Текст книги "Месть фортуны. Дочь пахана"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Отпусти! Слышь, заморыш! Пальцем не трону тебя, клянусь мамой! – попросил второй мужик, увидев, что его напарник не шевелится.

– Канай тихо. Будешь вякать – ожмурю, как этого, – указала на мертвеца и, уперевшись ногами в пол, с трудом вытащила лезвие из головы покойника.

– Мать твоя – параша гнилая! Ты ожмурила Крота? – изумился напарник мертвеца и вновь попытался вскочить на ноги.

Капка вогнала в него с десяток деревянных стрел. Она всадила их одну за другой, услышав град угроз.

– Всей кодлой в очередь тебя пропустим. А потом утопим в сраной отхожке. За все разом!

– Ты не додышишься! – рассмеялась Задрыга.

– Я не дотяну, другие тебя прикончат. Ты приговорена шпановской малиной к ожмуренью. И сдохнешь, как последняя сука за то, что высветила мусорам нашего!

– Заткнись! – прикрикнула Капка, услышав, как к дому подъехала машина. Она выглянула в окно. Облегченно вздохнула. Из такси выходила малина – Черная сова…

Задрыга включила яркий свет. Открыла двери. Фартовые, глянув, заторопились в хазу.

Шакал вошел первым, как всегда. За ним кенты.

– Смотрю, ты не скучала тут? С чем возникли эти фраера? – спросил пахан криво усмехаясь.

– Сам их тряси, – выдохнула Задрыга и уже не дрожа села ближе к Таранке.

Шакал закрыл дверь. Велел Боцману развязать незванного гостя. И поставив того к стене, приказал глухо:

– Колись, падла! Чей есть? Зачем возник сюда?

– Лось моя кликуха! Малина решила замокрить вон ту паскуду за нашего кента, какого мусорам заложила. Не мы – другие ее застопорят. Это верняк!

– Кто пахан твоей малины? – перебил Шакал.

– Мы сами себе паханы!

– Выходит, сброд фраеров? Тогда все проще. Зароем вместе с этим жмуром в одной могиле. Понемногу сам откинешься. Как ничейный. За таких спросу нет.

– И тебя замокрят, – процедил сквозь зубы Лось.

– Боцман, крикни сявок! Пусть падаль уберут! – выстрелил в упор. И обтерев наган, спрятал за пояс.

Через десяток минут кенты закрыли дверь за сявкой, убравшим все следы нежданного визита.

– Смотри, Задрыга, усек я, как перо оказалось наверху. Доперло, кому мастырила месть. И за что… Завязывай с этим, пора взрослеть. В дела ходишь фартовые. Кончай быковать со своими, – потребовал Шакал строго.

– Я уже зареклась. Чего теперь кипеж открыл? Мне и так до горлянки достало. Еле дождалась вас. А ты бочку катишь. Хватит наезжать. Если б не это перо, меня б уже в живых не было. Оно спасло, – и Капка рассказала все как было.

– Круто взялась шпана. Надо проучить! – встал пахан. И позвав из-за двери сявку, велел ему смотаться к шпановскому пахану всего Ростова.

– Передай ему, я – Шакал, пахан Черной совы, хочу говорить с ним. Завтра. В десять утра. Там, где сегодня была сходка! Если не прихиляет – пусть обижается на себя!

– Уехать бы отсюда! – подала голос Задрыга.

– Захлопнись! Что нас – фартовых, шпана трясла? Чтоб мы из-за нее линяли из Ростова? – сжались кулаки Шакала, и в глазах сверкнули свирепые огни, за какие и получил свою кликуху пахан.

Капка вобрала голову в плечи. Знала, злить Шакала опасно. Доводить до ярости – рисковать головой. Капка тихо легла в постель.

Она проснулась поздно, когда все законники давно встали. Девчонка увидела отца, разговаривающего с незнакомым человеком. Тот слушал Шакала, иногда о чем-то спрашивал. По всему было видно, что оба обсуждают что-то очень важное.

– Сегодня я разборку соберу. Узнаю, кто надоумил Лося. Я не велел им стопорить Задрыгу. Не посылал сюда никого. Да и зачем? Нашел бы возможность с вами трехнуть. Без перхоти. Ну да тряхну я своих, надыбаю, кто меня по ставил в дураки, – пообещал вставая гость.

Шакал положил перед ним пачки денег…

– Это твоя потеря. Потрафь на замену. Пусть толковые будут мужики. И мне пару шестерок надыбай. В обиде н оставлю. И знай, купюры кропленые, – предупредил Шакал.

– Иных башлей не держим. Все фаршманутые. Но мы не фраера. Не дергаемся. А сявок сегодня пришлю. Файные мужики. Костьми лягут за своих. Проверены, – уверил гость пахана. И глянув на Капку, добавил тихо:

– Враз нам надо было с тобой свидеться. Сам секи, шпана тоже уважение ценит…

А вечером к ним постучали. Двое мужиков стояли в дверях, не решаясь войти.

– Нас пахан прислал. Насовсем к вам, – сказал лысеющий, круглолицый человек, оттеснивший за спину длинного худого мужика.

– Как кликухи ваши? – спросил пахан, окинув обоих внимательным, придирчивым взглядом.

– Его Жердь, – толкнул локтем стоящего сзади мужика. И ткнув себя пальцем в грудь, сказал:

– А меня – Краюха!

– Давно в малине шпановской канаете?

– С пацанов. Мы ростовские.

– Как платил вам пахан? – спросил Шакал.

– Сами шевелились. Пахан наш получать любил. Раздавал лишь зуботычины, в мурло. Редко когда со стола перепадало. Так иль нет? – толкнул Краюха локтем Жердь. Тот торопливо закивал головой.

– У меня свой закон в малине! Стремачить, шестерить будете. В дело – ни ногой. Доперло? Хазу стремачить, нашу кентуху! Чтоб пальцем к ней никто не прикоснулся!

– Не то она кентель любому откусит! – добавил Боцман. Он, узнав, что с ним могло вчера случиться, всю ночь не спал, ворочался. Весь день косился на Задрыгу и только недавно в себя стал приходить.

– Вот башли вам! Хиляйте прибарахлитесь. Одно секите! Бухать вам – когда позволю! Сами накиряетесь, выпру из малины без трепу, – предупредил пахан.

Жердь и Краюха взяли пачку полусоток.

– На барахолке прибарахлитесь. Усекли? Завтра с утра до темноты управьтесь. На ночь – сюда. И больше ни шагу от хазы! – велел пахан, отодвинув сявкам часть ужина.

Сявки ушли в коридор. А Задрыга, едва закрылась за ними дверь, спросила отца:

– Как ты секешь? А не разделаются они со мной за жмуров из своей малины? Здесь им меня достать, как шиш обоссать.

– Не трепыхайся, Задрыга! Они за все годы от своего пахана не имели столько, сколько им на барахло отвалено. Да и почетно шпане в фартовой малине дышать. Не часто такое обламывается. Они теперь душонки выложат, чтоб их не выперли отсюда. И нынче прежнюю малину забудут. Что им она? Да и жмуров оплатили им. Дали бабки, чтоб помянули, а на остальные – новых сфаловали. Все в ажуре! Нет больше обид. Уважили шпану. И она кайфует. Потому что она – ростовская. А в своем доме никого обжимать нельзя. Чтобы и дальше дышать лафово – к тебе никого не допустят. Доперли мое слово. Свои, прежние их кенты, если вздумают счеты с тобой свести, эти двое им глотки порвут. Да и пахан их, слово мне дал, – успокоил Задрыгу Шакал и вместе со всеми кентами снова стал собираться на сходку.

– Ты займись, чему тебя Сивуч учил. Чтоб не отвыкла, не посеяла. Теперь уж не сама канаешь. Стремачи имеются. Дрыхни спокойно! – сказал уходя.

Задрыга занималась до глубокой ночи. Когда устала до изнеможения, решила передохнуть. Ей хотелось дождаться кентов. Но когда они вернутся, девчонка не знала.

Тихо перешептывались в коридоре сявки. Капке так хотелось поговорить с ними. Тоскливо одной. Но знала, нельзя ей с ними общаться, ронять достоинство и честь малины. А потому решила лечь спать. Заранее зная, как облают ее кенты, если пронюхают, что говорила на равных с сявками.

Задрыга выглянула в окно. Там никого. Глухая ночь. Успокоенная отцом, что сявки ее стерегут, оставила окно открытым, чтобы к приходу малины проветрить комнату. Да и самой ночью дышать свежим воздухом.

Капка открыла дверь в комнату отца. Там было строго и мрачно. Плотно сдвинуты тяжелые занавеси. Девчонка оглядела замаскированные чемоданы. По привычке закрыла комнату на ключ, положила его в ящик стола.

Сявки сявками. А башли! Их никому пахан не доверил! – усмехнулась Капка. И погасив свет, легла в постель.

Едва закрыла глаза – привиделось море. Зеленые волны сверкают на солнце, качают Капку на своих упругих спинах, обдают белой пеной. Они что-то шепчут ей. Тихо, ласково. О чем говорят? Пытается понять их голос. Но тщетно. Волны будто катают девчонку по бескрайнему простору. Вокруг —

ни души. Где берег? Его тоже нет. Исчез из виду. Унесли ее волны, украло море Задрыгу у малины и несет куда-то, смеясь и играя.

Капка испугалась. Хочет закричать, но в горло попала горько-соленая вода. Она не дает дышать, кричать, звать на помощь.

Задрыга в ужасе дергается. Еще немного, и она утонет. – Пойдет на дно – в непроглядное брюхо моря. И ее никто не сыщет, не спасет. Капка пытается крутнуть головой, чтобы выплюнуть воду. Но не может. И в страхе открывает глаза.

– Да кончай ты с нею! – услышала Капка отдаленное. И чьи-то руки на секунду ослабли, чтобы ухватиться за горло понадежнее.

– Нет тут башлей. Занычили не здесь! Тряхни сикуху, чтобы вякнула! – услышала Капка сквозь звон в ушах. И тут же кто-то хлестко ударил по лицу:

– Колись, падлюка! Где пахан башли притырил? – спросил мужик, заросший щетиной по самые уши.

Капка едва привстала и со всей силы ударила головой в лицо державшего ее мужика. Тот, прокусив язык, зашелся воем. На крик вломились из коридора сявки. Включили свет.

Капка вмиг приметила «кошку», вцепившуюся в подоконник. Именно к ней бросились застигнутые врасплох трое воров. Один из них тут же махнул в оконный проем, но Капка опередила, подскочила в один прыжок, схватила со стола полную бутылку коньяка, коротко, резко опустила на голову вора, уже начавшего спускаться вниз. Он рухнул на землю мешком, без звука, без стона. Оставшегося трамбовали сявки. Они вмиг изукрасили в синяки лицо вора. Загнали в угол, отбивали печень. Иногда отлетали сами, пропуская встречный кулак.

Задрыге опротивело смотреть на затянувшуюся драку. Сивуч за такое зелень наказывал. Не признавал законник долгих потасовок. И ребят учил короткой расправе. Капка вихрем налетела. Сшибла с ног. И перекинув через себя, заломила руки вору за спину. До хруста, до стона. Вывернув их, велела сявкам связать гостя. И, что-то почувствовав, быстро оглянулась на того, какого первым выбила из дела, «натянув на кентель». Тот уже оклемался… Пригнувшись, приготовился всадить Задрыге нож в спину. Та отскочила в сторону в последний момент. Вор уже не смог остановиться. Еще миг, и прощайся сявка с. жизнью. И стал бы для Краюхи первый день в новой малине – последним. Но Задрыга помешала. Успела подскочить, врезать в дых головой. Отбросила к стене. Вор глаза закатил.

Задрыга, вырвав из-под него нож, встала над вором в коротком раздумье. Он хотел убить ее…

– Не мокри, оставь пахану! – услышала голос Жерди. Задрыга улыбнулась зубами, глянула в лицо тому, кто хотел убить ее. Тот корчился от спазм. Капка нагнулась, держа наготове нож.

– Канаешь, падла? – спросила хрипло. Увидела перекошенное злобой лицо, рассвирепела. Двумя короткими взмахами отсекла уши вору. Тот скорчился, пытаясь скорее продохнуть. Задрыга легко вскочила ему на живот, подпрыгнула и с силой встала обеими ногами на пах, оттолкнулась тут же и, став на пол, смотрела улыбаясь, как извивается на полу мужик, прокусывая от боли собственные кулаки и губы. Сине-фиолетовое его лицо, измазанное кровью, было ужасно.

Сявки связали его. Хотели унести из хазы. Но Задрыга не велела. Приказала оставить обоих воров до возвращения малины.

– Жмура из-под окна уберите. С этими я без вас справлюсь! – выставила обоих холодным тоном.

И Жердь, и Краюха, закопав разбившегося насмерть, а может, убитого Капкой вора, тряслись от ужаса перед увиденным.

– Если эта сикуха злей зверя, то какая же сама малина? – вздрогнул Краюха всем телом.

– Влипли мы с тобой! За нее пахан с живых нас шкуры спустит. За недогляд! – тихо вторил Жердь.

– Их Боцман вякал, что кентели она откусить может. Думал, куражится. Да вижу – всерьез трехал. Ей не пофарти, душу выбьет зараза! – вздыхал Краюха, не зная, что делать? Бежать обратно в свою малину пока не поздно, либо вернуться в коридор. И подождать возвращения фартовых.

– Линяем от них! Вернем башли и пропади оно все! Шкура одна. Ее с кровью сдернут. Я откидываться из-за зелени не хочу. Смываемся, покуда все башли на месте, – предложил Краюха.

– Надо пахану их вернуть. Он дал. Не то бздилогонами облают. Мол, зассали, пахану не вякнув, смылись, как фраера, – удерживал Жердь.

– Да и свои теперь скалиться станут. Лажанутыми базлать начнут, – повернул Жердь к подъезду. И, глянув вверх, увидел в окне Капитолину. Она стояла в проеме – тщедушная, совсем беспомощная с виду и смотрела туда, откуда должны были вернуться законники

– Но ведь ее размазать хотели! – вспомнил Краюха. И пожалел Капку в душе.

Задрыга между тем не скучала. Она тренировалась на «мишенях». И всаживала костяные и деревянные стрелы в обоих воров. Они вскрикивали всякий раз, как только стрела приносила нестерпимую боль. Капка повизгивала от восторга, когда воры скрипели зубами от боли.

– Держись, козел безухий! Пидер сявки! Шмарья затычка! Облезлый хорек! – пускала очередную стрелу и тут же подскакивала, вырывала из тела вора, крутнув перед тем так больно, что из глаз мужиков слезы сами лились.

– Ой, мамзели! Плачете, бедненькие мои, – смачивала коньяком полотенце и швыряла в лица – избитые, кровоточащие.

– Змея! Паскуда! Чтоб ты сдохла на помойке!

– Все псы бродячие потравятся! – вставлял второй.

– Пока до меня смерть достанет, вас уже давно не будет, – усмехалась Капка и за обидные слова хлестала связанных тонкой, крепкой веревкой, удары которой не выдерживала одежда – лопалась, рвалась, секлась.

– Уж лучше замокри враз, чем вот так по жиле тянешь! – взмолился не выдержав безухий.

– Легко отделаться захотел? Как бы не так! – рассмеялась Задрыга, примеряясь пустой бутылкой в голову. Тренировалась на меткость, чтобы не забыть уроки Сивуча. Там мишень была неподвижной. Чучело, набитое опилками. Оно не кричало от боли. И заниматься с ним было неинтересно.

Сявки, вернувшись в коридор, наблюдали в замочную скважину за развлечением Задрыги.

У Краюхи не только спина, весь вспотел от переживаний. Всякое видел, сам считался жестким мужиком. Но на такие детские забавы не был способен.

Жердь, глянув в скважину дважды, долго опомниться не мог. Все думал, как расправится с ним девка, когда он провинится?

– Это не вприглядку вздрагивать. Своей шкурой платиться, – вздыхал горестно, тяжело.

Капка веселилась до самого утра, пока не вернулась из ресторана Черная сова.

Шакал едва вошел в хазу, мигом протрезвел. Хорошее настроение улетучилось. Меж бровей складка пролегла.

– Опять?!

– Они через окно влезли. Мамзель не стала закрывать. Мы не услышали. На крик ворвались, – заметно волновался Жердь.

– С вами потом потрехаем, – процедил сквозь зубы. И узнав от Задрыги подробности, спросил безухого:

– Кто наколку дал?

Вор молчал.

– Боцман, развяжи ему хайло! – велел Шакал.

Фартовый вытащил нож, разодрал рубаху на воре, медленно крутил нож перед глазами, потом вогнал в плечо вора и повел вниз к ребру, обгоняя струю крови.

– Кто наколку сделал вам? – спросил пахан второго вора. Тот задергался, закрутил головой, взвыл:

– Вякну, душу выпустят.

– Не трехнешь, я размажу! – пообещал пахан.

– Проговорился по бухой шпановский пахан нашему, что у вас башлей, как грязи. Нашему в кентель моча стукнула. Сфаловал нас. Мы и клюнули…

– Как кликуха пахана?

– Седой.

– За что зелень жмурили? Кто велел вам? – прищурился Шакал.

– Башли не могли надыбать Ее хотели тряхнуть, чтоб вякнула. На «понял» брали. Но. если б знал, как она разделает нас – ожмурил бы… Сам. Была минута! – сознался вор.

– Пахан ваш где прикипелся – перебил его Шакал.

– Хаза неподалеку от толкучки, – начал вор.

– Погоди! Сявкам вякнешь, – позвал из коридора Жердь и Краюху.

Когда те поняли, где искать Седого, Шакал велел им:

– Передайте, чтоб мигом тут возник. Иначе через час будет поздно. Да выкуп за кентов не сеет прихватить! Я погляжу, как их оценит сучий сын. Живей хиляйте, – нахмурился пахан. И когда сявки зашуршали по лестнице, велел Боцману развязать обоих воров. Те, не веря в собственное счастье» сели на полу, прижавшись спинами к стене. Стоять не могли. Когда Задрыга проходила мимо, оба вздрагивали, вжимались в угол

– Не даст Седой за нас выкуп Нет у него башлей. Это верняк! Иначе зачем мы тут оказались? Непруха нас попутала. Лучшие кенты – в ходках. А сам Седой стареть стал. В дела не ходит Проколов много, Не хочет в тюряге откинуться.

– Без кентов вовсе невпротык. Ни дышать, ни сдохнуть!

– Давно с ним кентуетесь?

– С самого начала только с ним

– В ходках были ⁷

– Влипали. Я трижды, он – два раза тянул

– Много кентов у Седого?

– Хватало. Теперь швах… Попухло много.

– Седой в законе давно?

– Его лет десять назад приняли.

– Мокрить приходилось вам кого-нибудь? – спросил Шакал.

– Нет. Без жмуров фартуем.

– Седой слиняет из малины, куда сунетесь?

– Чего ему линять? Да и без него не пропадем. Не он нас, мы его держим, – вставил безухий.

– Тогда хари отмойте, – указал Шакал на умывальник в коридоре.

Капка удивленно смотрела на пахана, не понимая, чего он тянет с ними.

Когда воры, тихо постучав, вернулись в комнату, Шакал спросил:

– В какие дела ходили?

– Налетчики мы. Без стопора работали. Всегда…

– Сколько в ходках канали?

– Я – двенадцать зим, он – восемь.

– Многовато, – выдохнул Шакал.

– В общаке долю имеете? – спросил обоих. Воры головы опустили:

– Давно общака в малине нет. Ослаб Седой. А сами, что сорвем, то и спустим. Клевый навар редко обрывается. Хотели твою хазу тряхнуть, башли не надышали, на зелень нарвались. Она у тебя хуже стопорилы – зверюга. Ее на разборки – колоть лажанутых! Всю душу вытрясет живодерка! – жаловался безухий.

В это время в комнату постучали, и в хазу вошел хмурый, седой старик. Все лицо в морщинах, как в рубцах.

– Пахан! – вздохнули воры.

Шакал указал гостю место напротив себя. И спросил холодно:

– Неужели фортуна так обидела тебя, что своих кентов послал ты меня тряхнуть? Фартовый фартового? Иль закон наш посеял?

– Не гонорись, Шакал! В твои годы я ни в чем нужды не знал. И малину имел – не чета твоей. Кентов под сотню. Всем навара хватало. Общаку любой банк позавидовал бы. Да фортуна тоже шмара, старых не уважает. Посеял я удачу. То верняк. Но и твоя молодость не вечна…

– Секу про то. Своих старых кентов не бросаю. Даю им долю. Но на своего законника никогда руку не подниму! Не нарушу закон. Западло фартовому своих обжимать! Тебе – старой плесени, и подавно!

– Не возникай, Шакал! Я не пацан, чтобы ты на меня наезжал! Сам умею! Нынче твой верх! Попутал моих кентов!

– За то, что ты своих налетчиков послал в мою хазу – с тобой сход разберется. По закону! А вот с твоими кентами как будем? На халяву – не верну. Допер? Сколько за них положишь? – усмехнулся Шакал.

– Ни хрена!

– Тогда я их не верну тебе!

– Куда денешь? К себе приморишь? – рассмеялся Седой.

– Они – обязанники мои. Хочу – замокрю или заложу их, другой малине загоню за навар или обменяю на других. Вариантов тьма. И у тебя нет шансов получить их на халяву.

– Выходит, оставляешь без кентов? А как дышать буду?

– Это сегодня сход решит. Там тебе про все трехнут. Не я! Паханы! И новый маэстро! Й до решения схода я их не отпущу к тебе! Не ожидал, что ты так испаскудишься! И на меня пошлешь своих. Чего же ждешь от меня? Я не баба. Жалеть не стану. Всякому фартовому – своя судьба! И даром не спущу твою подлянку! – встал Шакал, давая понять, что разговор закончил.

– Шакал! Я нарушил закон. Но башли можно сделать. А вот – жизнь! Она одна. Мне уж недолго канать. Но ты и это забираешь. Кто ж из нас больший падла?

– Давай за кентов выкладывай. И разойдемся тихо! Громким трепом их не выкупишь. Я всякое вяканье слыхал. Признаю тихий шелест купюр. Он убедительней трепа. Ты зовешь себя паханом. Выкладывай. И отваливай вместе со своими! Не скули здесь! – злился Шакал.

– Поверь на время! Я надыбаю башли! На фартовое слово – верни кентов! – просил Седой.

– Чтоб ты послал их трясти законных?! После всего, кто ж слово твое уважит? Г они бабки, Седой! И не ломай комедию!

– Пустой я, – взмолился пахан.

– Тогда отвали! Ты – не на паперти. Я – не Бог! – напирал Шакал.

– Простите, кенты! – повернулся Седой к ворам.

– Пахан! Не оставляй нас здесь! – взмолились оба.

– До вечера попытаюсь башли найти, – пообещал Седой кентам и Шакалу. Тот усмехнулся, глянув в спину Седому, обронил.

– Не позднее начала сходки. Ни минутой позже! Усек?

Седой, споткнувшись о порог, вышел из хазы, проклиная собственную старость.

– Жердь! Краюха! – позвал Шакал. И указав на воров, велел их накормить и следить, чтобы не сбежали.

– Кентели отверну, коли слиняют эти! Не сможете приморить, замокрите, коли намылятся смыться, – разрешил пахан.

Воры дрогнули, увидев, как при этих словах, глянула на них Задрыга. У безухого во рту пересохло от предстоящего вечера. Что-то утворит зелень… Благо, что теперь руки и ноги свободны. Но Капка, словно прочла его мысли и предложила Шакалу:

– А пусть стремачи свяжут падлов, зачем рисковать? Так всем по кайфу будет. И тебе, и мне! И стремачам.

Но сявки возразили:

– Не тронут «зелень» и не смоются. Ручаемся, пахан. Пусть без паутины дышат, – вспомнили вчерашнее с дрожью.

Задрыга глянула на отца. Тот согласно кивнул головой, разрешив ворам остаться без веревок.

Боцман предупредил их, что Задрыге в случае чего разрешена воля. Она и себя сумеет защитить и обязанников застопорить…

– Может, надыбает Седой башли? У Циклопа иль у Гнилого сорвет? – переговаривались воры тихо. И ждали… Но напрасно. Не пришел за ними пахан. Не принес выкуп. Не повезло. Видно, никто не поверил старику. Не захотел помочь.

Налетчики до последней минуты ждали его. Но когда Черная сова ушла на сход, ждать стало бесполезно.

Воры остались в коридоре вместе с сявками, ожидая, что сделает с ними Шакал, вернувшись со схода.

– Канаете? – внезапно открылась дверь хазы, и Задрыга, оглядев всех, процедила сквозь зубы:

– А кто в хазе марафет наведет? Чего тут разложились, козлы? Шустрите, падлы!

Стремачи и налетчики встали спешно. Понимали, зелень за всякое промедление взыщет.

Капка сегодня была в плохом настроении, и ей не хотелось заниматься. Она злилась на пахана и вздумала досадить ему.

– Эй, фраера! Как кликухи ваши? – спросила у воров.

Безухий, протиравший оконные стекла от пыли, услышав

голос девчонки, едва удержался, чтобы не упасть вниз головой.

– Фингал я! – отозвался послушно.

– А этот – Заноза! – указал на второго, протирающего пыль на столе.

– Меня – Задрыгой зовут! – объявила Капка.

– Это верняк! Самая подходящая кликуха у тебя! – не

сдержал язык Фингал, и тут же получил в задницу железную стрелу. А Капка, как ни в чем не бывало, говорила:

– Меня с детства так назвали. Кажется, Боцман. Говорил, капризной была.

– И это столько лет тебя терпели? – изумился Заноза.

– Пахан – мой отец!

У воров отвисли челюсти. Опомнясь, Фингал процедил:

– Кажись, зелень, покруче будет…

– Это гавно, как я вчера играла с вами! Вот когда меня в закон возьмут, тогда не стану ботать с фраерами! Сама допру, как управиться.

– А тебя трамбовали когда-нибудь? – спросил Фингал.

– Еще как! Пацаны! Целой кодлой! И Сивуч врезал не скупясь. Так отваливал – катушки сдавали. И я не ныла! Назло всем – улыбалась! Ночами, когда одна была, случалась слабина. И то ненадолго.

– Ну ты им, верняк, душу достала? – спросил Фингал.

– Когда фартило, – отмахнулась Задрыга.

– А меня в детстве часто колотили. И дома, и на улице. Всегда в синяках и шишках ходил. Оттого кликуха такая, за прошлое. Хоть со всеми обидчиками давно сквитался, от кликухи не отмазался, – сознался Фингал простодушно.

– Я, если один на один, злей собаки. Но с кодлой не всегда получалось. Пацаны тоже тертые были. Умели махаться файно.

– А тебе по кайфу трамбоваться? – удивился Заноза.

– Самое лафовое дело! Вот только теперь не с кем стало, – вздохнула Капка.

– А у тебя ровесники-кенты были? – спросил Фингал.

– Где б их взяла? Мы на одном месте долго не канаем, – ответила Капка погрустнев.

– А у меня были кенты. Да только не стало их…

– Ожмурились? – спросила Капка

– Да что ты! Когда воровать начал, сам отошел от них.

– А разве фраером быть лучше? – изумилась Задрыга.

– Кто знает… Одно верняк, всяк в своей шкуре дышит и держится за нее. Фраера становятся ворами, когда припечет. А вот воры фраерами – никогда Они сразу в жмуры хиляют. Вот и допри – кем файнее быть?

– Выходит, ты смылся от фраеров потому, что стал вором? – допытывалась Задрыга

– Конечно! Фраера – не кенты! – согласился Фингал.

– Кончай трандеть! – не выдержал Заноза. И заговорил запальчиво:

– А чем ты файней фраеров. Иль два пуза держишь? Иль

в жопе две дыры? Одну требуху голодом морил сколько раз? И не только в ходке! Чего уж там на фраеров клепать? Хватало проколов у самих… Вон мы на пахана сколько пахали? А он за нас не надыбал ни хрена, стольник не положил! Вот тебе и фартовый! Да видел я его – на погосте приморенным. Выйду с обязанников, я его… За все разом тряхну, если додышит, паскуда! – побагровел Заноза.

– Сами дубари! Кентели посеяли. Разнюхать надо было, куда премся, а не ломиться, как пидер в парашу! – осек Фингал напарника.

– А чего вы не хотите в нашей малине примориться? – удивилась Капка.

– Твой пахан нас не оставит фартовать. Заложит иль обменяет на других. А по бухой – размажет…

– Нет, Шакал не быкует. И до усеру не надирается, – вступился Краюха, глянув краем глаза на Капку, той понравилось услышанное.

– Если пахан и кенты захотят вас оставить, вам повезло, – добавила Задрыга.

– А ты? Что вякнешь пахану? – уставился Фингал на девчонку.

– Я – зелень… Меня не слушают, – слукавила Задрыга,

– А как подумаешь?

– Да хрен меня знает! – призналась честно.

Четверо мужиков выдраили хазу до блеска, сели передохнуть на полу. Задрыга позволила.

– Хочешь я научу тебя в очко и рамса играть? – предложил ей Заноза.

– Умею.

– А в шахматы? – спросил Жердь.

– Могу. Но не по кайфу. Я в чучело хочу!

– А это как? – удивился Фингал.

– Стань к двери спиной! – подошла к столу Задрыга.

– И что? – выполнил просьбу Капки налетчик. Та открыла ящик стола. Достала три ножа. И не успел Фингал открыть рот, ножи один за другим, коротко сверкнув, воткнулись над головой и плечами, подрагивая рукоятями, словно успокаивали человека.

Фингал боялся моргнуть. Он будто прилип спиной к двери и не шевелился. Глаза и рот широко открыты. Он не находил слов. Все выскочили из головы.

– Теперь руки подними! И не дергайся! – скомандовала Задрыга, достав из стола ножи, и обложила Фингала по бокам, впритык, не задев даже рубашку. Тот стоял ни жив ни мертв…

– Файно работаешь! – нашелся Краюха, еле сдерживая стучащие зубы.

– А теперь пусть Жердь встанет! – потребовала Капка

– Почему я? Краюха толще и моложе! – отнекивался стремач.

– Шустрей! – нахмурилась девчонка, и едва Жердь стал к двери – выпустила вокруг него железные стрелки.

– Не промазала! Вот бы Сивуч видел это! – выдернула стрелы.

Капка следила, чтобы никто из четверых не приметил, не вошел в комнату отца. Там деньги! Но ни стремачам, ни налетчикам было не до того. Они не знали, что взбредет в голову, этой взбалмашной девчонки, и боялись ее больше чем пахана.

– А на «кента» умеешь играть? – спросил Заноза.

– Нет не играла. Научи.

– Тогда кто первый? – повеселел налетчик.

– Ты ботай правила! потребовала Задрыга.

– Ну вот, смотри! Я сел на пол. Глаза закрыл правой рукой. А левую – вверх ладонью на правое плечо положил. И вот я должен угадать, кто из вас мне по ладони хлопнет.

– Иди в жопу! Пока я отвернусь с закрытыми зенками, ты вместе с Фингалом смоешься! Вот и хлопнет мне пахан. Да так, что мало не покажется! – усмехнулась Задрыга.

– Лады! Ты смотри, как мы станем угадывать, сама не садись! – согласился Фингал, лишь бы Капка свое не придумала.

Первым сел на пол Заноза. Зажмурился, выставил ладонь и тут же но ней с треском ударил налетчик.

– Фингал! – угадал Заноза.

Краюха пальцем поманил Капку, предложил ударить. Та не удержалась. Шлепнула.

– Зелень приложилась!

Потом стремачи били по ладони. Заноза угадал всех и ни разу не ошибся.

После него сел на пол Краюха. Он дважды ошибался. И потому его долго продержали на полу. Увлеченная игрой, не выдержала и Задрыга. Села на пол.

Мужики, щадя худобу, лишь слегка задевали ладонь.

– Заноза! – угадала девчонка.

– Краюха! – узнала по дыханию.

– Фингал!

– Мимо! – рассмеялись мужики.

В это время дверь в комнату открылась. Вошли кенты Черной совы. Их не услышали. Увлеченные игрой взрослые люди.

будто на миг вернулись в детство, беззаботное и светлое, украв у трудной жизни минуту радости.

– Жердь!

– В точку!

– Краюха!

– Мимо!

И вдруг стало тихо. Так тихо, словно все разом онемели, спугались и разучились дышать.

Шакал стал напротив Задрыги. Та не поняв, от чего все умолкли, открыла глаза и похолодела от ужаса. Пахан был белее снега. Он сорвал дочь с пола. За грудки поднял в руке Отшвырнул в угол, сказав короткое:

– Падла!

И весь день не замечал ее, не разговаривал, не видел, будто Капка перестала существовать.

Но это Задрыга… Она понимала, за что схлопотала от пахана и притихла в углу, прикусив язык. Она слушала Шакала. А тот, повернувшись к налетчикам» говорил, пересиливая ярость:

– Сход вывел Седого из паханов. Из закона тоже выперли! Не фартовый он теперь. Хотели его на разборку за то, что вас послал. Да я его не отдал! Старый пидер не выдержит трамбовки. Не стал с него шкуру драть. Из нее башли не смастырить. Велел на глаза не попадаться!

– А мы как? – выдохнул Фингал.

– Вас к разборке приговорили. У шпаны. Их пахан вякнул, о чем с Седым ботал. Лишнего не трехнул. Не доперло, что Седой на падло пойдет. Как с паханом ботал. А ваш – паскудник – мозги с голодухи посеял. Но вы-то знали, куда прете!

–. Ни сном, ни духом! Век свободы не видать! – поклялся Заноза.

– Заткнись! Пока я говорю! – цыкнул пахан.

– Я выкупил вас от разборки! В обязанники мне отдали обоих. Насовсем. Сход так решил…

Налетчики стояли плечом к плечу, тряслись. Не зная, что лучше, сдохнуть на разборке от рук шпаны, либо здесь – в малине – загибаться медленно. Вон ведь и пахан – шакал шакалом. Родную дочь загробить мог. Вон как ее швырнул в угол. Небось, утробу отбил. Хоть и родная. Чего же им от него ждать? Обязанникам? Каких имеет право замокрить в любой миг?

– Но у меня малина! В ней силой не держу никого. Не то это! Фарт – не игра! Обязанник, как лед под ходулями! Веры не будет, надежности не жди! А потому не стану вас морить.

Хиляйте! На волю! Отпускаю! Но… Если стукнет в кентели еще раз клыки на нас поточить, размажу обоих!

– Отпускаешь?! – не поверил в услышанное Глыба.

– Тебе охота волка под боком держать? Коль под примусом им дышать у нас? Они ж всю жизнь нас ненавидеть станут. Беде нашей – радоваться. Пусть отваливают. В малине лишь кенты дышат. Обязанники фортуну отпугивают…