Текст книги "Минутку, пожалуйста (ЛП)"

Автор книги: Эми Доуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Эми Доуз
Минутку, пожалуйста
Серия: «Подожди со мной» #3

(разные герои)

Переводчик: Алла Х.

Редактор: Виктория К.

Обложка: Екатерина О.

Вычитка: Екатерина Л.

Переведено для группы: vk.com/bookhours

Глава 1

Линси

– Морковка мне в глаз, я сделала это! – тихонько взвизгиваю себе под нос, заканчивая правку последней строки диссертации, и девятнадцатый раз нажимаю «сохранить». После почти трех месяцев самоубийственных проникновений в больничный кафетерий, потому что я не могла писать эту богом забытую работу где-либо еще, я, наконец, закончила магистерскую диссертацию.

Морковка мне в оба глаза!

Сладкое облегчение мощным потоком разливается по венам. Я могла бы вскочить на стул и пустить свет из кончиков пальцев. Вместо этого, как взрослая выпускница, которой планирую стать, я сижу на попе ровно и наслаждаюсь своими достижениями, наблюдая за другими посетителями кафетерия. Эти люди неосознанно составляли мне компанию, когда я корпела над своим трактатом. И у меня ни за что не хватило бы духу заявиться сюда для написания работы, если бы не Кейт.

С усмешкой достаю телефон из сумки для ноутбука и быстро набираю сообщение.

Я: Я сделала это. Я кончила.

Кейт: Ого, видишь? Я же говорила, если возьмешь вибратор с большой насадкой, то кончишь быстрее.

Я: Я говорю не о мастурбации, извращенка.

Кейт: Извращенка? Говоришь так, будто это плохо! Разве ты не понимаешь, что для писательницы эротических романов звание извращенки – это, по сути, комплимент? Вообще-то, ты только что вдохновила меня выгравировать это слово на моих визитках.

Я: Я говорю о своей диссертации. Я, наконец-то, ее закончила!

Кейт: Божечки-пирожечки… поздравляю! Это лучше, чем оргазм!

Я: Знаю, скажи?

Кейт: Дай угадаю, ты опять в больничном кафетерии?

Я: Мне стыдно признаться, но, да.

Кейт: Я же говорила, не расстраивайся из-за того, что пишешь там, где слова текут рекой. Мои непристойные слова текут в комнате ожидания шиномонтажной мастерской, а твои – в больничном кафетерии. Мы – продуктивные миллениалы, Линс! Это больше, чем я могу сказать об остальном нашем поколении. Кстати, ты, определенно, должна мне фруктовый коктейль.

Я: Именно об этом я и думала! Потусим сегодня вечером в моем тики-баре?

Кейт: Сегодня не могу. Майлс заложил в кастрюлю жаркое и до неприличия этим гордится.

Я: Звучит очень по-домашнему и дико скучно. Кстати, как у вас с любовничком дела? С момента твоего отъезда прошла всего неделя, а я уже скучаю по своей лучшей подруге. Мой тики-бар тоже грустит!

Кейт: И я по тебе скучаю! Но сейчас у меня регулярный секс, так что, должна признаться, я скучаю по тебе не так уж сильно.

Я: Ты отвратительна. И я ненавижу, что ты счастлива.

Кейт: Это потому, что тебе нужен секс! Позвони Дину и заставь его стать на сегодня твоим персональным сводником. Свали из дома и подальше от тики-бара, чтобы отпраздновать свое достижение. Самое время, чтобы тебя начал обхаживать некто другой, нежели фруктовый коктейль и Бабник Pro40.

Я: Ты хуже всех.

Кейт: До скорого, шлюшка.

Я: Пока, извращенка.

Не удержавшись от смеха, выключаю телефон. Кейт всегда вызывает у меня улыбку. Она все время так непростительно естественна. Просто невероятно. В основном она с головой погружена в написание эротических любовных романов, но все также любит ходить в комнату ожидания шиномонтажа, чтобы писать, потому что там бесплатный кофе, а она ненавидит платить за него в Старбакс. Но в этом вся Кейт, до мозга костей.

Мы познакомились в Боулдере почти десять лет назад на первом курсе Университета Колорадо. Она была смелой, общительной рыжеволосой мультяшкой, великолепной и бесстрашной во всем. Я же была неуклюжим, тихим ребенком с тонкими каштановыми волосами и склонностью сутулиться.

Мы с Кейт являли собой полную противоположность, но каким-то образом мгновенно сблизились, уравновешивая друг друга. Она журила меня, если я вела себя слишком робко, а я осаждала ее, если та чересчур сходила с ума. Вот почему я даже не удивилась, когда несколько месяцев назад она начала тайком пробираться в «Магазин шин», утверждая, что комната ожидания исцелила ее творческий кризис.

Честно говоря, это не самая безумная вещь, которую я видела. И она не прогадала, потому что, в конце концов, произошло больше, чем просто завершение романа. Кейт влюбилась в горячего механика по имени Майлс. И теперь эти две влюбленные пташки свили гнездышко в его доме за Боулдером, среди возбуждающего аромата автомобильных шин и сгоревшей в грешной страсти резины.

Иногда жизнь может быть очень несправедливой.

В своем нынешнем писательском окружении я ближе всего подобралась к летящим в меня от другого человекам искрам, когда у пожилого мужчины, потянувшегося за куском пирога, выпали кислородные трубки. Поэтому наклонилась, чтобы их поднять, и, когда попыталась передать ему, наши пальцы соприкоснулись, и я почувствовала между ног порыв воздуха. Момент был испорчен, когда, посмотрев вниз, я увидела, что выдернула трубки из баллона с кислородом, и он дул прямо в мое сокровенное местечко. Не совсем то же самое, что упасть в обморок в объятия горячего и потного механика, а именно это и случилось с Кейт.

Как бы то ни было, за свое сегодняшнее достижение я заслуживаю награды. Отодвинув компьютер и учебники в сторону, тянусь к прекрасному кусочку пирога с кремом, который приберегла именно для этого момента. Я в кафетерии медицинского центра Боулдера, чтобы посмаковать это восхитительное угощение. Обычно его распродают до того, как я сюда добираюсь, но каким-то образом сегодня мне удалось отхватить последний кусочек.

Я редко позволяю себе баловаться сладким. Моя мама была до безумия помешана на здоровом питании и не позволяла нам с сестрой есть что-то, что не произрастало у нас в саду. Очевидно, продукты в супермаркетах кишат пестицидами и микробами, а мы следовали библейской диете Христа.

В колледже мне пришлось жить в одной комнате с Кейт, так я насладилась своим первым печеньем «Орео», и с тех пор проклинаю ее. Потому что на первом курсе набрала двадцать фунтов, а для человека ростом всего пять футов четыре дюйма это было не очень хорошо.

После окончания университета мы с сахаром нашли общий язык, и я сбросила лишние фунты. Ну… по крайней мере, пятнадцать. Решив бросить работу в социальной сфере и вернуться в университет за степенью магистра психологии, пирог с кремом стал моим новым лучшим другом. Пирог выглядел гораздо более по-взрослому, чем «Орео». Пирог и красиво уложенная мясная тарелка. Эти два пунктика сейчас – моя слабость, и прямая причина того, почему я при каждом удобном случае бегаю трусцой, растрясая жир на заднице.

Я вонзаю вилку в хрустящую корочку как раз в тот момент, когда на мой стол опускается поднос с обедом. Широко распахиваю глаза. Владелец докучливого подноса – вечно угрюмый доктор, который вот уже несколько месяцев портит атмосферу кафетерия. То есть… я почти уверена, что он доктор. На шее у него всегда висит стетоскоп, он носит синюю униформу и белый больничный халат. Это очень по-докторски, ведь так? Люди подпрыгивают, когда он рявкает, и это тоже, кажется, по-докторски.

Как бы то ни было, мне кажется, что этот горячий, сердитый доктор, всегда смотрел на меня с другого конца кафетерия. Я заметила его сразу, как только обнаружила свое маленькое писательское убежище, потому что такого великолепного засранца, как он, невозможно не заметить. Он – нечто среднее между Крисом Хемсвортом и Джерардом Батлером – и я почти уверена, что его тело подтвердит подобное сравнение. Если он еще не завел себе страничку в Инстаграм, ему, определенно, следует это сделать, потому что я бы следила за ним каждую минуту!

Он из тех парней, кто редко улыбается. Сначала я подумала, что с моей стороны это может показаться осуждающе, ведь у него, вероятно, много забот. Черт возьми, он может лечить смертельно больного пациента или искать лекарство от плотоядного вируса, о котором остальной мир даже не подозревает. Я хотела дать парню поблажку за его решительно неприветливое отношение к миру, потому что… он горячий! Горячим парям такое разрешается – в аспирантуре этому не учат, а следовало бы.

Но в те моменты, казалось, что его гнев направлен на меня. Я могла бы поклясться, что он, просканировав весь кафетерий, встречался со мной взглядом, и его лицо угрюмого мудака принимало убийственное выражение. Странно! Я все ждала, что мужчина подойдет, думала, что, возможно, это какая-то извращенная прелюдия, но тот всегда лишь наблюдал за мной издалека, как тигр, преследующий добычу. Такое нервировало.

И, черт возьми, должна признать, это было… довольно жарко! Мой Бабник Pro40 получал хорошую тренировку от этих гребаных взглядов.

Сердитый красавчик в халате опускает свое гигантское тело на сиденье напротив меня, все время хмуро глядя на еду на подносе. Несчастный сэндвич, плотно завернутый в пленку, поддерживает оскорбленное яблоко. Даже на его бутылке с водой нет конденсата… должно быть, она теплая.

Бедный мудак-красавчик-доктор с унылой едой.

Фыркнув, он срывает пленку и вскрывает пакетик с низкокалорийным майонезом.

Я морщу нос.

Что за зверюга предпочитает низкокалорийную бурду майонезу?

Я нерешительно отпускаю торчащую из пирога вилку и вытираю потные ладони об обтянутые джинсами бедра, пока тот мастерски размазывает соус по сэндвичу, а затем выкладывает слой горчицы. Я не могу оторвать взгляд от этого зрелища, потому что, во-первых, он находится в полуметре от меня, а во-вторых, это первый раз, когда я так близко к нему, и мне нужно насладиться видом.

При такой близости его поведение, несомненно, более пугающее. Воздух вокруг него почти вибрирует от раздражения. Интересно, означают ли едва заметные морщинки в уголках его глаз, что он старше меня? Логично, если красавчик доктор. Мне двадцать семь, так что ему, наверное, лет тридцать пять, что придает ему еще большую сексуальность, потому что я всегда питала слабость к мужчинам постарше.

Однако, судя по языку его тела, мне, вероятно, не стоит надеяться, что это станет очаровательной встречей в больничном кафетерии. У него выражение лица акулы, почуявшей кровь.

Я сглатываю комок в горле. Что бы сделала Кейт в подобной ситуации? Может, поймала акулу на живца?

– Здрасьте. – Мой дурацкий голос срывается, как у тринадцатилетнего мальчишки. Я прочищаю горло и пытаюсь снова. – То есть, привет.

Из груди доктора вырывается бурчание, он подносит сэндвич ко рту и агрессивно откусывает, прежде чем, наконец, обратить внимание на меня.

Наши взгляды встречаются, и огонь в глубине зеленовато-карих глаз ошеломляет меня. Обрамленные длинными темными ресницами, они, кажется, не сочетаются с его кремовой кожей и песочно-каштановыми волосами. Квадратный подбородок украшает светло-каштановая щетина, губы полные, но не слишком. Просто… идеальные – несмотря на то, что застыли в угрюмой гримасе.

Дыши нормально. Просто сделай медленный вдох и спокойно выдохни.

Честно говоря, его присутствие подавляет меня. Это все равно, что, сидя в первом ряду кинотеатра, смотреть боевик и не иметь возможности впитать все великолепие кинематографа, потому что происходящее на экране поражает вас слишком глубоко.

Горячий доктор смотрит на меня, жуя свой обед, и это… действительно странно. Я перевожу взгляд на пирог и берусь за вилку, проталкивая зубцы сквозь крем. Мне нужно на чем-то сосредоточиться, кроме того, чтобы смотреть, как он жует.

– Как проходит ваш день? – пытаюсь снова, мои нервные клетки разбегаются врассыпную.

Он переводит взгляд с меня на мой пирог.

Откусывает еще кусочек и снова бурчит.

Доктор-красавчик что, немой? Или настолько вежлив, что отказывается разговаривать с набитым ртом?

Я слизываю крем с вилки и с чуть большей решимостью ставлю локти на стол.

– Меня зовут Линси… а вас?

Нацепляю супер-фальшивую улыбку, а он наклоняется и откусывает еще кусок, глядя на меня так, будто я только что убила всех жителей его деревни. Мой взгляд случайно падает на его руки.

Никакого кольца.

Что, черт возьми, с этим парнем? Он холост. Доктор. Горячий. Чего такой кислый?

– Вы ведь работаете здесь доктором, да? – пытаюсь заполнить тишину. Бросаю взгляд на именной бейдж, свисающий на клипсе с нагрудного кармана униформы. Там написано: «Доктор Ричардсон» с целым рядом букв после имени. Понятия не имею, что они означают, но, вероятно, несут в себе важную информацию.

Он продолжает смотреть на меня как обычно, хотя теперь мне еще более неловко, потому что тот так чертовски близко.

Определенно, никакой прелюдии.

Я ерзаю на стуле. После нескольких месяцев сидения на этих стульях пластик ощущается неприятно жестким лишь в эту самую секунду. Может, у меня защемление.

Может ли возникнуть защемление от сурового взгляда горячего парня?

Что за проблемы у этого парня? Я хороший человек, не то чтобы тот об этом знал. Но он даже не дал мне шанса показать это. То, как доктор смотрит на меня, напоминает мне обо всех парнях, которых моя сестра тайком приводила в наш дом, когда должна была со мной нянчиться. Они смотрели на меня так, словно я изгадила им весь чертов день.

На меня накатывают волны тепла. Словно я нахожусь в комнате для допросов, где над головой горит яркая лампа, от жара которой меня бросает в пот. Только вопросов никто не задает.

Почему он молчит? Это странно! И грубо. Да. Очень-очень грубо. И, черт возьми, я села сюда первой. Если человек решает вторгнуться в пространство другого человека, самое меньшее, что он может сделать, – это заговорить.

Мое терпение лопается, и тон становится гораздо менее дружелюбным.

– Я просто подумала, раз уж вы решили сесть за мой столик, не спрашивая разрешения, то будете достаточно вежливы, чтобы представиться.

– Твой столик? – хмыкает он, наконец, прерывая свое молчание, и его баритон посылает дрожь по всему моему телу.

Он откладывает сэндвич и тянется за бутылкой с водой. Я не могу отвести взгляд от его кадыка, когда с каждым большим глотком мышцы на его мощной шее движутся. Он ловит мой изумленный взгляд, поэтому я быстро засовываю в рот кусок пирога.

– Я села сюда первой, – бормочу я сквозь набитый кремом рот и в качестве доказательства указываю вилкой на бумаги, разбросанные по всему столу.

– Насколько я могу судить, ты всегда здесь, – фыркает красавчик, ставя бутылку с водой и хватая яблоко. Он откидывается на спинку стула и, прежде чем откусить, трет его о грудь. – Всегда здесь и всегда ешь пирог.

– Я не всегда ем пирог! – восклицаю, защищаясь с очередным куском пирога во рту. Иисусе… когда я успела сунуть в рот новую порцию?

Доктор смеется, но смех не достигает каменных черт его лица. Даже уголки губ не изгибаются… На самом деле это даже не смех. А еще одно ворчание.

– Эм, ладно, – тупо отвечаю я, стирая с губ крошки. А что еще я могу сделать? – Простите, я вас чем-то обидела?

Его взгляд падает на мой кусок пирога.

– Можно и так сказать.

Я смотрю на недоеденный десерт. Что могло так разозлить этого парня, что он пошел со мной на конфронтацию в больничном кафетерии? Заговорщически оглядев комнату, наклоняюсь через стол и, понизив голос, спрашиваю:

– Вы, что, хотите мой пирожок?

Откинув голову назад, он издает искренний смех – глубокий, насыщенный звук, который совершенно неподходяще отдается вибрацией между ног. Затем доктор резко замолкает и пронзает меня серьезным взглядом.

– Нет, я не хочу твой пирожок, Линси.

Я откидываюсь назад и закатываю глаза.

– Ладно, поняла… глупый вопрос. У меня голова несколько забита тем, над чем я работала. Так что, может, вы могли бы дать мне некоторую поблажку и приберечь свой неистовый смех для другого компаньона за столом.

Мне невозможно скрыть волнение в голосе. Этот парень непримиримо разрушает мою счастливую атмосферу завершенной диссертации и уводит в место, которое мне совершенно не по нраву.

И вообще, чего он такой ворчливый? Мы ведь живем в Боулдере! Люди здесь всегда счастливы. В основном, гарантией тому служит легализованная марихуана.

С его лица исчезает все веселье, он прищуривает свои штормовые глаза.

– Над чем конкретно ты работала?

Под его взглядом я краснею, потому что… черт возьми, он сексуален. Но выпрямив спину и выпятив подбородок, делаю вид, что тот ничуточки на меня не действует.

– Не то чтобы это вас касалось, но я только что закончила диссертацию.

– Диссертацию? – недоверчиво рявкает он. – Диссертацию на какую тему? Синдром Мюнхгаузена?

Я хмурю брови.

– Синдром Мюнхгаузена? Нет… почему вы…

– Тогда что? – прерывает он, пренебрежительно скривив верхнюю губу. – Какой-то фетиш по «Анатомии страсти»?

– О чем вы? – Мое замешательство переходит в раздражение.

Он пожимает плечами и осматривает мое тело так, словно видит в них пять лишних фунтов от съеденных пирогов и сыра.

– Синдром Мюнхгаузена – это когда притворяются больным, чтобы был повод прийти в больницу.

– Я знаю, что такое синдром Мюнхгаузена, – огрызаюсь я, раздраженная тем, что он уклоняется от ответа на мои вопросы. – Я спрашиваю, почему вы считаете, что моя диссер… – Замолкаю, когда до меня доходит. – Вы считаете, что у меня синдром Мюнхгаузена?

Он поднимает брови и монотонно отвечает:

– Следовало бы провести обследование на предмет подтверждения данного факта, но первое мое предположение – да.

– Только потому, что я сижу в больничном кафетерии?

Он кивает.

В животе резко и быстро вспыхивает досада.

Вот ведь мудила.

Я пребывала в счастливом месте, думая о тропических коктейлях и вечерних развлекушках, чтобы отпраздновать сегодняшнее свершение, когда заявился этот горячий козел и все испортил.

– С чего такой вывод, может, моя мама смертельно больна, и я каждый день ее навещаю?

– Потому что я навел справки, – парирует он, и на его шее вздувается толстая вена. – Никто не знает, почему ты без всякой причины приходишь сюда каждый день вот уже несколько месяцев. Я решил выяснить правду, чтобы спасти нас всех от неловкой сцены с участием охраны.

– Охраны? – воплю я. Моя вилка со стуком падает на стол. – При чем тут охрана? Я честно за все плачу.

– Потому что никто не болтается в больничном кафетерии ради развлечения, – рычит он, понижая голос до угрожающего тона и наклоняясь через стол. – Я начинаю сомневаться, не нужна ли тебе психологическая экспертиза.

Гнев пронзает меня, словно удар тонким хлыстом.

– Иди в жопу!

Его глаза сверкают весельем.

– Успокойся, если у тебя случится вспышка гнева, мне, возможно, придется вызвать больничного психолога.

Во мне вибрирует паника.

– Ты несерьезно.

Насколько унизительно для меня работать над диссертацией по психологии, а затем получить предписание от доктора, который, на самом деле, назначил бы мне психологическую экспертизу? При мысли о такой унизительной сцене, мое давление взлетает до небес.

Отвернувшись, делаю глубокий, очищающий вдох, потому что последнее, что мне нужно, – это паническая атака перед этим мудаком. Успокоившись, я прищуриваюсь.

– Я здесь по делам.

– Вот уже три месяца ты торчишь в больничном кафетерии. Неужели не понимаешь, как безумно это выглядит? Люди приходят сюда, потому что больны или же болен кто-то из их близких. Они приходят сюда не потому, что им нравится пирог, – говорит он, его глаза задерживаются на моих губах, которые, наверняка, все в крошках.

Вытерев лицо тыльной стороной ладони, я встаю со стула.

– Я работала над диссертацией! – почти кричу я, падая обратно на место, когда понимаю, что мы привлекаем внимание посетителей кафетерия. Я кладу руки на столешницу и понижаю голос. – Я изо всех сил старалась работать дома, но однажды пришла сюда с мамой на ее первую колоноскопию, не то чтобы это твое дело, но именно тогда я обнаружила, что наслаждаюсь атмосферой кафетерия.

Он снова оценивающе оглядывает меня.

– Тебе нравится атмосфера убитых горем семей, попавших в трудную жизненную ситуацию?

– Не все происходящее в больнице, – это вопрос жизни и смерти. Последнее, что я выяснила, здесь делают сиськи. – С этими словами его взгляд мгновенно опаляет мою грудь, и я жалею, что не могу забрать их обратно, потому что теперь это мудак, безусловно, думает о том, как мой второй размер можно бы чуть увеличить.

С раздраженным ворчанием встаю и с щелчком закрываю ноутбук, запихивая его вместе с книгами в сумку. Хватаю со спинки стула свою джинсовую куртку и поворачиваюсь к нему лицом.

– И здесь общественное место, так что я не нарушаю никаких правил.

Скрестив мускулистые руки на груди, он смотрит на меня с презрением. Ненавижу свои предательские глаза, что они пялятся на них. Перевожу взгляд туда, где ему самое место, и наши глаза встречаются.

Он отвечает сквозь стиснутые зубы:

– Может, больничных правил ты и не нарушаешь, но, определенно, нарушаешь социально приемлемые.

– Лицемер! – рычу я, перекидывая сумку через плечо и выдергивая волосы из-под ремня. – И, кстати, мне очень нравится здешний пирог. Крем просто восхитителен!

Я не горжусь тем, что происходит дальше. На самом деле, когда позже прокручу эту сцену у себя в голове, то задамся вопросом: может, мне все-таки нужна психологическая экспертиза.

Одним быстрым движением руки, как в софтболе, я зачерпываю то, что осталось от пирога. Наклоняюсь так, чтобы оказаться лицом к лицу с горячим доктором, и запихиваю всю горсть в рот. Но, конечно же, мой рот недостаточно велик, и это пирог, а не яблоко, поэтому большая часть содержимого просачивается сквозь пальцы. Какая-то часть плюхается на стол, но огромный шлепок шоколадного мусса приземляется на промежность доктора, который в этом месте, по всей видимости, не обделен природой.

Меня захлестывает триумф. Как ни странно, пульсация в паху не прекращается.

Абсолютное безумие. Я поднимаю глаза к его, определенно, убийственному взгляду, слизываю крем с уголка губ и бормочу с полным ртом:

– Ты… гребаный… мудак!

Под обжигающим взглядом зеленовато-карих глаз удаляюсь, виляя отъеденной на пирогах попой и оставляя позади замечательный больничный кафетерий.