Текст книги "Холм демонов"

Автор книги: Елизавета Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Когда глядел на славу Бога,

Не отвращаясь от Него;

Когда забота и тревога

Чуждалися ума его,

Как дня боится мрак могилы...

И много, много... и всего

Представить не имел он силы.

– Изумительно! – совершенно искренне произнесла Надя. – Только погодите, Владлен Серапионыч, ведь начало поэмы звучит немного по-другому... Сейчас вспомню:

– Печальный Демон, дух изгнанья,

Летал над грешною землей,

И лучших дней воспоминанья

Пред ним теснилися толпой...

– Одну секундочку! – вскочил Дубов из-за стола и стремглав выбежал из комнаты.

– Что это с ним? – подивился доктор. – Неужели чайное отравление?

Однако Надежда не успела ничего ответить, поскольку в гостиной вновь появился Дубов. В руках он держал объемистый том.

– Вот достал у Софьи Ивановны, – пояснил Василий. – Сочинения М.Ю. Лермонтова, издание Ф. Павленкова, 1905 год. И вот смотрите: сначала "Демон. Восточная повесть". А потом – первый, второй, третий и четвертый очерки "Демона". – Детектив раскрыл страницу, где начинались "очерки". Так-так-так... Вот, пожалуйста, второй очерк "Демона":

– Печальный Демон, дух изгнанья,

Блуждал под сводом голубым,

и так далее. Датируется 1830 годом. Доктор, там не сказано, кто конкретно составлял альбом и подбирал стихи к картинам?

– Да нет вроде, – откликнулся Серапионыч, рассмотрев выходные данные альбома. – Можно только предполагать, что в его создании более или менее активно участвовал и сам В.Б. Козицкий. Во всяком случае, его фамилия значится в редакционной коллегии. Однако никак не выделена, а стоит в общем списке по алфавиту.

– Скажу вам одно, – констатировала Надя. – Кто бы ни подбирал стихи к иллюстрациям, но у искусствоведа-любителя господина Сидорова из почтового отделения Субботино уже был предшественник.

– В каком смысле? – не понял Дубов.

– В смысле сопоставления ранних и поздних вариантов у Лермонтова и Врубеля.

– Да, чудные картины, – продолжал между тем Серапионыч. – Вот особенно эта – "Тамара в гробу". Я видел ее широко известный вариант, но он как-то того... не убеждает. А этот я бы охотно повесил у себя в морге!

Напрасный отблеск жизни прежней,

Она была еще мертвей,

Еще для сердца безнадежней

Навек угаснувших очей.

Произнеся эти бессмертные строки, Серапионыч отложил альбом и подлил в чай еще немного жидкости из скляночки:

– От этой картины исходит какая-то энергия, даже от репродукции! Я так и чувствую, что отлетевшая душа Тамары еще витает где-то рядом и рыдает о разлуке с телом... В позднем варианте, мне кажется, Михаил Александрович будто бы устыдился своей сентиментальности и как-то затушевал эти мотивы, но здесь они так чисты и пронзительны... – Обмакнув глаза платочком, доктор встал из-за стола. – Пойду помаленечку... Да, вот еще что, добавил он уже в дверях, – чуть не запамятовал. Это, конечно, к делу не относится, но я сегодня звякнул в Старгород одному своему знакомому журналисту. Думал, может он чего слышал.

– Ну и как? – заинтересовалась Надя.

– Да не особо. То есть он, может, что-то и знает, да только не стал бы по телефону рассказывать. Я тут, понимаете ли, забыл немножечко, в какой стране он живет. Это мы тут болтаем, что попало, где попало и с кем попало, а там... Э, да вы сами знаете. Но кое-что он мне все же поведал. Оказывается, из Козицкого там сейчас делают что-то вроде национального героя. Присвоили ему посмертно звание героя Придурильского труда и поставили бюст перед бывшим музеем, даром что теперь там уже располагается не музей, а ихний Совет по государственной безопасности. На торжественном открытии сам президент Смирнов-Водкин речь толкнул! Книжка вышла "Повесть о настоящем патриоте". Про то, как Козицкий, попав в окружение, взорвал себя вместе с грузовиком, чтобы только музейные ценности не попали к страшным и кровожадным мордавцам. И будто бы последними его словами были: "Отечество!

Тебе я жертвую собой!". Ну и все такое прочее... Это я к тому, что ваши поиски истины в Старгороде будут очень затруднены – вряд ли это понравится Придурильским властям, которые истину уже установили раз и навсегда... Ну, счастливого пути. – И доктор, поправляя съехавший набок галстук, вышел из гостиной.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ХОЛМ ДЕМОНОВ

Рано утром Василий и Надежда выехали из Кислоярска на синем "Москвиче"

Дубова, а уже к полудню благополучно достигли Придурильской границы. И если проверка на родной Кислоярской таможне носила чисто формальный характер, то перед вагончиком Придурильской таможни стояло несколько автомобилей. Их не очень умело, но старательно "шмонали" парни в залатанных камуфляжных нарядах.

– Ну, это надолго, – вздохнул Василий.

– На час, не больше, – профессионально прикинула Надежда. – Вася, кто это там?

– Где? – переспросил Дубов.

– Видите, физиономия в окне, – указала Надя на таможенный вагончик.

– Это что, та рожа с бородой? – пригляделся детектив. – Ну и мордоворот, я бы с таким предпочел ночью не встречаться. – И, подумав, добавил: – Да и днем тоже...

– А вы его не узнали? Это ведь сам Мстислав Мыльник, командир Кислоярского ОМОНа!

– Так он же в розыске! – вырвалось у Дубова.

– У вас в розыске, – уточнила Чаликова, – а здесь он уважаемый человек, хотя наверняка живет под чужим именем. Тут это распространено – бывшие омоновцы чуть не со всего Союза в Придурильской Республике занимают высокие посты, вплоть до министров, но под вымышленными фамилиями, и все знают, кто они такие, но никто ничего поделать не может.

– А что же Мыльник?

– Ну, после бегства из Кислоярска он успел отличиться и в Старгороде...

– Тогда он должен что-то знать и по нашему делу! – вскочил Дубов, едва не стукнувшись о потолок "Москвича". – Мы должны его "расколоть", другого такого шанса не будет!

Надя скептически покачала головой:

– Опасно. Боюсь, это не мы его расколем, а он нас к стенке поставит.

Но Василий уже вылезал из машины:

– Я знаю, как его прищучить! Подождите меня здесь.

– Нет-нет, я с вами, – решительно возразила Надя. – Помирать, так вместе!

Мстислав сидел за столом в более чем скромном кабинете начальника таможни и мрачно лицом чистил револьвер.

– Чего надо? – грубо спросил он, увидев незваных гостей.

– Мы к вам по важному делу, – заявил Дубов и многозначительно понизил голос: – Господин Мстислав Мыльник.

– Чего? – вскинулся начальник таможни. – Моя фамилия Мясников, ясно?!

– Ясно-ясно, – хмыкнул Василий. – Это производная от вашего прозвища "Кислоярский мясник", не так ли?

– Пристрелю, суки! – Мстислав вскочил из-за стола и наставил револьвер прямо на Дубова. Тот и бровью не повел:

– Стреляйте, пожалуйста. Но это ровным счетом ничего не изменит.

Тут в разговор вступила Чаликова:

– Господин... ну хорошо, пусть будет Мясников, вы, конечно, можете нас застрелить, но в ваших же интересах сперва нас выслушать.

Пересилив себя, Мстислав опустился на стул и швырнул револьвер в шуфлятку стола:

– Говорите!

– Вы, конечно, не в курсе перипетий международной политики, – начал Дубов, – но я хотел бы вам кое-чего сообщить. Кислоярское руководство желает получить омоновца Мстислава Мыльника для организации показательного процесса, благо материалов хватает на три "вышки". Придурильская Республика испытывает хронические трудности с продуктами. И вот наши и ваши руководители договорились продать вас за тонну зерна...

– Что-о?!!! – взревел Мстислав. – Да я им, сукам, верой и правдой... А они – сами стали министрами да генералами, мэрами да херами, а меня поставили на эту вонючую таможню!..

– И ясно почему, – подхватила Надя. – Просто так выдавать вас для них было бы слишком уж "западло", вот они и предложили Кислоярскому руководству:

если сможете найти Мстислава, то забирайте.

– Я – частный детектив Дубов, – не без гордости представился Василий, и именно мне поручено ваше разыскание. А то, что вас назначили начальником таможни именно на Кислоярскую границу – так это ваши паханы просто вас подставили, чтобы мы вас быстрее нашли. Неужто не понятно?

– Понятно, – процедил Мстислав. – И что, вы явились меня арестовывать?

Посмотрим, как вы это делать будете...

– А мы и не собираемся вас арестовывать, – заявил Василий. Мстислав от неожиданности раскрыл рот:

– Почему это?

– Видите ли, лично мне, то есть гражданину Дубову, совершенно безразлично, будет ли государственный преступник Мстислав Мыльник сидеть в Кислоярской Централке, или гражданин Мясников продолжит исполнять должность начальника таможни. Мне нужно нечто совсем иное...

– А, ну понятно, – нервно подергал себя за бороду Мстислав. – Вам нужны деньги. Должен вас огорчить – я беру не деньгами, а продуктами. Но я подарю вам нечто большее, чем деньги или продукты – я подарю вам жизнь.

– В каком смысле? – не поняла Чаликова.

– Так и быть, не стану вас расстреливать.

– Ну спасибо, – покачал головой Дубов. – Слыхал я, что омоновцы неблагодарный народ, но до такой степени...

– Погодите, – вновь вмешалась Надя, – одну минуточку, господин Мсти...

Мясников. Вы участвовали в нападении на грузовик 33-33 МОР при восточном выезде из Старгорода?

– Не в нападении, а в контрольной проверке, – поправил Мстислав. – Я не бандит какой-нибудь.

"А кто же?" – чуть не вырвалось у Дубова. Вслух же он сказал:

– Значит, участвовали. И какова судьба его содержимого и сопровождающих?

– А то вы сами не знаете! – ухмыльнулся Мстислав.

– Знаем, – кивнул Василий. – Знаем, что после вашей "контрольной проверки" водитель грузовика оказался в больнице с ушибами и с сотрясением мозга. Нас интересует судьба музейных ценностей и директора Козицкого.

– Какого еще директора, – зло глянул Мстислав на Дубова и Чаликову. Мне сказали, я сделал. А что они там везли – не моя забота.

– Ну и что же вы сделали? – нетерпеливо спросил детектив.

– Что надо, то и сделал, – отрезал Мстислав. – Шлепнул на месте за оказание сопротивления. Согласно законам военного времени.

– А грузовик?

– Ну что вы ко мне пристали?! – не выдержал Мстислав. – Что, если я вас на месте не пристрелил, так вы уж меня тут доставать, блин, будете? Вон отсюда! – Так как рука омоновца недвусмысленно полезла в стол за револьвером, то Дубов с Чаликовой предпочли более не искушать судьбу и покинули кабинет. Уже на улице они увидели, как Мстислав высунулся из окна и крикнул своим подчиненным:

– Эй вы там, пропустили синий "Москвич"!

***

Мстислав походил по вагончику из угла в угол. Потом сел за стол, посидел.

Вскочил, извлек из сейфа бутылку водки и прямо из горлышка отпил грамм сто.

Закурил сигарету. И вот теперь, похоже, решился. Он высунулся из окошка и крикнул:

– Эй, ребята! Все живо сюда!

Когда все шестеро его товарищей по оружию собрались в комнатушке, Мстислав сказал короткую речь:

– Братва. Эти козлы из Старгорода хотят нас подставить. Они там, суки, собираются нас за башли сдать Кислоярским гадам. А какой у них на нас зуб, не мне вам объяснять. – Как и положено гениальному оратору, Мстислав выдержал паузу и продолжил: – А вот хрен им. С нами такие приколы не ломятся. Не на тех напали. Есть тут, братва, у меня одно толковое дело на примете. Бабки хорошие обещают, и пострелять можно будет вволю. Не то что здесь киснуть. Так что лично я отсюда сматываюсь. Кто со мной? Все? Тогда по коням!

Похватав свои нехитрые пожитки, бывшие таможенники, а ныне вольные стрелки, высыпали из вагончика. Как раз возле шлагбаума стоял микроавтобус "Латвия".

Весело размахивая автоматами, солдаты удачи выкинули шофера и, погрузившись внутрь, покатили навстречу приключениям.

Через некоторое время к открытому шлагбауму подъехал грузовик.

– Куда это они запропастились? – спросил старый водитель своего молодого напарника.

– А может, проедем, пока их нет? – предложил тот. – Десять долларов сэкономим.

– Эх, пацан, ты этих живоглотов плохо знаешь, – отмахнулся старый. Они тут где-нибудь неподалеку засели. И только мы поедем, они и наскочат.

– Ну и что? – спросил молодой.

– А то, – многозначительно отвечал старый. – Пришьют нам незаконный переход границы и отберут весь груз. Вот что.

И тут из кустов появился водитель "Латвии", отсиживавшийся там с перепугу.

– А, ну вот один и ползет, – сказал старый.

– А почему он не в форме? – удивился молодой.

– Какая там форма, – усмехнулся старый, – они одеваются во что у нас, шоферюг, отнимут.

– И оружия при нем нет? – все продолжал расспросы молодой.

– Пропил, наверно, – пожал плечами старый. – Хватит трепаться, давай десятку сюда. Может, без шмона обойдется.

А водитель "Латвии", подойдя поближе, обратился к старому шоферу:

– Мужик, слушай, подбрось до Кислоярска.

– Ну что ж, это можно, – спокойно отвечал старый, протягивая десять долларов. – Ну так ты нам сначала печать шлепни, и поехали.

– Мужики, – опешил тот, – да я простой водила! Какая у меня печать?

– Ладно, – осклабился старый, – брось дурака валять. Больше десятки у нас все равно нет.

– Да вы не поняли, – уже занервничал водитель "Латвии", – я тут случайно застрял. Таможенники на моем микрушнике уехали...

– Как тебя зовут? – деловито осведомился старый.

– Руслан. А что?

– Ну так вот, Руслан. – спокойно продолжал шофер, – больше денег у нас нет. Хочешь, можем блок сигарет дать?

– Да на хрена мне ваши сигареты!.. – разозлился Руслан.

– Ну, не нужны сигареты, бери десять долларов, – невозмутимость старого шофера была непробиваемой.

Руслан с досадой обернулся по сторонам, и его взгляд уперся в вагончик. В его голове мелькнула мысль: "А, была не была! Возьму-ка я там печать. Шлепну ее в их бумагах, и дело с концом".

Сказано – сделано. Печать нашлась в открытом сейфе рядом с початой бутылкой водки. Руслан отхлебнул из нее маленько для храбрости. Но когда он вышел из вагончика, у шлагбаума уже стояли еще два грузовика и один автобус. И не успел он поставить печать старому шоферу, как к нему подскочили другие водители:

– Начальник, почему задерживаешь?

Уже через час Руслан сидел на вынесенном из вагончика стуле. И шлепал печатью в подставляемые ему бумаги совершенно не глядя. Лишь вежливо осведомляясь:

– Наркотики и порнографию не везете?

Все, конечно же, отвечали отрицательно, но некоторые сразу же прибавляли еще десять долларов. Время от времени Руслан прикладывался к бутылке "Метаксы", оставленной водителем экскурсионного автобуса. И закусывал копченой колбасой от водителя рефрижератора. А карманы его куртки оттопыривались от мелких долларовых купюр, которые ему совали, хотя он и честно отказывался.

– Наконец-то порядок на таможне навели, – говорили водители, отъезжая от пропускного пункта. Они не знали, что за это им надо благодарить частного детектива Дубова. Впрочем, и сам Дубов об этом не знал.

***

Синий "Москвич" неспешно катился по неровной дороге. Кругом простирались унылые Придурильские пейзажи, изредка прерываемые рекламными щитами, прославляющими достижения Республики под мудрым руководством Президента и правящей партии и призывающими граждан отдать все силы для победы Великих Идеалов.

– Боюсь, Вася, что после откровений Мстислава наше путешествие уже не имеет значения, – заметила Чаликова. Дубов отрицательно покачал головой:

– Мстислав или врет, или недоговаривает. А может быть, говорит некую полуправду, из которой еще нужно извлекать рациональное зерно. Вспомните: он легко признался, что "шлепнул" Козицкого, но взвился, когда его спросили о грузовике.

– Просто нервы не выдержали, – возразила Чаликова.

– Возможно, – не стал спорить детектив. – Но разговор на эту тему был ему очень неприятен. Почему? Ведь, казалось бы, для него это – только эпизод, одно из многочисленных преступлений, не более.

– Васенька, я посоветовала бы вам ехать чуть побыстрее, – помолчав, сказала Надя.

– Зачем? – беззаботно откликнулся Дубов. – Мстислав нас пропустил без очереди и досмотра, так что до вечера сто раз успеем...

– Да нет, дело в другом. Я боюсь, как бы Мстислав не понял, что мы его просто брали "на пушку" и не снарядил за нами погоню. И вообще, нам не мешало бы на некоторое время куда-нибудь свернуть. Так, на всякий случай.

– Согласен, – кивнул Василий, – да куда тут свернешь? Мы уже час едем, и никаких ответвлений.

– А вон там, глядите – какой-то указатель!

Действительно, с правой стороны к шоссе примыкала узкая дорога, на ржавом указателе в начале которой значилось: "Субботино – 5 км".

– Ну что ж, заедем в Субботино, – сказал Василий и решительно повернул "Москвич".

Дорога с каждой верстой становилась все более ухабистой и запущенной, но в конце концов привела в Субботино – бедную деревеньку, раскинувшуюся вдоль узенькой речки, за которой вдали темнели холмы.

– Вася, остановитесь, – попросила Надя, увидев идущую навстречу женщину с почтовой сумкой. Дубов притормозил "Москвич", и они вышли наружу. Женщина тоже остановилась и с подозрением поглядывала на незнакомцев. Чаликова покопалась в сумочке и извлекла письмо, которое ей оставила Тамара Михайловна Свешникова.

– Насколько я понимаю, сударыня, вы здешний почтальон? поинтересовался тем временем Василий.

– Почтальон, – ответила женщина, переводя пытливый взор с Дубова на Чаликову. – А еще и оператор, и телеграфист, и начальник почты, и весь персонал.

– Замечательно! – обрадовалась Чаликова и протянула конверт. – Скажите, это послано из вашего почтового отделения?

– Из нашего, – ответила связистка, едва взглянув на конверт.

– Вы уверены? – переспросил Дубов. – Мало ли Субботино в бывшем СССР?

– Это точно наше, – уверенно повторила женщина. – Видите, вторая буква "Б" чуть смазана. Уже третий год просим начальство, чтоб новый штемпель прислали...

– Может быть, вы припомните, кто отправлял этот конверт? – как бы невзначай спросила Чаликова.

– А, так это же Сидоров. Ну, наш беженец.

– В каком смысле беженец? – не понял Дубов.

– Да в самом прямом. Мордавский агрессор разбомбил его дом, вся семья погибла, он один чудом остался в живых. Вот сейчас живет у нас в Субботине.

– И что это за человек? – продолжал расспросы Дубов.

– Не, ну мужик он хороший – вежливый, непьющий, вот только... Погодите, – опомнилась почтальонша, – а чего это вы тут все расспрашиваете? Уж не Мордавские ли вы шпионы?!

Василий хотел было ответить, кто они такие, но Надя незаметно наступила ему на ногу:

– Нет-нет, мы не шпионы, мы наоборот – из... ну, в общем, из организации, которая ищет пропавших без вести. Мы тут разыскиваем одного Сидорова – может быть, это тот самый.

– А, ну так это другое дело! – обрадовалась связистка. – Но поймите меня правильно – я обязана протелеграфировать в ближайшее отделение Госбезопасности, что в селе появились посторонние. У нас ведь приграничная полоса...

– Ради бога, – безмятежно махнула рукой Надя. – Раз надо, значит надо.

Просто мы хотели бы узнать побольше про вашего Сидорова – может быть, это вовсе и не тот, которого мы ищем, и тогда не стоит зря его тревожить.

– А, понимаю, понимаю, – закивала почтальонша, – это вы хорошо придумали.

Только Сидоров живет очень скрытно. У нас ведь, знаете, село бесперспективное, половина изб пустуют, а он поселился в самой дальней, на отшибе. И никуда почти не ходит, разве только до почты.

– И на что он живет? – удивился Василий.

– А он, видать, большой ученый! – уважительно сказала связистка. Постоянно рассылает заказные письма и бандероли, а потом ему со всего света приходят ответы и даже денежные переводы. Вот на них-то он и живет. Ну, еще на огороде кое-что выращивает.

– И куда он посылает письма и бандероли? – спросил Дубов.

– Да по всему свету. И во Францию, и в Италию, и в Германию... А если по бывшему Союзу – то в журналы и всякие академии художеств. Я ж говорю профессор! Как-то спросила, чего он посылает, а он ответил шибко мудрено мол, статьи по искусствоведению...

– И еще один вопрос, если позволите, – вновь заговорила Чаликова. – По какому документу вы ему выдаете переводы и все прочее – по паспорту или как?

– Да нет, паспорт и все документы у него пропали при бомбежке. А переводы выдаем по справке, выданной нашим местным сельсоветом взамен утерянного паспорта... Ну так как – ваш это Сидоров, или как?

– Похоже, что наш, – не очень уверенно ответил Василий, – но некоторые сомнения все же остаются.

– Мы хотели бы встретиться с ним лично, – добавила Надежда. – Как к нему пройти?

– Да очень просто. Идите вон по той улице до самого конца, и самая последняя избушка – его. Но только на машине вы туда не проедете, там даже наш тракторист Максимыч намедни увяз. Да вы оставьте ее возле почты, я уж присмотрю.

***

Преодолевая бездонные лужи, Дубов с Чаликовой медленно, но верно пробирались к избушке Сидорова. Вдруг Надя остановилась:

– Вася, а вам не кажется странным – в Италию с Францией он посылает искусствоведческие статьи с обратным адресом, чтобы получить ответ и гонорар, а в недальний Кислоярск – "из деревни от дедушки". К чему бы это?

– Может, просто забыл уточнить по рассеянности? – предположил детектив. – Хотя нет... И вообще, похоже, все сходится!

– Что сходится? – не поняла Чаликова.

– Осторожно, Наденька, не поскользнитесь. Если я не ошибаюсь, нам вон к той избушке... Добрый день, господин Сидоров! – радостно закричал Василий высокому и чуть сутуловатому человеку в старой фуфайке, который копался в огороде. Тот поднялся с грядки и подошел к полуобвалившемуся плетню:

– Чем могу служить, господа?

– Разрешите представиться. Я – частный детектив Дубов, а эта очаровательная дама – журналистка Чаликова. Мы занимаемся поисками людей, пропавших во время военных действий.

– Естественно, по запросам заинтересованных лиц, – добавила Надя.

– Любопытно, кому это понадобился Сидоров, – невесело усмехнулся огородник. Однако в его глазах за толстыми стеклами очков мелькнуло недоумение и даже легкий испуг.

– Ну, например, директрисе кислоярского музея госпоже Свешниковой, – не задумываясь ответила Чаликова. – Ее заинтересовали ваши исследования в области, так сказать, сравнительного демоноведения, и она хотела бы поделиться с вами своими мыслями.

– Искренне сожалею, что забыл указать в письме точный обратный адрес, учтиво заметил Сидоров, – однако очень сомневаюсь, чтобы почтеннейшая Тамара Михайловна специально для этого стала обращаться к частному сыщику.

– Разумеется, – согласился Дубов. – Мы, конечно, рады, что помогли госпоже Свешниковой вас разыскать, но куда больше сами рады, что нашли вас.

– И, понизив голос, добавил: – Уважаемый Всеволод Борисович.

Сидоров спокойно обвел взглядом Дубова и Чаликову и столь же спокойно произнес:

– Давайте пройдем в дом. А то негоже гостей принимать на улице.

Изнутри избушка Сидорова выглядела еще беднее, чем снаружи. Наде и Василию сразу бросилось в глаза, что вперемешку с нехитрым крестьянским скарбом повсюду лежали рукописи на многих европейских языках. А в красном углу, где в деревенских избах обычно находятся образа, висел портрет академика Лихачева.

– Присаживайтесь, господа, – пригласил Сидоров. – Извините за беспорядок, сейчас поставлю самоварчик...

– Может быть, приступим к делу? – нетерпеливо предложил Василий.

– Да, конечно, – откликнулся хозяин. – Как я понял, когда вы назвали меня Всеволодом Борисовичем, это не было простой оговоркой, не так ли?

– Совершенно верно, – отчеканил Дубов. – Я с полной ответственностью утверждаю, что вы – бывший директор Старгородского музея Всеволод Борисович Козицкий. И не пытайтесь этого отрицать!

А хозяин ничего и не отрицал – он продолжал возиться с самоваром.

– Нам известно о вас гораздо больше, чем вы думаете, – продолжал Дубов. – Если хотите, я могу рассказать в подробностях, как вы превратились из директора Козицкого в беженца Сидорова.

Сидоров по-прежнему молчал. Но заговорила Надя:

– Погодите, Вася, но с чего вы взяли, что господин Сидоров – это Козицкий?

Ведь директор музея пропал без вести, а по официальной версии – погиб...

Дубов поудобнее устроился на колченогой табуретке:

– А вот послушайте. И если я в чем-то ошибусь, то прошу вас, Всеволод Борисович, меня поправить. Когда началась Мордавско-Придурильская война, то музейные ценности, в том числе картины Врубеля, оказались под угрозой: они могли погибнуть при бомбежке либо просто быть распроданы.

– За оружие, – вставила Надя.

– За оружие и боеприпасы, – подтвердил Василий. – Но вы, Всеволод Борисович, этого допустить никак не могли, а потому начали вентилировать вопрос о переправке картин и всего прочего за кордон, а конкретно – в Кислоярск. Однако обстоятельства вынудили вас форсировать события. Но наивный маневр с целью запутать следы не дал желаемого результата – на восточном выезде из города грузовик 33-33 МОР был остановлен отрядом ОМОНа, вашего водителя Костю выволокли из кабины и принялись зверски избивать...

– Он погиб? – вскрикнул хозяин.

– Кто, Костя? Жив и здоров, – успокоил его Василий.

– Слава богу! – прошептал Козицкий. – Я до сих пор не могу себе простить, что оставил его...

– Ну, не упрекайте себя так, Всеволод Борисович, – мягко сказала Надя. – Все равно вы бы ничем ему не помогли, а ведь вам нужно было спасать коллекцию.

– Дальнейшее представляется мне так, – продолжал Дубов. – Поскольку Придурильские руководители не очень-то доверяли своим омоновцам, то им просто было дано распоряжение задержать грузовик и передать спецслужбам, без указания на характер и ценность грузов. Однако омоновцы, начав избивать водителя, так увлеклись своим любимым занятием, что даже сразу не заметили, как вы пересели за руль и уехали. А для "отмазки" перед начальством их командир Мстислав составил рапорт в том смысле, что вы оказали сопротивление и вас пришлось поставить к стенке, а грузовик сжечь. Ну или что-то в этом роде. – Василий отхлебнул чаю из треснувшего стакана и продолжал: – Именно то обстоятельство, что вас считали погибшим, а грузовик уничтоженным, и позволило вам довольно долго и беспрепятственно передвигаться по территории Придурильской республики.

– В мирное время я много ездил по Старгородскому району с лекциями и краеведческими экспедициями, – вздохнув, сказал Козицкий. – И, смею надеяться, неплохо знаю все лесные и полевые дороги. Именно по ним я доехал до этих мест, а ночью пересек Кислоярское шоссе. Тут, сразу за Субботином, находятся заброшенные полигоны – раньше они были на территории двух районов, Старгородского и Кислоярского. Но я знал, что там есть дороги, по которым можно пересечь границу... – Директор надолго замолк. Тогда слово вновь взял Василий:

– То, что вы находитесь здесь, означает одно: переправить ценности через кордон вы так и не смогли. Но это значит и другое: раз вы тут живете под чужим именем, рискуя быть разоблаченным, то ценности не погибли, а хранятся где-то поблизости. Или я не прав?

– Вы совершенно правы, господин Дубов, – спокойно сказал Козицкий. Просто я подумал, что если вы с такой точностью воссоздали мое бегство из Старгорода, то и найти место, где я прячу музейные ценности, для вас не составит труда. А может, вы его уже знаете?

– Ну, это уж вы преувеличиваете мои способности, – чуть смутился Василий.

– Я ничего доподлинно не знаю, лишь могу предполагать с большей или меньшей долей вероятности. Что касается места... – Василий на минутку задумался. – Скорее всего, это где-то на полигоне. Не так ли?

– Да, – кратко ответил Козицкий. – Я заехал на полигон, но запутался в многочисленных дорогах – ведь раньше я там никогда не бывал. А уже близился вечер, да и бензин заканчивался. Нужно было что-то делать, и я не нашел ничего лучшего, как загнать грузовик в заброшенный бункер. Но тут вдруг начался налет. Наверно, они заметили, что по бывшему полигону что-то движется и решили на всякий случай скинуть бомбу. Должно быть, завалило въезд в бункер, и я оказался в кромешной тьме. Я и сейчас без содрогания не могу вспомнить, как шарил по стенам моего склепа и всюду натыкался на шершавый холодный камень... Но потом немного освоился и, обдирая до крови пальцы, прорыл небольшой лаз и выбрался наружу. Ну а остальное вам, должно быть, известно не хуже, чем мне. Я сказался беженцем по фамилии Сидоров, поселился здесь, в Субботине, и продолжал, по мере возможностей, научную работу. – Всеволод Борисович тяжело вздохнул. – Но теперь, как я понимаю, ей пришел конец?

– Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? спросил Дубов.

– Отчего же нет, – невесело усмехнулся директор. – Взгляните, пока можно.

Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего – разворованы, я сгину в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит какой-нибудь орден...

– Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, возразила Чаликова. – По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего общего не имеем.

– Знаете, я уже никому не верю, – задумчиво откликнулся директор. – Но мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.

– Мы явились в поисках истины! – заявил Василий.

– А что есть истина? – резко обернулся к нему Козицкий. – Я веду... то есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И наверняка многие из них догадываются, что Сидоров – это и есть Козицкий, но вида не подают, потому как понимают, что иначе... Ну да вы сами знаете.

– Да, конечно, – кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.

– Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в окрестностях Калининграда, – продолжал Всеволод Борисович. – Конечно, открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина – это прекрасно, я сам за истину, но когда она становится личной собственностью непорядочных людей, то стоит подумать – а не придержать ли ее под спудом до лучших времен?

– Я с вами не согласен, – раздумчиво ответил Василий, – но и мешать вам не намерен... Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.

– Вы хотели посмотреть на музейные ценности? – прервал вновь возникшее молчание Козицкий. – Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи днем нас могут увидеть.

***

В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой "летучая мышь". Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини – Фемиды.