Текст книги "Двойник (ЛП)"

Автор книги: Элси Чапмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Ну же, – говорю я ему. – Пошли вниз, найдем что-нибудь, что можно заколоть. У меня есть пара выкидных ножей, которые я могу тебе одолжить.

– Я… ладно, давай.

– Только сними этот бронежилет, лады? Он тебе не по размеру, значит, он скорее навредит, чем поможет.

– Нет, ты слишком долго держишь руку на ноже, – говорю я ему. – Ты себе что-нибудь потянешь.

– Но в прошлый раз ты сказала, что я отпустил нож слишком рано, Вест.

– Так и было. – Сидя на полу в прихожей, я смотрю на ножи, разложенные между нами, пытаясь решить, какой выбрать для следующего броска. Так как электричество отключено, только уличные фонари освещают то, что мы делаем. Тем не менее, я рада, что освещение скудное. Не хочу, чтобы Десс увидел страйкерские метки у меня на руках.

Десс вздыхает.

– Я этого никогда не пойму, – жалуется он. Идет к стене, выдергивает из нее ножи. Он не попал в яблочко – мою импровизацию, нарисованную на стене толстым черным маркером, который мы нашли в старом буфете на кухне – каждый из трех раз промахнулся больше, чем на ладонь. Однако в прошлый подход он промахнулся намного сильнее, где-то на три ладони при каждом броске. Неплохо для начинающего… но не здорово для активированного неделю назад. Ему нужно продолжать практиковаться.

И мне тоже. Потому что его меткость не на много хуже моей, несмотря на то, что у меня, в отличие от Десса, за плечами годы тренировок.

Знакомый страх начинает сжиматься у меня в животе, тот, что всегда появляется, когда я осознаю вероятность, того, что, возможно, мне уже никогда не стать лучше. Что я достигла своего предела в меткости, что я уже не узнаю большего об особом соотношении положения руки и запястья, глаза и лезвия. Я помню, как хорош был Ави, его способность объединять нож и мишень казалась почти сверхъестественной. Явная разница между им и мной – и даже между им и Люком, но в другой мере, – с очевидностью говорила о том, что он унаследовал этот талант от своих других родителей. От тех, что были у его Альта, а не от тех, которые растили меня, Люка и Эм.

– Вест? Твоя очередь или я метаю снова?

Я поспешно выбираю три ножа и поднимаюсь.

– Нет, я иду. Я размяла руки, так что теперь не буду столько промахиваться. – Если сказать что-то вслух, то это становится реальным. Не так и сложно, в конце концов.

– Ага, может быть, – говорит Десс, присаживаясь и жадно глядя на меня, впитывая все советы, которые я могу дать, все уловки, которым могу научить. – Надеюсь, что это так. Спорю, что обычно ты прекрасно управляешься. – В его голосе слышится нотка чистого восхищения, которая заставляет меня стесняться и стыдиться одновременно. Кто я такая, чтобы позволять ему уверовать, что часок практики сделает его непобедимым? Сделает его слишком умелым и достойным, чтобы погибнуть, умереть?

Когда я промахиваюсь еще больше, чем в предыдущих подходах, он выглядит явно разочарованным. Но это ничто по сравнению с моими душевными терзаниями. Я чувствую, что теряю навыки. С каждым днем их все меньше. В голове вспыхивает воспоминание о моем первом заказе, как рана, которая постоянно воспаляется.

– Ну, ничего, – говорит Десс, явно пытаясь меня подбодрить, – попробуй еще раз. Тебе просто не повезло.

Но это не так.

– Как насчет того, чтобы прерваться на ночь? Уже почти одиннадцать, я устала. Как будто мы тренировались много часов.

– Не похоже на то. Может, еще чуть-чуть?

– Нет, извини. – Я знаю, когда пора остановиться.

– Серьезно? И все? Отстой. – У него делается такой подавленный вид, что это почти смешно.

Наверное, это из-за мыслей об одиночестве. Даже тем активированным, кто постарше, тяжеловато провести месяц почти в одиночку. Не могу представить, какого это в возрасте Десса. Во всех отношениях слишком мало времени, чтобы подготовиться.

– Погоди, Десс. Еще кое-что. Дай мне ножи.

Отложив свой нож, он передает мне те два, что я ему одолжила из своих.

– Держи.

Снова присаживаясь, я выкладываю ножи на полу перед ним. Рядом кладу еще три, которыми только что пользовалась, и оставшиеся два из чехла.

– Ты не можешь больше ходить с одним ножом, Десс. Так что возьми два моих.

У него округляются глаза, от чего он выглядит слишком маленьким, чтобы быть здесь и учиться убивать.

– Серьезно?

Я киваю.

– Ага, серьезно. Все нормально, у меня их остается достаточно.

– Ух ты, хорошо, спасибо, – Десс опускает взгляд на ножи, оценивая их, в меру своих возможностей, учитывая то, что он уже немного ими попользовался. У ножей есть странное свойство. Они как будто развивают индивидуальные особенности, чем дольше ты ими пользуешься. Так один может отклоняться в каком-нибудь направлении, а с другим лучше всего работать только при определенном захвате.

– Гм, этот… и этот? – он протягивает мне два ножа, о которых идет речь, убеждаясь, не передумала ли я случайно.

– Они твои. Не забывай тренироваться столько, сколько сможешь, хорошо?

– Обязательно. Спасибо, Вест, – он тащит свой рюкзак и кладет их внутрь, и я знаю, что на этот раз он будет их беречь и хранить в надежном месте.

Я поднимаюсь на ноги:

– Помоги мне повесить картину обратно.

Мы с обеих сторон хватаем полотно в тяжёлой рамке, поднимаем с пола, где оно лежало всё это время, и вешаем на крючок на стене. Картина с танцующей парой идеально скрывает зарубки и вмятины.

– Ладно, нам действительно пора ложиться спать, – говорю я Дессу и мы поднимаемся каждый в свою комнату. – Не хочу завтра уйти слишком поздно.

Десс стоит за дверью, не в силах скрыть, что он прощается, не глядя на меня. Его лицо нахмурено, но по-другому – так он сдерживает слезы. Глаза слишком блестят.

– Хорошо, думаю, мне тоже пора идти. Мой Альт… он живёт в Гаслайте, так что я должен отправляться туда. Присмотреться к нескольким местам, где он мог бы быть.

Упоминание Дессом его Альта возвращает меня к действительности. И действительность – это не метание ножей в стены пустого дома. А то обстоятельство, что вполне возможно, Дессу осталось жить не так и долго.

Я чуть было вслух не предложила убить его Альта, но вовремя спохватилась. Я не хочу, чтобы Десс видел во мне нечто большее, чем просто активированного. Если он узнает, что страйкеры на самом деле существуют, что они нарушают правила, он, возможно, возразит, что мы не помогаем Альтам выжить, а помогаем им жульничать.

В нем самом только что открылось нечто новое. Он понял, что не так беспомощен, как сам думал, может быть, потому что я дала ему эти ножи. Теперь в нем крепнет желание выполнить назначение, доказать, что он – тот самый.

– Эй, Десс, где твой телефон? – спрашиваю я.

Он достает телефон из кармана штанов.

– Вот он, а что?

Я забираю у него телефон и легко пробегаю пальцами по кнопкам.

– Я записала тебе свой номер. Позвони мне, когда выполнишь назначение, ладно?

Вероятно, не лучшая мысль, надо было просто попрощаться – мысль определенно не лучшая. Но потребность знать, что он выполнил назначение, неожиданно перевесила все сомнения.

Он забирает у меня телефон.

– А что, если я не смогу?

– Не говори “если”, только “когда”.

Теперь у него глаза совсем на мокром месте.

– А ты, Вест? Как я узнаю? Ты позвонишь мне?

Я медленно качаю головой.

– Ты узнаешь, когда завершишь свое назначение. Потому что, когда ты мне позвонишь, я или отвечу или нет.

– Эй, так не честно!

– Знаю. – Не могу сказать ему почему, так как правда заключается в том, что вряд ли я выдержу, если позвоню ему, а он не ответит. Лучше думать, что он просто забыл или занят. Наверное, я трусиха. – Извини.

– Наверное, ты права. Я знаю, ты просто пытаешься помочь.

Клянусь, в его по-детски открытом лице, я вижу многое от Эм, черты Люка и кое-что от Ави. Я быстро моргаю, стараясь не разреветься.

– Иди спать, Десс.

Он только кивает.

– И перестань носить пистолет в рюкзаке, лады? Для этого существуют карманы.

Он опять кивает, стуча ногой по полу.

Ну, вот и все. Двое активированных прощаются. Удачи, будь единственным, будь достойным.

Вернувшись в свою спальню, я, наконец, засыпаю, окруженная чужой атмосферой… но не совсем. Бесконечные сны, в которых все, что я подавляю бодрствуя, обретает плоть, приходят ко мне тогда, когда я наиболее уязвима. Воспоминания о семье. Корд. И, как обычно, потребность опередить моего Альта.

Я резко просыпаюсь: глаза широко раскрыты, сердце колотится, во рту пересохло. Отпускаю пистолет, который я всю ночь не выпускала, пальцы затекли. Я автоматически проверяю рядом с подушкой рюкзак – он на месте.

В телефоне новое входящее сообщение. Детали нового заказа – моего, если я захочу. Я соглашаюсь, практически не думая. И успокаиваюсь. Новая цель, благодаря которой я буду занята, планируя, что делать, как атаковать.

Все еще держа телефон в руках, я сажусь и думаю о Дессе и его назначении, о том, как он собирается сам выследить своего Альта. В голове проносятся слова Корда: «Твоя очередь, прекращай убегать!»

Я убираю телефон. Дело сделано. Контракт принят.

Рассвет. Серый свет проникает в комнату через тонкие занавески. Я мерзну, несмотря на то, что натянула на себя одеяло. Зима, в конце концов, наступила.

У меня осталось восемь дней.

Сначала в душ, а потом пора уходить. Это одно из тех правил, которые я никогда не позволяю себе нарушить: никогда не ночевать на одном месте дважды, как бы это ни было удобно и просто. Комфорт не стоит того, чтобы, в конце концов, услышать шаги Альта, настигшего тебя потому, что ты стал слишком ленив.

Еще не открыв дверь, я знаю, что Десс уже ушел. В доме явно никого нет: в воздухе повисла гнетущая тишина.

Когда я выхожу из комнаты, меня одновременно охватывает грусть и удовлетворение. Хорошо. Он понял, что не должен стоять на месте, что бездействие – путь к провалу. Давай, Десс.

На двери его спальни висит клочок бумаги – записка для меня. Срывая бумажку, я не могу не улыбнуться, увидев, что Десс приклеил ее на жвачку.

«Вест, вот мой номер. Я знаю, что он тебе не нужен, но пусть будет, если вдруг передумаешь. Я думал подсунуть записку тебе под дверь, но побоялся, что ты услышишь шум и выстрелишь в меня. Твой друг, Десс.»

Под именем большими четкими цифрами написан его номер. Я могла бы легко выбросить эту бумажку и остаться в неведении. Но вместо этого, я аккуратно ее складываю и возвращаюсь в комнату, чтобы убрать в рюкзак.

Я вхожу в кухню, все еще дрожа после холодного душа. Снова пихаю микроволновку – просто потому что могу. Размышляя о постоянно уменьшающейся пачке денег от Корда, я съедаю один ряд из упаковки печенья. Даже полу чёрствые они с легкостью дадут фору тем, что предназначены для неактивированных. Еще ем консервированные фрукты, на этот раз персики. Закидываю еще пригоршню витаминов. Это перебор, но я не беспокоюсь, что могу умереть таким образом.

Ставлю вазы обратно на каминную полку. Поправив слегка картину, закрывающую зарубки на стене, я выхожу на улицу и вешаю белый ярлык на место с внешней стороны двери. Я бы ее заперла, если бы могла, чтобы оставить все, как было – целым и невредимым. Мне хочется верить, что можно пройти тот путь, по которому я иду, не слишком изменившись и не потеряв себя.

Только что выполнив свой контракт, я выскальзываю из окна туалета на втором этаже книжного магазина и тут впервые мельком вижу ее.

Я думала, что это будет словно смотреться на себя в зеркало, но нет. Не совсем. Между тем, как видишь себя в отражении ты сам, и как тебя видят окружающие, есть небольшая разница: в зеркале твое лицо перевернуто, так что картинка не совсем верна. Когда я смотрю на нее, я думаю: вот значит, как я выгляжу со стороны.

Немного вздернутый кончик носа. Выразительные карие, почти черные, глаза. Такая же, как у меня, смуглая кожа. Волосы того же цвета, только гораздо длиннее. Черные, как чернила, как вороново крыло, и спадающие на глаза, прямые, как водопад.

Я никогда не привыкну смотреть на своего Альта. Это как лицезреть одновременно все, чего вы оба боитесь и ненавидите в себе. Ты, как и он, больше не можешь отрицать факт его существования. Перед глазами встают Эм, Люк, то, что случилось с Альтом Корда… словно наихудший ночной кошмар из вихря воспоминаний.

Я низко наклоняю голову и медленно отступаю в сторону от прилавков с фруктами, на которых заметила последние осенние яблоки, размышляя, смогу ли я проскочить мимо надоедливых продавцов. Я украдкой прохожу еще пару метров к кофейне по соседству и сливаюсь с покупателями, ждущими в очереди. Слева – витрина с кофе, только что доставленным из Калдена и расфасованным по пакетам; справа – толпа покупателей, сгрудившихся у стойки, что-то энергично набирающих на своих телефонах.

Толпа. Я продвигаюсь дальше, за витрину с кофе. По привычке затягиваю туже лямки рюкзака. Прикасаюсь к передним и задним карманам джинсов, чтобы убедиться, что ножи на месте, и проверяю карман куртки, где лежит третий нож. Кладу руку на пистолет в другом кармане куртки, но не вытаскиваю его, чтобы не привлекать внимание, и одновременно пытаюсь скрыться, склонившись за витриной.

У меня, отдаваясь в ушах, колотится сердце. В этот момент, когда я так близка к смерти как никогда раньше, мои нервы натянуты как струны. На лбу выступил холодный пот. Руки сводит от напряжения. Все мои чувства обострены. Все вокруг отступает: нет ничего, кроме нее.

Хочется думать, что пистолета достаточно. Ножи – для подстраховки, если удастся подобраться поближе, воспользоваться ими сейчас не получится.

Я выглядываю из-за витрины, чтобы увидеть своего Альта.

Она идет по тротуару, смотрит налево, потом направо. Снова налево. Она не прячется, очевидно, она кого-то ищет. Даже не сомневаюсь, что меня.

По мере того, как она приближается, я все еще на распутье, не могу решить, что делать: остаться и закончить все это тем или иным способом? Или сбежать и прожить еще какое-то время? От нерешительности и паники моя рука на пистолете дрожит.

Двадцать метров.

Пятнадцать.

Десять.

Пять.

Я вижу как точно она двигается. Не тратит зря энергию. Не машет бесполезно руками. Никакой разболтанности в походке. Корд был прав. Ее глаза абсолютно холодны. Поразительное, потрясающее, непоколебимое желание выжить – вот такое выражение должно быть в моих глазах.

Три метра.

Она спрятала одну руку под другой, как будто держит что-то наготове. Моя рука в кармане подергивается. От того, что это скорее мышечный спазм, чем контролируемое волей движение, во мне нарастает волна страха. Это меня добивает.

Я не могу.

Не могу.

Не могу.

Я безвольно припала к земле, чувствуя, как меня обдает волной кофейного аромата. Я дышу судорожно и беззвучно. Вот и все, что я могу сделать, чтобы неподвижно затаиться. Кажется, что весь мир покачнулся и исказился, засвидетельствовав мое поражение.

Мой Альт проходит мимо. Мой Альт. Я даю ей уйти. Я застыла от ужаса, снова чувствуя себя ребенком. Ко мне так и не вернулась уверенность, которая была у меня до смерти Люка. Земля уходит у меня из-под ног.

Грубая рука касается меня, от чего я чуть не подпрыгиваю. Палец ложится на курок.

– Эй, здесь нельзя прятаться. – Это один из тех, кто работает в кофейне. На бирке написано “Маркет Стрип Брю”, а ниже его имя – Отто. Его взгляд жесткий и бесчувственный, как камень.

– Иди отсюда, – хрипло говорит он. – Возня с назначением вредит бизнесу, эта ерунда мне тут не нужна.

– Я не… мне жаль…

– Просто вали отсюда побыстрее.

Я бегу по улице в противоположном от нее направлении. Не знаю куда, просто надо идти. Может быть, если двигаться быстрее, то грохот мыслей в голове затихнет. Это был мой шанс и я позорно провалилась. Не только я, но и вся моя семья, все кто имели для меня значение. Те, кто значимы до сих пор.

Я прикидываю свои возможности, рассматривая полку в аптеке, и размышляя, можно ли быть еще большей неудачницей.

Никогда не думала, что так все запущу. Или что оттенков “блонд” бывает больше, чем три.

Я тяжело вздыхаю и беру коробку с краской, производители которой обещают придать моим волосам оттенок “золушка”. Так как мои волосы слишком темные, придется их сначала обесцветить, так что я прихватываю и тюбик с кремом для обесцвечивания тоже. И, конечно, ножницы.

Невозможно не заметить предупреждение, висящее на полке: НАПОМИНАЕМ, ЧТО НЕАКТИВИРОВАННЫМ И АКТИВИРОВАННЫМ АЛЬТАМ ЗАПРЕЩЕНО ПОДВЕРГАТЬСЯ ПРОЦЕДУРАМ ПО ВРЕМЕННОМУ ИЛИ ПОСТОЯННОМУ ИЗМЕНЕНИЮ ВНЕШНОСТИ, ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ СВЯЗЫВАЙТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, С НАМИ. СОВЕТ

Запрещены следующие процедуры для лица: костные трансплантаты, мышечные имплантаты, татуировки выше шеи. А для активированных так же временные атрибуты: солнцезащитные очки, контактные линзы, пирсинг.

Маникюр допускается, как и неброский макияж, не меняющий тона кожи. Стрижки и окрашивание волос тоже разрешены с тех пор, как Совет решил, что они не меняют лицо Альта до неузнаваемости.

Надеюсь, они ошибаются. Мне нужно стать кем-то, совершенно не похожим на нас.

Денег осталось немного. Но я не собираюсь звонить Корду – это только докажет, что он прав и я всё ещё убегаю.

По спине бегут мурашки, когда вспоминаю, что видела ее сегодня утром. Она была так близко… а я пыталась одурачить себя, думая, что готова к этому.

Расплатившись, я складываю покупки в рюкзак. Все это для того, чтобы дать мне время хоть немного прийти в себя.

У меня не заняло много времени добраться до ближайшей районной станции поездов. Я спускаюсь по лестнице, которая ведет под землю, туда, где расположены общественные туалеты.

В женском туалете грязно, а от проходящих над головой поездов все нещадно трясется каждые пару минут, но для моих целей подойдет. Все, что мне нужно – это вода и раковина.

Пока я отрезаю прядь за прядью свои практически черные волосы – цвет, который достался мне частично от смешанных корней моих родителей, частично от родителей моего Альта – на меня то и дело бросают любопытные взгляды активированные и не активированные девочки-подростки и женщины, идущие с работы домой. Я не смотрю никому в глаза и, слава богу, мне никто ничего не говорит.

Я сижу в кабинке, закрыв дверь, и, прежде чем нанести краску, выжидаю время положенное для работы осветлителя. Почти ежеминутно все трясется, хлипкие ручки и замки на дверцах кабинок стучат, как расшатанные зубы в зловонном рту.

После, продержав краску, сколько смогла, я сую голову под кран и смываю остатки химического состава. Наблюдая, как вода постепенно становится чистой, я чувствую странную грусть. Как будто я прощаюсь с той Вест Грейер, которая мне не во всем нравилась, но которую я хотя бы понимала, и вынуждена познакомиться с новой Вест, которая мне совершенно не нравится, но у меня нет иного выхода, кроме как принять ее.

Я как загипнотизированная смотрю в зеркало. Не чужая, но уже и не я.

Нет больше черной копны, вместо нее шапка светлых волос, которые на вид и на ощупь как солома. Сухие, хрустящие, ломкие под пальцами и короткие как никогда. Благодаря им мое лицо стирается, становится абсолютно неприметным. Незапоминающимся.

Превосходно.

Снова где-то над головой подходит поезд, только когда металлический грохот удаляется, я слышу плач. Приглушенные всхлипы с другой стороны туалета, отделенной от меня рядом раковин и зеркал.

Женский шепот мягким эхом отражается от плитки и бетона.

– Я знаю, но это еще не конец. У нее еще есть время почти до полуночи.

– Нет, слишком поздно, – слова прерываются рыданиями. – Ей не хватит времени, чтобы наверстать то, что она упустила, пока убегала.

– Скажи ей, что она все еще может попытаться. – Голос первой женщины звучит неуверенно даже для меня. – Ты ее мать. Ты должна поговорить с ней.

– Она меня не послушает, – простонала в слезах мать. – Что мне ей сказать? Что ты говорила своей, когда пришла ее очередь?

Пауза.

– Только то, что единственный выход – стать лучшей. Неважно, каким путем этого добиться.

– Она говорит, что из ее Альта получится лучший солдат. – Всхлипы теперь становятся тише, пропадают. – Потому что, она бы не была так напугана, если бы заслуживала победы.

Я больше не хочу слушать. Горе в голосе матери слишком похоже на скорбь: она знает, что ее дочь вот-вот взорвется, что нельзя исправить тридцать один день уклонения от назначения несколькими часами отчаянной борьбы.

Бросив последний взгляд в зеркало, я закидываю рюкзак за плечи и выбегаю из туалета, проталкиваюсь через очередную волну людей, выходящий из прибывшего поезда. Я ускоряю шаг, как только ступаю на тротуар, стараясь оставить позади эти голоса. Я стараюсь не думать, что бы сказала мне моя мама, если бы была здесь, стала бы она снова вспоминать, как встретила родителей моего Альта.

Это случилось шестнадцать лет назад, в тот день, когда мои родители ездили в лабораторию Совета, чтобы составить мою генетическую карту – схему будущего ребенка, которого они собирались завести. Следующей парой, стремившейся завести ребенка, разумеется, были родители моего Альта.

– Мы никогда не должны были встретиться, – сказала мне мама. В тот день мы покупали мне одежду к новому учебному году и остановились пообедать в одном из кафе в Гриде. Помню, она, как обычно, разрешала мне таскать кусочки из ее тарелки, потому что мы должны были заказывать еду из разных меню.

– И всё-таки, почему нет? – спросила я.

– В лаборатории произошёл…инцидент, когда одна мать напала на другую, пытаясь помешать ее ребенку, появиться на свет. В этом, конечно, не было никакого смысла: Альт её ребенка просто родился бы у других родителей.

– Это был день первого приёма, она была взволнована и напряжена и… ну, оказалось, что всех нас направили в одну и ту же комнату. Меня, твоего отца, их. И они были… нормальными. Нормальными, милыми и совсем не страшными. У тебя её нос, Вест. В нашей семье нет никого другого с таким же слегка вздёрнутым кончиком носа. Твой подбородок тоже круглее, чем у кого-либо из наших. И ещё у тебя его высокие скулы.

Я подняла руку и коснулась своего носа, подбородка, щёк, всех очертаний и линий, знакомых мне с рождения. Помню, мне вдруг стало казаться, что они чужие, не мои, что это не настоящая я.

А потом мамино лицо стало тревожным:

– Я смеялась, кивала, мы вчетвером разговаривали о погоде, безупречных условиях и чистоте в лаборатории. И на протяжении этого времени, я делала всё возможное, чтобы не вцепиться в неё ногтями, и не выцарапать ей глаза, а его не ударить со всей силы. Застрять в одной комнате с теми, кто родит и вырастит одного из злейших врагов – того, кто может заставить нас почувствовать самую сильную боль, которую только можно вообразить? Я прекрасно понимаю реакцию той матери.

Она никогда больше об этом не заговаривала, как и я. Кроме того, что она была не из тех, кто вслух критикует систему отбора, утвержденную Советом, ей, как и всем жителям Керша, было присуще чувство долга. Что касается меня, то я не хотела снова пережить это ощущение. Это чувство, будто я настолько же состою из тех, кого не знаю, как и из тех, кого знаю.

Первые капли дождя попадают на макушку моей недавно высветленной головы, кожа которой, всё ещё чувствительна. Электрический озоновый запах дождя, встретившегося с асфальтом, наполняет нос. Я поднимаю лицо к небу.

Уже совсем темно, подходит к концу ещё один день. Тучи густые и бесконечные, и я знаю, что не смогу переждать эту бурю. Пора искать место для ночёвки, хотя наступление утра означает, что уже не восемь дней осталось, а семь…

Я мчусь через дорогу – туда, где находится библиотека. Предупреждение Корда, что мне надо убраться из Грида, быстро угасает, как искра нежелательных воспоминаний в голове. Я говорю себе, что послушала бы его, если бы не увидела сегодня своего Альта. Но сейчас я здесь, а идея бродить под дождем в поисках укрытия, совершенно меня не привлекает. Если удостовериться, что её здесь нет, значит я буду в безопасности. По крайней мере, на эту ночь.

Я открываю дверь и вхожу внутрь, глаза мечутся из стороны в сторону, оглядывая помещение по широкой дуге. В первые несколько минут – короткое мгновение, когда все возможно, и она может оказаться здесь – мои нервы на пределе, а сердце бьется в бешеном ритме.

С тех пор как меня активировали, я бывала здесь несколько раз, но проводила тут по часу или два, а чтобы не примелькаться, разбрасывала свои посещения во времени. Рассчитать, сколько еще можно жить по заведенному порядку и оставаться в безопасности – быть безликой, просто очередным Альтом, появляющимся из холода и дождя – это скользкий момент.

Около двух дюжин студентов расположилось за столами, с флекси-ридерами и планшетами перед носом или с телефонами в руках. Горстка людей постарше. Лишь несколько кабинок для занятий из тех, что мне видны, заняты. Я тщательно осматриваю очертания спин, линии плеч в поисках любого намека на опасность.

Ничего.

Однако остальное в комнате для меня загадка. Книжные полки почти достают потолка. Если она спряталась среди стеллажей, то там и останется, пока я не начну проверять их, чтобы убедиться, что все чисто.

Руки возвращаются в карманы куртки – это движение, которое я делаю даже во сне. Одна хватает рукоять пистолета, другая – нож. Всегда наготове.

Затаив дыхание, я иду по открытому проходу, минуя книжные полки. С каждым пройденным стеллажом зона моей безопасности увеличивается. Я иду бесшумно, осторожно и неторопливо. Я чувствую, как перенапряжены силы мозга и тела, как будто я двигаюсь на несколько секунд впереди себя. Я могу видеть, еще не повернув до конца голову; могу делать выводы, еще не поняв все до конца.

В первом ряду слева – мама и три хихикающие девочки. Она шикает на них, приложив к губам палец.

В третьем ряду справа – старик с тростью. С ее помощью он цепляет книгу с верхней полки.

Три ряда дальше слева – подросток, кепка натянута низко на лицо.

Я продолжаю идти, пока не достигаю дальней стены.

Проверка этого этажа завершается быстрым осмотром туалета. Теперь наверх, где хранятся компьютеры, планшеты и печатные издания. Все чисто. Я чувствую, как опускаются мои плечи, а руки в карманах немного расслабляются.

Через несколько секунд я оказываюсь у нужной секции. Прошли всего пара месяцев, но все случившееся за это время заставляет секунды тянуться дольше. Стеллаж со справочной литературой, пятая полка, слева. Я пробегаю пальцами по мягким полинявшим книжным корешкам. “Альтернативы: полная история”. Альты на войне. Они заполняют полки вокруг меня.

Я вытаскиваю книгу. Она тонкая, синяя и древняя, резкий застарелый книжный запах сильно бьет в нос. Я провожу пальцем по выцветшему заголовку на передней обложке. “По ту сторону Совета”.

Как он там говорил? Полная и абсолютная чушь? Мрачная улыбка играет на моих губах. Я до сих пор помню холодное презрение в тоне Бэра, его резкие и пренебрежительные слова. В глазах Бэра и Дайра, Совет не просто больше не держит в руках наши жизни, но еще и по локоть в крови.

Я смотрю вниз на свои руки и представляю метки на своих запястьях под натянутыми рукавами. Эти метки как наручники, приковывающие меня к моему положению страйкера… и к Совету. Ведь если Совет виновен в стольких смертях, то и я тоже? Разве я не изменяю порядок вещей, так же, как и они?

Я не хочу так думать. Я хочу думать, что быть страйкером значит просто делать все, чтобы победить. Что я убегаю, потому что недостаточно убивала, не научилась, не закалилась. Что это совершенно не связанно со страхом.

– Вранье, – я выплескиваю вслух эмоции, хотя никого нет. Со злостью втискиваю книгу на место.

По крайней мере, в одном Бэр прав. Эта книга – все они – не дает ничего, кроме ощущения фальшивой безопасности. В них нет ничего, что помогло бы мне сделать первый выстрел или нанести первый удар, когда меня, наконец, найдет мой Альт.

Чья-то рука дотрагивается до моего плеча, от чего я резко оборачиваюсь. Волна паники подавляет мой самоконтроль. Ослепленная выбросом адреналина, хлынувшим в кровь, я засовываю руку в карман…

Я не готова, не готова, не готова!

… и неуклюже нащупываю свой пистолет.

– Эй! Стой! Погоди! – ужас в голосе мужчины, прогоняет мой страх и я снова начинаю соображать.

Это библиотекарь. Низенький, неуклюжий, безобидный. Его значок небрежно болтается на шнурке вокруг шеи. Руки подняты вверх, как будто он сдается. Его зовут Сол. Он белый как мел.

Могло быть и хуже. Если бы я была наготове, если бы я не отвлеклась о того, что происходит здесь и сейчас – ведь я так старалась не отвлекаться… Я разжимаю зубы и медленно вытаскиваю руки из карманов. Я хочу показать ему, что у меня ничего нет. Его глаза умоляют меня об этом.

– Простите, вы просто… меня удивили. – Я пытаюсь изобразить улыбку, но выходит отвратительно. Сол быстро испуганно моргает, а встретившись со мной глазами, начинает моргать еще быстрее.

– Мы скоро закрываемся, – говорит он высоким натянутым голосом, при этом дрожа всем телом. – Через десять минут.

Ну конечно. Я забыла, что было уже поздно, когда я сюда пришла.

– Мне действительно жаль, – снова извиняюсь я. – Я потеряла счет времени. Я уже ухожу.

Сол натянуто кивает и уходит, по его поспешной напряженной походке понятно, что он взволнован. Я бы посмеялась, если бы не была расстроена тем, что напугала его. От мысли, что я могла случайно по неосторожности убить того, кто не был ни клиентом, ни моим Альтом, к горлу подступила тошнота.

Никогда. Я бы никогда смогла простить себя.

Стук двери где-то в здании заставляет меня вздрогнуть. Времени не осталось. Нужно двигаться.

За несколько секунд я возвращаюсь вниз на основной уровень. Но вместо того, чтобы идти прямо по направлению к центральному входу, я резко сворачиваю направо в конце лестницы и продолжаю идти. Я чуть замедляю шаг, чтобы проворно схватить какую-то книгу с ближайшей полки, и выскальзываю на улицу через боковую дверь.

Дверь снабжена замком, автоматически закрывающимся изнутри. Чтобы она не захлопнулась, я подставляю ногу. Выдираю из книги одну страницу. Не из середины, а одну из чистых страниц в конце, так чтобы не вырвать слова. Количество бумажных книг ограничено. Я сворачиваю страницу пополам, потом еще раз.

Одной рукой я просовываю свернутую бумагу на уровне отверстия в дверном косяке, в которое входит язычок замка. Другой рукой я поворачиваю ручку до тех пор, пока язычок не отодвигается в корпус двери. Только после этого я убираю ногу и дверь закрывается, снова совмещаясь с косяком. Я аккуратно отпускаю ручку в исходное положение.

Одно мгновение мне кажется, что бумага не выдержит, что она слишком тонкая: замок или сдвинет ее с нужного места, или прорвется сквозь нее. Но нет. Все в порядке. Держит.

Я выбираю боковую дверь, потому что задняя дверь выходит на библиотечную парковку, а дверь слева ведет в переулок, выходящий на основную улицу. Любой из них могут воспользоваться сотрудники библиотеки. Но никто не пойдет через мой выход, упирающийся в офисное здание, которое быстро пустеет с наступлением вечера.