Текст книги "Двойник (ЛП)"

Автор книги: Элси Чапмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Я срываю ее и ощущаю на коже легкость пластин. Они все еще теплые. Я снимаю с плеч рюкзак, запихиваю цепочку в один из внутренних карманов и надеваю рюкзак обратно.

Я не вполне понимаю, зачем я его взяла. Может быть, причиной тому удовлетворение от убийства человека, который хотел, чтобы я умерла. А, может быть, смешанное чувство вины, вызванное тем, что убитого любила девушка, столь незначительно отличающаяся от меня. Я только что убила Альта, не являющегося моим, и клиента, перед которым нужно отчитаться, у меня нет. Но перед лицом смерти у меня не осталось выбора.

Я чувствую произошедшую перемену, что бы ни послужило ее причиной. Последний буфер между мной и моим Альтом исчез, устраняя все препятствия, которые я старалась создать, и подводя нас к неизбежной заключительной встрече.

Я быстро проверяю его карманы в поисках подсказки о том, кем он был. Ничего, кроме валяющегося на полу рядом со мной выкидного ножа. Даже в темноте я вижу, что нож первоклассный, без изъянов, рукоятка прекрасно лежит в руке. Независимо от того, откуда он взялся, нож слишком хорош, чтобы его оставить. Не смотря на то, что этим ножом меня могли убить, он еще может пригодиться. Я со щелчком закрываю его и убираю в чехол для ножей в рюкзаке.

Насколько это возможно, я закрываю за собой дверь в квартиру (скорее подпираю), не забыв повесить обратно белую бирку на ручку с наружной стороны. Добравшись до лифта, я спускаюсь вниз и прохожу по пустому вестибюлю. На улице ветер играет с моими волосами и проникает под все слои одежды, заставляя меня дрожать. Он подгоняет меня, пока я не оказываюсь у станции межрайонного поезда. Когда я сажусь на поезд, идущий обратно в Джетро, ветер больше не может до меня добраться, но в душе мне все еще холодно. Я съеживаюсь на сидении в конце вагона, как обычно, рядом с аварийным выходом, рюкзак лежит на соседнем сидении рядом со мной.

Когда поезд трогается и набирает скорость, я достаю телефон. Судорожно вздыхая, я открываю файл, который умудрялась до сих пор оставлять без внимания.

Файл открывается на экране. Информация о моем назначении. Я читаю, анализирую, решаю.

Закончив, я выключаю телефон и засовываю его обратно в карман джинсов. Прислонив голову к окну, я жду, когда день переберется через край мира и взойдет там, где городской барьер окаймляет небо.

Осталось пять дней. Этого должно быть достаточно, чтобы сделать то, что нужно. Но сначала нужно убедить себя, что я к этому готова.

Я снова в Гриде, впервые за долгое время солнечно, улицы и тротуары, кажется, еще больше наводнены людьми, чем обычно. Я выхожу из ломбарда и направляюсь к вокзалу, потирая только что опустевшее запястье, на котором последние пару месяцев я носила часы Люка.

Клерк, должно быть, почувствовал мое отчаяние, потому что без зазрения совести ободрал меня как липку. А, поскольку у меня не было выбора, я позволила ему это сделать. Думаю, девушка у терминала была права: я до сих пор нуждалась в часах больше, чем она. Теперь в кармане лежит тонкая пачка купюр, надеюсь, этого будет достаточно, чтобы дотянуть до конца. Я знаю, что Люк бы мне этого пожелал.

Однако, сложно отказаться от той его частички, которая не причиняла мне боли, когда я о нем думала.

Я встаю в очередь за билетами на станции межрайонного поезда. Когда подходит моя очередь, я подхожу к стойке и ввожу информацию, которая необходима, чтобы добраться туда, куда мне нужно. Хотя я не выбираю ни один из трех вариантов, доступных активированным, я все равно стараюсь, чтобы мои глаза были на безопасном расстоянии от сканера на случай нечаянного контакта. Я засовываю несколько своих недавно приобретенных купюр в автомат и, когда номер моего билета появляется на экране, прикладываю к нему телефон, чтобы получить два своих билета. Один на сейчас, а другой, чтобы сесть на второй межрайонный поезд до Калдена. Это юго-восточный район Керша, дальние границы которого простираются на карте, как длинная и тонкая, занесенная в ударе лапа хищника.

Это место, где она выросла. Дом моего Альта.

Когда я была маленькой, я думала, что мир – это огромное пространство, даже если это лишь один город за надежными воротами, окруженный чем-то еще большим. Мысль о моем Альте была смутной и неясной, лишь намек на угрозу. Но чем ближе становился возраст активации, тем больше смыкались стены, тем реальнее становилось ее присутствие.

Только теперь, когда я читаю в назначении Место Происхождения и выясняю, где она живет, до меня доходит, как тесен мир. Все время, когда я думала о ней, она, вероятно, думала обо мне, воображая, что я делаю в данный момент, что чувствую, представляю.

Теперь она не вернется к терминалу. С тех пор, как я ухитрилась проследить за ней оттуда до Квода, весь ее распорядок изменился. Так что я должна начать сначала. Вернуться к истокам. Ее истокам.

Сюда я должна была прийти в первую очередь, вместо того, чтобы искать оправдания для бегства и упускать из виду то, что нужно сделать. Я вполне уверена, что ее давно здесь нет, но если она оставила хоть какие-то следы, любые знаки, говорящие о ее намерениях, возможно, я их найду. Я должна начать думать как она, стать ею.

Поезд заполнен чуть больше, чем наполовину, я нахожу себе место рядом с аварийным выходом, кладу сумку на соседнее сидение, чтобы никто не сел рядом со мной. Я смотрю как люди медленно входят друг за другом, и делаю для себя заметки. Мама с малышом и дорожной сумкой. Подросток с короткими сальными волосами, активированный, что видно по его глазам, уж не говоря о пистолете, торчащем под рукой. Пара, сидящая близко друг другу на скамейке, взявшись за руки.

Вот мы трогаемся, и я отправляю Корду сообщение. «Я на работе, пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я дам тебе знать, когда вернусь».

Я жду и жду, но он не отвечает. Я чувствую одновременно и разочарование, и облегчение. Поезд уносит меня дальше от него, и я больше не разрешаю себе думать о нем.

Легко заметить, где заканчивается Джетро и начинается Калден. Заводы и склады потихоньку уступают место фермам и амбарам, силосным хранилищам и рядам припаркованных комбайнов. Коричневые, спокойные пшеничные и сельскохозяйственные поля все еще сырые после дождя. Повсюду теплицы, за полупрозрачными стенами которых видны очертания и тени работающих фермеров. Даже внутри поезда чувствуется запах навоза, заставляя меня поморщиться.

Деловая часть Калдена состоит из кварталов продуктовых магазинов, булочных и мясных лавок. Когда поезд приходит на конечную, я выхожу на станцию вместе со всеми. У меня пусто в желудке, нужно поесть.

Только в третьем продуктовом киоске, в который я зашла, в конце концов, не потребовали сканирования глаза для совершения операции. Продавец – молодой завершивший, слишком занят борьбой с рулоном льна, который он пытается повесить на переднем окне, чтобы соблюсти формальности. Льняные нити молочного цвета мешают обзору так, что активированный, находящийся внутри магазина, не будет замечен его Альтом снаружи. Цель подобного действа в том, чтобы потенциальное завершение произошло где-нибудь в другом месте, подальше от заведения. Половина компаний здесь выбирают лен, а другая половина – пуленепробиваемое стекло среднего класса, чтобы защитить окна витрин.

Я оставляю его за работой и ем свой ланч: настоящую курицу с калденской фермы, забитую только сегодня утром, порезанную кубиками и запеченную со свежим картофелем. Это все то, что не подошло для поставки в Лейтон. Однако, несмотря на то, что мне пришлось переплатить за еду, предназначенную только для завершивших, и на то, что она была не достаточно хороша для Лейтона, еда горячая и чрезвычайно вкусная, на несколько минут я почти забываю, что я замерзла… и почему я здесь.

Прислонившись к боковой стене здания со своим перекусом, я снова наблюдаю за толпой, за тем, как кружат по сторонам люди. Тут царит атмосфера достатка: не роскоши или излишества как в Лейтоне, а скорее всеобщей сытости. Никто, из живущих здесь, никогда не стал бы голодать. И даже если все, что, производится в Калдене, не поражает воображение, все же нельзя сказать, что это не удовлетворяет основные человеческие потребности и при чем – хорошо.

Друзья, семьи, пары. У булочной через дорогу стоит парочка, которую я видела в поезде. Язык их тел, говорит красноречивее всяких слов, то, как они прижимаются друг к другу, касаются, не касаясь. Поглощены диалогом, в котором даже паузы между словами понятны.

Парочка исчезает за углом. Я никого здесь больше не узнаю, и это не удивительно. Но видя всех этих людей вокруг, я прокручиваю в голове новую мысль: если бы прямо сейчас мимо меня прошли родители моего Альта, узнала бы я их? Насколько я на них похожа? Больше чем на своих родителей?

Районный поезд останавливается за углом, и я второпях раскладываю остатки своего ланча в соответствующие урну и установку утилизации. Я машинально бросаю взгляд на медную табличку, привинченную к установке – «НАПОМИНАЕМ, ПОЖАЛУЙСТА, БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ И НЕ ДОПУСКАЙТЕ НАНЕСЕНИЯ УЩЕРБА КОММУНАЛЬНОЙ ИЛИ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ ПРИ ВЫПОЛНЕНИИ НАЗНАЧЕНИЯ. С БЛАГОДАРНОСТЬЮ, СОВЕТ» – до того как войти.

Я проскальзываю на сидение в конце вагона. Позволяя поезду унести меня всё дальше в ее мир, оставляя свой собственный далеко позади.

Ее дом находится на окраине Калдена, что-то вроде моего района в Джетро. Но здесь улицы шире и более ухоженные, всего лишь на шаг ближе к цивилизации и только. Если у нас повсюду раскиданы гаражи, забитые промышленным сырьем, то здесь – сараи c сельскохозяйственным оборудованием.

Ее дом двухэтажный; на покрытом белой штукатуркой фасаде расположено большое окно. Ряд фруктовых деревьев, похожих на скелеты, выстроился на страже по обочине, протянувшейся вдоль переднего дворика; последний урожай с них давно уже сняли. В глубине двора, играет бледными оттенками зеленого, кремового и фиолетового, грядка с зимними овощами.

Все ухожено. Значит, мой Альт покинула не пустой дом. Родителей, братьев и сестер… семью.

На подъездной дорожке нет машин, но это ничего не значит, потому что есть еще закрытый гараж. Несмотря на быстро опускающуюся темноту в окнах нет света. Возможно, мне сегодня, наконец, повезет.

Боковая калитка заперта, но замок из тех, что встречается в двух домах из трех – достаточно просто перегнуться и потянуть за щеколду. Калитка распахивается, и я прохожу внутрь, чтобы оказаться на заднем дворе.

Там расположена небольшая деревянная площадка с зонтом и креслами, все закрыто чехлами на время межсезонья. Очертания их форм, покрытых брезентом, массивны и неприветливы. Ряд цветочных клумб на возвышении, пусты – только земля. Задняя дверь расположена рядом с большим незанавешенным окном, шторы открыты.

Я никогда раньше не проникала в дом, зная, что внутри могут быть люди. Это заставляет меня нервничать, у меня начинает сосать под ложечкой.

Давай уже, сделай это. Это легко. Легко.

Я нащупываю дезинтегратор Корда во внешнем боковом кармане рюкзака и достаю его, чтобы он был наготове у меня в руке.

Кое-как я заставляю свои ноги двигаться.

Когда я подхожу к дому на десять метров, над задней дверью загорается лампочка и я замираю. Внезапно вся территория освещается ярким светом, любой находящийся внутри, кому бы сейчас ни пришло в голову посмотреть из окна, мог бы увидеть все и вся.

Видимо, датчик, реагирующий на движение, нужно, чтобы свет погас, пока меня тут не заметили. Значит, нужно или разбить лампочку, рискуя, что меня услышат, или забраться внутрь как можно быстрее.

Даже не поняв, что я уже приняла решение, бросаюсь бегом, чтобы покрыть оставшееся расстояние.

Я сильно прижимаю черную полоску к замку, секунды идут очень медленно. Задержав дыхание и, нескончаемо вслушиваясь в стуки и щелчки, я выжидаю минуту. Я бесшумна, как никогда, но если внутри кто-то есть…

Глубоко внутри замка раздается приглушенный лязг – готово. Я крепко держу дезинтегратор в одной руке, поворачивая другой дверную ручку, и вхожу.

В свете, проникающем из окна, видны контуры кухни. Линолеум на полу, горы сложенной в беспорядке посуды в раковине. Направо – столовая, стол не убран, к ней прилегает маленькая гостиная. Короткий коридор прямо передо мной ведет в другую комнату, которая, я думаю, является основной гостиной.

В воздухе повисли запахи сегодняшней готовки – кофе, специй, мяса – обычные, повседневные запахи. Они напоминают мне любой дом в пригороде Джетро. Разница между теми и другими не велика… за исключением живущих в них людей. И моя семья, и нет. И я, и не я. Потому что я думаю обо всем этом, как о принадлежащем ей.

Свет снаружи гаснет, и комната погружается в темноту. Но темнота не кромешная, потому что на приставном столике в коридоре кто-то оставил включенный планшет. На его экране мелькают картинки, превращая потолок во вращающийся астрономический узор.

Меня одолевает острое любопытство, которое невозможно игнорировать. Я аккуратно убираю дезинтегратор обратно в рюкзак, прежде чем подойти ближе.

Семейные фотографии.

Странно видеть свое лицо рядом с людьми, которых я не знаю, на мероприятиях и местах, которые для меня не существуют. Это ощущение лишает меня присутствия духа и заставляет сомневаться в своем месте в жизни, я чувствую себя как призрак, скользящий сквозь стены. Жизнь, которую я считаю своей, внезапно кажется менее реальной.

В этой жизни я единственный ребенок.

Я была лучшей во втором классе; мы отмечали это в модном ресторане прошлой весной.

Моим кавалером на танцах прошлой зимой был достаточно смазливый парень – какими обычно бывают качки.

Меня наградили кубком как выдающегося нападающего школьной футбольной команды…

Постойте-ка.

Я пристально вглядываюсь, дожидаясь, пока снова не появится фотография с танцев. Когда она появляется, мои подозрения подтверждаются, от чего у меня перехватывает дыхание.

Это он. Страйкер, которого она натравила на меня. Парень, которого я убила. Ее друг, ее бойфренд, тот, кого она любила.

Глубокий и болезненный укол раскаяния вызывает волну жара, который обжигает мои глаза. Зачем ей надо было заставлять меня это сделать, ведь все происходящее касается только нас двоих? А если бы то, что случилось с ним, случилось со …

Мои мозг машинально проносится мимо этой мысли, так, как я перепрыгивала через трещины на тротуаре, когда была маленькой. Нет, этого не случится. Не теперь, когда я так близка к финалу. Я закрываю глаза и медленно выдыхаю. Снова открываю их и смотрю на оставшиеся фотографии.

Сосредоточься.

На всех фотографиях у нее одна и та же улыбка на лице, то же выражение. Яркое, живое, открытое. Волосы всегда чистые, а одежда не мятая. Даже ее осанка безупречна.

– Замечательно, – бормочу я себе под нос. – Абсолютное совершенство. – Она мой худший кошмарный сон, отличница с настоящими результатами. Она из тех ребят в школе, которые не могут не уличить меня в том, что я медлительна, неуклюжа и не соответствую требованиям, независимо от того, как тщательно я пытаюсь это скрыть.

Она тот Альт, который заслуживает победы.

Я вздрагиваю и отворачиваюсь, мой желудок сжимается в комок. Как бы там ни было, теперь на игровом поле наших назначений шансы сравнялись. Ее страйкер умер от моей руки. Я отказываюсь верить, что она лучше меня. Я не могу.

На это не осталось больше времени. Мне нужно уходить отсюда поскорее. Не знаю, что было бы хуже: если бы кто-то пришел и принял меня за нее или если бы понял, что я – не она.

Сверху прямо надо мной раздается звук. И еще, потом скрип половиц, на которые кто-то наступил.

Кто-то все-таки дома.

Нет смысла пытаться унять тошноту, которая разливается по всему телу, заставляя мои нервы звенеть. Она не пройдет, пока я не доделаю свое дело.

Из-за того, что на улице сейчас абсолютно темно, внутри еще темнее. Я на ощупь, по стене, тихо поднимаюсь наверх.

Здесь я вижу лучше. Прямо надо мной в крыше расположен большой световой люк, на улице опять идёт дождь. Капли ручейками стекают по выпуклой крышке. Звук, который должен бы успокаивать, наоборот вызывает тревогу, с каждым глухим ударом все внутри меня сжимается сильнее и сильнее.

Четыре комнаты. Одна из них ванная. Другая – рабочий кабинет, за дверью виднеется письменный стол, а за ним неотчетливые очертания высокой спинки кресла.

Рядом с кабинетом закрытая дверь, за которой, должно быть, находится спальня. Полоска тусклого света пробивается сквозь щель между дверью и полом. Из комнаты доносятся приглушенные звуки телепрограммы или сериала. И еще голоса чуть громче, как пронзительное жужжание насекомых.

Комната её родителей.

Спальня моего Альта находится в конце коридора. Я уже ощущаю царящую там атмосферу неподвижности. Ее здесь нет уже давно, скорее всего, с самого начала.

Я вхожу, переступая через порог, где светлая древесина коридорного пола встречается с мягким ворсом ковра. До меня доходит слабый аромат, и я морщу нос от отвращения. Слишком цветочный. Хорошо бы включить светильник, но я не могу рисковать, ведь свет могут заметить. Ну что ж, мне не впервые приходится работать в темноте.

Во многих отношениях это обычная спальня пятнадцатилетней девушки. На кровати разложены подушки, чтобы можно было удобно поваляться, на стенах развешаны постеры и фотографии (и его фотографии тоже повсюду). Комод заставлен косметикой и украшениями.

За исключением того, что все здесь до ужаса аккуратно. Подушки лежат ровно, а не раскиданы. Постеры и фотографии на стенах развешены под прямыми углами по отношению друг к другу. Косметика выстроена в ровные ряды, а украшения лежат отдельными кучками.

Меня снова посещает это странное чувство, то же, что и внизу, когда я наткнулась на фотографии ее бойфренда. Меня одновременно бросает в холод и в жар, напоминая, что нельзя забывать, я нахожусь в доме человека, который ничего не хочет так, как увидеть меня мертвой.

Хватит, Вест.

Я начинаю искать.

Сложно что-то найти, когда не знаешь точно, что ищешь. По пути сюда, у меня была блестящая идея, что я могу наткнуться на старый телефон с контактными номерами, на список близких друзей, с которыми она поддерживает связь, может быть, даже на брошенные записки с заметками о том, как меня выследить. Хоть что-то, что бы подсказало мне, как она собиралась меня устранить.

Проклиная себя, я тихо открываю комод, просматриваю бумаги, сложенные в аккуратные стопки на столе, пытаюсь запустить разрядившийся планшет. Я ведь видела ее лицо, ее глаза. Как я могла надеяться, что она поскользнется в самый неподходящий момент и оставит для меня зацепку?

Дверь гардероба открыта. Пробегая пальцами по ее одежде, я думаю о своей потной рубашке, своих мятых, засаленных джинсах. Я чувствую по запаху, как грязны мои вещи и я сама. Секунду я раздумываю, не переодеться ли мне. Я уверена, что ее одежда подойдет мне, как моя собственная. Но эта мысль исчезает, не успев оформиться. Я не могу. Это было бы слишком… личное. Как переступить границу, которая и так слишком размыта. Превращаться из одной личности в другую не должно быть так просто. Здесь она жила, спала, мечтала, здесь сама суть того, кем она была и есть. Если бы я провела здесь больше времени, стала бы я больше похожа на нее, чем на себя? Эта мысль одновременно и забавляет, и беспокоит.

Стоп.

Голоса, доносящиеся из другой комнаты, становятся громче. Скрипит открывающаяся дверь, неожиданно в спальне загорается и быстро гаснет яркий свет, слышится шорох шагов по коридору.

Я немедленно прислоняюсь к стене, рюкзак оказывается зажат за спиной, смотрю широко раскрытыми глазами в темноту, стараясь дышать тише. Нырнув в шкаф, я падаю на колени. У меня перед носом висят куртки, а ботинки и кроссовки создают неровную поверхность под ногами. Я упираюсь рукой в стену для устойчивости.

Шаги приближаются.

Я высвобождаю руку из рукава и дотягиваюсь до пистолета. Почувствовав рукой холодную сталь, я сжимаю его в ладони. Наступившее спокойствие и помогает, и мешает. Я медленно поднимаюсь, пока снова не стою на ногах, опираясь о дверной косяк гардероба.

В дверном проеме спальни возникает большая тень. Потом она разделяется на две. Мне видны фигуры ее родителей, освещенные светом из-под крыши. Мгновение они стоят неподвижно, замешкавшись на пороге, как будто вспоминая, как было раньше. Желая, чтобы все было как прежде.

У меня проступает холодный пот, я чувствую его едкий запах в воздухе. Я ощущаю во рту резкий горький вкус страха.

Кто-то входит. Шаги легкие и нерешительные. Это мать. Она протягивает руку, чтобы коснуться чего-то на столе. Движение ее руки похоже на мелькание призрачной тени. Она поправляет то, что я сдвинула. Я задерживаю дыхание, пытаясь понять, может ли она почувствовать, что в комнате есть еще кто-то. Но не просто кто-то, а я – Альт ее дочери.

Нет. Я в безопасности. Проходит секунда и она поворачивается лицом к мужу, который стоит неподвижно в дверях. Ее профиль наводит на меня страх. В нем есть отголоски моего Альта… и меня.

– Скажи мне, что ты ей веришь, – тихо говорит мать моего Альта. – Что когда она звонила тебе сегодня днем, она говорила это не просто чтобы нас успокоить.

– Она знает, что делает. – Голос мужчины звучит напряженно. Это ее отец. – Она скоро вернется домой.

Слушая их, я с легкостью могу представить как мои собственные родители – если бы они были живы – вели бы ту же самую беседу. На мгновение все четыре голоса у меня в голове накладываются друг на друга, размываются и перемешиваются, прежде чем я начинаю их различать. Я подавляю приступ жалости к родителям моего Альта, внезапно возникший из-за того, что им приходится выносить. Глупо с моей стороны забывать даже на секунду, что их грусть даже относительно не связана со мной.

– Она уже столько продержалась… – шепчет ее мать. – Я должна верить, что она будет той самой. А как там Глэйд? У нее есть от него новости?

Глэйд. Страйкер. Ее парень.

Ее отец тяжело вздыхает:

– Она сказала, что пока нет.

– Я просила ее обдумать еще раз, стоит ли просить его стать страйкером. Даже если это означает, что Совет не будет рассматривать инцидент как СУ, если все всплывет. – Она подходит к книжной полке и рассеянно поправляет некоторые книги, продолжая говорить. Должно быть, моя мама вела бы себя так же – занимала бы чем-нибудь руки, чтобы приуменьшить значимость того, что она в тот момент говорит о судьбе ее ребенка. – А тот мальчишка, которого она видела с ней. Разве можно быть уверенной, что это не нанятый ее Альтом страйкер?

При этих словах я сжимаю руки, и чуть было не роняю пистолет. Во рту мгновенно пересыхает.

Корд. Она говорит о Корде.

Картинки мелькают перед глазами, как вспышки молнии. Моя пуля задевает ее щеку. Выражение ее лица, когда она отворачивается, чтобы бежать от Корда. Его лицо выглядит суровым и обеспокоенным, когда он перевязывает мою рану, но нежность рук выдает его с головой.

– Помнишь, она видела его фотографии в доме своего Альта? – отвечает отец. – У него на запястьях нет меток.

У меня дома. Там ли она сейчас, пока я здесь?

– Она вряд ли где-то поблизости от дома. Никто не глуп настолько, – говорит мать, ее голос резок и наполнен ненавистью. Это сбивает меня с толку и ставит в тупик, потому что я знаю, что по крови она мне такая же мать, как была и моя настоящая мама. Почему мне кажется, что эта боль, разрастающаяся в груди, одновременно и обоснована, и бессмысленна? Каким образом она так тесно связана с возрастающим страхом за Корда?

– Она сказала, куда планирует направиться теперь? – Спрашивает мать.

– Она сказала, но сначала она дождется в Гаслайте новостей от Глэйда. Он должен позвонить ей завтра по выполнении заказа.

– Но она же не может ждать его вечно! – в ее голосе слышатся истерические нотки, абсолютно нормальные для матери, беспокоящейся за своего ребенка. – У нее кончается время!

– Скоро мы все узнаем, – говорит отец, стараясь успокоить свою жену. – Давай, ты должна поесть. Пойдем вниз.

На этом они оба покидают комнату. Вместе идут по коридору, звук их шагов, спускающихся вниз по лестнице, вскоре сходит на нет.

Несколько секунд я не двигаюсь, пытаясь собрать волю в кулак. Информация давит на меня со всех сторон, угрожая порвать меня на части. Я не могу осознать ее всю сразу.

Глэйд. Мой Альт в ожидании. Мой дом. Корд.

Каким-то образом я должна выяснить, куда она собирается идти дальше. И единственный, кто может дать ответ на этот вопрос – это ее отец.

Я медленно выхожу из гардероба и плавно подхожу к дверному проему. Замираю в неподвижности и прислушиваюсь, чтобы удостовериться, что они все еще внизу. Только услышав стук кастрюль и сковородок на плите, я осмеливаюсь, наконец, выйти в коридор. Напротив – рабочий кабинет.

Из окна в крыше позади меня падает достаточно света, чтобы я могла рассмотреть, что находится внутри. Покрытый ковром пол. Вдоль одной стены – книжные полки, большая лекционная доска вдоль другой.

Я подхожу к столу. На нем лежит портфель, а еще:

Пустая кофейная чашка.

Планшет.

Две книги.

Мобильный телефон.

Ручка, лежащая на единственном листке почтовой бумаги, на котором что-то нацарапано.

На самом деле, всего две линии, ярко выделяющиеся на белом фоне.

Нет логического объяснения тому, что мой пульс учащается именно в этот момент, и начинает биться в ушах как гром. Сердце и желудок словно подпрыгивают от того, чему мой мозг не хочет верить. Дрожащими пальцами я беру бумагу в руки.

Сложно разобрать. Свободной рукой я достаю телефон, включаю его и подношу светящийся дисплей к записке. Сначала я ничего не понимаю. Бессмысленные каракули на бумаге, цифры и буквы, которые не имеют ко мне отношения.

Хотя нет, они имею ко мне прямое отношение.

77513 Аркадиан. Мой адрес. Что понятно.

А то, что ниже – не ясно.

77561 Аркадиан. Через пять домов от меня.

«Она сказала, куда планирует теперь направиться?» Спросила ее мать.

«Сказала» Ответил отец.

И тут до меня, наконец, доходит.

Корд. Внезапно расстояние между нами становится невыносимо: мой рассудок подвергается испытанию на здравомыслие. Еще никогда раньше я не хотела видеть его так сильно, как в эту минуту.

Я роняю бумагу обратно на стол. В один шаг оказываюсь у окна кабинета. Я на втором этаже, возвращаться тем же путем, что я вошла – не вариант. Я тихо, медленно поднимаю жалюзи, хотя внутренний голос отчаянно рекомендует мне поторапливаться.

За окном передний дворик. Голые фруктовые деревья, которые я видела раньше, кажутся маленькими, далекими и хрупкими, они слишком далеко, чтобы спуститься по ним вниз.

А значит, придется скатиться вниз по крыше и спрыгнуть. Скат крыши, несомненно, крутой. Крутой и скользкий от дождя, обрывающийся в никуда.

Если я буду думать об этом, то потеряю время, пытаясь найти другой путь. Так что я запрещаю себе думать об этом, и вместо этого представляю лицо Корда.

Окно открывается наружу по металлическим направляющим. Обеими руками я давлю на стекло, пока вся квадратная рама не вываливается наружу с тихим хлопком. Она падает на кровлю со звоном и катится вниз, пока не сваливается с края. От паники у меня учащается пульс, однако я не слышу удара о землю – обошлось хотя бы без этого.

Я выбираюсь наружу и оказываюсь сидящей на кромке оконной рамы. Глубоко вдыхаю, держусь и начинаю наполовину сползать, наполовину скатываться вниз, пытаться держать центр тяжести тела так, чтобы устоять на ногах.

Я не могу удерживаться долго, гравитация берет свое, и я начинаю переворачиваться. Быстро.

Я ударяюсь о крышу бедрами, коленями и локтями. Успеваю заметить грубое асфальтовое покрытие; темное, затянутое облаками небо; бледное пятно луны. И хватаюсь за водосточный желоб, идущий по краю крыши. Дыхание обжигает горло, а ноги болтаются над подъездной дорожкой. Костяшки пальцев побелели от боли, я в отчаянии цепляюсь за водосток. Плечи вздрагивают в такт барабанящему сердцу.

Оставшаяся часть пути сравнительно не опасна, расстояние от кончиков пальцев ног до земли примерно пять метров. Я отпускаю руки, следя за тем, чтобы колени были чуть согнуты, пока я не приземляюсь на ноги. Мои зубы громко клацают друг о дружку, когда я перемещаю вес тела вперед и перекатываюсь кувырком, как нас учили на уроках кинетики.

Мое плечо долго и сильно вопит от боли, прежде чем наконец успокоиться. На этом все. Ни переломов, ни вывихов. C трудом верится.

Пробежав через лужайку и вылетев на полной скорости на улицу, я направляюсь вперед, домой, к нему.

Мой район превратился в минное поле теней, опасностей и угроз. Я больше не узнаю его в кромешной тьме ночи. Я держусь ближе к заборам и кустам, стараясь раствориться в ночи, насколько это в человеческих силах. То обстоятельство, что она предположительно должна быть в Гаслайте до завтра, слабо обнадеживает. Всякое бывает. Люди могут неправильно расслышать. Мой Альт могла выяснить, куда пошел Глэйд, найти его тело и помчаться обратно в Джетро, чтобы уничтожить меня дважды – один раз за себя, один раз за него.

На заднем дворе дома, расположенного за моим, мягкая земля под хижиной на дереве образует скат – что типично для почвы, на которой расположен район – и мои ноги намокают от стояния в луже дождя, которая никогда до конца не высыхает. Я наклоняюсь к забору, который разделяет наши дворы. На этот раз я пробираюсь с другой стороны, поэтому нужно отсчитать три планки справа. Я отодвигаю не закрепленную дощечку и заглядываю в образовавшееся отверстие.

В моем доме нет ни следа движения. Он словно спит. Ничто не бросается в глаза – в окнах не горит свет, двери не распахнуты. Но мои глаза уже привыкли к нехватке света и мельчайшие детали указывают мне, что кто-то тут был.

Жалюзи на кухонном окне опущены не полностью. Почти, но не совсем.

Я чувствую тень ее присутствия здесь, как будто в воздухе повисла ощутимая тяжесть. Это противно и непривычно, отдает самонадеянностью. У нее вошло в привычку наведываться сюда или она явилась под влиянием момента? Возможно, что она внутри прямо сейчас – если ее родители ошиблись, или если ее планы изменились.

Я стягиваю рюкзак с плеч и, держа за лямки, просовываю его в щель. Он достаточно легко проходит в нее, и я не могу не вспомнить, как проделывала это в прошлый раз. Тогда рюкзак застрял, будучи слишком туго набитым: я не знала, как оставить позади свое прошлое. Сейчас в нем меньше вещей, но, во многих отношениях, они стали значить больше. Содержимое рюкзака – это то, во что превратилась моя жизнь.

Переступив через дыру в заборе, я задвигаю болтающуюся дощечку обратно, чтобы закрыть за собой лазейку.

Я дома.

Я не смею даже вдохнуть, уж не говоря о том, чтобы рискнуть выдохнуть пар изо рта. Не уловив никакого движения, я медленно пробираюсь вдоль дома по направлению к палисаднику, стараясь держаться поближе к стене, почти прижимаясь к ней.