Текст книги "Утро без рассвета. Книга 3"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

ПОРТОВАЯ ЕДИНИЦА

Володьку Журавлева в Ногликах встретили удивленно. Всяких видывал поселок. Отбывали здесь поселение и крупные воры, и всякая шпана базарная. Все они были разными, непохожими друг на друга. Крикливые, драчливые. Чифиристы и картежники. Но вот «психованного» поселенца в Ногликах еще не бывало.

А этот?.. С чего бы он? Чуть кого в телогрейке увидит, сразу заговариваться начинает. Пена изо рта, как из бутылки шампанского, клочьями летит. Правда, в остальном он был тихим. Даже слишком. Никого не задевал. Ни с кем не задирался. Не пил. Только иногда, помногу часов подряд сидел один где-нибудь. О чем-то думал.

– Володька! – звали его мужики на работу. Но поселенец словно не слышал. Покуда кто-то из мужиков не поднимал его с места.

– Пошли есть, – брали они поселенца за рукав, и тот послушно плелся следом. Ел, не глядя в тарелку.

Мужики жалели его и не давали в обиду никому.

О себе поселенец ничего не рассказывал. И других не слушал. Никем не интересовался. Ни с кем не входил в контакт.

Порою казалось, что живет он вдали от всего, наблюдая всех и самого себя со стороны.

Пытались мужики уговорить его выпить с ними. Ничего не получилось. О знакомстве с бабами он и слышать не хотел. Все деньги, заработанные им, помимо тех, что шли на питание, переводили на текущий счет бухгалтеры порта, где Журавлев работал грузчиком леса.

В бригаде их было десять мужиков. Все относительно молодые, здоровые. И хотя новичок – поселенец и не отличался богатырским сложением, но бревна на баржи закатывал ловко. Умело связывал их. Все это он делал спокойно, тихо, без слов.

Жил он в бараке с другими грузчиками. И в то же время– сам по себе. Умея в самой шумной комнате оставаться в одиночестве.

Казалось, он был равнодушен ко всем. Грузчики, не сговариваясь, варили еду и для него. Заботились молча. И в то же время им очень хотелось помочь Володьке. Хоть как-то встряхнуть его. Но как?

Его, единственного из всех, не трогали посещения барака милицией. Он видел их и не видел. Он отвечал, когда его спрашивали. Но никогда не проявлял ни малейшего интереса ни к какому разговору.

Он никогда не жаловался на болезни или недомогания. Когда уставал до изнеможения, садился и тут же засыпал. Так прошло с полгода. И мужики-грузчики решили, что встряхнуть Вовку может женщина. Вопреки его воле и желаниям. Надо испробовать это! Но где найти такую, чтобы сама, не глядя на возможное его нежелание, растормошила его? Где найти такую?

Были перебраны десятки. Но нет. Одна– стара для поселенца, вторая – слишком вульгарна, да и опасна. Третья – любит, чтоб ее уговаривали. Другие – и того не легче. Но после тщательного обсуждения, остановились грузчики на одной. Все – единодушно. Конечно, она! Рыжая, толстая как бочка, банщица. Не беда, что лица ее из-под косметики не видно. Что даже собаки, завидев ее, заходятся в истошном брехе. Важно вылечить мужика. А здоровый и сам себе сыщет. Решение откладывать не стали. И сразу же на следующий день пригласили в гости Фроську.

Та пришла под вечер. Увидев накрытый стол, изумилась. Так пышно ее давно не встречали. И, вскоре, захмелев, запела дребезжащим голосом по куплету из песни, все на один мотив. Мужики подсадили к ней под бок задумавшегося Володьку, и, пока баба пела, закрыв глаза, все потихоньку ушли из комнаты. Фроська и не заметила. Закончив песню, она обняла, одной рукой пустоту, второю – Вовку за шею. И, притянув его к себе, поцеловала звонко, слюняво. Спьяну не разобрав кого и куда целует.

Вовка тоже не понял, что происходит. Почему и зачем это чьи-то руки гладят его, обнимают.

Фроська, оглядевшись, поняла, что она осталась один на один с мужчиной. Других нет. Ушли. Значит, он им так велел. Чтоб не мешали. Молодец. И предусмотрительно закрыв дверь на крючок, стала раздеваться.

Вовка не реагировал. И, поняв по своему, что перебрал мужик, Фроська решила позаботиться обо всем сама.

Вовка не сразу понял кто и зачем его раздевает. Чьи руки, такие нахальные, бродят по его, плечам, спине. Кто целует его, покусывая губы, тормоша требовательно, настырно.

Он хотел встать. Но нет… Его удержали. Он хотел оттолкнуть и вдруг ощутил рукой грудь. Женщина! Пришла сама!

– А! Так это ты? – рассмеялся он во весь голос. И прежнее, сжигающее желание проснулось в нем. Он мучил ее и наслаждался. Он мял ее и не давал сомкнуть глаз до самого утра. И лишь когда рассвет заглянул в комнату, он увидел, что это не та, из прежней его жизни, а совсем чужая, незнакомая женщина…

А Фроська, устыдившись утра, поспешно одевалась. И, оглянувшись у двери на растерявшегося Володьку, сказала:

– Захочешь увидеться – приходи! – и сдернула с двери крючок.

Вечером мужики подтолкнули поселенца к ее двери. И все повторилось сначала. Так продолжалось неделю. Мужики внимательно наблюдали за Вовкой.

День ото дня подмечали перемены. Вовка стал живее. Охотнее работал. Ел жадно. Стал прислушиваться к разговорам. В глазах его пробудилась жизнь. Но временами он все еще становился прежним. И грузчики решили не отступать от задуманного.

Но теперь Вовку не подводили к двери. Чуть заканчивалась работа, он сам бежал к Фроське. И та ждала.

Прошел месяц. Вовка теперь не заговаривался. Вступал в разговоры. Научился смеяться. Даже спорил иногда. И грузчики радовались. Ожил мужик. Может нормальным станет. Таким, как все.

К концу года поселенец совсем поправился. Расправил плечи. Стал следить за собой. Узнав, что у него появились сбережения – немало обрадовался и купил себе все необходимое из одежды. Стал помогать мужикам по дому. Лишь иногда, но теперь уже совсем редко, встанет у окна, задумается, молчит долго. О чем он думал – никто не знал.

О себе Журавлев никому ничего не говорил по-прежнему.

Работая целый день без отдыхов и перекуров, грузчики после работы шли в баню. Потом, выпив по бокалу пива, – в столовую. А дальше – кто в кино, кто спать. И только у Журавлева маршрут был один. Его не останавливали, не говорили, что хватит. Знали, всему свое время, и ждали.

Начальник погрузочно-разгрузочного участка заметил перемену с поселенцем. Не прошла она незамеченной и для работников милиции, что, заходя в барак, не заставали в комнате Володьку. А встречая в порту, видели, как изменился человек.

Раньше он не избегал, но и не искал встреч с милицией. Теперь же, заметив их приближение, старался свернуть за первый же угол. Когда его окликали, делал вид, что не слышит. От ответов научился уклоняться.

– Где ты бываешь по ночам? – спросили его.

– Дома.

– Где именно?

– В Ногликах, – отворачивался Вовка.

– Уж не женился ли?

Поселенец молчал.

– Отмечаться надо. Не забывай.

– Хорошо. Буду помнить, – бурчал поселенец и старался ускользнуть подальше от глаз милиции.

Потом он с опаской озирался на грузчиков. Но те молчали.

Дни шли. Вот и зима прошла. Вовка теперь научился и выпивать с мужиками. Понемногу. Но их и это радовало. Но, как и прежде, не любил, когда к нему обращались с расспросами. А жизнь в Ноглинках не давала других развлечений и люди жили, как могли.

Сам не зная почему, потянулся Вовка к бригадиру. Может потому, что лицом напоминал он ему Емелъяныча. Улыбка бригадира – простодушная, мягкая, располагала к нему людей. А железные, не знавшие усталости плечи, руки, спина– вызывали уважение.

Бригадир был человеком общительным. Мог говорить с любым и обо всем. Сам он отбывал наказание в Магадане, потом поселение на Сахалине. Здесь и остался. Давно это было. За что сидел? За поножовщину. По пьянке беда случилась. Но и теперь человек помнил. Норму свою не перебирал. Больше стакана ни в одной компании, ни по каким праздникам не пил. Один раз оступился и зарекся на всю жизнь.

– А ты-то как угодил? – спросил Вовку.

– Как все.

– Тоже по пьянке?

– Нет. По трезвой.

– Ума не было?

– Хуже, – отвернулся Вовка.

– Всякое бывает. Главное, теперь жить надо по-человечески. Тогда и пережитое забывать станешь.

– Хотел. Да не получилось.

– Отчего же?

– Обокрали.

– Вор у вора дубинку украл?

– Если бы дубинку!

– Ты не тушуйся, Вовка! Жив ты, это главное! Все остальное придет, – хлопал поселенца по плечу бригадир.

Понемногу Вовка стал забывать о беде. Она стиралась временем. Новыми заботами. Иной жизнью.

Он все еще навещал Фроську, но уже реже. Не задерживался у нее до утра. И баба, поняв, что и этот мужик с нею лишь на время, радовалась тому, что совсем о ней не забыл. Что хоть изредка вспоминает. Шли годы. И как-то раз спросил Вовку бригадир:

– Сколько тебе до конца осталось?

– Немного.

– Куда подашься?

– Не знаю пока.

– Родные имеются?

– Считай, что нет, – махнул рукой Вовка.

– Может, останешься здесь у нас?

– Насовсем?

– Ну да!

– Ты что? – изумился поселенец.

– А куда денешься? Жить где станешь?

– Найду где.

– Смотри, Вовка, не поскользнись больше. Один раз ушибешься, во второй и башку раскроить можно. Да так, что не встанешь больше никогда.

– Постараюсь удержаться на ногах.

– Смотри. У тебя еще есть время. Подумай, – посоветовал бригадир.

Но Вовка замолчал, не желая продолжать разговор. Бригадир ушел. А поселенец в душе обругал его.

«Заботчик! Тоже мне. Останься. Кинь всю жизнь под хвост псу. Мало ли я жил по этим северам? Хватило с макушкой. На десяток мужиков – и то волком бы взвыли. А тут еще и добровольно! Сдохнуть на этой каторге! Нет, голубчик, я не такой дурак, как ты!» Но тут же задумался:

«А куда податься? Кому ты нужен? Поедешь, а вдруг встретишься? С ним! Что тогда? Здесь хоть глухомань. Не сыщет. А там? Нос к носу можешь столкнуться. От него не уйти. Интересно, а где он сейчас? Наверное, на Камчатке? А может, на материке – освободился и гуляет себе на воле. А может, ищет его, Трубочиста? Спрашивает. Да только дудки! След потерялся. Не сыщешь. Никогда! Пропал я для тебя. И деньги твои пропали. Не украли их у меня. Не потерял. Злая судьба вырвала. А там не только твое, а и мое было. Было! Да нету. Ничего не сохранилось. Думал откупиться, да не привелось. А убивать – нет! С меня хватит».

Он идет от пристани к общежитию – берегом Тыми. По реке плывут плоты. Кора от бревен краснеет в воде, крутится в воронках. Он подсчитывает на пальцах месяцы, оставшиеся до конца поселения: «Многовато, – крутит головой. И задумывается. – А что если остаться здесь? Насовсем? Нет, зачем же. Года на три. А там забраться на материк. Куда-нибудь подальше от Одессы, от Клеща, от всех кентов, кто знал его, Володьку. О деньгах и Скальпе. От всех. Спрятаться и жить спокойно. Но сначала переждать. За это время Скальпа и другие убьют. Не станут ждать должников. Да и надоест Клещу искать Вовку. Угрохает Скальпа где-нибудь сам, в темном углу. Без посторонней помощи. Да и станет ли искать он Трубочиста? От него ничего нельзя ожидать определенного. Зверь, а не человек».

– Эй! Вовка!

– Что?

– Тебя к бригадиру!

– Зачем? – удивился поселенец.

– Не знаю!

– Где он?

– У начальника погрузучастка!

– Ого! А что им от меня надо?

– Велели быстрее!

Вовка заторопился.

Начальник погрузучастка говорил по телефону. А бригадир, подвинувшись, предложил Журавлеву место рядом.

– Что случилось? – спросил поселенец.

– Сейчас узнаем.

Начальник закончил разговор по телефону. Повернулся к сидевшим.

– Я к вам за помощью. Мне на устье человек нужен. От вашей бригады. Для приемки плотов и замеры кубатуры леса. А так же для замеров сортиментов. Определения породности и сортности.

– А я при чем? – удивился Вовка.

– Вас хочу взять из бригады.

– Но почему меня?

– Вам там будет легче. Физически работать будете меньше. А в заработке не потеряете.

– Соглашайся, Вовка. Ведь лафа, – подтолкнул поселенца бригадир.

– Так я сам в этих замерах и сортиментах не секу. Напутаю, а что тогда?

– Не напутаешь. Человек ты честный, судя по отзывам. Старательный. А мы тебе поможем. Потом и сам в курс дела войдешь.

– Боюсь я.

– Чего?

– А если не справлюсь?

– Ты же мужчина. К тому же по выходным всегда дома будешь. Отдохнешь. В кино сходишь.

И Вовка согласился.

Первый день работал с темна и до темна. Осваивался. Приглядывался. Перепроверял самого себя не раз.

Плотогоны ругались на задержку, на нерасторопность новичка– приемщика. Тот не обращал внимания на их крики. Замерял сортименты рулеткой. Заставлял пересортировать плоты. К вечеру кое– как отправил восьмерых плотогонов. Остались последние плоты. Еще двое плотогонов. Вот катер пыхтя оттягивает заморенные сортименты, принятые плоты. Освобождает путь последним плотогонам. Вот они уже выплыли из темноты.

Вовка смотрит на узел троса, каким плоты привязаны к катеру. И колени начинают мелко и противно дрожать. Узел… Вспомнилось прошлое. Узел прыгал перед глазами…

НЕУДАЧИ

Яровой приехал в Ноглики ранним утром. Над райцентром стояло ясное весеннее солнце. И поселок казался только что умытым. Следователь пошел в лесосплавную контору. Подумал, что разговор в милиции можно провести и вечером.

Начальник лесосплавной конторы на вопрос о поселенцах сказал Аркадию:

– Честно говоря, мне с ними некогда заниматься. Сами понимаете, их не десятки, а сотни у нас работают. И меня больше всего волнует производительность их труда, выполнение планов. Чуть отвлекся от основного, того и гляди «на ковер» вызовут. Шерстить начнут за милую душу. О поселенцах надо узнавать у начальников участков. У бригадиров, где работают интересующие вас люди. Кстати, они через полчаса будут у меня. Со сводками. Можете побеседовать с ними, – встал из-за стола начальник конторы, давая понять, что разговор закончен.

И Яровой решил начать с бухгалтерии. Узнать, уезжали ли поселенцы на материк, были ль у них использованы отгульные дни. Бухгалтеры за этим зорко следят. Яровой понял это еще на Камчатке.,

Старый главбух долго рылся в папках. И хотя он успел похвалиться отменной памятью, с трудом нашел папки с нужными документами.

– Так! Говорите вас интересует Сеня… Так-так. Вот он! Работает вальщиком в Адо-Тымовском. А значит– бригадир! Ого! Да его бригада самая лучшая! Смотрите! План постоянно перевыполняют. И ни прогулов, ни опозданий!

– Скажите, а в отпуск бригадир не ездил?

– Нет!

– Это точно?

– Более, чем точно! Ибо поселенцы, покуда не закончится срок поселения, и мечтать об отпуске не могут. Этими льготами пользуются лишь свободные люди. Когда они ими станут, тогда пожалуйста. С дорогой душой предоставим. А поселенца кто ж отпустит на волю одного? Только с сопровождающим. А у нас такое не предусмотрено.

– Значит, исключено?

– Разумеется. Кто ж за них голову свою подставит? Кто захочет рисковать?

– А в командировки не посылали?

– Что вы?! У нас для этого свободные люди имеются. Всяк норовит побывать на материке. Желающих хоть отбавляй. Предложения спрос превышают.

– Я попрошу вас – проверьте табель выходов с десятого по двадцатое марта у вальщика.

– За март? У Сени? Его выходы? Пожалуйста.

Следователь смотрел табель. За весь март, с первого и до последнего дня у Мухи стояли одни восьмерки.

– Выход леса за этот месяц, за март, какой?

– Тысяча кубометров на бригаду.

– А в другие месяцы?

– Чуть больше, чуть меньше. Все – от участков.

– Скажите, а могла ли бригада обойтись без вальщика дней десять?

– Ни дня! Вальщик – руки бригады! К тому же и бригадир! Невозможно такое! Без него вся работа станет.

– А подменить его могли?

– В бригаде каждый человек на счету. Один выбыл – нарушено звено. А кто заменит подменившего? У нас каждый человек на счету. Каждая пара рук на вес золота.

– А что вы можете сказать мне о Бене…

– Этот вот он. Пожалуйста! Плотогон. Семейный человек. Сына имеет. Бригадир им не нахвалится. Работает хорошо. Человек порядочный.

– Можно его табель?

– Пожалуйста.

– Интересно!

– Что?

– У него я вижу стоят и восьмерки, и по двенадцать. Это как понять?

– Двенадцать – плоты гнал, где восьмерки, там погода помешала. В Ныше на пристани работал. Восемь часов.

– А как переработку компенсируете?

– Деньгами. Как же еще? Они всем нужны. Правда, поругивают нас за перерасход заработной платы, но ничего не поделаешь. Другого выхода нет.

– А как у него с производительностью? – спросил Яровой.

– Считайте сами. Он с напарником за двенадцать часов доставляет триста двадцать кубов леса с Адо-Тымово в Ноглики. И заметьте, что ему на обратный путь требуется шесть часов. Остальное на сон. Вот так и работает, – сказал главбух.

Яровой кивнул сочувственно. Но спросил: '

– Скажите, а могут ли плотогоны выполнять свою работу по одному? Не в паре?

– Невозможно.

– Почему?

– Плоты идут друг за другом. Привязанные. Рулевой помогает катеру направлять плоты по нужному направлению. Чтоб не пошли по течению, где их может раскидать. Этот рулевой – глаза плотогонов, он должен хорошо знать русло реки, фарватер. Обычно рулевым ставят опытных, старых плотогонов. Без них от плотов одни веревки привезут на сдачу. Второй плотогон должен быть сильным мужиком. Этот обычно стоит на среднем или заднем плоту и следит, чтобы скобы не разъехались, бревна не потерялись из-за плохого крепления. В случае чего он должен вовремя поймать разъехавшийся плот, сбить его, или связать. Чтоб в целости доставить в порт. Ни одного, ни второго плотогона нельзя снять. Они – одно целое. Если, к примеру, убрать рулевого плотогона – все равно, что снять с человека голову. Убрать второго – отнять руки…

– А заменить одного?

– Никак нельзя. Плотогоном быть не так-то просто. Не всяк справится. У нас каждый из них на особом счету. Опасная, тяжелая эта работа. Поверьте, что если бы мне зарплату повысили в сотню раз, я бы и тогда не согласился. Ежеминутный риск. А потом и заменять некем. У нас все работают. От шестнадцати до семидесяти лет бездельников нету.

– Так. А Владимир Журавлев? Где он?

– Этот здесь. В Ногликах работает. Прислали его к нам придурковатым. Но сейчас ничего. Поправился будто бы. Теперь на пристани работает. Сортировщиком леса. Работал грузчиком в порту.

В бригаде. По десять часов. Хорошо себя проявил. Послали приемщиком плотов. Он попросился на другой участок.

– Так, так. Погодите минуту. Давайте уточним. Как я понял, он принимал лес от плотогонов?

– Разумеется.

– И у Беника?

– Само собою. А что в этом необычного?

– Ничего. Сколько он работал приемщиком?

– Сейчас проверим. Так. Ровно один день. Вот по табелю. Смотрите.

– Какого числа и в каком месяце?

– В прошлом году.

– Так, ну а чем он мотивировал свою просьбу о переводе на другой участок? У вас есть заявление его по этому поводу? – оживился Яровой.

– А как же, вместе с приказом начальника о переводе, на другое место работы.

– Найдите пожалуйста.

– Вот читайте. В связи с недостатком в образовании, с большой нагрузкой, с образовавшейся задержкой плотов, – сказал главбух.

Яровой внимательно прочел заявление и резолюцию: назначить сортировщиком леса.

– А разве недостаток в образовании не мешает ему на новом месте? – спросил следователь.

– Видите ли, у него сейчас работа полегче. Это несомненно. Ведь там на приемке он один должен был определить породность и сортность древесины. Проверить соответствие размеров сортиментов. Определить процент ошкуренности бревен. А это не пять и не десять кубометров, а тысячи. И все через его руки. Без помощников. А это нелегко. Вот и отказался.

Яровой недоверчиво покачал головой. И спросил:

– А чем он сейчас занят?

– Теперь он работает для нужд мебельных фабрик нашей области и Дальнего Востока. Со сплавной древесиной другие работают.

– Чем он занят? – повторил Яровой вопрос.

– Проверяет и документирует сортность, породность, размер сортиментов определяемого леса. Замеряет кубатуру. И отправляет под погрузку на суда.

– Значит, он материально-ответственное лицо?

– Да.

– А вы знаете о статье, по которой он был судим?

– Знаю.

– Так как же вы, главбух, дали свое согласие? Ведь он и поселенец?

– Ну и что? Он не положит бревно в карман. А деньги перечисляются со счетов предприятий-потребителей на счет поставщика прямо в банк. К нему в карман попадет только зарплата. Кроме того, лес у него не в подотчете на длительное время, а находится в постоянном обороте. К тому же и над Журавлевым есть контроль. Двойной. На самих судах – при погрузке и непосредственно на предприятиях при получении леса – на складах. Там каждый кубометр учтен. Да и мы, бухгалтерия, проводим постоянно встречную сверку документов. Так что воровство исключено. И такая материальная ответственность только дисциплинирует Журавлева. А потом, если бы он украл, предположим такое, куда бы он дел этот лес? Кому и куда мог сбыть? Это же смешно. В лесу лес продавать? Отсутствует объективная возможность сбыта. Она исключена. К тому же, поселенцы, дорожа поселением, предстоящей свободой, работают честнее иных свободных. У них есть цель – освобождение. И даже возможности наказания страшатся все.

– А его могли заменить на время? – спросил Яровой.

– Ни в коем случае. А все по той простой причине, что документацию он сам не доверяет другому человеку.

– А в случае болезни?

– И больной работать будет. Сам. К тому же, на его подмену нужен особый приказ начальника порта. А тот – человек недоверчивый. Годы проверять будет. Да и некем заменить. Я же говорил, что у нас особые, Сахалинские, островные условия.

– А если он в отпуск захочет? Освободившись?

– Не дадим. В связи с производственной необходимостью.

– А если по окончании поселения будет уезжать?

– При увольнении другого искать будем. От нас он может уйти или уволившись, или умерев. Даже на несколько дней…

– И что? Так круглый год?

– Не год! Годы! Всегда… У нас условия особые! Свои. Северные! За это нам государство надбавки, коэффициенты выплачивает. И мы это должны оправдывать. Своим трудом! Производительностью! Мы, сахалинцы…

– Все понятно, – перебил Яровой и спросил: – Как вы оплачиваете сверхурочную работу Журавлева?

– Как предусмотрено сметой.

– И еще, сколько леса он отпускает на суда за сутки?

– До тысячи кубометров.

– А точнее?

– Согласно заявкам потребителей. Можно поднять, если хотите. Но в среднем – тысяча кубометров.

– И так – ежемесячно?

– Конечно. Предприятия деревообрабатывающей промышленности круглогодично работают, а не сезонно…

– Разрешите табель выходов на работу у Журавлева, – попросил следователь.

– За какой период?

– За март нынешнего года.

– Вот. Посмотрите.

И снова восьмерки. От первого до последнего дня месяца. Следователь тяжело вздохнул.

– О работе наших поселенцев вы можете узнать у начальников участков. Сейчас заканчивается рабочее совещание и вы со всеми сможете поговорить, – предложил главбух, взглянув на часы.

Совещание действительно закончилось. И из всех начальников участков Яровой застал лишь Адо-Тымовского.

Они познакомились.

– Сеня? О! Великолепный рабочий. Побольше бы нам таких, как он! А зачем он вам?

– Нужен. По делу.

– Ну что ж, я сейчас еду в Адо-Тымово. Можете со мною, на катере. По дороге поговорим обо всем.

– Благодарю. Я поеду с вами.

А через несколько минут быстрый двухместный катеришка, резко развернувшись, выскочил на середину реки и, поднимая за собою белые буруны воды, помчался к верховьям Тыми.

Леса сдвинулись к берегам. Ветви деревьев наклонились к самой воде, погладывая, подслушивая шепот реки, заодно разглядывая себя, как в зеркале.

– Красиво у нас? – повернулся к Яровому начальник, участка.

– Да, дико, сурово! Но и величественно.

– Лес под стать людям. Мы жить и умирать у него учимся. Тайгою зовем. А она– мать наша. До того привыкли, что красоту ее не замечаем. Зато, когда в отпуск поедешь, ее – как воздуха, как воды не хватает. И вода в ней особая. Родниковая. Чистая, как смех. И холодная, как наши зимы. Но оторваться от нее невозможно. Зубы ломит. А ты пьешь, как силу, как жизнь. А воздух! Нигде такого нет! А цветы! Наши таежные пионы! Красавцы! Красным костерком глаза и сердце радуют! Рука не поднимется сорвать. Сердце дрогнет красоту губить. В тайге и человек иным становится. Чистым, как природа. Да оно и закономерно.

– О Сене, о поселенце, что вы мне сможете рассказать? – спросил следователь.

– Человек как человек. Работает много. Выработка в его бригаде высокая. Работают чисто, без грязи. Лес валят аккуратно. Не оставляют при спиле пеньков выше положенного по норме. Лес не засоряют. Его участки – образцы хозяйственности. Бережливости. А все это от бригадира. Он завел такой порядок. Аккуратный человек, старательный. Трезвый. Никогда никаких нарушений в его бригаде не было. Ни прогулов, ни пьянок, ни драк. Хотя все поселенцы, как один. А работают – вольным подтянуться до них нужно. Завидуют им. По показателям – всегда впереди, а значит, и заработки повыше, чем у остальных. К тому же, у всех солидные вклады на сберкнижках.

– Он в марте где работал?

– На деляне, в тайге, где ж еще? Как и всегда.

– А никуда не отлучался?

– Нет. Да и куда отлучаться? В тайгу? Так он и так в ней целыми днями. Пока на поселении – отлучки исключены.

– А в пределах района?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, в Ныш он не ездил? Или в Ноглики? – внимательно смотрел на начальника участка Аркадий.

– Он никуда не ездил. Яне уверен, бывал ли Сеня даже в Адо– Тымово. Вряд ли. Ни разу я его в селе не видел. Да и никто. И нельзя ему с деляны отлучаться. Сразу выработка упадет.

– А вечерами?

– Так он с рассвета и дотемна работает. О каких вечерах вы говорите? Он же не то, что мы с вами. Не только в Ныш или Ноглики, где и делать-то ему нечего, к бабам не ходит, меж нами говоря. Не до них ему. Сами посчитайте – с семи утра до десяти вечера на деляне! Какой будет Ныш? Высыпаться не успевают. Не до жиру, быть бы живу.

– А с плотогонами он часто видится?

– А зачем они ему? По работе? Так и тут у них никаких трений не может быть. Обоюдная заинтересованность не задерживать друг друга. С бригадой Сени проблем не возникает. Все на совесть работают. Обоюдная заинтересованность в заработке, хотя многие друг друга не знают.

– Не знают? Они что, вообще не видятся?

– Конечно.

– А как же лес сдают плотогонам?

– Не они сдают.

– А кто?

– Бригада нижнего склада. Которая плоты сбивает. Это промежуточное звено между лесорубами и плотогонами. Они принимают лес, сбивают его в плоты. Крепят. И сдают пересчитанный на кубатуру плотогонам. В готовом виде.

– Значит, общение лесорубов и плотогонов исключено?

– Не совсем так. Но если говорить о бригаде Сени, то – да.

– Объясните. Почему одни могут общаться, а другие – нет?

– Все просто. Сеня никогда не работал на участке близ берега. К тому же за день у него, я вам говорил, самая высокая выработка. И он не знает плотогонов потому, что его деляны всегда расположены далеко от реки. В десятках, а то и в сотне километров. А сам бригадир всегда в тайге. Валит лес. Сдачей древесины плотогонам ему некогда заниматься.

– Вы это точно знаете?

– Разумеется.

– А почему же именно эту бригаду устранили от плотогонов?

– В ней одни холостяки. Работают на отдаленных участках. Живут в тайге. А женатые – ближе к берегу, чтоб хоть раз в неделю домой иметь возможность съездить. На катерах.

– Ну, кто-то же доставляет лес из той бригады на нижний склад?

– Конечно. К этой бригаде прикреплен трактор для вывозки леса и четыре лошади. Как на лошадях, так и на тракторе парнишки работают. Они и вывозят.

– А продукты как получает бригада?

– Дают заявку. И тот же парнишка на тракторе привозит заявку на нижний склад. Там ее передают старшине катера. Тот привозит заявку в Адо-Тымово, забирает продукты, сгружает на нижнем складе, там их забирает тракторист и увозит в бригаду.

– Ас плотогонами эту заявку не передавали?

– Нет. Они попросту не взяли бы ее по той простой причине, что в Адо-Тымово им ни к чему. Вверх на плотах не поднимаются. Только вниз по течению. Адо-Тымово расположено выше участков разработок. Потому плотогоны к нам не подходят. Нет необходимости. Да и не по пути.

– А катером этим плотогоны пользуются?

– Нет. Этот катер закреплен за Адо-Тымово. Мы на нем добираемся до участков и назад возвращаемся.

– Каждый день?

– Да.

– В баню-то ездит эта бригада Сени?

– Нет, обычно все из родников набирают воду в бочку. Греют ее и моются прямо в лесу.

– Вот как. А к парикмахеру?

– Мы парикмахеров возим на участки. Во все бригады.

– А как с покупками? Рубашки и прочее?

– Тоже по заявкам отправляем. А основное, спецовку, они бесплатно получают.

– Общие собрания лесорубов у вас бывают?

– Да, но только для свободных. Поселенцы к этой категории не принадлежат.

– Скажите, а выработку этой бригады кто контролирует? Кроме бригадира нижнего склада?

– Прораб и мастер участка.

– Они где живут?

– На нижнем складе.

– Скажите, а как оплачивается работа прораба и мастера?

– Что вы имеете в виду?

– Они получают от выработки лесорубов или оклады в твердых размерах?

– Все мы на окладах. Все! Начиная с меня и кончая десятником. Кроме тех, кто занят непосредственно заготовкой древесины. У нас любой лесоруб получает в три раза больше, чем я, начальник участка. Хотя на моих плечах вся ответственность. А они – исполнители. Но ничего не поделаешь.

– Что ж, спасибо за информацию.

– Ничего, не стоит. У нас все на виду. И люди, и работа. Живем открыто. Смотрите, интересуйтесь.

– Тогда скажите, вот вы несколько раз говорили, что у Сени самая высокая производительность труда.

– Это вам любой подтвердит.

– Да я не сомневаюсь. Я хочу знать, а какая поощрительная система у вас?

– Премия. Как и всюду. В денежном выражении.

– И как это выглядит в сумме?

– Ну, это смотря каков процент перевыполнения.

– Меня интересует одна бригада. Как у них?

– Они получают ежемесячную премию.

– Каковы средние размеры?

– У них солидно. Полторы зарплаты.

– Так все бригады работают?

– Нет.

– А если они не выполняют план, а Сеня перевыполнит – премии не будет никому?

– Конечно. Но у нас все с планом справляются.

– А прорабы и мастера тоже получают премии?

– Конечно. Ведь они работают не меньше других.

– Я не о том.

– Уточните.

– Получение их премии зависит от выработки всех бригад лесорубов? Так я понял?

– Совершенно верно.

– Значит, если хоть одна бригада не выполнит план…

– У нас такого не бывает, – перебил начальник участка.

– Что ж, значит, руководство заботится о материальной стороне жизни каждого человека.

– Что вы хотите этим сказать? – насторожился начальник участка.

– Только то, что я сказал.

– Оно, видите ли, лошадь и ту, прежде чем запрягать в работу, – накормить надо. А человека тем более. Ему еще и условия подавай.

– Ну, этим вы не можете блеснуть, – возразил следователь.

– Почему?

– Зимою мыться в лесу! Разве это условия?

– Ничего не поделаешь. Да они и сами в село не поедут. Время не хотят терять. Да и ночевать им там негде.

– Скажите, а выработка лесорубов влияет на оплату плотогонов?