Текст книги "Холм демонов"

Автор книги: Елизавета Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

В этот момент из глубины темной аллеи, ведущей от большой дороги к терему, появились два еле различимых силуэта. Первым их заметил майор.

– Поглядите, кто это там, – сказал он Рыжему. – Не зомби ли с вурдалаками?

Рыжий внимательно пригляделся. И вдруг, сорвавшись с места, кинулся навстречу.

– Что это с ним? – удивился Серапионыч. – Неужели побочные действия моего эликсира?

А Рыжий уже возвращался назад, а с ним – боярин Андрей и царевна Татьяна Дормидонтовна. И если боярин красовался в своей обычной одежде, разве что весьма замызганной, то на царевне был кафтан лучника, наброшенный поверх разорванного платья. В руках она продолжала сжимать шест со слегка потрепанной хоругвью.

– О моя возлюбленная, – восклицал Рыжий, – зачем ты заставила меня так страдать, так волноваться? Я предполагал самое худшее!

– Да нет, милый, – оправдывалась Танюшка, – мы тут, понимаешь, поспорили, кто вокруг кого вращается, Земля вокруг Солнца, или наоборот, и решили выяснить...

– Знаешь, Васятка, а я ведь тогда действительно соврала, что я царевна, – виновато сказала Надя. – А настоящая Татьяна Дормидонтовна – вот она.

– Что-то не очень-то похожа она на царевну, – скептически оглядел Васятка царевну.

– Ну, на тебя уж никак не угодишь, – засмеялась Надя. – Эта-то тебя чем не устраивает?

– У нее такой боевой вид, будто она вела войска в наступление. А царевнино ли это дело?

– Это наше общее дело! – патетически воскликнул боярин Андрей, оказавшийся в этот момент возле журналистки и пастушка. – Редко, но случаются такие годины, когда весь народ встает на защиту своего Отечества, без различия – кто царевна, а кто последний простолюдин.

– Что это значит? – удивился Рыжий, услышавший слова боярина. – Где вы были?

– Да чепуха, милый, – крепче прижалась царевна к своему возлюбленному. – Главное, что мы снова вместе!

– Вы тут, я вижу, устали, продрогли, – встрял Серапионыч. – Давайте я и вас чайком попотчую!

– О, боярин Владлен, и вы здесь! – обрадовалась Танюшка и от избытка чувств поцеловала доктора.

– Серапионыч! – Боярин Андрей следом за царевной заключил доктора в могучие объятия. – Это просто здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Ну, наливай чаю, будем веселиться...

– Ради такого случая можно бы и чего покрепче, – намекнул майор. Такого рода намеки он называл "подсвечником по голове".

– Тут в подвале должно быть, – заметила Танюшка. – Тятенькины запасы.

Пока Серапионыч наливал чаю новопришедшим царевне и боярину, Рыжий подошел к Дубову:

– Василий Николаич, в наших с вами профессиях есть нечто общее – и политик, и детектив должны, подобно шахматному гроссмейстеру, просчитывать ситуацию на много ходов вперед.

– Да, вне всякого сомнения, – кивнул Дубов, пытаясь сообразить, к чему на сей раз клонит Рыжий. А тот продолжал:

– Ну хорошо, допустим, нам с вами удастся избавить мир и народ Белой Пущи от князя Григория. Встает вопрос – что делать дальше?

– В каком смысле?

– Ну, как наладить жизнь в Белой Пуще? И прежде всего – нужно некое легитимное лицо, которое могло бы встать во главе государства. Хотя бы на первых порах.

– Да, разумеется, – ответил Василий, еще не совсем понимая, о чем идет речь.

– На данный момент наиболее легитимной фигурой, как это ни парадоксально, является князь Григорий. После Ивана Шушка княжеский престол перешел к его дочке Ольге, а после нее – к ее супругу Григорию.

– Но ведь Григорий убил князя и заколдовал Ольгу! – возмутился детектив.

– И вы еще называете его этим, как его, легитимным!

– Полностью с вами согласен, – вздохнул Рыжий, – но нам надо считаться с реальностью.

– Самым легитимным руководителем будет тот, кого изберет народ, заявила Чаликова, которая внимательно прислушивалась к беседе Рыжего с Василием.

– Вы, Надя, мыслите категориями той эпохи и того мира, в котором живете, – возразил Рыжий. – Но нам это, увы, пока что не подходит. Удастся ли Чумичке расколдовать княжну Ольгу – это еще вопрос...

– Так давайте спросим у нее, не осталось ли еще кого-то из рода Шушков, – предложил Дубов.

– Да, не мешало бы, – согласился Рыжий.

– Ну так идемте же, – и с этими словами Надя повела Рыжего и Дубова к Змею Горынычу.

Змей мирно полулежал под березками, опершись средней головой о хвост. Правая голова щипала травку на лужайке, а левая задумчиво почесывала шею о березу.

– Ваша Светлость Ольга Ивановна, – вежливо обратилась Чаликова к средней голове, – мои друзья хотели бы поговорить с вами.

Рыжий и Дубов почтительно поклонились, а средняя голова гордо приосанилась:

– Слушаю вас. – И тяжко вздохнула. – Да только уж какая я теперь светлость...

– Мне хотелось бы узнать, – начал Рыжий, – какова была участь князей Шушков после того, как власть в Белой Пуще узурпировал князь Григорий.

Средняя голова вздохнула еще грустнее:

– Судьба самая печальная. Пес Григорий всех извел, под корень. Сначала моего батюшку, уж не знаю, то ли отравным зельем, то ли еще как, а потом меня колдовством к себе приворожил и заставил замуж выйти... – Средняя голова горестно замолкла.

– Да, но ведь кроме вас с батюшкой, еще и другие Шушки были, – напомнил Дубов. – Или я ошибаюсь?

– Были, да Григорий всех сгубил, – вступила в разговор правая голова. Она перестала щипать травку, приподнялась и оказалась как раз на уровне Рыжего, обдав его вчерашним перегаром. – Кого зарезал, кого опоил, а кого и задушил.

– Погодите! – воскликнула левая голова. – А как же княжна Марфа?

– Что за княжна Марфа? – переспросила Чаликова.

– А, ну это дочка князя Ярослава, двоюродного брата твоего батюшки, уточнила левая голова, обращаясь к средней. – Али забыла?

– Да нет, помню, конечно, – пропищала средняя голова. – Погоди, Перемет, а разве Марфа уцелела? Знаю, что она пыталась сбежать, но ее поймали и убили. Разве не так?

– Не совсем, – ответила левая голова. – Марфа действительно убежала, но ее нагнали на Мухоморских болотах, и тот колдун заморский, что нас потом в Змея превратил, Марфу обернул лягушкой...

– Мерзавец! – густым басом проревела правая голова. – Да я этого колдуна сегодня в замке у Григория видел. Надо было его хорошенько тряхнуть...

– Тряхнем, – пообещал Дубов. – Так что же с Марфой?

– Ну вот, он наложил на Марфу заклятие, – продолжала левая голова, что пребывать ей в шкуре лягушачьей, покуда не явится добрый молодец и не поцелует ее.

– Ну, это уже похоже на сказки, – разочарованно махнул рукой Рыжий.

– Какие там сказки! – возмутилась левая голова. – Про это многие в Мухоморье наслышаны, и до сих пор еще такие чудики находятся, что по болотам ходят и всех подряд лягушек целуют!

– Ну и дураки, – заключила правая голова.

– Это было бы слишком просто, – раздался позади голос Чумички. Надя вздрогнула:

– Ты всегда так неожиданно появляешься...

– Так я не один, а с Васяткой, – усмехнулся Чумичка. Действительно, рядом с ним стоял Васятка и с живым интересом изучал малопонятные письмена в колдовской книге.

– Ну и что же там слишком просто? – переспросил детектив.

– Я говорю, слишком уж просто – пришел, поцеловал и получил княжну.

Наверняка ведь тот заморский колдун какую-нибудь закавыку придумал. Чумичка взял у Васятки книгу. – Здесь сказано, что для расколдования княжны надобно, чтоб ее поцеловал не просто кто попало, а Иван-царевич.

– Ну, где ж мы вам Ивана-царевича возьмем? – безнадежно махнул рукой Рыжий.

– Бедная сестра Марфа, – вздохнула средняя голова. – Мы с ней, как сейчас помню, не всегда ладили, а все жаль...

– Себя бы лучше пожалела, – пробурчала правая голова.

– Погляди, Чумичка, – Васятка потянул колдуна за рукав, – здесь еще стоит слово "корысть", и почему-то оно написано вверх ногами.

– Ума не приложу, – развел руками Чумичка. – Да по-моему это слово не к Марфе вовсе относится...

– А я так думаю, что к Марфе, – уверенно заявил пастушок.

– Ну и что оно, по-твоему, означает? – спросил Дубов. – Говори, Васятка, не стесняйся!

– Я так считаю, что все дело в нем и есть, – смущаясь, сказал Васятка. – Не то тут главное, чтобы княжну поцеловать, и даже, может быть, не то, чтобы это сделал Иван-царевич, а чтобы по чистой душе, безо всякой корысти.

– Ну, ты уж скажешь! – хмыкнул Чумичка.

– А по-моему, Васятка мыслит правильно, – задумчиво произнес Дубов. Князь Григорий и тот чародей, что заколдовал и вас, и княжну Марфу, они ведь явно судили о людях по себе, в смысле что и представить не могли, чтобы кто-то стал ходить по болоту и целовать лягушек совершенно безо всякой корысти. Так что эти злодеи как бы могут спать спокойно.

– Почему "как бы"? – не понял Рыжий.

– Потому что они слишком плохо думают о людях, – ответил детектив, – и это их в конце концов погубит.

– Что вы имеете в виду, Василий Николаич? – недоуменно спросил Рыжий.

– Кажется, у меня имеется на примете человек, способный расколдовать Марфу.

– В вашей реальности? – вскинул брови Рыжий. Дубов утвердительно кивнул.

– Но откуда у вас возьмется Иван-царевич?

– Не совсем царевич, конечно, – сказал Василий, – но если он возьмется за поиски княжны, то уж совершенно бескорыстно, уверяю вас!

– Кажется, я догадываюсь, кого вы имеете в виду, – заметила Надя.

***

Глава сыскного приказа сидел за столом у себя в кабинете и, попивая чай с бубликами, внимательно читал сводку событий за минувший день:

"В столицу был доставлен помощник ново-мангазейского городского казначея Митька Загрязев, уличаемый в измене Царю и Отечеству, многих смертоубийствах и мздоимстве безо всякой меры. Из дознаний оного Митьки Загрязева видно становится, что заговор весьма широк был и что замешаны в нем многие Царь-Городские бояре. Принято решение послать в Новую Мангазею особую следственную дружину, а также взять под стражу бывшего столичного градоначальника князя Длиннорукого".

– Ну и дела, – присвистнул Пал Палыч, – никогда я не доверял Длиннорукому, но чтобы он в заговоре состоял – это уж чересчур!..

Пал Палыч продолжил чтение:

"Во время народного гуляния по случаю победы нашей славной дружины беспорядков не имело места быть, но некие мелкие воры, воспользовавшись скоплением народа, произвели ряд покраж из карманов и сумок, и число их вдвое превосходит обычное".

– Совсем охамели эти ворюги, – покачал головой глава приказа. – Даже в такой день...

И Пал Палыч перешел к отчету о бытовых происшествиях – пьянках, мелких драках и обсчете покупателей на рынке. Жизнь Царь-Города постепенно входила в свое обычное русло.

***

Со стороны аллеи, ведущей к терему от большой дороги, донеслось приглушенное цоканье копыт.

– Ну, кого там еще черти принесли? – покачал головой майор, первым услышавший эти звуки.

На лужайку въехала серебряная карета, запряженная тройкой белых коней. Едва экипаж остановился, возница соскочил со своего места, распахнул дверь, и из кареты вышел собственной персоной царь Дормидонт. Все, кто находился на лужайке или на веранде, склонились в почтительном поклоне, если не считать Змея Горыныча, который мирно дремал под березками и был почти неразличим в сгустившихся сумерках.

– О, да тут все, понимаешь, в сборе! – поприветствовал царь присутствующих. – И ты, боярин Владлен, здесь! А, Рыжий, и ты тут? Да ладно, не боись, я нынче в духе. – Царь двинулся к веранде. – Ага, да вы тут чаи гоняете. Налей-ка и мне, эскулап. Токмо без той гадости, что ты давеча подбавил Длиннорукому.

– Да что вы, Государь! – запротестовал Серапионыч, наливая Дормидонту чашку, но тот махнул рукой:

– Ничего, боярин Владлен, не отпирайся. Не виноват же ты, что от твоего снадобья из князя вся его суть истинная поперла. Оказалось-таки, что он в заговоре, понимаешь, состоит. Ну, ужо я ему покажу, башку отрублю, как пить дать! – Царь с удовольствием отхлебнул чаю. – Эх, чудная погодка. Было бы посветлее, так в лапту, понимаешь, сыграли бы...

– Какими судьбами, батюшка? – осторожно спросила Танюшка, присаживаясь за стол.

– Да в городе совсем заморочили, – вздохнул Дормидонт. – Едва только пришла весть о нашей победе, как наши бояре ко мне заявились – мол, поздравляем тебя, царь-батюшка, и все такое. А сами готовы были меня со всеми потрохами Григорию сдать. И так мне, понимаешь, противно стало, что решил я на все плюнуть да и отъехать в свой терем. – Дормидонт резко повернулся к дочке: – Ну, Танюшка, довольно я наслышан от воеводничьего гонца о твоих доблестях с покойным боярином Андреем...

– Да что ты, батюшка, – смутилась царевна.

– Мы выполняли свой долг, – скромно заметил "покойный боярин Андрей".

– Ну ладно, я с тебя снимаю высылку из столицы, – продолжал царь. Проси у меня все, чего хочешь!

– Только в разумных финансовых пределах, – поспешно добавил Рыжий.

– Тятенька, позволь мне выйти за Рыжего! – выпалила Танюшка.

– Тьфу, заладила! – топнул ногой Дормидонт. И вдруг широко, по-доброму, улыбнулся: – Ну да ладно уж, ради такого случая – согласен!

– Правда, батюшка?! – Не веря своему счастью, царевна бросилась на шею к Дормидонту.

– Многая лета жениху и невесте!!! – громогласно заревел майор Селезень.

– Черт, совсем оглушил, – проворчал Чумичка.

– Только как же я вас, понимаешь, благословлю? – задался вопросом царь. – Я ж не знал, что такое дело будет, священника бы с собою прихватил, иконку чудотворную...

– Священник у нас есть, – заметила Чаликова. – Государь, позвольте вам представить: отец Александр, майор, то есть настоятель Каменской церкви.

– Ну, вы уж хватили, Надежда, – слегка опешил майор. – Пока что я еще не священник...

– Ну и что? – не растерялась Надя. – Тут ведь тоже пока что еще не свадьба. А только помолвка.

– Постойте, я что-то не понял, – тряхнул головой Дормидонт. – Вы что, собираетесь стать священником?

– Да, место приходского священника в Каменке оказалось вакан... то есть свободным, – выдал справку Рыжий, – и Александр Иваныч хотел бы его занять. И я прошу вас, Государь, способствовать этому назначению. Дело в том, что майор, находясь в Каменке, уничтожил обоз с тайным оружием князя Григория и теперь желает там поселиться, дабы, по его словам, крестом и мечом бороться с нечистой силой.

– Недурственно, – Дормидонт с симпатией оглядел Селезня. – Хоть рукоположение священников – это не моя епархия, но, в конце концов, царь я али не царь? Отныне будешь священником.

– Ну так приступим к благословению? – будто боясь, что отец передумает, напомнила Танюшка.

– Погоди, а как же иконка? – нахмурился царь. – Тут, в тереме, и всякой еды, и особливо пития довольно, а благодати – никакой...

– Государь, – выступил вперед боярин Андрей, – может быть, мой крест заменит икону? Намедни он меня спас от смерти лютой, а нынче помог поднять наше воинство на врага! – С этими словами боярин снял с себя крест и протянул его майору.

– А годится ли такая замена? – засомневался царь.

– Давайте спросим у духовенства, – предложил Рыжий.

– Годится, не извольте беспокоиться! – великодушно прогудел майор, принимая крест от боярина Андрея.

– Ну так благославляю вас, понимаешь, на счастливую жизнь на благо самим себе, царю и Отечеству! – с пафосом произнес Дормидонт. – Будьте здоровы и живите долго, себе в радость и народу в утешение!

Жених и невеста, взявшись за руки, смущенно поцеловались, а новопоставленный священник, подняв кооперативный крест, проревел:

– Многая, многая, многая лета, аллилуйя!

И хоть майор не был уверен, что именно эти слова следует исполнять при помолвке, но та искренность, с какой он это делал, сторицей искупала все неточности и погрешности.

– Ну, такое дело не мешало бы и отпраздновать, – заявил Дормидонт. Тащите из подвала вино и пенные меды!

– Государь! – предостерегающе поднял палец Серапионыч.

– А для меня – квас, – продолжал царь, – там должен быть жбан... И вообще, чего это мы тут в темноте сидим, пойдемте, понимаешь, вовнутрь, свечки зажжем и будем праздновать!

– Батюшка, здесь веселее! – возразила Танюшка.

– Да, на свежем воздухе пользительнее для здоровья, – поддержал ее Серапионыч.

– Ну так давайте дровишек принесем, костерок разведем, – предложил Дормидонт. – И будем, понимаешь, веселиться!

***

Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями. Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат, бесславно вернувшихся в Белую Пущу.

– Вы бежали, как зайцы, – тихо сказал князь Григорий.

Тон был таков, что спорить охотников не нашлось.

– Вы не солдаты – вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых и отважных воинах.

– Я только... – попытался встрять маг.

– Вас, недоносков, – продолжал князь, даже не обратив внимания на Каширского, – вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я-то поверил вашим клятвам. Да вы в состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты – вы разбойники.

И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался блеющий голос:

– Князь, не вели казнить!...

– Это еще кто? – брезгливо спросил Григорий.

Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках.

– Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб!

– Откуда он здесь взялся? – процедил сквозь зубы князь.

– С войском прибежал, – услужливо доложил Каширский.

– Так ведь все бежали, – развел ручонками грозный атаман. Правда, уже бывший.

– Херр Григорий, – зашептал князю в ухо стоявший за его спиной Херклафф, – отдайте его мне. Их бин его кушать.

– Ведьму с котом надо было кушать. – небрежно бросил князь и продолжил уже громче: – Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. Григорий выдержал паузу. – Будет выгребать навоз на конюшне. А такие солдаты, – он произнес это слово, как выплюнул, – мне даже и на это не нужны.

Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью.

– А ты мне понравился, – шепнула она, – там, на дороге. Завтра вечером я приду к тебе на конюшню.

Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости, гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом.

***

Несмотря на то, что стрелки на "Командирских" часах майора Селезня давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей – главное, была бы компания приятных и симпатичных тебе людей.

Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом.

– Ты мужик, и я мужик, – говорил Селезень, – сладим!

– Конечно, сладим, – радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот – чувствовал прилив новых идей: – Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского чародея, так первым делом зови меня – я из него душу вытрясу, но заставлю нас расколдовать.

– Будет сделано, Полкаша, – деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо в зеленую морду. – Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было моего лучшего друга обижать!

Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное воздействие и на его соседку – среднюю голову, то есть княжну Ольгу, обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется "во чужом пиру похмелье".

Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась, какие подвенечные платья были в ходу два века назад.

– Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, говорила Ольга, – лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе повезло, так будь счастлива.

– А я уж и так счастлива! – чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу.

– А ведь и я тоже могла быть счастлива, – тяжко вздохнула Ольга. – И как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун помог... А у меня был другой жених – умный, статный, храбрый, он даже Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. – С огромного круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. – Но и его постигла столь же страшная участь...

– Он? – догадалась Танюшка, чуть заметно кивнув в сторону левой головы.

– Да, – кивнула княжна. – Боярин Перемет. Увидела бы ты его лет двести тому обратно...

Перемет, к счастью, не прислушивался к разговору двух высокородных особ – он беседовал с детективом Дубовым. Василий, уже прикидывая возможность экспедиции в Новую Ютландию, расспрашивал Перемета об этой стране.

– По правде сказать, я мало что знаю о Мухоморье, – отвечал Перемет. Мы туда вообще-то не суемся. Там чуть не каждый третий мнит себя славным витязем, а для любого из них истинная радость повоевать с драконом, а уж убить дракона... Хотя на что нам такая жизнь? – вздохнул Перемет. – Не станешь ведь каждому встречному объяснять, кто такой Змей Горыныч на самом деле! Слыхал только, что Мухоморский король Александр очень сильно зависит от князя Григория и вынужден чуть не во всем ему подчиняться.

– Как вы думаете, способен ли он выступить против князя Григория?

– Открыто вряд ли. Но помочь врагам Григория, думаю, мог бы.

Василий что-то черкнул себе в блокнот.

– А есть ли возможность незаметно проникнуть в замок князя Григория? И вообще, что его замок из себя представляет? – продолжал расспросы Василий.

– Я там был только один раз, да и то ничего в потемках не разглядел.

Перемет задумался:

– Вообще-то замок не очень старый – при Шушках ничего подобного не было, его отстроил уже князь Григорий, причем по образцу рыцарских замков Пруссии или Фландрии. Мне в моем нынешнем образе туда хода не было, так что об устройстве замка я ничего толком сказать не могу. Хотя да Ягоровна, ну, то есть настоящая Ягоровна, а не ваша госпожа Чаликова, как-то говорила, что из замка ведет какой-то потайной лаз. И что будто бы Григорий раньше им пользовался, когда по ночам отправлялся попить кровушки окрестных поселян.

Но сохранился ли этот лаз по сей день и где он выходит наружу – бог весть... – Перемет немного помолчал. Молчал и Василий, ожидая, что его собеседник еще что-то вспомнит. Но Перемет заговорил совсем о другом: – А насчет Марфы, мне кажется, Васятка прав. Если человек будет думать только о выгоде, то ничего не получится, будь он хоть трижды Иван-Царевич. И мой вам совет – постарайтесь первым делом захватить именно этого колдуна, Эдуарда Фридрихыча, пока он у Григория в Пуще. Недаром же он два века спустя снова сюда пожаловал. А уж через него и до князя скорее доберетесь.

– Постараемся, – кивнул Василий.

***

Совсем пригорюнившись, Петрович сидел на куче конского навоза и размышлял о превратностях разбойничьей судьбы.

Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой-то странной лампадки, которую держал в руке некий господин.

– О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! – сладким голоском произнес незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил фонариком по сторонам.

– Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, – радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. – Пошелайте мне приятнофо аппетита!

Петрович дрожал, как осиновый лист – спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка – ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева.

Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:

– Либе фройляйн, што фам здесь надо?

– Его! – решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже – быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.

– Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, – учтиво раскланялся Херклафф.

– А мне плевать! – надменно процедила Глухарева. – Прочь с дороги!

С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал.

Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало – она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.

Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом.

И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с секирами наголо.

– Что за шум? – грубо спросил старший.

– А мы тут разфлекаемся, – нехотя выпустив Петровича и состроив некое подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. – Не так ли, фройляйн?

– Так, – буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от Петровича.

– Развлекайтесь потише, – подозрительно оглядев всех троих, сказал охранник.

– А-а, ну так мы уше заканчифаем, – елейным голосом произнес Херклафф. С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом, вместе с ним покинула конюшню.

Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и Херклаффом.

Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза.

***

А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку танцевать летку-енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался беззаботным смехом, будто малое дитя.

В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках возле костра, негромко беседовали.

– Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, говорила Чаликова. – Я ведь так понимаю, что ваша реальность не ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими окрестностями, не так ли?

– Да, разумеется, – согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое полено.

– А мне вот интересно – что находится у вас на месте наших Москвы, Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации?

– Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы называете своей, – чуть подумав, ответил Рыжий. – Я ведь бывал не дальше вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве, и о Ленингра... то есть Санкт-Петербурге. В нашей действительности Москва – это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на месте Санкт-Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота.

– А я вот за это время успела побывать и в Москве, и в Петербурге, сказала Надя. – Ну, в Москве-то я постоянно живу, у меня там родители и брат, хотя в последнее время больше бываю в Кислоярске. А вот Петербург...

Знали бы вы, какая это красота, какое величие – одетая в гранит Нева, Зимний дворец, Мойка, Адмиралтейство, белые ночи, когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи пол часа...

В глазах Рыжего промелькнула какая-то неясная тень, однако он выдавил из себя улыбку:

– Да, должно быть, это весьма красивый город.

– И вы знаете, там живут очень интересные люди. Я вот познакомилась с одной семьей. – И, не глядя на собеседника, Чаликова добавила: – Некие Веревкины. – Рыжий непроницаемо молчал, наблюдая за искорками костра, и Надя продолжила: – Очень милая и интеллигентная семья, Марья Петровна уже на пенсии, а Семен Васильевич еще работает, преподает в школе математику.

Знаете, жизнь сейчас трудная, на одну пенсию прожить сложно, а они все никак не могут отказаться от дурных советских привычек – ну там читать "Новый Мир", ходить в музеи, на выставки, в театр...

– И где они живут? – разомкнул уста Рыжий.

– Да там же, где и раньше, на Литейном, – ответила Надя. – Впрочем, вам это название, должно быть, ни о чем не говорит. Сын у них пропал без вести лет двадцать назад или чуть больше, а дочка замужем, у нее двое детей, и живут они, если не ошибаюсь, в Тихвине, это под Санкт-Петербургом.

– Весьма любопытно, – заметил Рыжий. – Непонятно только, для чего вы все это мне рассказываете?

– Да, действительно, – согласилась Чаликова. – Совершенно не для чего.

Неожиданно Рыжий вскочил:

– Давайте, Надя, подойдем поближе к терему. Кажется, наш Государь занялся раздачей слонов, надо проследить, чтобы он не очень увлекался. Рыжий подал Наде руку, и они направились к терему.

А на веранде царь Дормидонт, собрав вокруг себя всех, кто находился в тереме, толкал речь:

– Ну что, мы тут, понимаешь ли, собрались все те, кто ковал нашу победу над лютым ворогом. И я решил всех вас наградить по-царски!

– Но в пределах реальных возможностей, – добавил Рыжий, вступая вместе с Чаликовой на веранду.

– Ну, тебя, Танюшка, я уж наградил, – продолжал царь, – дал добро на замужество.

– Благодарю тебя, батюшка! – низко поклонилась Танюшка.

– А ты чего, понимаешь, желаешь? – оборотился царь к боярину Андрею.

Тот поднялся:

– Государь, если я и принес какую-то пользу тебе и Отечеству, то не ради наград!

Царь нахмурился:

– Ты что, невежа, отказываешься от царской милости? Так я тебя накажу!

Боярин Андрей поклонился:

– На все твоя воля, царь-батюшка. Готов принять любое наказание.

– А наказание будет такое, – продолжал Дормидонт. – Назначаю тебя царь-городским головой, заместо пройдохи Длиннорукого.

У боярина от такого наказания чуть не отвисла челюсть, а Рыжий обрадовался:

– Прекрасная идея! Да мы теперь такое провернем – не только канализацию, но и водопровод построим. А там, глядишь, и на электрификацию замахнемся...

– Ну, заладила сорока, – вздохнул царь. – А ты помолчи, зятек любезный.

– И обернулся к Дубову: – Ну а ты чего желаешь, Василий Николаич?

Детектив несколько смутился:

– Ваше Величество, в раскрытии мангазейского заговора мне очень помогли два скомороха, Антип и Мисаил...

– А, помню, – подхватил Дормидонт, – когда-то они состояли у меня на службе. Князь Святославский уже мне замолвил за них словечко, и я отдал распоряжение возвернуть их обоих взад на службу в Потешный приказ. А ты скажи, чего сам желаешь.