Текст книги "Холм демонов"

Автор книги: Елизавета Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз.

Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма.

Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх наступал им на пятки – казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.

– Все это похоже на страшную фантастику, – сказал Василий, чтобы как-то отвлечься от охватывающего ужаса. – Теперь я не удивляюсь, что возникла легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.

– Эту легенду придумал я, – ответил Козицкий. – На случай, если бы кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще – для того, чтобы подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!

И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена небольшая лесенка.

Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе, что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион, груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища, погрязли в стяжательстве и наживе.

Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую. И вот остался один – хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры, тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой. Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть. Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не стыдиться самого себя всю жизнь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

БЕСЫ

Обеды в ресторанчике "Три яйца всмятку" были уже в какой-то степени традиционными. Конечно, когда Дубов и его друзья находились в городе. И разговоры за десертом тоже велись традиционные – о всякой небывальщине.

Так, на этот раз господин Ерофеев потчевал сотрапезников историей о том, как таможенники отняли у его шофера микроавтобус и укатили на нем в Кислоярск, где он впоследствии и был найден. Публика с удовольствием смеялась в том месте, где водитель ставил печать в документы всем желающим и за это ему совали деньги, так что за день он заработал более тысячи долларов. После чего ночью отправился домой на попутке. Смеялись, но не верили. Хотя и сам господин Ерофеев не особенно в это верил.

– А может, он мне и лапшу на уши повесил, – смеясь, пожимал плечами бизнесмен, – сам где-то халтуру провернул, потом приехал в город, оставил микрушник на другом конце Кислоярска и наплел мне целую историю. Хотя зачем – непонятно.

– Может, чтобы вы не узнали? – предположил Серапионыч.

– А мне-то какое дело, – снова пожал плечами Ерофеев. – Бабки заработал – молодец. Машину в гараж поставил, и гуляй вальсом.

– Нет, ну я имел в виду, – продолжал Серапионыч, – чтобы вы не узнали про его отлучку.

– Да нет, доктор, – улыбнулся Ерофеев, – машину нашли гаишники на Родниковой в тот же вечер, когда он должен был вернуться в город.

– Тогда зачем придумывать какую-то безумную историю? – обиделся на вруливого водителя Серапионыч. – Странно.

– Вот и я говорю – странно, – обратился Ерофеев к Дубову. – А вы что скажете, господин сыщик?

Дубов задумчиво покрутил ложечкой в стакане с чаем:

– Знаете ли, я как раз проезжал через эту таможню и, судя по вашему рассказу, примерно в то же время. И таможенники были на месте и, по-моему, никуда уезжать не собирались. Но дело не в этом.

– А в чем? – нетерпеливо спросил Ерофеев.

– Да в том, что эти таможенники – бывшие Кислоярские омоновцы, и сюда им соваться – полное безумие.

– Значит, соврал? – уточнил Ерофеев.

– Но с другой стороны, – продолжал рассуждать Дубов, игнорируя вопрос, – если он прибыл в город вовремя, даже пусть попутно подхалтурив, то зачем оставлять машину где-то на улице? Да еще и с дверями настежь и с ключами в зажигании. Ведь, если я вас правильно понял, гаишники именно из-за этого обратили на "Латвию" внимание. Я сам водитель со стажем и такой безалаберности никогда не допускал.

– А может, он был того? – предположил Серапионыч и щелкнул себя пальцем по горлу.

– Может быть, конечно, – покачал головой Дубов, – но опытный водитель выключает фары и запирает машину даже, как говорится, на "автопилоте".

– Так, значит, не врет? – вклинился Ерофеев.

– Хотя, может, он дал ее кому-нибудь покататься? – предположил Дубов.

– За тысячу долларов? – усмехнулась баронесса, до этого молча поедавшая вегетарианский салат. – Господи, ну и тему вы для разговора нашли! Василий Николаич, расскажите нам лучше, как вы съездили в Старгород и что вы там узнали о картинах Врубеля. Эта тайна меня куда больше занимает, нежели шоферские фантазии.

Дубов как-то неловко отхлебнул чай. Поморщился, хотя чай был неплохой "Липтон". И наконец изрек:

– Э-э-э, – врать Великий Сыщик был не мастер, – понимаете ли, госпожа Хелена... – Тут он снова сделал паузу и хлебнул еще чайку, видимо, набираясь храбрости. – До Старгорода мы, собственно, не доехали. Машина сломалась. Старый "Москвич" – это автомобиль не для дальних поездок. Сыщика явно "понесло". – Вкладыши коленвала сношены, а поменять их сложно.

Сам я, по крайней мере, не умею. Хотя как-то однажды менял картер, когда пробил на ухабах...

Баронесса внимательно слушала всю эту чушь и даже деловито кивала головой.

Ерофеев явно не понимал, что происходит, и с удивлением поглядывал на Дубова. Серапионыч же догадывался, что Василий что-то откопал и просто не хочет говорить об этом баронессе.

– А вы слышали, – пришел на выручку Дубову доктор, – к Земле летит астероид и упадет в наше Кислое море?

– А вот это интересно, – оживился Ерофеев, – туристы понаедут, ученые...

И вопрос о картинах Врубеля, к удовольствию Дубова, сошел со сцены. Только госпожа Хелена очень уж задумчиво жевала салат. Даже не замечая, что это салат доктора.

А когда обед был закончен и все вставали из-за стола и прощались до следующего раза, баронесса, пожимая руку Василия, внезапно задержала ее в своей.

– Василий Николаевич, а вы не хотите заглянуть ко мне? – проникновенно сказала она. – Посмотреть некоторые новые экспонаты.

Дубов слегка опешил – баронесса редко приглашала кого-либо к себе. И он, как бы ища поддержки, оглянулся по сторонам. Его растерянный взгляд встретился с весело блестящими из под пенсне глазами Серапионыча. И тот хитро подмигнул Дубову.

– Ну что ж, госпожа Хелена, – решился Василий, – когда вам будет удобно?

– Сейчас, – решительно сказала баронесса.

– А, ну сейчас, так сейчас, – деланно равнодушно пожал плечами Дубов. Я уж давно мечтал ознакомиться с вашей коллекцией.

***

Жилище баронессы произвело на Василия сильное впечатление. Что, собственно, немудрено – люди с менее устойчивой нервной системой просто падали в обморок. Именно такая беда приключилась с сантехником, пришедшим прочистить раковину, забитую кофейной гущей. Увидев в прихожей мумию фараона, бедолага лишился чувств. А когда пришел в себя, обнаружил, что лежит в саркофаге, куда его заботливо перетащила госпожа Хелена. Она же хотела как лучше – саркофаг был ее кроватью. Нет, сантехник, конечно, прочистил раковину, но впредь зарекся ходить к госпоже Хелене в трезвом виде.

Дубов в обморок не падал, но ему все-таки потребовалось некоторое время, чтобы освоиться. Вскоре он начал с интересом осматриваться по сторонам, а уже через пять минут поставил под сомнение подлинность телевизора образца тридцать девятого года. Правда, в этом великий сыщик был посрамлен.

Баронесса прочитала ему короткую лекцию по истории телевизионного вещания.

Из которой вытекало, что еще до начала второй мировой войны велись разработки в области передачи изображения на расстоянии. Другое дело, что широкое телевизионное вещание началось лишь после окончания войны. Так что первые телевизоры были созданы в тридцатых годах, и это один из них.

И вдруг баронесса, даже не закончив лекции, перешла к боевым действиям – она схватила Василия за лацканы пиджака и притянула к себе.

– Хватит заговаривать мене зубы! – негромко, но с чувством сказала она. В ее глазах появился уже знакомый Дубову блеск, который означал, что баронесса готова "слямзить" какой-нибудь бесхозный исторический экспонат. И ее ничто не остановит.

– Василий, вы меня любите? – спросила она требовательно.

Василий был готов ко всему, но только не к этому. А потому ответил первое, что пришло в голову:

– Я вас уважаю, госпожа Хе...

– Вы что, отвергаете мои нежные чувства? – В голосе баронессы прозвучала угроза.

– Я, знаете ли, ну... – Василий не знал, что сказать. И наконец придумал:

– Я предпочитаю холостую жизнь...

– А я и не покушаюсь на вашу руку, – с пафосом отвечала баронесса, мне нужно ваше сердце!

Это прозвучало несколько по-людоедски, отчего у Василия пробежал холодок по спине. Хотя он и понимал, что госпожа Хелена просто оговорилась. А она тем временем, отпустив один лацкан, принялась нервно расстегивать пуговки своей кофточки.

– Э-э-э, мадам, давайте не будем забегать вперед, – неуверенно промямлил Василий.

Великий Сыщик не был пуританином. И, мягко говоря, не чурался прекрасного пола. А баронесса была достаточно интересная женщина в расцвете лет. И все же что-то его останавливало.

– Госпожа Хелена, – осторожно начал Василий, – если вас интересуют картины Врубеля, то... – Здесь он сделал длинную паузу, а баронесса перестала теребить пуговки.

Пауза затянулась.

– Ну так говорите же! – не выдержала госпожа Хелена.

В глазах Дубова сверкнула озорная искорка:

–...если вас интересуют картины Врубеля, то причем тут мое сердце?

Баронесса поняла, что попала впросак, и стушевалась. Отпустила пиджак. И уж совсем как-то машинально пожала плечами. Дубов не спеша направился к дверям, она его не удерживала. Госпожа Хелена стояла будто в задумчивости посреди своего дома-музея, словно сама превратившись в экспонат. Лишь когда хлопнула дверь, баронесса обернулась и, криво усмехнувшись, погрозила пальцем мумии фараона:

– Говорила же я тебе: не путай любовь с наукой!

***

Выйдя от баронессы, Дубов решил прогуляться пешком по городу. Немного проветриться и поразмыслить. И как-то совершенно незаметно ноги сами привели его на угол Матвеевской и Родниковой. То есть в то самое место, где была найдена угнанная "Латвия". Детектив по привычке размышлял: "Район, конечно, шебутной: хулиганы, пьяницы, мелкие спекулянты типа "спиртик-водочка". Но никакие террористы и путчисты здесь не обитают, такие живут в более престижных районах города. Что здесь делать наемным бандитам? Оружием тут не торгуют, по крайней мере, приличным. Развлечься? Так ведь и "приличные девочки" в этом районе не водятся. Что им здесь делать? В смысле, наемникам.

Может, действительно водитель микроавтобуса что-то приврал? Хотя все равно непонятно – зачем?"

И тут плавный ход мыслей детектива был нарушен самым бесцеремонным образом – кто-то подошедший сзади закрыл Дубову глаза и спросил сладким голосом:

– Васенька, а ну-ка отгадай Сашульчика по голосу!

– Мешковский!... – простонал Дубов.

Для жителей Кислоярска этого было вполне достаточно, чтобы понять, какая чума внезапно свалилась на детектива. Для остальных же поясним. Александр Мешковский в свое время был видной фигурой в культурной жизни города.

Всяческие шоу, презентации и инсталляции не обходились без его участия. А потом... А потом Мешковский начал пить. Злые языки поговаривали, что проблема в его сексуальной ориентации: мол, прекратились гонения на голубых, так они и растерялись. Это, конечно же, было не так. Просто Сашульчик потерял веру в свой талант. Это был, так сказать, затянувшийся творческий кризис, вроде самолета, попавшего в штопор. Когда уже не слушаются рули и земля стремительно приближается все ближе и ближе... А стихийным бедствием Мешковский стал благодаря своим бесконечным монологам. И спорить с ним выпившим, а выпивши он был всегда, было бесполезно, потому как он жутко обижался и начинал изображать из себя "уличную девку". Хотя настоящие уличные девки сгорели бы от стыда при виде такого поведения.

Так что у Дубова было два выхода, один другого краше: либо скандал, либо выслушать порцию бессвязной болтовни и потихонечку смыться. Василий не любил шумных и непристойных сцен, а потому предпочел второй вариант. А Мешковский уже извергал фонтаны слов, даже не интересуясь, слушают ли его:

– ...А друзья называли Чайковского любовно "чайничек". И хотя у нас совершенно уснуло правосудие, "золотой век" поэзии уже позади. В связи с этим, я думаю, надо признать все же, что водка лучше виски и Тихона Хренникова. Он не умел писать письма, а я, наверное, съезжу в Австралию.

Так, на недельку...

Дубов мало обращал внимания на всю эту болтовню и лишь кивал головой время от времени, стараясь изобразить заинтересованность.

– ...Им, конечно, далеко до Генриха Манна, но зато какие смелые и наглые. И с автоматами. Это здорово возбуждает, – продолжал изливаться Мешковский.

Дубов же при слове "автоматы" профессионально насторожился. – Всю ночь мы разговаривали. А наутро их уже не было. Как жаль, как жаль, опечалился Мешковский и даже, похоже, решил пустить слезу, но не выжал. Что его еще больше огорчило. – Полный стол водочки, а поговорить не с кем. Может, вы заглянете ко мне, Василий Николаевич?

– Загляну, – решительно ответил сыщик, что даже на секунду сбило Сашульчика с толку. Но лишь на секунду. Думать он был не любитель, а жил лишь эмоциями.

– Вы мне всегда нравились, Василий, – с пафосом произнес Мешковский. Вы грубоваты и малопрезентабельны, но я вас понимаю. Пойдемте ко мне. Я покажу вам письма Чайковского к Жириновскому.

***

Беспорядок в квартире Мешковского был продолжением беспорядка в его голове.

Богемно, со вкусом и немного грязно. Василий знал Сашульчика и потому знал, что выудить что-либо из него можно только между первыми ста граммами и вторыми ста граммами. В этом промежутке Мешковский был более-менее вменяем.

А потому, как только они сели за стол и выпили по рюмке, Дубов стал наседать на него с вопросами.

– Где это вы, Сашульчик, так разжились водочкой? – как бы невзначай поинтересовался сыщик. – Да и продуктов, я вижу, целая куча... Должно быть, нашлись богатые спонсоры?

– О, да-да, – радостно подхватил Мешковский, – такие спонсоры! Такие симпатичненькие мужчинки! – Тут Сашульчик испуганно смолк. – Ах, ведь их главный предупреждал, чтобы я молчал об их визитации!

– Вот как? – удивился Василий. Или сделал вид, что удивился. – Странно.

Обычно господа спонсоры не очень-то любят скромничать – наспонсорят на полушку, а шуму... – Детектив доверительно понизил голос: – Но мне-то вы можете все рассказать, я вас не выдам.

– О да! – томно повел глазками в сторону бутылки радушный хозяин. Если бы вы, Васенька, были поэтом, то я сбацал бы в "Железке" вашу репрезентацию, а в спонсоры непременно позвал тех противненьких мужчинок.

– А что это за мужчинки? – Василий решил идти напролом, так как знал по опыту, что еще минут десять – и Сашульчик совершенно перестанет быть пригоден к деловому употреблению.

– Ах, это такие мужчинки! – вздохнул Мешковский. – Я им так старался приглянуться – и все мои усилия не вызвали в их душах ответных поползновений. А их главненький очень заинтересовался альбомом "Обитатели Кислоярского зоопарка", а когда я его напрямую спросил, нравлюсь ли я ему, то он ответил, что предпочитает любить всяких зверушек и собирается наутро отъехать в деревню, где пленэр наполнен разными козочками, коровками, свинками, лошадками... Да вы сами поглядите!

Вскочив из-за стола, Мешковский подошел к книжному шкафу и снял с полки зоопарковский альбом, зажатый между Бхагавадгитой и перепиской Рихарда Вагнера. Однако на соседней полке вместо книг стоял запасной графинчик, отнюдь не пустой, и рюмочка. Сашульчик отложил альбом в сторонку, налил себе водочки и залпом выпил. Такого поворота Дубов никак не ожидал. Он, однако, попытался задать еще один вопрос:

– А как звали их главненького?

Но было поздно: Мешковский, игриво покачивая бедрами, уже следовал к проигрывателю. И Василий понял, что ему, скорее всего, придется довольствоваться теми скромными сведениями, что удалось извлечь из Сашульчика в небольшом перерывчике между первой и второй.

Проблески разума в красных глазах Мешковского окончательно погасли. К тому же в комнату вплыл некий худосочный господин и плавно перетек за стол. Его маленькие детские ручки ловко замелькали, закидывая в рот селедку под маринадом, сливовый джем, копченый шпек и апельсин. Все это стремительное поглощение пищи обильно запивалось водочкой, как водой. И в полном молчании.

Дубов в очередной раз за сегодняшний день был поражен. Мешковский же распахнул свои любвеобильные объятия:

– Све-е-етик!

Но тот человечек, которого он называл Светиком, никак не реагировал на приветствия Сашульчика. Ну разве что хрюкнул. Правда, довольно дружелюбно.

При этом опуская яблоко в карман пиджака, а куриную ножку за пазуху.

Мешковский попытался облобызать Светика, но тот мягко уклонился, и хозяин попал рукой в винегрет. Светик аккуратно извлек руку Сашульчика из тарелки, аккуратно же облизал пальцы и снова погрузился в процесс забрасывания еды в рот и карманы. Тогда Мешковский просто поцеловал его в макушку и перенес свое внимание на проигрыватель. А комната тем временем наполнялась людьми, возникавшими, казалось бы, из ниоткуда. Кто-то уже шурудил в холодильнике, деловито гремя банками. А кто-то рылся в шкафу, выкидывая прямо на пол цветастые галстуки Мешковского. Сам же хозяин наконец запустил добитую радиолу, и по квартире понеслись истерические вопли Пугачевой: "...все могут короли...я так хочу, чтобы лето не...как айсберг в океане...какой был полковник!"

Дубов, стараясь не привлекать к себе внимания, двинулся к дверям, но там он столкнулся с господином Светиком, который вальяжно выплывал вон, нагруженный провизией, как испанский галион золотом. Сыщик деликатно посторонился, и худосочный обжора хрюкнул ему дружелюбно. Хотя, может, это была просто отрыжка? А Сашульчик уже танцевал, завернувшись в простыню. "...и будешь ты летать с одним крылом..." Василий хотел сказать "до свидания", но, здраво подумав, предпочел удалиться без прощаний. От греха подальше...

***

В кислоярском угро было людно и шумно, как на вокзале. Дубов, бросив дежурному: "Я к Столбовому", окунулся в облака табачного дыма и непрерывный гомон. Добрый день, привет, здрасьте – неслось со всех сторон, но он упорно продвигался к цели. И в конце концов налетел на Столбового в дверях его кабинета.

– А, Василий Николаич, – виновато улыбнулся хозяин, – извините, спешу, спешу.

– Егор Трофимыч, – решительно преградил ему дорогу Дубов, – пару минут, не более!

Столбовой, скорбно потоптавшись на месте, развел руками – мол, что с тобой сделаешь – и вернулся в кабинет.

– В город приехала банда наемников, – с порога начал Дубов. – Они вооружены автоматами, правда, их цели мне пока не известны.

– Только чего нам не хватало, – грустно покачал головой Столбовой, – мы и так уже на ушах стоим из-за взрыва в храме кришнаитов. Очередного. Черти б их побрали.

– Ну так, может, это их работа? – сразу навострился Дубов. – Кстати, когда произошел взрыв, что за взрывчатка, есть ли свидетели?

– Рванули примерно час назад, – уже более деловито отвечал Столбовой, а со свидетелями нам повезло. Что, собственно, среди бела дня и немудрено.

Есть описания преступников, и мы в принципе знаем, кто это и на кого они работают. Может, и те, про кого вы говорите.

– Мои подопечные, – усмехнулся Дубов собственным словам, – бывшие местные омоновцы. Я думаю, все их физиономии есть в вашей картотеке. Они же у вас в розыске числятся.

– А, омоновцы, – протянул Столбовой. – Нет, во взрыве замешаны лимоновцы.

Политика, чтоб ей... А омоновцы – это не по нашей части.

– Как не по вашей? – опешил Дубов.

– А так, – спокойно отвечал Столбовой, – это дело в прокуратуре. У госпожи Анны Венедиктовны Кляксы. Знаешь ее? – Дубов горестно кивнул. Вот к ней и сходи. А нам и при желании некогда – надо со взрывниками разбираться. Сверху трясут. Политика, чтоб ей пусто было. Выборы на носу, и все такое. А сейчас извини, мне пора на доклад к начальству. – Столбовой торопливо пожал руку Дубова и, как бы извиняясь, снова добавил: Политика...

***

Анну Венедиктовну Кляксу Дубов лично не знал, но, судя по рассказам, она не была замарана ни в одном хорошем деле. Ну и внешность и характер вполне соответствовали ее странной фамилии. В поле зрения Василия эта мадам попала в свое время в связи с делом беглого прокурора Рейкина, который, переквалифицировавшись в уголовника, доставил много хлопот как милиции, так и лично Дубову. Дружба Рейкина и Кляксы была по-фрейдистски странной, так как беглый прокурор любил переодеваться в женские одежды и, похоже, не только маскировки для. А Анна Венедиктовна, в свою очередь, предпочитала мужские костюмы, курила гнусные папиросы и старалась говорить нарочито грубым "мужественным голосом". Так что об их дружбе можно было бы написать новомодный роман и издать его в каком-нибудь толстом интеллигентном журнале, не чуждающемся порнографии. Но проблема лишь в том, что Василию Дубову, человеку несколько консервативному в вопросах любви, претили как мужчины, корчащие из себя женщин, так и женщины, изображающие из себя мужчин. И мы разделяем его точку зрения. Так что оставим Рейкиным и Кляксам воспевать Рейкиных и Клякс.

В очередной раз за сегодняшний бесконечный день Дубову пришлось испытать шок. Мадам Клякса гордо восседала в своем кабинете на фоне красного знамени с серпом и молотом в белом круге.

– Это из вещдоков, – проскрипела она вместо приветствия.

Василию, конечно, доводилось видеть в кабинетах следователей всякие совершенно неожиданные вещи, изъятые у преступников, но никто еще не развешивал их аккуратно на стенке. Немного придя в себя, он быстро изложил суть дела, так как задерживаться в таком месте и в такой компании ему совершенно не хотелось. Притон Мешковского представлялся ему теперь просто детской песочницей, а музей баронессы – магазином игрушек.

– Кхе-кхе! – каркнула милейшая Анна Венедиктовна, не вынимая папиросы изо рта. – Омоновцы, говорите? Ха! Сейчас мы ими займемся.

Василий Николаевич вздохнул с некоторым облегчением. Но тут же насторожился.

– Извините, Анна Венедиктовна, – осторожно спросил он, – а что это вы пишете?

– Кхе-кхе, – глянула на Василия поверх очков очаровательная мадам Клякса.

– Повесточку товарищу Мешковскому. На ближайшую пятницу.

– И все? – с совершенно глупым лицом брякнул Дубов.

– Нет, почему же. Кхе-кхе, – ласково проскрежетала та в ответ. – Еще я напишу участковому, чтобы проверил факты. А еще разошлю циркуляр по райотделам и вытрезвителям.

– И вытрезвителям? – с отчаянием в голосе отозвался Дубов.

– Таков порядок, товарищ-щ-щ! – несколько повысила тон добрейшая Анна Венедиктовна. Видимо, ей показалось, что Василий над ней насмехается. – Мы здесь работаем, а не в бирюльки играем! А за донесение фактов вам спасибо.

Дубов машинально откланялся и вышел из кабинета мадам Кляксы, как мумия безымянного фараона из коллекции госпожи Хелены. В забегаловке напротив прокуратуры он опрокинул рюмку коньяка и закусил ее долькой лимона. Только тогда к нему начало возвращаться ощущение, что он находится в реальном мире, а не в каком-то бредовом сне.

– Все! Все к дьяволу! – прошептал он.

– А что, вы тоже сатанист? – с дружеской улыбочкой осведомился бармен.

Озираясь, как затравленный зверь, Дубов выскочил на улицу, прыгнул в свой "Москвич" и рванул с места, так что покрышки завизжали. Абсолютно на автопилоте он несся в сторону дачного поселка "Жаворонки". Но по дороге его остановили гаишники за превышение скорости и в качестве наказания заставили выпить с ними на брудершафт. Василия это уже совершенно не удивило. Его приученный к четкой логике мозг решил взять тайм-аут.

– Мне надо отдохнуть, – бормотал Дубов, как кришнаит мантру, подъезжая к скромной даче писательницы Заплатиной.

***

Василий Дубов, бледный, как полотно, сидел в шезлонге, в который его заботливо усадила хозяйка. Великого Сыщика рвало в течении получаса после того, как он добрался до дачи Ольги Ильиничны Заплатиной. Зато теперь ему полегчало. Доктор Серапионыч заботливо готовил для него травяной чай, при этом роняя время от времени пенсне в чашку.

– А у нас тут, Василий Николаич, – говорил он, стряхивая пенсне, как градусник, – свой небольшой детективчик приключился.

– Да? – вяло отозвался Дубов.

– Из нас сыщики, как из мармелада пуля, – с досадой пробасил майор. Вот если бы вы были здесь...

– Ну, не скажите, Александр Иваныч! – обиделся доктор.

– Серапионыч, я вас, конечно, уважаю, – набычился Селезень, – но, по-моему, мы все прошляпили.

– Нет, сударь, – встал в позу доктор, – мы действовали правильно. А то, что они удрали, не наша вина.

– Извините, господа, что я вас прерываю, – подал слабый голос из шезлонга Дубов, – но не могли бы вы мне объяснить, что, собственно, произошло.

– Вот, доктор, и объясните все Василию Николаичу, – усмехнулся Селезень, – хотя с выводами я все равно не согласен.

– А я и не делал никаких выводов, – обиделся Серапионыч.

– А я заранее с ними не согласен, – упрямо повторил майор.

Дубов застонал – негромко, но с чувством. Доктор с майором рванули к шезлонгу.

– Василий, вам плохо? – проникновенно басил майор.

– Василий, вам нехорошо? – осведомлялся доктор.

– Спасибо, уже лучше, – махнул рукой Дубов, – но, может быть, вы все-таки объясните мне?..

– Да-да, конечно, – засуетился доктор. – Извините нас, ради бога. – И, покосившись на майора, продолжал: – Просто сегодня Александр Иваныч подошел ко мне и сказал, что видел в нашем поселке бывшего омоновца Мыльника.

– Я сказал, что мне показалось, что я его видел, – поправил доктора Селезень.

– Но ведь так оно и оказалось! – парировал Серапионыч.

Дубов снова застонал, и, как бы упреждая вопросы о самочувствии, добавил:

– Нет, нет, уже легче.

– Да, ну так вот, – продолжал доктор, – я сопоставил это с сегодняшним рассказом Ерофеева, и мы с Александром Иванычем решили в этом деле разобраться. Нашли ту дачу, где он видел этого бандита, но на ней уже никого не было.

– Упустили! – горестно махнул рукой Селезень.

– Хозяин исчез вместе с какой-то подозрительной компанией, – продолжал доктор, – в которой был и Мыльник. Правда, Яшка Кульков, обитающий на той же улице, сказал нам, что позже хозяин вернулся и ушел с какой-то женщиной в черном платье. Но Яше, как известно, всюду, гм, прекрасный пол мерещится.

– Ох, не засоряли бы вы голову всякими глупостями недужному человеку, попыталась вмешаться хозяйка. Но Дубов остановил ее жестом руки.

– Когда это произошло? – уже более осознанно спросил он.

– Вчера днем я видел Мыльника, – отвечал за доктора Селезень, – но сначала решил, что мне показалось, и подумал: бред. А сегодня вот поделился с Серапионычем. И мы пошли на ту улицу, но нам тамошние обитатели сказали, что хозяин со вчерашнего вечера на дачу не возвращался. Может, в город уехал с какой-то темной компанией. У него, кстати, вообще там всякие странные личности последнее время крутились. А на той улице как раз Феликс Алин живет. Ну, этот рифмоплет, который под Маяковского прикидывается. Вот мы к нему и завернули оглобли.

– Да, – скорбно покачал головой Серапионыч, – и нам даже пришлось выслушать поэму о советском паспорте. А что поделаешь? Нам же надо было выведать у этого пролетарского поэта, что он видел. И, как оказалось, таки видел он немало.

– Графоман – находка для шпиона! – выдал очередной афоризм майор. – У меня аж брюхо свело от его стишков, но я стойко улыбался и только головой кивал. А доктор, ну молодец, так он даже что-то такое загнул о нобелевской премии по литературе. Ну, тут Феликс и размяк.

– Увы, – хитро сверкнул пенсне доктор, – пришлось немного приврать.

– Немного! – хохотнул Селезень.

– Ну, самую малость, – улыбнулся доктор, – зато Феликс рассказал нам, по секрету, разумеется, что действительно видел у своего соседа и Мыльника, и других, как он выразился, "героев сопротивления". Только ему непонятно было, что у них общего с этим жмотом и куркулем Виссарионом. А тот, судя по слухам, за деньги готов хоть к черту в пасть полезть.

– Но поэма-то была дерьмовая! – неожиданно брякнул майор.

– Погодите, но куда же все исчезли? – спросил еще слабым голосом Дубов.

– Сие нам не ведомо, – развел руками доктор.

– Ну, я же и говорил – мы все провалили, – рубанул майор, – пинкертоны неумытые.

– Как же так, батенька, – снова взвился доктор, – мы все анализы собрали.

Тьфу ты, я хотел сказать – информацию. И вообще...

Дубов снова застонал:

– Господа, успокойтесь! Все было правильно, и мне лично теперь все понятно.

– Что вам понятно? – удивился доктор. – Объясните и нам, Василий Николаич.

– О нет, только не сегодня, – взмолился детектив. – Давайте как-нибудь потом. Слишком уж день сегодня был сумасшедший. Хотя это, пожалуй, еще мягко сказано. Наемники, мумии, танцы в простынях, Клякса с папироской, пьяные гаишники. Я немного устал от всего этого.

Серапионыч с Селезнем понимающе переглянулись.

– Конечно, Васенька, отдыхайте, – заботливо пробормотал доктор.

– А то крыша отъедет – не поймаешь, – сочувственно пробасил майор. Сейчас вам Владлен Серапионыч еще чайку даст. Только вот сахар очками разболтает...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ЗОЛОТАЯ ЛЯГУШКА

Дама В Черном шла по еле приметной в лунном свете тропинке. Время от времени она презрительно фыркала и подбирала длинные юбки. Ей явно не нравились ни болота, ни ночные прогулки по ним. Ее проводник низко кланялся и говорил с почтительностью:

– Ступайте сюда, Ваша Светлость, – и заискивающе поглядывал на Даму, но ее лицо было скрыто вуалью. Хотя нетрудно было догадаться о том, что оно дышало презрением и брезгливостью. В ряске оглушительно вопили лягушки.