать вопросы о том, от какой еды у неё такой большой живот.

Я направляюсь в переднюю часть дома и захожу в свой кабинет. Там наливаю себе стакан скотча и сажусь в одно из мягких кресел у окна, наслаждаясь тишиной и спокойствием и пытаясь продлить последние минуты покоя, прежде чем моя мать испортит мне настроение.

Мой телефон вибрирует рядом со мной, и я бросаю взгляд на экран блокировки.

Расул:Мы едем.

Я вздыхаю и провожу рукой по волосам, наклоняя голову в сторону, пока не чувствую, как снова хрустит шея. Затем допиваю остатки скотча.

Если моя мать узнает о моём браке от кого-то другого, она не ставит меня в покое больше никогда. А того чувства вины, которое она уже навалила на меня, хватит, чтобы похоронить даже самого сильного мужчину, так что не стоит рисковать.

Кроме того, мне интересно посмотреть, как Ясмин справится с моей матерью. Она была такой послушной и хорошо себя вела, поэтому будет интересно увидеть, как она отреагирует на мою мать, которая, несомненно, будет её оскорблять.

Мой член напрягается, когда я думаю о её поведении. Я представляю, как возвращаю её домой и показываю, что случается с непослушными девочками, которые переходят границы дозволенного.

Я трясу головой, пытаясь избавиться от этих мыслей, и хочу, чтобы мой член вернулся в невозбужденное состояние.

Вот почему мне необходимо напоминание. Моё тело продолжает играть со мной злую шутку, заставляя меня думать, что Ясмин здесь ради моего удовольствия. Что она привязана ко мне ради меня самого. Но это не так. Она – инструмент для достижения цели, тонкая нить, которую я собираюсь распутать, пока не останется ничего, а затем бросить в огонь, чтобы она сгорела. Это значит, что меня не должно волновать, если кто-то проявляет к ней неуважение, и я не должен злиться на дерзость этого жалкого мальчишки, из-за которого она продолжает выглядеть такой грустной.

Мне должно быть всё равно.

И мне нужно найти способ напоминать себе, что это действительно так.

2

8

. ЯСМИН

– Прекрати ёрзать.

Я хмуро смотрю на Джулиана, поправляя свою чёрную юбку-карандаш.

– Она сидит криво, – замечаю я. – Я не могу пойти в дом твоей матери в юбке, которая сидит криво.

– Ну, теперь она сидит так, как нужно, а ты меня отвлекаешь, – огрызается он.

– Какая муха тебя укусила? – морщу я нос. – Ты сегодня особенно невыносим.

Он сужает глаза и поджимает губы, но не обращает на меня внимания, направляясь вдоль тротуара к большому дому, выходящему к озеру, с кирпичным фасадом и каменными арками. В высоком окне за входной дверью виднеется люстра, а в саду за эркером слева растут фиолетовые растения.

– Здесь красиво, – говорю я, спотыкаясь о свои ноги в попытке не отставать от него. – Твоя мама живёт здесь одна?

Он не отвечает, останавливаясь у двери.

Откровенно говоря, я испытываю некоторое беспокойство из-за этой ситуации. Я не знаю, чего ожидать от женщины, которая воспитала такого человека, как Джулиан Фарачи. Не уверена, как мне следует себя вести. Он так трепетно относится к своему прошлому, и я понимаю, что это ещё одна возможность узнать больше о личной жизни моего мужа, понять, кто он такой, и найти его слабые места, которые можно будет использовать против него.

Телефон, который мне дала Рия, лежит дома, под грудой моей одежды в ящике комода, а череда текстовых сообщений с Рэнди Газимом ждет, когда я отвечу на них и продолжу разговор.

Он утверждает, что поможет мне, что как только я унаследую «Sultans», он поможет мне официально расторгнуть брак, выступить против Джулиана и обеспечить нам с Эйданом защиту, чтобы мы были в безопасности. Он говорит, что лучше сделать это сейчас, но я хочу быть уверенной, что мой отец не узнает, на что готов пойти его правая рука, чтобы предать его. Он должен быть спокоен, когда покинет этот мир, а не беспокоиться о том, что может произойти после его ухода.

Это нездоровая мысль – ждать, когда умрет мой отец, – от которой чувство вины и печали смешиваются в моей груди и сжимают легкие, пока они не становятся истерзанными и изношенными, но мы ничего не можем сделать, кроме как ждать. Я должна смириться с этим, чтобы быть уверенной, что его наследие, в конце концов, будет защищено.

Рука Джулиана на мгновение касается моей спины, а затем отстраняется, и это возвращает меня в реальность.

Я обратила внимание, что Джулиану нравится, когда я проявляю привязанность к нему на публике или в окружении людей, включая моего отца, которого мы пытаемся убедить в искренности наших отношений, но я не знаю, распространяется ли это на его собственную мать. Можно было бы подумать, что он сам подскажет мне, как себя вести, но большая часть моей вымышленной влюбленности к Джулиану – это выяснение того, что он хочет, как будто я читаю его мысли. Он просто ожидает, что я буду понимать всё по ходу дела. Еще одна его мудацкая черта.

Несмотря на моё волнение, я чувствую некоторое предвкушение от того, что увижу, как он общается с человеком, которого любит, хотя до сих пор неясно, способен ли он на такие чувства.

Когда мы подходим к двери, он не стучит, а просто опускает матово-чёрную ручку и заходит внутрь.

– Ма! – кричит он.

Его голос застаёт меня врасплох, и я едва сдерживаю смех, насколько естественно он звучит. Мы проходим через просторную прихожую, где слева расположена лестница, а справа – открытая столовая, где уже накрыт стол. Запах орегано и аппетитных блюд ударяет мне в нос, заставляя мой желудок благодарно заурчать. Я не ела с утреннего бранча, и нервы от того, что мне придется находиться рядом с Джулианом и его матерью в одно и то же время, немного сдали, так что я умираю от голода, а еда пахнет восхитительно.

Мы проходим мимо гостиной с каменным камином от пола до потолка, в котором потрескивает пламя, а затем направляемся вправо от диванов кремового цвета и попадаем на открытую кухню.

Женщина стоит между маленьким островком и газовой плитой, ее черные волосы с серебристыми прядками собраны в низкий пучок на голове.

Прежде чем она поворачивается, Джулиан внезапно берет меня за руку и сжимает. Сильно.

Мои брови взлетают вверх, когда я смотрю на него, смущенная тем, что он выглядит не в своей тарелке, от него исходит тревожная энергия, которой обычно не бывает. Но когда его мать поворачивается к нам, я меняю выражение лица, широко улыбаюсь и слегка наклоняюсь, чтобы прикоснуться к Джулиану. И потому, что пытаюсь быть убедительной, и потому, что его мать сразу же выводит меня из равновесия. Ее лицо сурово, а глаза холодны как лед. Они сразу же устремляются на наши переплетенные пальцы.

– Ciao, Ma!

– Vita mia, подойди и поцелуй свою маму, – отвечает она.

У неё сильный и нежный голос, и она явно не из Бадура, судя по тому, как она произносит согласные и растягивает «а». Я понимаю, что понятия не имею, откуда Джулиан, и тревога сжимает мои внутренности. Я боюсь, что она задаст мне вопросы, на которые я не смогу ответить. Вопросы, которые должна знать любая супружеская пара.

Без разницы. Не то, чтобы у меня был выбор, и если мы будем выглядеть глупо, я обвиню его, а он пусть разбирается с последствиями.

Мать Джулиана подходит к нам, чтобы обнять Джулиана, держа в левой руке деревянную ложку. При этом ее левая рука резко опускается, заставляя меня выпустить из руки ладонь моего мужа.

Моё сердце подпрыгивает, а пальцы покалывает от этого движения, но я успокаиваю себя мыслью, что она сделала это не специально.

Она отступает от Джулиана, держась за его бицепс, затем гладит его по лицу и поворачивается ко мне.

– А это кто? – спрашивает она.

Джулиан отталкивает её, обнимает меня за талию и притягивает к себе.

– Это Ясмин.

Она задирает подбородок и смотрит на меня свысока.

– Не знала, что мой сын приведёт незнакомку в мой дом, – говорит она.

– Ма, – вздыхает Джулиан.

– Что? – спрашивает она, обращая на него свой взгляд. – Ты привёл сюда девушку, не сказав мне, и теперь мне нельзя задавать вопросы?

Она поворачивается ко мне, поправляя свой безупречный пучок.

– Честно говоря, можно подумать, я удивлена его поведением. Он почти не звонит, никогда не рассказывает о своей жизни, и вот ты здесь. Случайная девушка, которую я никогда не видела, – её губы кривятся. – Может быть, это из-за тебя он был таким отстранённым.

Я смотрю на нее широко раскрытыми глазами, чувствуя себя крайне неловко и оскорбленно, но в то же время меня это немного веселит. Она разговаривает с Джулианом как с ребенком, а не как с грозным бизнесменом, которым он является. Меня это немного завораживает, и я не могу сдержать крошечную ухмылку, которая появляется у меня на губах, когда я поворачиваюсь к Джулиану, впервые увидев его в другом свете. Трудно бояться его, когда он не в своей стихии.

– Это что-то новенькое? – спрашивает она, указывая на меня, а затем на него.

– Не особо, – отвечаю я, поскольку Джулиан молчит.

– И ты не дал мне с ней познакомиться? – возмущается она. – Это на тебя похоже.

– Ты с ней знакомишься сейчас, – сухо говорит он.

– И ради чего? Что, если бы я умерла, так и не познакомившись с девушкой, с которой ты встречаешься? Тебе пришлось бы жить с этим до конца своей жизни. В любой момент я могу уйти, ты это понимаешь? У меня осталось не так много времени. Я передала тебе, что говорят врачи. Хочешь, чтобы это было на твоей совести?

Её слова заставляют меня резко вдохнуть, и боль от них пронзает скрытые раны, оставленные болезнью моего отца.

– Я… – начинаю я, не уверенная в том, что хочу сказать, но знаю, что должна хоть что-нибудь сказать, чтобы не разрыдаться.

– Она твоя невестка, Ма. Поздравляю, – бросает он. – И ты всё ещё жива, так что, похоже, я успел вовремя.

Меня охватывает гнев от того, как безразлично он игнорирует её тревогу. Если она действительно больна, то я не могу поверить, что он так с ней обращается. Он должен быть рядом, проводить с ней как можно больше времени. По крайней мере, она хочет с ним видеться.

В отличие от моего отца, который с каждым днём всё больше отдаляется от меня.

В этот раз, когда она смотрит на меня, я встречаюсь с ней взглядом. Не знаю почему, но мне кажется, что это важно. Как будто я жажду её одобрения и надеюсь, что она не посчитает меня недостойной.

Хотя, по большому счёту, это действительно не имеет значения. Этот брак всё равно скоро закончится, и он останется не более чем печальным воспоминанием, как неприятный привкус во рту, который я смываю водой.

– Ну что ж, – она хлопает себя ладонями по бёдрам. – Ужин готов. Наверное, он уже остыл, учитывая, как долго вы сюда добирались.

И она разворачивается и уходит. Вот так просто

Я смотрю на Джулиана, пытаясь понять, стоит ли нам беспокоиться из-за того, что его мать полностью игнорирует факт нашего брака, или это нормально. Но его лицо остаётся непроницаемым, словно он надел маску.

Мы следуем за ней в столовую, расположенную в передней части дома.

– Можешь сесть здесь, Ясмин. Рядом со мной, чтобы я могла лучше познакомиться со своей новой дочерью.

Его мать указывает на стул с противоположной стороны от того места, где, как я предполагаю, должен сидеть Джулиан, но Джулиан останавливает меня прежде, чем я успеваю пошевелиться, выдвигает стул рядом с собой и помогает мне устроиться, а затем подталкивает меня к нему.

Он садится рядом со мной и, взяв мою руку под столом, кладёт её себе на колено, которое нервно подпрыгивает.

Я смотрю на наши сплетённые пальцы, затем поднимаю взгляд на его лицо и думаю, понимает ли он, что делает. Его мама не видит, как он держит меня за руку, поэтому я не совсем понимаю, зачем он это делает. Но я не обращаю на это внимания, потому что он, кажется, нервничает, а я не хочу его ничем расстраивать.

Его мать указывает запястьем на стол, уставленный едой.

– Ну же, не сидите без дела.

Джулиан отпускает мою руку, кладёт её себе на бедро, берёт мою тарелку, накладывает идеальную порцию и ставит передо мной.

Я ошеломленно смотрю на него, затем опускаю взгляд на еду и снова поднимаю на него.

– Что-то не так? Недостаточно? Или, наоборот, слишком много? – спрашивает он, снова пытаясь взять меня за руку.

– Н-нет, – заикаюсь я. – Всё прекрасно, – я беру вилку и накалываю зелень, но прежде чем отправить прибор в рот, делаю паузу. – Спасибо.

Честно говоря, я не знаю, накладывал ли мне когда-нибудь еду кто-то помимо обслуживающего персонала, и это приятный жест, который заставляет меня почувствовать заботу, как никогда раньше. Что-то чужое и теплое наполняет мою грудь, и я поворачиваю ладонь, просовывая свои пальцы между его пальцами и сжимая.

Забавно, что такая простая вещь может вызвать такую бурную реакцию.

– Только посмотрите на себя, – говорит его мать, делая большой глоток красного вина. – Так влюблены друг в друга. Прямо как мы с твоим Papà, – она кивает в сторону Джулиана. – Конечно, он был бы не слишком впечатлён тем, что ты начинаешь трапезу, не прочитав молитву.

Его нога перестаёт дрожать.

– Ма, перестань.

– Что? Мне теперь нельзя говорить о своём муже? – она наклоняет бокал в мою сторону. – Желаю тебе всего того счастья, которое было у меня.

Джулиан резко ударяет кулаком по столу, и фарфор звенит, а у меня внутри всё переворачивается.

– Довольно!

Я прочищаю горло, сердце колотится в груди так сильно, что, боюсь, его слышно через всю комнату, поднимаю стоящий передо мной бокал с вином и делаю большой глоток.

Я не буду пить, ага, размечталась.

Горечь напитка заставляет меня поморщиться, но я проглатываю его и делаю ещё один глоток. Нужно чем-то занять себя, чтобы не таращиться на сцену, происходящую перед моими глазами.

Его мать, имени которой я до сих пор не знаю, откидывается на спинку стула от вспышки гнева Джулиана и прижимает руку к груди.

– Ну, ты не можешь отрицать, что у тебя нет его характера.

Джулиан смеётся, но как-то неискренне. Я перевожу взгляд с одного на другого, мои руки становятся влажными от неловкости.

– Ма, тебе правда не стоит испытывать моё терпение сейчас. Ладно? Может, мы просто поедим? Почему с тобой всегда так трудно провести нормальный день?

Я жду, что она согласится. Голос Джулиана стал глубоким, ровным и опасным, как нож, достаточно острый, чтобы разрезать кость.

– Кем ты себя возомнил, что так разговариваешь со своей матерью? – шипит она.

Теперь я начинаю переживать за неё. Неужели она не знает, кто её сын? На что он способен?

– Ты врываешься сюда, как заведенный, щеголяя в своих костюмах от Armani и демонстрируя свою хорошенькую молодую жену с огромным кольцом на пальце, а что получаю я? Длинный язык от парня, который раньше слишком боялся меня, чтобы даже слово сказать.

Его челюсть дергается, и он опускает голову, его ноздри раздуваются, когда он закрывает глаза, сжав переносицу. Он всё ещё не отпустил мою руку и сжимает её так сильно, что у меня начали неметь пальцы, но я не пытаюсь пошевелиться.

– Миссис Фарачи, при всём уважении, – начинаю я, пытаясь разрядить обстановку. – Ваш сын…

– Знаешь, если бы он был здесь, твой отец, он бы такого не допустил. Выбил бы из тебя всю дурь и напомнил, кто сделал тебя тем, кто ты есть.

Её слова звучат как точные выстрелы, и я чувствую, как они достигают цели.

Джулиан сжимает мою руку, а затем отпускает её, и звук отодвигаемого стула эхом разносится по высоким потолкам и бежевым стенам.

Он наклоняется над столом, его кулаки сжимаются так, что костяшки пальцев белеют.

– Нет, Mamma. Он бы сделал это с тобой.

У меня внутри всё сжимается, когда я наблюдаю за ними, мои пальцы переплетаются на коленях.

Он протягивает руку и хватает меня, с силой поднимая из-за стола.

– Мы уходим.

– О, хорошо, я…

Я замолкаю, пытаясь восстановить равновесие. Он тащит меня прочь, и я оглядываюсь, не зная, стоит ли мне попрощаться, поблагодарить её за ужин или отругать за то, что она придирается к сыну, вместо того чтобы наслаждаться их совместным времяпрепровождением. Но я не обращаю на неё внимания, потому что если она больна, то, я уверена, она в замешательстве, совсем как мой Баба. Они не хотят терять тех, кого любят, но не знают, как к ним подступиться.

Это длится всего несколько секунд, а потом уже слишком поздно что-либо говорить. Джулиан дотащил меня до машины, практически швырнув на пассажирское сиденье, а затем помчался, как чёрт из табакерки, прочь с этой территории.

Я сижу прямо, даже не осмеливаясь дышать слишком громко.

Гнев наполняет машину, жужжа, как осиный улей.

В конце концов, я открываю рот, затем закрываю его снова, повторяя это движение ещё два раза, прежде чем сдаюсь. Я понятия не имею, что сказать.

– Ты в порядке? – наконец я решаюсь спросить.

Он не реагирует, резко поворачивает руль, и я вздрагиваю от неожиданности.

– Знаешь, – продолжаю я, пытаясь вызвать у него хоть какую-то реакцию, – твоя мама, кажется, просто само очарование. Неудивительно, что ты так много о ней рассказываешь.

Его губы дергаются.

Я протягиваю руку, прежде чем успеваю остановиться, и тыкаю пальцем ему в щёку.

– Посмотри на это. Твоё лицо всё-таки не застыло.

Он поворачивает голову набок, клацая зубами, словно хочет укусить меня за руку, и я с криком отдёргиваю её и прижимаю к груди.

Мне не совсем ясно, почему у меня возникло внезапное желание помочь ему почувствовать себя лучше. Возможно, это связано с тем, что мне не понравилось выражение его глаз или напряжение, которое я заметила между ним и его матерью. Может быть, это потому, что я вижу, что в его детстве были вещи, которые я никогда не могла себе представить. Или, возможно, это просто потому, что в этот момент я не испытываю к своему мужу такой сильной ненависти, как следовало бы.