Текст книги "Минутку, пожалуйста (ЛП)"
Автор книги: Эми Доуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Мне нужен всего час.
– Час? – стону, прижимая ладонь ко лбу. – Я уже сгорбилась от груза дерьма, который свалил на меня этот мудак. Он меня достал, и я не хочу сидеть с ним целый час.
– Ничего подобного. Говорю тебе, Линси. Мне кажется, ты ему нравишься. – Дин игриво шевелит бровями. – Но что еще более важно, с Максом трудно встретиться лицом к лицу, а сейчас его, кажется, тянет на разговор.
– Серьезно, Дин. Иди и поговори с ним. В этом деле я тебе не нужна.
– Знаю. Но сегодня у тебя важный вечер, и ты не вырядилась бы так, только чтобы вернуться домой. – Он пристально смотрит на меня умоляющим взглядом. – Гигантское мясное ассорти и вся выпивка за мой счет. А потом, как только мы здесь закончим, я твой до конца ночи.
Я смотрю на его извиняющееся, полное надежды лицо. Он выглядит таким отчаявшимся.
Черт возьми, у меня серьезный финансовый кризис, и я ни за что на свете не могу отказаться от мясного ассорти.
– Обещаешь, что это займет всего час?
– Один крохотный часик! – Он кокетливо подмигивает.
Чувствую, я очень об этом пожалею.
Глава 3
Линси
Через два с половиной часа я уже пьяная в стельку. Или в доску? И вообще, какое отношение к этому имеют стельки и доски? Ими как-то измеряется количество часов, потраченных на распитие алкоголя? Или количество выпитых напитков? Или во сколько раз будет двоиться или троиться в ваших глазах? Черт меня дери, если я знаю!
Что точно знаю, что я навеселе и забавляюсь – строю на доске с мясной нарезкой симпатичную маленькую хижину из сыра, используя зубочистки в качестве крепежа. Вроде пряничного домика, только из колбасы и сыра.
На меня снисходит вдохновение, и я нанизываю ряд зеленых оливок на зубочистку и пытаюсь воткнуть ее в крышу мясного домика в качестве дымохода. К сожалению, крыша не выдерживает, и мое творение рушится вместе с надеждами на то, что этот вечер не превратится в один большой облом.
Посмотрев через кабинку, ловлю взгляд Джоша, он сердито смотрит на мое искусство, как большой злой волк, который сдул домики трех маленьких поросят. С этим прищуренным взглядом он похож на волка – большого, злого волка, которому я бы позволила себя съесть. Всю. Ночь. Напролет.
Господи… мне реально требуется обследование у психолога.
Что с этим парнем? Когда это меня стали привлекать мужики с высокомерной рожей? Должно быть, во мне говорит подвыпившая Линси. Трезвая Линси не думает ничего подобного о Докторе Мудаке.
Кстати о добром докторе… этот ублюдок игнорировал меня весь чертов вечер. Не сказал мне ни слова с тех пор, как я проскользнула в кабинку напротив него. И чем больше я пью, тем больше его задумчивое молчание раздражает меня.
– Линси, мне так жаль, – заявляет Макс из ниоткуда, переключая мой взгляд с Джоша на него. – Я весь вечер говорил с Дином о делах и ни минуты не уделил тебе.
Я моргаю, пытаясь сосредоточиться на его словах, а не на горячем взгляде Доктора Мудака.
– Что, прости?
– Расскажи о себе. – Он вежливо улыбается. – Ты из Боулдера?
– Да, – медленно киваю я.
– О, в какой школе училась?
Я неловко улыбаюсь.
– Мне посчастливилось ходить в католическую школу.
Макс понимающе кивает, и наступает неловкое молчание. Дин опускает руку на спинку сидения позади меня и заявляет:
– Линси только сегодня закончила работу над магистерской диссертацией. Это мы и празднуем.
– Впечатляет, – искренне отвечает Макс, но я отвлекаюсь, заметив, как Джош хмуро смотрит на Дина. – На какую тему?
Я съеживаюсь на диванчике от такого внимания. Последний час я жила в мирке сырной хижины, поэтому отвечать на ответственные взрослые вопросы трудно, особенно после всех «Пестиков и тычинок», которые употребила. К тому же, Джош сейчас сверлит меня тяжелым взглядом, еще больше сбивая с толку.
Я сглатываю и стараюсь говорить самым трезвым голосом.
– Преимущества групповой терапии детей с хроническими болезнями и психическими расстройствами.
Лицо Макса мрачнеет, и его взгляд на мгновение останавливается на Джоше.
– Это… интересная тема. Ты учишься в меде?
– Боже, нет, – быстро отвечаю я и выпрямляюсь, чтобы высказаться более профессионально. – Я получу степень магистра по детской психологии при условии, что моя диссертация не будет в конец отстойной, и не провалюсь. Хочу больше сосредоточиться на эмоциональной поддержке детей, чем на медицинской помощи. Я больше склонна к общению, чем к лечению… если понимаешь, о чем я.
Дин обнимает меня за плечи и крепко сжимает.
– Линси просто скромничает. Она великолепна, и из нее получится отличный консультант.
– Надеешься открыть собственную практику? – спрашивает Макс, поднимая брови.
Я пожимаю плечами.
– В конечном итоге, да. У меня есть несколько крупных идей на будущее, но сначала я хочу найти работу, получить больше опыта работы с детьми. Мне нужно знать, каково на самом деле работать с детьми, прежде чем я с головой окунусь в свои мечты.
– Иметь мечты – хорошо. Никогда не переставай мечтать, – отвечает Макс и делает глоток виски, прежде чем добавить: – У тебя есть дети?
– Если бы! – Я смеюсь, а потом съеживаюсь от того, с каким нетерпением это прозвучало. – Простите… я просто… я люблю детей. У моей сестры две маленькие девочки, и я обожаю проводить время с племянницами. Честно говоря, я обожаю проводить время со всеми детьми. Я одна из тех чудачек, кто предлагает подержать чьего-то ребенка в аэропорту, если человек в одиночку старается управиться и с ребенком, и с багажом. На самом деле, такое часто происходит. В последний раз я продержала ребенка на руках весь полет, пока его мама спала. Просто волшебно. Малыш полюбил меня. – Я на секунду закрываю глаза, чтобы вновь пережить тот чудесный полет.
Когда мои веки поднимаются, глаза Джоша сверлят меня с презрением.
Неужели я, сама того не сознавая, отпустила какую-то обидную шутку?
Заканчивая речь, я изо всех сил стараюсь не обращать на него внимания.
– Но, к сожалению, своих детей у меня нет. И мужа. И бойфренда, если уж на то пошло. Полагаю, для того, чтобы завести детей, нужен один из них.
Макс смеется.
– Не всегда.
Я улыбаюсь, радуясь, что хотя бы он не кажется оскорбленным моей любовью к детям.
– В общем, я уверена, что работа с детьми принесет мне много пользы.
С другой стороны кабинки раздается сухой смешок Джоша, и все внимание обращается на него.
– Я сказала что-то смешное? – Я опускаю руки на стол, чтобы не сбить кулаком самодовольное выражение с его лица.
Мгновение он наблюдает за мной, постепенно, с его лица исчезают все признаки веселья.
– В этом нет ничего смешного. На самом деле, это печально.
– Печально? – Я отшатываюсь. – Что может быть печального в работе с детьми?
– Дело в том, что… – Он делает паузу, чтобы облизнуть губы и опереться локтями на стол, глядя на меня со снисходительным выражением. – Как правило, люди, одержимые детьми, не имеют достаточного опыта общения с ними. Так что, я искренне надеюсь, что ты знаешь, во что ввязываешься с этой специальностью.
Он хватает стакан и залпом допивает остатки виски, а я смотрю на него с отвисшей челюстью.
Кем, черт возьми, этот парень себя возомнил?
– Я провела много исследований для своей работы, – мой голос источает кислоту, – и имела некоторый опыт полевых исследований, так что, думаю, точно знаю, во что ввязываюсь.
– Так все говорят. – Мускул на его челюсти дергается, когда он поворачивается, чтобы махнуть официантке, проходящей мимо нашего столика. – Еще виски, пожалуйста.
Этот придурок явно хорошо относится к ней. Жаль, что он не может оказать мне подобную любезность.
Я машу пустым бокалом.
– Мне тоже еще «Пестики и тычинки», пожалуйста. На этот раз двойной.
– Может, тебе стоит выпить воды, – шепчет Дин, и я бросаю на него обвиняющий взгляд.
– Я выпью еще «Пестики и тычинки», – прищурившись, повторяю я свой заказ. – Мы же празднуем, помнишь? – последние слова я произношу сквозь стиснутые зубы.
Дин ворчит себе под нос:
– Тебе же мучиться похмельем.
Я смиряю свой хмурый вид и игнорирую пристальный взгляд Джоша, кивая официантке в знак подтверждения. Приняв заказы Макса и Дина, она возвращается в бар.
После минутного разговора Дина и Макса о пекарне, Джош внезапно встает и, не говоря ни слова, шагает к бару, где все еще стоит официантка. Он что-то шепчет ей на ухо, и она кокетливо ему улыбается, перекидывая волосы через плечо и закусывая губу. Она бросает быстрый взгляд на наш столик и кивает.
– Что, черт возьми, это значит? – бормочу я с любопытством, прерывая то, что Макс говорил Дину.
– Что, Линси? – ласково спрашивает Макс.
Я с трудом сглатываю.
– Ничего.
Джош возвращается через мгновение, выглядя чрезвычайно высокомерным, и усаживается рядом со своим приятелем, который даже и бровью не ведет.
Боже, Макс просто болтун. В детстве у меня был шнауцер по имени Макс… и даже он не говорил так много. Или не лаял. Честно говоря, Макс-собака бледнеет на фоне Макса-человека.
Макс и Дин увлеченно беседуют, когда официантка возвращается с напитками. Или, лучше сказать, с напитками для мужчин. Передо мной же ставят высокий стакан с водой и льдом.
– Я этого не заказывала. – Хмуро смотрю на нее. – Я заказывала «Пестики и тычинки».
Она неловко улыбается и смотрит на Джоша.
– Мне сказали, что вы хотите изменить свой заказ.
– Кто?
Она снова смотрит на Джоша.
– Этот парень? – Я указываю на него.
Она кивает.
– Этот парень даже не знает меня, – восклицаю я, бросая на него убийственный взгляд за такую дерзость.
– Я знаю, что тебе хватит. – Джош отпивает из бокала.
Я смотрю на Дина в поисках поддержки, но он занят тем, что показывает Максу что-то на своем телефоне, и, кажется, даже не замечает, что происходит.
– Откуда ты знаешь, что мне хватит? – взрываюсь я.
– Я ведь врач, помнишь? – Он подмигивает мне, и от желания врезать ему по роже я сжимаю кулак. Джош хмуро смотрит на мою руку. – Хочешь пирог?
– Я ухожу. – Я встаю и разглаживаю юбку на бедрах.
Внимание Дина переключается на меня.
– Линси, одну секунду. Мне нужно показать Максу эту статью.
Я достаю телефон и в рекордно короткие сроки заказываю Uber. По силам ли такое пьяному человеку?
Вероятно.
Несмотря на это, я отхожу от стола.
– Я сама доберусь до дома, Дин. Ты оставайся.
– Позволь мне хотя бы проводить тебя до такси.
– Я в порядке.
В этот момент встает Джош.
– Я тоже ухожу. Я провожу ее до такси.
Мои глаза широко распахиваются.
– Серьезно?
Дин переводит взгляд с меня на Джоша и обратно, а затем бросает сожалеющий взгляд на Макса, прежде чем с мольбой посмотреть на меня.
И именно поэтому у нас с Дином ничего не срослось. Он – любитель новых блестящих игрушек. Он видит только блестящую новую игрушку, а не общую картину того, что эта игрушка делает с другими людьми.
Эта аналогия не имеет смысла.
Вероятно, я действительно пьяна.
Главное, не устраивать сцен.
Я так долго имела дело с Доктором Мудаком, что еще несколько минут меня не убьют.
Телефон издает сигнал, уведомляя, что Uber прибыл, и Джош жестом показывает мне, чтобы я шла вперед. С раздражением направляюсь к двери, чувствуя спиной обжигающий взгляд Джоша, когда выхожу наружу.
– Можем поехать вместе, – предлагает он.
– Серьезно? – недоверчиво огрызаюсь я.
Он сверлит меня взглядом.
– Я серьезно отношусь к большинству вещей в своей жизни, так что можешь перестать задавать этот раздражающий односложный вопрос.
В этот момент подъезжает крошечная «Тойота Королла».
– Заказала клоунский фургон? – ворчит Джош себе под нос, проходя мимо меня, чтобы открыть дверцу.
Я делаю паузу и изумленно смотрю на его случайную демонстрацию манер, прежде чем ответить:
– Не все из нас живут на зарплату врача. Ты серьезно жалеешь о бесплатной поездке? Я не просила тебя ехать со мной.
Его брови приподнимаются.
– Я жалею об отсутствии места для ног.
– Тогда садись впереди с водителем, – огрызаюсь я и проскальзываю на заднее сиденье. Моя попытка закрыть дверцу пресекается большой мужской ладонью Джоша.
Он скрючивается рядом со мной, и, должна признать, ему и правда неудобно. Джош так широко раздвигает ноги, что мы соприкасаемся коленями. Слишком обыденно, на мой взгляд, он кладет руку мне за спину, пытаясь устроиться удобнее. Это движение заставляет меня чувствовать, что я слишком близко к нему, к его запаху… и… к его присутствию.
Почему здесь так жарко?
– У нас две остановки. – Джош выхватывает у меня телефон прежде, чем я успеваю моргнуть.
– Конечно, пожалуйста, пользуйся моим телефоном, – бормочу я. Его лицо светится в темноте от экрана, когда он добавляет в приложение свой адрес.
Он заканчивает с хмурым выражением и возвращает телефон мне, пока водитель выезжает со стоянки.
Проходит, возможно, секунд десять абсолютной, блаженной тишины, прежде чем Джош бубнит:
– Из всех возможных специальностей, ты выбрала психологию.
Я закрываю глаза и сжимаю переносицу.
– Только не это снова.
– Значит, хочешь сказать, все эти недели в больничном кафетерии ты работала над своей маленькой диссертацией? – спрашивает он таким покровительственным тоном, что мне хочется его придушить.
Я сжимаю губы.
– Если я отвечу на этот ненужный вопрос, ты снова пригрозишь сдать меня в психушку?
Повернувшись к нему, я ловлю его взгляд, скользящий по моим ногам, как будто на обследовании.
– Я все еще пытаюсь решить.
Я пригвождаю его взглядом.
– Да, я работала над своей диссертацией. Не знаю, почему больничный кафетерий помог мне сосредоточиться, но дело выгорело, и мне так отчаянно хотелось закончить, что продолжала возвращаться. Как я уже говорила сегодня, я не знала, что это против каких-то правил. Мне показалось, это как обычная комната ожидания.
Он тяжело вздыхает и смотрит на меня.
– Думаю, это не противоречит никаким правилам.
Моя верхняя губа кривится.
– Значит, сегодня ты решил поспорить со мной, ради чего… своего извращенного развлечения?
Он игнорирует мой вопрос.
– Уверена, что знаешь, чего хочешь?
– Ты о чем?
– О том, в каком направлении будешь специализироваться. Ты хоть представляешь, каково это – работать с больными детьми? Ты ведь понимаешь, что именно этим и занимается психолог? Работает с больными детьми? Они совсем не похожи на твоих избалованных маленьких племянниц.
Его голос звучит сурово, но глаза выдают намеки на эмоции, которые сбивают меня с толку.
– Во-первых, мои племянницы не избалованы. Ты ничего о них не знаешь. А во-вторых, я проводила полевые исследования для получения степени. Так что, да, я имею представление о работе с больными детьми. И знаю, что это будет нелегко, но помощь им принесет пользу. Дети превосходят взрослых во многих отношениях. Они больше способны к обучению. Более открытые, менее циничные…
– …более нуждающиеся, с ними тонна работы и с ними трудно справиться. – Он заканчивает мою фразу ровным голосом, будто говорит о погоде. – Они того не стоят.
– Не стоят чего? – рявкаю я, ненавидя его тон.
– Такого риска.
Мое лицо искажается в замешательстве.
– Что это значит?
– Неважно. – Джош усмехается и смотрит в окно, его квадратная челюсть вырисовывается в свете уличных фонарей. – Я лучше приму взрослых пациентов, чем детей.
– И лишишь молодые, пытливые умы своей ослепительной, искрящейся личности весельчака? – спрашиваю я с неприятной дрожью в голосе.
Он бросает на меня предупреждающий взгляд, и его глаза задерживаются на моих губах, когда тот отвечает:
– Кто говорит «весельчак», если не имеет в виду Санта-Клауса?
– Аспирант с внесезонным словарным запасом, – огрызаюсь я. – И тот, кто испытывает эмоции за пределами хронического мудачества.
– Я лучше буду мудаком, чем наивным. Вот почему я считаю, что люди, которые хотят иметь детей, должны проходить обследование у психолога. Статистика. – В его глазах мелькает намек на юмор. – Еще одна причина, по которой тебе нужно пройти психологическую оценку. Видишь, все сходится к одному?
Я выпячиваю подбородок.
– Видишь, какой большой у тебя член?
Лицо Джоша мгновенно становится менее мрачным.
– Что?
Мои щеки пылают.
– То есть…
Он пытается, но не может сдержать смех.
– Ты разглядывала мой член?
– Я не разглядывала твой член! – И, естественно, мой взгляд устремляется прямо к его промежности, но, до того, как он успевает меня поймать, я переключаюсь на переднюю часть салона.
– Кажется, ты смотришь на мой член, – самоуверенно бормочет он.
– Может, спустишься с небес на землю? – Я скрещиваю руки на груди и смотрю в окно. – Боже, ты хуже всех! Ты, правда, мог бы быть секси, если бы кто-то сумел разглядеть это сквозь твое ужасное высокомерие.
В машине воцаряется тишина, и я украдкой бросаю на него взгляд. Теперь все его внимание сосредоточено на мне.
Наши глаза встречаются, и он поднимает брови.
– Ты сказала, что я секси?
Я сжимаю губы в узкую полоску.
– Я сказала, что ты мог бы быть секси.
Он самодовольно качает головой.
– Сначала пялишься на мой член, а теперь говоришь о моей сексуальности. Странный способ флиртовать. В некотором роде даже жуткий.
– Хочешь поговорить о жутком флирте? – Я скрещиваю руки на груди, стараясь не обращать внимания на то, что он меня разглядывает. Мне тупо, по-дурацки, по-идиотски это нравится, хотя, очевидно, я решила ненавидеть его вечно. – Это ты неделями следишь за мной в кафетерии. Очень похоже на преследование.
– Слежу? – усмехается он.
– Может, это мне стоило вызвать охрану, когда ты подошел ко мне сегодня. – Я нарушаю его личное пространство с новым аргументом в свою защиту, поверить не могу, что не придумала этого раньше. – Я могла бы сказать им, что жуткий старикашка неделями пялится на меня через весь кафетерий, как на кусок мяса, и я боюсь за свою жизнь.
Джош прищуривает глаза от грешного обещания.
– Не льсти себе, милая.
– Не называй меня милой. Это покровительственно.
Он игнорирует мой выпад.
– Знаешь, ты очень раздражительная.
– Я раздражаюсь только на тех, кто обращается со мной раздражительно.
– О, ты еще не видела даже и малой доли моей раздражительности, милая.
– Перестань меня так называть! И, о боже, ты шутишь? Ты был раздражителен со мной в кафетерии, а потом снова сегодня в баре. Мы совершенно незнакомы, а ты вел себя, как мрачный, грубый, властный засранец! А потом изменил мой заказ на выпивку без моего разрешения, так что я добавлю шовиниста к длинному списку твоих блестящих качеств.
К тому времени, как заканчиваю, моя грудь тяжело вздымается, и я слишком хорошо понимаю, как этот разговор отрезвил меня. Опьянение прошло. Ощущение, что я горячая цыпочка, пропало. Все, что могло быть хорошо сегодня, теперь стерто этим парнем.
Почему дорога домой занимает столько времени?
Джош качает головой.
– Конечно, я шовинист, раз позаботился о твоем здоровье настолько, чтобы принести тебе воду. Не думал, что гидратация так глубоко оскорбит тебя. К какой маргинальной части общества ты принадлежишь, чтобы обижаться на Н2О?
– К той, где люди сами решают, когда, черт возьми, им нужна вода!
Джош закатывает глаза и преодолевает пространство между нами.
– Ну, твой Бойфренд Года, конечно же, не вмешивался, чтобы помочь тебе. Такие мужчины тебя заводят? Он придурок высшего класса, могла бы найти кого лучше.
У меня отвисает челюсть, когда машина прибывает по адресу, указанному Джошем в приложении. Он открывает дверь, чтобы выйти, и я следую за ним, потому что отказываюсь оставить за ним последнее слово. Кипя от ярости, я захлопываю за собой дверцу.
– Дин не придурок, и он не мой парень. Он просто друг. И хороший друг. Ты даже его не знаешь! Почему ты так осуждаешь людей, которых даже не знаешь?
Джош входит в мое личное пространство, его высокая фигура склоняется надо мной, а позади него сияет желтый нимб от уличного фонаря.
– Он смотрит на тебя не просто как на друга.
– Он флиртует! – восклицаю я, мои глаза расширяются, когда я смотрю вверх и понимаю, что Джош, кажется, обеспокоен этим. – Ты… ревнуешь? – При этой мысли по моим венам пробегает волна возбуждения.
– Не будь ребенком, – рычит он, прищурившись. – Я просто не мог не заметить, что он позволил тебе сесть в Uber с совершенно незнакомым мужчиной. – Джош показывает в сторону только что отъехавшей «Короллы». – Если бы ты была моей, я бы ни за что не выпустил тебя из виду ночью.
Его слова – резкий удар по моему либидо, которое дремало весь последний год. Я прижимаю руку к бедру, пораженная странной реакцией, вызванной его словами.
Что происходит? Почему меня возбуждает это маленькое слово: «моя»?
Мне следует ненавидеть его тон. И мне следует ненавидеть его. Он высокомерный, обвинил меня в том, что я сумасшедшая, а теперь из-за него я упустила Uber. Феминистки всего мира рыдали бы над непроизвольной реакцией моего тела на его собственнические слова.
Я заталкиваю возбуждение в темные уголки своего тела.
– Я никогда не буду твоей.
Прикусываю губу и надеюсь, что он не заметил, как под конец охрип мой голос, но порочный блеск в его глазах показывает, что он видит меня насквозь.
Да, я мазохистка! Кейт может использовать меня для вдохновения в своем следующем БДСМ-романе, потому что ее лучшая подруга, очевидно, любит, когда ее оскорбляют горячие засранцы.
Надо сейчас же вызвать другой Uber. Или пойти домой пешком, лишь бы убраться подальше от пьянящего запаха этого мужчины, который своими чарами развеял мои приятные чувства по поводу магистерской степени по психологии.
Вместо этого я упираю руки в бедра.
– Хочу внести ясность: именно ты потребовал поехать со мной. И если ты думаешь, что я психованная, то почему захотел делить со мной Uber? По тебе не видно, что ты не можешь позволить себе вызвать такси. И… для парня, который обвинил меня в синдроме Мюнхгаузена, ты кажешься ужасно обеспокоенным моим здоровьем.
– У меня от тебя, блядь, голова идет кругом, – рычит Джош, запуская руки в волосы, взъерошивая их так, что я думаю о том, чтобы провести по ним руками, когда его голова окажется между моих бедер.
Я чудовище!
– Ты всегда так разговариваешь? – Он тяжело вздыхает, по всей видимости, от разочарования.
Я подхожу еще ближе, как душевнобольная, которой предлагают вкусить свободы.
– А ты всегда подходишь к женщинам в общественных местах и считаешь, что если будешь обращаться с ними, как мудак, то тебе перепадет?
Джош сердито смотрит на меня, медленно втягивая нижнюю губу между зубами.
– Что я должен сделать, чтобы заставить твои алые губки заткнуться на какое-то время?
– Может, тебе стоит меня поцеловать, – огрызаюсь я, когда волна адреналина пронзает меня.
Неужели я…
Неужели я только что…
Неужели я только что велела этому мудаку поцеловать меня?
Джош резко откидывает голову назад, и его грубость сменяется замешательством.
– Поцеловать тебя?
Я прикусываю нижнюю губу. Серьезно, откуда взялся этот ответ? Я не чувствую себя настолько пьяной. Уже нет. Неужели я просто отчаянно хочу, чтобы ко мне прикоснулись? Поцеловали?
Если это так, то мое либидо явно в бреду, потому что с чего бы ему думать, что предложение такого полного мудака – хорошая идея? И, честно говоря, что такого в этом мужике, который заставляет меня говорить и делать сумасшедшие вещи? Например, у него на глазах съесть из пригоршни пирог или попросить его поцеловать меня, стоя посреди улицы?
В любом случае, я покончила с пререканиями. Мне надоело, что он унижает меня и ведет себя так, будто все контролирует. Он самый сексуальный, самый выбешивающий мужик, которого я когда-либо встречала, и мне нужно изменить ситуацию.
Я вздергиваю подбородок и прищуриваю глаза.
– Насколько я знаю, поцелуи обычно пресекают разговоры.
Когда я не отступаю, мой ответ превращает озадаченность на его лице в неподдельный интерес. Он борется с улыбкой, но я ловлю отчетливую вспышку ямочки на его левой щеке, когда он с горящими, устремленными на меня глазами, подходит ближе.
– Я мог бы сделать гораздо больше, чем просто поцеловать тебя.
Я сглатываю комок в горле.
– Докажи.
Он ухмыляется, его взгляд скользит от моих глаз к губам и обратно.
– Уверена, что знаешь, о чем просишь?
Я киваю, сжимая свой единственный девичий блестящий клатч, будто он придает мне суперсилу.
– Просто хоть раз за весь день перестань быть мудаком и используй свой рот с пользой…
– Столько болтовни, – рычит он, и внезапно наши тела сталкиваются. Я делаю глубокий вдох, когда он хватает мое лицо и грубо прижимается губами к моим губам.
Мои глаза расширяются.
Не думала, что он действительно это сделает. Полагала, он скажет что-нибудь язвительное и отправит меня восвояси.
Но он этого не сделал.
Его губы тверды и неумолимы, он просовывает язык мне в рот. От него пахнет алкоголем с дымным ароматом. Это так опьяняет, что мое тело рефлекторно поддается ему, умоляя погрузить меня в его мощную мужественность.
Руки Джоша покидают мое лицо, одной он обхватывает меня за поясницу и притягивает к себе, а другой скользит в мои волосы. Потом хватает их у самых корней и оттягивает назад, еще больше углубляя поцелуй. Он полностью контролирует и превращает ранее тлеющие угли, которые феминистки посчитали бы позором, в бушующее пламя. Я провожу языком по его губам, стискиваю лацканы его пиджака и держусь за них изо всех сил.
Боже, как давно я не пробовала мужчину. И, честно говоря, никогда не пробовала никого, кто заставлял бы меня беспокоиться, что, если мы остановимся, я могу умереть. Поэтому упиваюсь тем, что подчиняюсь ему, о чем даже не подозревала. Хочу, чтобы его руки были повсюду: сжимали, хватали, лепили из меня, как из пластилина, дарили наслаждение.
Боже, это так странно.
В одну минуту я хочу отделать его по полной, а в следующую – хочу, чтобы он взял меня прямо посреди улицы. Как поцелуй незнакомца может вызвать такое безумие?
Это должно быть странно – целоваться с незнакомцем.
Особенно с таким хреном, как этот.
Ну… я не про тот хрен. Хотя, по общему признанию, целовать настоящий член тоже странно. Я иногда удивляюсь, зачем сосать член. Кто придумал, что интимные места и рот – это хорошая комбинация? То есть… хорошая… не поймите меня неправильно. Но ведь это странно, правда?
И как бы странно это ни было – целовать мужчину, которого я ненавидела две секунды назад, данный момент меня оправдывает. Джош явно не ненавидит меня, иначе не целовал бы, как человек, который голодал неделями.
Он ослабляет хватку на моих волосах и обхватывает мою щеку, смягчая поцелуй, нежно проникая языком в мой рот. Обвиваю руки вокруг его талии и задыхаюсь, когда его твердый член утыкается мне в живот. Прервав поцелуй, опускаю взгляд ниже в поисках подтверждения.
Дыхание Джоша горячее и затрудненное, он проводит большим пальцем по моей нижней губе.
– Ты смотришь на него весь день. Не удивляйся так.
– Заткнись, – бормочу я и, разинув рот, смотрю туда, куда сегодня так элегантно уронила пирог. И глажу его, потому что ясно, я психованная сумасшедшая, которая ласкает члены посреди улицы.
Типичный пятничный вечер для старой, доброй Линси Джонс!
Он стонет и прижимается лбом к моему лбу.
– Нам придется отложить это до дома, если не хочешь, чтобы я трахнул тебя на улице на глазах у всех моих соседей.
Он тяжело дышит мне в щеку.
– Наконец-то мы в чем-то согласны.
Вскрикиваю от удивления, когда он, повернувшись, тащит меня к входной двери.
– Любительница поболтать, – бормочет он, открывая дверь, включая свет и отступая назад, чтобы впустить меня. Я даже не пытаюсь скрыть довольную ухмылку. Мне нравится, что я забираюсь ему под кожу.
Я делаю шаг, чтобы войти в дом, и, споткнувшись о порог, почти падаю на пол, но Джош обхватывает меня руками за талию, останавливая мое падение.
– Черт, ты в порядке? – рявкает он, почти взволнованный моей неуклюжестью.
– Я в порядке. – Я выпрямляюсь, убирая волосы с лица. – Просто немного недотепа. Надеюсь, ты не ожидаешь от меня никаких акробатических трюков в спальне. – Я неловко смеюсь, и мое лицо вытягивается, когда замечаю пустой дом. – Ты только что переехал?
– Нет, – отвечает он ровным голосом.
Я подхожу к белому пластиковому стулу, печально стоящему перед каменным камином, и кладу на него руку.
– Значит, стул из приемной – это декоративное заявление?
Джош прищуривается и бросает ключи на маленький столик в прихожей.
– Мы все еще болтаем? Я думал, мы перешли к другим занятиям.
От его хищного взгляда, когда он крадется ко мне, я кусаю губы, чувствуя, как по венам струится жар. Выражение его лица напоминает то, как он выглядел все те дни, когда смотрел на меня в кафетерии.
Боже, неужели это была прелюдия, а я была слишком глупа, чтобы понять это?
Он сокращает расстояние между нами, обхватывая меня за талию. Наши рты сталкиваются, и мы превращаемся в мешанину губ и рук на протяжении всего пути через гостиную, дальше по темному коридору и в спальню в конце, я, как обычно, спотыкаюсь по дороге, и благодарна Джошу за то, что он крепко держит меня, так что я никуда не впечатываюсь лицом.
Он щелкает выключателем. Моему взору предстает большая, восхитительная кровать и маленькая тумбочка, печально стоящая у дальней стены. Здесь тоже не слишком много декора. Может, он трудоголик и много спит в больнице? И, конечно, достаточно времени проводит в кафетерии.
– Раздевайся, – требует Джош глубоким, рычащим голосом.
Мои соски под бюстгальтером без бретелек твердеют.
– Любитель покомандовать? – Встав перед кроватью, я упираю руки в бедра.
Он скрещивает руки на груди, наблюдая за мной, будто знает, что это только вопрос времени, когда я сдамся.
Проклятье, он прав.
Дрожащими пальцами я сбрасываю обувь и раздеваюсь до лифчика и трусиков, не решаясь сделать больше, потому что он осматривает каждый квадратный сантиметр моего тела, будто я уже голая.
– Господи. – Он делает шаг вперед и проводит пальцами вверх и вниз по моим обнаженным рукам. – Ты прекрасна.
Я хмурюсь.
Это похоже на комплимент. Я не считала, что Джош из тех парней, кто делает комплименты.
– Я бы скорее приняла тебя за мужчину, который любит грязные разговорчики. Или ты лаешь, но не кусаешь?
Он поднимает на меня глаза и отступает назад, поражая безразличным взглядом.
– А вот и снова твой рот. – Он расстегивает рубашку. – Вечно болтает.
– И что ты собираешься с этим делать? Снова скажешь, что я красивая?
Джош расстегивает последнюю пуговицу на рубашке, стягивает ее и… святая матерь сексуальности.
Грудные мышцы… есть.
Пресс… есть.
Перевернутый треугольник, как у Адониса… есть.
Ключицы, которые до этого момента я даже не знала, что могут выглядеть сексуально… есть.
И его плечи, определенно, выглядят так, что хочется их облизать. Широкие и божественные, ему нужно быть спасателем, потому что скрывать такое тело под халатами, – это преступление. С внутренней стороны бицепса на меня смотрит татуировка, но его голос отвлекает меня прежде, чем я успеваю понять, что там изображено.
