Текст книги "Холм демонов"

Автор книги: Елизавета Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Ладно, ладно, – стушевалась Яга, – Вы мне лучше про заклинание-то расскажите – нельзя ли его снять каким-либо образом?

– Да мы ж с тобой, Ягоровна, об том много раз толковали, – с удивлением покосились на нее все три головы.

– Странная ты стала, Ягоровна, после возвращения из Царь-Города, пискнула средняя голова.

– Может, сидение в остроге тебе на голову подействовало? – сочувственно вопросила левая.

– А как ты оттуда убегла? – вклинилась правая.

– Как, как? – надулась Яга. – Знамо как: заклинание сотворила и сбежала.

– И она поспешно поднялась на ноги и пошла в избу: – Заболталась я тут с вами, пора обед готовить!

И дверь за ней закрылась с занудным скрипом. Горыныч посидел в некотором недоумении, поводя головами.

– Это ты ее обидел, Перемет, – напустилась средняя голова на левую, на полоумство ей намекаючи.

– А ты сама, княжна, – пробасила правая, – ласковостью не блещешь.

– Полкан! – пискнула средняя.

– Да ладно. Молчу, – насупилась правая. – Токмо странно мне. Сначала говорила – все заклинания запамятовала. А потом из острога с помощью заклинания же и убегла.

– А я спать хочу, – заявила средняя. – Это от твоей самогонки все, Полкан.

– Да, действительно, – примирительно сказала левая, – подремлем-ка часок-другой под дубочками.

И чудище, грузно покачиваясь, побрело от избушки. А вскоре из-под дубов донеслось громовое похрапывание. Самогон был, видать, что надо.

***

Василий Дубов размашисто шагал по мангазейским улицам в сторону постоялого двора. Он еще не представлял подробностей того, как будет действовать дальше, но одно знал твердо – действовать нужно быстро и четко.

– Только бы скоморохи оказались на месте! – твердил детектив, будто заклинание. Их помощь теперь нужна была Василию как никогда.

По счастью, Антип и Мисаил оказались на месте. Правда, они собирались куда-то уходить, но Василий твердо заявил:

– Складывайте вещи и приведите свою повозку в полную готовность. До утра нам придется отъехать в Царь-Город.

– Что за спешка, – недовольно проворчал Антип.

– А как же свадьба?! – воскликнул Мисаил.

– Какая еще свадьба? – удивился Дубов.

– Какая, какая... Пульхерии Ивановны и Фомы!

– Свадьбы не будет! – решительно заявил детектив. – А если и будет, то тихая и благопристойная, без гулянок на Ходынской пустоши и прочих излишеств. – И, немного успокоившись, добавил: – А нам перед отъездом предстоят важные дела. Так что покамест я лягу спать, а к вечеру меня разбудите.

– Как скажешь, Савватей Пахомыч, – разочарованно откликнулись скоморохи.

Дубов же, скинув башмаки и колпак, лег на кровать и укрылся цветастым лоскутным одеялом. Однако сон не шел – и детектив размышлял о своем:

"А все-таки, откуда им стало известно, кто я на самом деле? Каширский? Едва ли. Будь он теперь в Мангазее, то разделался бы со мной без особых сложностей. Остается одно – Анисим подслушал наш разговор в лавке с Данилой Ильичем. Ведь я же имел неосторожность назвать свое подлинное имя. А уж содержание разговора не оставляло никаких сомнений в том, что обоих собеседников надо убрать как можно скорее. С Данилой именно так и поступили, а вот с Дубовым им пришлось повозиться... – Василий перевернулся на другой бок. – А все-таки они, похоже, приняли меня за важную особу, не уступающую по значению воеводе Афанасию. Одного не пойму – откуда здесь взялся мой портрет? Можно было бы предположить, что это нечто вроде фоторобота, составленного со слов тех, кто меня видел в прошлый приезд. Но что-то не похоже..."

Мысли детектива стали путаться, и он провалился в глубокий сон.

***

Серапионыч неспеша брел в сторону терема Рыжего, с интересом разглядывая дома, палисадники и людей на царь-городских улицах. Вдруг доктор явственно услышал, как его окликнули по имени. Вернее, по отчеству. Доктор обернулся и увидел крытый черный экипаж, запряженный парой лошадок. Из зарешеченного окошка ему махал глава сыскного приказа.

– А, Пал Палыч, – обрадовался Серапионыч, – всегда рад вас видеть.

Экипаж остановился.

– Как хорошо, что я вас встретил, Серапионыч, – оживленно заговорил Пал Палыч. – Похоже, мы взяли след того негодяя, который нападал на князя Владимира и боярина Андрея. Сейчас едем его брать. Хотите посмотреть?

– Отчего же нет? – Доктор поправил на носу пенсне. – С превеликим удовольствием.

– Тогда поедемте вместе, – предложил Пал Палыч и распахнул дверь.

Серапионыч осторожно влез в экипаж. Там, кроме Пал Палыча, сидели еще несколько стрельцов сыскного приказа.

Экипаж стронулся с места.

– Коробейник, продавший некоему прихрамывающему человеку три куска мыла, опознал его на улице, и выяснить, где он скрывается, было делом считанных часов, – сообщил Пал Палыч.

– И где же? – полюбопытствовал доктор.

– Вы не поверите – в нашей городской канализации! И, что весьма удивительно, их там несколько, не меньше троих.

– Очень оригинально, – протянул Серапионыч. – Мыло, кровь на кресте, канализация...

– О чем это вы? – не понял Пал Палыч.

– Да так, свои мысли, – неопределенно ответил доктор.

– В общем, мы перекрыли канализацию в обоих концах Ново-Cпасской улицы, – продолжал глава приказа, – а крышку заперли на замок. Так что возьмем их прямо в логове.

За этими разговорами группа захвата доехала до Ново-Cпасской улицы, где собрался, кажется, чуть ли не весь царь-городский сыскной приказ. Несколько стрельцов, вооруженных пиками и секирами, стояли в непосредственной близости от люка. Поодаль толпились многочисленные зеваки.

– Ну все, можем начинать, – сказал Пал Палыч, неспешно вылезая из экипажа.

Один из стрельцов, гремя ключами, открыл замок, двое других сдвинули канализационный люк с места.

Пал Палыч наклонился над зияющим отверстием и громко крикнул:

– Вы окружены, сопротивление бесполезно! Выходи по одному, и без глупостей!

Из недр канализации заслышались какие-то неясные звуки, и минуту спустя из отверстия начал появляться перепачканный землей деревянный ящик, оказавшийся гробом. Следом за ним оттуда же вылезли два человека, одетые в лохмотья, от которых разило нечистотами. Оба щурили глаза и что-то бормотали себе под нос. Стрельцы тут же связали им руки и повели в экипаж.

Тем временем с гроба сняли крышку, и под нею оказался уже несколько подпорченный труп некоего богато одетого человека.

– Князь Владимир! – узнал покойника Пал Палыч. – Черт побери, зачем он им понадобился?!

– Вообще-то я догадываюсь, зачем, – пробормотал Серапионыч, – но это долго объяснять.

Глава сыскного приказа вновь склонился над люком и крикнул:

– А теперь – хромой!

Из отверстия вылез высокий мрачный тип в дырявой шинели, висевшей на нем, как на вешалке. Он озирался кругом и тоже что-то бормотал.

Стрельцы подвели к Пал Палычу молодого парня в расшитой тесемками синей рубахе.

– Значит, вы и будете тот самый коробейник Петрушка? – спросил Пал Палыч.

– Он самый и есть, – весело тряхнул парень копной черных кудрей.

– Посмотрите внимательно, узнаете ли вы этого, гм, человека?

– А и смотреть нечего, – Петрушка блеснул белозубой улыбкой, – он же и есть тот господин, что купил у меня три куска мыла!

Неожиданно "господин" зарычал, будто дикий зверь, и, отринув от себя двоих дюжих стрельцов, вынул что-то из кармана шинели. Не успели охранники схватиться за свои секиры, как он бросился к Петрушке и попытался это что-то засунуть ему в рот. Но, к счастью, неудачно – стрельцы набросились на него сзади и скрутили руки. На мостовую упал брусок мыла.

– А вот и третий, – удовлетворенно сказал Пал Палыч, поднимая мыло. Увозите их поскорее в сыскной приказ и проведите дознание по всем правилам, – отдал он распоряжение своим подчиненным. – Ах да, еще не забудьте убрать перекрытия в канализации.

– Все Рыжий виноват со своим дерьмопроводом, – донеслись до Серапионыча слова одного из зевак в толпе. – Раньше никаких притонов под землей не бывало...

Серапионыч смотрел, как хромого уводят в черный экипаж. Он тоже опознал человека в рваной шинели, но отнюдь не торопился докладывать об этом главе сыскного приказа. Задержанный в недавнем прошлом был наемником в Придурильской республике и в других "горячих точках", и Серапионыч собственными глазами видел его труп в Кислоярском морге каких-нибудь несколько месяцев назад.

– Значит, и этот тоже из тех, – пробормотал доктор. И, обернувшись к главе приказа, попросил: – Пал Палыч, не позволите ли вы мне поприсутствовать при допросе задержанных?

– Да сколько угодно, – рассеянно махнул рукой Пал Палыч.

***

Коренастый мужичок шел по дороге, что-то мурлыкая себе под нос. Время от времени он поправлял лямки рюкзачка и поглядывал по сторонам – не случатся ли еще какие разбойнички. И вдруг он услышал топот копыт у себя за спиной и быстро развернулся. Завидев карету, он даже как-то расслабился и чуть усмехнулся. И поднял руку, будто голосуя такси, хотя такой жест был совершенно чужд этому миру. Но, что еще более странно, карета, чуть обогнав его, остановилась, и в ней открылась дверца, приглашая пешехода вовнутрь. На ходу снимая рюкзачок, путник потрусил к экипажу. И, плюхнувшись на мягкие сиденья, весело осклабился:

– Привет, Херклафф!

Хозяин кареты изобразил на своем лице "улыбку крокодила", которая на путника не произвела никакого впечатления.

– Прифет, Каширский, – ответил хозяин, хитро поблескивая моноклем, и крикнул извозчику: – Челофек! Трогай! Мать тфою...

И снова, обращаясь к своему попутчику, вежливо спросил:

– Я прафильно выразился?

– В общем-то правильно, Эдуард Фридрихыч, – отвечал Каширский, разглядывая пуговицы на камзоле попутчика. – Но пристало ли барону так выражаться?

– Пристало! Пристало! – радостно закивал барон. – Мужик есть тфарь, понимающая лишь грубое слофо.

И, заметив ухмылку Каширского, веско добавил:

– Вот и князь Григорий со мной по этому фопросу фсегда быль софершенно согласен.

Каширский с нескрываемой досадой пожал плечами и отвернулся к окну. Барон же, выдержав паузу, спросил елейным голосом:

– Я слышал, у фас были неприятности?

Каширский резко повернулся, видимо, собираясь и ответить столь же резко, но наткнулся на улыбку барона, как на столб.

– Да, было тут дело... – промямлил он.

Херклафф же, протирая монокль платочком, продолжал тем же невинным тоном:

– Я думать, что наш сфетлейший князь ф честь праздника будет ф хорошем расположении духа.

Каширский навострился:

– Какого праздника?

– А фы не знаете? – ехидно отвечал барон. – Ах, майн гот, я забыл, фы же сидели ф каталашка. Я прафильно фыразился?

– А выразиться по сути вы не можете? – не выдержал Каширский.

– Можно и по сути, – отвечал барон, водружая монокль на место. – Хотя я и не особенно ф курсе сути. Тфести лет от князя Григория не было никаких фестей, и вот он фдруг прислал мне приглашений на праздник. Наферное, опять затефайт какую-нибудь гроссе делишко. Еще кофо-нибуть заколдофать... Я так полагать, что фы, херр Каширский, знайть больше? Хотя если фы сидеть ф каталашка...

– Я хоть и сидел в каталажке, но знаю побольше вашего, Эдуард Фридрихыч, – не выдержал Каширский. – Что за праздник, я вам не могу сказать, но, судя по всему, он приурочен к взятию Царь-Города.

– А разфе Царь-Город фзят? – блеснул моноклем барон. – Я этого не заметить...

– Еще не взят, но вот-вот будет взят, – с запальчивостью продолжал Каширский. – И лично я многое сделал, чтобы это произошло скорее и вернее.

– Ф каталашке? – растянул губы в улыбке Херклафф.

– Далась вам эта каталажка, – ухмыльнулся Каширский. Он понял, что барон его специально "поддевает" каталажкой, и усилием воли вернул себе обычное спокойствие. – Я запустил своих людей в канализацию и дал им соответствующие установки. И одна из них – устранить Рыжего. Именно он тот единственный, кто может реально помешать нашим планам.

– Да-а? – удивился Эдуард Фридрихыч. – А я его фидел на штрассе – жифой и здорофый!

– Да этот придурок оба раза промахнулся! – с досадой проворчал Каширский.

– Сперва задушил моего же человека князя Владимира, а потом – некоего боярина Андрея. Хотя во второй раз он действовал с наводчицей, но тут уже, что назывется – хотели как лучше, а получилось как всегда. Ну а князя Владимира пришлось выкапывать из могилы. Я хотел его оживить и тоже зазомбировать, да по времени не вышло. Ну ничего, с этим можно не торопиться. Главное, что Рыжий жив! Да, такая осечка...

– Быфает, – с деланным сочувствием покачал головой Херклафф. – А что за нафотчица – фероятно, фройляйн Аннет?

– Вы с ней знакомы? – резко повернулся Каширский к барону.

– Не знаком, но фесьма наслышан, – неопределенно ответил тот. – O-о, мы, кажется, отшен скоро будем иметь радость фидеть наш благодетель князь Григорий! – радостно воскликнул Херклафф, когда дорога резко повернула и впереди показался блок-пост, возле которого сновали наемники князя Григория.

***

Барон фон Херклафф, подобно Каширскому, был своим человеком в обеих реальностях, но, многие годы путешествуя туда и обратно, он и сам теперь не мог бы с уверенностью сказать, которая из них для него "основная". Каширский догадывался, что Херклафф имеет свое собственное "окно" в Риге (или в двух Ригах – "нашей" и "параллельной") и многое отдал бы, чтобы узнать, где оно находится и как им пользоваться.

За несколько дней до потрясшего всю Ливонию съедения Pижского казначея Хейнера фон Трепша некий скромно, но со вкусом одетый господин вошел в здание ЦК Компартии Латвии на улице Элизабетес и, сопровождаемый удивленными взглядами дежурных милиционеров и длинноногих секретарш, беспрепятственно прошел в кабинет "главного". Хозяин кабинета, плюгавый лысенький мужичонка, почтительно поднялся из-за стола:

– О, Эдуард Фридрихыч, как я рад вас видеть...

Однако господин Херклафф отнюдь не был склонен к дежурным любезностям:

– Я же гофорил тебе, дум копф, тупая ты задница, что мне нушно фыфести наши ценности. Там федь есть и тфоя доля. А ты сидеть, как пень, и ничефо не делать!

– А что я должен делать? – тихо спросил "главный", и его кроличья мордочка исказилась от страха.

– О майн готт, с какими болфанами мне приходится иметь дело. Срочно организуй зафарушку! – приказал гость, надвигаясь на него, как удав.

– В каком смысле? – побледнел "главный".

– Кончай фалять дурака! – загремел Херклафф. – Делай, что тебе гофорят!

– Но я и так сижу на штыках, – залепетал хозяин кабинета, – а если дело не выгорит, то меня же просто посадят!

– А мне што за дело! – надменно ответствовал гость. – Но если ты, мерзафец, не фыполнишь тофо, что я тебе фелю, то я тебя просто с гофном съем! – Херклафф осклабился, обнажив свои клыки. "Главный" задрожал, будто осиновый лист, а гость недвусмысленно пододвинул к нему телефонный аппарат.

– Да я это, – заговорил в трубку хозяин кабинета, набрав дрожащим пальцем нужный номер. – Высылайте отряд ОМОНа... Куда? – шепотом осведомился он у Херклаффа, прикрыв трубку ладошкой.

– Куда хочешь, туда и фысылай – презрительно ответил тот. – Глафное обеспечь этот, как ефо... Да-да, шум!

– Ну, тогда к министерству внутренних дел, – велел "главный" и, положив трубку, искательно обратился к гостю: – Теперь вы удовлетворены, уважаемый Эдуард Фридрихыч?

– Удофлетфорен, – бросил Херклафф и, небрежно открыв дверь ногой, покинул кабинет.

Выходя из здания ЦК, он увидел "газики" ОМОНа, мчащиеся в сторону МВД, и удовлетворенно пробормотал:

– Ну фсе, дело сделано, можно и фосфояси...

***

Антип и Мисаил сидели за столом в небольшой уютной комнате Ефросинии Гавриловны и пили чай. Радушная хозяйка потчевала скоморохов блинами с черничным вареньем, которые те уплетали за обе щеки. От более крепкого угощения они решительно отказались.

– Нынче ночью мы должны быть свежими и тверезыми, – с некоторым сожалением сказал Антип.

– Нам предстоит выполнить важное задание, – начал было Мисаил, но Антип незаметно наступил ему на ногу.

– А я уже давно догадалась, что вы здесь не просто так, – проницательно прищурилась Ефросиния, – и что Савватей Пахомыч по роду занятий вовсе не наш брат скоморох. Не буду расспрашивать вас, кто он на самом деле...

– А мы и сами этого не знаем, – искренне пожал плечами Антип. Известно только, что нас с ним отправил тот человек, благодаря которому мы в тот раз вырвались из лап князя Григория. И, по моим наблюдениям, Савватей Пахомыч не совершает ничего предосудительного. Скорее даже наоборот.

– А мне, более того, кажется, что мы ему помогаем в таких делах, за которые потом не придется краснеть, – тряхнув копной волос, промолвил Мисаил. – И такое ощущение у меня второй раз в жизни. В первый раз я такое чувствовал там, в Белой Пуще.

– Да, и для меня тоже это был высший взлет, – вздохнула Ефросиния. – А что после? Мангазея, постоялый двор, пустые хлопоты, пьяные постояльцы и всякая дрянь... – Хозяйка достала из шкапчика графинчик и набулькала себе в чарку смородиновой настойки. – Ну, счастливого вам пути. Свидимся ли еще когда? – И Ефросиния Гавриловна лихо опрокинула чарку себе в рот. – Ну чего тебе? – Последние слова относились к человеку с коротко остриженной головой, заглянувшему в комнату. Это был один из тех "лихих молодцев", с которыми утром встречался Дубов.

– Гавриловна, передай своему постояльцу, что дело сделано, – и "новый мангазейский", нещадно скрипя сапожищами, вышел вон.

– И вот с такими рожами приходится дело иметь, – печально развела руками Ефросиния. – То ли дело на царевой скоморошьей службе... Бывало, сам князь Святославский проходил с нами эллинские трагедии перед показом у Государя...

– Сами виноваты, – покачал головой Антип. – Если бы тогда, в Белой Пуще, вели себя поскромнее, то и посейчас состояли бы на царевой службе.

– А я ни о чем не жалею, – Ефросиния налила вторую чарку. – В конце концов, все, что ни происходит – все к лучшему.

– Кабы так... – протянул Мисаил. – Однако уже темнеет, пора будить нашего Савватея Пахомыча.

Скоморохи встали из-за стола.

– Ну все, нам действительно пора, – с деланной бодростью произнес Антип. И неожиданно дрогнувшим голосом добавил: – Встретимся ли еще – бог весть...

– Да благословит вас Господь! – совершенно серьезно, безо всякой театральщины, прошептала Ефросиния и, тяжело встав из-за стола, истово, по-матерински перекрестила Антипа и Мисаила.

***

Татьяна Дормидонтовна неспеша прошлась по длинной анфиладе просторных горниц.

– Ох, давно же не бывала я в этом загородном тереме, – вздохнула царевна.

– Кажется, с самого детства... Как сейчас помню – батюшка на лужайке учил меня играть в лапту, а покойница матушка... Боже мой, да вот оно – то кресло-качалка, в котором она так любила отдыхать. А я, бывало, примощусь рядом на низенькой скамеечке... – И царевна, будто пытаясь уйти от нахлынувших воспоминаний, взбежала по скрипучей деревянной лесенке на второй этаж.

"Все-таки напрасно я отослала охранников, – озабоченно подумала Танюшка, вступая в полутемный коридор. – Оставаться совсем одной в этом огромном тереме на отшибе большой дороги не очень-то уютно..."

И вдруг, будто в ответ на ее опасения, заскрипел деревянный пол, и в конце коридора появилась какая-то темная фигура.

– Призрак! – взвизгнула Танюшка, но, вспомнив о своем благородном происхождении, тут же взяла себя в руки: – Сгинь, нечистая сила, изыди из царского терема! – При этом она отважно сотворила крестное знамение. Однако призрак не сгинул, а преспокойно продолжал двигаться в сторону царевны. И тут она явственно различила в руках призрака внушительных размеров предмет в форме креста. Сомнений не было – навстречу царевне плыл призрак покойного боярина Андрея.

"Все ясно – не похоронили, как подобает по православному обряду, вот он и бродит", смекнула Танюшка.

– О царевна, ты ли это? – вдруг вопросил призрак зловещим шепотом.

– Д-да... Я, – дрожащим голосом отвечала Татьяна Дормидонтовна, невольно отступая назад по коридору.

– Что ты делаешь тут, в этом затхлом пустынном тереме? – продолжал расспросы призрак.

– А какое тебе дело? – вскинулась было царевна, однако, сообразив, что с выходцем из небытия лучше не заедаться, честно ответила: – Меня сюда отослал батюшка, подальше от возлюбленного.

– Вот как! – будто бы даже обрадовался призрак боярина Андрея. – Так ведь твой-то возлюбленный меня здесь вчера и поселил. На время, конечно.

– Неправда! – топнула ножкой Танюшка. – Не такой человек Рыжий, чтобы связываться со всякой потусторонней нечистью.

– Кто это нечисть?! – вскричал было призрак, но крепко закашлялся давало знать недавнее покушение на удушение.

– Ты! – заявила Танюшка. – Ведь ты же призрак, а не я.

– Я – призрак? – изумился боярин. – Ну, царевнушка, ты уж и скажешь!

– Так, значит, ты не призрак? – только теперь начало доходить до Татьяны Дормидонтовны.

– Где ж ты видела, чтобы призрак ходил с крестом? – сказал боярин Андрей.

– Обычно они бегут от креста, будто купцы от сборщика податей.

– Да, пожалуй, – вынуждена была согласиться Танюшка. Что правда, то правда – призраков, вооруженных крестом, да еще столь внушительных размеров, ей встречать еще не доводилось. Впрочем, равно как и призраков совсем без креста.

***

Около полуночи Василий стучался в обшарпанную дверь по тому адресу, который ему оставил дядя Митяй для связи. Дом представлял собой настоящую развалюшку в окружении таких же жалких лачуг.

Дверь открыл сам дядя Митяй.

– О, это вы, Савватей Пахомыч! Ну, с чем пожавовали? – С этими словами он провел своего гостя через темную прихожую в более чем скромно обставленную комнату, где на столе одиноко чадила свечка.

– Задание выполнено, – присев на колченогий стул, сообщил Дубов.

– Вы его высведили? – обрадовался Седой.

– Не только выследил, но и все остальное. Останки находятся в надежном месте, но к утру их желательно было бы все-таки убрать.

– Уберем, уберем, – радостно приговаривал дядя Митяй. – Савватей Пахомыч, благодарное Очечество не забудет вам этого вевикого дела!..

– Но могут появиться осложнения, – озабоченно перебил Дубов. Например, если кто-нибудь меня заметил. Так что я хотел бы уже до утра выехать из города.

– Да-да, конешно! – Дядя Митяй порылся во внутреннем кармане и протянул Василию скрепленную печатями бумагу, на коей значилось, что податель сего, Савватей Пахомыч, должен быть повсюду пропускаем без задержек и путевых поборов.

– Вот спасибо! – обрадовался Дубов. – А как насчет наличности? Я об этом говорю отнюдь не из-за стяжательства – но чтобы какое-то время скрываться, мне нужны средства.

Дядя Митяй на минутку задумался:

– Давайте сделаем так. У меня сейчас пви себе почти нет денег, я не думав, што все случится так скоро. Я схожу к себе за деньгами, а вы приходите под утро прямо сюда, я вам отдам деньги, а вы мне покажете, где находится покойник. Потом смево можете ехать, я лично просвежу, чтобы вам не чинили препятствий, а остальное не довжно вас вовновать.

– Договорились! – радостно потер руки Василий, вставая со стула. – А я покамест пойду к Миликтрисе Никодимовне, надо же с ней проститься. Надеюсь, разлука будет недолгой...

– Дево молодое, – захихикал дядя Митяй. – На свадебку-то пвигласить не забудьте!

За этими разговорами дядя Митяй проводил Василия, и тот скрылся во тьме переулка. За углом его ждала скоморошья повозка с Мисаилом на кучерском месте.

– Теперь – на кладбище! – вполголоса скомандовал Василий.

– Опять на кладбище! И ночью!.. – театрально возмутился Мисаил, но Дубов уже решительно влезал в повозку. – Н-но, родимые! – прикрикнул Мисаил на лошадок, и те медленно потащили повозку по узкому переулку.

***

Как всегда по вечерам, Пал Палыч изучал сводку событий по Царь-Городу за минувший день. Однако на сей раз он их читал вслух, а его слушателем был ни кто иной как Владлен Серапионыч. Убедившись, что доктор непричастен к осквернению могилы князя Григория, Пал Палыч проникся к нему гораздо большим доверием, чем в первые дни.

– "Лица, извлеченные из канализации на Ново-Спасской улице, – читал Пал Палыч, прихлебывая из блюдечка свой любимый чай с клюквенным вареньем, при дознании упрямо молчали и на вопросы отвечать отказывались. Лишь проходящий по делу по кличке "Хромой" сказал: "Каширский", после чего внезапно упал замертво. Установивший смерть лекарь Серапионыч произнес непонятное слово "зомби" и настоял, чтобы "Хромого" в покойницкой держали в ручных и ножных кандалах..." Что это значит, Серапионыч? – Пал Палыч поднял удивленный взгляд на доктора.

Серапионыч привычным жестом подлил в чай немного содержимого из своей скляночки. Ему нужно было многое объяснить своему собеседнику, но при этом не сказать ничего лишнего.

– Видите ли, достопочтеннейший Пал Палыч, – начал Серапионыч, – само понятие зомби пришло к нам из Африки, где некоторые колдуны владеют искусством оживлять покойников и подчинять их своей воле. Такой вот оживленный покойник и называется зомби. Это уже не совсем человек, и даже кровь у него другая...

– Ну вот, опять нечистая сила, – вздохнул Пал Палыч. – Но какое отношение ко всему этому имеет Каширский?

– Каширский поставил производство зомби, если так можно выразиться, на поточный метод, – объяснил доктор. – В тех краях, откуда прибыли все мы, то есть Василий Николаич Дубов, майор Селезень и ваш покорный слуга, не так давно начали появляться всякие темные личности, многие из которых числились мертвыми. И, едва засветившись, они куда-то бесследно исчезали. Между прочим, "Хромой" – это один из них.

– Поганое дело, – проворчал Пал Палыч.

– И теперь становится ясно, – поправил Серапионыч сползшее набок пенсне, – что Каширский и его люди сначала превращали весь этот сброд в послушных зомби, а затем переправляли в ваши края.

– Но зачем?! – чуть не поперхнулся чаем глава приказа.

– Как это зачем? – доктор отпил чаю с добавкой. – Нападать на людей, выкапывать покойников и вообще выполнять все "установки" Каширского.

– Черт знает что, – совсем погрустнел Пал Палыч. – Мы и со своими лиходеями едва справляемся, а тут еще эта нежить... А кстати, Серапионыч, почему вы решили, что "Хромого" надо держать в покойницкой закованным?

Теперь-то он уже по-настоящему покойник!

– Лучший покойник – это мертвый покойник, – вздохнул Серапионыч. – Да, я был вынужден констатировать факт смерти, так как все процессы жизнедеятельности остановились. Но эта смерть ненастоящая.

– В каком смысле? – чуть нахмурился Пал Палыч. Ему начало казаться, что Серапионыч над ним просто смеется. Доктор же был серьезен, как никогда:

– Ну, во-первых, он и без того мертвец, а посему второй раз умереть не может. А во-вторых, чтобы его подопечные не проболтались, Каширский дает им дополнительную установку, согласно которой зомби немедленно умирает, если начнет говорить лишнее. И едва "Хромой" назвал имя Каширского, как тут же свалился замертво. Но эта смерть лишь кажущаяся – через некоторое время труп оживает. Вот, собственно, почему я и попросил, чтобы с него не снимали кандалов.

– Бесовщина какая-то, – поежился Пал Палыч. – И что же теперь с ними делать?

– Лучше всего было бы их раззомбировать, ну, то есть, расколдовать, ответил Серапионыч. – Но для этого нужен настоящий маг и чародей, причем не менее квалифицированный, чем господин Каширский.

– Где ж такого взять-то?.. Хотя вообще-то есть у нас один такой колдун, – вспомнил Пал Палыч. – Совсем недавно, пару недель тому обратно, он не только перехитрил Каширского, но даже умудрился выкрасть его из Белой Пущи и доставить в Царь-Город. А мы, старые тетери, упустили этого Каширского у себя из-под носа...

– Ну так зовите скорее вашего колдуна! – подхватил Серапионыч.

– Увы, – развел руками глава сыскного приказа, – несколько дней назад он исчез из Царь-Города, и ни слуху, ни духу... Ну ладно, Серапионыч, хватит об этом, да еще и на ночь глядя. – Пал Палыч заглянул в дневную сводку. – Давайте о чем-нибудь повеселее. Вот, например, сообщение из Боярской Думы.

– Любопытненько, – набулькал Серапионыч в чашку из любимой скляночки.

Пал Палыч с выражением зачитал:

– "Слободская девка Маруська, выйдя за водой, застала своего жениха Ивашку лобызавшимся возле колодца с соседкой Нюркой, много известной всей Семеновской слободке своим веселым поведением. Увидя сие, Маруська ударила Ивашку по голове ведром, отчего ему на пол дня память отшибло, а оную деву Нюрку, дабы неповадно ей было, зело оттаскала за волосья..."

– Где, прямо в Боярской Думе? – несколько удивился Серапионыч.

– Ах, извините, я не там читаю, – спохватился Пал Палыч. – Но вообще вы не подумайте чего дурного, народ-то у нас смирный... Ага, вот: "В Думе обсуждали вопрос отрешнения от власти царя Дормидонта, и на этом сошлись мнения многих бояр. Разноголосицу вызвало то, что должно воспоследовать за смещением царя. Боярин Илюхин склонял Думу к созыву Народного Собора, дабы на нем низложить Дормидонта и избрать нового, достойнейшего Государя. Зато боярин Иосиф порывался тут же, прямо в Думе, провозгласить царем князя Длиннорукого. Сам же столичный градоначальник молча слушал сии речи, а затем поднялся и, поблагодарив своих приверженцев за доверие, решительно отказался от всяких притязаний на престол и призвал бояр и народ поддержать законного Государя Дормидонта Петровича. Однако, садясь на место, он бросил боярину Иосифу непонятные слова: "Не спешите, плод еще не созрел"...

– М-да, еще не созрел, – как бы про себя пробормотал Серапионыч. – Но очень скоро созреет.

– Что вы говорите? – оторвался от занимательного чтива Пал Палыч.

– А, нет, это я так, своим мыслям. Пожалуйста, продолжайте.

Пал Палыч продолжил:

–"В самый разгар жарких споров пришло известие, что в Боярскую Думу едет царь. По сему поводу боярин Илюхин сказал: "Наконец-то наш Государь образумился и решил самолично объявить о своем отречении". Вослед за известием явился и сам Государь Дормидонт Петрович. Был он грозен, но спокоен. И сказал речь краткую, но дельную, что Отечество в опасности и что отринуть надо раздоры и всем сплотиться перед лицом угрозы. Когда же Государь завершил речь, то все дружно зарукоплескали, а боярин Иосиф вскочил с места и запел Дормидонту Петровичу "Многая лета", в чем был усердно поддержан князем Длинноруким. По окончании пения градоначальник попытался было броситься Государю в объятия, но тот уклонился от оных и покинул Думу".

– Пал Палыч отложил свиток. – Ну и дела творятся в нашем богоспасаемом Отечестве! Неужели Господь наконец-то вразумил нашего Государя? – И Пал Палыч, отставив чашку с остывшим чаем, сотворил крестное знамение.

Серапионыч лишь еле заметно улыбнулся – он не стал говорить главе сыскного приказа о своей скромной лепте, внесенной в дело вразумления Кислоярского правителя.

***

Василий Дубов, Антип и Мисаил уже довольно долго кружили по жутким подземельям княжеской усыпальницы, однако многочисленные коридоры все время уводили их куда-то в сторону от направления, указуемого стрелкой на компасе.