Текст книги "Утро без рассвета. Книга 3"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

– Ладно. Ты прав. Для таких случаев действительно нужно быть приспособленным к тайге, или быть лесником. А у меня в этом опыта нет. Иди. Но будь осторожен. Слушай. Старайся запомнить все.

Юрка ушел. Яровой вернулся в зимовье. Разговорился с лесником. Тот сетовал:

– Смотрю я на вас и жалко мне Юрку. Тоже ведь вот так же маяться будет. Всякое дерьмо ловить. А кому это надо? Брали бы сразу, сажали в тюрьму и дело с концом. Я-то думал, внук начальником будет. Оказывается, как он мне сказал, не так легко прокурором сделаться. А можно и вовсе им не стать. Вот ведь жаль. Я-то думал доброе Юрке делаю. Оказалось – просчитался. Лучше б я его на доктора послал учиться. Вот уж истинно святое дело людей от хвори избавлять.

– Мы, отец, тоже лечим, только другую хворь. Души лечим. Судьбы человеческие. Общество от преступников избавляем. Людей – от беды. Жизнь – от зла. Разве это менее нужно?

– Оно-то так. Я ведь тоже не без головы. Кое-что соображаю своими мозгами. Но только врач, он – интеллигент. Всегда в тепле, в чистоте, в белом халате. При почете. Дал таблетку и забота с плеч. И никаких тебе командировок. Всегда на месте. В одном дому. С семьей. Без морок и переживаний. Для него нет преступников. Кто к нему пришел, тот больной, кто не ходит– здоровый. И работа легкая, и зарплата хорошая. Не меньше, чем у прокуроров.

– Легкого, отец, лишь слабые ищут. Настоящий мужчина работу не по легкости ее, а по сердцу выбирать должен.

– Работа – не жена. Это бабу по сердцу, а работу по удобству и заработку выбирать надо.

– Что ж вы себе ни удобств, ни заработка не нашли? – рассмеялся следователь.

– Молодой был.

– А Юрий разве старик?

– Я неграмотный. Ликбез еле осилил.

– Иные и того не имеют, а устроились удобнее.

– В деревне, что ль?

– Хотя бы.

– Не, я не могу так.

– Отчего же?

– Здесь я сам себе хозяин. Никто в уши не жужжит. Работаю – сколько влезет. И куда ни глянь – ни соседей, ни пересудов. Одни владенья. Только знай успевай всюду!

– А удобства? – не унимался Яровой.

– Як ним непривычный. Обхожусь.

– Вот видите…

– Так то я. А Юрка – ребенок.

– Ему мужчиной надо становиться.

– Успел бы. Куда спешить.

– А медлить нельзя.

– Тайга наша с любого мальчонки такого мужика сделает, что никакой науке за нею не угнаться. Она ко всему приноровит и сердце в нужную сторону повернет, и мозги, коли надо – вправит. Краше любой науки. Она ведь тоже не с облаков, от земли пошла, от ней взяла корни и жизнь. Отсюда– с земли, с лесу, все свое начало берет. А Юрка корни тех наук с самого сызмальства познавал. Своими руками. Ему ведь только чуть грамотней надо было стать. Вот и все.

– Нет, отец, Юрию, кроме знаний тайги, а они, несомненно, большое подспорье, в настоящую жизнь выходить пора.

– То-то меня и печалит.

– Почему?

– Редко видеться станем.

– Это не беда.

– Кому как.

– Вам, отец, радоваться надо.

– Чему?

– Внук нужным человеком станет.

– Эка важность!

– А что?

– Кто тайгу кидает, тому добра не бывает. В новой работе забудет тайгу. Уйдет она с его сердца. И опустеет оно. Сердце покуда любит дело – живет…

– Он новую работу полюбит.

– А за что?

– За смысл! За результаты.

– Эх, не знаю. Только трудно ему будет. Он ведь плохих людей не видел. А жизнь всякое подсунуть может.

– Вот, чтоб не было ничего плохого, и нужны в жизни следователи. И такие, как ваш Юрий.

– Хм.

– Да и вы. Хочу вас попросить об одной услуге.

– Меня? – удивился лесник.

Аркадий рассказал, что в скором времени может потребоваться от лесника.

– Это я с удовольствием! Великим! – смеялся старик, согласившись сразу.

Под утро в зимовье вернулся Юрий. Продрогший, усталый, он еле держался на ногах.

– Фиаско! Крах! Невезение, – сказал он с порога.

– В чем дело? – обеспокоился Яровой.

– Провал!

– Что случилось?

– Заподозрили.

– Кого?

– Всех! Всех подряд.

– Расскажи все, – потребовал следователь.

– А что рассказывать? Говорить не о чем,

– Эмоции в сторону! Они встретились?

– Да.

– Сколько их было?

– Двое.

– Кто с Сенькой был? Тот же, или другой?

– Тот же. Я его сразу узнал. Он приехал на лодке. Крался, близ берега. На малом газу. Еле слышно. Когда подъехал, окликнул Сеньку.

– Как?

– Позвал так его: «Муха», ты здесь?»

– Что дальше?

– А ничего. Он позвал его в лодку и они переехали на другой берег.

– Что он говорил, когда звал?

– Что лягаши взяли «на мушку». Его. Сенька сказал, что у него двое «мусоров» крутятся. И уехали.

– Ты дождался возвращения Сеньки?

– Конечно. Они часа полтора говорили там.

– Что ж слышал, когда они подъехали? – торопил Яровой.

– Ничего. Сенька вылез и сказал: «До скорой». – И все?

– Да, все. Больше ничего. ^у

– Что ж. И это немало, – улыбался следователь.

Весь следующий день Яровой ходил с лесником по тому месту, где встречались Беник с Сенькой. Внимательно оглядывали местность. Что– то прикидывали, обсуждали вполголоса.

– Они не дураки. Вишь, место это глухое. Но подход– голый. Им не только люди, всяк зверь заметен, пробегающий мимо, – говорил лесник.

– Нет. Свет от луны идет с берега на реку. А не наоборот. Значит, тени не бывает. Изменить что-либо невозможно. Притащи мы с тобой корягу, Сенька тут же заметит. Не была и появилась. С чего бы вдруг? Вырыть яму? Но тоже увидит. Каждое дерево луной насквозь просвечивается. Каждый лист виден.

– А если под берегом? – предложил следователь.

– Тоже плохо. С лодки видно.

– Со света в тень? Но ведь можно под обрывом.

– Двоим. Да и то риск. А ты говоришь…

– Как же быть? – досадовал Аркадий.

– Все проще. Давай другой берег глянем. Второе их место, где Юрка указал, – предложил старик.

Лесник и Яровой переехали на противоположный берег.

– Вот здесь. Видишь? Под этими деревьями. Нам надо все оглядеть. Свет от луны идет с реки на берег. Значит, сам берег использовать нельзя. Каждая травинка на виду. Каждый куст, – говорил лесник.

– Но тогда мы им оставляем возможность убежать от нас, раз выход к реке свободен.

– В кольцо взять не удастся, – согласился старик.

– А как здесь можно спрятаться?

– Просто. Они ведь стерегут подход с реки. Откуда могут ждать опасность. А мы их должны взять со спины. Тут-то самая верная штука. Глянь. Место подходящее.

– Но леса тоже мало, – возразил следователь.

– В том наш плюс, лес слова глушит.

– Но кусты не спрячут.

– Ты думай. Ведь дело не в кусте. А в тени. Она ж всегда намного больше куста. В ней, вот под этим, враз двое спрячутся. И под тем – тоже. Вот здесь за кочками. И сбоку – за корягой. С другого – за кустом.

– А лодку куда спрячем? – спросил следователь.

– Вниз по течению. В бамбук. Видишь. Вот туда. По бамбуку поднять трудно. Зато столкнуть легко. Он скользкий. Быстро справимся.

– Хорошо, – вздохнул Яровой.

– И еще. Лодку надо спрятать заранее. Чтоб бамбук подняться успел и не гляделся примятым. А то подозрение будет, – говорил старик.

– А если они захотят на том берегу говорить?

– Я своих собак приведу. Их у меня три. Нехай бегают. Чуть кого подметят, брех поднимут до небес.

– Спугнут.

– Нет. У них нынче течка. Про то все знают. А эти – не псов боятся. А от лая уедут. Это точно.

– С собаками рискованно. Другое надо придумать.

– Можно. Берег обвалить. Вот там. Где они встречаются. Берег подмыт. Деревья рухнут. Останется гольное место.

– А не насторожатся?

– Нет. Обычное явление. – Как вы это сделаете?

– То моя забота. Мой секрет. Будь уверен.

Обговорив все детали с лесником. Яровой вернулся в зимовье и еще раз внимательно просмотрел фото, зарисовки веток. Знаки на бревне. Ждать было некогда. И, поговорив с мастером соседнего участка, получив его согласие. Яровой передал с оперативником короткую записку начальнику Нышского участка сплава и мастеру порта.

К удивлению Аркадия, Журавлева, как сказал приехавший оперативник, никто никуда не вызывал. И ничего особого в сигналах плотогонов не было. За все эти дни. И тогда Яровой решил провести эксперимент. Зная, что он может провалиться и тогда… Но ждать дольше еще более рискованно.

Утром, едва на деляне начались работы. Юрка отвлек внимание возчика разговором. И заметив, что Сенька заканчивает пилить дерево, кинулся к загруженной лошади. И вставил в уздечку ветку незаметно для парнишки. В этот момент дерево рухнуло. Испуганная лошадь рванулась с деляны так, что никто не мор заметить ветку. А возчик, приметив ее, не придал значения. Бригадир делал это. А почему – возчик не интересовался и следил лишь за тем, чтобы она не потерялась.

Сам Юрка сел в трактор. И, доехав до нижнего склада, дождался лошадей. Заметил, как Беник вытащил из уздечки лошади ветку и пошел, обмахиваясь ею, к бревнам. Сломив голую ветку, похожую на прежние, Беник вдел ее в уздечку той же кобыле и направился к плотам.

Этого не мог предвидеть Яровой. И Юрка, недоуменно глянув, выкинул из-под пиджака вторую голую ветку, предназначенную следователем для Сеньки, как сигнал с нижнего склада.

Парень тут же помчался в зимовье. Одним духом он рассказал Яровому о Бенике.

– Что бы это могло значить? – недоумевал Юрка.

– Мы чуть опередили. Но эта встреча была уже предусмотрена, – смеялся Аркадий.

Он знал, что Беник уже видел обвалившийся берег. По ветке, посланной Клещом, понял, что предстоящая встреча предусмотрена у поселенцев в полном составе.

Сегодня вся тройка встретится в час ночи. Вечером, когда тьма начала сгущаться, на противоположный берег перебрались шестеро. И, затаив дыхание, старались не спугнуть даже птах.

Ночь выдалась мрачная. Темная. Луны не предвиделось. Яровой слышал рядом с собой тихое дыхание лесника. Там, дальше – другие спрятались. А на берегу, в бамбуке – оперативники.

Шло время. Мучительно долго. Яровой то замерзал, то изнемогал от жары. Его знобило. Остались минуты. Вот-вот все должно разрешиться. Но эти минуты были самые долгие.

– Идет, – еле слышно сказал лесник.

– Кто?

– Лодка, – выдохнул старик.

Аркадий насторожился. Он только теперь заметил густой туман, спеленавший все вокруг. Словно из небытия услышал тихий шум лодочного мотора. Он приближался к берегу. И становился все явственнее, отчетливее.

– Давай! – слышит он приглушенный голос и чьи-то тяжелые шаги прошли к деревьям. – Да выходи! Хоть поговорим как свои.

Две тени, как два призрака, прошли к дереву. Туда, где притаился первый.

Яровой напряг слух. Да, он не ошибся в предположениях. Их было трое.

– Ну что? Спешить нам некуда здесь. Надо все обговорить. Верно? – услышал Аркадий голос Клеща.

– А что случилось? – послышался вопрос Трубочиста.

– Как, что случилось? А ты не знаешь? – удивился Клещ.

– Не знаю.

– Ты с Яровым говорил?

– Виделся. Но… Я ни о чем…

– Ты ни о чем! А он уже меня допрашивал. И не где-нибудь. В милиции.

– В милиции? Но ведь ты здесь.

– Здесь. Но туда, скажи мне, по чьей милости я попал?

– Я ни о чем ему не сказал.

– А ты уверен? Ты ж сам за себя поручиться не можешь, – послышался голос Мухи.

– Да он меня ни о чем не спрашивал. Только о работе.

– Ага. Где ты был в марте? Так?

– Да. Я сказал, что работал. Как и всегда.

– Не темни, падла. Про ксивы откуда он узнал? – повысил голос Сенька.

– Не залупайтесь, – вмешался Клещ.

– Он же – шавка. Яровому нас заложил! – заорал Муха.

– Да захлопни хлебало. Если заложил бы, не выпустили б мусора. А то пощупал со всех сторон и утерся. Невпротык оказалось. Да и ни к чему орать. Обговорить надо все. Обдумать, – говорил Беник испросил: – Тебя Яровой вызывал?

– Нет, – ответил Сенька.

– А на деляне был?

– Тоже нет. Не приносила нелегкая. Не было. И «мусора», что на деляне были, только отметили. Всех нас. Разговоров не заводили. И про прораба ничего плохого. Никакого намека я не уловил…

– Ты их сдуру про Ярового не спрашивал? – перебил Беник внезапно.

– На хрен было. Заикнись я, враз заподозрят неладное. Я все вокруг да около крутил. Но нет. Все нормально. Когда уходили, пообещали характеристику хорошую дать.

– Они дадут. В оба кармана и полные руки! Не будь дурак! Это они меня караулили в твоей будке. Ждали, что я туда завалюсь. Вот тогда бы они и сцапали меня и тебя заодно, – говорил Клещ.

– Да, но тогда бы они и к Трубочисту подослали б. Или б давно прижали его.

– А может и следят за ним? Может и вызывали, вниманием не обойдут, – Беник умолк, сказав это.

– Тебя Яровой вызывал? – спросил Сенька.

– Нет. Все спокойно. Никуда не вызывали, никто ни о чем не спрашивал, – послышался ответ Журавлева.

– Но он знает, что мы ездили к «суке»! Это точно.

– Откуда? – ахнул Вовка.

– Раскололся кто-то, – зловеще хохотнул Клещ.

– Кто мог продать? – откликнулся Муха.

– Кто? Может, твой прораб? Кто ж еще? Мой промолчит. Начальничек! А Вовкин и теперь ни хрена не знает. Твой прораб и заложил. Кто ж еще? Его ж в область вызывали, – говорил Бенька.

– Узнавал я. Из-за ревизии его потянули. Верно, пометут. Спрашивал про Ярового. Он говорит, что в глаза не видел. А в ОБХСС нами интересоваться не станут.

– А ты и развесил уши, мудило! Кто ж тебе скажет, что заложил он нас?

– Сказал бы! Я у его глотки нож держал. Просил честно выложить. Колол по всем правилам. Свой допрос на деляне устроил. Если б его из-за нас вызывали – сознался б!

– А твой мастер тоже выезжал в область? – обратился Бенька к Журавлеву.

– Был, – послышался голос Трубочиста.

– Ну?! Чего молчишь, как усрался?

– Так, а что говорить? Он вернулся. Ко мне – какой был, такой и остался.

– К тебе-то мог!

– Ну, а твой тоже в Южном был! Начальничек-то! Мой мне паспорта с рук в руки не давал. Ни хрена не знает. А вот твой! Он и «засыпал». Ему есть чего бояться, – подал голос Трубочист.

– Ему вовсе не светит колоться. Если твоему ни хрена не грозит, – кто он? То мой – всего может лишиться. Сам это понимает. Без моих слов. Потому уверен, что он ничего не сказал. Его хоть голой жопой на угли посади, лучше сдохнет, чем сознается. Я знаю, кому доверять.

– Знаешь, а не ручайся. Прижмут, пригрозят, – вся храбрость вместе с говном выйдет из него. Знаем мы их брата, – мрачно заметил Муха.

– Сами за себя поручиться не можем. Куда уж за кого-то, – вставил Вовка.

– Это ты о ком?

– О нас.

– Кого в виду имел? – понизил голос Сенька.

– Вы сейчас сами себе не верите, – сказал Вовка.

– Тебе бы молчать. Ты первый трепануться мог. За шкуру свою дрожишь, падла вонючая, – разозлился Муха.

– Меня на допрос не вызывали. Не задерживали нигде. И я на него не кидался, как ты – Муха. Походил он вокруг, да около, и смотался с тем, с чем пришел. После того я и не видел Ярового, – защищался Трубочист.

– Что ж ты нам мозги пудришь, что не видел его? Он же прежде, чем Клеща взять, обязательно тебя тряхнул. Ты, Бенька, расскажи ему, о чем Яровой знает, – сказал Муха.

– Знает о многом. О Ереване. Знает, что по чужим паспортам мы летали. Знает и о Гиене. Даже про то, что она до Хабаровска летела с нами. И о деньгах, взятых у нее. Даже номера купюр и то сумел раздобыть. Но тут я, кажется, выкрутился. Но вот насчет ее смерти… Думаю, что не поверил.

– Если б не поверил – не выпустил бы.

– Одно мне непонятно. Как он, приехав из Еревана, докопался до Гиены? Дознался про Хабаровск? Зачем ему это? Он же из Еревана, а Зойка уехала живой. Зачем она ему? – удивился Трубочист.

– Ты что? Не соображаешь? На Скальпа вышел. А доказательств нет, – сказал Клещ.

– Он тебя о нем спрашивал?

– Один раз вскользь упомянул. Вроде ненароком, – ответил Клещ.

– Ненароком! Ха! Этот черт ничего зря не говорит. Дал знать, что ему и о том известно. Но настораживать не стал, – строил догадки Муха.

– Все ясно, он напал на след. Со Скальпа – на Гиену вышел, – ответил Беник.

– А чем докажет? – Встрял Вовка.

– Что доказывать?

– Ну, Скальпа? Положим, были. Ну и что, а «жмуром» [13]13
  Т. е. не убивали (жаргон).


[Закрыть] не делали. Не видели его.

– Гиена со Скальпом засветилась. Он знает. Потом с нами летела. Вместе. И задавлена. Значит, была причина. От одного до другого дойти – просто, – перебил Клещ.

– А мы скажем, что не убивали. Вот и все, – предложил Трубочист.

– Если не убивали Скальпа, то почему Г иена – «жмур»?

– Не знаем, кто ее грохнул, – стоял на своем Журавлев.

– Зато он знает, во сколько она окочурилась и во сколько мы улетели, – сказал Клещ, понизив голос.

– А почему мы ее убили? – не унимался Вовка.

– Тебе ж сказано, он знает, что она летела вместе с нами, знает о деньгах. О переводе. Деньги ее у меня нашел. В лодке.

– А чего не выкинул? – рассвирепел Муха.

– Некогда было. Гнались они за мной. Удрать не удалось.

– Лодку надо было затопить!

– Подняли бы в два счета.

– Зачем в лодке держал? – злился Муха.

– А куда б я их дел? На книжку? Так это быстрее «на мушку» попасть.

– Спрятал бы где в тайге! Закопал бы в землю. Отдал бы мне! Я б нашел куда спрятать.

– Нашел! Я – фрайер фартовый, а и попух. Не думай, что надежнее меня упрятал бы! Кто знал?

– Надо знать! Раз с тобой он говорил, надо было враз деньги прятать. Улика – хуже говна воняет.

– Я посмотрю, как ты сам закрутишься, когда он тебя вызовет. Я тоже не хуже тебя – взад умен! – вспылил Беник и напомнил: – Веди себя с ним человеком, может и не заподозрил бы ни в чем. А то… На всех тень навел. И упрекаешь. Молчал бы уж.

– Теперь попробуй пойми, кто где сглупил. Одно чую, крепко этот гад за дело взялся. Не миновать рук Ярового нам. Но за себя-то я спокоен. А вот за Трубочиста – нет.

– А я чем хуже тебя?

– Напомнить? Иль как?

– Да, Вовка, с тобой и верно… Мы ж знаем, вместе были. В приступе, в бреду – ты все можешь растрепать. Всех перезаложишь. Конечно, сам того не желая. Болезнь виновата. Но мы из-за нее не должны страдать.

– А при чем тут это? – не понимал Журавлев.

– Видишь ли, твоя болезнь может стать крышкой всем нам. И ты прекрасно все понимаешь. Поговорим, как кенты, – предложил Клещ.

– Тебе, как и Мухе, не миновать допроса у Ярового. Это уже понятно нам всем. Так?

– Конечно, – поддержал Муха.

– И с Яровым ты не отделаешься «темнухой». Он много знает. Пожалуй, слишком много для такой компании, как мы. И ты, Трубочист, не можешь ручаться за то, что не станешь психовать на допросе. И шарахнешься в бред при первом же приступе. Никто из нас троих не может быть уверен в том, что ты на время приступа не останешься в милиции. Ведь нести чепуху ты начинаешь сразу. И этим выдашь всех нас. В бреду ты говоришь всякое. И за то, что с тобой будет, что ты будешь трепать – никто отвечать не может. Всему виной болезнь. Но мы не можем рисковать из-за тебя! – говорил Беник.

– Я не скажу! Ничего не скажу!

– Заткнись! Уж знаем, как с тобой бывает. Сами измотались за дорогу. Наслушались всякого! – перебил Муха.

– Я не буду психовать.

– С ним ни у кого нервы не выдержат. И у здорового. По себе знаю, кто такой Яровой, – перебил Клещ.

– Сам засыплешься, и нас затянешь, – подтвердил Муха.

– А ты знаешь наш воровской закон. Когда могут влипнуть все, кто-то один должен вытянуть кентов, – говорил Клещ.

– Как?

– По нашему закону. Иль забыть успел его? Кто-то один из нас должен взять на себя все.

– Но почему я? – взмолился Вовка.

– А кто?

– Разве я больше вас замешан? Иль больший куш сорвал?

– Сейчас мы не о том говорим. Наш закон говорит, что в случае опасности для кентов, любой должен безропотно принять вину на себя. А ты, как самый ненадежный из нас, из-за здоровья, должен это понять сразу…

– Но почему я?

– Мог бы и я ради кентов взять на себя всю вину за Гиену и Скальпа. Вы меня знаете. Я не темню. Но ведь ты, Трубочист, можешь все испортить. На любом допросе. И выдать не только себя, а и Клеща. Уж положить голову, так быть уверенным, что остальные надежно вывернуться! Что не зря себя вместо них подставил. А ты – заложишь. По болезни. Так вот, поскольку так, на свободе должны остаться надежные, – говорил Муха.

– Но почему я? – тихо удивился Вовка.

– Это лишь одна из причин. Один из законов. Одно и первое условие. Теперь поговорим о втором. И ты его знаешь не хуже нас.

Кенты могут спасать того, кто, оставшись на свободе, сможет не только сам остаться полезным «малине», а и вносить долю за того, кто сел за него. Тебя, скажи, какая «малина» рискнет взять? Кому из кентов ты годишься в напарники? Сколько «малин» ты засыплешь из-за придури своей? Вор, не приносящий доход в общак [14]14
  В общую кассу (жаргон).


[Закрыть] , – изгоняется. А как – тебе и это известно. Ты теперь не можешь быть вором. Именно потому еще – ты должен взять все на себя.

– Но я и так отбыл. И немало. Все из-за кентов! Почему же опять я?

– Клещ тебе напомнил два закона. Но я тебе еще кое-что напомню. Ты знаешь нас. Тебе известно, что Клещ и я «в законе». А ты? Кто ты? Налетчик мелкий. Выручить нас– честь для тебя. Неужели я – душегуб – должен положить свою голову за того, кого в «шестерки» не взял бы! Где ты слышал, чтоб вор «в законе» положил голову за дерьмо. Такое, как ты? Иль забыл, что в прежние времена такие говнюки, как ты, пачками сдыхали за одного «законного»? Чем ты лучше их? [15]15
  Вор «в законе» – т. е. представитель воровской элиты, «шестерка» – прислужник, мальчик на побегушках. Обычно – мелкие воришки.


[Закрыть] .

– Да что там уговаривать! Иль забыл, что в законе нашем правило из правил считалось: получил деньги – сделай.

– Ты о чем? – дрогнул голос Трубочиста.

– О деньгах за Скальпа!

– Так он убит.

– Ты его убивал? Ты получил и не сделал! – взъярился Муха.

– Деньги? Я об этом говорить бы не стал! Что деньги? Семь перстней! С бриллиантами и алмазами я отдал тебе за Скальпа! Иль мало заплатил? Иль цена была неподходящая? Да за половину этого – любой бы согласился и сделал! Давно! Без нашей помощи! Не торгуясь. Ты не сделал! Хотя взял цену. И согласился! Ты знаешь, что по нашему закону тебе теперь полагается? – нажимал Клещ.

– У меня ничего не осталось! Я ж говорил! – задрожал голос Трубочиста.

– А я при чем? Я платил! Какое мое дело? Иль по-твоему, проигравшегося могут пощадить лишь потому, что у него нечем откупиться? Где ты о таком слышал? Да, я имел право на твою шкуру, когда увидел тебя там, на приемке плотов. Смылся! Да я из-под земли мог тебя найти. И пришить, как полагалось по закону. Но я дал тебе шанс отыграться. А ты не мог это сделать! Не отработал!

– Я верну долг, – залепетал Журавлев.

– Какой? Деньги? А они в нашем деле были ценностью? Ты забрал у меня самые лучшие перстни! Им цены не было! Можешь ты мне их вернуть?

– Их у меня нет.

– А ты знаешь им цену?

– Знаю, – голос Журавлева был едва слышен.

– Так что ж мелешь? Иль калган твой дурной все перезабыл? Деньги я сам могу за один день все по ветру пустить. Не деньгами силен вор. А ты и свое не сохранил, и мое промотал.

– Я не промотал!

– Меня не касается, куда ты дел взятое! Ты не отработал и должен был сдохнуть. Но я пощадил тебя! Теперь, когда мы сделали то, что должен был сделать ты и дело грозит раскрыться, кто должен взять вину на себя?

– Да что там уговаривать? Любой кент, уже не говоря о тебе, Клещ, Мог убить Трубочиста, узнав, что Скальп жив и этот гнус свое не отработал. Получать умел! Сумей же и рассчитаться, – вмешался Муха.

– Недаром его «в закон» не ввели, – буркнул Клещ.

– Среди налетчиков у меня кентов не было. Не знаю я их. Этот гад – первый, – негодовал Муха.

– Чего вы от меня хотите? – взмолился Трубочист.

– Ты тише. Не ори. Давай договоримся. У нас нет иного выхода,– зашептал Клещ. И все трое поселенцев заговорили приглушенно.

Яровой повернулся боком. Так было слышнее. Ноги, руки затекли. И ныли нестерпимой болью. Аркадий сдерживал дыхание. От напряжения болело все тело, слезились глаза. Нельзя шевелиться. Чем закончится этот разговор? Какие условия поставят эти двое Трубочисту?

– Мы уже сказали, что нужно от тебя. Сам видишь – другого выхода нет. Не завтра, так послезавтра Яровой возьмет тебя за жопу. И– на допрос. И Муху. Этого надо избежать. Этим ты сразу снимешь все подозрения с нас. А «лягавый» поверит, – говорил Клещ.

– Значит, на допросе я должен буду…

– На каком еще допросе? Что ты выдумал? Да Яровой из тебя все, что нужно вытянет. Ему «баки не зальешь». Он тебя враз расколет. Словам не верит. Слишком много улик.

– Значит, вы хотите, чтоб я его убил? – дрогнул голос Трубочиста.

– Тебе это не по силам. Со Скальпом не сладил сам. Яровой тебе не по зубам. Это не по тебе, – рассмеялся Муха.

– А что тогда надо?

– Тебе надо умереть! – тяжело упали слова Клеща, как приговор, как давнее обдуманное решение.

– Мне? Умереть? – зазвенел натянуто Вовкин голос.

– Да, Трубочист. Именно так. А что тебя удивило? Ты по нашим законам должен умереть. Но это еще не все. Я перечислю тебе и другое. Ты ел со Скальпом одну пайку. А тот, кто ел хлеб «суки» – сам «сука». И не должен жить. Тем более, что ты зарабатывал на Скальпе, продавая его кентам, и должен сдохнуть еще раз. И вот почему. Скальп, деля с тобой свою сучью пайку, считал тебя своим и доверял как «суке». Любой честный вор должен был по закону либо отказаться от пайки, либо не закладывать того, с кем поделил пайку. Стучать на того, кто делит с тобой пайку, наказывается по нашему честному воровскому закону – смертью. И еще. Ты не вернул ему пайки, какие он тебе давал, не заплатил за хлеб, чем ты дал бы понять, что рвешь с ним дружбу. Нет! Ты остался должником Скальпа и взял за его смерть. Ты не мог брать эти деньги, пока ты оставался его должником. За одно за это мы могли убить тебя в ту же минуту, когда взял плату за Скальпа. Сам знаешь, должник не имеет права поднять руку на того, кому он должен. Покуда ты был должником Скальпа, не ты, он имел все права на твою шкуру. И еще, когда ты взял плату за смерть Скальпа и не сделал это, ты знаешь, что должен был вернуть взятое у меня. Не мне, так кентам, знавшим мой адрес: они знали, как вернуть мне плату. Но ты не отдал, даже получив дополнительный срок. А значит, пообещал, пусть без слов, закончить свое дело. Убить Скальпа. Но, в этом случае, ты должен был сообщить свой адрес – мне или кентам. И дать знать о своих намерениях. А ты молчал. Молчавший и невыполнивший условий считается вором у вора. За это по нашему закону тебе тоже полагается смерть. Тем более, что за смерть Скальпа я заплатил тебе при свидетелях. И наше с тобою соглашение не было тайной. Принявши соглашение, ты обманул своим невыполнением не только меня, а и кентов, в присутствии которых я заплатил тебе. И за это тебе полагается смерть, – говорил Клещ.

– Да что ты падлу уговариваешь, он обосрался по всем условиям. Убить Скальпа должен был он. Сам. Мы это сделали. А коль дело валится, он обязан по закону принять все на себя. Ведь он за это получил. Так положено, что уговаривать? – злился Муха.

– Ты знаешь, на каком режиме я был. Все письма проверялись. И содержание, и получатель, – оправдывался Трубочист.

– Брось городить. Тут не дурней тебя. Содержание всем до жопы. Важен был твой адрес. А ты его умолчал. И не виляй! – прикрикнул Муха.

– К тому же не забывай, что мне известно, как ты– падла – смотался с приемки. От меня! И знай, что мы тебе последний шанс даем – возможность умереть честным вором. Если ты откажешься, знай, мы уже кой-кому из кентов о тебе сообщили. Сдохнешь хуже, чем Скальп! Это уж точно.

Трубочист молчал.

– Ну что? Нам долго ждать некогда. Время у всех на счету, – торопил Муха.

– Что я должен сделать? – упал голос Вовки.

– Давно бы так. А то ломается. Иного выхода ведь нет. Давай обговорим, что известно Яровому и слепим «темнуху», – предложил Клещ.

– Какую? – обрадовался Вовка.

– Посмертную твою ксиву. Что ж еще, – оборвал его Муха.

– Посмертную… – дрогнул голос Трубочиста.

– А ты как думал? Просто так сдохнуть? Нет. Не выйдет. И давай сюда, ближе! Плакать по тебе некому и некогда.

Поселенцы притихли. Потом заговорил Вовка.

– Он знает о телогрейке. И сказал, что он ее нашел. Это та телогрейка, где я деньги и перстни прятал. Надыбал. Значит, утаивать ни к чему. Не знаю, известно ли ему о содержимом доподлинно. Но искал неспроста. Сам сказал, что в шести километрах нашел от того места, где она была выброшена.

– Что ты об этом думаешь, Клещ? – спросил Муха.

– Раз искал, значит знал, что в ней есть, – угрюмо отозвался тот.

– А что еще он знает? – спросил Муха.

– О совхозе, где на поселении был, – мрачно ответил Трубочист.

– Я по делу тебя спрашиваю?

– Он знает, что я должен вам.

– А знает, за что?

– Не понял. Он как сказал про телогрейку, что там все сохранилось, так я и сознание потерял.

– Это к лучшему, – заметил Клещ.

– Ну, а у меня он ни хрена не узнал. Но о Карагинском, где я раньше на поселении был, тоже знает все.

– Выходит, что у меня он спрашивал больше, чем у всех у вас. Даже, когда клифт достали, тот, что от костюма, спросил – где пуговица? А я и сам не знаю. Сказал, что тебе, Трубочист, давал, и, верно, во время приступа ты ее потерял. Стемнил насчет денег Гиены. Сказал, что сама отдала, что жениться на ней хотел. А про смерть ее ничего не знаю. Ответил, что до гостиницы довел. А дальше не интересовался.

– Много он тебя спрашивал, – озадаченно проговорил Муха.

– Много и знает! – обрезал Клещ.

– Ладно, хватит мусолить без толку. Давай к делу. Двигайся, Вовка. Пиши ксиву. Предсмертную и покаянную, – потребовал Муха.

– Вот, возьми бумагу, – послышался голос Клеща.

– А ручка?

– Карандашом своим пиши, – зажег фонарь Муха и сказал Клещу: – Диктуй!

– Я думаю, что это письмо должно быть адресовано прокурору района, – сказал Беник.

– Почему не Яровому? – не понял Муха.

– Мы на него «бочку покатим», как же ему будем адресовать?

– Ну, давай. Диктуй.

– Пиши! – приказал Клещ Трубочисту. – Прокурору Ногликского района от поселенца Владимира Журавлева, проживающего в селе Ноглики.

– Написал, – тихо сказал Вовка.

– Пиши дальше. Я вынужден покончить самоубийством свою и без того нелегкую жизнь, какую мне здесь, на поселении, непомерно усложнил следователь Яровой. И я вынужден писать это письмо перед смертью затем, чтобы не допускали вы подобных моему случаев с другими поселенцами.

Я отбывал немалые сроки наказания и остался жив даже в тех нечеловеческих условиях. А когда начальство выпустило меня на поселение, зная меня не менее, чем любой следователь, здесь меня вынудил именно следователь Яровой – покончить жизнь самоубийством.

Возможно, я в чем-то и виноват. О том я скажу вам, человеку, знающему поселенцев, и пользующемуся среди них авторитетом. Вам, прокурору, я доверяю все, что могу считать своей ошибкой или закономерным требованием.

– Написал, – сказал Вовка. Клещ обдумывал недолго:

– Я задолжал двоим заключенным, отбывавшим свои сроки вместе со мной. С нами отбывал наказание и человек, из-за которого я получил незаконное дополнительное наказание сроком на десять лет. Из– за этого заключенного, по кличке Скальп, я лишился всего. И прежде всего – своего здоровья. Именно из-за него я перенес нервное потрясение. Из-за него я остался получеловеком.

– Хотя и был говном и паскудой, – вставил Муха.

– Не сей, Сенька. Он ведь почти «жмур», с разницею в минуты. А о «жмуре» паскудно не говорят. Замолкни! – отчитал Клещ и продолжал диктовать: