Текст книги "Двойник (ЛП)"

Автор книги: Элси Чапмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Хочется верить, что меня не будут мучать ночные кошмары, которые появляются с наступлением тьмы и успокаиваются только на рассвете. Но это не все. Еще Корд, который становиться все ближе… мой Альт… перекрёстный огонь между нами. И если я его потеряю, это разобьёт меня вдребезги. Да, я эгоистка. Моего эгоизма хватит на нас двоих. Но став страйкером, я заполню свою жизнь, чтобы окончательно не сойти с ума. И получу навыки выживания.

– Корд, со мной все будет хорошо, – у меня почти пропадает голос, – и тогда с тобой тоже все будет хорошо.

Он выдыхает. Приседает, чтобы быть со мной на одном уровне. Его темные глаза блуждают по моему лицу.

– Ты уже все решила, не так ли? – спрашивает он. Его нежная рука на моей руке каким-то образом ослабляет мою железную хватку.

Так и есть. Решение было принято сразу после того, как в моих руках оказалась визитка, и не выходило у меня из головы.

– Да, – говорю я и киваю, – и что бы ты ни сказал, это не изменит моего решения. – Я не могу удержаться и прикасаюсь к его волосам, спадающим на лоб, пропуская сквозь пальцы мягкие каштановые пряди. – Прости.

Корд смотрит на меня еще какое-то время, словно стараясь запомнить, как я выгляжу, до того как изменюсь навсегда. Я хочу сказать ему, что останусь тем же человеком, но не говорю. Потому что не знаю, правда ли это. Он прикасается к моему лицу.

– До встречи, Вест, – говорит он хрипло. Затем встает, отступает назад и уходит. Я слышу, как закрывается входная дверь, и отъезжает его машина.

До свидания, Корд. Стать страйкером – практически то же, что и активироваться. Мы жертвуем малым, чтобы получить большее. Так почему же я чувствую, как будто уже пожертвовала слишком многим?

Ошарашенная я стою напротив здания. Сотни раз мы пробегали мимо него, будучи детьми, бегая туда-обратно в игре в “Альт против Альта”. Или же, если день выдавался особенно бурным или настроение у нас было особенно буйным, в “Страйкер против Альта”.

Я смотрю на карточку у себя в руке, убеждаясь, что это то самое название, что адрес записан верно. Да, все верно. Ошибки нет. Я засовываю карточку обратно в сумку и при этом ощущаю пистолет у себя за пазухой. Хотя сам вес пистолета указывает на то, что он все еще на месте, у меня появилась нервная привычка перепроверять его. Этим утром я в последний момент решила взять его с собой, все еще не могу понять зачем. Здесь мне ничего не угрожает. Идти на встречу с кем-то вроде Дайра, вооруженным, я думаю, не лучше, чем явиться с голыми руками – все это больше похоже на Люка, чем на меня.

Музыкальный магазин ничем не выделяется из всех остальных, выстроившихся в ряд вдоль квартала: на рифленой витрине видны старые выцветшие граффити, карниз залеплен комками жвачки серовато-коричневого цвета; дешевое освещение внутри; полы покрыты серым линолеумом, который легко моется мокрой тряпкой; передняя дверь в стальной раме, на которой краской написано название: НАЦИЯ ДАЙРА.

Я распахиваю дверь, шагаю внутрь и оказываюсь в другом мире. По всему магазину рассеялись покупатели. Большая их часть выстроилась в очередь у терминалов, где музыка передается к встроенным в барабанные перепонки музыкальным плеерам. Есть и терминалы для тех, кто все еще пользуется не имплантированными внешними плеерами, и несколько стоек для преданных поклонников более материально ощутимых носителей музыки. Голограммы музыкальных групп покрывают бетонные стены: Kamiquasi. The Finger Project. Munch.

Но это Грид, поэтому терминалы здесь прикручены болтами и к полу, и друг к другу; стойки все еще держатся, но на последнем издыхании; а голограммы мигают, дрожат и коротят каждые несколько секунд.

Я узнаю песню, которая играет в зале. Это была любимая песня Эм. Я не слышала ее с тех пор, как сестра умерла, и сейчас ее звук будто вгоняет мне кол в сердце.

– Тебе чем-нибудь помочь? – спрашивает меня чей-то голос сзади.

У меня на лбу выступает холодный пот, оборачиваясь, чтобы посмотреть на его обладателя, я делаю глубокий вдох.

Невысокий и толстый, работяга с физиономией круглой как блин. На табличке у него на груди написано синими буквами: “Гестор”. Почти невозможно поверить, что он завершил свое назначение, такой он рыхлый. Если он действующий страйкер, то это просто пародия на все то, что мы о них воображали.

– Я пытаюсь понять, есть ли у вас, ребята, в коллекции одна группа, но очереди к терминалам очень длинные, – говорю я ему, зная, что он может отвести меня к Дайру.

– Да, жаловаться не приходится, это хороший бизнес, подружка, – он усмехается. – Как называется группа?

Ну вот. Если я собираюсь отступить, то это надо делать сейчас. Это последний шанс: яркий образ Корда вспыхивает у меня в голове. Но вдруг в моем воображении он умирает, как и Люк, как и все остальные, а я обнимаю его и чувствую, как жизнь уходит из него. По моей вине.

– Эй, ты там жива? – Гестор машет рукой у меня перед носом.

Сомнения разрушительны. Страх перед неизвестным – ничто по сравнению с тем, что я хорошо знаю, чего боюсь больше всего.

– Группа называется “Страйкеры”, – тихо говорю я, пристально глядя на него.

Гестор превращается в камень. Его руки замирают в воздухе, его глаза на секунду расширяются и тут же сужаются. Внезапно он кажется не таким уж никчемным.

– Скажи-ка это еще раз, давай-ка, – говорит он тихо, скорее требуя, чем спрашивая.

И я повторяю: – Я ищу “Страйкеров”.

Кажется, выполнение данного им приказа его только злит. Он трясет головой, свирепо глядя на меня.

– “Страйкеры” подходят для более… взрослой аудитории. Для тех, кому больше двадцати, когда шансы получить назначение равны нулю. Человек должен быть завершившим, догоняешь?

Я сдержала волну паники: нельзя допустить, чтобы она набрала обороты, проявилась у меня во взгляде или словах. Паника – признак слабости.

– На карточке об этом ничего не говорится, – заметила я.

– Эй, подружка, это просто здравый смысл.

– И тот человек мне ничего не сказал, когда я попросила Дайра к телефону. Тот человек, который объяснил мне, как его найти.

– Видать это был я, если бы я знал, что ты малолетка, я бы попридержал язык, – он широко улыбнулся толстыми губами. – Теперь об этой группе. Их музыка может быть малость чересчур живописной, догоняешь? Чересчур для такой малявки, как ты.

Я так близка к цели, нельзя ее теперь упустить. Мгновение я представляла перспективу впасть в оцепенение, связанные с этим безопасность и облегчение. Но этим утром я смогла вылезти из постели только потому, что у меня был шанс унять бурю у себя в голове.

– Пять минут, – говорю я ему. – Можешь мне устроить хотя бы это.

– Неа. Не могу. Дайр – занятой человек. Не могу тратить его время, отправляя к нему бездельников…

– Я не уйду пока с ним не поговорю, – рычу я, оказавшись в шаге от того, чтобы начать его умолять. Сама мысль умолять этого человека, который, конечно же, не более, чем подобие охранника, привратника…

– Убирайся. – Гестор стрельнул глазами влево-вправо, раздумывая о других покупателях на этаже: очевидно, это была не та беседа, которую им стоило нечаянно услышать. – Или я заставлю тебя убраться.

– Нет, я не уйду, – говорю я. – Я хочу его видеть.

– Ну, а мы закрыты. Так что бери ноги в руки и давай отсюда, – он хочет положить мне руки на плечи, чтобы развернуть меня в сторону двери.

Все происходит быстро. Быстрее, чем я когда-либо представляла. Все эти часы, дни, годы тренировок пригодились хотя бы для этого. Я взмахиваю руками, отталкивая его ладони. Потом толкаю его в грудь. То, что такой толстый человек падает так запросто, скорее результат шока, чем моей силы. Он таращится на меня лежа на полу, его лицо покраснело и перекосилось. Он выглядит кровожадно.

– Ну ладно, хватит, сейчас я…

Моя рука ныряет в карман за пистолетом, рыщет в его поисках…

– Гестор, – низко, словно песок царапающий гравий, пророкотал голос. – Что здесь происходит?

Я обернулась и увидела очень высокого и широкого мужчину. Маленькие глазки цвета синих джинсов, ежик светлых волос, на подбородке козлиная бородка того же светло-грязного оттенка.

C первого взгляда ясно, что его вес – не жир, как у Гестора. Это чистые мышцы. Эту массу он разместил так, чтобы скрыть обзор на нас троих со стороны магазина. Из-за этого я оказалась запертой в углу, отрезанной от двери.

– Эта… малявка пришла к тебе, Дайр, – бормочет Гестор. – Спрашивала о группе. – Последнее слово сопровождается возмущенным шипением.

– Но когда я увидел, сколько ей лет, я сказал “ну уж нет”, после этого она и подняла шумиху.

Дайр открыто оценивает меня. Не могу понять, о чем он думает и это лишает сил. Может он собирается дать мне шанс, вышвырнуть вон или сделать со мной бог знает что, о чем я еще сама не успела подумать, но что обычно делают с теми, кто слишком много знает.

– Ты всегда двигаешься так быстро? – спрашивает он меня, – слова звучат как резкий скрип.

Я не знаю. – Да. Всегда.

Несколько секунд тишины, а потом отрывистый кивок:

– Ладно, но внизу, не здесь.

Дайр обводит пристальным взглядом магазин, кажется удовлетворенным: никто не слушал.

– Гестор, иди работай.

Гестор, наконец, с трудом встает на ноги.

– Дайр, это дурацкая, сумасшедшая идея. Девчонка такая зеленая, что может легко быть…

– Не зеленее, чем я хотел бы. – Дайр поворачивается ко мне и жестом показывает: “Сюда”.

Лестница – узкое, темное, скошенное под углом пространство в заднем углу магазина. С каждым шагом я все ближе к миру, который вдруг оказывается реальностью, а не игрой.

Стены внизу все те же, бетонные, но здесь они какие-то влажные, сырые, как земля. Они напоминают мне, как пахнет в саду, когда копаешь достаточно глубоко, выворачивая землю, которая никогда не видела солнца. Окон нет, только три голые лампочки, болтающиеся на потолке. На бетонном полу – несколько металлических стульев и металлический стол со вмятинами. И не сочетающийся со всем этим ряд блестящих планшетов, подсоединенных к машинам, которые я пока не могу распознать.

И женщина. Она сидит за пустым столом, наблюдая, как я вхожу в комнату. Она выглядит такой же крепкой как Дайр и почти такой же приятной как Гестор. Темноволосая и темнокожая, с колючими зелеными глазами. На столе перед ней стоит картонная коробка.

Дайр отодвигает стул напротив женщины, царапая им пол. Держа его, он говорит мне: «Садись».

– Это та, что от Бэра? – голос у женщины мягкий. Она продолжает пристально смотреть на меня, когда я сажусь. Ее оценивающий взгляд не материнского характера, а как у змеи перед броском. – Я и не знала, что мы теперь берем таких молодых.

– Мы не берем, – Дайр садится рядом с женщиной, хмуро глядя на меня и теребя свою бородку. – Как тебя зовут и сколько тебе лет?

– Вест Грейер, – мои слова как пули. Должны быть. До сих пор была вероятность, что меня выпроводят. – Мне пятнадцать, и я не слишком молода.

– Значит, не завершила еще свое назначение? – хрипло говорит он.

– Нет. Еще нет, – мои руки сжаты в кулаки на столе напротив меня, поэтому я убираю их со стола и сажусь на них.

– С чего бы тебе хотеть стать страйкером, если тебя в любой момент могут активировать? Дети твоего возраста слишком заняты, готовясь убить своего Альта, чтобы заботиться о чем-то еще. И правильно делают. Одна промашка, когда выполняешь контракт страйкера, также смертельна, как и при выполнении собственного назначения.

Я киваю.

– Я это знаю. Я пришла сюда, чтобы стать настолько сильной, насколько смогу. И потому что… – я себя останавливаю. Лица напротив меня – суровые маски, они уже почти решили от меня избавиться, я знаю, что моя боль им ничего не скажет. Может, они даже подумают, что я не могу с ней справиться. – Ну, и как сказал Бэр, чтобы тренироваться…

Дайр качает головой, его губы сжаты в линию.

– Бэр. Ему надо было подумать, прежде чем посылать ко мне бездействующую, – его голубые глаза блестят как стекло в свете огней. – Впервые он потрудился вспомнить, что я все еще существую, и то, чем я занимаюсь. Так, что он увидел в тебе такого, Грейер, что побудило его нарушить молчание?

Я моргаю в неуверенности, что он хочет услышать. – Я не знаю.

Женщина улыбается, что делает ее красивой, но и более пугающей. – Что знаю я, так это то, что ты даже не представляешь, во что ввязываешься, – говорит она.

– Я знаю, что вы нанимаете страйкеров для убийства Альтов, – говорю я сухо. – Я знаю, что никто даже не осмеливается говорить о вас, особенно те, кто на самом деле нанимали страйкеров, чтобы убить своего Альта. Также я знаю, что пока вам удается избегать Совета, и что ни одного страйкера никогда не поймали. Иначе они убили бы вас или их, и Совет позаботился бы о том, чтобы мы все это узнали.

– А еще ты не знаешь насчет твоего Альта, твоего собственного состязания, не знаешь, что бы ты сделала, когда дело дойдет до: “убей или будь убит сам”.

Тут она ошибается. Я знаю все об Альтах и состязаниях. Когда это случается со всеми вокруг, это как будто происходит с тобой самим.

– Видишь ли, вот из-за этого-то я и задумываюсь, – говорит Дайр. – Если ты еще не завершила назначение, откуда нам знать, как ты отреагируешь? Есть шанс, что ты нападешь, а есть шанс, что ты убежишь, а, может, и хуже – оставишь такой бардак, который выведет, наконец, Совет из себя и заставит их что-то предпринять.

– Я и не знала, что, для того чтобы стать страйкером, надо пройти тест и ответить на кучу тупых вопросов, – мой голос становится твердым, как камень. – Я думаю, достаточно одного того, что меня сюда послал Бэр.

Упоминание имени Бэра заставляет Дайра помрачнеть, мне интересно, почему они больше не друзья. Они оба противостоят Совету и назначениям, оба дают Альтам лучший шанс выжить, даже если занимают по этому вопросу с разные позиции. Та ли это причина, по которой они теперь друг друга ненавидят? Бэр думает, что Дайр заходит слишком далеко, а Дайр считает, что Бэр делает недостаточно?

– Нет никакого теста, – наконец говорит Дайр также холодно. – Ты не обязана объяснять нам свои причины. Мне просто любопытно.

– Хорошо. Мне нужны деньги.

– Врешь, – тут же говорит женщина.

– Нет, не вру. За это платят лучше, чем на любой работе, которую я могу получить, пока я не завершила, – две части, из которых только про одну я знаю наверняка. Факт, что незавершившим платят меньше, чем завершившим за одну и ту же работу; Слухи, что страйкерам платят больше, чем за практически любую другую работу. Если ты в этом хорош.

– Зачем девчонке вроде тебя так нужны деньги? – спрашивает Дайр. – Элитное обучение? Не имеет смысла, если ты собираешься стать страйкером.

– Какая разница, если вы все равно получаете посредническое вознаграждение за каждого клиента? С другой стороны, если я остановлюсь, получив своего клиента, то мне не заплатят. Если все работает так, как я думаю, вы просто отдадите работу другому страйкеру.

Он медленно кивает.

– Близко к правде. Думаю, я просто хочу быть абсолютно уверен, что ты уверена. Знаешь ли, к нам раньше никогда не приходили неактивированные или активные Альты.

Несколько секунд в тишине мы все перевариваем его признание. Понимание того, что я первая не столько опьяняет, сколько лишает мужества.

– Бэр говорит, ты идешь на это, потому что не согласна с Советом, – наконец говорит он. – Что ты не думаешь, что система всегда права, почему умереть должен этот Альт, а не другой. – Лишь потому, что Альты не думают, что они способны убить кого-то, не значит, что они не заслуживают шанса жить.

– Но на этом стоит Керш: избавься от слабых.

– Керш стоит на солдатах и войнах. А что насчет того, что делает нас не просто машинами, из-за чего мы остаемся людьми? Равновесие – это благо. Если быть слабым означает неспособность жить с воспоминаниями об убийстве, которое совершил собственными руками, тогда, может, стоит считать слабость благом. Быть достойным должно означать больше, чем быть способным использовать пистолет или держать клинок.

– Если вы на самом деле пытаетесь запарить мне мозги этой темой, то объясните, почему, если сильнейший Альт не выигрывает, а слабейший – выигрывает, вы все равно заставляете слабейшего Альта платить?

Лицо Дайра становится непроницаемым, его глаза выражают насмешку и больше ничего. Как если бы он поскользнулся, но вовремя вернул себе опору, спрятался за яростью, в которой нет места вине. Кого он мог потерять, чтобы смотреть на мир так, и как ему было больно?

– Эй, ты или выживаешь, или умираешь, – говорит он. – Убей или будь убит. Если только ты не хочешь оставить своей семье свое мертвое тело, чтобы они разбирались с этим и расплачивались. Я беру деньги каждый раз.

Со мной будет так же? Стану ли я такой же жестокой, как он, буду ли я использовать работу страйкера, чтобы отогнать преследующих меня призраков, как делает это он? Будет ли это иметь значение, пока я смогу продолжать?

– Понимаешь ли ты это все, Грейер? – спрашивает Дайр, возвращая меня к разговору. – Понимаешь и готова к тому, что тебя ждет, если ты станешь страйкером?

– Да, – я отвечаю на его взгляд. – Готова.

– Знаешь ли, они тебя возненавидят, если выяснят.

Никакого хождения вокруг да около, просто с этого момента моя жизнь будет разрушена.

– Не только Совет, но также неактивированные, активированные и завершившие. И, в глубине души, тебя возненавидят даже некоторые из Альтов, которые сами нанимают тебя, просто потому, что ты – напоминание им о том, что они не могли сделать. Каждый, кто увидит твои метки, будет знать, что ты обманываешь систему. Что ты убиваешь не во имя высшего блага, а потому, что ты сама это выбрала.

– Да, – это все, что я могу сказать.

– Хорошо. Не облажайся, – и на этом все.

Меня приняли.

– Оборудование готово? – спрашивает Дайр женщину.

Она кивает, и я понимаю, что она не довольна решением Дайра взять меня. Я – новая переменная со многими неизвестными, которые трудно классифицировать: подросток-страйкер, который еще должен завершить свое назначение. Что я: просто потеря их времени, девчонка на волне первоначального всплеска адреналина от мысли, что стала настоящим страйкером, но которая спасует при первых же признаках опасности? Взбешусь ли я, опьяненная возможностями и искаженным чувством безнаказанности? Мое возможное назначение лишит меня сил или наоборот придаст их благодаря открывающимся перспективам?

Дайр выходит из комнаты, когда женщина пододвигает ко мне картонную коробку так, что она оказывается между нами на покрытой вмятинами поверхности стола. Она поднимает крышку, я заглядываю внутрь, зная, что я там увижу и собираясь с духом.

Пистолет для нанесения татуировок. Он не способен выстрелить в меня, но способен на кое-что другое: поставить на мне метку страйкера. Плата, как и сказал Дайр.

– Этот пистолет доведет до конца две вещи, – говорит мне женщина. – Во-первых, лазер, работая у тебя под кожей, проложит путь для метки. Потом заполнит проход чернилами. Свойства чернил таковы, что мы сможем выследить тебя, если ты забудешь про посредническое вознаграждение, и нам понадобится связаться с тобой. Наша собственная шпионская система, на этот случай.

Уголки ее губ изгибаются. Не для того, чтобы меня убедить, а чтобы дать мне понять, что она наслаждается моим подчинением, согласна она с ним или нет.

– Покончим с этим, – говорю я ей.

Ее улыбка соскальзывает с лица, как масло со сковороды.

– Будет больно. Закричишь, и я буду вынуждена заткнуть тебе рот.

Я не кричу. Но слезы все равно текут дорожками по щекам. Горячо как в огне, мое первое испытание огнем.

Когда она заканчивает, запах горелой плоти остается не только у меня в носу, но и в волосах, на одежде. Я верчу кистями, изучая свои новые страйкерские метки.

Две изогнутые полосы бледных серых чернил, оттенка темной стали. Я дотрагиваюсь до одной из меток пальцем в уверенности, что будет жутко больно, несмотря на то, что женщина сказала мне, что они заживут практически сразу, поскольку она ввела мне под кожу не только чернила и устройства слежения, но и большую дозу обязательного агента – сверхзаряженных частиц, которые заживляют раны изнутри.

Я хмурюсь. Неожиданное отсутствие боли удивляет, еще более удивительно, что я практически вообще ничего не чувствую. Онемение распространилось также вниз на ладони.

Я сгибаю руки, сжимаю кулаки. Тыкаю сильнее в этот раз. Все еще ничего.

– Чернила вызывают онемение поначалу, – говорит Дайр неуклюже, как бык, входя обратно в комнату. – Большая часть чувствительности вернется.

– Большая часть? Почему вы меня не предупредили? – у меня на шее затягивается удавка страха потому что я больше никогда не буду уверена, что работаю оружием так хорошо, как только могу. Что я только что профукала все то время, которое мои братья потратили тренируя меня.

Он пожимает плечами. Движение почти элегантное для того, кто сложен как товарный поезд.

– Это заставило бы тебя передумать?

Нет. Я снова обследую свои метки. Темные тонкие завитки, обхватывающие мои запястья, заставляют меня задуматься о бегущих цифрах назначения.

– Будь осторожна с отметками. Нам не удалось сделать чернила светлее, чем есть, так что тебе придется их прикрывать. – Только когда ты умрешь, пропадет риск, что они нас выдадут. Когда кровь прекращает течь по венам, это автоматически передает сигнал устройствам слежения. Совет не сможет добраться до нас.

– Но почему на запястьях? – спрашиваю я его. – Почему не на менее заметном месте, где их легче спрятать?

– Потому что так ты привязана к ним, если только не отрубишь свои наиболее ценные активы. Так нет шансов, что ты смошенничаешь: страйкер без рук бесполезен.

Он выдвигает стул и снова садится напротив меня.

– Теперь о деталях. Ты всегда должна быть в зоне доступа. Если нет особых обстоятельств, мы сводим клиента с тем, кто свободен. Если это будешь ты, то ты получишь сообщение со всей нужной информацией: контактные данные клиента, фотография клиента, номер назначения, свежие данные о местонахождении Альта. Иногда – о рабочем месте, привычках, манерах поведения, в зависимости от того, как долго за ним следили. После этого ты связываешься с клиентом и объясняешь ему условия оплаты.

Большинство страйкеров узнают о том, что незавершивший делает в течение месяца у других страйкеров и исходят из этой информации. Мы берем двадцать пять процентов от каждого заказа, так что убедись, что ты их перевела. Как ты нанесешь удар – дело твое, но как рекомендует Совет, лучше сделать это быстро, тихо и чисто, – смех Дайра и грубый подтекст его слов дает мне понять, что я только что перешагнула из одной тени в другую. – Запутанно, да? И мы, и Совет хотим от тебя одного и того же.

– Ага, есть такое, – я встаю на ноги, надеясь, что не упаду из-за слабости в коленях. Я начинаю двигаться к выходу, вдруг почувствовав острое желание увидеть свет, ярче, чем этот свет голых лампочек в комнате. – У вас есть мой номер, с которого я звонила раньше. – Что я могу сказать, чтобы это не звучало абсолютно не к месту? Ничего.

Дайр все еще на своем месте за столом, смотрит, как я прохожу мимо.

– За твой первый контракт, да?

– Что еще? – мои кисти и ладони немного покалывает, просто легкое гудение под кожей.

– Грейер.

Я у двери. – Что?

– Первый контракт ты получаешь сейчас.

Сердце подскочило до самого горла, во рту – вкус страха. Нет, не сейчас, я не готова. Медленно я поворачиваюсь и бреду обратно к столу.

– Выкладывай.

Глаза Дайра, похожие на синее пламя, сужены.

– Пока что ты ничего не сделала, так что для начала, сделаем что-нибудь экспромтом. В надежде, что ты выплывешь, а не утонешь.

– Так это тест? – мой голос – сухой скрежет. – Меток недостаточно?

– В сравнении с убийством твои метки – детские игрушки. Докажи, что я неправа, а Дайр – прав. Не забудь проверить свой сотовый по пути.

С этого момента все и началось.

Ее дом расположен в самом конце района Джетро, прямо там, где Джетро переходит в Лейтон на юге. Это тихое местечко, тянет на средний доход, как и везде в Джетро. Можно подумать, что тут даже немножко лучше, глядя на то, как облагорожены некоторые обветшалые фасады и увядшие газоны. Однако, он даже рядом не стоял с районом белых воротничков вроде Лейтона.

Это объясняет, почему она не может позволить себе нанять страйкера. Не то, чтобы деньги были единственной причиной. Принципы, гордость, упрямство, непоколебимость, безразличие… все это может играть роль. Но, в конечном счете, ничто из этого не имеет значения: ничто из этого не изменит того факта, что я здесь.

Я плавно двигаюсь вдоль боковой стороны дома, как раз за углом рядом со входом, где посажен ряд кустов самшита. Кусты достаточно плотные и густые, чтобы скрыть меня, когда я припадаю к земле, чтобы спрятаться. И наблюдаю. И жду, когда она или войдет, или выйдет.

В любом случае, это то, на что я рассчитываю. Это сравнительно новое назначение, полученное едва ли сутки назад, если верить контракту у меня на сотовом, поэтому, если только она не нарушает обычное поведение только что активированных Альтов, большие шансы, что она до сих пор дома. Готовится прятаться, готовится бороться. В любом случае, все начинается здесь.

Подробностей до смешного мало. Поначалу я недоумевала, почему Дайр не надавил на клиента, чтобы тот пошевелил ногами и собрал больше информации, перед тем как передать мне контракт, но потом я поняла, что он не хотел облегчать мне жизнь. Так же, как и Совет, он хочет слить меня, если я не смогу закончить эту работу.

Я дотронулась до пистолета в кармане куртки. Никогда не смогу забыть, на что он способен, независимо от того, сколько бы раз я из него стреляла. Забыть означало бы потерять себя, стать больше страйкером, чем собой.

В другом кармане – нож. Еще один – в правом переднем кармане моих джинсов, и еще – в заднем кармане. Это, возможно, перебор, но я нервничаю и не знаю наверняка, как все пойдет.

Так что я жду. День тянется медленно. Каждая секунда такая тягучая, что не хочет переходить в следующую. Минуты растянуты, часы бесконечны. Раньше мне не приходилось оставаться в неподвижности так надолго, это похоже на борьбу с гравитацией, каждая частичка моего тела протестует, стонет.

Глаза пересохли. Их жжет. Вся левая нога и стопа правой, абсолютно онемели. Мурашки по всему телу.

Голод тоже мучает, спазмы в желудке накатывают волнами.

Мой мозг лениво прокручивает последний урок боевой подготовки, размышляя, было ли там вообще что-то полезное. Что-нибудь о человеческом теле и психическом испытании во время слежки, о пытке обездвиживанием.

Но я обрываю себя.

Давай, Вест, сфокусируйся на чем-нибудь, кроме себя. Замри, будь страйкером.

Но как? Невозможно, когда все твое существо состоит из агонизирующих мышц и костей, которые ломит, натянутых до предела нервов и голодного головокружения.

Солнце уже низко, в воздухе разливается вечерняя прохлада, характерная для поздней осени, когда входная дверь открывается. Она захлопывается, следом слышны шаги.

Глаза у меня широко открыты, во рту пересохло, пульс зашкаливает.

Но к тому моменту, когда чьи-то ноги оказываются рядом с моим укрытием, я знаю, что это не она. Походка слишком непринужденная, не достаточно осторожная для Альта, чей статус только что поменялся на активированный.

Женщина пересекает дворик и направляется к машине, припаркованной у обочины. Судя по тому, как она выглядит, она, наверное, мать моей жертвы. Схожесть с фотографией моего клиента слишком велика, чтобы она не была членом семьи.

Передняя дверь снова открывается.

– Мама, почему я не могу… – голос четырнадцатилетней девочки, заискивающий и нетерпеливый, мои плечи напрягаются. Это должна быть она.

– Линд, закрой дверь и оставайся внутри! – голос женщины одновременно и рассерженный, и испуганный. – Я сказала тебе, сейчас не время испытывать мое терпение.

– Но мне скучно! Я не хочу весь день сидеть дома! Почему я не могу…

– Лучше поскучать, чем умереть, не думаешь? Еще и дня не прошло, как ты получила свое назначение, а ты уже со мной из-за этого споришь.

– Я не спорю с тобой…

– Как заставить тебя понять, что назначение – это не что-то такое, что ты можешь решить не делать. Это же не как вернуть рубашку в магазин, Господи боже мой.

– Я не тупая, мама.

– Линд, – глубокий вздох, который вызвал воспоминание о моей собственной матери, когда она пыталась объяснить что-то нам четверым. – Я скоро вернусь, ладно? И тогда решим.

– Ладно. Но Ксав все равно придет! Ты не можешь запретить мне видеться с моим парнем, знаешь ли.

– Просто вернись внутрь, Линд! И закрой дверь!

Дверь снова захлопывается, женщина садится в машину и отъезжает.

Я вскакиваю на ноги, пистолет в руке, мысли скачут, пытаясь определить, стоит ли забраться внутрь, пока ее мать не вернулась, или стоит просто позвонить в дверь и понадеяться, что она откроет не думая, а в это время дверь снова открывается.

Моя жертва выбегает из дома и мчится через двор, ее мать уже слишком далеко, чтобы ее догнать.

– Мама, подожди! Постой! Я забыла… – она останавливается посреди улицы, глядя в направлении, куда уехала ее мать, и тяжело дышит, руки уперты в бока. – Вот блин.

Ее слова слышны на удивление хорошо, не смотря на разделяющее нас расстояние, и только теперь я понимаю, насколько вокруг тихо. Мирно. Мысли ворочаются у меня в голове и, правильно это или нет, я решаю, что пистолет громковат для этого места, для этих семей и этих домов прохладной ночью.

Я перекладываю пистолет в левую руку и выдергиваю нож с выкидным лезвием из переднего кармана джинсов. Со щелчком открываю его.

Это меня замедляет. Если бы я двигалась быстрее, я могла бы метнуть его, пока она была еще достаточно близко, чтобы исключить промах, и пока она еще смотрела в сторону. Она умерла бы, даже не подозревая, что произошло. Она бы умерла, а мне не пришлось бы смотреть ей в лицо.

Но она поворачивается, направляется назад и тут замечает меня. У нее такое же лицо, как у моего клиента, как на фото у меня в телефоне, которое я запомнила.

Глаза большие и испуганные, с красивыми ореховыми прожилками. В них закодированы черные спирали с цифрами ее назначения. Светлые волосы оттенка сливочного масла затянуты в хвост, в который по моде вплетены косички и декоративные перья. Она в джинсах и спадающей с одного плеча футболке. Плетеные “браслеты дружбы” обвивают обе руки от запястий до локтей, как радуга.

Она не замечает вытащенный нож, и я вижу, как ее губы начинают было задавать вопрос, но потом ее глаза концентрируются на отблеске лезвия, и лицо искажается от страха, становится белым, как мел. Ее глаза становятся еще больше, как светящиеся бассейны распространяющегося страха. Она открывает рот, издает беззвучное “Ой!”, но все, что я могу слышать – клокотание крови у себя в ушах. Мир сузился, превратившись в расстояние между нами.