Текст книги "Утро без рассвета. Книга 3"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

РЕВИЗИЯ ПО ДЕЛУ ОБ УБИЙСТВЕ

Следователь пришел в контору лесхоза к концу рабочего дня. Но здесь этого не чувствовалось. Люди были заняты каждый своим делом и совсем не обратили внимания на вошедшего. Директор лесхоза ставил на карте района какие-то загадочные значки и говорил мужчине, который с ноги на ногу переминался:

– Эти сведения я получил сегодня. Смотрите, сколь серьезно больна тайга. И сколько развелось вредителей. Гусеница-древоточец – на площади третьей части наших участков, я уж не говорю о тле, майских жуках, гусенице мохнатой! Эти только в Ныше – около ста

гектаров леса заразили. Пора с этим кончать. Я вас прошу. Но без всяких гексахлоранов и дуста. Не то всех зверей и птиц в тайге загубите, – говорил директор.

– А как иначе?

– Слабый раствор медного купороса нужен. Вы же понимаете, что мы, кроме охраны леса, принимаем для консервного завода от населения грибы, ягоды, орехи, а для аптек лекарственные травы. Вы понимаете, нам нужно избавить от опасности отравления не только птиц и зверей, а и людей. Их – в первую очередь.

– Здравствуйте! – подошел Аркадий к директору. И назвался.

– Здравствуйте! – ответил тот, глянув на Ярового открыто, добродушно.

– Як вам за консультацией, помощью и советом, – сказал следователь.

– Вы за помощью? Впервые слышу, столь далеки вы от нашей специфики, что я не знаю, смогу ли быть вам полезен.

– Это ваше и наше общее дело.

– Пожалуйста. Располагайтесь где вам удобно и поговорим.

– Я не помешал вашему разговору? – оглянулся Яровой на второго человека, все еще топтавшегося у стола.

– Нет. С ним мы все закончили. Обсудили. – Директор сел напротив Аркадия и представился:

– Зовут меня – Евгений, фамилия – Павлов. Зовите, как вам удобнее.

– Я по поводу Адо-Тымовского леспромхоза.

Павлов побагровел. Но взял себя в руки. Закурил.

Яровой продолжил:

– Был я в конторе леспромхоза, имел беседу с руководством. Говорил и с вашим лесником. И знаете, решил я кое-что и у вас выяснить. В чем дело? Почему у вас, у двух, можно сказать, смежных организаций, возникли такие натянутые отношения?

– Иными они и на могут быть. Лесорубы, я так понимаю, в наше время должны стать в тайге не просто заготовителями, потребителями, а и добрыми хозяевами леса, его друзьями. Этого, к сожалению, не получается. Ради объективности скажу, что в молодости сам работал лесорубом. Потом закончил институт. Как видите, работаю в тайге. Но и тогда, в молодости, я знал, что тайгу нельзя, даже преступно, выражаясь вашим юридическим языком, обирать дочиста. Отнимать у нее все. Это же откровенный разбой, а не работа. Вы посудите сами, есть там у них отъявленный головорез – бригадиром работает. Поселенец. Сидел за убийство. А его вальщиком поставили. Так он – варвар и здесь – убийца! Шкуродер! Из-за денег готов не только тайгу, а землю на куски перепилить.

– Об этом я уже слышал от лесника того участка, – сказал Яровой.

– И он не один такой! Но среди всех других – самый рьяный враг леса. Он – мародер! Но его поддерживают; честности ради, замечу, что поддерживают не потому что сами таковы же, а потому – что заели планы, задания, постоянная рутина в работе. Я говорю так, ибо знаю руководство леспромхоза. В молодости лесорубами вместе работали. А потом… Знаете, как говорится, – вышли мы все из народа, как нам вернуться в него! Так и здесь получилось. Должность – совесть отняла. В кабинетах штаны просиживают. Забыли что такое тайга! Что она умеет болеть и жить, радоваться и страдать, любить и ненавидеть, прощать и наказывать, как человек! Да! Именно, как человек! Большой и сильный. Потому что она – природа! А значит – наша жизнь, а мы – неразумные дети ее, сами у себя ее отнимаем, – горячился Павлов и смяв окурок умолк.

– Да, но только ли планы заставили руководство леспромхоза изменить свои взгляды и убеждения? – спросил Яровой.

– Я думаю, что дело только в этом.

– Скажите, насколько вы доверяете леснику участка, на котором сейчас работает Сенька?

– Этому работнику я доверяю целиком. Могу положиться, как на самого себя. Он, несмотря «а возраст и занятость, создал в Адо-Тымовской школе кружок защитников леса. А теперь, как депутат сельсовета, возглавляет комиссию по охране природы. Всю жизнь лесником работает.

– Вы знаете, что он ведет подсчет кубатуры леса, заготовленного лесорубами на его участке?

– Конечно, знаю, это его обязанность. И не только он, все лесники занимаются тем же самым.

– Вы проверяете его данные?

– А как же? Само собою. Они у нас проходят по отчетам, – говорил Павл ов.

– А встречные сверки с леспромхозом проводите?

– Я предлагал. Ради точности. Но они сказали, что им некогда отчитываться передо мной.

– А мне вы сможете показать документы, где зафиксирован выход леса с участка поселенца-бригадира с ноября прошлого года по март нынешнего? – попросил следователь.

– Пожалуйста, – директор вызвал бухгалтера. Тот почти тут же вернулся с нужной папкой документов. Павлов быстро нашел сведения, нужные Яровому.

– Так. Это первый участок. Давайте посмотрим по карте, какая сетка здесь должна была применяться.

Аркадий и Павлов подошли к карте, составленной научно– исследовательским институтом природы Сахалина совместно с лесоводами, почвоведами, геологами.

– Так. Здесь сгущенность леса самая высокая. Видите? – показал Павлов.

– Была самая высокая, – поправил следователь.

– Существенное дополнение, – тяжело вздохнул директор и, опустив плечи, добавил:

– Не менее тысячи восьмисот кубометров с гектара. Посмотрим, как у лесника дано. Так. Девять, плюс две шестьсот, плюс четыреста восемьдесят два кубометра. Всего – двенадцать тысяч восемьдесят два. Вот так. Это с семи гектаров.

– Кто может подтвердить данные лесника? – спросил Яровой.

– Прораб. Вот его подпись. И мастер. Вот третья подпись.

– Они от леспромхоза? – Да.

– А из незаинтересованных предприятий?

– Не понял. А зачем это нужно? Ведь мы не ладим не из-за)того. А данные можно проверить в порту и у плотогонов. В Ныше. И еще вот, пожалуйста, – обсчет нашего леса по выполненным заявкам предприятий-потребителей.

– Вы мне можете дать официальную справку с указанием точного количества кубометров леса, взятых с вашего, вот с этого, участка? – указал Яровой на карту.

– Конечно, могу.

– За данные лесника, их точность, можете поручиться?

– Как за самого себя, – Павлов позвал главбуха. А через несколько минут справка со всеми данными, за подписью Павлова, главного лесничего и главбуха лежала перед следователем.

– Объясните мне в чем дело? Я ничего не понимаю, – сказал Павлов.

Яровой положил перед ним справку, взятую в Адо-Тымовском леспромхозе о количестве леса, вывезенного с первого участка.

Павлов читал внимательно. Потом вдруг подскочил багровея:

– Аферисты! Жулики! Воры! Негодяи! – кричал он так, что в дверь просунулись удивленные лица работников.

– Закройте дверь! – приказал им директор. И заметался по кабинету, потом остановился перед Аркадием. – Я в райком партии пойду! В ОБХСС! В партийный контроль обращусь! Это что же получается? Да я их, негодяев! Сукины дети! Это они меня, как мальчишку, обводят! Не выйдет!

– Вы уверены, что лесник не допустил ошибку?

– Уверен! Его несколько раз внезапно, негласно проверяли! И никогда этого не было! Это невозможно! Да и ни к чему. Нам за э ти показатели премий не платят. Мы отвечаем за сохранность – отсутствие пожара, за состояние участков, приживаемость саженцев! А потом, этот человек свою совесть ни на какие деньги не променяет!

– А теперь поговорим без эмоций, – остановил возмущение директора Яровой.

– Нет, но это же мошенничество!

– Если ваши данные верны, то вывод ваш бесспорен. Но я хочу знать, кому подобная «операция» была на руку? Кто в ней мог быть заинтересован?

– Я теперь все понял. В этой афере заинтересовано могло быть лишь непосредственное руководство леспромхоза. Ведь далеко не все бригады справляются с планом. Об этом и у меня есть данные. От лесников. Ну и чтобы покрыть это невыполнение, начальство не показывает полных выработок Сеньки и других, таких же, как он. Делит их сверхплановые кубометры на всех отстающих. Чтоб премию получить. Она у них немалая. Ого! Не то, что у нас! Их премия за месяц – это оклад! Второй. Так-то вот!

– А что от этого имеет Сенька и другие?

– Этого я не знаю. Но даром они ничего не отдадут. За спасибо и пальцем не пошевелят. Не те люди. Но о компенсации надо узнавать на месте. Безнаказанно им это не пройдет – кипел Павлов.

– Вы правы.

– Нет, но кто мог подумать? Мы ж вместе здесь много лет жили и работали. Учились вместе! И такая низость!

– И все же, кто, по-вашему организатор этой затеи?

– Наверное, прораб. Кто же еще? Да всех их надо тряхнуть! Всех. Все негодяи! Как один!

Через час из кабинета прокурора района Яровой созвонился с ЮжноСахалинском. И попросил областное ревизионное управление прислать в район ревизоров для проверки работы Адо-Тымовского леспромхоза. Договорился, что текст постановления о назначении ревизии он оставит у прокурора района…

На следующий день Яровой пришел к начальнику погрузочно– разгрузочного участка Ногликской пристани. Теперь он решил проверить работу Клеща.

Пожилой человек неохотно отвечал на вопросы следователя.

– Плотогоны? Но меня их работа касается постольку поскольку. Основное их руководство в Ныше. Я лишь руковожу разгрузкой.

– Какие трудности встречаются в вашей работе?

– Никаких.

– Совершенна?

– Конечно. Я их не задерживаю. А сами себя они не задержат.

– А нареканий не было у вас на них, замечаний?

– Нет. Они только плотогоны. Другие заготавливают, считают. Они лишь сплавляют.

– На качество доставленных сортиментов вы не обижались?

– А они тут при чем?

– Плоты всегда в целости приводили?

– Иначе б не держали. Мы на то и держим плотогонов.

– Значит, у вас с ними всегда все хорошо? – терял Яровой в сякую надежду.

– Бывает. Но это наше. Внутреннее. Вас это никаким боком не касается. Следствие. Мы – народ рабочий. Бывает, пошумим. И помиримся. Как все и всюду.

– А из-за чего?

– Да мелочи всякие иногда заедают.

– Какие? – не отступал следователь.

– С транспортом буксирным у нас трудно. Сами понимаете, катера отвозят груженные баржи с лесом на рейд, чтоб пароходы под погрузкой не простаивали долго. А для плотогонов – не хватает катеров. Одним обходятся. А это долго. Да и помочь иногда бывает некому, когда человек в беду попадает. Для сопровождения плотов не выделяется катер. Плохо. Но ничего не поделаешь. Всему бедой наша отдаленность от большой земли.

– Скажите, а нормами техники безопасности предусмотрен катер для сопровождения плотов? – спросил следователь.

– Предусмотрен. Да где взять? Нет катеров.

– А плотогоны как – требуют?

– Требовали. Да что толку? Катер а из кармана не вытащишь. Не растут они там. А приобрести– средств маловато. Сейчас, сами понимаете, люди восстанавливают города после войны. Нам надо подождать. Всему свой черед.

Аркадий узнал, что обеспечение катерами плотов входит в обязанности Нышской сплавной пристани и порта.

– Они этим должны заниматься. И еще инженер по технике безопасности. Их это хлеб, – говорил начальник.

Яровой нашел инженера по технике безопасности порта в его кабинете. Седоволосый, пожилой человек, увидев Ярового, предложил присесть.

– Катера? А где я их возьму? Нет их. Для сопровождения! Тут для буксирных работ их не хватает. А вы хотите!

– Да не я хочу! Вы ж ставите под ежедневную угрозу жизни плотогонов.

– Не нравится – пусть уходят на другие места работать. Где нет риска. Вы мне скажите, кто теперь не рискует? Все! Лесоруба деревом может придавить. На корчевщика штабель может посыпаться. Раскряжевщика любой сучок инвалидом может сделать. Да что там! А разве мы на войне в окопах – не рисковали? Не только каждый день, а каждую минуту. Ни заступников тебе, ни инженера по технике безопасности. Так я же не преступник! И никогда им не был! А меня во время войны любая пуля могла убить! А эти? Поселенцы! Шпана! Преступники! Да еще подайте им каждому по катеру! – возмущался инженер.

– Послушайте, меня не интересует ваше отношение к поселенцам. Я спрашиваю, сколько катеров вы должны послать с плотогонами по существующим нормам, по правилам вашей работы; как инженер по технике безопасности ответьте. Сколько катеров вы должны требовать у руководства порта для плотогонов?

– Всего три! Но нет их! Нет!

– Значит, три, – спокойно констатировал Яровой.

– Да, – насупился инженер.

– Как часто случаются ЧП у плотогонов?

– Что вы имеете в виду? – удивился инженер.

– Все в комплексе.

– Гибели не бывает. А неувязки с плотами, – так тут мы можем требовать со сборщиков. А еще с самих плотогонов, чтоб соблюдали правила сплава сортиментов.

– Вам самому доводилось опускаться на плотах от Адо-Тымово до Ноглик? – спросил следователь.

– Моего с меня хватило. Каждый на своем месте пусть справляется. Да и не обязан я этим заниматься. Своих забот хватает.

– А плотогоны – чья забота?

– Они-то Ныша! Пусть сплавная контора и думает, где катера достать. – бурчал инженер.

– А вы, как лицо, ответственное за этот аспект работы, предлагали им хоть какой-то выход? – спросил Яровой.

– Предлагал ли? Конечно, предлагал! Да что толку?! Кто я для них? Они мне не подчинены. Говорят– без моих советов голова болит.

– А что предлагали?

– Элементарное. Приобрести пару буксирных катеров в рыболовецком колхозе. Где идет замена старых судов на новые. Взять на баланс пару катеров. Пусть старые, поношенные, но и цена им невелика. И риска меньше. В случае чего – подремонтировать всегда бы мы им помогли. Прямо здесь – в порту.

– Почему отказались?

– Средств, говорят, маловато.

– Вы ставили этот вопрос перед руководством порта? – поинтересовался следователь.

– А как же?

– Ну и что ответили?

– Сказали, что хозяин свою избу знает лучше соседей.

– А кто же ещ е от катеров отказался?

– Главный инженер сплава. Прораб – тот совсем на смех поднял. Десятники. Да мало ли их там. Сказали: «Что нам лом всякий покупать, лучше подождем. А то с твоими катерами только забот прибавится. Будут все время в ремонте стоять, да на балансе числиться. Через год их никому не продашь и сами не попользуемся. Столько деньги угробим. А у нас их и так не г усто». Еще и обвинили– хорошо, мол, мне в чужом кармане деньги считать.

Инженер обиженно умолк.

Яровой сделал нужные записи и решил поинтересоваться Журавлевым.

На почте Яровой уже узнал, что на имя Владимира не поступило ничего; не только писем или телеграмм, но даже какой-нибудь открытки. Узнал, что с вклада Журавлева снята сумма точно такая же, как и у Мухи. Но переводов Трубочист никому не отправлял. Ни с кем не поддерживал связи за пределами Ноглик. На телефонной станции Яровой уточнил, что ни один из поселенцев не заказывал междугородний разговор и их никто не вызывал с материка.

Уточнил и то, что даже по праздникам никто из троих не посылал никому поздравительных телеграмм.

Узнал, что Клещу от одесситки письма приходили один-два раза в месяц, а в последнее время их не стало. Да и он не отправлял ей больше писем.

БОЛЕЗНЬ – ЕГО УБЕЖИЩЕ

Следователь шел к складу, где работал Владимир, решив провести разговор тонко, осторожно.

Журавлев, завидев Ярового, сник, съежился. Смотрел затравленно, словно не знал – куда ему деться от глаз Аркадия. Куда спрятаться.

– Давай поговорим, Володя, – предложил Яровой Журавлеву. Гот послушно сел. Безвольно опустил руки.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил следователь.

– Ничего. Терпимо.

– Где живешь теперь?

– В общежитии.

– Как зарабатываешь?

– Не жалуюсь.

– С родственниками не поддерживаешь отношений?

– Нет.

– И не помогаешь никому?

– Они не нуждаются в моей помощи. Считают, что сдох я где-нибудь.

– А ты объявиться не захотел. Так?

– К чему? Мертвым лучше не воскресать, – опустил голову Володька.

— Так и ничего не знаешь о родственниках?

— Нет.

– А друзья у тебя имеются?

– Какие? – усмехнулся Трубочист.

– Обычные, как у всех.

– Откуда у бабушки деньги? Кенты? Так и они лишь в прошлом.' С меня хватит. Были и не стало. Никого не стало.

– Скажи-ка мне, а жизнь здесь дорогая? – поинтересовался Яровой, вроде бы между прочим.

– В Ногликах-то?

– Да. Здесь.

– Не сказал бы я этого. Конечно, смотря кто как живет. Все по доходу, вернее – по заработку. А одному тут не на что особо тратить. Поесть– консервы, да рыба, а на это много не потратишь. На одежду? Так и она ни к чему. Куда ходить? С работы – поздно возвращаюсь. На работу – рано бегу. Обхожусь спецовкой. А она – даровая. Государственная.

— Значит, все деньги на книжку идут? – продолжил Аркадий.

— Куда ж еще? Не держать же в кармане. Пусть лежат на вкладе.

— Верно решил. Так все ж спокойнее, – поддержал Яровой.

— Хватит, была одна оплошка, – вздохнул Вовка.

– И много ли накопил? – направлял Аркадий разговор.

– Да как вам сказать, мне – так и неплохо.

– Конечно, если даже высчитать стоимость питания в два раза больше, чем ты назвал, у тебя за эти годы должно скопиться не менее как…

– А зачем вам нужен этот подсчет? – перебил Вовка.

– Да нет, я по теме. А разве я ошибся? – неподдельно удивился следователь.

– Ошибся – не ошибся, вклад-то мой. Там каждая копейка честно заработана. Трудом! Моим.

— А я и не сомневаюсь.

— Зачем тогда считать? – нервничал Во в ка.

— Ради интереса. Хотел узнать, не ошибся ли я в теме.

– А зачем она вам? – насторожился Вовка.

— Мне? Я же сказал.

– Вы так просто не спрашиваете?

– А ты чего испугался?

– Мне уже нечего бояться, – опустил плечи Вовка. С чего же всполошился?

– Скажите, следователь, а это правда, что вы мою телогрейку нашли?

– Нашел. Остатки от телогрейки. Вот все, что ты в нее прятал – сохранилось. Будто только что положил. И деньги, и драгоценности, – все.

– А где нашли?

– Вниз по течению реки. Километрах в шести от того места, где она была выброшена. Кстати, тебе Емельяныч со сторожем приветы передавали. Помнят тебя. По-доброму. Просили, чтоб написал ты им. Как живешь, куда собираешься? Емельяныч особо просил тебя написать ему.

– Это мне понятно. А вот вы чего хотите от меня? – не выдержал Вовка.

– А ты сам разве не догадываешься?

– Нет.

– Ну, скажи мне, куда делись пять тысяч с твоего вклада? Ведь сам говоришь, тратить некуда, проживаешь мало? А куда деньги дел?

– Это – мое дело! – вмиг подобрался Вовка. И, повернувшись лицом к Яровому, сказал запальчиво: – Любовнице подарил!

– Кто она?

– Баба.

– Это и так понятно. Где живет?

– На земле.

– Послушай, ты не кипятись. Я достаточно знаю о тебе. Человек, который заболел из-за потери денег, никогда не подарит какой-нибудь бабенке такую сумму. Ведь ты в Соболево каждый трояк берег, каждый рубль считал.

– Так деньги-то я снял здесь? Причем же тут Соболево?

– Все взаимосвязано.

– А что связано? – побледнел Володька.

– Куда деньги-то дел? – посуровел следователь.

– Потерял.

– Такие, как ты – вторично теряя – не выживают.

– Поумнел. Потеря денег– это еще не потеря жизни. Не стал переживать. Разучился, – отвернулся Вовка.

– Что ж. Дело твое. Но теперешнее молчание не в твою пользу, Журавлев.

– А мне уже ни в чем пользы не искать.

– Клещу деньги отдал, или вместе ездили? – спросил Яровой Трубочиста.

– Куда?

– В Ереван?

– Зачем?

– Вам виднее. Зачем же тебе здесь могли понадобиться деньги? Да еще накануне смерти Авангарда Евдокимова?

– Я ни при чем! Я не виноват! – посерел Вовка и, пошатнувшись, упал на землю. Лицом в грязь.

Следователь сбегал на проходную, попросил вызвать врача, а сам вскоре вернулся к Журавлеву.

– Падлы! Не трожьте! – кричал Володька корчась. Глаза его были плотно закрыты. Яровой стоял молча. Слушал. С нетерпением смотрел на часы, ждал врача.

– Я – на «шухере» [4]4
  На шухере, на стреме, т. е. где-то на улице или за углом в готовности предупредить об опасности


[Закрыть] ! А он там один? – говорил с кем-то Журавлев. Яровой прислушался внимательнее.

– Гиен боюсь. Засыплет всех! – шептали губы Вовки.

– Муха! Я не заложу! [5]5
  Не выдам (жаргон).


[Закрыть] Муха! – все еще сжимался в комок Трубочист.

В это время Яровой увидел врача, спешившего к ним.

– Опять приступ? – спросила она.

– Да. Внезапно.

– Что это творится? Как вы с ним начинаете говорить, так у него приступ!

– Я встречаюсь с ним второй раз.

– Вот именно. И оба раза приступами закончили.

– Серьезный разговор…

– Пощадите вы его. Он же и так у нас на контроле. Нервы никуда не годятся. Только на уколах держится. Три раза в неделю колем его в больнице.

– Администрация порта об этом знает?

– А как же? – удивилась врач.

– И сколько времени у вас отнимают процедуры?

– Минут по пятнадцать, – ответила врач.

– После этого он сразу приступает к работе?

– Этого я не знаю. Мы его не провожаем. А вообще рекомендуем после процедуры с полчаса, с час отдохнуть.

– И он выполняет эти рекомендации?

– Не проверяли.

– Время его посещений на процедуры обговорено с администрацией порта? – поинтересовался следователь.

– Нет! Специально не обговаривали. Ему на слово верят. И так один за троих работает, – сделала врач укол Журавлеву.

– Он регулярно посещает процедуры?

– Нет. Во времена ухудшений.

– Вы их фиксировали?

– Конечно.

– Не скажете ли, в марте он посещал процедур#? В марте нынешнего года? – уточнил Яровой.

– Нет. С января по конец марта состояние здоровья Журавлева было относительно неплохим. А вот теперь – опять спад.

– Чем вы это сможете объяснить?

– Перенапряжением! Работает много. А еще, возможно, расстроился. Это в большой степени могло повлиять.

– Мне можно будет ознакомиться с его историей болезни? Посмотреть, когда он посещал процедуры? – показал удостоверение Яровой.

– Пожалуйста. Только я ее наизусть помню. Он у нас во всем районе один такой больной.

– Тогда скажите, вот то, что он сейчас говорит, – это плод болезни или проявление страха, постоянно преследующего его? – спросил Яровой и уточнил: – Имеет ли сказанное прямое отношение к реальным событиям или это бред?

– Далеко не бред. Я не могу гарантировать, к какому времени относится то, о чем он говорит. Но предмет или человек, или события, являются раздражителями. А возможно, и первопричиной «тянувшейся болезни.

– Значит, эти слова можно воспринимать всерьез? 4 – Я не утверждаю.

– Но ведь его болезнь прогрессирует не без очевидных причин?

– Вероятно, – согласилась врач.

– Скажите, по состоянию здоровья он всегда отдает отчет в своих словах и поступках?

– Да. Пока нет приступа. А во время приступа он не волен над собой.

– А почему же его не отправляли в больницу закрытого типа до полного излечения?

– Это было бы преступлением.

– Но почему?

– Больница подобного рода подействовала бы на него не исцеляюще, а скорее наоборот. Она напомнила бы ему прошлое и все, что с ними было связано и сломала б его окончательно. Ведь)тот человек совершенно не опасен для окружающих. Он не агрессивен. И, прежде всего, умеет иногда, овладев собою, гасить приступы в себе. Редкий случай, но очевидный. Правда, здоровье его подорвано, но я думаю, что с его болезнью мы и сами в состоянии справиться.

– Скажите, вы пробовали говорить с ним откровенно о том, что может быть причиной его болезни? Вернее, продолжения? Кто или что ее усугубляет?

– Нет. Таких вопросов я ему не задавала. Он для меня – только пациент и я не хотела бы, чтобы его болезнь усугублялась от моих вопросов, – по-женски съязвила врач.

– Он сам не рассказывал вам ничего о себе? – остался невозмутимым следователь.

– Знаете, он – молчаливый. Не интересуется никем, и о себе не гово р ит ничего.

– А вы не пытались узнать, что произошло с ним накануне? Что его расстроило?

—Наше дело – лечить.

– Да, но вы должны знать причину. Установить корень зла, для большей эффективности лечения.

– Я знаю, что виною всему – нервы. Его расшатавшиеся вконец нервы.

– Ну что ж, удовлетворимся на время этим. Но я хочу задать вам еще несколько вопросов.

– Пожалуйста, – ответила врач.

Следователь посмотрел вслед «скорой помощи», какая, скрипуче сигналя, увозила Вовку в больницу.

– Долго он у вас пробудет? – кивнул Яровой на машину.

– Часа четыре…

– А потом?

– Не рекомендую вам его посещать.

– Почему?

– Плохо кончится.

– Для кого?

– Для него. Вы чем-то расстраиваете его.

– Но если все дело только в нервах, значит, приступа не могло быть. Я ничего плохого не сделал вашему пациенту.

– Ничего определенного сказать нельзя. Иногда напоминание о давнем – убить может.

– И как долго мне нельзя его навещать? – спросил Яровой.

– Как можно дольше.

– А если в посещении есть необходимость?

– Надо повременить. Он сейчас не в том состоянии, чтобы я согласилась с такой необходимостью.

– Скажите, у вас проводятся профилактические осмотры лесорубов района?

– Конечно, – повеселела врач, которую, чувствовалось, начал тяготить разговор о Журавлеве.

– И как часто?

– Ежемесячно.

– Всего района? – уточнил Яровой.

– Разумеется.

– И поселенцев?

– Для нас люди делятся лишь на две категории – больных и здоровых.

– Похвально. Ну и как, вы к ним ездите, или они в район прибывают?

– Мы к ним ездим.

– Вы лично бывали на делянах?

– Да. Само собою. В составе медотряда.

– В марте ездили?

– Были.

– В каких числах?

– С пятнадцатого по двадцать восьмое.

– Всех проверяли?

– Ну, конечно.

– Скажите, а плотогонов – какого числа?

– Двадцать седьмого. В предпоследний день.

– Беника?

– А! Этого! Но ведь он работал! И прораб пристани сказал, что откомандировал его в верховья! Там было что-то срочное. Потому не проверили.

– А Журавлев? Его смотрели в марте?

– Портовое начальство сказало, что он здоров и просило не отвлекать его от работы. Да и, честно говоря, когда Журавлев чувствует ухудшение в здоровье, он сам приходит к нам.

– А в бригаде Сени?

– Все хотели мы увидеть эту знаменитость. Но никак не пришлось.

– Почему?

– Неудобно говорить.

– И все же?

– Не пускают нас к нему.

– Все годы?

– Да– Кто?

– Начальство.

– Чем объясняют?

– Говорят, что его участки самые опасные.

– У других – не лучше, – не поверил следователь.

– А еще говорят, что он отменный матершинник и грубиян. Потому, чтоб нас не обидел, и не подпустили. К тому же сказали, что он никогда и ничем не болел. Здоров, как медведь. И лес не пилой, руками валит. Что его здоровью мы, врачи, лишь позавидовать можем.

Да, но вы не могли не знать, что у него вырезано три четверти желудка!.

– Я не знала. Но и другие вряд ли осведомлены о том. Мы настаивали, чтоб нас доставили и в эту бригаду. Но транспорт туда не ходит. А по тайге пешком столько километров, да еще с рентгено-аппаратом… вы меня должны понять – пройти было невозможно. В нашем отряде – одни женщины…

– Ч т о ж, спасибо за информацию, – поблагодарил Яровой и уточнил: – Значит, процедуры у Журавлева занимают не более пятнадцати минут?

– Да, не более, – подтвердила врач. И Аркадий направился к вахтерам.

– На процедуры только отлучался, а больше никуда, – подтвердил начальник пропускной.

– И сколько времени отсутствовал Владимир? – спросил Яровой.

– Часа два. Да и то сказать – работает почти сутками. Поневоле заболеешь. А на уколы он не каждый же день ходит.

– В какое время он посещает процедуры?

– Вечером. Когда очереди меньше. Чтобы не ждать.

– Вы не сверяли с врачами время его приходов на уколы и окончания процедур?

– Нет. Да и зачем нам эта самодеятельность? Если начальство велит – будем делать.

– А далеко ли отсюда до поликлиники? – спросил Яровой.

– Вот по этой улице вверх метров сто. Не более.

– Во сколько обычно приходят плоты?

– Часов в восемь, иногда в семь вечера.

– По прибытии они дают сигнал?

– Да, катер буксирный. И рулевые. Целый оркестр.

– Володя именно в это время уходит?

– Примерно да. А что? – насторожился начальник пропускного бюро.

– И еще. Кто ответственный за работу сортировщиков?

– Отдел леса нашего порта.

– Начальник отдела? Так я понял? – уточнил следователь.

– Да.

– Он у себя?

– Куда ж ему деваться. У себя.

– Где этот отдел найти?

– На первом этаже. Там написано.

Яровой, не дожидаясь дальнейшие объяснений, пошел в отдел леса.